– Неплохо, да?
– Великолепно, суд… Олга, просто великолепно. Здесь-то уж у вас не будет сомнений в моей искренности?
– Самой нравится. Но перейдемте к делу, если вы уже утолили жажду. А я, с вашего разрешения, буду рассказывать и прихлебывать мой отварчик, прихлебывать и рассказывать, хотя вы и так, наверное, в курсе моей беды?
– В курсе, но я бы хотел послушать ваш рассказ, мне это может быть весьма полезным. И прежде чем мы приступим…
– Да-да?
– Я могу впоследствии рассчитывать еще на одну чашечку такого же напитка? – я кивнул на кофейник и улыбнулся. Говорят, у меня неплохая улыбка, но и комплименты женщинам никогда не стоит прекращать, надо лишь искать приемлемые формы…
– Да хоть залейтесь. Лишь бы дело сделали. Отчего-то я испытываю к вашим умственным способностям легкое недоверие. Может, оттого так, что вижу вашу привычку нравиться женщинам?
Вот ведь старая клюшка! Хотел бы я, чтобы у меня родная бабушка была такая же четкая и богатая: и наследство по ветру не развеяла бы, по шарлатанам да приживалкам, и само наследство – с габаритами. Но я ни одну из бабушек не застал, обе рано умерли, как и деды. В ответ на очередной подкус иневийской бабки-заказчицы, я улыбнулся и пожал плечами.
– Этого я за вас знать не могу. Но постараюсь, чтобы по результатам дела, ваше мнение обо мне, Олга, изменилось в лучшую сторону. Очень постараюсь, и не только из-за денег. Рассказывайте.
Бабка живет, вынуждена жить, с ее слов, на два дома: в этом – с утра и до позднего вечера, а ночевать ездит в другой, в четырех кварталах отсюда. Причуда эта родилась в ней из-за страха: в доме завелось привидение, призрак. Пока жив был ее муж, Олга Бунаго жила в своем родовом особняке и горя не знала, а как только муж умер, она стала бояться. Призрак ходит по длинному коридору второго этажа, от лестницы к ее спальне, мимо будуара, ходит почти каждую ночь, иногда и не один. Видеть его – редко кто видел, только иногда мерцала неясная тень, но шаги слышали многие. И полиция здесь дежурила, и священники кропили святой водой – ничего не помогает.
– Да??? а что мне полиция? Сидит, сопит. А то и захрапит. Один, помню, проснулся и почище моего перепугался, какой рукой креститься не знал. Что мне с его пистолета, – вот они – шаги, ко мне все ближе и ближе. Задушит и с собою заберет, в мир мертвых, никакой пистолет ему не преграда. А мне еще рано, я еще не нажилась на этом свете. Мне гадалки говорили, что это мой муж не знает покоя, ищет меня, ждет меня…
– И с каких пор вы переселились? То есть, днем вас призраки не беспокоят?
– Днем – нет.
– И все пятнадцать лет бесперебойно призрак бродит по дому?
– Три года назад, когда второй раз отец Христофор провел молебен и все освятил, вроде бы подуспокоилось в доме, я уж собиралась возвращаться с ночевками, да месяца не прошло – все опять вернулось, все тоже самое. Шаги, шаги, ближе, потом дальше, потом стихло, потом опять…
– А вы откуда знаете, Олга, вы же не ночевали здесь?
– Люди ночевали, мне рассказывали. Разные люди: священник, служанки, сторожа, полицейские.
– Показания есть?
– Чем вы слушали, молодой человек? О чем вы думаете? Вот же я вам носом ткнула: в белой папке показания свидетелей, в черной – заключения специалистов… Горе-специалистов. Задокументированные последствия вашего труда мы тоже сюда приложим, в общую копилку.
– Не будем столь пессимистичны, Олга, я не люблю толпы и рассчитываю избегнуть общей участи… Хотя, не зарекаюсь, но последствия – они разные бывают. Слова же о показаниях из меня автоматически выскочили, прошу за это прощения, знаете, чаще всего наши заказчики ведут себя безалабернее вас, не утруждая себя мыслями о том, удобно ли нам работать, или не очень.
– Я тоже не очень себя этим утруждаю. Вот вы спрашивали, почему я дом не продаю?..
– Я не спрашивал.
– Значит, хотели спросить, или спросили бы, не успей я заранее ответить. Это наше родовое гнездо в стране Бабилон, в городе Иневия, ему почти двести лет, я им дорожу как собственной жизнью, вот поэтому. Еще вопросы? Задавайте. Вы извините, но я уже утомлена, поспать хочу, я как состарилась – и днем сплю, и ночью…
– Два вопроса: Бунаго – ваши предки, или мужа? Капитальный ремонт – как давно был в доме?
– Мои. Муж-покойник тоже дворянин, но родословная у него попроще. Зато английских кровей, потому, наверное, и в призраки подался. И алкаш он был по той же причине, англичане – все как один забулдыги, даже моя любимица Маргарет Тэтчер. Ремонт капитальный… Дай Бог памяти… Лет тридцать назад. И косметический каждые пять лет. Через год опять буду косметический делать. Капитального пока не требуется: здесь все прочно, для себя строили, без гнили и ржавчины, еще триста лет простоит. Пойду я… Мара! Мария! Кофе принеси господину детективу. Комнату подготовь, если не забоится здесь ночевать.
– Не забоюсь. – Госпожа Бунаго, как истинная аристократка, изволили щегольнуть простонародным словцом в беседе с… Кем я прихожусь, кто я ей по социальному положению – смерд? Или этот… профан? Пусть буду плебей, сколько угодно. Если бы Ши присутствовала при этом разговоре – графине бы не поздоровилось. А потом и мне досталось бы на орехи, за мягкотелость…
– Мара моя еще большая трусиха чем я: всем для меня хороша, а на ночь в доме ни за что не останется. Ну так мне еще и лучше, я ей в той квартире тоже комнатку выделила, места всем хватает. Да и много ли нам, старухам, надо? Тепло есть, телевизор есть, кухня есть – и ладно. Пойдемте, покажу вам ваш временный кабинет.
Да уж… Квартирка, в которой по ночам ютятся обездоленные госпожа Бунаго со служанкой, у которой, кстати говоря, тоже есть служанка, общей площадью в двести метров квадратных, расположена в фешенебельном Речном районе, по престижности почти не уступающим Заречному, этому вот самому, где призрак облюбовал себе особнячок. Сам я не был в той квартире, но план испросил и ознакомился. По мне – так еще и лучше, что глуховатая Мария очистит мне пространство для ночных поисков и размышлений, ибо я не боюсь призраков, даже если они произошли от английских алкоголиков.
Поспав, графиня Олга Бунаго застала меня там, где и оставила: в гостиной, примыкающей к моей спальне, обложенным большим количеством испорченной канцелярской бумаги.
– Что скажете, Ричард?
– Отдых пошел вам на пользу, Олга, вы даже улыбаетесь.
– Сон освежает. Как продвигаются ваши бумажные изыскания? О, я гляжу, вы некурящий? – это она заглянула в серебряную пепельницу на моем столе. Ничего так пепельница, изящная, в форме океанского электрического ската.
– Некурящий, да. Изыскания мои – полный шлак, покамест – ноль. Сейчас поеду в город, попробую кое-что выяснить дополнительно, а ближе к двадцати трем вернусь.
– И куда вы поедете, что будете выяснять?
– Гм. Это служебные секреты, сударыня, я бы и рад проболтаться, но инструкции мне это запрещают категорически.
– Ах, вот как. Ну тогда успехов и желаемых последствий. До половины двенадцатого я смогу вас подождать, а дальше – у нас с Марой просто духу не хватит.
– Я успею, но на всякий случай не забудьте, выделите мне ключи. – Старуха словно бы окаменела, вся в усмешке, и я с запозданием увидел в застывшей руке ее сцепочку из трех ключей. А довольная!.. Не успел я слово родить, типа, а она уж заранее знала, как и о чем я буду думать. Видимо, ей нравится ощущать интеллектуальное превосходство над людьми, и меня она записала в число тех, кто звезд с неба не хватает, и на небо не смотрит. Это предубеждение, насчет умственных способностей собеседника, однажды возникнув, бывает чрезвычайно стойким, таким прочным, что его, порой, не выкорчевать даже получением нобелевской премии… Такое царапает… но я не на философский семинар сюда приехал.
– Вы очень любезны, Олга. Если ваша Мара выполняет пожелания хотя бы с половинной скоростью – она истинное сокровище среди челяди.
Старуха и нахмуриться не успела моему яду, как я продолжил деловито:
– А чего Мара-то боится? Призрак невидим, насколько я понял, Мара глуховата?
– Вам бы лучше звать ее Мария, Мара она – только для меня…
– Исправлюсь.
– Она… да. Слышать вроде как и не слышит, но чувствует. Кожей ощущает, телом. Говорит, что вроде как все дрожит, воздух, стены…
– Понятно. Очень хорошо. Разрешите откланяться, ровно в двадцать три ноль ноль я у вас. Кроме меня в доме никто ночевать не будет, я правильно понял?
– Да, правильно, ведь мы уже об этом уговорились.
– Я просто уточнил, так мне положено по инструкции – уточнять. – С этими словами я обворожительно улыбнулся, поклонился – и был таков: Молина уже накрывала праздничный стол для единоутробного младшего брата, приехавшего из столицы.
Ох, и ел я там! Густой томатный суп, мечта ночей моих! Горячий, острый, наваристый! Мама – и та чуть похуже готовит, а у Молины с детства заслуженный бренд на него. Почему это, спрашивается, супы должны быть прозрачными? Кто такие французы, чтобы нам в супах указывать? Чуши учить? Нет уж: у сестры суп темно-красный, с золотым жирком, густой, мясо непременно говядина, с мозговой косточкой. Чуть-чуть картошечки, капустки, лучок репчатый, лучок зеленый (но попозже), свёкла обязательно, помидоры, томатная паста, чеснок, укропчик, петрушка, корешками и зеленью… Главное, Ши не проболтаться потом, сколько я ел и как хвалил, сразу заревнует, губки надует. Шонна тоже отлично готовит, но Суп Томатный Свекольный Со Сметаной – древняя семейная реликвия по женской линии, и Молина – главная хранительница ее, это даже мама признает. Я нашел в себе силу воли и притормозил после второй тарелки, потому что не супом единым, а живот не резиновый. В то же время, я порадовался, что живу вдали от эдаких соблазнов: мой зять Максим, муж Молины, старше меня лет на пять всего, а весит раза в полтора побольше, что неудивительно при его животе. Кормите меня каждый день супами да бифштексами – и я таким стану, не удержусь. Плюс, он еще до пива охотник. Зять работает дилером, торгует моторами от штатовских, отечественных и европейских автомобильных фирм. Зарабатывает хорошо, а в своем деле разбирается и того лучше. Уж я его взял в оборот, уж порасспрашивал…
Племяшечку-красотулечку только и успел обнять – ускакала на ночь глядя в скаутский поход, на трое суток, в составе полусотни еще таких же мелких крикливых подростков обоего пола. Со взрослыми, разумеется, с охраной, одних детей никто бы не отпустил, не в Европе, чай, живем.
Чего я себе даже нюхнуть не позволил – это алкоголя, хотя зять душевно уговаривал. Ему очень уж хотелось отведать какой-то европейской водки, в подарок присланной, а один он, видите ли, не пьет. Договорились отдегустировать в ближайшие дни, когда у меня с работой спадет напряженка.
Так сидели мы, болтали, вспоминали и ели, ели, ели… Ладно, пережор – это пустяки, у меня ночь напряженного бодрствования впереди, успею сжечь калории.
Вспомнил об отце и Молине привет передал. Она, конечно, изумилась на отчима, что он выплыл, все-таки, из помойной ямы, но, по-моему, не очень поверила в мои новости, сделала внутреннюю поправку «на рассказчика», на преувеличения. Да и ладно, я же не убеждать ее подписывался, а просто привет передал.
В Иневии климат порезче нашего, континентальнее. Там и ночи темнее, и дни ярче. Солнце, солнышко! Вот сокровище, которое даже Господин Президент не в силах перекатить к нам в столицу. У нас в календарном году из всех дней с солнцем – от силы четверть, а в Иневии – две трети… И местные зимы покрепче наших, настоящие зимы, несмотря на то, что Иневия на несколько сот километров ближе к благодатному северу. Но в летнее время здесь даже сливы и груши вызревают, а у нас никогда, потому что нам солнышко не позволяет…
Впрочем, солнце – это привилегия дня, а такси везет меня по ночной Иневии, сквозь электрические блески и всполохи миллионов маленьких рукотворных источников света. Богатый город, деньги так и прут изо всех щелей, так и трясут телесами: всеми этими вывесками, шпилями, бамперами, проспектами, витринами… Может быть, наша столица и побогаче будет, если копнуть поглубже, но бабилонский стиль – не выпячивать напоказ, а иневийский – более купеческий, более открытый: знай, мол, наших! А что? Мне это весьма симпатично, в Иневии я улыбаюсь в два раза чаще, нежели дома, в Бабилоне. Но люблю, все-таки, больше Бабилон.
Прибыл я на работу без пяти одиннадцать пополудни, для отчета – в двадцать два пятьдесят пять, и позвонил в дверной звонок, разумеется, к ключам не прикасаясь. И меня впустили. Наверное, моим дамам, служанке Маре и госпоже Бунаго, было бы любопытно узнать, что именно я собираюсь делать, но я бы им из вредности ничего не сказал, даже если бы и сам это знал.
Я тоже хочу в аристократы! Если они все такие, как старуха Бунаго – очень хочу. Двадцать три тридцать – они в дверях, четко, без суеты, без старушечьих причитаний и галдежа, с улыбками даже. Вам когда-нибудь доводилось слышать или применять слово «осанка» в адрес горбатой старушенции восьмидесяти лет отроду? Вот, посмотрите на замшелую графиню из замшелой Европы!
До начала предполагаемой активации призрака у меня есть полтора часа. Попробую так… А, забыл сказать, все камеры слежения внутреннего я велел выключить, чтобы не сбивали настроение и не зырили за моими поступками, а они, действия мои – престранные неподготовленному наблюдателю… Наплечную кобуру я оставил на себе, верхнюю одежду поменял на обношенный спортивный костюм, на ногах – тонкие шерстяные носки без обуви. Я бы и носки убрал, но голые ступни слишком уж шлепают, хоть по кафельному полу, хоть по паркету… В носках – вполне бесшумно. Подвигал я руками, ногами, притер одежду, чтобы не шуршала лишнего, включил диктофон, устроенный в наплечный кармашек, приладил понадежнее два самодельных трикотажных наколенника с подушечками, чтобы помягче было – и на четвереньки! И в таком любопытном для постороннего глаза положении медленно-медленно побрел по коридорам и комнатам, тем комнатам, разумеется, о которых мы договорились с хозяйкой, что они будут открыты для меня. Что я делал на четвереньках? Во-первых, иногда я вставал с них на ноги или ложился на пузо, во-вторых передвигался в пространстве, а в-третьих и в-главных – смотрел и слушал с максимально близкого расстояния: где блестит, что хрустит, или шуршит. Нет ли где крысиных и мышиных дверок, прочен ли пол, живут ли в доме сквозняки, дребезжат ли оконные стекла?.. Все мне было интересно, все может скрывать в себе тайну и ответ на нее. Трижды за эти полтора часа я делал перекур: вставал с четверенек, присаживался к своему рабочему столу, кратенько заносил в блокнот впечатления, а потом возвращался к в покинутую точку пространства и на четвереньках же продолжал прерванный обход… Обычно мне нравится эта часть работы, которая осмотр и принюхивание, она умиротворяет, настраивает на философский лад, в ней отвлекаешься от всех остальных забот и хлопот и даже забываешь временами о конечном результате, ради которого, собственно говоря, и проводится сбор материала и впечатлений.
– Х-хоба! Есть! Шаги! Я едва-едва удержался, чтобы тут же не вскочить с четверенек и не выцапнуть наружу ствол из кобуры, настолько очевидно мне услышалось в коридоре, как меня кто-то настигает… неспешною походкой… Без паники. Никого сзади нет. Впереди никого нет. Ты абсолютно спокоен, совершенно спокоен, пусть твое очко разожмется… Вот так. Можешь сесть и подумать. Тут же, на полу, повернись с четверенек, прижми задницу к полу. О, молодец. Теперь думай… И опять шаги! В обратную сторону. Двойные! Одни бух… бух… бух… Другие тох-тох-тох-тох… Сквозь меня, что ли, они движутся? Кошмар! Но – занятный кошмар, главное в нем – не поддаться полуночной жути. Стихло. Когда кровь бурлит в организме, когда сердце стучит в ритме «техно», тогда не очень-то думается, в голове одна идея: вскочить и бегать кругами, изрыгая проклятья да стреляя на ходу… Я той идее отчего-то не доверяю и предпочитаю следовать выучке, опыту: перво-наперво надо улыбнуться. Да, именно, растянуть губы пошире, чуть прищурить глаза, покрутить головой… Откуда шел первый призрак? Сзади, со стороны спальни. Надо прицельно осмотреться там и ждать… Тихо, тихо, тихонечко, на цыпочках… на четверенечки… Ждем… Вполне возможно, что правильнее было бы не отключать камеры слежения, но, во-первых, качество изображения в них не ахти, а во-вторых, я готов поклясться, что ни одного отблеска или мерцания вокруг не было, только звуки, похожие на шаги и топот. В кармане спортивных штанов у меня коротенький карандаш и блокнотик, специально, чтобы делать моментальные зарубочки на память. И диктофон бы справился, он у меня включен, но грифель и бумага надежнее, ибо недосуг мне в лентоприемник заглядывать и батарейками трясти, если вдруг что… Я консерватор. Иногда бываю. Исходя из материалов, мною тщательно изученных, звуки могут повториться в ближайшие десять-пятнадцать минут, и с большой долей вероятности, повторятся через два, примерно, часа… Не надо было так основательно закидываться жратвой: одновременно и в сон клонит, и туалет усердно зазывает… Пятнадцать минут пусть мочевой пузырь подождет.
Прошло двадцать минут, прежде чем я решился передохнуть и прислушаться к природе, к ее позывам. Утих призрак. Часа полтора-два на размышления у нас есть. У меня, в смысле, и у моего внутреннего голоса.
Надо же! Только вот – обыденным был особняк, простым жилым зданием, пусть богатым, но – нормальным, и вдруг… Все такими свежими красками заиграло, словно я мальчик-с-пальчик заблудившийся в лесу маркиза Карабаса. Я же взрослый человек, какие, на фиг, призраки!? Но я их, его, ощущал, сам слышал, с описаниями все сходится.
Будем искать причины: а) вне сверхъестественных миров б) подальше от галлюцинаций и мистификаций. Если же искать в пунктах а и б, результат придет мгновенно, однако, вряд ли он кого устроит, и в первую очередь меня…
Дальнейшие два часа я провел в упорном ползании туда-сюда, заглядывал в записи и в окна, простукивал и прощупывал, а сам ждал… Ищущим везет, и я дождался повторения звуков… Но тоже не обильно толку извлеклось: первый «проход» я слушал, замерев на месте, а второй попытался сопроводить… Получилось следующее: пока я сижу на месте – шаги идут из одного конца коридора в другой. Стоило мне только пойти вдоль шагов, как они рассыпались, стали непонятными – впереди они, или позади? К тому же я и распробовать не успел, как они пропали, звуки эти, не утолив моих впечатлений… Я почти час стоял, затаив дыхание, ждал повторения, но…
– Бедный мальчик! Вы не выспались, у вас глаза красные. А может, вы плакали?
– Я старался, Олга, но, увы, не единой слезинки так и не пролилось.
– Ну, рассказывайте же скорее, рассказывайте!..
– Гм. Эффект был, я его наблюдал. Причин пока не выяснил.
– То есть, вы сами, своими глазами…
– Да, сударыня. Скорее, ушами. Я, пока вас ждал, поработал с документами. Испытываю недостаток в некоторых. Без упреков, так всегда бывает: начинаешь копать – сразу же тебя выбрасывает на целину, до тебя никем не паханную.
– А если без метафор? Чем я могу еще помочь?
– Мне нужен план, желательно покрупнее, вашего микрорайона, вашего здания и всего, что к нему прилегает.
– Хорошо. Сейчас я позову секретаря и он распорядится, свяжется с районными землеустроителями и закажет. – Старуха действительно, тотчас взяла трубку и побормотала кому-то.
– Мне нужно бы немедленно.
– Значит, будет немедленно. Это имеет отношение к поиску?
– Прямое. Далее, вы бы предупредили полицию обо мне, если сие не очень сложно, поскольку я сегодня буду обходить окрестности и расспрашивать? Мы сами, наша «Сова», уже оформили все необходимые справки, но дополнительное «масло» не повредит. Вон там – банк?
– Что? – Ольга Бунаго впервые за время нашего знакомства жестом обозначила свой изрядный возраст: наклонилась ко мне, добавив к уху ладонь.
– Там, через улицу, напротив вашего дома – банк?
– Нет, насколько я помню, это хранилища горнорудной компании «Северо-восточный комбинат». Говорят, они хранят здесь золото в слитках, но, думаю, врут. Но что-то такое ценное там хранят, потому что у них всегда в поле зрения маячит вооруженная охрана… Извините… Реджинальд, дорогой мой, добудь для молодого человека документы, какие он просит. – Старуха кивнула поочередно мне и секретарю:
– Реджинальд, – это наш новый детектив, Ричард. Ричард, это мой верный секретарь, Реджинальд. Знакомьтесь далее сами, мне же пора позавтракать, у меня все строго по часам.
Реджинальд – негр, пятидесяти, примерно, годов. Мы с ним запросто перешли на ты и еще до обеда расшили все «документальные» проблемы. Ловкий говорун этот черный Ред: язык без костей, трещит без умолку, но ни о чем лишнем не пробалтывается.
– …льчик и девочка, необходимый минимальный комплект. А у тебя, небось, и внуки есть?
– Найдутся.
– Сколько же?
– О-о, надо посчитать… Честно говоря, не представляю, как ты способен разобраться в этих чертовых линиях, где и на какой глубине проходят все эти кабели и трубы. Святая Троица! Если бы мне предложили тройной оклад, я бы и то категорически отказался бы за него колотиться во всех этих…
– А какой у тебя, если не секрет?
– Не секрет. Но боюсь сглазить… Так вот, приходит ко мне, к графине то есть, местный муниципальщик, из говночистов, и начинает давить на психику…
Хороший мужик этот Реджинальд Фроз, толковый и не суетный. Развлекательную болтовню вкрапляет очень умело, чтобы не мешать работе, так что движемся мы с ним от вешки к вешке весело и продуктивно. И при этом – смехота, он до мелких судорог на лице страшится призраков!
– … да брось ты, Ред! Ты же матерый мужик, тебе не пристало бабьими страхами бояться! Хочешь, я включу запись этих шагов-топотов, я на диктофон их поймал?
– Не хочу, извини. Я их однажды слышал. Извини, бабьи не бабьи, но – делай что должен и меня в это не подпрягай. – Реджинальд этот аж серым стал, до того рассердился, но иневийские – открытый народ, не то что наши в Бабилоне, две минуты миновало – оттаял Фроз, и мы с ним опять за работу…
Потом я поехал отсыпаться в отель и спал там до семи вечера.
И следующая ночь была сестра-близняшка первой, разве что паники и страха поубавилось во мне, почти до нуля. Тот же спортивный костюм с наколенниками, те же четвереньки со скрупулезным обследованием каждого доступного сантиметра коридора…
Слаб человек, глуп человек: такой уж я умный, взрослый, вооруженный и не суеверный – а стоило призраку тихо-мирно прошагать по коридору, в подколенках у меня и дрогнуло. Тьфу! Еще Вселенную хотим изучать, к Проксиме Центавра экспедиции планируем… на трехтысячный год…
Разобрался я с золотосодержащими хранилищами напротив, в которых драгметаллов содержится не больше, чем в одной позолоченной чайной ложечке, но какие-то там реагенты все же хранятся, из тех, что – попади они в городские системы жизнеобеспечения – способны наделать немало неприятностей горожанам… Аллергии, поносы, нарывы… Короче, положено их усиленно охранять, не то, неровен час, британские диверсанты выкрадут баррель-другой, да насыплют иневийцам в водопровод. Охрана круглосуточная, по ночам – с собаками. С собаками. Тох-тох-тох-тох-тох, – почему-то подумал я. И радостно заржал, поскольку родилась во мне идея, вторая за всю иневийскую командировку. Первая осенила меня, когда я изучал пучок всевозможных коммуникационных линий микрорайона.
– Что с вами, Ричард? У меня под носом непорядок, или я обмолвилась чем? – графиня вынула платок и спешно стала протирать ноздри и пучки реденьких волос под ними.
– Нет, нет, сударыня Олга, это я от невоспитанности и хорошего настроения; с носом у вас все в порядке, это я всегда оказываюсь глупее в делах, чем бы мне того хотелось.
– И мне. Ну, так поделитесь, повеселите старуху.
– Рано. Просто мне удачная мысль в голову пришла, и сразу же после завтрака я побегу проверять, насколько она удачна.
– Великолепно. И если она удачна?..
– Если удачна, этой ночью буду сдавать выполненную работу вашим представителям, с подписанием соответствующих документов. Если неудачна – буду искать и думать дальше. У меня вопрос.
– Задавайте.
– Откуда вы знаете про фирму «Северо-восточный комбинат»?
– Соседи. Кроме того, у меня там сохранился трехпроцентный пай, ибо покойный муж мой был ее сооснователем и совладельцем.
– Вы хотите сказать – акции?
– Мне все равно, как оно называется, доля, акции, лишь бы это деньги приносило.
– Так вот почему перестройка ваших с ними коммуникаций проводилась по единому плану… Это невероятно хорошо для безбедного бытия, Олга, три процента в таком гиганте! Но. Мне абсолютно нет нужды считать чужие деньги в чужих кошельках, а вот весомую пользу извлечь из этого факта я собираюсь.