Страница:
– Я собираюсь похудеть и бросить пить, а перед Пасхой исповедуюсь во всех грехах, – сказал он мне.
В отговорках Луи я услышала скорее потакание своим капризам, нежели стремление к воздержанию. Он мечтал об епитимье потому, что больше не мог держать свои страсти в узде. Шамильи подтвердил мою догадку, что здесь не обошлось без женщины. Новым увлечением короля стала Жюли де Тажеро, длинноногая танцовщица семнадцати лет от роду. Юная красотка была для меня более серьезным соперником, чем Бог. Я надеялась, что король охладеет к ней так же, как и ко всем ее предшественницам, что он вернется ко мне, когда захочет особого внимания.
«Жирный вторник» был праздником в честь меня. Около трехсот танцоров, певцов и музыкантов исполнили балет под названием «Графиня дю Барри». Беднота была разъярена суммой, затраченной на постановку роскошного действа, для столь немногочисленной аудитории.
Я рассчитывала, что Луи приедет, и, когда этого не случилось, пришла в бешенство. Под именем баронессы вон Памклек я поехала в Париж, где остановилась в гостинице, сорила деньгами и спала с герцогом Эммануэлем. С каждым днем я все сильнее боялась, что теряю Луи. Вдруг эта Жюли смогла разжечь тлеющий костер его чресел?
Я приказала Шамильи и Мартену подергать за их ниточки во дворце. Мартен подтвердил мои наихудшие опасения.
– Мадемуазель Тажеро строит из себя пылкую влюбленную, – сказал он. – К тому же она исключительно гибка. Она выполняет любые желания его величества, потакает его эксцентричным прихотям и страсти к непристойным развлечениям. Она настолько вскружила ему голову, что он приглашает ее к себе во дворец. Некоторые придворные дамы, например герцогиня де Косе, похваляются дружбой с нею.
Ревность охватила меня. Я не собиралась уступать кому-либо свое место. Вернувшись в Версаль, я вызвала мадам де Мирапуа и графа Жана, чтобы с их помощью придумать, как решить эту проблему.
Мы сошлись на том, что наилучшая стратегия – это «разделяй и властвуй». Другая юная красотка должна отвлечь Луи и не дать Жюли укрепить свои позиции.
– Но где я так быстро найду красивую, на все готовую девочку? – спросила я, словно сама не знала.
Граф Жан злорадно рассмеялся.
– У меня есть отличная мохнатка для любых целей, – сказал он.
– Граф Жан! – воскликнула мадам де Мирапуа. – Следите за своей речью. В конце концов, перед вами дамы.
– Ох, простите меня, милостивые госпожи. Вульгарность – мое второе я.
С этими словами он вдруг наклонился и сказал Мирапуа:
– Слушайте, а почему бы нам не пригласить короля, чтобы он посмотрел, как я трахаю тебя, старая сука? Его вселенскую тоску как рукой снимет.
Гранд-дама замахнулась было, чтобы дать графу пощечину, но он перехватил ее руку, легко подавил сопротивление и присосался поцелуем к ее губам, крепко ухватившись за грудь. Мадам де Мирапуа не стала его останавливать, наоборот, она прижалась к нему всем телом.
– Держу пари, твоя дырочка еще хоть куда, бабуля! – промурлыкал он.
– Граф Жан! – воскликнула я. – Хватит с меня ваших комедий! Если вы немедленно не оставите в покое мадам де Мирапуа, я позову полицию! А теперь вон отсюда. Вы получили задание!
Жан церемонно откланялся. Когда он ушел, мы с мадам де Мирапуа расхохотались его дерзкой выходке.
– Хорошо, что он на нашей стороне, – сказала она. – Не хотела бы я иметь такого врага.
В страстную пятницу граф Жан явился ко мне в сопровождении миловидной маленькой соблазнительницы. Девушку звали Анна, она была дочерью версальского краснодеревщика. Она, несомненно, обладала всеми физическими качествами, чтобы понравиться его величеству: длинноволосая, длинноногая, с упругой попкой и высокой грудью. В разговоре она показалась мне глупенькой и апатичной. Я решила, что эта заторможенность вызвана робостью и смущением из-за роли, которую ей предстоит сыграть. Как далека я была от истины!
Та весна выдалась особенно красивой. Вишня, кизил, боярышник и дикие яблони, все в цвету, нежились во влажной дымке. Из зеленой травы вырывались тюльпаны, гиацинты и нарциссы.
Я пошла к Луи сама. Он был рад и встретил меня весьма нежно, пытался поцеловать. Я решила, что он чувствует себя виноватым, так долго пренебрегая мной, и вела себя подчеркнуто сдержанно. Поинтересовалась, исповедался ли он, на что он смущенно пожал плечами и сослался на государственные дела. Я сообщила ему, что в пасхальный вечер планирую устроить праздничный ужин в Ле Трианоне – имении в ботаническом саду, где мы с Луи впервые обедали вместе. Я убеждала его, что ему стоит прийти туда.
– Если я тебе неинтересна, то, возможно, тебя заинтересуют другие гости. Там, например, будет Анна – девочка из семьи простого краснодеревщика, но она просто прелесть. Я знаю, что вашему величеству она понравится.
Такую наживку король пропустить не мог и мгновенно попался на крючок. Все удалось так, как я планировала. Мы с Луи ужинали с Шон, графом Жаном, герцогом Эммануэлем, герцогом Эркюлем, герцогом де Ришелье, мадам де Мирапуа, мадам де Форкальке, мадам де Фларакур и, наконец, но не в последнюю очередь с Анной.
Мы опустошали одну бутылку шампанского за другой и рассказывали смешные, зачастую неприличные истории. Анна выглядела прекрасно, но казалась подавленной. Это не показалось мне странным. Она ведь делит трапезу с людьми гораздо выше ее по положению.
Мы еще сидели за столом, когда часы пробили полночь. Я взяла вялую красавицу за руку и подвела ее к королю.
– Сир, так как вы, кажется, устали от меня, позвольте предоставить вам в качестве развлечения эту юную леди.
Я пожелала им обоим спокойной ночи. Его величество нежно поцеловал меня и прошептал на ухо:
– Ты – само великодушие, моя дорогая.
Он ушел с Анной, а я постаралась облегчить боль истерзанной души с герцогом Эркюлем.
Казалось, мой план сработал. После ночных забав с Анной король снова воспылал ко мне. Он провел со мной в Ле Трианоне несколько дней. Наша любовь разгорелась с новой силой. Днем мы гуляли в саду, держась за руки, и разговаривали. Ночью наверстывали все упущенное за время Великого поста. Я выполняла все желания Луи. Он говорил, что никогда не чувствовал себя таким молодым и полным жизни. Мой день рождения мы отметили вместе в окружении цветущей природы. Мне казалось, что соперница Жюли повержена.
С возрождением страсти ко мне король вновь обрел интерес к жизни. На следующий после моего дня рождения день он отправился на охоту, но вернулся через час, жалуясь на сильную слабость и озноб. Я пощупала его лоб. Король пылал в лихорадке.
Я не хотела отпускать короля обратно во дворец. Доктор Ла Мартиньер, несомненно, решит, что король заболел из-за меня. Я уложила Луи в постель в Ла Трианоне и вызвала доктора Бордо, моего врача, Шон и мадам де Мирапуа. Бордо осмотрел короля и сказал, что его недомогание связано с небольшим рецидивом его недавней болезни и что к утру все пройдет. Приняв во внимание мои пожелания, он посоветовал Луи не пытаться перебраться во дворец и несколько дней отлежаться в Ле Трианоне, чтобы набраться сил.
Я осталась с его величеством, успокаивала его, ворковала нежные слова. Через час Луи забылся беспокойным сном.
Когда я вышла от короля, Шамильи нервно расхаживал по гостиной. Он был сильно взволнован, и Шон с мадам де Мирапуа не могли успокоить его. Едва завидев меня, он сказал, что ему нужно немедленно поговорить со мной наедине, чтобы сообщить нечто очень важное. Я отвела его в библиотеку.
– Эта девочка, Анна… – начал он. Он был слишком взволнован и не мог подобрать слова.
– Да?
– Она… она… очень больна.
– Что с ней? – спросила я. Он не отвечал.
– Да говори же, черт возьми! – воскликнула я.
– У нее оспа.
Поняв, что дьявол по имени граф Жан отправил нас всех прямым ходом в ад, я застонала и упала без чувств.
Пока Шон и Генриетта хлопотали надо мной, мадам де Мирапуа отправилась на поиски графа Жана и доктора Бордо. Когда я пришла в себя, они как раз прибыли. Я сообщила им ужасную новость, которую узнала от Шамильи. Граф Жан разразился площадной бранью, а Бордо призвал меня не торопиться с выводами. Вместе с Жаном он пошел осматривать Анну, чтобы понять, насколько серьезно ее состояние.
– Будем надеяться на лучшее, – сказала мадам де Мирапуа.
Когда граф Жан и Бордо вернулись, одного взгляда на их серьезные лица хватило, чтобы понять, что надеяться не на что. Бордо сказал, что подозревает у нее самый опасный вид оспы.
– Мы должны вызвать Ла Мартиньера, – заявил он.
Если Ла Мартиньер узнает, как все произошло, он обвинит в этом меня и будет совершенно прав. Я не хотела, чтобы подробности трагедии стали ему известны, и мы с графом Жаном убедили Бордо, что будет лучше, если Ла Мартиньер узнает правду потом, а пока мы придержим Луи в Ле Трианоне.
Меня переполнял ужас. Если король умрет, что будет со мной? А если я тоже заразилась? Даже если оспу вылечить, она оставляет ужасные шрамы, жизнь с которыми будет кошмаром. Я не хотела и дальше подвергать себя угрозе, но скорее из-за веры в собственную неуязвимость, нежели из храбрости, не отходила от короля.
На второй день мадам де Мирапуа остановила меня у входа в комнату больного.
– Вы задумывались над тем, что ждет вас, если случится худшее? – спросила она, держась от меня на расстоянии.
– Разумеется! – ответила я. – Но сейчас не время обсуждать подобные вопросы.
– Напротив, – сказала она. – Все решает время. Как вы хотите провести остаток своих дней – в роскоши или в долгах? Вы должны попросить короля позаботиться о вашем будущем, пока он не начал бредить, пока еще не слишком поздно. Если он узнает, что умирает, он захочет исповедаться, но не получит отпущения грехов, если будет продолжать отношения, не освященные церковью. Не стоит жертвовать личными интересами ради каких-то романтических идеалов, милочка. Нужно брать все, что можно, пока не поздно.
Я поблагодарила Мирапуа за лекцию по практичности. Она сказала, что провела еще одну неудачную ночь за карточным столом и я могу отблагодарить ее ссудой в пятьдесят тысяч франков.
Луи был очень слаб. Я побыла с ним немного, держа его за руку, разрываясь между состраданием, чувством вины и инстинктом самосохранения, и, когда Луи уснул, ушла к себе в крайне подавленном настроении. С тех пор как я переспала с Замо, тот потерял былую игривость. Но мне было жизненно необходимо что-то, способное поднять настроение. Я позвала Замо и обрядила его в шутовской костюм. Он подрос с тех пор, как надевал эти штаны в последний раз, и я позволила себе вольность проверить, что он нормально в них умещается.
Я приказала ему выполнить пару акробатических трюков, но он вырос, и от былой живости мало что осталось. Тем не менее я дала ему в награду плитку отличного венского шоколада, а маленький дикарь укусил меня. Первым моим желанием было приказать Паоло и Лорану высечь его, но Замо был таким милым, таким прелестным и грустным, что я решила сама наказать его за это нахальство и прижала к себе. Когда он начал устраиваться в моих объятиях поуютнее, я вцепилась в него зубами, а потом снова и снова. Не показывая, что ему больно, мальчишка вызывающе смотрел на меня своими черными глазами.
На третий день состояние Луи не улучшилось, но и не ухудшилось. Прослышав о болезни короля, в поместье примчался Ла Мартиньер. Он, по своему обыкновению, грубо отругал нас с Бордо, что мы не настояли на перевозе короля во дворец, где в его распоряжении были бы все достижения медицины.
– Итак, доктор, какие у вас есть предположения относительно диагноза? – спросил Ла Мартиньер у Бордо.
Бордо, предельно лояльный ко мне, пожал плечами и сказал:
– Вам решать, доктор.
Ла Мартиньер удалился в комнату больного для обследования. Вышел он с мрачным выражением лица.
– Мне жаль говорить вам об этом, – сказал он, – но у короля имеются все симптомы, свойственные началу оспы.
Я вскрикнула и замотала головой, не желая верить ему, словно слышала об этом впервые.
Ла Мартиньер сказал, что абсолютной уверенности у него нет. Он спросил меня, входил ли король в контакт с носителем инфекции. Я закрыла лицо руками и отрицательно покачала головой.
– Мы, несомненно, должны быть предельно осторожны, – сказал Бордо, исполняя мою просьбу. – Но до тех пор пока мы не удостоверимся, что король серьезно болен, я бы настоятельно рекомендовал оставить его здесь. Переезд только потревожит его.
Ла Мартиньер громогласно выступил против этой идеи. Он потребовал, чтобы короля немедленно перевезли во дворец, в противном случае он отказывался выполнять свои прямые обязанности. Несмотря на свой неприятный характер, Ла Мартиньер был прекрасным специалистом, и я не посмела спорить с ним.
– Но может быть, не стоит пугать короля без необходимости? – сказала я. – Можем ли мы успокаивать его до тех пор, пока у вас не будет ясности с диагнозом?
Ла Мартиньер согласился со мной.
Я выехала в своей карете вместе с мадам де Мирапуа и графом Жаном через несколько минут после той, что везла короля. Они хотели обсудить денежные вопросы, но я всю дорогу проплакала. Когда мы добрались до въезда в Версаль, там собралась толпа. Мое сердце замерло. Мне показалось, что я снова увидела таинственное существо, которое всегда предрекало перемены в моей жизни. Ему не нужно было ничего говорить. Было ясно, что в данных обстоятельствах его появление предвещало мое падение.
Добравшись до своих комнат, я бросилась на постель в состоянии полнейшего нервного истощения и разрыдалась, не сомневаясь в том, что закат мой близок. Пришла Генриетта и сказала, что его величество хочет видеть меня. Я взяла себя в руки и пошла к нему. Король, слабый и в лихорадке, поприветствовал меня нежной улыбкой.
– Куда бы ни приводили меня мои капризы, сердце мое будет всегда принадлежать тебе одной, – сказал он.
– Ты меня удивляешь, Ля Франс, – с улыбкой отозвалась я на столь лестное признание. – А как же некая дама по имени Жюли?
Луи взял меня за руку:
– Не нужно верить всему, что тебе говорят. Ты – та женщина, с которой я хотел бы остаться навечно. Она просто милашка, мимолетное увлечение. Если ее присутствие нервирует тебя, я прикажу, чтобы ее выдали замуж и услали отсюда.
Я заглянула в его тусклые горячечные глаза и увидела в них предельную искренность.
– Прости, что сомневалась в тебе, Ля Франс, – сказала я.
– Ну же, будет тебе, – ответил он. – Я наказан за то, что был неверен тебе.
Он даже не подозревал, насколько был прав.
Остаток дня прошел довольно спокойно, король много спал. Болезнь превратила его в ребенка, и я, словно мать, дежурила у его постели, держа его за руку и шепча нежные слова. Я вернулась в свою комнату только ночью, когда он уснул.
Увидев, что на моей постели развалился граф Жан, я даже не пыталась скрыть раздражение.
– Это ты, скотина, во всем виноват! – воскликнула я.
– Еще какая скотина, – огрызнулся он. – Убить меня мало. Как я мог быть таким идиотом?
– И что же нам теперь делать? – спросила я.
– Нам, судя по всему, пришел конец, – сказал он. – У меня уже кончились деньги. Как ты думаешь, его величество даст мне небольшую ссуду?
– У тебя что, вообще нет сердца? – воскликнула я. – Милый Луи смертельно болен! А ты только и думаешь что о его деньгах!
– Ты хочешь сказать, что тебя твое будущее не волнует?
Своим замечанием Жан попал прямо в точку.
– Новым королем будут управлять Мария Антуанетта и банда Шуаселя, – сказал он. – Нас всех арестуют или вышлют из страны.
Жан сказал, что все еще любит меня и хочет со мной жить. Единственное, что нам нужно, – это деньги.
– Ты должна получить от короля прощальный подарок, благодаря которому не придется беспокоиться о будущем.
– Я не собираюсь ничего требовать от короля, пока он в таком состоянии, – отрезала я. – Не сомневаюсь, что он будет добр ко мне до конца.
Я хотела, чтобы Жан ушел, но этот мерзавец отлично знал меня и даже не пошевелился, только поманил к себе.
Какими же мы были подлецами! Я понимала, что не заслужила ничего лучше, чем свое темное альтер-эго. И я бросилась на постель рядом с ним.
Наше уединение было прервано мадам де Мирапуа. Надеясь отыграться, она поставила на кон те пятьдесят тысяч франков, что выпросила у меня, и проиграла.
– Не слишком ли вас затруднит выписать мне еще один чек? – спросила она.
Все мы были одного поля ягодами. Волчьими.
Наутро состояние короля осталось прежним, но анализы показали наличие определенных симптомов, и Ла Мартиньер заявил, что Луи действительно болен оспой.
Бордо, Ла Мартиньер и его коллега доктор Леммонье пытались решить, стоит ли говорить о диагнозе королю. Бордо считал, что бодрость духа Луи – его единственный шанс справиться со смертельной болезнью. Но, по мнению Ла Мартиньера и Леммонье, надеяться королю было не на что, а потому его нужно поставить в известность, чтобы он смог привести в порядок мирские дела и подготовиться к загробной жизни. У меня были свои основания поддерживать эту позицию, хотя заботила меня вовсе не судьба души Луи. Узнав, что дни его сочтены, его величество успеет позаботиться и о моем будущем. В то же время я не теряла надежду – вдруг врачи ошиблись? Вдруг организм Луи достаточно силен, чтобы побороть столь опасного противника.
Я решила, что принести королю это ужасное известие должны не врачи, не я, а его дочери. Я написала Софии, Аделаиде и Луизе, что их отец болен. Когда они приехали, Ла Мартиньер сообщил им о своих выводах. Дамы были сильно взволнованы. Они решили пока не говорить королю правду, чтобы общение с ним не омрачал смертный приговор. Однако, когда они вошли в комнату больного, по их вытянутым лицам Луи сразу понял, что дела обстоят хуже, чем ему говорили. Что до меня, то даже зловоние смертельной оспы было приятнее общества принцесс.
Незадолго до полуночи ко мне пришел граф Жан.
– Прошу тебя, перестань преследовать меня, – взмолилась я.
– Анна зовет тебя, – сказал он. – Говорит, ей нужно сказать тебе нечто важное.
В робкой надежде узнать что-то полезное для короля я приняла это странное приглашение. Анна, ее отец и мать занимали несколько комнат позади столярной лавочки. Мы с Жаном приехали туда под покровом теплой весенней ночи. Еще до того как зайти в дом, я почувствовала зловоние ненасытного недуга. Больная девушка лежала в крошечной комнате, с ней были родители, сиделка и священник. Ее плоть была изрыта омерзительными язвами, а отекшие, воспаленные глаза не переносили свет. Комнату освещала единственная тусклая свеча. Атмосфера уныния и ужаса была настолько удручающей, что мне пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы приблизиться к больной.
– Графиня дю Барри, – слабым голосом проговорила она. – Кара небесная настигла меня, и я наказана по заслугам. Муки, которые я испытываю сейчас, лишь прелюдия к вечным мукам ада. Именно вас я должна благодарить за свое бесчестье, а потому можете быть уверены: для вас заготовлено место рядом со мной – место в самом жару преисподней.
Я не стала напоминать ей, что не я наградила ее этой болезнью, что она принесла мне значительно больше неприятностей, чем я ей. Выслушивая горячечный бред Анны, я жалела ее и винила в болезни короля себя.
Во дворец мы вернулись только под утро. Я была совершенно обессилена. Услышав проклятия умирающей Анны, даже граф Жан забыл о своем извечном цинизме.
Я поспала всего пару часов и пошла к его величеству. С утра на груди и руках короля появились небольшие шишки. Обманывать его больше не было смысла. Он сам понял, что у него оспа.
Король попросил, чтобы нас оставили наедине. Когда сиделки и доктора вышли, Луи похлопал по одеялу, приглашая меня лечь рядом. Я разделась и выполнила его просьбу. Я самонадеянно верила, что невосприимчива к этой инфекции. Я бы легла и под одеяло, но он не хотел, чтобы я прикасалась к его коже. Положив руку на покрывало, я легонько поласкала его малыша, который в последний раз поднял свою горячую головку. Потирая его ладонью и щекоча пальцами, я пела колыбельную. Возбуждение стало серьезным испытанием для измученных легких короля. Когда он эякулировал на одеяло, из его груди вырвалась коричневая мокрота.
Луи на мгновение откинулся назад, и на его губах заиграла безмятежная улыбка. Казалось, к нему вернулся вкус к жизни. Потом он ощупал язвы на руке, посмотрел на них и заплакал. Я присоединилась к нему, и мы прорыдали целый час. Затем Луи сказал:
– Я распоряжусь, чтобы герцог Эммануэль присмотрел за тобой, когда меня не станет. Отныне я принадлежу Господу.
Я вернулась к себе. Через час пришел герцог Эммануэль и сообщил, что Луи попросил принцесс позвать к нему их исповедника кардинала Эмо.
– Он приезжает завтра в полдень, – сказал Эммануэль. – Вы должны понимать, что после отпущения грехов королю не позволят видеться с вами. Вашей жизни здесь пришел конец. Королевой будет Мария Антуанетта. Вы должны позаботиться о своей безопасности.
Эммануэль предложил утром отправиться в его замок в предместьях Версаля и пообещал сохранить мои украшения и остальные ценности.
Идея показалась мне разумной, и я приказала слугам собрать все что удастся.
– Неужели вы покидаете нас, мое милое дитя? – сказала мадам де Мирапуа, когда я попрощалась с ней. – Кажется, что вы только-только появились. Мне так жалко вас. Правда. Но все когда-нибудь кончается, не так ли? Дайте мне знать, где вы остановитесь. Я постараюсь навестить вас, если удастся выкроить минутку.
Я пригласила ее пообедать со мной.
– Я бы с удовольствием, – сказала пожилая дама. – Но сегодня вечером я обедаю с Марией Антуанеттой.
Скользнув холодными губами по моей щеке, она проводила меня до двери. Подобное отсутствие сострадания могло бы вызвать горечь, но я лишь улыбнулась. Как я могла быть такой глупой, чтобы поверить в ее заверения в любви – даже на мгновение. У нее был врожденный животный инстинкт самосохранения. Она словно кошка привязывалась к дому, а не к его обладателю. Она родилась в Версале, здесь и умрет, заискивая перед тем, кто готов кормить ее. Когда не станет Луи XV, мадам де Мирапуа и ей подобные будут жить при дворе Луи XVI так же легко, мирно и спокойно, как раньше.
Обедая с графом Жаном, я сообщила ему последние новости:
– Луи сказал, что если он умрет, моим покровителем будет герцог Эммануэль.
– Что значит «если»? – гневно воскликнул Жан. – Когда Луи умрет, герцог Эммануэль не будет стоить и ломаного гроша! Луи – неисправимый эгоист, а ты полная дура, если веришь, что кардинал отпустит еще и твои грехи. Если король не издаст специальный указ об обратном, тебе остается только ждать ареста.
Я пошла к себе и провела беспокойную ночь, вся в слезах. На рассвете следующего дня, пятого мая, я последний раз с грустью окинула взглядом пуховую постель – мой трон, достойный богини любви. От жалости к себе я едва могла идти, поэтому Генриетте и Лорану пришлось выводить меня из моих роскошных апартаментов и поддерживать, пока я в последний раз шла по ослепительному коридору, спускалась по богато украшенной лестнице, выходила из золотых дверей. С каждым шагом по волшебному променаду, мимо фонтанов и статуй, ноги мои становились все тяжелее. В саду я остановилась, чтобы попрощаться с морем тюльпанов, пробивающихся из земли.
Когда я проезжала в карете через дворцовые ворота, собравшаяся там толпа начала забрасывать меня оскорблениями.
– Потаскуха! – кричали они.
В замке Эммануэля меня ждали Шон, граф Жан, Женевьева Мотон, Адольф, его жена Элен и мадам де Фларакур, единственная, как оказалось, преданная мне из придворных дам. Когда я увидела их, мне стало легче, но воодушевление быстро прошло. Все попытки заговорить заканчивались слезами. Адольф был особенно заботлив. От меня не укрылось раздражение прекрасной Элен. Она прекрасно знала, что ее муж любит меня, что он полностью зависит от моих денег. Она презирала его за подобострастные знаки внимания, которые он мне оказывал.
Когда мы угрюмо сидели за обеденным столом, мне принесли письмо от герцога Эммануэля. Король продолжал гнуть свою линию. Когда кардинал Эмо приехал исповедать его, Луи, большой любитель тянуть время, отослал его.
– Отлично, – сказал граф Жан. – У нас еще есть время. Напиши Эммануэлю письмо, пусть скажет королю, что необходимо как можно скорее изложить на бумаге его пожелания относительно твоего будущего.
Я отказалась. Мы поссорились. Жан покинул замок, не попрощавшись, и я никогда больше не видела его.
Через некоторое время прибыл посланник с запиской от принца Шарля де Дюпона, непомерно богатого человека, с которым я когда-то флиртовала. Он узнал, что случилось, и предлагал мне свой замок в качестве убежища. Шон утверждала, что я должна серьезно подумать над этим предложением. Но тщеславие превратило меня в оптимистку. Я была уверена, что все так или иначе изменится и ситуация разрешится в мою пользу. Может быть, Луи выздоровеет. А если и скончается, то, несомненно, оставит необходимые распоряжения, и обо мне позаботятся. Я отправила Шарлю мои извинения.
В отговорках Луи я услышала скорее потакание своим капризам, нежели стремление к воздержанию. Он мечтал об епитимье потому, что больше не мог держать свои страсти в узде. Шамильи подтвердил мою догадку, что здесь не обошлось без женщины. Новым увлечением короля стала Жюли де Тажеро, длинноногая танцовщица семнадцати лет от роду. Юная красотка была для меня более серьезным соперником, чем Бог. Я надеялась, что король охладеет к ней так же, как и ко всем ее предшественницам, что он вернется ко мне, когда захочет особого внимания.
«Жирный вторник» был праздником в честь меня. Около трехсот танцоров, певцов и музыкантов исполнили балет под названием «Графиня дю Барри». Беднота была разъярена суммой, затраченной на постановку роскошного действа, для столь немногочисленной аудитории.
Я рассчитывала, что Луи приедет, и, когда этого не случилось, пришла в бешенство. Под именем баронессы вон Памклек я поехала в Париж, где остановилась в гостинице, сорила деньгами и спала с герцогом Эммануэлем. С каждым днем я все сильнее боялась, что теряю Луи. Вдруг эта Жюли смогла разжечь тлеющий костер его чресел?
Я приказала Шамильи и Мартену подергать за их ниточки во дворце. Мартен подтвердил мои наихудшие опасения.
– Мадемуазель Тажеро строит из себя пылкую влюбленную, – сказал он. – К тому же она исключительно гибка. Она выполняет любые желания его величества, потакает его эксцентричным прихотям и страсти к непристойным развлечениям. Она настолько вскружила ему голову, что он приглашает ее к себе во дворец. Некоторые придворные дамы, например герцогиня де Косе, похваляются дружбой с нею.
Ревность охватила меня. Я не собиралась уступать кому-либо свое место. Вернувшись в Версаль, я вызвала мадам де Мирапуа и графа Жана, чтобы с их помощью придумать, как решить эту проблему.
Мы сошлись на том, что наилучшая стратегия – это «разделяй и властвуй». Другая юная красотка должна отвлечь Луи и не дать Жюли укрепить свои позиции.
– Но где я так быстро найду красивую, на все готовую девочку? – спросила я, словно сама не знала.
Граф Жан злорадно рассмеялся.
– У меня есть отличная мохнатка для любых целей, – сказал он.
– Граф Жан! – воскликнула мадам де Мирапуа. – Следите за своей речью. В конце концов, перед вами дамы.
– Ох, простите меня, милостивые госпожи. Вульгарность – мое второе я.
С этими словами он вдруг наклонился и сказал Мирапуа:
– Слушайте, а почему бы нам не пригласить короля, чтобы он посмотрел, как я трахаю тебя, старая сука? Его вселенскую тоску как рукой снимет.
Гранд-дама замахнулась было, чтобы дать графу пощечину, но он перехватил ее руку, легко подавил сопротивление и присосался поцелуем к ее губам, крепко ухватившись за грудь. Мадам де Мирапуа не стала его останавливать, наоборот, она прижалась к нему всем телом.
– Держу пари, твоя дырочка еще хоть куда, бабуля! – промурлыкал он.
– Граф Жан! – воскликнула я. – Хватит с меня ваших комедий! Если вы немедленно не оставите в покое мадам де Мирапуа, я позову полицию! А теперь вон отсюда. Вы получили задание!
Жан церемонно откланялся. Когда он ушел, мы с мадам де Мирапуа расхохотались его дерзкой выходке.
– Хорошо, что он на нашей стороне, – сказала она. – Не хотела бы я иметь такого врага.
В страстную пятницу граф Жан явился ко мне в сопровождении миловидной маленькой соблазнительницы. Девушку звали Анна, она была дочерью версальского краснодеревщика. Она, несомненно, обладала всеми физическими качествами, чтобы понравиться его величеству: длинноволосая, длинноногая, с упругой попкой и высокой грудью. В разговоре она показалась мне глупенькой и апатичной. Я решила, что эта заторможенность вызвана робостью и смущением из-за роли, которую ей предстоит сыграть. Как далека я была от истины!
Та весна выдалась особенно красивой. Вишня, кизил, боярышник и дикие яблони, все в цвету, нежились во влажной дымке. Из зеленой травы вырывались тюльпаны, гиацинты и нарциссы.
Я пошла к Луи сама. Он был рад и встретил меня весьма нежно, пытался поцеловать. Я решила, что он чувствует себя виноватым, так долго пренебрегая мной, и вела себя подчеркнуто сдержанно. Поинтересовалась, исповедался ли он, на что он смущенно пожал плечами и сослался на государственные дела. Я сообщила ему, что в пасхальный вечер планирую устроить праздничный ужин в Ле Трианоне – имении в ботаническом саду, где мы с Луи впервые обедали вместе. Я убеждала его, что ему стоит прийти туда.
– Если я тебе неинтересна, то, возможно, тебя заинтересуют другие гости. Там, например, будет Анна – девочка из семьи простого краснодеревщика, но она просто прелесть. Я знаю, что вашему величеству она понравится.
Такую наживку король пропустить не мог и мгновенно попался на крючок. Все удалось так, как я планировала. Мы с Луи ужинали с Шон, графом Жаном, герцогом Эммануэлем, герцогом Эркюлем, герцогом де Ришелье, мадам де Мирапуа, мадам де Форкальке, мадам де Фларакур и, наконец, но не в последнюю очередь с Анной.
Мы опустошали одну бутылку шампанского за другой и рассказывали смешные, зачастую неприличные истории. Анна выглядела прекрасно, но казалась подавленной. Это не показалось мне странным. Она ведь делит трапезу с людьми гораздо выше ее по положению.
Мы еще сидели за столом, когда часы пробили полночь. Я взяла вялую красавицу за руку и подвела ее к королю.
– Сир, так как вы, кажется, устали от меня, позвольте предоставить вам в качестве развлечения эту юную леди.
Я пожелала им обоим спокойной ночи. Его величество нежно поцеловал меня и прошептал на ухо:
– Ты – само великодушие, моя дорогая.
Он ушел с Анной, а я постаралась облегчить боль истерзанной души с герцогом Эркюлем.
Казалось, мой план сработал. После ночных забав с Анной король снова воспылал ко мне. Он провел со мной в Ле Трианоне несколько дней. Наша любовь разгорелась с новой силой. Днем мы гуляли в саду, держась за руки, и разговаривали. Ночью наверстывали все упущенное за время Великого поста. Я выполняла все желания Луи. Он говорил, что никогда не чувствовал себя таким молодым и полным жизни. Мой день рождения мы отметили вместе в окружении цветущей природы. Мне казалось, что соперница Жюли повержена.
С возрождением страсти ко мне король вновь обрел интерес к жизни. На следующий после моего дня рождения день он отправился на охоту, но вернулся через час, жалуясь на сильную слабость и озноб. Я пощупала его лоб. Король пылал в лихорадке.
Я не хотела отпускать короля обратно во дворец. Доктор Ла Мартиньер, несомненно, решит, что король заболел из-за меня. Я уложила Луи в постель в Ла Трианоне и вызвала доктора Бордо, моего врача, Шон и мадам де Мирапуа. Бордо осмотрел короля и сказал, что его недомогание связано с небольшим рецидивом его недавней болезни и что к утру все пройдет. Приняв во внимание мои пожелания, он посоветовал Луи не пытаться перебраться во дворец и несколько дней отлежаться в Ле Трианоне, чтобы набраться сил.
Я осталась с его величеством, успокаивала его, ворковала нежные слова. Через час Луи забылся беспокойным сном.
Когда я вышла от короля, Шамильи нервно расхаживал по гостиной. Он был сильно взволнован, и Шон с мадам де Мирапуа не могли успокоить его. Едва завидев меня, он сказал, что ему нужно немедленно поговорить со мной наедине, чтобы сообщить нечто очень важное. Я отвела его в библиотеку.
– Эта девочка, Анна… – начал он. Он был слишком взволнован и не мог подобрать слова.
– Да?
– Она… она… очень больна.
– Что с ней? – спросила я. Он не отвечал.
– Да говори же, черт возьми! – воскликнула я.
– У нее оспа.
Поняв, что дьявол по имени граф Жан отправил нас всех прямым ходом в ад, я застонала и упала без чувств.
Пока Шон и Генриетта хлопотали надо мной, мадам де Мирапуа отправилась на поиски графа Жана и доктора Бордо. Когда я пришла в себя, они как раз прибыли. Я сообщила им ужасную новость, которую узнала от Шамильи. Граф Жан разразился площадной бранью, а Бордо призвал меня не торопиться с выводами. Вместе с Жаном он пошел осматривать Анну, чтобы понять, насколько серьезно ее состояние.
– Будем надеяться на лучшее, – сказала мадам де Мирапуа.
Когда граф Жан и Бордо вернулись, одного взгляда на их серьезные лица хватило, чтобы понять, что надеяться не на что. Бордо сказал, что подозревает у нее самый опасный вид оспы.
– Мы должны вызвать Ла Мартиньера, – заявил он.
Если Ла Мартиньер узнает, как все произошло, он обвинит в этом меня и будет совершенно прав. Я не хотела, чтобы подробности трагедии стали ему известны, и мы с графом Жаном убедили Бордо, что будет лучше, если Ла Мартиньер узнает правду потом, а пока мы придержим Луи в Ле Трианоне.
Меня переполнял ужас. Если король умрет, что будет со мной? А если я тоже заразилась? Даже если оспу вылечить, она оставляет ужасные шрамы, жизнь с которыми будет кошмаром. Я не хотела и дальше подвергать себя угрозе, но скорее из-за веры в собственную неуязвимость, нежели из храбрости, не отходила от короля.
На второй день мадам де Мирапуа остановила меня у входа в комнату больного.
– Вы задумывались над тем, что ждет вас, если случится худшее? – спросила она, держась от меня на расстоянии.
– Разумеется! – ответила я. – Но сейчас не время обсуждать подобные вопросы.
– Напротив, – сказала она. – Все решает время. Как вы хотите провести остаток своих дней – в роскоши или в долгах? Вы должны попросить короля позаботиться о вашем будущем, пока он не начал бредить, пока еще не слишком поздно. Если он узнает, что умирает, он захочет исповедаться, но не получит отпущения грехов, если будет продолжать отношения, не освященные церковью. Не стоит жертвовать личными интересами ради каких-то романтических идеалов, милочка. Нужно брать все, что можно, пока не поздно.
Я поблагодарила Мирапуа за лекцию по практичности. Она сказала, что провела еще одну неудачную ночь за карточным столом и я могу отблагодарить ее ссудой в пятьдесят тысяч франков.
Луи был очень слаб. Я побыла с ним немного, держа его за руку, разрываясь между состраданием, чувством вины и инстинктом самосохранения, и, когда Луи уснул, ушла к себе в крайне подавленном настроении. С тех пор как я переспала с Замо, тот потерял былую игривость. Но мне было жизненно необходимо что-то, способное поднять настроение. Я позвала Замо и обрядила его в шутовской костюм. Он подрос с тех пор, как надевал эти штаны в последний раз, и я позволила себе вольность проверить, что он нормально в них умещается.
Я приказала ему выполнить пару акробатических трюков, но он вырос, и от былой живости мало что осталось. Тем не менее я дала ему в награду плитку отличного венского шоколада, а маленький дикарь укусил меня. Первым моим желанием было приказать Паоло и Лорану высечь его, но Замо был таким милым, таким прелестным и грустным, что я решила сама наказать его за это нахальство и прижала к себе. Когда он начал устраиваться в моих объятиях поуютнее, я вцепилась в него зубами, а потом снова и снова. Не показывая, что ему больно, мальчишка вызывающе смотрел на меня своими черными глазами.
На третий день состояние Луи не улучшилось, но и не ухудшилось. Прослышав о болезни короля, в поместье примчался Ла Мартиньер. Он, по своему обыкновению, грубо отругал нас с Бордо, что мы не настояли на перевозе короля во дворец, где в его распоряжении были бы все достижения медицины.
– Итак, доктор, какие у вас есть предположения относительно диагноза? – спросил Ла Мартиньер у Бордо.
Бордо, предельно лояльный ко мне, пожал плечами и сказал:
– Вам решать, доктор.
Ла Мартиньер удалился в комнату больного для обследования. Вышел он с мрачным выражением лица.
– Мне жаль говорить вам об этом, – сказал он, – но у короля имеются все симптомы, свойственные началу оспы.
Я вскрикнула и замотала головой, не желая верить ему, словно слышала об этом впервые.
Ла Мартиньер сказал, что абсолютной уверенности у него нет. Он спросил меня, входил ли король в контакт с носителем инфекции. Я закрыла лицо руками и отрицательно покачала головой.
– Мы, несомненно, должны быть предельно осторожны, – сказал Бордо, исполняя мою просьбу. – Но до тех пор пока мы не удостоверимся, что король серьезно болен, я бы настоятельно рекомендовал оставить его здесь. Переезд только потревожит его.
Ла Мартиньер громогласно выступил против этой идеи. Он потребовал, чтобы короля немедленно перевезли во дворец, в противном случае он отказывался выполнять свои прямые обязанности. Несмотря на свой неприятный характер, Ла Мартиньер был прекрасным специалистом, и я не посмела спорить с ним.
– Но может быть, не стоит пугать короля без необходимости? – сказала я. – Можем ли мы успокаивать его до тех пор, пока у вас не будет ясности с диагнозом?
Ла Мартиньер согласился со мной.
Я выехала в своей карете вместе с мадам де Мирапуа и графом Жаном через несколько минут после той, что везла короля. Они хотели обсудить денежные вопросы, но я всю дорогу проплакала. Когда мы добрались до въезда в Версаль, там собралась толпа. Мое сердце замерло. Мне показалось, что я снова увидела таинственное существо, которое всегда предрекало перемены в моей жизни. Ему не нужно было ничего говорить. Было ясно, что в данных обстоятельствах его появление предвещало мое падение.
Добравшись до своих комнат, я бросилась на постель в состоянии полнейшего нервного истощения и разрыдалась, не сомневаясь в том, что закат мой близок. Пришла Генриетта и сказала, что его величество хочет видеть меня. Я взяла себя в руки и пошла к нему. Король, слабый и в лихорадке, поприветствовал меня нежной улыбкой.
– Куда бы ни приводили меня мои капризы, сердце мое будет всегда принадлежать тебе одной, – сказал он.
– Ты меня удивляешь, Ля Франс, – с улыбкой отозвалась я на столь лестное признание. – А как же некая дама по имени Жюли?
Луи взял меня за руку:
– Не нужно верить всему, что тебе говорят. Ты – та женщина, с которой я хотел бы остаться навечно. Она просто милашка, мимолетное увлечение. Если ее присутствие нервирует тебя, я прикажу, чтобы ее выдали замуж и услали отсюда.
Я заглянула в его тусклые горячечные глаза и увидела в них предельную искренность.
– Прости, что сомневалась в тебе, Ля Франс, – сказала я.
– Ну же, будет тебе, – ответил он. – Я наказан за то, что был неверен тебе.
Он даже не подозревал, насколько был прав.
Остаток дня прошел довольно спокойно, король много спал. Болезнь превратила его в ребенка, и я, словно мать, дежурила у его постели, держа его за руку и шепча нежные слова. Я вернулась в свою комнату только ночью, когда он уснул.
Увидев, что на моей постели развалился граф Жан, я даже не пыталась скрыть раздражение.
– Это ты, скотина, во всем виноват! – воскликнула я.
– Еще какая скотина, – огрызнулся он. – Убить меня мало. Как я мог быть таким идиотом?
– И что же нам теперь делать? – спросила я.
– Нам, судя по всему, пришел конец, – сказал он. – У меня уже кончились деньги. Как ты думаешь, его величество даст мне небольшую ссуду?
– У тебя что, вообще нет сердца? – воскликнула я. – Милый Луи смертельно болен! А ты только и думаешь что о его деньгах!
– Ты хочешь сказать, что тебя твое будущее не волнует?
Своим замечанием Жан попал прямо в точку.
– Новым королем будут управлять Мария Антуанетта и банда Шуаселя, – сказал он. – Нас всех арестуют или вышлют из страны.
Жан сказал, что все еще любит меня и хочет со мной жить. Единственное, что нам нужно, – это деньги.
– Ты должна получить от короля прощальный подарок, благодаря которому не придется беспокоиться о будущем.
– Я не собираюсь ничего требовать от короля, пока он в таком состоянии, – отрезала я. – Не сомневаюсь, что он будет добр ко мне до конца.
Я хотела, чтобы Жан ушел, но этот мерзавец отлично знал меня и даже не пошевелился, только поманил к себе.
Какими же мы были подлецами! Я понимала, что не заслужила ничего лучше, чем свое темное альтер-эго. И я бросилась на постель рядом с ним.
Наше уединение было прервано мадам де Мирапуа. Надеясь отыграться, она поставила на кон те пятьдесят тысяч франков, что выпросила у меня, и проиграла.
– Не слишком ли вас затруднит выписать мне еще один чек? – спросила она.
Все мы были одного поля ягодами. Волчьими.
Наутро состояние короля осталось прежним, но анализы показали наличие определенных симптомов, и Ла Мартиньер заявил, что Луи действительно болен оспой.
Бордо, Ла Мартиньер и его коллега доктор Леммонье пытались решить, стоит ли говорить о диагнозе королю. Бордо считал, что бодрость духа Луи – его единственный шанс справиться со смертельной болезнью. Но, по мнению Ла Мартиньера и Леммонье, надеяться королю было не на что, а потому его нужно поставить в известность, чтобы он смог привести в порядок мирские дела и подготовиться к загробной жизни. У меня были свои основания поддерживать эту позицию, хотя заботила меня вовсе не судьба души Луи. Узнав, что дни его сочтены, его величество успеет позаботиться и о моем будущем. В то же время я не теряла надежду – вдруг врачи ошиблись? Вдруг организм Луи достаточно силен, чтобы побороть столь опасного противника.
Я решила, что принести королю это ужасное известие должны не врачи, не я, а его дочери. Я написала Софии, Аделаиде и Луизе, что их отец болен. Когда они приехали, Ла Мартиньер сообщил им о своих выводах. Дамы были сильно взволнованы. Они решили пока не говорить королю правду, чтобы общение с ним не омрачал смертный приговор. Однако, когда они вошли в комнату больного, по их вытянутым лицам Луи сразу понял, что дела обстоят хуже, чем ему говорили. Что до меня, то даже зловоние смертельной оспы было приятнее общества принцесс.
Незадолго до полуночи ко мне пришел граф Жан.
– Прошу тебя, перестань преследовать меня, – взмолилась я.
– Анна зовет тебя, – сказал он. – Говорит, ей нужно сказать тебе нечто важное.
В робкой надежде узнать что-то полезное для короля я приняла это странное приглашение. Анна, ее отец и мать занимали несколько комнат позади столярной лавочки. Мы с Жаном приехали туда под покровом теплой весенней ночи. Еще до того как зайти в дом, я почувствовала зловоние ненасытного недуга. Больная девушка лежала в крошечной комнате, с ней были родители, сиделка и священник. Ее плоть была изрыта омерзительными язвами, а отекшие, воспаленные глаза не переносили свет. Комнату освещала единственная тусклая свеча. Атмосфера уныния и ужаса была настолько удручающей, что мне пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы приблизиться к больной.
– Графиня дю Барри, – слабым голосом проговорила она. – Кара небесная настигла меня, и я наказана по заслугам. Муки, которые я испытываю сейчас, лишь прелюдия к вечным мукам ада. Именно вас я должна благодарить за свое бесчестье, а потому можете быть уверены: для вас заготовлено место рядом со мной – место в самом жару преисподней.
Я не стала напоминать ей, что не я наградила ее этой болезнью, что она принесла мне значительно больше неприятностей, чем я ей. Выслушивая горячечный бред Анны, я жалела ее и винила в болезни короля себя.
Во дворец мы вернулись только под утро. Я была совершенно обессилена. Услышав проклятия умирающей Анны, даже граф Жан забыл о своем извечном цинизме.
Я поспала всего пару часов и пошла к его величеству. С утра на груди и руках короля появились небольшие шишки. Обманывать его больше не было смысла. Он сам понял, что у него оспа.
Король попросил, чтобы нас оставили наедине. Когда сиделки и доктора вышли, Луи похлопал по одеялу, приглашая меня лечь рядом. Я разделась и выполнила его просьбу. Я самонадеянно верила, что невосприимчива к этой инфекции. Я бы легла и под одеяло, но он не хотел, чтобы я прикасалась к его коже. Положив руку на покрывало, я легонько поласкала его малыша, который в последний раз поднял свою горячую головку. Потирая его ладонью и щекоча пальцами, я пела колыбельную. Возбуждение стало серьезным испытанием для измученных легких короля. Когда он эякулировал на одеяло, из его груди вырвалась коричневая мокрота.
Луи на мгновение откинулся назад, и на его губах заиграла безмятежная улыбка. Казалось, к нему вернулся вкус к жизни. Потом он ощупал язвы на руке, посмотрел на них и заплакал. Я присоединилась к нему, и мы прорыдали целый час. Затем Луи сказал:
– Я распоряжусь, чтобы герцог Эммануэль присмотрел за тобой, когда меня не станет. Отныне я принадлежу Господу.
Я вернулась к себе. Через час пришел герцог Эммануэль и сообщил, что Луи попросил принцесс позвать к нему их исповедника кардинала Эмо.
– Он приезжает завтра в полдень, – сказал Эммануэль. – Вы должны понимать, что после отпущения грехов королю не позволят видеться с вами. Вашей жизни здесь пришел конец. Королевой будет Мария Антуанетта. Вы должны позаботиться о своей безопасности.
Эммануэль предложил утром отправиться в его замок в предместьях Версаля и пообещал сохранить мои украшения и остальные ценности.
Идея показалась мне разумной, и я приказала слугам собрать все что удастся.
– Неужели вы покидаете нас, мое милое дитя? – сказала мадам де Мирапуа, когда я попрощалась с ней. – Кажется, что вы только-только появились. Мне так жалко вас. Правда. Но все когда-нибудь кончается, не так ли? Дайте мне знать, где вы остановитесь. Я постараюсь навестить вас, если удастся выкроить минутку.
Я пригласила ее пообедать со мной.
– Я бы с удовольствием, – сказала пожилая дама. – Но сегодня вечером я обедаю с Марией Антуанеттой.
Скользнув холодными губами по моей щеке, она проводила меня до двери. Подобное отсутствие сострадания могло бы вызвать горечь, но я лишь улыбнулась. Как я могла быть такой глупой, чтобы поверить в ее заверения в любви – даже на мгновение. У нее был врожденный животный инстинкт самосохранения. Она словно кошка привязывалась к дому, а не к его обладателю. Она родилась в Версале, здесь и умрет, заискивая перед тем, кто готов кормить ее. Когда не станет Луи XV, мадам де Мирапуа и ей подобные будут жить при дворе Луи XVI так же легко, мирно и спокойно, как раньше.
Обедая с графом Жаном, я сообщила ему последние новости:
– Луи сказал, что если он умрет, моим покровителем будет герцог Эммануэль.
– Что значит «если»? – гневно воскликнул Жан. – Когда Луи умрет, герцог Эммануэль не будет стоить и ломаного гроша! Луи – неисправимый эгоист, а ты полная дура, если веришь, что кардинал отпустит еще и твои грехи. Если король не издаст специальный указ об обратном, тебе остается только ждать ареста.
Я пошла к себе и провела беспокойную ночь, вся в слезах. На рассвете следующего дня, пятого мая, я последний раз с грустью окинула взглядом пуховую постель – мой трон, достойный богини любви. От жалости к себе я едва могла идти, поэтому Генриетте и Лорану пришлось выводить меня из моих роскошных апартаментов и поддерживать, пока я в последний раз шла по ослепительному коридору, спускалась по богато украшенной лестнице, выходила из золотых дверей. С каждым шагом по волшебному променаду, мимо фонтанов и статуй, ноги мои становились все тяжелее. В саду я остановилась, чтобы попрощаться с морем тюльпанов, пробивающихся из земли.
Когда я проезжала в карете через дворцовые ворота, собравшаяся там толпа начала забрасывать меня оскорблениями.
– Потаскуха! – кричали они.
В замке Эммануэля меня ждали Шон, граф Жан, Женевьева Мотон, Адольф, его жена Элен и мадам де Фларакур, единственная, как оказалось, преданная мне из придворных дам. Когда я увидела их, мне стало легче, но воодушевление быстро прошло. Все попытки заговорить заканчивались слезами. Адольф был особенно заботлив. От меня не укрылось раздражение прекрасной Элен. Она прекрасно знала, что ее муж любит меня, что он полностью зависит от моих денег. Она презирала его за подобострастные знаки внимания, которые он мне оказывал.
Когда мы угрюмо сидели за обеденным столом, мне принесли письмо от герцога Эммануэля. Король продолжал гнуть свою линию. Когда кардинал Эмо приехал исповедать его, Луи, большой любитель тянуть время, отослал его.
– Отлично, – сказал граф Жан. – У нас еще есть время. Напиши Эммануэлю письмо, пусть скажет королю, что необходимо как можно скорее изложить на бумаге его пожелания относительно твоего будущего.
Я отказалась. Мы поссорились. Жан покинул замок, не попрощавшись, и я никогда больше не видела его.
Через некоторое время прибыл посланник с запиской от принца Шарля де Дюпона, непомерно богатого человека, с которым я когда-то флиртовала. Он узнал, что случилось, и предлагал мне свой замок в качестве убежища. Шон утверждала, что я должна серьезно подумать над этим предложением. Но тщеславие превратило меня в оптимистку. Я была уверена, что все так или иначе изменится и ситуация разрешится в мою пользу. Может быть, Луи выздоровеет. А если и скончается, то, несомненно, оставит необходимые распоряжения, и обо мне позаботятся. Я отправила Шарлю мои извинения.