Секретарша выпархивает из-за стола ко мне навстречу и почтительнейшим голоском (знай наших!) просит проследовать меня в соседнюю комнату, испить чаю, кофейку, минеральной воды, горячего шоколаду, мартини – все что я захочу, но у директора киностудии в данную минуту нежданный представитель налоговой инспекции… Понятно: налоговая у нас в Бабилоне – это такая штука-дрюка, с которой не шутят. Не в том смысле, что у студии рыльце в пушку, и она чего-то боится, а в том, что у налоговой особые права на конфиденциальность, даже и «Служба» с «Конторой» без чрезвычайной надобности прерывать такое совещание бы не полезли. Отлуп ничуть не обидный, и, по уверению секретарши, недолгий, подождем. Захожу я в комнату ожидания, в которой есть все, для ожидания и отдыха, кроме обнаженной блондинки в кровати, и вижу, что комната не пустая: двое мужчин, развалясь в креслах, о чем-то негромко беседуют, тоже, видимо, ждут своей очереди к директору.
Один, ко мне лицом сидящий, лет сорока с небольшим, прямо в поношенном пальто на диване угнездился, нечесаные патлы до плеч, лицо брюзгливое, все в складках, явно что богема, другой – спиной ко мне, совсем иного замеса: пиджак – такие в сейфе хранят – сам по себе целое состояние, затылок – произведение дорогого парикмахерского искусства, ладонью в воздухе крутит – часы и запонки видны, и те, и другие наверняка дороже моей старушки БМВ, когда она еще с иголочки была… Голос… Хм… А ведь я его где-то… Затылок разворачивается к патлатому, а лицом ко мне… Мама дорогая!
– Добрый… Э-э… Рик… Рик??? Это ты? Черт подери!
– Да… я… Чилли? Чил! – точно, он! Чилли Чейн выбирается из кресла, рот до ушей, и собственной персоной неуверенно шагает ко мне, руки в стороны. И видно, что тоже растерян. Обнялись.
– Ну дела, вот не ожидал… тебя увидеть здесь.
– Да ты что, Рик! Это я тебя не ожидал здесь увидеть, а мне где еще бывать, как не на киностудиях и на съемочных площадках? Куда же ты пропал, Рик? Я ведь…
– Не пропадал я, как видишь. – Тут рефлекс светского человека перебарывает все остальные соображения и Чилли представляет нас друг другу:
– Мой старинный друг и писатель, Мак Синоби. Мой потерянный и вновь обретенный друг и товарищ, знаменитый детектив и…
– …просто Ричард.
– Очень приятно.
– Взаимно.
– Рик, за нами будешь, мы первые.
– Да ради Бога! Но вот уж не думал, что сам Чилли Чейн, как простой смертный…
– Ха! А ты никогда не видел, как «сам Чилли Чейн» мечется перед запертым служебным туалетом на одно посадочное очко, в павильоне для съемок, когда у него понос в кишках, а за заветной дверью блондинка-флегматик с запором? Ты, брат, многого не видел в Большом Свете. Так куда ты пропал? У тебя все в порядке? Жена, дети?
– Полный порядок.
– Я пытался тебя искать, но ты же мне телефона не оставил… Сколько лет прошло…
– Не так уж и много. Да неловко было звонить, сам понимаешь…
– Не понимаю. Короче, не вздумай никуда улизнуть, сегодняшний вечер – за мной. У тебя… Шонна, да ведь? Она в городе сейчас?
– Да.
– Детей есть на кого оставить вам сегодня?
– Да, а что?
– Я вас приглашаю ко мне домой сегодня вечером. Народу – почти никого: вы с Шонной, я, Мак, Ванда Вэй, Крис Коста, из заграничных Брюс Спрингстин, Нина Хаген, Эльза… ну, ты ее не знаешь… И все. Может, еще пара-тройка приблудных гостей. Мак, ты ведь будешь? Ты же обещал.
– Буду. Только ты меня там не тормоши, ладно? Где сижу, что пью, когда уйду – не твое дело. – Какое спесивое лицо у этого Синоби. Что-то не припомню я писателя с таким именем. Да и внешность незнакомая. Чилли Чейн словно бы угадывает мои сомнения и поясняет:
– У него довольно специфическая известность в нашем мире. Кому надо – он знаком хорошо и близко. Рик, ты знаешь, что наш Мак однажды шел-шел по улице, а навстречу ему идет… знаешь кто?.. Убийца господина Президента, собственной персоной, в руках еще ствол не остыл!
– Да неужели? И что? – это я так вежливо спрашиваю, в слабой надежде, что мои собеседники не заметят насмешки.
– А ничего. Поздоровались, поговорили о погоде, о дальнейших творческих планах и дальше разошлись. Да, Мак? Так дело было?
– Ну чего ты плетешь. Не веришь – не надо. Да встретил, я шел в одну сторону, а он в противоположную. Миновали один другого, и все, и ни о чем мы не говорили. Не обращайте внимания, Рик: Чил считает своим долгом и почетной обязанностью потешаться над теми, кто его умнее его и деликатнее, то есть, практически над всеми своими знакомыми.
– И как ты, интересно, отличаешь умных от глупых, Мак? Ты же кроме своих тараканов в голове ничего не замечаешь?
– Элементарно отличаю: умные думают чаще, но медленнее.
– Опять тараканы побежали. И еще Мак считает, что десять лет знакомства и ежедневного сотрудничества – слишком мало, чтобы общаться «на ты».
– Но мы же с тобой меньше десяти лет общаемся.
– Разве?.. Да, где-то лет девять с половиной. Из них два года на ты. Это ли не излишество?
– Мне необходимы излишества.
Я сижу, не вслушиваясь в их болтологию, и перевариваю новость, внутри которой нахожусь, и не знаю, с точки зрения разума и здравого смысла, как мне к этой новости относиться, но – радуюсь, но – взволнован.
– … почему бы и нет? Если Мак не против, я тем более, мне в великую честь быть накоротке со знаменитостями. О! По-моему, кабинет освободился. Мак, Чилли, ваша очередь.
Чилли Чейн любит изображать из себя жизнерадостного повесу, но глаза у него всегда чисты и холодны, как я успел отметить за время нашего короткого знакомства, мозг работает четко и рационально. И все это разбавлено дурачествами и шикарнейшими улыбками.
– Рик, а, Рик? У тебя долгие дела?
– Секундные, переподписать документ, поставить на него печать, а устаревший, несовершенный документ, оставить порванным в урне у вашего директора.
– Он не наш директор, он наш партнер, а директор он – киностудии. Тогда пойдем с нами, сначала ты, а потом мы. Я просто боюсь отпустить твой рукав: растворишься бесследно и ищи тебя свищи…
– Пол, привет! Мы пропускаем вперед нашего друга. Он сказал, что ему быстро.
– А-а, вы знакомы, оказывается… Тесен мир, ничего не скажешь. Где… ага… Реквизиты?… Угу… в соответствии… именуемый в дальнейшем… Все. Печать шлепните у секретарши. Еще чем могу быть полезен?
– Нет, у меня все.
– Стоп, стоп, стоп. Если у вас все, то у меня нет. Пол, Мак, вы пока начинайте, а у меня пара конфиденциальных слов нашему другу Рику…
– Но только быстро, Чил, я писатель, а не менеджер, я же поплыву на ваших дурацких пунктах и подпунктах… Рик, пока!
– Я быстро, хотя я тоже не менеджер, а всего лишь актер…
– Пока.
Вывел меня Чилли Чейн из кабинета, не за рукав, правда, держит, а под руку. Выдал мне две визитки с разными наборами телефонов, золотым карандашиком начертал на обеих номер личной трубки, взял с меня слово, что мы с Шонной сегодня его навестим, начал было подробно рассказывать, как до него добраться и что говорить охране особняка, а потом перебил сам себя и в мгновение ока уговорил меня воспользоваться его личным мотором с водителем. Мотор он пришлет прямо на дом, разумеется, «Роллс-Ройс», у него их два, поэтому он никак и ничем стеснен не будет, пусть я даже не сомневаюсь. Я, недолго размышляя, позволил себя уговорить, а сам думаю: во что будет Шонна одеваться, она же умрет от комплексов и волнений…
– Тогда адрес давай.
– Вот он, пишу. И телефон.
– Да, Рик, и об одежде. За это заранее прошу прощения: у нас сегодня «день простеца»: никаких изумрудов с брильянтами, никаких Гоше и Версаче, если придешь в «левисах» с заплатой на заднице – оно будет самое то. И ты, и Шонна. Джинсы, юбки, свитера, футболки, ботинки, кроссовки, бусы из стекла… Вот так где-то. Косметика и духи – максимально приближенные к тому, какими пользуется персонал метрополитена и общественных библиотек. Врубился? Есть рауты «без галстуков», есть «пижамные» вечеринки, сегодняшняя – «мы – простецкие!» Придете в смокингах и вечерних платьях – сгорите со стыда на фоне всех нас. Угу?
Угу-у… Смокинг-то у меня есть, и я с удовольствием его не надену, а вот как Шонне втолковать… Хотя, с другой стороны, она тоже будет рада этой игре, потому как ни с Вандой Вэй, ни даже с Ниной Хаген в одеждах и драгоценностях ей не потягаться. Я ей озвучивать подобные соображения не буду, но девочка она умная, сама все сообразит. Цветы… Брать ли цветы? По сплетням, Чилли снова матримониально свободен, стало быть, без цветов. Надо будет наши пляжные фото взять не забыть…
– Ричик? Дорогой, что-нибудь случилось? Ты почему такой…
– Какой?
– Какой-то не такой? На работе ругали? Так, извини… Сейчас нам надо будет заехать в один магазин… в два магазина, и по пути встретить Грету. Помнишь Грету?..
– Все отменяется, мы едем домой.
– Что значит… Почему? Ричик… Дети!?.. Нет?.. Не пугай меня, пожалуйста….
– Все хорошо – с детьми, работой, деньгами и здоровьем. Но все твои планы срочно и немедленно отменяются на сегодня.
– Почему это? Я не могу их отменить, это во-первых…
– Потому что у меня для тебя две новости: хорошая и плохая. С какой начать?
– Я так и знала! С любой, только поскорее. Ну что ты молчишь? Начни с плохой, Ричик, только не молчи!
– Плохая новость: тебе нельзя падать в обморок. Хорошая новость: мы сегодня приглашены на вечеринку к Чилли Чейну, лично им. Там будут Крис Коста, Ванда Вэй, Нина Хаг… Что с тоб… Ч-ч-ерт! Она же обещала не терять сознания!
Так-с, интересно, есть ли в нашей «моторной» аптечке нашатырь?
Глава двенадцатая
В которой главный герой на себе убеждается, что оргия – очень активный отдых.
– Сдаешься, Рик? Сдавайся, не высиживай цыплят, у меня ладья и пешка перевес, чего тебе еще надобно?
– Слил. Садитесь, Ян, ваша очередь.
Объем и плоскость, двухмерность и трехмерность… Эти проклятые вопросы моего «подпольного» увлечения компьютерной живописью самым неожиданным образом всплыли в самом неожиданном месте: в логове-жилище моего отца! Он, кстати, и жилье поменял, такие хоромы себе отгрохал, что… Я только задним числом, задолго после событий, связанных с покушением на прежнего Президента и последующим кризисом, узнал от отца и Яблонски, в какую глубокую они тогда провалились яму… Мне даже не по себе от этого становится, как вспомню: встречались со мною, шутили, в шахматы играли, а сами – банкроты… Слава Зевсу, Маммоне и Шиве, старики не сдались и выплыли, и даже преуспели гораздо против прежнего! Но об этом в другой раз… Трехмерность и двухмерность. В шахматы со стариками я игрываю эпизодически, а они – регулярно между собой, причем почти всегда выигрывает отец; у меня он выигрывает и у Яблонски. На втором месте я: чищу Яблонски как хочу, но против папаши – никак.
Однажды сидели мы вдвоем с отцом, у него дома, Яблонски поехал к себе, а я остался, потому что спешить мне было ровным счетом некуда: Шонна откомандирована редакцией в Иневию, за каким-то важным материалом о дамском(!) жевательном табаке, типа, новомодном элементе высокой моды, а детки – на часть каникул пристроены в специальный спортивно-оздоровительный лагерь, весьма дорогой и престижный…
Вдруг отец возьми и спроси: как, мол, ты ходы обдумываешь?..
Что значит – как? Тоже мне, спросил… Я даже и не задумывался никогда над этим. Наверное, обдумываю как-то… если я конем похожу сюда – он может ферзя двинуть, а если туда – съест коня. Если рокируюсь – короля отведу от двух атак, а если…
– Не знаю, пап, если не в блице, то стараюсь думать на два-три-четыре хода вперед, за себя и за противника.
– Ну, а поле как ты видишь?
– Не понял?..
– Поле. Вот квадратное игровое поле, шестьдесят четыре клеточки, размером восемь на восемь…
– Тридцать две клеточки черных, столько же белых, шестнадцать фигур белых, столько же… ну и что, пап? Все это видят.
– Я понимаю, что все, и что шестнадцать. Ты… только плоское поле видишь?
Тут я поусерднее задумался, в попытке сориентироваться, что именно отец хочет выковырнуть из меня своим вопросом?.. Но слово «плоское» – тотчас же затронуло некую струнку в глубинах моего сознания.
– Н-ну… иногда я способен представить объемные фигуры, идущие, прыгающие скачущие по здоровенному квадрату, расчерченному, в свою очередь…
– Не то. Понимаешь… Только, сын!.. Чур, не смеяться и никому ни гу-гу, даже Яблонски. Договорились?
– Аск.
– Что?
– Договорились, конечно, мы же оба трезвые люди. – Сказал и – кусь себя за язык! Все в моем словарном запасе, хоть как-то связанное с алкоголем, я стараюсь при отце не применять, – в доме повешенного, как говорится… Но отец – ноль внимания на мою оплошность. Зато наивно поинтересовался другим:
– А что такое ты сказал сейчас?.. ас…к? – А я и рад отбежать в другую тему.
– От детей нахватался жаргону: аск – вульгарный синоним слову «спрашиваешь!», «еще бы!».
– Угу… – Сидит папахен мой, пыхтит сигаретой, колени в пепле, лоб наморщен, а у меня, при его словах «плоское поле», и моих, связанных с объемом, как сердце застучало в полтора раза быстрее обычного, так и стучит, не желает успокаиваться… И ладони зачесались. Наконец он заговорил, вместе с дымом выпуская из себя очень странные фразы и мысли, интересные, хотя и в разрез с моими ожиданиями насчет трехмерности. Во всяком случае, разочарован я не был. Оказывается, в шахматной игре он «изоморфирует» игровое поле, вместе с находящимися в нем фигурами. То есть, в зависимости от игровой ситуации, представляет его шестидесятичетырехзвенной лентой, кубом 4х4х4, параллелепипедом с прямыми гранями… Соответственно, все фигурки продолжают оставаться на своих клеточках, но для игрока приобретают необычные зрительные сочетания, и они, и траектории доступных им ходов. Скажем, если распустить всю доску на одну узкую ленточку, от a1 до н8, то ход конем, либо рокировка, либо еще какое шахматное движение, на глаз будет восприниматься по-разному, и каждый раз – совсем иначе, нежели на плоской доске 8х8. Но для человека, который играет вслепую, никакой разницы не будет в том, как выглядит доска, – змеей она вытянута, или в беспорядочный ком сбита.
– Погоди, – говорю, – папа, но если компьютеру и играющему вслепую нет никакой разницы во внешнем виде доски, – а ее нет, и я это понимаю, не сомневайся, – то как извлечь из твоего видения бонусы тому, кто зряч и не компьютер? Я могу сбоку поглядеть на доску, а могу сверху – тоже ведь что-то изменится? Кроме ситуации на доске. Как это может помочь в поиске нужного хода, вот во что я не въезжаю? Если я чайник, слабый игрок, то – да, не увижу коня за пешкой, зевну фигуру или мат. А если я опытный и умелый мастер, имеющий время, чтобы подумать, записывающий все ходы…
– Хм… Нет, я не о зевках веду речь. Сейчас покажу на примитивнейшем примере, что я имею в виду.
Отец выгораживает в углу доски квадрат из девяти клеточек и по угловым клеточкам этого квадрата расставляет коней. Ставится задача: поменять местами черных и белых коней за минимальное количество ходов… да, и убедить оппонента, что это число минимальное.
Ну… Задачка не из самых трудных… и я ее решил. Труднее было убедить отца, выступающего за оппонента, что мое решение оптимально. Минут пять-семь он терпел мое косноязычие, а потом взял листок бумаги и карандаш, начеркал быстренько и показал мне ленту из восьми клеток и коней на этой ленте…
– А почему восемь, а не девять? Наш квадрат из девяти клеток? – брякнул я не подумав. Но отец так горько взглянул на меня, что я тотчас спохватился:
– С-с-с… Извини, пап, сморозил. Средняя-то клетка, которая g7, – не игровая в нашем случае, ее все равно что нет.
– Угу. Смотри: клетки на листке бумаги я изоморфно расположил и пронумеровал в очередности хода коня, любого коня, это не имеет значения… Видишь? 1 – это h-6, 2 – это f-7, 3 – это h-8… Понимаешь?
– Пока да.
– Начинай показывать ходы на листке, куда какого коня тебе нужно переместить по ленте… Сверяйся, если хочешь, с квадратным полем, дублируй там ходы.
И тут ко мне приходит озарение и понимание! Да, при таком роспуске поля в ленточку задача становится не то что простой, а до предела простой, проще не бывает. Глянул – и уже доказывать ничего не надо, все очевидно!
– Гениально, пап! Сам придумал?
– Нет, – головой трясет, а весь такой довольный. – Наоборот: сия «изоморфная» задачка мне в голову чуть ли ни с детства запала, хотя и не помню откуда, но она вновь и вновь заставляла меня задумываться об этом «фокусе-покусе», пока однажды, во время простуды, а может, и гриппа – я очень сильно болел, думал даже, что умру – эта идея пришла ко мне в виде бреда и не отпускала… долго, в общем, вероятно, несколько суток…
– Ни фига себе простуда! А когда это было, и почему я не знал?
– Давно было, да уже и прошло. Я выздоровел и на время забыл об этой дурацкой идее, но однажды попалась мне на глаза шахматная задачка и я ее, забавы для, решал. И решение увидел «объемное»! Составил из клеток куб четыре на четыре, сначала поле сложил поперек, по горизонталям, потом по вертикалям – а решение вдруг само и вывалилось: «Как не поставить противнику мат в один ход» – до сих пор помню. Дальше – больше.
– То есть, ты доску в куб складываешь? А в какой последовательности, всегда сначала поперек, а потом вдоль, или это безразлично?
– Когда как. И не обязательно в куб, иногда вполне достаточно в «брусок»: 4х2х8. Но чаще всего – куб, либо лента. Для ленты надо больше напрягаться головой, чтобы представить, но и ходы случаются оригинальные… Вся штука в том, чтобы в приемлемое время успеть «повертеть» в пространстве клеточки доски, пустые вместе с занятыми, в различных сочетаниях. Но тут на помощь приходит опыт и эти… приемчики… похожие на мнемонические. Далее… только ты не сбивай меня пока с мысли, потом спросишь… Далее, в логике этих сворачиваний и расплетаний существуют темные пятна, которые часто все замутняют, но поскольку я не профессионал-шахматист, они мне особо не мешают, мне вполне достаточно того, что есть, чтобы чесать насухо тебя и Яблонски.
– Разве насухо??? Последний счет: три с половиной на полтора, одну ты продул.
– Это бывает, я же сказал, что не профи. Кроме того, в трехминутках не больно-то ленты поплетешь, хотя я обвыкся постепенно, Яблонски в этом смысле идеальный спарринг-партнер, днем и ночью готов играть. А в безлимитке – похоже, всякого уделаю, кто не гроссмейстер.
– А гроссмейстера?
– Не пробовал.
– А… «скверичей»? Знаешь, есть такой сквер в центре города…
– Знаю. Два раза был.
– И?..
– Они не гроссмейстеры против меня. Двести талеров выиграл на пятиминутках. Ездил проверяться, но чтобы на постоянной основе катать – нет, у меня свой бизнес. Двоих аборигенов сделал, один, вроде бы, из серьезных местных, помню, зазывал на «дуэль». Но проверка моей методики прошла, я удалился, по уши доволен, а остальное – уже баловство. Фигурки же на время ставить с места на место – это я могу и с Яблонски отдыхать.
Забавный у меня папахен, кто бы мог подумать…
– А что за темные пятна такие, в чем они?
– Пятна-то? Они в правилах. Они связаны с отступлениями от… не от правил, а от логики правил. Скажем, эффект «битого поля», или первый ход пешки через клеточку, или превращение пешки на восьмом поле – все это вне обычной логики шахмат, и мне темно увидеть, с помощью трехмерного и одномерного пространства, их влияние в игре.
– Это только с пешками связано, как я понял? Тогда да, не очень несущественно, не в каждой позиции эти особенности влияют.
– Пешки, да. И рокировка в любую сторону, либо невозможность ее проводить через битое поле. Вот, а все остальное – достаточно легко различается и подчиняется «изоморфизму». Попробуй, у тебя тоже получится…
Что сказать… сели мы, и я битый час пробовал, и фиг что у меня вышло… Хотя… были, вроде, некие проблески… Но трудно утверждать что-либо определенное: может я увидел нечто с помощью папашиной методики, а может, просто внимательнее оценивал ситуацию…
– Пап, а ты четвертое измерение не пробовал увидеть?
– Как это?
– Ты, когда сворачиваешь доску в куб, двухмерное пространство превращаешь в трехмерное. Ученые говорят, что и четвертое измерение есть. А ты уже натренировал извилины на изоморфические подобия, тебе должно быть легче, раз ты подготовлен к пространственному мышлению…
– А-а… Видишь ли, я не ученый… Но – да.
– Что да? Четвертое измерение нашел?
– Нет, для этого я умом не вышел. Но проекция четвертого шахматного измерения на трехмерное, двухмерное и одномерное – существует. Это последовательный набор всех позиций конкретной шахматной игры, складывающихся после каждого хода, сиречь шахматная партия. Мы так и сяк вертим предмет четвертого измерения, способные видеть только его тени и отражения в объеме, на плоскости, и чем больше всяких его проекций увидим, тем четче представим себе сам предмет.
Мудрено папаша объясняет и мутновато для меня, хотя общий абрис рассуждений (двухмерную проекцию его трехмерных мыслей на мое плоское сознание – ха-ха-ха!) я просек. И такой это был вечер душевный… Размяк я, окна в себе раскрыл-растворил… Если и не окна – то форточку… Детям – и то не показываю своей живописи, Шонна – тоже очень давно не интересовалась моими «изобразительными» достижениями, так, подбодрит заочно дежурными словами, а чтобы – вместе, плечиками прижавшись, в обнимку, перед моим монитором – ой, давно этого не было, почему-то… Твои рисовальческие опыты симпатичны и милы, но оторваны от жизни, – говорит, – от реалий, от прогресса, от нужд человеческих.
– Папа, – решаюсь я, – ты не очень устал? – За окном дождь и холод с мраком, оба заблудились, видать, во чужом времени года, серый вечер уже вплотную к темной ночи прижался, а рабочая неделя – едва початая, до выходных не близко. Не поедет, наверное… Я бы точно не поехал.
– Средне, а что?
– Приглашаю ко мне, хочу кое-что показать. – А сам смотрю на папахена и весь я в колебаниях от своих слов, и вижу – кривится он. Ну, у меня и гора с плеч, не хочет, значит, не хочет, я и сам уже передумал…
– Я готов, – говорит, – если тебе это удобно? – И я, как всегда в последнее время, с запозданием понял, чего он гримасничал: домочадцев моих шугается.
– Удобно, – говорю, – все в отъезде, никого не побеспокоим и не разбудим. Даже покурить сможешь на кухне: у меня там такая вентиляция над плитой – кошку всосет. В кабинете-то не хотелось бы, в нем запах не скоро выветрится: дома, видишь ли, не в гостях, дома дым табачный мне категорически неприятен, да и работать мешает.
– Без вопросов. Поехали, сын, покажи то, что собираешься показать, мне это в любое время дня и ночи интересно, хотя и не представляю о чем речь… видимо, что-то компьютерное. Совсем не курить – тяжко, но я постараюсь обойтись минимумом. На твоем моторе путешествуем?
Угу, уж этот-то вопрос вполне понятен, в силу своей практичности. Свой мотор отцу лень заводить, а возвращаться через весь город как-то надо, – у меня ведь ни за что не заночует, несмотря на благоприятные возможности…
– Да, пап, не беспокойся, я тебя и обратно завезу, всех дел – полчаса.
– Полчаса – туда, полчаса обратно, а тебе с утра на работу. Нет, сделаем так: к тебе на твоем моторе, а оттуда я такси вызову.
– Такси? Гм… Все-таки это ночной Бабилон…
– Не джунгли же. Не осторожничай, Рик, не усердствуй лишнего, я вызову не простое, а «виповское», для важных персон. Ваша лавочка не промышляет этим бизнесом?
– Нет.
– Нишу упускаете, легкий хлеб. Иногда можно «по-виповски» пошиковать, денег у меня на это хватит. Не смотри так на меня, сынок, отринь сомнения: раз я говорю – хватит, значит хватит. Да я каждый день могу на таком кататься, на трех сразу: в переднем шляпа, в среднем я, а в арьергарде – зонтик.
– Я не сомневаюсь в твоих возможностях, папа, просто мне интересно, как ты про компьютер догадался? – Ха, шиковщик нашелся! На трех такси, со шляпой и зонтиком, и я могу некоторое время кататься, тут большой мошны не надо, но… Зачем я буду спорить там, где это бесполезно: хочется ему выглядеть богатым – имеет полное римское право, я дольше посплю.
– Сущий пустяк. Ты довольно часто о нем говоришь, но никогда в связи с работой в «Сове». Видеокарта то, монитор это, процессор слабоват… Более мудреные термины я не помню. Стало быть, у тебя в нем твой большой и личный домашний интерес.
– Ха-ха, – говорю, – дорогой папа! Это не мне, а тебе надо детективом трудиться, распутывать преступные замыслы и умыслы.
– Нет, – отвечает скромно папахен, – в этом тонком бизнесе мне до тебя очень далеко, а просто – угадал. Угадал?
– Так точно. Да кури в салоне, меньше дому достанется.
– Спасибо, дорогой. Великодушие – преимущественно мужское качество, я рад, что ты им наделен в полной мере.
– Иронизируешь?
– Нет.
Постепенно, в течение обещанного мною получаса, однако «на всех скоростях», мы домчались «до места», то есть, прибыли ко мне домой, где отец бывает редко и делать этого не любит. Сейчас нам проще – дома-то никого. Жан и Элли относятся к редким дедушкиным визитам довольно лояльно, хотя и без бурных проявлений любви, а сам он – вообще сдержан, всегда или почти всегда, по нему трудно определить разницу между его отношением ко внукам и к снохе, но, увы, она есть и не в пользу Ши. Это у них с Шонной взаимно, и, наверное, временем не лечится… Такова жизнь, иногда ее приходится принимать с неприятными довесками.
– Кофейку?
– Хорошо бы, но сердце ропщет. Слабенького чаю бы… В пакетиках есть?
– Найдется, разумеется, черный, красный, желтый и зеленый, в пакетиках и заварной. Что предпочитаешь?