Страница:
Теперь, когда я жила с графом Жаном и вращалась в более изысканном обществе, мне хотелось выглядеть элегантнее. Месье Леонард искренне обрадовался, увидев меня. Пока он занимался моей прической, я рассказала ему, что произошло со мной с тех пор, как я ушла от Лабилля. Моя жизнь у мадам Гурдон привела его в восторг.
– Был бы я женщиной, – признался он, – именно этим я хотел бы заниматься – торговать собой.
– А если бы я была мужчиной, – ответила я, – я бы хотела быть как ты – парикмахером. Ни один мужчина не может похвастаться такой близостью с женщиной, как тот, кто стрижет ее.
Месье Густав, новый ассистент Леонарда и визажист, тонко чувствовал оттенки цвета и умело накладывал тени. Он продемонстрировал мне несколько образов: нахальная шлюшка, молоденькая кокетка, ангельская невинность, коварный демон и вулкан страсти. Я позаимствовала понемногу от каждого.
Когда похолодало, граф Жан купил мне пальто из шкуры леопарда. Закутавшись в эту восхитительную обновку, я упросила его провезти меня в кабриолете по парижским улицам, чтобы я могла показать себя.
Он водил меня в «Комеди Франсез», в Оперу, на спектакли, на балы, в рестораны, где я общалась с аристократами, богатыми буржуа, их женами и любовницами. Среди знати попадались поистине отвратительные персонажи. Однако при всем их ничтожестве эти люди все же казались мне лучше, чем большинство мужчин, которых мне доводилось встречать у мадам Гурдон. По крайней мере, они были богаты и титулованы.
Граф Жан утверждал, что я должна представлять себя как особу знатного происхождения.
– Мужчины склонны судить о женщинах по их облику, – говорил он. – Я знал родовитых женщин, которых презирали за пресную внешность, тогда как женщины значительно ниже их по статусу, но с изящными чертами лица, женственными формами, в правильных нарядах и надменные пользовались всеобщим уважением.
Несколько ночей в неделю у нас дома, в гостиной, собирались друзья Жана, чтобы поиграть в азартные игры. Он научил меня играть в девятку, баккару и фараона. Мне везло в любви, но не в картах. К счастью, из-за своей расточительности я не была склонна к излишнему риску, стыдясь проигрыша. К тому же общество потных, пьяных, галдящих мужчин было мне не слишком приятно. Большинство игроков приводили с собой девушек и часто оставляли меня с ними. Девушки жаловались, что мужчины их тиранят. Эти сучки кусали руку, которая их кормит! Они похвалялись своими похождениями на стороне. Каждая была уверена, что представляет собой нечто особенное, и претендовала на уникальность. Я не считала, что между нами было что-то общее. Именно поэтому я ничем от них не отличалась.
Проигравшие часто откупались своими подружками. Женщины переходили из рук в руки, и никто не обращал на это внимания. Содержанкам свойственна лояльность. Они готовы пойти с каждым, кто может себе это позволить. Каждый следующий мужчина ничем не отличается от предыдущего. Или все-таки отличается? Я стремилась продать себя как можно дороже. И меня беспокоило, как поведет себя Жан, если проиграется.
Насколько я поняла, по условиям нашего договора он собирался сделать из меня дорогую куртизанку. Все деньги, которые он в меня вложит, вернутся к нему сторицей, когда он начнет продавать мое тело мужчинам, готовым заплатить за это самую высокую цену. Но я провела под его крышей уже четыре месяца, а он так и не допустил никого к объекту своих вложений. Я и в самом деле была хороша. Граф Жан заботился обо мне днем и ночью, и всем, что я тогда имела, я была обязана ему.
Но в первый день января, выплачивая мне содержание, граф Жан сказал:
– За пять тысяч ливров в месяц тебе следовало бы не просто задирать сорочку. – Он бросил на постель крохотную тряпочку: – Надень вот это. Сегодня я хочу, чтобы ты сдавала нам карты. Они будут смотреть на тебя, а не в карты, и проиграются в пух и прах.
Медовый месяц кончился. Я не предполагала, что моногамия будет частью сделки, но не думала, что граф Жан будет требовать, чтобы я делала что-то помимо ублажения мужчин в постели, дабы отработать свое содержание. Я обожала себя, восхищалась своей красотой, и такое грубое торгашеское применение моих прелестей оскорбило меня.
Я сделала все, как просил Жак. С обольстительной улыбкой я наклонилась над столом, обнажив грудь, и сдала карты, как он учил – с низа колоды. Но я сделала так, чтобы плохая карта, которую он заготовил для своих друзей, досталась ему и меня мог купить любой, кто был способен заплатить столько, сколько я стою. Я нашла несколько покупателей за тысячу ливров в час. Граф Жан оказался таким же рабовладельцем, как и остальные. А я, как и их любовницы, – неблагодарной сучкой.
Адольф, четырнадцатилетний сын Жана, в начале весны приехал погостить у нас. Он был очень похож на отца, но разительно отличался от него в плане темперамента: впечатлительный, искренний, милый, любознательный мальчик. Он очень любил читать. Мне было обидно, что Жан не ценит мой ум хотя бы вполовину так, как тело, и я истосковалась по интеллектуальному общению. Я дала Адольфу почитать «Новую Элоизу». Книга восхитила его не меньше, чем меня, и мы часами обсуждали ее. Вместе мы прочитали «Кандиду».
Однажды граф Жан где-то кутил, и я заметила, что Адольф смотрит на меня как на женщину. На мой вопрос, о чем он думает, он ответил, что любит меня. Мальчик был очень мил, я – порочна, к тому же мне хотелось отомстить Жану, и я, поднеся губы к его уху, прошептала: «Хочешь со мной в постель?»
У юного Адольфа был небольшой опыт близкого общения с женщинами, но в отличие от большинства мальчиков он не торопился кончить. Он касался меня так, словно я была каким-то небесным созданием. Его наслаждение доставляло удовольствие и мне. Он не был гордым и с готовностью следовал моим инструкциям, позволяя мне задавать ритм. В конце концов мы достигли момента наивысшего наслаждения и слились в единое целое.
Вкусив то, что я могла подарить ему, Адольф воспылал ко мне страстью и сердцем, и душой. Он не мог отвести от меня глаз. Он любил меня даже сильнее, чем я любила себя. Я наслаждалась своим правом на его безоглядную преданность, ничуть не сомневаясь в нем. Я приглашала его к себе всякий раз, когда граф уезжал. Адольф боялся, что отец может вернуться неожиданно, но я успокаивала его, говоря, что привычки Жана я изучила намного лучше, чем он. А сама всеми силами своей злобной души стремилась быть пойманной на месте преступления.
В конце концов граф Жан застал нас вдвоем. Он пришел в ярость. Пригрозив убить нас обоих, он помчался в свою комнату. Неужели за пистолетом? Я часто думала, способен ли этот плут убить человека, но проверять это на себе мне не хотелось. Мы с Адольфом сбежали вниз и заперлись в кладовой. К счастью, у Жана был запас опия, которым он спасался от дурного настроения. Остаток дня он провел в наркотическом оцепенении.
К вечеру граф чуть успокоился. Он дал мне бумажку с адресом и сказал, что это дом герцога Ришелье, старого петуха, с которым я познакомилась у мадам Лагард. Герцог пообещал устроить Адольфа пажом в Версале, и за это я должна была сроком на неделю поступить в его распоряжение.
Я не хотела, чтобы мной торговали, словно животным, и не пошла к Ришелье. Украв у Жана несколько сот ливров, я перебралась в крохотную квартирку на Монмартре. Я думала, что Жан приползет ко мне на коленях, умоляя вернуться к нему, но время шло, а он не появлялся. Через два месяца у меня кончились деньги.
Я раздумывала, не вернуться ли мне к Жану, как вдруг, совершенно неожиданно, ко мне приехала мать. Я не видела ее семь лет.
Мне удалось справиться с обидой на эту женщину, бросившую меня на произвол судьбы. Ребенком я представляла себе взрослых всемогущими существами, способными управлять своей жизнью. Теперь, повзрослев, я понимала, что в жизни все намного сложнее. Может быть, мне даже повезло, что моим воспитанием занимались монахини, а не женщина, которая заботились лишь о себе самой. По крайней мере, я получила достойное образование.
Мама сказала мне, что она ушла от мужа. Раисон сильно пил и безрассудно транжирил деньги. Милосердная сестрица Элен отказала матери в помощи. Ей было больше не к кому пойти. Она узнала, что я живу с графом Жаном на Рю Сен-Юсташ, но, придя туда, узнала, что я съехала. Этот подлец Жан пообещал ей щедро оплачиваемое место кухарки, если ей удастся уговорить меня вернуться.
– Он все еще любит тебя и мечтает, чтобы ты стала любовницей какого-нибудь пэра, – сказала мама. – Но он гордец. К тому же, насколько я поняла, ты сама во всем виновата. Лучше бы тебе вернуться, пока он не передумал.
Деньги для матери все еще были важнее морали. Что ни говори, а яблочко от яблони недалеко падает.
Переступив через свою гордость, я вернулась к графу. Жан тотчас же затащил меня в постель, но он, без сомнения, еще не забыл о нас с Адольфом, а потому прикасался ко мне так, словно я была поврежденным товаром.
– С этого момента, дрянь, – прорычал он, – ты будешь отрабатывать свое содержание. Понятно тебе? У меня есть несколько приятелей, которые не прочь тебе вставить.
В ту же ночь он продал меня мужчине, который предложил наивысшую цену. Герцог Ниверне заплатил Жану тысячу сто пятьдесят ливров за ночь со мной.
Я не могла позволить, чтобы граф Жан до конца своих дней играл первую скрипку. На следующий день я купила мужской костюм и ботинки моего размера и пришла к нему в образе маленького денди. Я заставила его накраситься и одеться в женскую одежду. Бесстыдные игры всегда возбуждали Жана. Когда мы занимались любовью, я была сверху и представляла, что я пронзаю его нутро своим длинным дружком, называла его шлюхой, сукой.
Как бы то ни было, я была рада, что вернулась.
Однажды осенним вечером 1764 года мы с графом посетили восхитительную премьеру в Опере. В антракте все только и говорили что о маркизе де Помпадур. Фаворитка короля так и не выздоровела. Я призналась себе, что мне ничуть не жаль ее, наоборот, я была счастлива. Я так давно завидовала королевской любовнице, считая ее своей соперницей! Я питала большие надежды. Но был ли у меня шанс соблазнить Луи? Смогу ли я добраться до него?
Мне не было нужды посвящать графа Жана в свои честолюбивые планы, ведь мы с ним мыслили одинаково. При всей своей импульсивности и страстности, когда речь шла о деле, он становился настойчивым, осмотрительным и решительным.
– У нас есть всего один шанс, – сказал он. – Нужно дождаться подходящей возможности представить тебя его величеству. За это время ты должна как можно лучше освоить искусство общения с людьми, с которыми встретишься при дворе.
У меня появились новые военные задачи. Деньги приходили быстро, но уходили еще быстрее. В 1765 году мы переехали с Рю Сен-Юсташ на Рю Жюсьен в дом попросторнее. Мне выделили целый этаж: больше пространства, больше уединенности, но и больше обязательств, и граф Жан потребовал, чтобы я помогала ему выполнять их. Днем он все так же развлекался со мной в свое удовольствие, а по ночам сдавал меня все большему количеству мужчин. К тому же я занималась частной практикой с несколькими избранными клиентами. У меня не оставалось ни одной свободной минутки, я ужасно уставала.
С моей помощью мужчины удовлетворяли свои странные пристрастия и инстинкты, что не доставляло мне особого удовольствия. Большинство любовников вызывали у меня отвращение, и мне приходилось, сжав зубы, имитировать игривую похотливость. Непрошеные эмоции я топила в вине и бренди. Из всей вереницы мужчин в моей памяти остался только лорд Марч, английский аристократ и изысканный развратник. Он приходил ко мне в блестящем платье, изящных украшениях и парике тончайшей работы. Со своей стройной фигуркой и накладками в нужных местах он был так похож на женщину, что во мне просыпался мужчина. На чердаке стояла коробка со старой одеждой Адольфа, а тугой атласный бандаж помогал мне скрыть грудь. Приспособлением из слоновой кости с невесть откуда взявшейся мужской силой и напором я овладевала им.
Граф Жан считал, что я сама соблазнила его сына. Я искренне раскаивалась в этом и была готова признать свою вину, лишь бы он восстановил нормальные отцовские отношения с мальчиком. Адольф в то время был в Версале, и Жан пригласил его погостить. Благодаря придворной муштре у мальчика появились хорошие манеры, но душа его сохранила былую наивность и свежесть. Мы не виделись целый год, но он все так же боготворил меня. Его глаза светились любовью, когда мы учтиво поздоровались, не касаясь друг друга. Он сидел с нами и рассказывал о придворных обычаях, законах этикета и протоколе, которым его обучали. В тот вечер граф взял сына с собой кутить к мадам Гурдон.
На следующий день Жан должен был уехать по делам в Компьен. Прежде чем уехать, он предупредил меня:
– Держи свою дыру подальше от моего сына. – В гостиной я увидела Адольфа. Он в волнении мерил комнату шагами.
– Отец рассказал мне, что вы были одной из девочек мадам Гурдон, что вы до сих пор отдаетесь мужчинам за деньги, – сказал он.
Я не пыталась скрыть свой свободный образ жизни от Адольфа, но сказалась жертвой обстоятельств. Мальчик только и мечтал увидеть во мне что-то хорошее. Волнение исчезло без следа, и он присел рядом со мной. В моем присутствии он буквально сиял, я растаяла и сделала первый шаг. После бурных ласк милый мальчик предложил мне выйти за него замуж. Серьезность его намерений тронула меня. По правде говоря, я была недостойна стать его женой. Наибольшее наслаждение мне доставляла именно порочность, безнравственность нашего романа. Разумеется, Адольфу меня не переделать. Зато я смогу развратить его – и уже преуспела в этом. Мысли о добродетелях Адольфа и собственных пороках вывели меня из равновесия, а малодушие не позволяло прямо отказать ему. Мне хотелось показать Адольфу, в какого бессердечного монстра может превратиться его любимая. Ни знаком, ни словом не отреагировав на его предложение, я покинула гостиную. Задыхаясь от любви, он последовал за мной, убеждал, что будет любить меня до конца дней своих. Я заявила, что он раздражает меня.
Адольф извинился за свою дерзость. Резкую перемену моего настроения он принял за проверку истинности своих чувств. Я честно призналась, что не люблю его, что мне было не очень хорошо с ним. Он ушел со слезами на глазах и тотчас же уехал в Версаль. Я ненавидела себя за то, что разбила его сердце.
К весне 1766 года начался дисбаланс между удовольствием и финансами. Каждый день через мои руки проходили тысячи ливров. Мне никогда не хватало денег, и я отдавалась мужчинам, единственным достоинством которых было их финансовое состояние. До этих пор я ни разу не болела венерическими заболеваниями, но в тот год разразилась самая настоящая эпидемия, и я испугалась, что удача может отвернуться от меня.
Однажды вечером, мучимая усталостью, страхом и одиночеством, я рано вернулась домой. Идя по коридору к себе, я заметила, что дверь в комнату графа Жана приоткрыта, а внутри горит светильник. Я пошла к нему, рассчитывая расслабиться в его обществе, но, подойдя ближе, услышала шум. Заглянув в комнату, я увидела, что граф Жан пытается затащить в постель плачущую и сопротивляющуюся Генриетту.
– Прошу вас, месье, отпустите меня, – кричала она. – Теперь я служанка мадам Жанны. Зачем вам опускаться до таких, как я?
Ее протесты не трогали графа Жана. Он с силой бросил ее на кровать и привязал к латунному каркасу одним из шнуров от полога. Убедившись, что она не может двигаться и находится в полной его власти, он задрал ее юбки и бросился на нее. Я слышала, как она приглушенно всхлипывала, пока он удовлетворял свою похоть. Закончив, он спокойно развязал ее и бросил на пол пару франков.
Я не хотела признаваться себе в том, что зрелище Жана, пользующего другую женщину, пробудило во мне ревность. В моем сознании все перепуталось, и я разозлилась на Генриетту. Я видела, что она стала жертвой изнасилования, слышала ее уверения, говорившие о ее преданности мне, но при этом винила ее в том, что она соблазнила Жана.
В тот же день я вызвала ее к себе и выбранила за пятно, которое она оставила на моем зеркале. После нападения девушка и так находилась в растрепанных чувствах, так что довести ее до слез было легче легкого. Я заставила ее выложить всю мою обувь и одежду, а потом вернуть все на место. Я кричала на нее за малейшие оплошности и без всякой причины, я унижала ее и предъявляла чрезмерные, тиранические требования. Не в состоянии осознать всю несправедливость своей ярости, я заявила, что если она не исправится, то окажется на улице.
Но издевательства над Генриеттой не принесли мне удовлетворения. Меня охватило отвращение к самой себе, и, чтобы спастись от него, я решила не останавливаться. Я отправилась к мадам Луизе.
– Рада, что у тебя все хорошо, – сказала она, восхищаясь моим дорогим нарядом и украшениями.
– Я плачу за все это, – ответила я. – Путь к вершине труден и мучителен. И есть одна вещь, без которой мне действительно трудно. Мне не хватает Лорана.
– Да уж, ни одна состоятельная женщина не может обойтись без такой роскоши, как мужчина-лакей, – согласилась она. – Думаю, тебе не составит труда найти себе мальчика.
– Я бы хотела выкупить у тебя Лорана.
– Извини, – ответила она. – Лоран не продается.
– Купить можно все, мадам, – отозвалась я. – Как насчет шести тысяч ливров?
– Лучше десять тысяч.
– Плачу восемь.
Она позвала Лорана. Он, как, впрочем, и всегда, выглядел просто восхитительно. Увидев меня, мальчик затрепетал от радости. Я потрепала его по попке и ущипнула за соски.
– Какой хороший мальчик, – сказала я.
Вернувшись домой, я представила своего нового слугу графу Жану. Он подмигнул мне и кликнул Генриетту, чтобы та поднялась к нему.
Едва оставшись наедине с Лораном, я толкнула его на постель и бросилась на него, кусаясь и царапаясь. Я заявила ему, что с этого самого момента его жизнь превратится в ад. Ответом на мое неистовство было кроткое смирение и восставшая каменная плоть.
Я не перестала ненавидеть себя, но мне, по крайней мере, больше не было одиноко.
Однажды летом 1766 года, в самый разгар магазинной лихорадки на Рю Сен-Онор, ко мне подошла изнуренная женщина – кожа да кости, закутанные в лохмотья. Она сказала, что умирает от голода, что ей нужны лекарства, и попросила у меня денег. Ее вид вызвал у меня дурноту, и я сунула ей двадцать франков, чтобы отделаться, но она продолжала идти за мной, клянча еще. Я не останавливалась, давая ей понять, что разговор окончен, но женщина не отставала. Разозлившись, я приказала Лорану, который нес мои покупки, позвать двух полицейских, стоящих на другой стороне площади.
Те, увидев мой наряд, решили, что я довольно важная дама, и уважительно выслушали мои жалобы.
– Нарушаем общественное спокойствие, да? – обратился один из полицейских к изможденной попрошайке, а второй ударил ее по плечу дубинкой так, что женщина упала в сточную канаву. Она проклинала меня и кричала, что однажды люди, подобные ей, будут господствовать над такими, как я. Полицейский поднял ее, словно тряпичную куклу, и поволок в тюрьму.
Я продолжила поход по магазинам, забыв об этом досадном происшествии, но вечером мои мысли вновь вернулись к нему. У этой бездомной женщины и так проблем хватает, так почему я не дала ей еще несколько ливров, святой отец, сто или даже тысячу? Я трачу значительно больше на совершенно ненужные вещи. Меня мучила совесть, и мучения эти требовали сильного болеутоляющего. Я пила шампанское с бренди, но это только заставляло мои мысли нестись еще быстрее, и призрак женщины с улицы стоял перед моим мысленным взором как живой. Душевное опустошение быстро нашло более простую форму, превратившись в безумный физический голод. Я отправила Лорана в Ле Нюи Нувей, самый дорогой парижский ресторан, наказав принести мне устриц, бифштекс и несколько порций жареной картошки. Сколько бы я ни ела, аппетит не утихал.
Я бросила Лорана на постель, впилась зубами в его плечо, разрывая кожу, и пила его кровь.
Но все было напрасно, святой отец. Ничто не могло изгнать из моей памяти образ бедной нищенки. Остаток ночи я провела в ванной, мучаясь желудком.
Моя мать была для меня почти чужой. Мне было любопытно вновь увидеться с Анной Бекю, пообщаться с ней как одна взрослая женщина с другой. Последний раз мы виделись с ней каждый день, когда мне было семь лет. За это время ее врожденные кулинарные способности расцвели пышным цветом. Она гордилась потрясающими блюдами, которыми потчевала гостей графа Жана. Я восхищалась ее хладнокровием, с которым она сновала по кухне. Она делала несколько дел одновременно, но умудрялась все делать идеально. Однажды я попыталась помочь ей, но обнаружила, что не способна управляться с острыми ножами, горячей печью, кровью и потрохами. Все это было слишком натуральным, а я как-никак была довольно искусной молодой дамой.
Повесе Жану же была чужда подобная манерность. Он любил готовить и часто с королевской непринужденностью составлял Анне компанию в создании очередного кулинарного шедевра. Нередко приглашал ее посидеть с ним. Анна, всю жизнь мечтавшая попасть в высшее общество, наконец-то смогла вкусить этой жизни на Рю Сен-Юсташ и была совершенно счастлива. Она вела оживленные беседы с герцогами, графами, их женами и подружками. Эта женщина только что разменяла четвертый десяток, но до сих пор прекрасно выглядела и осталась порочной кокеткой, охочей до интриг.
В начале 1768 года у Жана начались финансовые проблемы, так как он проиграл несколько пари и ссужал деньгами ненадежных должников, в том числе и меня. У него оставалось несколько военных подрядов, он, разумеется, открыто и бесстыдно обдирал правительство, но сводить концы с концами становилось все труднее.
Николя Рансон приехал к нам, чтобы сообщить Анне о том, что он покончил с бутылкой и азартными играми и теперь пытается расплатиться с долгами. Мать убедила Николя поговорить с Жаном, и скоро отлученный от брачного ложа супруг моей матушки активно эксплуатировал свое служебное положение в штабе начальника хозяйственного снабжения во благо графу Жану, легализуя для него выплаты по счетам на товары еще до их получения.
В мае о недостачах в поставках прослышал премьер-министр герцог де Шуасель. Человек скрупулезный и ярый борец со злоупотреблениями военными средствами, он потребовал провести расследование. Рансон был с позором уволен и приговорен к тюремному заключению за растрату правительственных средств. Премьер-министр грозился отдать под суд и графа Жана, если тот не обеспечит поставки всех недостающих товаров, причем по их истинной стоимости. Мы с Жаном, разумеется, были в долгах по уши. Выполнить условия контракта Жан мог, лишь заложив свое родовое имение в Гаскони.
Премьер-министр имел репутацию галантного дамского угодника, и Жан решил свести меня с Шуаселем.
В июне 1768 года я впервые оказалась в Версале. За ночь до моей встречи с герцогом мы с Жаном побывали на торжестве в малом дворце принца де Ламбаля. После приема мы стояли у входа во дворец, где целая толпа гостей ждала, когда слуги подадут кареты, как вдруг передо мной возник тот самый худощавый прорицатель с лисьим лицом, которого я встретила однажды на берегу Сены и совсем забыла о нем.
– Ты будешь королевой Франции! – сказал он. Я настолько испугалась, увидев его, что не сразу собралась с мыслями. Смысл его слов не доходил до меня. Я толкнула графа Жана, который был занят разговором с какой-то девушкой, но когда я повернулась к незнакомцу, его след простыл. Совсем сбитая с толку, я отвела графа Жана в сторонку и, едва переводя дыхание, все ему рассказала.
– Незадолго до нашего знакомства этот человек подошел ко мне и сказал, что моя жизнь скоро изменится. Так оно и случилось. А теперь он заявил, что я буду королевой Франции.
– Королевой Франции? – переспросил Жан. – Хотел бы я поговорить с этим типом!
Мы сели в карету и объехали все окрестные улочки, но его нигде не было.
Как и после первой встречи с таинственным незнакомцем, во мне боролись страх, удивление, дурные предчувствия и смятение. Быть может, это ангел, но точно так же он может оказаться и дьяволом. Я боялась, что это маньяк, который тайно следит за каждым моим шагом. Но была и еще более ужасная возможность. Вдруг это я сошла с ума? Дети, которые росли в лишениях, часто переносят свои привычки и во взрослую жизнь. Вдруг этот человек был другом моего детства, плодом одинокого воображения?
Я решила, что мудрее всего будет отправиться на свидание с Шуаселем без макияжа и украшений, в простеньком шелковом платье, которое выглядело довольно провинциально, но выгодно подчеркивало мои прелести. В конце концов, не можем же мы роскошествовать, когда наши солдаты не получают еду и лекарства.
Несмотря на свою репутацию, премьер-министр как мужчина вызвал у меня отвращение, но я начала осторожно флиртовать с ним. Умоляя дать Жану еще немного времени, я выгибалась, демонстрируя ему свое богатство. Заклиная пощадить моего отчима, я приоткрыла колени. Но Шуасель либо счел меня малопривлекательной, либо сделал такой вид. Он ясно дал мне понять, что не терпит Жана дю Барри и сделает все, что в его силах, чтобы его и моего отчима бросили за решетку, если убытки не будут возмещены за месяц.
– Был бы я женщиной, – признался он, – именно этим я хотел бы заниматься – торговать собой.
– А если бы я была мужчиной, – ответила я, – я бы хотела быть как ты – парикмахером. Ни один мужчина не может похвастаться такой близостью с женщиной, как тот, кто стрижет ее.
Месье Густав, новый ассистент Леонарда и визажист, тонко чувствовал оттенки цвета и умело накладывал тени. Он продемонстрировал мне несколько образов: нахальная шлюшка, молоденькая кокетка, ангельская невинность, коварный демон и вулкан страсти. Я позаимствовала понемногу от каждого.
Когда похолодало, граф Жан купил мне пальто из шкуры леопарда. Закутавшись в эту восхитительную обновку, я упросила его провезти меня в кабриолете по парижским улицам, чтобы я могла показать себя.
Он водил меня в «Комеди Франсез», в Оперу, на спектакли, на балы, в рестораны, где я общалась с аристократами, богатыми буржуа, их женами и любовницами. Среди знати попадались поистине отвратительные персонажи. Однако при всем их ничтожестве эти люди все же казались мне лучше, чем большинство мужчин, которых мне доводилось встречать у мадам Гурдон. По крайней мере, они были богаты и титулованы.
Граф Жан утверждал, что я должна представлять себя как особу знатного происхождения.
– Мужчины склонны судить о женщинах по их облику, – говорил он. – Я знал родовитых женщин, которых презирали за пресную внешность, тогда как женщины значительно ниже их по статусу, но с изящными чертами лица, женственными формами, в правильных нарядах и надменные пользовались всеобщим уважением.
Несколько ночей в неделю у нас дома, в гостиной, собирались друзья Жана, чтобы поиграть в азартные игры. Он научил меня играть в девятку, баккару и фараона. Мне везло в любви, но не в картах. К счастью, из-за своей расточительности я не была склонна к излишнему риску, стыдясь проигрыша. К тому же общество потных, пьяных, галдящих мужчин было мне не слишком приятно. Большинство игроков приводили с собой девушек и часто оставляли меня с ними. Девушки жаловались, что мужчины их тиранят. Эти сучки кусали руку, которая их кормит! Они похвалялись своими похождениями на стороне. Каждая была уверена, что представляет собой нечто особенное, и претендовала на уникальность. Я не считала, что между нами было что-то общее. Именно поэтому я ничем от них не отличалась.
Проигравшие часто откупались своими подружками. Женщины переходили из рук в руки, и никто не обращал на это внимания. Содержанкам свойственна лояльность. Они готовы пойти с каждым, кто может себе это позволить. Каждый следующий мужчина ничем не отличается от предыдущего. Или все-таки отличается? Я стремилась продать себя как можно дороже. И меня беспокоило, как поведет себя Жан, если проиграется.
Насколько я поняла, по условиям нашего договора он собирался сделать из меня дорогую куртизанку. Все деньги, которые он в меня вложит, вернутся к нему сторицей, когда он начнет продавать мое тело мужчинам, готовым заплатить за это самую высокую цену. Но я провела под его крышей уже четыре месяца, а он так и не допустил никого к объекту своих вложений. Я и в самом деле была хороша. Граф Жан заботился обо мне днем и ночью, и всем, что я тогда имела, я была обязана ему.
Но в первый день января, выплачивая мне содержание, граф Жан сказал:
– За пять тысяч ливров в месяц тебе следовало бы не просто задирать сорочку. – Он бросил на постель крохотную тряпочку: – Надень вот это. Сегодня я хочу, чтобы ты сдавала нам карты. Они будут смотреть на тебя, а не в карты, и проиграются в пух и прах.
Медовый месяц кончился. Я не предполагала, что моногамия будет частью сделки, но не думала, что граф Жан будет требовать, чтобы я делала что-то помимо ублажения мужчин в постели, дабы отработать свое содержание. Я обожала себя, восхищалась своей красотой, и такое грубое торгашеское применение моих прелестей оскорбило меня.
Я сделала все, как просил Жак. С обольстительной улыбкой я наклонилась над столом, обнажив грудь, и сдала карты, как он учил – с низа колоды. Но я сделала так, чтобы плохая карта, которую он заготовил для своих друзей, досталась ему и меня мог купить любой, кто был способен заплатить столько, сколько я стою. Я нашла несколько покупателей за тысячу ливров в час. Граф Жан оказался таким же рабовладельцем, как и остальные. А я, как и их любовницы, – неблагодарной сучкой.
Адольф, четырнадцатилетний сын Жана, в начале весны приехал погостить у нас. Он был очень похож на отца, но разительно отличался от него в плане темперамента: впечатлительный, искренний, милый, любознательный мальчик. Он очень любил читать. Мне было обидно, что Жан не ценит мой ум хотя бы вполовину так, как тело, и я истосковалась по интеллектуальному общению. Я дала Адольфу почитать «Новую Элоизу». Книга восхитила его не меньше, чем меня, и мы часами обсуждали ее. Вместе мы прочитали «Кандиду».
Однажды граф Жан где-то кутил, и я заметила, что Адольф смотрит на меня как на женщину. На мой вопрос, о чем он думает, он ответил, что любит меня. Мальчик был очень мил, я – порочна, к тому же мне хотелось отомстить Жану, и я, поднеся губы к его уху, прошептала: «Хочешь со мной в постель?»
У юного Адольфа был небольшой опыт близкого общения с женщинами, но в отличие от большинства мальчиков он не торопился кончить. Он касался меня так, словно я была каким-то небесным созданием. Его наслаждение доставляло удовольствие и мне. Он не был гордым и с готовностью следовал моим инструкциям, позволяя мне задавать ритм. В конце концов мы достигли момента наивысшего наслаждения и слились в единое целое.
Вкусив то, что я могла подарить ему, Адольф воспылал ко мне страстью и сердцем, и душой. Он не мог отвести от меня глаз. Он любил меня даже сильнее, чем я любила себя. Я наслаждалась своим правом на его безоглядную преданность, ничуть не сомневаясь в нем. Я приглашала его к себе всякий раз, когда граф уезжал. Адольф боялся, что отец может вернуться неожиданно, но я успокаивала его, говоря, что привычки Жана я изучила намного лучше, чем он. А сама всеми силами своей злобной души стремилась быть пойманной на месте преступления.
В конце концов граф Жан застал нас вдвоем. Он пришел в ярость. Пригрозив убить нас обоих, он помчался в свою комнату. Неужели за пистолетом? Я часто думала, способен ли этот плут убить человека, но проверять это на себе мне не хотелось. Мы с Адольфом сбежали вниз и заперлись в кладовой. К счастью, у Жана был запас опия, которым он спасался от дурного настроения. Остаток дня он провел в наркотическом оцепенении.
К вечеру граф чуть успокоился. Он дал мне бумажку с адресом и сказал, что это дом герцога Ришелье, старого петуха, с которым я познакомилась у мадам Лагард. Герцог пообещал устроить Адольфа пажом в Версале, и за это я должна была сроком на неделю поступить в его распоряжение.
Я не хотела, чтобы мной торговали, словно животным, и не пошла к Ришелье. Украв у Жана несколько сот ливров, я перебралась в крохотную квартирку на Монмартре. Я думала, что Жан приползет ко мне на коленях, умоляя вернуться к нему, но время шло, а он не появлялся. Через два месяца у меня кончились деньги.
Я раздумывала, не вернуться ли мне к Жану, как вдруг, совершенно неожиданно, ко мне приехала мать. Я не видела ее семь лет.
Мне удалось справиться с обидой на эту женщину, бросившую меня на произвол судьбы. Ребенком я представляла себе взрослых всемогущими существами, способными управлять своей жизнью. Теперь, повзрослев, я понимала, что в жизни все намного сложнее. Может быть, мне даже повезло, что моим воспитанием занимались монахини, а не женщина, которая заботились лишь о себе самой. По крайней мере, я получила достойное образование.
Мама сказала мне, что она ушла от мужа. Раисон сильно пил и безрассудно транжирил деньги. Милосердная сестрица Элен отказала матери в помощи. Ей было больше не к кому пойти. Она узнала, что я живу с графом Жаном на Рю Сен-Юсташ, но, придя туда, узнала, что я съехала. Этот подлец Жан пообещал ей щедро оплачиваемое место кухарки, если ей удастся уговорить меня вернуться.
– Он все еще любит тебя и мечтает, чтобы ты стала любовницей какого-нибудь пэра, – сказала мама. – Но он гордец. К тому же, насколько я поняла, ты сама во всем виновата. Лучше бы тебе вернуться, пока он не передумал.
Деньги для матери все еще были важнее морали. Что ни говори, а яблочко от яблони недалеко падает.
Переступив через свою гордость, я вернулась к графу. Жан тотчас же затащил меня в постель, но он, без сомнения, еще не забыл о нас с Адольфом, а потому прикасался ко мне так, словно я была поврежденным товаром.
– С этого момента, дрянь, – прорычал он, – ты будешь отрабатывать свое содержание. Понятно тебе? У меня есть несколько приятелей, которые не прочь тебе вставить.
В ту же ночь он продал меня мужчине, который предложил наивысшую цену. Герцог Ниверне заплатил Жану тысячу сто пятьдесят ливров за ночь со мной.
Я не могла позволить, чтобы граф Жан до конца своих дней играл первую скрипку. На следующий день я купила мужской костюм и ботинки моего размера и пришла к нему в образе маленького денди. Я заставила его накраситься и одеться в женскую одежду. Бесстыдные игры всегда возбуждали Жана. Когда мы занимались любовью, я была сверху и представляла, что я пронзаю его нутро своим длинным дружком, называла его шлюхой, сукой.
Как бы то ни было, я была рада, что вернулась.
Однажды осенним вечером 1764 года мы с графом посетили восхитительную премьеру в Опере. В антракте все только и говорили что о маркизе де Помпадур. Фаворитка короля так и не выздоровела. Я призналась себе, что мне ничуть не жаль ее, наоборот, я была счастлива. Я так давно завидовала королевской любовнице, считая ее своей соперницей! Я питала большие надежды. Но был ли у меня шанс соблазнить Луи? Смогу ли я добраться до него?
Мне не было нужды посвящать графа Жана в свои честолюбивые планы, ведь мы с ним мыслили одинаково. При всей своей импульсивности и страстности, когда речь шла о деле, он становился настойчивым, осмотрительным и решительным.
– У нас есть всего один шанс, – сказал он. – Нужно дождаться подходящей возможности представить тебя его величеству. За это время ты должна как можно лучше освоить искусство общения с людьми, с которыми встретишься при дворе.
У меня появились новые военные задачи. Деньги приходили быстро, но уходили еще быстрее. В 1765 году мы переехали с Рю Сен-Юсташ на Рю Жюсьен в дом попросторнее. Мне выделили целый этаж: больше пространства, больше уединенности, но и больше обязательств, и граф Жан потребовал, чтобы я помогала ему выполнять их. Днем он все так же развлекался со мной в свое удовольствие, а по ночам сдавал меня все большему количеству мужчин. К тому же я занималась частной практикой с несколькими избранными клиентами. У меня не оставалось ни одной свободной минутки, я ужасно уставала.
С моей помощью мужчины удовлетворяли свои странные пристрастия и инстинкты, что не доставляло мне особого удовольствия. Большинство любовников вызывали у меня отвращение, и мне приходилось, сжав зубы, имитировать игривую похотливость. Непрошеные эмоции я топила в вине и бренди. Из всей вереницы мужчин в моей памяти остался только лорд Марч, английский аристократ и изысканный развратник. Он приходил ко мне в блестящем платье, изящных украшениях и парике тончайшей работы. Со своей стройной фигуркой и накладками в нужных местах он был так похож на женщину, что во мне просыпался мужчина. На чердаке стояла коробка со старой одеждой Адольфа, а тугой атласный бандаж помогал мне скрыть грудь. Приспособлением из слоновой кости с невесть откуда взявшейся мужской силой и напором я овладевала им.
Граф Жан считал, что я сама соблазнила его сына. Я искренне раскаивалась в этом и была готова признать свою вину, лишь бы он восстановил нормальные отцовские отношения с мальчиком. Адольф в то время был в Версале, и Жан пригласил его погостить. Благодаря придворной муштре у мальчика появились хорошие манеры, но душа его сохранила былую наивность и свежесть. Мы не виделись целый год, но он все так же боготворил меня. Его глаза светились любовью, когда мы учтиво поздоровались, не касаясь друг друга. Он сидел с нами и рассказывал о придворных обычаях, законах этикета и протоколе, которым его обучали. В тот вечер граф взял сына с собой кутить к мадам Гурдон.
На следующий день Жан должен был уехать по делам в Компьен. Прежде чем уехать, он предупредил меня:
– Держи свою дыру подальше от моего сына. – В гостиной я увидела Адольфа. Он в волнении мерил комнату шагами.
– Отец рассказал мне, что вы были одной из девочек мадам Гурдон, что вы до сих пор отдаетесь мужчинам за деньги, – сказал он.
Я не пыталась скрыть свой свободный образ жизни от Адольфа, но сказалась жертвой обстоятельств. Мальчик только и мечтал увидеть во мне что-то хорошее. Волнение исчезло без следа, и он присел рядом со мной. В моем присутствии он буквально сиял, я растаяла и сделала первый шаг. После бурных ласк милый мальчик предложил мне выйти за него замуж. Серьезность его намерений тронула меня. По правде говоря, я была недостойна стать его женой. Наибольшее наслаждение мне доставляла именно порочность, безнравственность нашего романа. Разумеется, Адольфу меня не переделать. Зато я смогу развратить его – и уже преуспела в этом. Мысли о добродетелях Адольфа и собственных пороках вывели меня из равновесия, а малодушие не позволяло прямо отказать ему. Мне хотелось показать Адольфу, в какого бессердечного монстра может превратиться его любимая. Ни знаком, ни словом не отреагировав на его предложение, я покинула гостиную. Задыхаясь от любви, он последовал за мной, убеждал, что будет любить меня до конца дней своих. Я заявила, что он раздражает меня.
Адольф извинился за свою дерзость. Резкую перемену моего настроения он принял за проверку истинности своих чувств. Я честно призналась, что не люблю его, что мне было не очень хорошо с ним. Он ушел со слезами на глазах и тотчас же уехал в Версаль. Я ненавидела себя за то, что разбила его сердце.
К весне 1766 года начался дисбаланс между удовольствием и финансами. Каждый день через мои руки проходили тысячи ливров. Мне никогда не хватало денег, и я отдавалась мужчинам, единственным достоинством которых было их финансовое состояние. До этих пор я ни разу не болела венерическими заболеваниями, но в тот год разразилась самая настоящая эпидемия, и я испугалась, что удача может отвернуться от меня.
Однажды вечером, мучимая усталостью, страхом и одиночеством, я рано вернулась домой. Идя по коридору к себе, я заметила, что дверь в комнату графа Жана приоткрыта, а внутри горит светильник. Я пошла к нему, рассчитывая расслабиться в его обществе, но, подойдя ближе, услышала шум. Заглянув в комнату, я увидела, что граф Жан пытается затащить в постель плачущую и сопротивляющуюся Генриетту.
– Прошу вас, месье, отпустите меня, – кричала она. – Теперь я служанка мадам Жанны. Зачем вам опускаться до таких, как я?
Ее протесты не трогали графа Жана. Он с силой бросил ее на кровать и привязал к латунному каркасу одним из шнуров от полога. Убедившись, что она не может двигаться и находится в полной его власти, он задрал ее юбки и бросился на нее. Я слышала, как она приглушенно всхлипывала, пока он удовлетворял свою похоть. Закончив, он спокойно развязал ее и бросил на пол пару франков.
Я не хотела признаваться себе в том, что зрелище Жана, пользующего другую женщину, пробудило во мне ревность. В моем сознании все перепуталось, и я разозлилась на Генриетту. Я видела, что она стала жертвой изнасилования, слышала ее уверения, говорившие о ее преданности мне, но при этом винила ее в том, что она соблазнила Жана.
В тот же день я вызвала ее к себе и выбранила за пятно, которое она оставила на моем зеркале. После нападения девушка и так находилась в растрепанных чувствах, так что довести ее до слез было легче легкого. Я заставила ее выложить всю мою обувь и одежду, а потом вернуть все на место. Я кричала на нее за малейшие оплошности и без всякой причины, я унижала ее и предъявляла чрезмерные, тиранические требования. Не в состоянии осознать всю несправедливость своей ярости, я заявила, что если она не исправится, то окажется на улице.
Но издевательства над Генриеттой не принесли мне удовлетворения. Меня охватило отвращение к самой себе, и, чтобы спастись от него, я решила не останавливаться. Я отправилась к мадам Луизе.
– Рада, что у тебя все хорошо, – сказала она, восхищаясь моим дорогим нарядом и украшениями.
– Я плачу за все это, – ответила я. – Путь к вершине труден и мучителен. И есть одна вещь, без которой мне действительно трудно. Мне не хватает Лорана.
– Да уж, ни одна состоятельная женщина не может обойтись без такой роскоши, как мужчина-лакей, – согласилась она. – Думаю, тебе не составит труда найти себе мальчика.
– Я бы хотела выкупить у тебя Лорана.
– Извини, – ответила она. – Лоран не продается.
– Купить можно все, мадам, – отозвалась я. – Как насчет шести тысяч ливров?
– Лучше десять тысяч.
– Плачу восемь.
Она позвала Лорана. Он, как, впрочем, и всегда, выглядел просто восхитительно. Увидев меня, мальчик затрепетал от радости. Я потрепала его по попке и ущипнула за соски.
– Какой хороший мальчик, – сказала я.
Вернувшись домой, я представила своего нового слугу графу Жану. Он подмигнул мне и кликнул Генриетту, чтобы та поднялась к нему.
Едва оставшись наедине с Лораном, я толкнула его на постель и бросилась на него, кусаясь и царапаясь. Я заявила ему, что с этого самого момента его жизнь превратится в ад. Ответом на мое неистовство было кроткое смирение и восставшая каменная плоть.
Я не перестала ненавидеть себя, но мне, по крайней мере, больше не было одиноко.
Однажды летом 1766 года, в самый разгар магазинной лихорадки на Рю Сен-Онор, ко мне подошла изнуренная женщина – кожа да кости, закутанные в лохмотья. Она сказала, что умирает от голода, что ей нужны лекарства, и попросила у меня денег. Ее вид вызвал у меня дурноту, и я сунула ей двадцать франков, чтобы отделаться, но она продолжала идти за мной, клянча еще. Я не останавливалась, давая ей понять, что разговор окончен, но женщина не отставала. Разозлившись, я приказала Лорану, который нес мои покупки, позвать двух полицейских, стоящих на другой стороне площади.
Те, увидев мой наряд, решили, что я довольно важная дама, и уважительно выслушали мои жалобы.
– Нарушаем общественное спокойствие, да? – обратился один из полицейских к изможденной попрошайке, а второй ударил ее по плечу дубинкой так, что женщина упала в сточную канаву. Она проклинала меня и кричала, что однажды люди, подобные ей, будут господствовать над такими, как я. Полицейский поднял ее, словно тряпичную куклу, и поволок в тюрьму.
Я продолжила поход по магазинам, забыв об этом досадном происшествии, но вечером мои мысли вновь вернулись к нему. У этой бездомной женщины и так проблем хватает, так почему я не дала ей еще несколько ливров, святой отец, сто или даже тысячу? Я трачу значительно больше на совершенно ненужные вещи. Меня мучила совесть, и мучения эти требовали сильного болеутоляющего. Я пила шампанское с бренди, но это только заставляло мои мысли нестись еще быстрее, и призрак женщины с улицы стоял перед моим мысленным взором как живой. Душевное опустошение быстро нашло более простую форму, превратившись в безумный физический голод. Я отправила Лорана в Ле Нюи Нувей, самый дорогой парижский ресторан, наказав принести мне устриц, бифштекс и несколько порций жареной картошки. Сколько бы я ни ела, аппетит не утихал.
Я бросила Лорана на постель, впилась зубами в его плечо, разрывая кожу, и пила его кровь.
Но все было напрасно, святой отец. Ничто не могло изгнать из моей памяти образ бедной нищенки. Остаток ночи я провела в ванной, мучаясь желудком.
Моя мать была для меня почти чужой. Мне было любопытно вновь увидеться с Анной Бекю, пообщаться с ней как одна взрослая женщина с другой. Последний раз мы виделись с ней каждый день, когда мне было семь лет. За это время ее врожденные кулинарные способности расцвели пышным цветом. Она гордилась потрясающими блюдами, которыми потчевала гостей графа Жана. Я восхищалась ее хладнокровием, с которым она сновала по кухне. Она делала несколько дел одновременно, но умудрялась все делать идеально. Однажды я попыталась помочь ей, но обнаружила, что не способна управляться с острыми ножами, горячей печью, кровью и потрохами. Все это было слишком натуральным, а я как-никак была довольно искусной молодой дамой.
Повесе Жану же была чужда подобная манерность. Он любил готовить и часто с королевской непринужденностью составлял Анне компанию в создании очередного кулинарного шедевра. Нередко приглашал ее посидеть с ним. Анна, всю жизнь мечтавшая попасть в высшее общество, наконец-то смогла вкусить этой жизни на Рю Сен-Юсташ и была совершенно счастлива. Она вела оживленные беседы с герцогами, графами, их женами и подружками. Эта женщина только что разменяла четвертый десяток, но до сих пор прекрасно выглядела и осталась порочной кокеткой, охочей до интриг.
В начале 1768 года у Жана начались финансовые проблемы, так как он проиграл несколько пари и ссужал деньгами ненадежных должников, в том числе и меня. У него оставалось несколько военных подрядов, он, разумеется, открыто и бесстыдно обдирал правительство, но сводить концы с концами становилось все труднее.
Николя Рансон приехал к нам, чтобы сообщить Анне о том, что он покончил с бутылкой и азартными играми и теперь пытается расплатиться с долгами. Мать убедила Николя поговорить с Жаном, и скоро отлученный от брачного ложа супруг моей матушки активно эксплуатировал свое служебное положение в штабе начальника хозяйственного снабжения во благо графу Жану, легализуя для него выплаты по счетам на товары еще до их получения.
В мае о недостачах в поставках прослышал премьер-министр герцог де Шуасель. Человек скрупулезный и ярый борец со злоупотреблениями военными средствами, он потребовал провести расследование. Рансон был с позором уволен и приговорен к тюремному заключению за растрату правительственных средств. Премьер-министр грозился отдать под суд и графа Жана, если тот не обеспечит поставки всех недостающих товаров, причем по их истинной стоимости. Мы с Жаном, разумеется, были в долгах по уши. Выполнить условия контракта Жан мог, лишь заложив свое родовое имение в Гаскони.
Премьер-министр имел репутацию галантного дамского угодника, и Жан решил свести меня с Шуаселем.
В июне 1768 года я впервые оказалась в Версале. За ночь до моей встречи с герцогом мы с Жаном побывали на торжестве в малом дворце принца де Ламбаля. После приема мы стояли у входа во дворец, где целая толпа гостей ждала, когда слуги подадут кареты, как вдруг передо мной возник тот самый худощавый прорицатель с лисьим лицом, которого я встретила однажды на берегу Сены и совсем забыла о нем.
– Ты будешь королевой Франции! – сказал он. Я настолько испугалась, увидев его, что не сразу собралась с мыслями. Смысл его слов не доходил до меня. Я толкнула графа Жана, который был занят разговором с какой-то девушкой, но когда я повернулась к незнакомцу, его след простыл. Совсем сбитая с толку, я отвела графа Жана в сторонку и, едва переводя дыхание, все ему рассказала.
– Незадолго до нашего знакомства этот человек подошел ко мне и сказал, что моя жизнь скоро изменится. Так оно и случилось. А теперь он заявил, что я буду королевой Франции.
– Королевой Франции? – переспросил Жан. – Хотел бы я поговорить с этим типом!
Мы сели в карету и объехали все окрестные улочки, но его нигде не было.
Как и после первой встречи с таинственным незнакомцем, во мне боролись страх, удивление, дурные предчувствия и смятение. Быть может, это ангел, но точно так же он может оказаться и дьяволом. Я боялась, что это маньяк, который тайно следит за каждым моим шагом. Но была и еще более ужасная возможность. Вдруг это я сошла с ума? Дети, которые росли в лишениях, часто переносят свои привычки и во взрослую жизнь. Вдруг этот человек был другом моего детства, плодом одинокого воображения?
Я решила, что мудрее всего будет отправиться на свидание с Шуаселем без макияжа и украшений, в простеньком шелковом платье, которое выглядело довольно провинциально, но выгодно подчеркивало мои прелести. В конце концов, не можем же мы роскошествовать, когда наши солдаты не получают еду и лекарства.
Несмотря на свою репутацию, премьер-министр как мужчина вызвал у меня отвращение, но я начала осторожно флиртовать с ним. Умоляя дать Жану еще немного времени, я выгибалась, демонстрируя ему свое богатство. Заклиная пощадить моего отчима, я приоткрыла колени. Но Шуасель либо счел меня малопривлекательной, либо сделал такой вид. Он ясно дал мне понять, что не терпит Жана дю Барри и сделает все, что в его силах, чтобы его и моего отчима бросили за решетку, если убытки не будут возмещены за месяц.