Ситуация была безвыходной. Он взял из ящика средних размеров какой-то благородный и бесценный, таящий в себе невероятную силу шарообразный жемчужный матовый булыжник, зло стиснул его в руке и вдруг резко, как пружина, развернувшись, с размаху швырнул его в стену. Камень отскочил от подобойной мягкой штукатурки на тахту, скатился по подушке и упал вдоль стены на пол, а в стене осталась вмятина.
И в этот момент зазвонил телефон.
— Алле, — сказал Джинн в трубку.
— Привет, — сказала трубка в ухо Джинну голосом Олега. — Это Олег. Как дела?
— Нормально, — ухмыльнулся Джинн. Он хотел еще добавить «как обычно», но почему-то не добавил. — А что?
— Я насчет денег. Ты мне долг собираешься отдавать? — В голосе Олега сквозило искреннее напряженное волнение.
— Послушай, я же тебе объяснял, денег у меня нету, — оправдывался Джинн, косясь на сваленное на полу богатство. Он не врал. Денег у него действительно не было.
— Когда будут?
— Не знаю.
— Ну и как нам с тобой быть?
Джинну показалось, что Олег вздохнул с облегчением.
— Не знаю, — повторил неприязненно Джинн. — Хочешь, забери обратно этот кувшин, мне он на фиг не нужен.
— А мне он зачем?
— Продашь кому-нибудь…
— Продать! Кому? Да он небось и не стоит ничего.
— Тогда за что я тебе деньги должен?
— За работу. Я на таможне денег отдал? Отдал.
— Я тебя об этом не просил.
— Очень некрасиво так соскакивать. Ты прекрасно знаешь, что я всем вам, хакерам, посылки растаможиваю. Цены знал. Так что денег ты мне должен. Займи у кого-нибудь, — ухмыльнулся из трубки Олег.
— Не у кого…
— Это твои проблемы. Найди как хочешь. Хоть укради. Деньги это не мои, а одного человека. Завтра придем к тебе вместе — чаю попить.
— Не надо ко мне приходить!
— Это не тебе решать, надо или не надо. Будь завтра, пожалуйста, дома в семь часов. Только не вздумай бегать, дороже встанет. До завтра.
— До завтра, — машинально повторил Джинн, кладя трубку. Он тоскливо посмотрел на ящики и тюки, представил себе, как завтра Олег с каким-то «человеком» наткнутся на все это богатство, и ему стало плохо. Он постарался взять себя в руки и не паниковать. Надо было срочно куда-то это все деть. Куда?
И тут Джинн вспомнил, что во дворе его ждет Пылесос. Может быть, он поможет оттащить дары. Ну хотя бы на чердак. Надо только будет что-нибудь придумать, чтобы любопытный Пылесос не узнал про содержимое. А там, Бог даст, проявится Хоттабыч, и дальше будет видно.
Он быстро спустился во двор и без труда нашел Пылесоса, без признаков жизни полулежащего на скамейке детской площадки. Девушек рядом видно не было. Джинн осторожно наклонился к Пылесосу, чтобы послушать, дышит ли он. Но Пылесос не просто дышал, но даже мог говорить. Он медленно открыл красные маслянистые глаза, расплылся в глупейшей широчайшей улыбке и медленно, почти по слогам, произнес:
— А, Джинн…
— С тобой все в порядке?
— Старик. — Пылесос снова закрыл глаза. — Через кальян — это круто! Гашиш — сказочный… — И после паузы с усилием проговорил, не переставая глупо и расслабленно улыбаться: — …шишки — не катят!
Большего добиваться было бесполезно. Джинн опустился рядом на скамейку и заплакал.
Утро Дайва проспала.
Вчера, выставляя время в будильнике на начало рабочего дня — чтобы не прерывать сон, а сразу позвонить на работу и сообщить, что заболела и берет выходной, — она впервые перепутала время до полудня и после, о чем узнает только вечером, когда будильник зазвонит. Разбудил ее телефонный звонок дяди Уильяма, двоюродного брата ее родного отца, того самого дядьки, которого так боялся начальник ее отдела. И боялся, надо признать, не зря. Дядя Уильям был человеком исключительно богатым, знаменитым и влиятельным, хотя и старавшимся, чтобы эта влиятельность не была публичной. Родственники его звали Трэй — Тройка, поскольку он был третьим в семье Уильямом Генри. Но Дайва называла его Уильям, а не Билл, потому что слово «Bill» вызывало у нее неприятные мысли о том, что за все в жизни приходится платить.
Несмотря на знаменитость своего портрета, дядя Уильям позволял себе полную секретную свободу перемещений по белому свету, предварительно делая официальный вид, что он где-то совсем в другом месте. Вот и теперь, когда он приехал в Калифорнию, в одну из своих тайных резиденций на Тихом океане, и его официальный сайт, и многочисленные приближенные, и даже члены семьи искренне уверяли и сами были уверены в том, что он в Индии — лично отбирает у индусов культурные ценности для своей знаменитой виртуальной коллекции.
— Как спалось? — опуская всякие там «добрые утры», с ходу спросил из телефона дядя Уильям.
Дайва, с ужасом обнаружившая, который час, начала было говорить, что чувствует себя неважно, что ей надо срочно позвонить на работу, но дядя Уильям ее перебил:
— Да я уже все утряс, не психуй. У меня к тебе важный разговор есть. Можно сказать, из-за этого и приехал. Я тут про тебя кое-какие справки навел… Думаю, тебе тоже будет интересно. А про недомогание твое я знаю. Не волнуйся, ничего страшного. В общем, хочу с тобой пообедать. Отказы не принимаются — я заеду через два часа. Хватит тебе двух часов одеться там, то-се?
Через два часа, минута в минуту, он приехал — сам за рулем неброской белой «Тойоты», в простых светлых брюках и обыкновенном пиджаке из универмага Sears. Есть Дайва отказалась — нет аппетита, и они решили просто погулять по берегу.
— Может, мороженого хочешь? — спросил дядя Уильям. — Нет? А я себе куплю.
Издалека Дайва наблюдала, как он покупал мороженое, долго ругаясь с продавцом.
— Обнаглели вконец, — недовольно сообщил он, вернувшись, — если они печатают бонусные купоны, надо все принимать! А он говорит, что они просроченные! А есть на них срок действия? Есть, я спрашиваю? Вот, смотри.
Он дал Дайве кучку маленьких бумажек, оторванных от этикеток мороженого. Каждая бумажка, по утверждению производителя, стоила двадцать пять центов при покупке очередной порции. Срока действия на них действительно не было.
— Вот я буду еще брать эту дрянь, — негодовал дядя Уильям, указывая на мороженщика средним пальцем согнутой правой руки. — Купить, что ли, в пыль эту их шарашкину контору?
И он полез в карман за телефоном, оставив Дайву в недоумении по поводу значения выражения «купить в пыль». Однако, достав из кармана телефон, дядя Уильям не стал набирать номер, а повертев его в руках, опустил обратно.
— Ладно, хрен с ними, — внезапно успокоился он, — жалко тратиться на ерунду. Давай по делу. Ты замуж не собираешься?
Такого вопроса Дайва совершенно не ждала. С дядей Уильямом они не были настолько друзьями. Не вдаваясь в подробности, она коротко ответила, что нет, не собирается, и поинтересовалась, чем вызван вопрос.
— У папашки твоего совсем кисло дела идут, — вместо ответа сообщил дядя Уильям, пиная носком ботинка обглоданный океаном камушек, — у него в Азии уйма денег гикнулась на кризисе. А потом еще и в России. Вот тебе вложения в реальное производство. А еще спорил со мной. Мальчик у тебя есть?
То, что у папы не очень хорошо шли дела, Дайва знала, хотя созванивались они редко, а виделись еще реже. Очевидно, дядя Уильям задумал какую-то брачную комбинацию, чтобы укрепить финансовое положение их семьи. Дайве это показалось странным: как бы плохо ни шли дела у ее отца, одних только денег, оставшихся от прадедушки в различных фондах, должно было хватить на много поколений. Да и странно было, что дядя Уильям взялся устраивать чьи-то дела. Все-таки предприниматели — особые люди, и ей никогда их не понять. Чтобы сократить намеки, Дайва прямо спросила, уж не хочет ли он, чтобы она вышла замуж.
— Ну, в общем, да, — серьезно ответил он и с хрустом откусил кромку вафельного рожка.
Дайва рассмеялась в ответ, а потом сказала, что это, конечно, чушь, что это, безусловно, невозможно, что она крайне признательна дяде Уильяму за заботу, но что она надеется, что впредь он будут проявлять эту заботу о тех, кому это действительно необходимо. А кто претендент?
Дядя Уильям неторопливо доел мороженое, оторвал от оставшейся упаковки очередной бонусный купон, вытер руки и рот бумажным носовым платком из кармана, завернул в него упаковку и с точностью баскетболиста забросил его в мусорную корзину.
— Пожалуй, я мог бы играть за Knicks не хуже Билла Брэдли. Может, мне тоже в президенты двинуться? Замутить свою партию. Представляешь заголовки о предстоящих дебатах — Билл против Билла! Америка выбирает из четырех претендентов и сходит с ума! Супермаркет президентов! Пожилая женщина умерла от перенапряжения, посетив предвыборные мероприятия всех кандидатов! Клево?
Дайва согласилась и повторила свой вопрос. Дядя Уильям поправил указательным пальцем золотую оправу очков и коротко ответил:
— Я.
Дайва ошарашенно молчала.
— Я, в общем-то, понимаю, что должен объясниться, — спокойно говорил дядя Уильям. — Я тебе никаких знаков внимания никогда не оказывал, мы с тобой тем более родственники, и ты вообще не понимаешь, в чем тут дело. К тому же я уже женат. Но это все не препятствия. Тебе какие-нибудь объяснения сейчас нужны или ты уже сразу согласна?
Дайва попросила объяснений.
— Ладно, вон скамейка, давай присядем. Они сели на лавочку и дядя Уильям начал свои объяснения довольно странно:
— Ты, главное, не думай, что я головой поехал. У меня все в порядке. Я тебе сейчас всякие удивительные вещи буду говорить, которые ты слушай и не возражай. У меня ни времени нет на всякие там ухаживания, ни желания, ни сил. То, что я тебе сейчас скажу, означает, разумеется, определенную степень доверия. И говорю я это только потому, что считаю, что ты априори согласна, просто сама еще этого не понимаешь.
Дайва слушала, не перебивая.
— Во-первых, как? — Дядя Уильям разогнул указательным пальцем левой руки большой палец кулака правой. — Просто. Твой отец согласен, я с ним на эту тему общался, он, конечно, поныл слегка — но больше для порядка. Родственники мы с ним не кровные, мой дедушка твоему отцу — не отец. Хотя, ты, возможно, и не знаешь. Мелинда тоже не возражает. Я ведь почти до сорока лет не женился, все чего-то ждал. Потом знаешь, вдруг вот показалось — она. Сколько же можно ждать? Но мы потом выяснили, что нет, не она. Вместе выяснили. То есть ты меня не пойми неправильно, я ее очень люблю и все такое. Особенно когда Дженни родилась. И она меня — тоже. Поэтому, собственно, и согласилась — дело важнее. Она-то меня лучше всех знает, понимает, что к чему. Она, в общем-то, тебя и нашла. Ну, что ты — это ты. Тут только женщина могла. Но у тебя вроде вопросов не должно возникать, да? Аллах разрешил мужчине иметь столько жен, сколько он может содержать, так ведь у вас? И переходим к во-вторых.
Он поправил рукой очки и всем телом позу.
— Во-вторых, зачем? — Он отогнул указательный палец, отчего стало похоже, будто он держит воображаемый пистолет и сейчас по-детски скажет «Бэнг!». — Ты, в общем, понимаешь, что я вовсе в тебя не влюблен и всякая прочая дурь. Есть благородная цель — объединить мир. Так, чтобы тебя особо мистикой не грузить, мы хоть и не родственники, но в некотором роде одной крови. Что-то вроде потомков избранных родов. Тебе, я так понимаю, ни в какую реинкарнацию верить не положено. Так ты и не верь. Но дело именно так обстоит. У тебя будет нечто большее, чем просто деньги. У тебя будет муж, имеющий такую власть, которую ни за какие деньги не купишь. И ты будешь иметь такую всемирную славу, которой не видел ни один президент, ни один император, ни даже коммунистический генеральный секретарь. На века.
Дайва усмехнулась и сказала, что онка, конечно, очень доверяет способностям дяди Уильяма, но все же он должен ее понять как коммерсант: какие гарантии, что все будет так, как он говорит?
— Подпишем договор, — сказал дядя Уильям. — Брачный. На десять лет. Детально запишем все условия. Если через десять лет будет не так — разводимся, и забираешь мои деньги, акции, короче — все, что есть. Ну, пару миллионов только детям оставишь — мне уже тогда ничего не понадобится. Для меня назад дороги не будет.
Дайва грустно проводила глазами чайку.
А если она откажется?
— Ну, тогда… — задумчиво протянул дядя Уильям. — Честно говоря, я этот вариант не рассматриваю. Так не будет. Сейчас тебе предлагается свободный выбор. Дальше выбор будет несвободный. Срок на размышления я тебе дать не могу — тут не я один принимаю решения. Да, не удивляйся. Видишь ли, как только мы тебя нашли, сразу пошел некий параллельный процесс, процесс необратимый. Образно говоря, джинна уже выпустили из кувшина, а другого джинна у нас нет. История дает исключительный шанс — один на несколько тысячелетий. Думаешь, так просто все эти миллениумы?
Он поднялся со скамейки, и Дайва поднялась вслед за ним. Они молча вернулись к машине.
— У нас есть примерно полгода на подготовку свадьбы, — сказал дядя Уильям, запуская мотор. — Нужно будет решить некоторые вопросы. Я тебе еще позвоню. Да, ты уж извини. В общем, ну это… Я, конечно, понимаю, дико звучит. Короче — никаких мальчиков у тебя быть не должно. Девочки — пожалуйста. А мальчики — нет. Тут очень много на карту поставлено. Да, — прервался он на телефонный звонок — Что значит не нашли?! Ну и что, что у них все программы нелицензионные?! Да плевать мне на ваши сложности — КГБ еще остался у них? Значит, скажи нашему представителю, что он у меня будет в Сахаре песок подметать, понял?! И ты вместе с ним! Идиоты, — сообщил он, швырнув трубку на заднее сиденье.
С дороги уже была видна красная крыша ее дома — она мелькала среди деревьев, которыми были обсажены подъездные пути.
— Все, приехали, — сообщил дядя Уильям, выруливая к дому. — Эти двое чуваков будут тебя беречь — ты теперь очень большая ценность. Не обижай их. Кстати, на всякий случай, полиция в курсе всех моих действий. Охрана у тебя совершенно легально. Знаешь, все же лучше уж дома, чем в госпитале. Все-таки ты больна.
Дайва сдержанно попрощалась, с трудом сдерживаясь, чтобы не вцепиться ему в волосы, и открыла дверцу.
— Подожди. Вот коробочка, здесь пилюли. Приступы у тебя будут повторяться. Если совсем невмоготу или там на людях, принимай по одной. На работу можешь не ходить — тебе дали отпуск. Но вообще-то, знаешь, подходи пореже к компьютеру. Это от него все твои проблемы. Плавай, гуляй, спортом занимайся. Здоровье тебе еще пригодится. Пока.
Она постояла на крыльце, провожая взглядом отъезжающую «Тойоту», и зашла в дом, не глядя на вошедших за ней телохранителей — чтобы не допустить дискриминации, один из них был чернокожим. Дома она включила телевизор в гостиной, где расположились охранники, открыла кран ванны и только там, укрытая шумом бьющей воды, тихонько заплакала.
Дядя Уильям оказался прав: приступы странной болезни повторились после того, как она провела три часа за компьютером. Она приняла пилюлю, но, пока не вышла из Windows, ей не стало легче.
К вечеру она точно установила связь между своим самочувствием и временем, проведенным у монитора. Наверняка они что-то сделали с ее машиной. Но раз дядя сказал, что под колпак ее взяли недавно, значит, есть шанс, что диски с ее программами они не нашли. И даже, может быть, не искали. Что ж, она тоже читала детективы и имеет опыт конспирации: хакинг — это вам не шутки. Завтра она попробует достать из тайника программы и перепрошить матрицу. И мы еще посмотрим, кто кого… Конечно, она могла бы позвонить в полицию. Но что она скажет? Что ее дядя, желающий на ней жениться, напустил на нее лягушачью болезнь? И тогда вместе с охраной к ней приставят психиатра. Нет, Дайва была не только сдержанной, но и сообразительной девушкой.
До конца дня она почти не переставая молилась в спальне, а когда заснула, свернувшись комочком в углу большой кровати, солнце вовсю уже светило русским, перевалив далеко за полдень и побуждая пробуждаться даже самых стойких сознательных сонь, в чьи узкие, тонированные светлой сажей окна вместо лучей света падали лишь тени домов.
Но дары были. Было, кроме даров, еще и неприятное чувство: вчера от отчаянья Джинн оставил на скамейке Пылесоса в самом что ни на есть беспомощном состоянии. И хотя Пылесос едва ли рассчитывал на чью-либо поддержку. Джинн чувствовал себя виноватым перед товарищем. Он начал одеваться, чтобы спуститься во двор — вдруг Пылесос еще там, — понимая, что это довольно глупо, но тут зазвонил телефон.
— Джинн, привет, проснулся? — Это был Пылесос собственной персоной. — Слушай, чурки с верблюдами у тебя еще?
— Да нет… Вечером свалили. При тебе. Ты вообще как сам?
— Я? Супер! Лучше не бывает. Они мне вчера с собой отломили. Конкретная тема. Даже без кальяна. Редкий вариант. Так меня вчера нахлобучило — сам себе завидую. Я даже в Амстердаме такого не пробовал. Я чего звоню-то, я просто хотел узнать, кто барыга. Чисто себе замутить.
— А ты где? — осторожно спросил Джинн.
— На работе, где же еще? — удивился Пылесос. — С утра бабки уже достали! — Пылесос работал врачом, довольно успешно спасая людей от болезней. — Сейчас одна ушла — я кабинет оставил проветривать. Мочей прет — кошмар. Ну, я заодно и дунул сразу — все равно никто запаха не почувствует. Прям по моче! Знаешь, как идет! — И Пылесос засмеялся. — А так просто у нас тут нельзя. Одни стукачи кругом — попрут сразу. И сидишь целый день на трамале. Ладно, ладно, шучу. Так, иногда.
— Ты во сколько заканчиваешь?
— В восемь. У меня сегодня сдвоенный прием — с восьми до восьми. Я даже не знаю, как выдержу. Если бы не чурки твои — вообще со скуки бы подох. Правда, вечером другая сестра будет. Семьдесят восьмого года рождения. Говорят, симпатичная. Я не видел ее еще. Но ты же знаешь, на работе нельзя. Ну так только, иногда. Ладно, все, пока, здесь телефон нужен. — И Пылесос прервал связь, не дожидаясь ответа.
Джинн повесил трубку и понял, что в комнате кто-то есть. Этот кто-то скромно сидел на тахте, дожидаясь, пока Джинн закончит разговаривать сам с собой — так, во всяком случае, казалось пришельцу.
— Хоттабыч!
— Доброе утро. Джинн.
— Привет. Как дела?
— Дела мои ничто по сравнению с той радостью, которая мне доступна в твоих словах!
— Я правда ужасно рад тебя видеть.
— Надеюсь, — горделиво проговорил Хоттабыч, — это связано с моими скромными подношениями.
— Ну, в общем, — замялся Джинн, — в общем, да…
— Не благодари меня. Конечно, я кое-что еще могу. Но это все ничто по сравнению с твоим поступком, полным благородства. Благодарность моя изыщет новые средства ублажить твой взыскательный взор…
— Хоттабыч, — перебил его Джинн, пряча глаза, — ты только, пожалуйста, не обижайся. Я не могу принять твои подарки.
Он бросил короткий взгляд на Хоттабыча, глаза и брови которого выражали крайнее недоумение, граничащее с раздражением, но отступать было некуда, и он продолжал:
— Я, я буду тебе очень признателен, если ты… — Джинн набрал в легкие воздуху, как водки — для храбрости, как будто и в том, и в другом содержится храбрость, и выдохнул, — если ты заберешь их обратно!
— Что-о? Ты требуешь, чтобы я, — хрып-чирик-пла-мя, — согласился взять назад принесенное мною в дар? Ужели мои подарки имеют так мало цены в твоих глазах?
— Да нет, как раз наоборот. Они слишком бесценны, чтобы я мог их принять.
Хоттабыч, насупившись, молчал.
— Ты ведь хочешь мне счастья? — начал оправдываться Джинн.
Хоттабыч молчал.
— Поверь, это богатство не сделает меня счастливым. Даже наоборот. Мне сложно все тебе объяснять, надо начинать с семнадцатого года. Ты слишком долго пробыл в своем кувшине. Ну, пожалуйста.
— В былые дни, — медленно проговорил Хоттабыч, — человек бежал за богатством, и никакое богатство не было достаточным, чтобы насытить его. Так неужели теперь богатство стало столь презренно в глазах человека, что ты находишь его стеснением? И при чем тут семнадцатый год? Объяснись.
Джинн вздохнул:
— Видишь ли, я, конечно, не против богатства как такового. Но я предпочел бы приобрести его постепенно. Привыкнуть к нему, что ли. Одного богатства мало для счастья. Богатство очень склонно… ну, навлекать на человека всякие там заботы и скверные истории. Особенно — у нас в стране. После тысяча девятьсот семнадцатого года.
Хоттабыч был в глубоком умилении.
— О юноша чудно-умеренный! — воскликнул он, — Чувства твои не уступают чувствам самого Соломона, на нем да почиет мир. Но даже он не так вполне презирает богатство, ибо имеет золото, слоновую кость и драгоценные камни в изобилии. И не встречал я до сих пор человеческого существа, которое могло бы их отвергнуть при предложении. Но так как ты, кажется, искренно считаешь, что мои убогие и ничтожные дары не будут способствовать твоему благу, а я хочу сделать тебе благо, а не зло, пусть будет по-твоему. Ибо прекрасно было сказано: «Цена подарка зависит не от него самого и не от дарящего, а только от получающего». Я прикажу забрать дары.
После таких слов сразу попросить у Хоттабыча миллион долларов в швейцарском банке было как-то неловко. Джинн подумал, что не надо было так горячо объявлять себя бессребреником, но потом вспомнил, что заставило его отказаться от сокровищ.
— И знаешь, если, конечно, тебе не сложно. Ко мне должны вечером прийти люди. У меня тут, в общем-то, и так не хоромы. А с подарками — совсем теснота. Если бы ты мог все это убрать до вечера, было бы супер.
— Не хоромы, говоришь? — отозвался Хоттабыч, обводя лукавым взглядом комнату Джинна, — Да, прибрать бы здесь не мешало. Знаешь что? Позволь мне приказать убрать твое скромное жилище, а тем временем мы могли бы продолжить нашу беседу где-нибудь на воздухе. Я хотел бы посмотреть твоими глазами этот город и его людей. Ты не мог бы показать мне его?
— Мог бы, — сказал Джинн. — Поехали на Манежку, что ли.
— Манежка — это имя места?
— Ну.
— И ты хочешь ехать туда? На чем?
— На метро, конечно. А-а. Ты же не знаешь ничего про метро!
— Я знаю про метро все!
— ?
— Все, что содержит это слово, я знаю про метро!
— И что содержит это слово?
— Подземный город, где многосоставные повозки перемещают по длинным норам людей от остановки до остановки.
И в этот момент зазвонил телефон.
— Алле, — сказал Джинн в трубку.
— Привет, — сказала трубка в ухо Джинну голосом Олега. — Это Олег. Как дела?
— Нормально, — ухмыльнулся Джинн. Он хотел еще добавить «как обычно», но почему-то не добавил. — А что?
— Я насчет денег. Ты мне долг собираешься отдавать? — В голосе Олега сквозило искреннее напряженное волнение.
— Послушай, я же тебе объяснял, денег у меня нету, — оправдывался Джинн, косясь на сваленное на полу богатство. Он не врал. Денег у него действительно не было.
— Когда будут?
— Не знаю.
— Ну и как нам с тобой быть?
Джинну показалось, что Олег вздохнул с облегчением.
— Не знаю, — повторил неприязненно Джинн. — Хочешь, забери обратно этот кувшин, мне он на фиг не нужен.
— А мне он зачем?
— Продашь кому-нибудь…
— Продать! Кому? Да он небось и не стоит ничего.
— Тогда за что я тебе деньги должен?
— За работу. Я на таможне денег отдал? Отдал.
— Я тебя об этом не просил.
— Очень некрасиво так соскакивать. Ты прекрасно знаешь, что я всем вам, хакерам, посылки растаможиваю. Цены знал. Так что денег ты мне должен. Займи у кого-нибудь, — ухмыльнулся из трубки Олег.
— Не у кого…
— Это твои проблемы. Найди как хочешь. Хоть укради. Деньги это не мои, а одного человека. Завтра придем к тебе вместе — чаю попить.
— Не надо ко мне приходить!
— Это не тебе решать, надо или не надо. Будь завтра, пожалуйста, дома в семь часов. Только не вздумай бегать, дороже встанет. До завтра.
— До завтра, — машинально повторил Джинн, кладя трубку. Он тоскливо посмотрел на ящики и тюки, представил себе, как завтра Олег с каким-то «человеком» наткнутся на все это богатство, и ему стало плохо. Он постарался взять себя в руки и не паниковать. Надо было срочно куда-то это все деть. Куда?
И тут Джинн вспомнил, что во дворе его ждет Пылесос. Может быть, он поможет оттащить дары. Ну хотя бы на чердак. Надо только будет что-нибудь придумать, чтобы любопытный Пылесос не узнал про содержимое. А там, Бог даст, проявится Хоттабыч, и дальше будет видно.
Он быстро спустился во двор и без труда нашел Пылесоса, без признаков жизни полулежащего на скамейке детской площадки. Девушек рядом видно не было. Джинн осторожно наклонился к Пылесосу, чтобы послушать, дышит ли он. Но Пылесос не просто дышал, но даже мог говорить. Он медленно открыл красные маслянистые глаза, расплылся в глупейшей широчайшей улыбке и медленно, почти по слогам, произнес:
— А, Джинн…
— С тобой все в порядке?
— Старик. — Пылесос снова закрыл глаза. — Через кальян — это круто! Гашиш — сказочный… — И после паузы с усилием проговорил, не переставая глупо и расслабленно улыбаться: — …шишки — не катят!
Большего добиваться было бесполезно. Джинн опустился рядом на скамейку и заплакал.
Краткое содержание девятой главы
Появляется некто Пылесос и две эпизодические дамы. Пылесос накуривает Джинна чужим халявным гашишом до такой степени, что даже метро, в котором они добираются до дома Джинна, имеет совершенно измененный, с точки зрения наших измерений, вид. Во дворе вся компания натыкается на караван верблюдов, что приводит ее, учитывая состояние участников, в полный восторг. Всех, кроме Джинна, который отлучается домой, где выясняет, что верблюды привезли ему подарки от Хоттабыча. Эти подарки — немыслимые драгоценности — посланцы Хоттабыча сваливают на полу его комнаты и исчезают, а Джинн получает от Олега телефонный звонок с сообщением, что завтра неизвестные уголовные преступники вместе с Олегом придут к Джинну домой, чтобы поговорить о погашении долга. Сокровищ, Джинн не хочет: жизнь богача почему-то представляется ему непривлекательной, а в настоящий момент даже исключительно опасной. Джинн досадует и даже бросает об стену одну из крупных жемчужин, обнаруженных в ящиках. Убедившись в волшебности Хоттабыча, но еще не привыкнув к ней, Джинн пытается привлечь Пылесоса к спрятыванию даров, но Пылесос оказывается недееспособен.
Глава десятая,
в которой появляется плохой
Утро Дайва проспала.Вчера, выставляя время в будильнике на начало рабочего дня — чтобы не прерывать сон, а сразу позвонить на работу и сообщить, что заболела и берет выходной, — она впервые перепутала время до полудня и после, о чем узнает только вечером, когда будильник зазвонит. Разбудил ее телефонный звонок дяди Уильяма, двоюродного брата ее родного отца, того самого дядьки, которого так боялся начальник ее отдела. И боялся, надо признать, не зря. Дядя Уильям был человеком исключительно богатым, знаменитым и влиятельным, хотя и старавшимся, чтобы эта влиятельность не была публичной. Родственники его звали Трэй — Тройка, поскольку он был третьим в семье Уильямом Генри. Но Дайва называла его Уильям, а не Билл, потому что слово «Bill» вызывало у нее неприятные мысли о том, что за все в жизни приходится платить.
Несмотря на знаменитость своего портрета, дядя Уильям позволял себе полную секретную свободу перемещений по белому свету, предварительно делая официальный вид, что он где-то совсем в другом месте. Вот и теперь, когда он приехал в Калифорнию, в одну из своих тайных резиденций на Тихом океане, и его официальный сайт, и многочисленные приближенные, и даже члены семьи искренне уверяли и сами были уверены в том, что он в Индии — лично отбирает у индусов культурные ценности для своей знаменитой виртуальной коллекции.
— Как спалось? — опуская всякие там «добрые утры», с ходу спросил из телефона дядя Уильям.
Дайва, с ужасом обнаружившая, который час, начала было говорить, что чувствует себя неважно, что ей надо срочно позвонить на работу, но дядя Уильям ее перебил:
— Да я уже все утряс, не психуй. У меня к тебе важный разговор есть. Можно сказать, из-за этого и приехал. Я тут про тебя кое-какие справки навел… Думаю, тебе тоже будет интересно. А про недомогание твое я знаю. Не волнуйся, ничего страшного. В общем, хочу с тобой пообедать. Отказы не принимаются — я заеду через два часа. Хватит тебе двух часов одеться там, то-се?
Через два часа, минута в минуту, он приехал — сам за рулем неброской белой «Тойоты», в простых светлых брюках и обыкновенном пиджаке из универмага Sears. Есть Дайва отказалась — нет аппетита, и они решили просто погулять по берегу.
— Может, мороженого хочешь? — спросил дядя Уильям. — Нет? А я себе куплю.
Издалека Дайва наблюдала, как он покупал мороженое, долго ругаясь с продавцом.
— Обнаглели вконец, — недовольно сообщил он, вернувшись, — если они печатают бонусные купоны, надо все принимать! А он говорит, что они просроченные! А есть на них срок действия? Есть, я спрашиваю? Вот, смотри.
Он дал Дайве кучку маленьких бумажек, оторванных от этикеток мороженого. Каждая бумажка, по утверждению производителя, стоила двадцать пять центов при покупке очередной порции. Срока действия на них действительно не было.
— Вот я буду еще брать эту дрянь, — негодовал дядя Уильям, указывая на мороженщика средним пальцем согнутой правой руки. — Купить, что ли, в пыль эту их шарашкину контору?
И он полез в карман за телефоном, оставив Дайву в недоумении по поводу значения выражения «купить в пыль». Однако, достав из кармана телефон, дядя Уильям не стал набирать номер, а повертев его в руках, опустил обратно.
— Ладно, хрен с ними, — внезапно успокоился он, — жалко тратиться на ерунду. Давай по делу. Ты замуж не собираешься?
Такого вопроса Дайва совершенно не ждала. С дядей Уильямом они не были настолько друзьями. Не вдаваясь в подробности, она коротко ответила, что нет, не собирается, и поинтересовалась, чем вызван вопрос.
— У папашки твоего совсем кисло дела идут, — вместо ответа сообщил дядя Уильям, пиная носком ботинка обглоданный океаном камушек, — у него в Азии уйма денег гикнулась на кризисе. А потом еще и в России. Вот тебе вложения в реальное производство. А еще спорил со мной. Мальчик у тебя есть?
То, что у папы не очень хорошо шли дела, Дайва знала, хотя созванивались они редко, а виделись еще реже. Очевидно, дядя Уильям задумал какую-то брачную комбинацию, чтобы укрепить финансовое положение их семьи. Дайве это показалось странным: как бы плохо ни шли дела у ее отца, одних только денег, оставшихся от прадедушки в различных фондах, должно было хватить на много поколений. Да и странно было, что дядя Уильям взялся устраивать чьи-то дела. Все-таки предприниматели — особые люди, и ей никогда их не понять. Чтобы сократить намеки, Дайва прямо спросила, уж не хочет ли он, чтобы она вышла замуж.
— Ну, в общем, да, — серьезно ответил он и с хрустом откусил кромку вафельного рожка.
Дайва рассмеялась в ответ, а потом сказала, что это, конечно, чушь, что это, безусловно, невозможно, что она крайне признательна дяде Уильяму за заботу, но что она надеется, что впредь он будут проявлять эту заботу о тех, кому это действительно необходимо. А кто претендент?
Дядя Уильям неторопливо доел мороженое, оторвал от оставшейся упаковки очередной бонусный купон, вытер руки и рот бумажным носовым платком из кармана, завернул в него упаковку и с точностью баскетболиста забросил его в мусорную корзину.
— Пожалуй, я мог бы играть за Knicks не хуже Билла Брэдли. Может, мне тоже в президенты двинуться? Замутить свою партию. Представляешь заголовки о предстоящих дебатах — Билл против Билла! Америка выбирает из четырех претендентов и сходит с ума! Супермаркет президентов! Пожилая женщина умерла от перенапряжения, посетив предвыборные мероприятия всех кандидатов! Клево?
Дайва согласилась и повторила свой вопрос. Дядя Уильям поправил указательным пальцем золотую оправу очков и коротко ответил:
— Я.
Дайва ошарашенно молчала.
— Я, в общем-то, понимаю, что должен объясниться, — спокойно говорил дядя Уильям. — Я тебе никаких знаков внимания никогда не оказывал, мы с тобой тем более родственники, и ты вообще не понимаешь, в чем тут дело. К тому же я уже женат. Но это все не препятствия. Тебе какие-нибудь объяснения сейчас нужны или ты уже сразу согласна?
Дайва попросила объяснений.
— Ладно, вон скамейка, давай присядем. Они сели на лавочку и дядя Уильям начал свои объяснения довольно странно:
— Ты, главное, не думай, что я головой поехал. У меня все в порядке. Я тебе сейчас всякие удивительные вещи буду говорить, которые ты слушай и не возражай. У меня ни времени нет на всякие там ухаживания, ни желания, ни сил. То, что я тебе сейчас скажу, означает, разумеется, определенную степень доверия. И говорю я это только потому, что считаю, что ты априори согласна, просто сама еще этого не понимаешь.
Дайва слушала, не перебивая.
— Во-первых, как? — Дядя Уильям разогнул указательным пальцем левой руки большой палец кулака правой. — Просто. Твой отец согласен, я с ним на эту тему общался, он, конечно, поныл слегка — но больше для порядка. Родственники мы с ним не кровные, мой дедушка твоему отцу — не отец. Хотя, ты, возможно, и не знаешь. Мелинда тоже не возражает. Я ведь почти до сорока лет не женился, все чего-то ждал. Потом знаешь, вдруг вот показалось — она. Сколько же можно ждать? Но мы потом выяснили, что нет, не она. Вместе выяснили. То есть ты меня не пойми неправильно, я ее очень люблю и все такое. Особенно когда Дженни родилась. И она меня — тоже. Поэтому, собственно, и согласилась — дело важнее. Она-то меня лучше всех знает, понимает, что к чему. Она, в общем-то, тебя и нашла. Ну, что ты — это ты. Тут только женщина могла. Но у тебя вроде вопросов не должно возникать, да? Аллах разрешил мужчине иметь столько жен, сколько он может содержать, так ведь у вас? И переходим к во-вторых.
Он поправил рукой очки и всем телом позу.
— Во-вторых, зачем? — Он отогнул указательный палец, отчего стало похоже, будто он держит воображаемый пистолет и сейчас по-детски скажет «Бэнг!». — Ты, в общем, понимаешь, что я вовсе в тебя не влюблен и всякая прочая дурь. Есть благородная цель — объединить мир. Так, чтобы тебя особо мистикой не грузить, мы хоть и не родственники, но в некотором роде одной крови. Что-то вроде потомков избранных родов. Тебе, я так понимаю, ни в какую реинкарнацию верить не положено. Так ты и не верь. Но дело именно так обстоит. У тебя будет нечто большее, чем просто деньги. У тебя будет муж, имеющий такую власть, которую ни за какие деньги не купишь. И ты будешь иметь такую всемирную славу, которой не видел ни один президент, ни один император, ни даже коммунистический генеральный секретарь. На века.
Дайва усмехнулась и сказала, что онка, конечно, очень доверяет способностям дяди Уильяма, но все же он должен ее понять как коммерсант: какие гарантии, что все будет так, как он говорит?
— Подпишем договор, — сказал дядя Уильям. — Брачный. На десять лет. Детально запишем все условия. Если через десять лет будет не так — разводимся, и забираешь мои деньги, акции, короче — все, что есть. Ну, пару миллионов только детям оставишь — мне уже тогда ничего не понадобится. Для меня назад дороги не будет.
Дайва грустно проводила глазами чайку.
А если она откажется?
— Ну, тогда… — задумчиво протянул дядя Уильям. — Честно говоря, я этот вариант не рассматриваю. Так не будет. Сейчас тебе предлагается свободный выбор. Дальше выбор будет несвободный. Срок на размышления я тебе дать не могу — тут не я один принимаю решения. Да, не удивляйся. Видишь ли, как только мы тебя нашли, сразу пошел некий параллельный процесс, процесс необратимый. Образно говоря, джинна уже выпустили из кувшина, а другого джинна у нас нет. История дает исключительный шанс — один на несколько тысячелетий. Думаешь, так просто все эти миллениумы?
Он поднялся со скамейки, и Дайва поднялась вслед за ним. Они молча вернулись к машине.
— У нас есть примерно полгода на подготовку свадьбы, — сказал дядя Уильям, запуская мотор. — Нужно будет решить некоторые вопросы. Я тебе еще позвоню. Да, ты уж извини. В общем, ну это… Я, конечно, понимаю, дико звучит. Короче — никаких мальчиков у тебя быть не должно. Девочки — пожалуйста. А мальчики — нет. Тут очень много на карту поставлено. Да, — прервался он на телефонный звонок — Что значит не нашли?! Ну и что, что у них все программы нелицензионные?! Да плевать мне на ваши сложности — КГБ еще остался у них? Значит, скажи нашему представителю, что он у меня будет в Сахаре песок подметать, понял?! И ты вместе с ним! Идиоты, — сообщил он, швырнув трубку на заднее сиденье.
С дороги уже была видна красная крыша ее дома — она мелькала среди деревьев, которыми были обсажены подъездные пути.
— Все, приехали, — сообщил дядя Уильям, выруливая к дому. — Эти двое чуваков будут тебя беречь — ты теперь очень большая ценность. Не обижай их. Кстати, на всякий случай, полиция в курсе всех моих действий. Охрана у тебя совершенно легально. Знаешь, все же лучше уж дома, чем в госпитале. Все-таки ты больна.
Дайва сдержанно попрощалась, с трудом сдерживаясь, чтобы не вцепиться ему в волосы, и открыла дверцу.
— Подожди. Вот коробочка, здесь пилюли. Приступы у тебя будут повторяться. Если совсем невмоготу или там на людях, принимай по одной. На работу можешь не ходить — тебе дали отпуск. Но вообще-то, знаешь, подходи пореже к компьютеру. Это от него все твои проблемы. Плавай, гуляй, спортом занимайся. Здоровье тебе еще пригодится. Пока.
Она постояла на крыльце, провожая взглядом отъезжающую «Тойоту», и зашла в дом, не глядя на вошедших за ней телохранителей — чтобы не допустить дискриминации, один из них был чернокожим. Дома она включила телевизор в гостиной, где расположились охранники, открыла кран ванны и только там, укрытая шумом бьющей воды, тихонько заплакала.
Дядя Уильям оказался прав: приступы странной болезни повторились после того, как она провела три часа за компьютером. Она приняла пилюлю, но, пока не вышла из Windows, ей не стало легче.
К вечеру она точно установила связь между своим самочувствием и временем, проведенным у монитора. Наверняка они что-то сделали с ее машиной. Но раз дядя сказал, что под колпак ее взяли недавно, значит, есть шанс, что диски с ее программами они не нашли. И даже, может быть, не искали. Что ж, она тоже читала детективы и имеет опыт конспирации: хакинг — это вам не шутки. Завтра она попробует достать из тайника программы и перепрошить матрицу. И мы еще посмотрим, кто кого… Конечно, она могла бы позвонить в полицию. Но что она скажет? Что ее дядя, желающий на ней жениться, напустил на нее лягушачью болезнь? И тогда вместе с охраной к ней приставят психиатра. Нет, Дайва была не только сдержанной, но и сообразительной девушкой.
До конца дня она почти не переставая молилась в спальне, а когда заснула, свернувшись комочком в углу большой кровати, солнце вовсю уже светило русским, перевалив далеко за полдень и побуждая пробуждаться даже самых стойких сознательных сонь, в чьи узкие, тонированные светлой сажей окна вместо лучей света падали лишь тени домов.
Краткое содержание десятой главы
В Москве опять ночь, и поэтому дневные события происходят на противоположной, солнечной стороне планеты. Этну посещает весьма влиятельный господин, ее двоюродный дядя. Он предлагает отдать ему руку и сердце для совместного мирового господства. Это Змей Горыныч, он же Кащей, как бы Бессмертный. Он чахнет над златом, отращивая себе респектабельное пузцо. Этна, не будучи большой любительницей пузатых Кощеев, предложение отклоняет. Кащей вежливо откланивается, давая ей время подумать, и она остается в информационной темнице полной лягушкой.
Глава одиннадцатая,
в которой слова предметны, а предметы — условны
Сколько было времени, когда проснулся Джинн, он не стал выяснять — в окне стоял день. Значит, времени было мало, потому что в этом дне на полу его комнаты по-прежнему находились ящики и тюки с дарами улизнувшего Хоттабыча. А он-то надеялся, открывая глаза, что никаких даров нет и в помине и наяву, благо моментальный сон, в который выплеснулось его расстройство, как только вчера он вернулся домой, заставил забыть его о дарах как о проблеме и обнадежил, что дары растворятся сами по себе с такой же легкостью, как проблема во сне.Но дары были. Было, кроме даров, еще и неприятное чувство: вчера от отчаянья Джинн оставил на скамейке Пылесоса в самом что ни на есть беспомощном состоянии. И хотя Пылесос едва ли рассчитывал на чью-либо поддержку. Джинн чувствовал себя виноватым перед товарищем. Он начал одеваться, чтобы спуститься во двор — вдруг Пылесос еще там, — понимая, что это довольно глупо, но тут зазвонил телефон.
— Джинн, привет, проснулся? — Это был Пылесос собственной персоной. — Слушай, чурки с верблюдами у тебя еще?
— Да нет… Вечером свалили. При тебе. Ты вообще как сам?
— Я? Супер! Лучше не бывает. Они мне вчера с собой отломили. Конкретная тема. Даже без кальяна. Редкий вариант. Так меня вчера нахлобучило — сам себе завидую. Я даже в Амстердаме такого не пробовал. Я чего звоню-то, я просто хотел узнать, кто барыга. Чисто себе замутить.
— А ты где? — осторожно спросил Джинн.
— На работе, где же еще? — удивился Пылесос. — С утра бабки уже достали! — Пылесос работал врачом, довольно успешно спасая людей от болезней. — Сейчас одна ушла — я кабинет оставил проветривать. Мочей прет — кошмар. Ну, я заодно и дунул сразу — все равно никто запаха не почувствует. Прям по моче! Знаешь, как идет! — И Пылесос засмеялся. — А так просто у нас тут нельзя. Одни стукачи кругом — попрут сразу. И сидишь целый день на трамале. Ладно, ладно, шучу. Так, иногда.
— Ты во сколько заканчиваешь?
— В восемь. У меня сегодня сдвоенный прием — с восьми до восьми. Я даже не знаю, как выдержу. Если бы не чурки твои — вообще со скуки бы подох. Правда, вечером другая сестра будет. Семьдесят восьмого года рождения. Говорят, симпатичная. Я не видел ее еще. Но ты же знаешь, на работе нельзя. Ну так только, иногда. Ладно, все, пока, здесь телефон нужен. — И Пылесос прервал связь, не дожидаясь ответа.
Джинн повесил трубку и понял, что в комнате кто-то есть. Этот кто-то скромно сидел на тахте, дожидаясь, пока Джинн закончит разговаривать сам с собой — так, во всяком случае, казалось пришельцу.
— Хоттабыч!
— Доброе утро. Джинн.
— Привет. Как дела?
— Дела мои ничто по сравнению с той радостью, которая мне доступна в твоих словах!
— Я правда ужасно рад тебя видеть.
— Надеюсь, — горделиво проговорил Хоттабыч, — это связано с моими скромными подношениями.
— Ну, в общем, — замялся Джинн, — в общем, да…
— Не благодари меня. Конечно, я кое-что еще могу. Но это все ничто по сравнению с твоим поступком, полным благородства. Благодарность моя изыщет новые средства ублажить твой взыскательный взор…
— Хоттабыч, — перебил его Джинн, пряча глаза, — ты только, пожалуйста, не обижайся. Я не могу принять твои подарки.
Он бросил короткий взгляд на Хоттабыча, глаза и брови которого выражали крайнее недоумение, граничащее с раздражением, но отступать было некуда, и он продолжал:
— Я, я буду тебе очень признателен, если ты… — Джинн набрал в легкие воздуху, как водки — для храбрости, как будто и в том, и в другом содержится храбрость, и выдохнул, — если ты заберешь их обратно!
— Что-о? Ты требуешь, чтобы я, — хрып-чирик-пла-мя, — согласился взять назад принесенное мною в дар? Ужели мои подарки имеют так мало цены в твоих глазах?
— Да нет, как раз наоборот. Они слишком бесценны, чтобы я мог их принять.
Хоттабыч, насупившись, молчал.
— Ты ведь хочешь мне счастья? — начал оправдываться Джинн.
Хоттабыч молчал.
— Поверь, это богатство не сделает меня счастливым. Даже наоборот. Мне сложно все тебе объяснять, надо начинать с семнадцатого года. Ты слишком долго пробыл в своем кувшине. Ну, пожалуйста.
— В былые дни, — медленно проговорил Хоттабыч, — человек бежал за богатством, и никакое богатство не было достаточным, чтобы насытить его. Так неужели теперь богатство стало столь презренно в глазах человека, что ты находишь его стеснением? И при чем тут семнадцатый год? Объяснись.
Джинн вздохнул:
— Видишь ли, я, конечно, не против богатства как такового. Но я предпочел бы приобрести его постепенно. Привыкнуть к нему, что ли. Одного богатства мало для счастья. Богатство очень склонно… ну, навлекать на человека всякие там заботы и скверные истории. Особенно — у нас в стране. После тысяча девятьсот семнадцатого года.
Хоттабыч был в глубоком умилении.
— О юноша чудно-умеренный! — воскликнул он, — Чувства твои не уступают чувствам самого Соломона, на нем да почиет мир. Но даже он не так вполне презирает богатство, ибо имеет золото, слоновую кость и драгоценные камни в изобилии. И не встречал я до сих пор человеческого существа, которое могло бы их отвергнуть при предложении. Но так как ты, кажется, искренно считаешь, что мои убогие и ничтожные дары не будут способствовать твоему благу, а я хочу сделать тебе благо, а не зло, пусть будет по-твоему. Ибо прекрасно было сказано: «Цена подарка зависит не от него самого и не от дарящего, а только от получающего». Я прикажу забрать дары.
После таких слов сразу попросить у Хоттабыча миллион долларов в швейцарском банке было как-то неловко. Джинн подумал, что не надо было так горячо объявлять себя бессребреником, но потом вспомнил, что заставило его отказаться от сокровищ.
— И знаешь, если, конечно, тебе не сложно. Ко мне должны вечером прийти люди. У меня тут, в общем-то, и так не хоромы. А с подарками — совсем теснота. Если бы ты мог все это убрать до вечера, было бы супер.
— Не хоромы, говоришь? — отозвался Хоттабыч, обводя лукавым взглядом комнату Джинна, — Да, прибрать бы здесь не мешало. Знаешь что? Позволь мне приказать убрать твое скромное жилище, а тем временем мы могли бы продолжить нашу беседу где-нибудь на воздухе. Я хотел бы посмотреть твоими глазами этот город и его людей. Ты не мог бы показать мне его?
— Мог бы, — сказал Джинн. — Поехали на Манежку, что ли.
— Манежка — это имя места?
— Ну.
— И ты хочешь ехать туда? На чем?
— На метро, конечно. А-а. Ты же не знаешь ничего про метро!
— Я знаю про метро все!
— ?
— Все, что содержит это слово, я знаю про метро!
— И что содержит это слово?
— Подземный город, где многосоставные повозки перемещают по длинным норам людей от остановки до остановки.