Страница:
Лабилль часто говорил, что обожает все, что связано с женщинами, и восхищался элегантностью моей фигуры, но казалось, мои чары на него не подействуют. Женщины были для него непостижимой причудой природы, взрослыми детьми с легкомысленными желаниями, которые легко тратят головокружительные суммы из кошельков мужей и любовников. Он был страстно влюблен лишь в собственный талант. Я решила, что он предпочитает мужское общество, что он, как мы тогда говорили, ип таг сароп.
С другой стороны, его клиенты-мужчины были воплощением моего идеала. Они приходили к Лабиллю, чтобы тратить свои деньги на женские прихоти. Месье де Касаль, удалившийся от дел банкир, занявшийся на досуге живописью, приобрел жене шляпку и попросил моего совета о белье и еще каких-то безделушках, которые, как я подозревала, предназначались его молоденькой любовнице. Под моим руководством он выбрал один из самых фантастических пеньюаров Лабилля, сшитый из трех слоев прозрачного шелка. Как несправедливо, подумалось мне, ведь при моем жаловании я никогда не смогу позволить себе такие дорогие вещи. Я обмолвилась бывшему банкиру, что очень завидую его женщинам, что у них есть такой щедрый кормилец, и дала ему понять, как ценю в мужчинах щедрость.
– Мой отец был удивительно великодушным человеком, – сказала я, – но теперь он болен, и мне приходится трудиться, чтобы заработать ему на лекарства.
Он искренне посочувствовал мне и спросил, может ли чем-нибудь помочь. Я сказала, что подрабатываю натурщицей. Тогда он предложил мне пятьдесят ливров, если я навещу его вечером в маленьком гнездышке, которое служило ему студией.
Когда я пришла, он предложил мне позировать в платье. Мне очень хотелось примерить это милое одеяние, но я сделала вид, что смущена. Какая ирония: мужчины любят непорочных девушек, хотя именно целомудрие они с таким удовольствием искореняют. Месье де Касаль так хотел увидеть меня в роли скромной служанки, что я едва смогла доиграть роль до конца. Я позволила ему уговорить меня. Едва я надела платье, мой дерзкий ангел вырвался на свободу. Я расхаживала перед ним взад-вперед, поворачиваясь то так, то этак, и делала драматические жесты.
Он не мог сосредоточиться на рисовании. В конце концов он предложил мне сто лир, чтобы я легла с ним в постель.
– Ваше предложение возмутительно, месье, – заявила я, продолжая искусно играть свою роль. – Я обычная девушка, и добродетель – мое достоинство. Такое я слышу впервые!
И я разрыдалась.
Мой образ возвысился, а с ним выросла и цена. За две сотни ливров я согласилась лечь с месье Касалем и позволила ему обнять себя. Я сказала, что иду на это ради отца, и за столь грандиозное одолжение ему пришлось заплатить еще.
После полуночи я прокралась в спальню с пятьюстами ливрами в кошельке. Мадам Шаппель должна была следить за гризетками, но она была так увлечена интрижкой с одним торговцем драгоценностями, что не пришла проверить, легли ли мы спать вовремя.
Прекрасным июньским утром в магазин вошли Женевьева Мотон и Бригитта Руперт. Я не видела их с тех пор, как покинула Сен-Op. Обе были с обручальными кольцами. Я стеснялась предстать перед ними в роли продавщицы, к тому же Женевьева напомнила мне о Николя. Боясь, что не смогу скрыть охватившее меня унижение и горе, я попыталась спрятаться за вазой со страусовыми перьями, но они заметили меня.
Женевьева заключила меня в объятия, восклицая, как она по мне скучала, но беспардонная Бригитта покачала головой.
– Ты работаешь продавщицей? – произнесла она. – Я ожидала от тебя большего. Ну что ж, давай посмотрим ваши шляпки с широкими полями!
Бригитта примеряла шляпу за шляпой, а я от стыда потеряла дар речи. Как всегда, Женевьева все поняла. Она отвела меня в сторону и извинилась за Бригитту.
– Она завидует твоей красоте, Жанна, – сказала Женевьева.
Можно было и не говорить об этом. В примерочной я видела множество женских тел, многие из которых славились своей красотой, и часто думала, что во всем Париже не найдется женщины прекраснее меня. Но я не могла восхищаться собой постоянно, и часто мое сердце разрывалось от жалости к себе и неуверенности в совершенстве своего тела. Однажды утром я решила, что мои груди чересчур велики, а ягодицы слишком торчат. Погруженная в мысли о том, что я выгляжу как крестьянка, я мрачно бродила вдоль прилавка со шляпами. Месье Леонард, главный парикмахер Лабилля, заметил это и стукнул меня по лопаткам.
– Выпрямись и ходи с гордо поднятой головой, Жанна, – сказал он. – У тебя благородная стать. Пусть весь мир узнает, что ты веришь в себя.
Я последовала его совету.
– Вот так лучше, – обрадовался он. – Может быть, самовосхваление – грех, но ведь неблагодарность, сокрытие даров божьих – от смущения или из-за притворной скромности – не менее греховно. Если бы я не знал тебя, то принял бы за принцессу.
Как и Лабилль, месье Леонард был равнодушен к женским чарам, но не выказывал к ним презрения. На самом деле он был одарен чисто женской интуицией. Месье Леонард стал моим другом, одним из немногих мужчин, кому я доверяла и с кем могла быть откровенна. Я рассказала ему историю моей жизни. Он выслушал меня и в ответ привел несколько забавных случаев из своего опыта. Месье Леонард стал моим наставником, уча совершенствовать и подчеркивать данные мне природой таланты.
Еще он обожал сплетни и слухи о знаменитостях. Он восхищался Марией Лещинской. Эта некрасивая, но родовитая принцесса благодаря своему терпению и добродетели стала королевой Франции. Но распутство короля Луи интересовало его значительно сильнее.
– Я слышал, что после рождения четырех дочерей король и близко не подходит к королеве, – сообщил он мне. – Он встречается с несколькими женщинами в Париже, а теперь в Версале появилась еще одна красавица, что зачесывает волосы вертикально вверх от самого лба. Она называет себя маркизой де Помпадур, но на самом-то деле она была куртизанкой мадемуазель Пуассон. Король сделал ее своей официальной любовницей и чаще появляется на публике с ней, нежели с королевой Марией.
Знакомый одного из приятелей месье Леонарда оказался парикмахером мадам, де Помпадур. Таким вот окольным путем он узнавал о ней вещи, не предназначенные для посторонних ушей.
– Она принимает других любовников, – рассказывал он мне. – Привыкла потакать своим капризам. Она скупится на ласки к королю и контролирует его похоть, подсовывая ему других женщин. Однажды служанка решила, что мадам де Помпадур вышла, и провела к ней месье Жильбера без объявления. И они увидели короля Луи, который, стоя на четвереньках, ел паштет из гусиной печени с ее ноги.
Я завидовала бывшей мадемуазель Пуассон. Она добилась того, о чем я мечтала. Благодаря своей внешности она получила благородный титул и влияние и жила в роскоши. Я закрывала глаза и представляла себя на роскошной кровати с королем у своих ног.
В раздевалке женщины часто откровенничали о своей личной жизни. Большинство из них жаловались на несчастливые браки. Мужья стали для них неизбежным злом, с которым нужно смириться ради денег, ибо больше ни на что они не годны. Все сходились во мнении, что, если муж не творит чудеса в постели, нужно заводить любовника. Тогда будет и возбуждение, и свидания, и любовные письма, и тысячи других мелких удовольствий.
Однажды я помогала мадам Тибо и мадам де Мюссе примерять новые платья для похода в Оперу, а они весьма откровенно обсуждали между собой, как легко манипулировать мужчинами с помощью похоти.
– Стоит понять, какие штучки заводят мужчину, – сказала мадам Тибо, – как можешь считать, что ключ к его сердцу в твоих руках.
– Мой любовник любит, когда я заталкиваю в его задницу всякие вещи, – мадам де Мюссе говорила самым благородным языком, и это грубое выражение из ее уст прозвучало особенно грязно. – Одна куртизанка показала мне забавный трюк. У меня есть специальная нитка черного жемчуга, которую я смазываю маслом. Я кладу Реймона к себе на колени и заталкиваю ему эти жемчужины туда, где темно и скучно, оставляю снаружи только застежку. Потом я ложусь под него, а когда он достигает пика возбуждения, начинаю медленно вытягивать бусинки по одной.
Эти женщины заинтриговали меня. Я завидовала их вольности. Секретные вещи, о которых я не осмеливалась говорить даже шепотом, они обсуждали так непринужденно, словно речь шла об обеденном меню или лаке для ногтей. А еще я завидовала им потому, что они могли позволить себе все эти прекрасные вещи. Почему у них есть положение, почему они живут в роскоши, а я нет? Неужели есть что-то внутри нас, из-за чего мы рождаемся в той или иной семье? Простите меня, святой отец, ведь тогда я не верила в существование души. Я верила только в тело.
Мадам Тибо повернулась ко мне и сказала:
– Жанна, что же ты о нас подумала?
Я не поняла, было это снисходительное любопытство или же она действительно хотела услышать мой ответ.
– Простите, мадам? – вспыхнув, переспросила я в реверансе.
– Ты девственница или уже спала с мужчинами? – без обиняков спросила мадам Мюссе.
Я сочла за честь, что дамы из высшего света серьезно интересуются столь интимными подробностями моей жизни. Я не хотела предстать перед ними отчаявшейся инженю, но еще меньше хотела рассказывать им о своей второй жизни.
– Насколько я могу судить, у мужчин две головы, но крови хватает только на то, чтобы думать ими по очереди, – сказала я.
Это замечание показалось дамам исключительно остроумным.
– С такой проницательностью, – сказала подруге мадам Мюссе, – эта гризеточка далеко пойдет.
Простите меня, святой отец, простите, простите, ведь за то время, пока я работала у Лабилля, у меня было более двадцати мужчин. Повитуха, которая сказала, что я никогда не смогу забеременеть, судя по всему, знала, что говорит. С большинством мужчин я знакомилась в магазине, но и рекомендации сослужили мне неплохую службу. Я никогда не опускалась до приставания к мужчинам на улицах.
Тогда мне казалось, что два десятка мужчин – это очень много, но по сравнению с тем, что было дальше, это ничто.
Отец Даффи, который все это время молча слушал Жанну с закрытыми глазами, открыл их:
– Дитя мое, Господь простит вас, только если вы будете совершенно откровенны, если вы устыдитесь содеянного. Не хочу показаться неделикатным, но должен напомнить, что вы обещали рассказать мне все без утайки. Расскажите мне об этих двадцати мужчинах.
– По правде говоря, я уже и не помню, что это были за люди.
– Вы имели с ними обычные сексуальные отношения?
Жанна поняла, что под словом «обычные» отец Даффи имеет в виду вагинальное сношение в позиции «мужчина сверху». Она вдруг подумала, как же молода и наивна она была, и от этой мысли ее горло сжалось так, что она не могла говорить и лишь покивала головой в знак согласия.
Священник не торопил ее, давая время собраться с мыслями.
– Да, – наконец прошептала она. – Тогда мне был известен только этот способ. Но потом я узнала, что есть множество способов доставить мужчине удовольствие – было бы кого ублажать.
– Как вам известно, смертный грех – это не только сам серьезный проступок, но и наши помыслы, нагие отношение к содеянному. Законы Господа всемогущего предельно ясны. Он даровал людям плотскую любовь как законное право законных супругов, чтобы они плодились и размножались, заселяя землю правоверными христианами. Другое отношение к этому – тяжкий грех. Но там, где пылают страсти, намерения и мысли отходят на второй план, особенно когда мы молоды. Всемогущий Господь, безгранично мудрый и всепрощающий, знает об этом. И все-таки ветреность, желание распалять мужскую похоть – это не пустяк. И сознательное умолчание деталей в этой исповеди может стоить вам вечных страданий.
Жанна серьезно кивнула и продолжила свой рассказ.
Мадам Гурдон, одна из наших постоянных покупательниц, держала дом свиданий, известный бордель. Мадам Шаппель, которая начала подозревать, что я подрабатываю на стороне, предупреждала меня о неминуемой расплате за грехи и в качестве примера привела мадам Гурдон.
– Когда-то Гурдон была красавицей, – сказала старшая продавщица. – Но только посмотри на нее сейчас – никогда не скажешь.
И в самом деле, ей пришлось дорого расплачиваться за годы роскоши. Кожа покрылась морщинами, тело обрюзгло, глаза превратились в узкие щелочки, а из-за бренди нос стал малиновым. Из-за проблем с кровообращением ей даже в самый теплый день приходилось прятать руки в норковую муфту. У нее был огромный бюст, но груди потеряли форму. Обжорство подарило ей грушевидное тело, разбухшие бедра, ягодицы и ляжки.
Несмотря на предостережения мадам Шаппель, я прониклась симпатией к мадам Гурдон. Может, грех и разрушил ее тело, но дух остался непоколебим. Она держалась так же высокомерно, как молодые красотки, и нигде не появлялась без своего любовника Люсьена, которого содержала. Это был красивый, элегантный, хотя и невысокий кавалер не старше тридцати, который часами терпеливо ждал, пока мадам Гурдон примеряла платья. Она спрашивала его мнения о каждом из них. Он льстил напропалую, говоря, что ей идет все. Однажды она приобрела пеньюар и позвала Люсьена в примерочную, чтобы тот одобрил покупку. Когда гризетки отвлеклись, мадам с любовником успели позабавиться.
Других девочек поведение мадам Гурдон шокировало, но я не понимала, почему женщине нельзя потакать своим капризам как мужчине. Мы частенько оказывали пожилым мужчинам небольшие любезности, оставляя их в примерочной наедине с молодыми любовницами, чтобы они могли увидеть свои приобретения в деле.
Однажды мадам Гурдон пришлось ждать своей очереди в примерочную. Я попыталась развлечь ее разговором, и она спросила, нравится ли мне работать продавщицей. Я робко призналась, что у меня есть другие устремления, но я не знаю, как добиться этого.
Она поинтересовалась, знаю ли я, чем она зарабатывает на жизнь.
– Вы торгуете гармонией в отношениях мужчины и женщины, не так ли?
– Хорошее объяснение, – отметила она. – Да, я сводница. Я наблюдала за тобой, Жанна. У тебя есть все для работы в моем заведении. Ты сможешь зарабатывать как минимум втрое больше, чем здесь, и за меньшее время. У тебя будет своя комната. Тебе не придется жить в дортуаре.
Перспектива показалась мне заманчивой.
– А что я должна буду делать? – поинтересовалась я, будто сама не понимала.
– Ты будешь дарить мужчинам радость своего общества, – ответила она. – Есть ли у тебя какие-то границы?
Я сказала, что многое пробовала, но мечтаю о большем.
– Все это кажется мне вполне приемлемым, – сказала я. – И я не вижу оснований думать иначе.
– Ты девственница? – спросила она.
– Да, – солгала я, зная, что это дает мне определенные преимущества.
– Превосходно. И такая миленькая! – она погладила меня по руке. – Была бы я мужчиной, я бы сама сорвала этот плод.
К тому моменту, как я сообщила, что ухожу, я проработала у Лабилля чуть больше года. Мадам Шаппель неодобрительно покачала головой. Я ничего не сказала тете Элен и дяде Николя – пусть ищут меня сами.
Прекрасным солнечным майским днем 1762 года я взяла карету и отправилась в дом свиданий, старинный особняк неподалеку от Буа де Болонь. У дверей меня встретила высокая африканка с блестящей черной кожей. На ней было платье, похожее на те, что носила настоятельница монастыря, только совершенно прозрачное, узенькие черные кружевные трусики и высокие кожаные ботинки. Бюстгальтер она не носила.
Я решила использовать рабочий псевдоним и назвалась Нарцисс де Ланж.
– Добро пожаловать, Нарцисс, – сказала она, целуя меня. – Меня зовут Луиза Шери, я хозяйка этого дома и помощница мадам Гурдон. Моя работа – следить за состоянием здания, за тем, чтобы у вас, девочек, все было хорошо и чтобы за вами, как обязывает профессия, следил врач. Она хлопнула в ладоши и крикнула:
– Ален! Лоран! Морис!
На ее зов прибежали трое крепких ребят-лакеев лет шестнадцати. Они были одеты в красивые облегающие белые туники до колен с широкими рукавами и треугольными воротничками, перевязанными черными лентами. Вместо брюк они носили рейтузы с подвязками на икрах, а на ногах блестящие черные ботинки.
– Мальчики, это мадемуазель де Ланж. Будете делать все, что она скажет.
Все трое учтиво поклонились. Мадам Луиза обернулась ко мне.
– Это обслуга, – пояснила она. – Их основная задача – защищать нас, выгонять клиентов, которые выходят за рамки. Еще они готовят, убирают комнаты и, – она подмигнула, – находятся в полном нашем распоряжении.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что счастливая женщина может сделать счастливым и мужчину. Эти мальчики здесь для того, чтобы поднимать вам настроение. Они льстят вашей женской гордости, делая для вас то, что вы делаете для других. Ты прямо сейчас можешь выбрать себе рыцаря на сегодня.
Мальчики не отрывали глаз от пола. Их явно приучили не смотреть без приглашения. Оглядывая их и упиваясь своей властью, я ощутила прилив энергии.
– Вот этот – просто прелесть, – промурлыкала я, указывая на брюнета.
– Лоран! – приказным тоном сказала мадам Луиза.
Мальчик сделал шаг вперед и поклонился мне.
– Отнеси сумки мадемуазель в ее комнату. Ален и Морис, вы, двое! Поднимите наконец свои бледные задницы и возвращайтесь к работе.
Когда Лоран нагнулся, чтобы взять мои вещи, я увидела, что он не носит белье. На его гладких ягодицах виднелись ярко-красные рубцы.
Когда он убежал, я спросила у мадам Луизы, не пороли ли его.
– Утром я отстегала его, – ответила она с довольной улыбкой.
– Он что, не слушался? – поинтересовалась я.
– Нет, – спокойно сказала она. – Он самый исполнительный из слуг. Но я выросла на ананасовой плантации на острове Мартиника, где чернокожих рабов секли просто так, по прихоти хозяина. Видимо, поэтому иногда мне просто необходимо сорвать злость на ком-то слабее меня.
– Разве это гуманно – наказывать Лорана за чужое преступление? – воскликнула я. – Разве это поможет справиться с беззаконием?
– Как ни странно, да, – усмехнулась мадам Луиза. – Ты не поверишь, но я на зло отвечаю добром. Лорану нравится, когда ему делают больно, унижают его, не меньше, чем мне нравится причинять ему боль и унижение.
– Он такой молодой, такой здоровый, – сказала я. – Неужели ему и вправду нравятся такие развлечения?
– О да, он совершенно здоров, – рассмеялась мадам Луиза. – Если ты еще не знаешь, то скоро поймешь, что особей мужского пола без отклонений не водится в природе.
Мадам Луиза показала мне дом. Справа от входа располагались кухня и столовая с длинным столом. Налево уходил лабиринт маленьких кабинетов, в которых стояли диваны причудливых форм с роскошной обивкой, шезлонги и оттоманки. Я поняла, что разнообразие расцветок и форм должно способствовать разнообразию удовольствий. Все они манили к себе. В одном из этих уютных будуарчиков стояло приспособление под названием «avantageuse», предназначенное для того, чтобы женщине было удобнее сидеть. Оно представляло собой широкий мягкий матрас на деревянном каркасе. Матрас был слегка наклонен. Благодаря углу наклона вес мужчины распределялся так; чтобы предоставить женщине большую свободу движения. Обитые для удобства поручни заканчивались резными деревянными рукоятками. В головах были набросаны атласные подушки. Для женщины была предусмотрена плюшевая опора для ног, а для мужчины – подколенники. Приделанные по бокам мешочки, набитые овечьей шерстью, помогали мужчине сохранять равновесие. Я заметила цепи во всех четырех углах.
– Некоторые предпочитают приковывать женщин, – сказала мадам Луиза.
В другой комнате находилась библиотека. Мадам Луиза совсем не была похожа на мою тетю Элен, но она дала мне совет:
– Чтение – лучший способ поднять настроение, – сказала она. Но мадам Луиза была значительно либеральнее тетушки. Она читала романы и философские труды. – Изучая мысли других, научишься мыслить сама.
Была еще большая, богато обставленная комната, где болтали и смеялись три девушки. Одна из них полировала ногти. Остальные вышивали по канве. Очевидно, они ждали клиентов. Анжелика, Топаз и Астарта приняли меня весьма дружелюбно и попытались втянуть в свой разговор.
– Сначала дела, дамы, – остановила их мадам Луиза, подталкивая меня. – У Нарцисс посетитель. Не можем же мы заставлять джентльмена ждать так долго, не так ли?
Мы с мадам Луизой поднялись вверх по лестнице. Моя комната находилась в самом конце коридора. Лоран распаковал мои вещи, убрал все и стоял в углу, молчаливый и неподвижный. Хоть он и пытался казаться незаметным, не увидеть его было трудно.
Комната оказалась маленькой, но обстановка была шикарной и довольно интимной. Кровать, покрытая розовым шелком, стояла в алькове, отгороженном красными бархатными занавесями. Оборчатый туалетный столик с огромным зеркалом был заставлен баночками с косметикой, пудрой, помадой и хрустальными пузырьками духов. Дверь за ним вела в ванную, где я нашла фарфоровый стульчак и биде, что вполне меня устроило.
– Для многих девушек биде стало лучшим другом, – усмехнулась мадам Луиза. – Это твой первый день здесь, поэтому не стоит быть слишком самоуверенной и гордой с первым мужчиной. И ты должна быть настроена на любовь. Ты наверняка захочешь освежиться, и я бы рекомендовала пригласить Лорана присоединиться к тебе.
Она вышла, оставив меня с Лораном. Ситуация была так необычна, что у меня внутри все трепетало. Лоран стоял, словно статуя, в ожидании приказаний. Я позвала его к себе в ванную. Он был столь же кроток, как Ноэль, но более искренен в своей покорности, и это еще сильнее распалило меня. Мне достаточно было щелкнуть пальцами и указать ему место у моих ног. Он опустился на колени. Я подняла юбку, спустила трусики и присела на стульчак. Помочившись, я расставила ноги и снова щелкнула пальцами. Он уткнулся носом в мои золотистые волосики и нежно слизал кисло-сладкую струйку с моих бедер. Я подставила под его умелый язычок свою жемчужинку и вскоре растаяла в блаженстве. Гордая своим женским естеством, я встала и повернулась к нему спиной. Он вылизал мою попку. Я села на биде. Лоран знал, что делать. Он полил меня теплой водой из кувшина и промыл все мои сокровенные складочки благоухающим туберозой мылом. Ополоснув меня гардениевой водой, он натер меня жасминовым маслом и припудрил шелковистым тальком. Пока он трудился, я играла с его крошкой и ласкала себя, пока вторая волна удовольствия не накрыла меня. Лоран был таким милым, послушным, покорным, что я старалась продлить это удовольствие. Я почувствовала себя принцессой – освеженная, расслабленная, умащенная и готовая ко всему. Поблагодарив Лорана за услуги, я отпустила его. Прежде чем уйти, он вылил содержимое уборной в специальную корзинку и вынес.
Я села к туалетному столику, чтобы сделать прическу и накраситься. После чувственных удовольствий я всегда выглядела как нельзя лучше. Пока я любовалась собой, вернулась мадам Луиза, чтобы рассказать, что ждет меня здесь в роли fille galante, и познакомить с местными правилами.
– Мы с мадам Гурдон стараемся пускать сюда только знакомых нам мужчин и тех, кого рекомендуют нам наши клиенты. Цену устанавливает мадам Гурдон; обычно это около ста ливров, но она может вырасти, если мадам сочтет тебя достаточно привлекательной и в зависимости от того, какого рода развлечения джентльмен предпочитает. Ты будешь получать сорок процентов от заработанного. Мужчины обычно подбрасывают девочкам немного денег. Разумеется, все чаевые ты можешь оставить себе. Питаться ты будешь за счет заведения плюс получать десять ливров в неделю на наряды и косметику. Остальные расходы – за свой счет. Ты же понимаешь, что красиво одетая девочка зарабатывает больше. От тебя не будут требовать принимать более трех мужчин в сутки. У тебя будет один свободный день в неделю, можешь использовать его на свое усмотрение. Помимо этого, каждый месяц у тебя будет еще три свободных дня – в соответствии с лунным циклом. Ты должна быть покладистой, выполнять все желания мужчины, если, конечно, это не связано с телесными повреждениями. Мы гордимся нашей щедростью. Но альтруизм здесь не приветствуется: мы даем, чтобы получать. Мы щедры только потому, что ожидаем ответной щедрости от мужчин. Что же касается предохранения от беременности…
Я объяснила, что не нуждаюсь в специальных средствах. Я поведала мадам Луизе о том, что солгала мадам Гурдон, назвав себя девственницей.
– У меня были не только мужчины, но и ребенок. После родов я осталась стерильной.
– Как тебе повезло! – воскликнула она, захлопав в ладоши.
Мадам Луиза не считала мою маленькую ложь большой проблемой. Она вышла и вскоре вернулась с пузырьком овечьей крови и небольшим куском пропитанной маслом овечьей кожи. Налив немного крови на тонкую кожу, она скатала ее в шарик. Получилась поддельная девственная плева, которую она наказала вложить в мое сокровище.
С другой стороны, его клиенты-мужчины были воплощением моего идеала. Они приходили к Лабиллю, чтобы тратить свои деньги на женские прихоти. Месье де Касаль, удалившийся от дел банкир, занявшийся на досуге живописью, приобрел жене шляпку и попросил моего совета о белье и еще каких-то безделушках, которые, как я подозревала, предназначались его молоденькой любовнице. Под моим руководством он выбрал один из самых фантастических пеньюаров Лабилля, сшитый из трех слоев прозрачного шелка. Как несправедливо, подумалось мне, ведь при моем жаловании я никогда не смогу позволить себе такие дорогие вещи. Я обмолвилась бывшему банкиру, что очень завидую его женщинам, что у них есть такой щедрый кормилец, и дала ему понять, как ценю в мужчинах щедрость.
– Мой отец был удивительно великодушным человеком, – сказала я, – но теперь он болен, и мне приходится трудиться, чтобы заработать ему на лекарства.
Он искренне посочувствовал мне и спросил, может ли чем-нибудь помочь. Я сказала, что подрабатываю натурщицей. Тогда он предложил мне пятьдесят ливров, если я навещу его вечером в маленьком гнездышке, которое служило ему студией.
Когда я пришла, он предложил мне позировать в платье. Мне очень хотелось примерить это милое одеяние, но я сделала вид, что смущена. Какая ирония: мужчины любят непорочных девушек, хотя именно целомудрие они с таким удовольствием искореняют. Месье де Касаль так хотел увидеть меня в роли скромной служанки, что я едва смогла доиграть роль до конца. Я позволила ему уговорить меня. Едва я надела платье, мой дерзкий ангел вырвался на свободу. Я расхаживала перед ним взад-вперед, поворачиваясь то так, то этак, и делала драматические жесты.
Он не мог сосредоточиться на рисовании. В конце концов он предложил мне сто лир, чтобы я легла с ним в постель.
– Ваше предложение возмутительно, месье, – заявила я, продолжая искусно играть свою роль. – Я обычная девушка, и добродетель – мое достоинство. Такое я слышу впервые!
И я разрыдалась.
Мой образ возвысился, а с ним выросла и цена. За две сотни ливров я согласилась лечь с месье Касалем и позволила ему обнять себя. Я сказала, что иду на это ради отца, и за столь грандиозное одолжение ему пришлось заплатить еще.
После полуночи я прокралась в спальню с пятьюстами ливрами в кошельке. Мадам Шаппель должна была следить за гризетками, но она была так увлечена интрижкой с одним торговцем драгоценностями, что не пришла проверить, легли ли мы спать вовремя.
Прекрасным июньским утром в магазин вошли Женевьева Мотон и Бригитта Руперт. Я не видела их с тех пор, как покинула Сен-Op. Обе были с обручальными кольцами. Я стеснялась предстать перед ними в роли продавщицы, к тому же Женевьева напомнила мне о Николя. Боясь, что не смогу скрыть охватившее меня унижение и горе, я попыталась спрятаться за вазой со страусовыми перьями, но они заметили меня.
Женевьева заключила меня в объятия, восклицая, как она по мне скучала, но беспардонная Бригитта покачала головой.
– Ты работаешь продавщицей? – произнесла она. – Я ожидала от тебя большего. Ну что ж, давай посмотрим ваши шляпки с широкими полями!
Бригитта примеряла шляпу за шляпой, а я от стыда потеряла дар речи. Как всегда, Женевьева все поняла. Она отвела меня в сторону и извинилась за Бригитту.
– Она завидует твоей красоте, Жанна, – сказала Женевьева.
Можно было и не говорить об этом. В примерочной я видела множество женских тел, многие из которых славились своей красотой, и часто думала, что во всем Париже не найдется женщины прекраснее меня. Но я не могла восхищаться собой постоянно, и часто мое сердце разрывалось от жалости к себе и неуверенности в совершенстве своего тела. Однажды утром я решила, что мои груди чересчур велики, а ягодицы слишком торчат. Погруженная в мысли о том, что я выгляжу как крестьянка, я мрачно бродила вдоль прилавка со шляпами. Месье Леонард, главный парикмахер Лабилля, заметил это и стукнул меня по лопаткам.
– Выпрямись и ходи с гордо поднятой головой, Жанна, – сказал он. – У тебя благородная стать. Пусть весь мир узнает, что ты веришь в себя.
Я последовала его совету.
– Вот так лучше, – обрадовался он. – Может быть, самовосхваление – грех, но ведь неблагодарность, сокрытие даров божьих – от смущения или из-за притворной скромности – не менее греховно. Если бы я не знал тебя, то принял бы за принцессу.
Как и Лабилль, месье Леонард был равнодушен к женским чарам, но не выказывал к ним презрения. На самом деле он был одарен чисто женской интуицией. Месье Леонард стал моим другом, одним из немногих мужчин, кому я доверяла и с кем могла быть откровенна. Я рассказала ему историю моей жизни. Он выслушал меня и в ответ привел несколько забавных случаев из своего опыта. Месье Леонард стал моим наставником, уча совершенствовать и подчеркивать данные мне природой таланты.
Еще он обожал сплетни и слухи о знаменитостях. Он восхищался Марией Лещинской. Эта некрасивая, но родовитая принцесса благодаря своему терпению и добродетели стала королевой Франции. Но распутство короля Луи интересовало его значительно сильнее.
– Я слышал, что после рождения четырех дочерей король и близко не подходит к королеве, – сообщил он мне. – Он встречается с несколькими женщинами в Париже, а теперь в Версале появилась еще одна красавица, что зачесывает волосы вертикально вверх от самого лба. Она называет себя маркизой де Помпадур, но на самом-то деле она была куртизанкой мадемуазель Пуассон. Король сделал ее своей официальной любовницей и чаще появляется на публике с ней, нежели с королевой Марией.
Знакомый одного из приятелей месье Леонарда оказался парикмахером мадам, де Помпадур. Таким вот окольным путем он узнавал о ней вещи, не предназначенные для посторонних ушей.
– Она принимает других любовников, – рассказывал он мне. – Привыкла потакать своим капризам. Она скупится на ласки к королю и контролирует его похоть, подсовывая ему других женщин. Однажды служанка решила, что мадам де Помпадур вышла, и провела к ней месье Жильбера без объявления. И они увидели короля Луи, который, стоя на четвереньках, ел паштет из гусиной печени с ее ноги.
Я завидовала бывшей мадемуазель Пуассон. Она добилась того, о чем я мечтала. Благодаря своей внешности она получила благородный титул и влияние и жила в роскоши. Я закрывала глаза и представляла себя на роскошной кровати с королем у своих ног.
В раздевалке женщины часто откровенничали о своей личной жизни. Большинство из них жаловались на несчастливые браки. Мужья стали для них неизбежным злом, с которым нужно смириться ради денег, ибо больше ни на что они не годны. Все сходились во мнении, что, если муж не творит чудеса в постели, нужно заводить любовника. Тогда будет и возбуждение, и свидания, и любовные письма, и тысячи других мелких удовольствий.
Однажды я помогала мадам Тибо и мадам де Мюссе примерять новые платья для похода в Оперу, а они весьма откровенно обсуждали между собой, как легко манипулировать мужчинами с помощью похоти.
– Стоит понять, какие штучки заводят мужчину, – сказала мадам Тибо, – как можешь считать, что ключ к его сердцу в твоих руках.
– Мой любовник любит, когда я заталкиваю в его задницу всякие вещи, – мадам де Мюссе говорила самым благородным языком, и это грубое выражение из ее уст прозвучало особенно грязно. – Одна куртизанка показала мне забавный трюк. У меня есть специальная нитка черного жемчуга, которую я смазываю маслом. Я кладу Реймона к себе на колени и заталкиваю ему эти жемчужины туда, где темно и скучно, оставляю снаружи только застежку. Потом я ложусь под него, а когда он достигает пика возбуждения, начинаю медленно вытягивать бусинки по одной.
Эти женщины заинтриговали меня. Я завидовала их вольности. Секретные вещи, о которых я не осмеливалась говорить даже шепотом, они обсуждали так непринужденно, словно речь шла об обеденном меню или лаке для ногтей. А еще я завидовала им потому, что они могли позволить себе все эти прекрасные вещи. Почему у них есть положение, почему они живут в роскоши, а я нет? Неужели есть что-то внутри нас, из-за чего мы рождаемся в той или иной семье? Простите меня, святой отец, ведь тогда я не верила в существование души. Я верила только в тело.
Мадам Тибо повернулась ко мне и сказала:
– Жанна, что же ты о нас подумала?
Я не поняла, было это снисходительное любопытство или же она действительно хотела услышать мой ответ.
– Простите, мадам? – вспыхнув, переспросила я в реверансе.
– Ты девственница или уже спала с мужчинами? – без обиняков спросила мадам Мюссе.
Я сочла за честь, что дамы из высшего света серьезно интересуются столь интимными подробностями моей жизни. Я не хотела предстать перед ними отчаявшейся инженю, но еще меньше хотела рассказывать им о своей второй жизни.
– Насколько я могу судить, у мужчин две головы, но крови хватает только на то, чтобы думать ими по очереди, – сказала я.
Это замечание показалось дамам исключительно остроумным.
– С такой проницательностью, – сказала подруге мадам Мюссе, – эта гризеточка далеко пойдет.
Простите меня, святой отец, простите, простите, ведь за то время, пока я работала у Лабилля, у меня было более двадцати мужчин. Повитуха, которая сказала, что я никогда не смогу забеременеть, судя по всему, знала, что говорит. С большинством мужчин я знакомилась в магазине, но и рекомендации сослужили мне неплохую службу. Я никогда не опускалась до приставания к мужчинам на улицах.
Тогда мне казалось, что два десятка мужчин – это очень много, но по сравнению с тем, что было дальше, это ничто.
Отец Даффи, который все это время молча слушал Жанну с закрытыми глазами, открыл их:
– Дитя мое, Господь простит вас, только если вы будете совершенно откровенны, если вы устыдитесь содеянного. Не хочу показаться неделикатным, но должен напомнить, что вы обещали рассказать мне все без утайки. Расскажите мне об этих двадцати мужчинах.
– По правде говоря, я уже и не помню, что это были за люди.
– Вы имели с ними обычные сексуальные отношения?
Жанна поняла, что под словом «обычные» отец Даффи имеет в виду вагинальное сношение в позиции «мужчина сверху». Она вдруг подумала, как же молода и наивна она была, и от этой мысли ее горло сжалось так, что она не могла говорить и лишь покивала головой в знак согласия.
Священник не торопил ее, давая время собраться с мыслями.
– Да, – наконец прошептала она. – Тогда мне был известен только этот способ. Но потом я узнала, что есть множество способов доставить мужчине удовольствие – было бы кого ублажать.
– Как вам известно, смертный грех – это не только сам серьезный проступок, но и наши помыслы, нагие отношение к содеянному. Законы Господа всемогущего предельно ясны. Он даровал людям плотскую любовь как законное право законных супругов, чтобы они плодились и размножались, заселяя землю правоверными христианами. Другое отношение к этому – тяжкий грех. Но там, где пылают страсти, намерения и мысли отходят на второй план, особенно когда мы молоды. Всемогущий Господь, безгранично мудрый и всепрощающий, знает об этом. И все-таки ветреность, желание распалять мужскую похоть – это не пустяк. И сознательное умолчание деталей в этой исповеди может стоить вам вечных страданий.
Жанна серьезно кивнула и продолжила свой рассказ.
Мадам Гурдон, одна из наших постоянных покупательниц, держала дом свиданий, известный бордель. Мадам Шаппель, которая начала подозревать, что я подрабатываю на стороне, предупреждала меня о неминуемой расплате за грехи и в качестве примера привела мадам Гурдон.
– Когда-то Гурдон была красавицей, – сказала старшая продавщица. – Но только посмотри на нее сейчас – никогда не скажешь.
И в самом деле, ей пришлось дорого расплачиваться за годы роскоши. Кожа покрылась морщинами, тело обрюзгло, глаза превратились в узкие щелочки, а из-за бренди нос стал малиновым. Из-за проблем с кровообращением ей даже в самый теплый день приходилось прятать руки в норковую муфту. У нее был огромный бюст, но груди потеряли форму. Обжорство подарило ей грушевидное тело, разбухшие бедра, ягодицы и ляжки.
Несмотря на предостережения мадам Шаппель, я прониклась симпатией к мадам Гурдон. Может, грех и разрушил ее тело, но дух остался непоколебим. Она держалась так же высокомерно, как молодые красотки, и нигде не появлялась без своего любовника Люсьена, которого содержала. Это был красивый, элегантный, хотя и невысокий кавалер не старше тридцати, который часами терпеливо ждал, пока мадам Гурдон примеряла платья. Она спрашивала его мнения о каждом из них. Он льстил напропалую, говоря, что ей идет все. Однажды она приобрела пеньюар и позвала Люсьена в примерочную, чтобы тот одобрил покупку. Когда гризетки отвлеклись, мадам с любовником успели позабавиться.
Других девочек поведение мадам Гурдон шокировало, но я не понимала, почему женщине нельзя потакать своим капризам как мужчине. Мы частенько оказывали пожилым мужчинам небольшие любезности, оставляя их в примерочной наедине с молодыми любовницами, чтобы они могли увидеть свои приобретения в деле.
Однажды мадам Гурдон пришлось ждать своей очереди в примерочную. Я попыталась развлечь ее разговором, и она спросила, нравится ли мне работать продавщицей. Я робко призналась, что у меня есть другие устремления, но я не знаю, как добиться этого.
Она поинтересовалась, знаю ли я, чем она зарабатывает на жизнь.
– Вы торгуете гармонией в отношениях мужчины и женщины, не так ли?
– Хорошее объяснение, – отметила она. – Да, я сводница. Я наблюдала за тобой, Жанна. У тебя есть все для работы в моем заведении. Ты сможешь зарабатывать как минимум втрое больше, чем здесь, и за меньшее время. У тебя будет своя комната. Тебе не придется жить в дортуаре.
Перспектива показалась мне заманчивой.
– А что я должна буду делать? – поинтересовалась я, будто сама не понимала.
– Ты будешь дарить мужчинам радость своего общества, – ответила она. – Есть ли у тебя какие-то границы?
Я сказала, что многое пробовала, но мечтаю о большем.
– Все это кажется мне вполне приемлемым, – сказала я. – И я не вижу оснований думать иначе.
– Ты девственница? – спросила она.
– Да, – солгала я, зная, что это дает мне определенные преимущества.
– Превосходно. И такая миленькая! – она погладила меня по руке. – Была бы я мужчиной, я бы сама сорвала этот плод.
К тому моменту, как я сообщила, что ухожу, я проработала у Лабилля чуть больше года. Мадам Шаппель неодобрительно покачала головой. Я ничего не сказала тете Элен и дяде Николя – пусть ищут меня сами.
Прекрасным солнечным майским днем 1762 года я взяла карету и отправилась в дом свиданий, старинный особняк неподалеку от Буа де Болонь. У дверей меня встретила высокая африканка с блестящей черной кожей. На ней было платье, похожее на те, что носила настоятельница монастыря, только совершенно прозрачное, узенькие черные кружевные трусики и высокие кожаные ботинки. Бюстгальтер она не носила.
Я решила использовать рабочий псевдоним и назвалась Нарцисс де Ланж.
– Добро пожаловать, Нарцисс, – сказала она, целуя меня. – Меня зовут Луиза Шери, я хозяйка этого дома и помощница мадам Гурдон. Моя работа – следить за состоянием здания, за тем, чтобы у вас, девочек, все было хорошо и чтобы за вами, как обязывает профессия, следил врач. Она хлопнула в ладоши и крикнула:
– Ален! Лоран! Морис!
На ее зов прибежали трое крепких ребят-лакеев лет шестнадцати. Они были одеты в красивые облегающие белые туники до колен с широкими рукавами и треугольными воротничками, перевязанными черными лентами. Вместо брюк они носили рейтузы с подвязками на икрах, а на ногах блестящие черные ботинки.
– Мальчики, это мадемуазель де Ланж. Будете делать все, что она скажет.
Все трое учтиво поклонились. Мадам Луиза обернулась ко мне.
– Это обслуга, – пояснила она. – Их основная задача – защищать нас, выгонять клиентов, которые выходят за рамки. Еще они готовят, убирают комнаты и, – она подмигнула, – находятся в полном нашем распоряжении.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что счастливая женщина может сделать счастливым и мужчину. Эти мальчики здесь для того, чтобы поднимать вам настроение. Они льстят вашей женской гордости, делая для вас то, что вы делаете для других. Ты прямо сейчас можешь выбрать себе рыцаря на сегодня.
Мальчики не отрывали глаз от пола. Их явно приучили не смотреть без приглашения. Оглядывая их и упиваясь своей властью, я ощутила прилив энергии.
– Вот этот – просто прелесть, – промурлыкала я, указывая на брюнета.
– Лоран! – приказным тоном сказала мадам Луиза.
Мальчик сделал шаг вперед и поклонился мне.
– Отнеси сумки мадемуазель в ее комнату. Ален и Морис, вы, двое! Поднимите наконец свои бледные задницы и возвращайтесь к работе.
Когда Лоран нагнулся, чтобы взять мои вещи, я увидела, что он не носит белье. На его гладких ягодицах виднелись ярко-красные рубцы.
Когда он убежал, я спросила у мадам Луизы, не пороли ли его.
– Утром я отстегала его, – ответила она с довольной улыбкой.
– Он что, не слушался? – поинтересовалась я.
– Нет, – спокойно сказала она. – Он самый исполнительный из слуг. Но я выросла на ананасовой плантации на острове Мартиника, где чернокожих рабов секли просто так, по прихоти хозяина. Видимо, поэтому иногда мне просто необходимо сорвать злость на ком-то слабее меня.
– Разве это гуманно – наказывать Лорана за чужое преступление? – воскликнула я. – Разве это поможет справиться с беззаконием?
– Как ни странно, да, – усмехнулась мадам Луиза. – Ты не поверишь, но я на зло отвечаю добром. Лорану нравится, когда ему делают больно, унижают его, не меньше, чем мне нравится причинять ему боль и унижение.
– Он такой молодой, такой здоровый, – сказала я. – Неужели ему и вправду нравятся такие развлечения?
– О да, он совершенно здоров, – рассмеялась мадам Луиза. – Если ты еще не знаешь, то скоро поймешь, что особей мужского пола без отклонений не водится в природе.
Мадам Луиза показала мне дом. Справа от входа располагались кухня и столовая с длинным столом. Налево уходил лабиринт маленьких кабинетов, в которых стояли диваны причудливых форм с роскошной обивкой, шезлонги и оттоманки. Я поняла, что разнообразие расцветок и форм должно способствовать разнообразию удовольствий. Все они манили к себе. В одном из этих уютных будуарчиков стояло приспособление под названием «avantageuse», предназначенное для того, чтобы женщине было удобнее сидеть. Оно представляло собой широкий мягкий матрас на деревянном каркасе. Матрас был слегка наклонен. Благодаря углу наклона вес мужчины распределялся так; чтобы предоставить женщине большую свободу движения. Обитые для удобства поручни заканчивались резными деревянными рукоятками. В головах были набросаны атласные подушки. Для женщины была предусмотрена плюшевая опора для ног, а для мужчины – подколенники. Приделанные по бокам мешочки, набитые овечьей шерстью, помогали мужчине сохранять равновесие. Я заметила цепи во всех четырех углах.
– Некоторые предпочитают приковывать женщин, – сказала мадам Луиза.
В другой комнате находилась библиотека. Мадам Луиза совсем не была похожа на мою тетю Элен, но она дала мне совет:
– Чтение – лучший способ поднять настроение, – сказала она. Но мадам Луиза была значительно либеральнее тетушки. Она читала романы и философские труды. – Изучая мысли других, научишься мыслить сама.
Была еще большая, богато обставленная комната, где болтали и смеялись три девушки. Одна из них полировала ногти. Остальные вышивали по канве. Очевидно, они ждали клиентов. Анжелика, Топаз и Астарта приняли меня весьма дружелюбно и попытались втянуть в свой разговор.
– Сначала дела, дамы, – остановила их мадам Луиза, подталкивая меня. – У Нарцисс посетитель. Не можем же мы заставлять джентльмена ждать так долго, не так ли?
Мы с мадам Луизой поднялись вверх по лестнице. Моя комната находилась в самом конце коридора. Лоран распаковал мои вещи, убрал все и стоял в углу, молчаливый и неподвижный. Хоть он и пытался казаться незаметным, не увидеть его было трудно.
Комната оказалась маленькой, но обстановка была шикарной и довольно интимной. Кровать, покрытая розовым шелком, стояла в алькове, отгороженном красными бархатными занавесями. Оборчатый туалетный столик с огромным зеркалом был заставлен баночками с косметикой, пудрой, помадой и хрустальными пузырьками духов. Дверь за ним вела в ванную, где я нашла фарфоровый стульчак и биде, что вполне меня устроило.
– Для многих девушек биде стало лучшим другом, – усмехнулась мадам Луиза. – Это твой первый день здесь, поэтому не стоит быть слишком самоуверенной и гордой с первым мужчиной. И ты должна быть настроена на любовь. Ты наверняка захочешь освежиться, и я бы рекомендовала пригласить Лорана присоединиться к тебе.
Она вышла, оставив меня с Лораном. Ситуация была так необычна, что у меня внутри все трепетало. Лоран стоял, словно статуя, в ожидании приказаний. Я позвала его к себе в ванную. Он был столь же кроток, как Ноэль, но более искренен в своей покорности, и это еще сильнее распалило меня. Мне достаточно было щелкнуть пальцами и указать ему место у моих ног. Он опустился на колени. Я подняла юбку, спустила трусики и присела на стульчак. Помочившись, я расставила ноги и снова щелкнула пальцами. Он уткнулся носом в мои золотистые волосики и нежно слизал кисло-сладкую струйку с моих бедер. Я подставила под его умелый язычок свою жемчужинку и вскоре растаяла в блаженстве. Гордая своим женским естеством, я встала и повернулась к нему спиной. Он вылизал мою попку. Я села на биде. Лоран знал, что делать. Он полил меня теплой водой из кувшина и промыл все мои сокровенные складочки благоухающим туберозой мылом. Ополоснув меня гардениевой водой, он натер меня жасминовым маслом и припудрил шелковистым тальком. Пока он трудился, я играла с его крошкой и ласкала себя, пока вторая волна удовольствия не накрыла меня. Лоран был таким милым, послушным, покорным, что я старалась продлить это удовольствие. Я почувствовала себя принцессой – освеженная, расслабленная, умащенная и готовая ко всему. Поблагодарив Лорана за услуги, я отпустила его. Прежде чем уйти, он вылил содержимое уборной в специальную корзинку и вынес.
Я села к туалетному столику, чтобы сделать прическу и накраситься. После чувственных удовольствий я всегда выглядела как нельзя лучше. Пока я любовалась собой, вернулась мадам Луиза, чтобы рассказать, что ждет меня здесь в роли fille galante, и познакомить с местными правилами.
– Мы с мадам Гурдон стараемся пускать сюда только знакомых нам мужчин и тех, кого рекомендуют нам наши клиенты. Цену устанавливает мадам Гурдон; обычно это около ста ливров, но она может вырасти, если мадам сочтет тебя достаточно привлекательной и в зависимости от того, какого рода развлечения джентльмен предпочитает. Ты будешь получать сорок процентов от заработанного. Мужчины обычно подбрасывают девочкам немного денег. Разумеется, все чаевые ты можешь оставить себе. Питаться ты будешь за счет заведения плюс получать десять ливров в неделю на наряды и косметику. Остальные расходы – за свой счет. Ты же понимаешь, что красиво одетая девочка зарабатывает больше. От тебя не будут требовать принимать более трех мужчин в сутки. У тебя будет один свободный день в неделю, можешь использовать его на свое усмотрение. Помимо этого, каждый месяц у тебя будет еще три свободных дня – в соответствии с лунным циклом. Ты должна быть покладистой, выполнять все желания мужчины, если, конечно, это не связано с телесными повреждениями. Мы гордимся нашей щедростью. Но альтруизм здесь не приветствуется: мы даем, чтобы получать. Мы щедры только потому, что ожидаем ответной щедрости от мужчин. Что же касается предохранения от беременности…
Я объяснила, что не нуждаюсь в специальных средствах. Я поведала мадам Луизе о том, что солгала мадам Гурдон, назвав себя девственницей.
– У меня были не только мужчины, но и ребенок. После родов я осталась стерильной.
– Как тебе повезло! – воскликнула она, захлопав в ладоши.
Мадам Луиза не считала мою маленькую ложь большой проблемой. Она вышла и вскоре вернулась с пузырьком овечьей крови и небольшим куском пропитанной маслом овечьей кожи. Налив немного крови на тонкую кожу, она скатала ее в шарик. Получилась поддельная девственная плева, которую она наказала вложить в мое сокровище.