Страница:
…камера отлетает, словно в испуге, свет меркнет, позволяя различить детали; мужчина раскидывает руки, резко выгибается назад. Плещет грива, видна грудь, лишенная сосков, с чужим расположением мускулов…
The end.
Никаких стандартных ракурсов, кадров-ассоциаций, привычных с детства: ни оскала, ни вылетающих из пальцев когтей, ни классической позы — на корточках, с метательными ножами.
Всего лишь часть красоты мира.
Крик поднялся страшный.
Правду сказать, даже сам этот козырный прием был обкатан рекламщиками лет пять назад. Тогда вышел ролик, в котором две горничные, зажав зубами булавки, помогали европейской аристократке девятнадцатого века облачаться в церемониальное платье. Лица дамы камера не показывала. Золоченый подол, обнаженные плечи (сзади и чуть сверху), жемчужные нити в кудрях, край ожерелья — алмазный блик… Когда горничные заканчивали и поднимались с колен — дама оборачивалась.
Анкайи. Три пары ключичных выступов в декольте старинного человеческого платья. И слоган: «Выйди на новый уровень!» — ролик рекламировал следующее поколение процессоров. После выходили и другие клипы в том же духе.
Но здесь дела обстояли серьезней.
Намного.
Великая война закончилась, по документам, лишь вместе с тотальным истреблением противника. Сама материнская планета расы, Ррит Кадара, была уничтожена: распалась на части под огнем обезумевших от ненависти землян. Знаменитые кадры этого пира гибели видел каждый.
Среди сотен номерных планет затерялся промышленный мир AMR-88/2. Чуть позже, став популярным среди экстремалов-туристов, он получил имя.
Фронтир.
На Фронтире добывали нектар местных цветов, который использовался в косметологии, фармацевтике и парфюмерии. Очень ценное вещество. Кемайл.
Недолгое противостояние с анкайи, подарившее человечеству лучшую, самую прекрасную из колоний Ареала, не удостоилось названия Второй космической войны.
Во Вторую космическую люди снова сражались с ррит.
— Об этом? — переспросила Лилен и пожала плечами. — Ну и что? Их и во второй раз всех не перебили. И Кадара цела. Каждый пень знает. При чем тут я и Майк?
— Ты действительно не понимаешь? — настороженно спросил отец. В глазах его промелькнуло сначала недоверие, потом сомнение в умственных способностях дочери, и Лилен разозлилась. — На Терре-без-номера нет серьезной киностудии.
Лилен шумно выдохнула.
— Папа, — сказала она. — Не говори загадками. Я тебя прошу.
Дитрих удрученно отвел взгляд. На скулах проступили желваки; Лилен почти испугалась, увидев, как отец стягивает с запястий браслеты. Самый плохой знак из всех.
— Марлен, — ровно сказал он. — Я понимаю, что для юной девушки противоестественно интересоваться политикой. И все-таки немного следует. Как взрослому человеку.
— Я всегда читаю новости. Когда проверяю почту.
— Ты читаешь заголовки, — уточнил отец.
Лилен дернула углом рта, но возражать не взялась.
— Ты представляешь себе, что сейчас происходит?
— Пап, я отвечу, когда пойму, о чем ты.
— Отлично, вот тебе конкретный вопрос: куда и зачем улетел Игорь?
— На Урал, — машинально ответила Лилен. — По делам, — и замолчала надолго. — Хорошо, — наконец, созналась она. — Не знаю и не представляю.
— Отлично, — сказал Дитрих, хотя по его лицу легко читалось, что «отлично» здесь совсем не значит «хорошо». — Тогда тебе придется просто поверить. Поверишь папе, Марлен?
Лилен с шумом выдохнула. Янина засмеялась, негромко и ласково.
— Кофе будете?
Муж и дочь одновременно кивнули, неотрывно глядя друг на друга одинаковыми глазами.
Лилен смотрела. Растрепанное живое солнце небрежно стекало на плечи; облегающие джинсы и короткий топ подчеркивали фигуру. В карих глазах вспыхивали золотые искры: теплый камень авантюрин. Дитрих Вольф, мастер по работе с биологическим оружием, подумал, что мало кто умеет так смотреть. Странноватое, хотя и привычное чувство: подняты другие, бесплотные веки, смотрит она не столько хрусталиком, роговицей, нервом, сколько собой, всей, от макушки до пальцев ног, и внимательный взгляд похож на обволакивающее облако.
Так смотрят женщины нукт.
Они сели пить кофе и сжевали по два крекера, прежде чем Дитрих заговорил. Лилен успела настроиться на отцовскую волну, и могла читать то, что было под словами.
— Сейчас не самое мирное время, — сказал отец. — Правда, видно это далеко не всем. Землетрясение началось, или вот-вот начнется, но до появления цунами должно пройти еще некоторое время.
— Папа, не говори загадками. Я же просила.
— Я и не говорю.
То-что-под-словами выглянуло на миг ярко и неприкрыто — и у Лилен по коже подрал мороз. Конечно, она знала, она и прежде сталкивалась, и находила романтичным… шрамы на маминых руках, белые полосы на броне Малыша; бесчисленные фильмы и книги, и старые песни, голоса тех, кто давно умер, оставив одну горделиво-светлую славу…
— Папа… — шепнула она, морщась. — Ну все-таки не настолько…
— Ты меня знаешь, Марлен, я оптимист.
— Ну… пап, это ты так думаешь. Это тебе так кажется, но не значит, что так оно и есть!
— Лили, я не помню, чтобы твой папа когда-нибудь ошибался.
— Мам, и ты туда же!
Янина медленно моргнула.
— Он может чего-то не знать, — по-прежнему неторопливо продолжала она. Дитрих поднял бровь. — Но по части того, что кажется, у него дар.
— О-кей, — деловито сказала Лилен. — А вы что-нибудь знаете или вам только кажется?
— Игорь улетел на Седьмую Терру. Возможно, скоро там будет второй питомник.
Лилен сглотнула.
Макферсон вернулся часа через три, веселый и довольный. В поисках карты памяти к камере миддл-профи класса пришлось обегать весь поселок, но нужная все же сыскалась. «Хорошо, что я взял эту, а не хай-профи, — смеялся он, — к ней бы точно ничего не было».
Лилен молчала и улыбалась, разглядывая траву. Майк вскинул камеру, огляделся, и родители как один покосились на него с уважением.
— А можно? — трепетно спросил Майк.
Дитрих щелкнул пальцами — так картинно, что Макферсон засмеялся. «Вот же тьфу, — подумала Лилен, — а говорят еще, что отцы не любят парней их дочек…»
Сверхновая звезда и надежда высокого кино Майкл Макферсон был чуть выше среднего роста, худ, лопоух и мышиноволос. Вместо того чтобы сходить к специалисту и выправить уши, он предпочитал носить шевелюру до плеч. Уши сквозь негустые волосы все равно торчали, что смотрелось еще хуже. Лилен, как ни пыталась, не могла понять, почему Майк, обладающий безупречным вкусом в отношении кадрирования, мизансцены, цвета, жеста, освещения и тому подобного, настолько бестолково распоряжается собственной внешностью. Постригся бы в ёжик и носил цепи, как папа — вышел бы нормальный творческий человек.
На плечо Янине забрался двухнедельный ящеренок. Поднял голову, пискнул. Макферсон восторженно открыл рот.
— Ну, это же несерьезно, — сказала та. — Хотите, проводим вас в джунгли, вы там сможете снять их почти в естественных условиях.
Майк вежливо засмеялся.
— Местра Вольф, знаете, один мой коллега уже снял короткометражку о нуктах. На их родной планете. Так что насчет естественных условий вы меня не обманете…
Лилен не без злорадства следила, как сменялись выражения на отцовском лице, пока Дитрих не овладел собой. Какое-то время папа определенно собирался сказать все, что думает о режиссерской братии. Планета-то засекречена, и если на нее сумели попасть какие-то молодые психи, то более серьезные и потенциально опасные путешественники тем более сумеют.
Лилен и этот фильм видела. Не стала рассказывать о нем родителям. Хороший фильм; правда, скорее, документальная запись. Высший шик — без подрисовки, без эффектов, минимум монтажа. Майк тихо завидовал: сам он обычно брал искусством и работой, такого материала у него не было.
…свет лиловой звезды отфильтрован завесой никогда не рассеивающихся туч; в атмосферном щите бушует чудовищная гроза. Жирные, жидкие, словно ленивые молнии опадают и растекаются по земле. Лиловый, коричневый, серый; известняк, туман, камни. Яркий голубоватый свет электричества. Призрачное солнце растворено в тучах.
Гром шевелится в воздухе. На горизонте извергается гряда вулканов, черные дымы огромными столбами уходят в небо, смешиваясь с облаками, и даже отсюда видно, что лава заливает склоны сплошь, как ковром, — горы светятся ясно-огненным.
По обожженной степи, устланной плотным туманом, летит прайд. Дикие драконы огромны; чуть жутковаты домашние, страшны боевые, но это точно сама смерть, летящая к цели. Врезаются в почву мощные лапы, поблескивает броня, покачиваются острия естественных лезвий на боках, лапах, морде… В Первую Космическую диких использовали как живые мины.
Они мчатся за кем-то — на одних задних лапах, — от носа до кончика хвоста прямая горизонтальная линия, идеальный баланс. Длинные хвосты служат рулями. Несмотря на гигантские размеры и огромную силу тяжести, эти ящеры легки и почти изящны, намного превосходя тех, что топтали когда-то Землю. Они как нелетающие птицы…
…уносятся, и переводишь дыхание.
Макферсон снимал Малыша. Тот валялся на спине, смешно растопырив лапы, и блаженствовал — хозяйка чесала ему шею. Сородичи, любопытствуя, разом собрались со всей округи, словно только съемок и ждали.
Может, и ждали. Нукты распознают свое отражение в зеркале и свой вид на экране. Если им объяснить, конечно.
Будучи, как ни крути, психологом, пусть и социальным, Лилен не могла понять, почему их не считают разумной расой.
— Янина, — спросила Анжела, когда Дитрих увел юную парочку в лес, — почему?
— Я сегодня снова видела, — тихо ответила та. — Старый секвойид рядом со скалами. Помнишь? Там самая нижняя ветка — около пяти метров над землей. Она спрыгнула с нее и побежала. Даже дыхания не перевела.
— Почему это тебя так беспокоит?
— Я не хочу, чтобы она хоть чем-то отличалась от нормальных людей.
— Не «нормальных», — сказала Анжела. — Обычных. Она выросла в питомнике. У нее с младенчества такая физическая подготовка, что десантникам не снилось. Она идеально здорова. Это прекрасно, Яна, и ты совершенно зря сходишь с ума. У меня ни Сашка, ни Улянка тоже не болеют ничем страшнее насморков и расстройств желудка, и я, наверно, плохая мать, но очень этому радуюсь. Яна, это же лучше, чем как у Эстер…
— Где они?
— Кто?
— Эстер и Томми.
— Уже прилетели. Наверное, я на днях съезжу навестить. — Анжела помолчала и добавила с горечью. — Я ведь ей говорила. Приглашала. Поживи на Земле-Два, пока ребенок не родится, вдруг с синдромом Мура будет? Пятая Терра по статистике хуже всего. Сглазила…
— Ты ей не напоминай, — посоветовала Янина. — Лучше напомни, что шанс есть.
— Само собой… так что, Яна, не сетуй: ты счастливая мать.
— Анжель… — Янина сначала только посмотрела ей в глаза, потом вспомнила о чем-то и подняла брови. Врач-ксенолог питомника грустно подумала, что даже два десятка лет с полным комплектом нервов и мышц и не приучили подругу пользоваться мимикой. — Никто никогда не подозревал, что ты генетически модифицирована… Да и не о здоровье я.
— А о чем? — нарочито удивленно спросила Анжела.
— Ты знаешь. Это началось только в переходном возрасте. Я боюсь.
— Что она снесет яйцо? — сыронизировала Анжела.
— Нет, — тихо проговорила Янина. — Мы с Дитом всегда старались, чтобы она как можно меньше общалась с нуктами. А она лезет и лезет к ним…
— Ты хочешь, чтобы она не лезла к нуктам? Яна, кто ее мать и кто отец?!
Та вздохнула.
— Я не хочу, чтобы она долго оставалась в питомнике. Пусть снимается в кино. Пусть работает на Земле, на Урале, где угодно, чтобы ее занимало дело. Общение с нуктами развивает человеку лишние способности. Ты видела, как она утихомиривает Улянку? Ты полночи промучаешься, а Лили пошепчет чего-то, и она уже спит.
Анжела засмеялась.
— Да я только рада. Об одном жалею: сама так не могу.
— Анжель…
Малыш, поняв, что больше его никто тормошить не станет, поднялся, отряхнулся и подошел к женщинам. Янина опустила ладонь ему на темя. Хвост Малыша заключил подругу в сплошное кольцо.
— Она водит как Кесума, — неожиданно сказала экстрим-оператор. — Даже лучше. Но Кесума училась этому много лет. Потом много лет летала. Кесума участвовала в боях, от ее летной техники зависела ее жизнь. Лили год назад получила права!
— У нее талант. Яна, я тебя не успокаиваю. Я правда думаю, что ты преувеличиваешь. Сравни Сашку с любым его сверстником — да он же бык, мужик, таких подростков не бывает! И я думаю, что он тоже может вот так спрыгнуть с дерева.
— У него нормальная скорость реакции.
— Ему всего пятнадцать. И матери прайдов не впускали его спать в гнездо.
Янина опустила веки.
— Вот это хуже всего.
Лицо Анжелы мгновенно стало серьезным, почти сумрачным.
— Яна, ты ведь и сама… — она замялась, — и твоя дочь… Почему ты отказываешь Лили в способности…
— Отказать Лили в способности нельзя, — сухо сказала Янина. — Но я слишком хорошо понимаю, что она означает.
Майк лучился счастьем. Даже стертые в кровь ноги и расцарапанное колючками лицо не портили ему настроения. Зато настроение портилось у Лилен: неумение парня ходить джунглями ее убивало. Сама она едва не прыгала по веткам, нукты с энтузиазмом помогали, и половину свежекупленной майковой мнемокарты занимала Лили Марлен, Диана-охотница, Фрейя в компании сотни Фафниров, юная Кали со сворой адских собак.
Макферсон сравнивал ее и еще с кем-то. Но об этих духах и божествах на лекциях по культурологии не читали, и языколомных имен Лилен не запомнила. Майк приходил в бешеный восторг, вспоминая новые мифы, озвучивал громогласно, чуть не захлебываясь. Лилен делала постное лицо, но минуту спустя забывала о том, что собралась дуться. Приятно, конечно. И все-таки лучше б не надо.
Ей неожиданно пришлось решать все и за всех.
«Мы твои родители, — тихо, очень ровно сказала мама. — Мы всегда на твоей стороне».
Что-то в этих словах звучало странное. Стальное.
Не семейное.
Сторона, которую принимают мастера биологического оружия…
«Если ты действительно хочешь быть актрисой… боюсь, другой режиссер Уралфильма не предложит тебе контракта. Тебе придется пытать счастья на Земле».
«Почему Уралфильма?» — недоуменно спросила Лилен.
«Так он тебе еще не сказал?»
Проклятый Макферсон получил приглашение от семитерранской студии. И принял его. И словом не обмолвился Лилен.
«Он собирался, — примиряюще говорил отец, пока она кипятилась. — Как раз сейчас».
…Лилен дулась до сих пор. Нукты чуяли ее настроение и метались вокруг иссиня-черным шипастым вихрем, рычали и свистели, пытались дознаться, отчего маленькая мягкокожая женщина так зла. Не следует ли доставить ей удовольствие, кого-то убив?
Папа с Майком пришли к полному взаимопониманию.
— Я работал в чистой цифре, — рассказывал Майк, пока камера в его руках оглядывала окрестности. — Лет в шестнадцать. Это очень увлекательное занятие для подростков. Конечно, есть интересные работы, Бо Лонг, к примеру, уже тридцать лет не выходит за рамки чистой цифры, но для этого нужно иметь определенный склад характера. И определенную эстетику. Я понял, что для меня это тупиковый путь…
Дитрих что-то спросил, солидно и благожелательно. Лилен не разобрала слов, занятая довольно кровожадной безмолвной беседой с альфа-самцом прайда Ладгерды.
— Конечно, полностью живое кино давно в прошлом, — ответил юношеский тенорок Майка. — Но оно должно выступать как цель. Которую невозможно и не нужно достигать. Плодотворен только синтез. А можно подняться как-нибудь над ветками, чтобы взять радиус по максимуму?
И потом он рассказывал, как снимали в прошлом — не трехмерное пространство на несколько метров вокруг, а один плоский прямоугольник, и даже редакция угла была невозможна, не говоря уже о замене объектов внутри кадра. Приходилось переснимать, делать множество дублей, но это было высокое искусство со своей спецификой. А ограничения, которые накладывает техника, только стимулируют воображение. Дитрих слушал с интересом, уточнял.
«Мы хотим, чтобы ты смогла реализовать себя», — сказала мама.
Лилен всегда полагала, что самореализация человека — это его личное дело. Теперь она чувствовала себя отвратительной эгоисткой: чтобы избежать проблем и не ставить родителей в зависимость от своих желаний, она должна была бросить так замечательно начавшуюся карьеру и провести остаток жизни соцпсихом.
«Решай», — сказали они.
— Понимаете, — соловьем разливался Майк, — в любом случае приходишь к необходимости создания персонажа. Сначала делаешь внешность. Потом понимаешь, что у него есть характер. И в итоге получаешь ту же символ-модель, только неживую. Нарисованную. Сколько символ-моделей ты можешь создать, не повторяясь? Природа куда изобретательнее тебя… с пейзажами так же. Можно сделать ярче, четче, но разве придумаешь новое небо? На Альцесте или на спутниках Сатурна, но прототип обязательно найдется…
Лилен фыркнула. Вспомнилось, как один незамутненный сокурсник рассказывал про ночное небо Альцесты. Вытаращив глаза: «Там полнеба звезды, а другие полнеба — х**!»
Впрочем, если уж так хочется увидеть Галактику извне, можно отправиться к Магеллановым облакам.
Лилен прыгнула на спину альфы, вцепилась в гребень и попросила поднять ее на секвойид — тот, огромный, с высохшей веткой у самой вершины. Майк внизу благоговейно ахнул, провожая ее двумя взглядами — собственным и запечатлевающего сенсора.
Порыв ветра едва не столкнул Лилен с ветки. Альфа, обвив хвостом истончившийся ствол, поддержал ее лапой. Отсюда, с высоты, открывалась панорама залива — мыс Копья, полоса пляжей, коттеджный поселок, лес.
«Вся красота мира» — отдаленное, искаженное эхо страха. Раса ррит давно и безнадежно выпала из разряда опасностей космоса. Ареалу человечества грозят другие опасности.
Древняяя Земля. Homeworld, колыбель цивилизации, драгоценное Сердце Ареала.
Седьмая Терра, Урал. Могущественнейшая колония.
…Лилен всегда гордилась тем, что ее родители — не обычные люди, что они одаренные, незаменимые, мастера по работе с биологическим оружием, и пусть, как кажется, питомник находится в сущей глуши, но их работа имеет значение для всего человечества.
Она впервые сожалела об этом.
«Ты можешь ехать с Майком, — сказал папа. — Работать на Уралфильме. Тогда мы с мамой будем предпринимать шаги в том же направлении, к Терре-7, будем заодно с Игорем. Но тогда может случиться, что Земли больше никто из нас не увидит. Никто не знает, сколько продлится противостояние и чем оно кончится… Ты можешь расстаться с Майком и попытать счастья как актриса на Земле. Это сложнее и тяжелей, но после «Кошек» у тебя есть что предъявить. И тогда, соответственно, мы займем нейтральную позицию. Я, конечно, не предам Игоря, но своим делом он будет заниматься один».
В голове не укладывалось, что от нее, соплюхи, может что-то зависеть. Тут, на любимом насесте над полуостровом, Лилен казалось, что все это не всерьез. Ну не может так быть. Южный материк Земли-2, глушь и тишь, море и солнце… тоже мне, большая политика.
Папа помахал ей снизу рукой — «спускайся».
«А вы сами как хотели?» — спросила тогда Лилен, глядя пасмурно.
Дитрих вздохнул.
«Мы пока только думали, — ответил он. — Я ничего не имею против уральцев, Игорь — мой друг, местер Ценкович лично сделал много добра твоей маме. Но это другая культура. Другой образ мысли. Древней Земле противостоит не еще одна Земля, а нечто совершенно иное… Нам трудно принять решение».
Другая культура.
Альфа учуял соображения Лилен и не понял их.
Та усмехнулась.
Майк сделает ей имя и славу. Майк носится с ней как с писаной торбой. Никто больше так не будет. И без квелого этого эльфа куковать Лили Марлен на ролях бесчисленных блондинок… Она не из тех, кто безраздельно предан искусству и согласен корпеть на рутинной работе. Она хочет блеска.
«Но тебе не предлагали индикарты. Приглашение стать семитерранином получил только Майк. Чтобы отправиться с ним, тебе придется выйти за него».
Лили Марлен нахмурилась. О том, насколько сложно получить вид на жительство у семитерран, она слышала, но как-то забыла.
«А может… дядя Игорь поможет?» — с надеждой спросила она.
«Может, — бесстрастно кивнул отец. — Если за это возьмется Игорь, индикарта у тебя стопроцентно будет. Но ты представляешь, что почувствует Майк, если ты выкинешь такое коленце? Захочет ли он с тобой работать тогда?»
— Какой смысл рисовать символ-модель? — вдохновенно спрашивал Макферсон. Над ним вниз головой висел нукта и сосредоточенно разглядывал сенсор камеры, портя Майку запись. Любопытствующие драконы повылезли все, лес кишмя кишел ими — когтистые лапы, шипастые хвосты, лезвия на плечах, челюстях, голове, острые гребни — полный боекомплект живого оружия…
Майк не боялся. Дитрих видел это и проникался к нему симпатией.
Но Макферсон не был очень уж отважным и сильным духом. Он просто был слегка чокнут, и все.
Отец не понимал этого. Или, скорее, не желал понимать. Нарочно.
Хоть ты тресни.
Вечером злая, как дикая кошка, Лилен вытащила из-под кровати веревочную лестницу, мирно пылившуюся там года четыре. Не то чтобы она не могла просто выйти из дома. Но мало ли… кто-нибудь проснется, и тогда надо будет объяснять, куда и зачем она идет. Зачем ей блуждать ночью по джунглям, залезать на деревья, нырять со скал, играть с опасными хищниками, ведь она уже не ребенок…
Тьфу.
Лилен с легкостью спрыгивала со второго этажа. Но под окнами расцветали астры тети Анжелы, и их было жалко.
Первым побуждением было отправиться в гнездо к Нитокрис и нажаловаться той на мать. Лилен вовремя вспомнила, что действительно уже не ребенок, а взрослую женщину, пусть маленькую и мягкокожую, глава прайда под боком не приютит.
Тогда она ушла к океану, разделась и долго плавала на спине, глядя в небо, по которому шествовала Луна.
Луна-дубль, маленькая, отливающая голубым.
Терра-без-номера.
Лилен вспоминала, как смотрела на огромный спутник Древней Земли впервые, разинув рот. Казалось, что тяжелый шар в небе сейчас сорвется и рухнет. Мурашки по спине бегали. Потребовалось немало ясных ночей, чтобы привыкнуть.
Больше не увидеть Земли.
Ну и что? Она родилась на Терре-без-номера.
Выйти замуж за нибелунга?
Кукиш вам. Нужно обстоятельно подумать, вот и все…
Лилен раскидывалась на воде и входила в транс. Звездный полог опускался ли к морю, или сама Лилен поднималась из волн, чтобы стать ближе — прохладные искрящиеся светила окружали ее, погружались в йод и соль океанских волн, чтобы стать еще яснее и серебристей. Пелагиаль жила; теплое море, как сердце, билось о скальные ребра земли, и дыхание тропосферы, еще не осознавшей присутствие человека, было чисто и безмятежно.
На берегу, в глубине леса, дремало биологическое оружие.
Где-то очень далеко, так далеко, что вне транса Лилен никогда бы не услышала и не ощутила этого, прошел экраноплан. Не по расписанию. На секунду Лилен удивилась, но тут же вода вымыла из нее это чувство вместе с остатками дневного раздражения, усталости и печали.
Наконец, руки ее сделали гребок, ноги утонули, и пловчиха направилась к берегу. Полотенца с собой она не захватила, и немного посидела на камне обнаженной, ожидая, когда ночной ветер соберет влагу с ее тела. Кто-нибудь другой немедля словил бы простуду, но Лилен не ведала о таких неудобствах.
Потом она ушла в лес и забралась в свой старый детский домик на дереве. Отец рубил его с расчетом сиживать там всей семьей, да в компании Малыша, и места хватало. Дерево выросло даже для Терры огромное…
В домике Лилен чаще приходили дельные мысли. И спать здесь она любила.
Над джунглями пронесся беззвучный зов. Вскоре сквозь большое окно без рамы проскользнула глянцевитая шипастая тень.
Нукта, дельта-самец прайда Итии, мало общался с людьми и имени не носил. Идентификации как четвертого мужа ему хватало, а Лилен звала его Дельтой. Как вышло, что они оказались в дружбе, Лилен не помнила, потому что была слишком маленькой. Мама рассказывала, что Дельта однажды имел ожесточенный спор с Малышом на тему воспитания детей, после чего решил, что надо ему послеживать за Лили Марлен, ибо Малыш, сам молокосос, мог что-нибудь упустить или чему-нибудь очень напрасно попустительствовать, а Дельта имел по этой части огромный опыт.
Лилен смеялась до икоты и в историю не поверила.
«Привет, Дельта».
Хвост нукты обнял ее привычным движением. Морда ткнулась в лицо.
«Постережешь? Я буду спать здесь».
Дельта, не отвечая ни одним из возможных способов, отошел и свернулся в кольцо у стены. Лилен улыбнулась и последовала его примеру, укрыв плечи собственным детским одеялом. Ногам в джинсах было тепло и так.
Проспала она недолго.
Майк шел по лесу. Бездарно шел. Запинался о корни, нервно шарил здесь и там лучом слабого фонарика и оттого еще больше слеп. Ругался. Он разбудил Лилен за минуту до того, как Дельта тронул ее мордой между лопаток, сообщая, согласно уговору, что кто-то идет.
Лилен беззвучно выругалась. Додумался же… кто ему сказал, где она может быть? Не иначе родители.
The end.
Никаких стандартных ракурсов, кадров-ассоциаций, привычных с детства: ни оскала, ни вылетающих из пальцев когтей, ни классической позы — на корточках, с метательными ножами.
Всего лишь часть красоты мира.
Крик поднялся страшный.
Правду сказать, даже сам этот козырный прием был обкатан рекламщиками лет пять назад. Тогда вышел ролик, в котором две горничные, зажав зубами булавки, помогали европейской аристократке девятнадцатого века облачаться в церемониальное платье. Лица дамы камера не показывала. Золоченый подол, обнаженные плечи (сзади и чуть сверху), жемчужные нити в кудрях, край ожерелья — алмазный блик… Когда горничные заканчивали и поднимались с колен — дама оборачивалась.
Анкайи. Три пары ключичных выступов в декольте старинного человеческого платья. И слоган: «Выйди на новый уровень!» — ролик рекламировал следующее поколение процессоров. После выходили и другие клипы в том же духе.
Но здесь дела обстояли серьезней.
Намного.
Великая война закончилась, по документам, лишь вместе с тотальным истреблением противника. Сама материнская планета расы, Ррит Кадара, была уничтожена: распалась на части под огнем обезумевших от ненависти землян. Знаменитые кадры этого пира гибели видел каждый.
Среди сотен номерных планет затерялся промышленный мир AMR-88/2. Чуть позже, став популярным среди экстремалов-туристов, он получил имя.
Фронтир.
На Фронтире добывали нектар местных цветов, который использовался в косметологии, фармацевтике и парфюмерии. Очень ценное вещество. Кемайл.
Недолгое противостояние с анкайи, подарившее человечеству лучшую, самую прекрасную из колоний Ареала, не удостоилось названия Второй космической войны.
Во Вторую космическую люди снова сражались с ррит.
— Об этом? — переспросила Лилен и пожала плечами. — Ну и что? Их и во второй раз всех не перебили. И Кадара цела. Каждый пень знает. При чем тут я и Майк?
— Ты действительно не понимаешь? — настороженно спросил отец. В глазах его промелькнуло сначала недоверие, потом сомнение в умственных способностях дочери, и Лилен разозлилась. — На Терре-без-номера нет серьезной киностудии.
Лилен шумно выдохнула.
— Папа, — сказала она. — Не говори загадками. Я тебя прошу.
Дитрих удрученно отвел взгляд. На скулах проступили желваки; Лилен почти испугалась, увидев, как отец стягивает с запястий браслеты. Самый плохой знак из всех.
— Марлен, — ровно сказал он. — Я понимаю, что для юной девушки противоестественно интересоваться политикой. И все-таки немного следует. Как взрослому человеку.
— Я всегда читаю новости. Когда проверяю почту.
— Ты читаешь заголовки, — уточнил отец.
Лилен дернула углом рта, но возражать не взялась.
— Ты представляешь себе, что сейчас происходит?
— Пап, я отвечу, когда пойму, о чем ты.
— Отлично, вот тебе конкретный вопрос: куда и зачем улетел Игорь?
— На Урал, — машинально ответила Лилен. — По делам, — и замолчала надолго. — Хорошо, — наконец, созналась она. — Не знаю и не представляю.
— Отлично, — сказал Дитрих, хотя по его лицу легко читалось, что «отлично» здесь совсем не значит «хорошо». — Тогда тебе придется просто поверить. Поверишь папе, Марлен?
Лилен с шумом выдохнула. Янина засмеялась, негромко и ласково.
— Кофе будете?
Муж и дочь одновременно кивнули, неотрывно глядя друг на друга одинаковыми глазами.
Лилен смотрела. Растрепанное живое солнце небрежно стекало на плечи; облегающие джинсы и короткий топ подчеркивали фигуру. В карих глазах вспыхивали золотые искры: теплый камень авантюрин. Дитрих Вольф, мастер по работе с биологическим оружием, подумал, что мало кто умеет так смотреть. Странноватое, хотя и привычное чувство: подняты другие, бесплотные веки, смотрит она не столько хрусталиком, роговицей, нервом, сколько собой, всей, от макушки до пальцев ног, и внимательный взгляд похож на обволакивающее облако.
Так смотрят женщины нукт.
Они сели пить кофе и сжевали по два крекера, прежде чем Дитрих заговорил. Лилен успела настроиться на отцовскую волну, и могла читать то, что было под словами.
— Сейчас не самое мирное время, — сказал отец. — Правда, видно это далеко не всем. Землетрясение началось, или вот-вот начнется, но до появления цунами должно пройти еще некоторое время.
— Папа, не говори загадками. Я же просила.
— Я и не говорю.
То-что-под-словами выглянуло на миг ярко и неприкрыто — и у Лилен по коже подрал мороз. Конечно, она знала, она и прежде сталкивалась, и находила романтичным… шрамы на маминых руках, белые полосы на броне Малыша; бесчисленные фильмы и книги, и старые песни, голоса тех, кто давно умер, оставив одну горделиво-светлую славу…
— Папа… — шепнула она, морщась. — Ну все-таки не настолько…
— Ты меня знаешь, Марлен, я оптимист.
— Ну… пап, это ты так думаешь. Это тебе так кажется, но не значит, что так оно и есть!
— Лили, я не помню, чтобы твой папа когда-нибудь ошибался.
— Мам, и ты туда же!
Янина медленно моргнула.
— Он может чего-то не знать, — по-прежнему неторопливо продолжала она. Дитрих поднял бровь. — Но по части того, что кажется, у него дар.
— О-кей, — деловито сказала Лилен. — А вы что-нибудь знаете или вам только кажется?
— Игорь улетел на Седьмую Терру. Возможно, скоро там будет второй питомник.
Лилен сглотнула.
Макферсон вернулся часа через три, веселый и довольный. В поисках карты памяти к камере миддл-профи класса пришлось обегать весь поселок, но нужная все же сыскалась. «Хорошо, что я взял эту, а не хай-профи, — смеялся он, — к ней бы точно ничего не было».
Лилен молчала и улыбалась, разглядывая траву. Майк вскинул камеру, огляделся, и родители как один покосились на него с уважением.
— А можно? — трепетно спросил Майк.
Дитрих щелкнул пальцами — так картинно, что Макферсон засмеялся. «Вот же тьфу, — подумала Лилен, — а говорят еще, что отцы не любят парней их дочек…»
Сверхновая звезда и надежда высокого кино Майкл Макферсон был чуть выше среднего роста, худ, лопоух и мышиноволос. Вместо того чтобы сходить к специалисту и выправить уши, он предпочитал носить шевелюру до плеч. Уши сквозь негустые волосы все равно торчали, что смотрелось еще хуже. Лилен, как ни пыталась, не могла понять, почему Майк, обладающий безупречным вкусом в отношении кадрирования, мизансцены, цвета, жеста, освещения и тому подобного, настолько бестолково распоряжается собственной внешностью. Постригся бы в ёжик и носил цепи, как папа — вышел бы нормальный творческий человек.
На плечо Янине забрался двухнедельный ящеренок. Поднял голову, пискнул. Макферсон восторженно открыл рот.
— Ну, это же несерьезно, — сказала та. — Хотите, проводим вас в джунгли, вы там сможете снять их почти в естественных условиях.
Майк вежливо засмеялся.
— Местра Вольф, знаете, один мой коллега уже снял короткометражку о нуктах. На их родной планете. Так что насчет естественных условий вы меня не обманете…
Лилен не без злорадства следила, как сменялись выражения на отцовском лице, пока Дитрих не овладел собой. Какое-то время папа определенно собирался сказать все, что думает о режиссерской братии. Планета-то засекречена, и если на нее сумели попасть какие-то молодые психи, то более серьезные и потенциально опасные путешественники тем более сумеют.
Лилен и этот фильм видела. Не стала рассказывать о нем родителям. Хороший фильм; правда, скорее, документальная запись. Высший шик — без подрисовки, без эффектов, минимум монтажа. Майк тихо завидовал: сам он обычно брал искусством и работой, такого материала у него не было.
…свет лиловой звезды отфильтрован завесой никогда не рассеивающихся туч; в атмосферном щите бушует чудовищная гроза. Жирные, жидкие, словно ленивые молнии опадают и растекаются по земле. Лиловый, коричневый, серый; известняк, туман, камни. Яркий голубоватый свет электричества. Призрачное солнце растворено в тучах.
Гром шевелится в воздухе. На горизонте извергается гряда вулканов, черные дымы огромными столбами уходят в небо, смешиваясь с облаками, и даже отсюда видно, что лава заливает склоны сплошь, как ковром, — горы светятся ясно-огненным.
По обожженной степи, устланной плотным туманом, летит прайд. Дикие драконы огромны; чуть жутковаты домашние, страшны боевые, но это точно сама смерть, летящая к цели. Врезаются в почву мощные лапы, поблескивает броня, покачиваются острия естественных лезвий на боках, лапах, морде… В Первую Космическую диких использовали как живые мины.
Они мчатся за кем-то — на одних задних лапах, — от носа до кончика хвоста прямая горизонтальная линия, идеальный баланс. Длинные хвосты служат рулями. Несмотря на гигантские размеры и огромную силу тяжести, эти ящеры легки и почти изящны, намного превосходя тех, что топтали когда-то Землю. Они как нелетающие птицы…
…уносятся, и переводишь дыхание.
Макферсон снимал Малыша. Тот валялся на спине, смешно растопырив лапы, и блаженствовал — хозяйка чесала ему шею. Сородичи, любопытствуя, разом собрались со всей округи, словно только съемок и ждали.
Может, и ждали. Нукты распознают свое отражение в зеркале и свой вид на экране. Если им объяснить, конечно.
Будучи, как ни крути, психологом, пусть и социальным, Лилен не могла понять, почему их не считают разумной расой.
— Янина, — спросила Анжела, когда Дитрих увел юную парочку в лес, — почему?
— Я сегодня снова видела, — тихо ответила та. — Старый секвойид рядом со скалами. Помнишь? Там самая нижняя ветка — около пяти метров над землей. Она спрыгнула с нее и побежала. Даже дыхания не перевела.
— Почему это тебя так беспокоит?
— Я не хочу, чтобы она хоть чем-то отличалась от нормальных людей.
— Не «нормальных», — сказала Анжела. — Обычных. Она выросла в питомнике. У нее с младенчества такая физическая подготовка, что десантникам не снилось. Она идеально здорова. Это прекрасно, Яна, и ты совершенно зря сходишь с ума. У меня ни Сашка, ни Улянка тоже не болеют ничем страшнее насморков и расстройств желудка, и я, наверно, плохая мать, но очень этому радуюсь. Яна, это же лучше, чем как у Эстер…
— Где они?
— Кто?
— Эстер и Томми.
— Уже прилетели. Наверное, я на днях съезжу навестить. — Анжела помолчала и добавила с горечью. — Я ведь ей говорила. Приглашала. Поживи на Земле-Два, пока ребенок не родится, вдруг с синдромом Мура будет? Пятая Терра по статистике хуже всего. Сглазила…
— Ты ей не напоминай, — посоветовала Янина. — Лучше напомни, что шанс есть.
— Само собой… так что, Яна, не сетуй: ты счастливая мать.
— Анжель… — Янина сначала только посмотрела ей в глаза, потом вспомнила о чем-то и подняла брови. Врач-ксенолог питомника грустно подумала, что даже два десятка лет с полным комплектом нервов и мышц и не приучили подругу пользоваться мимикой. — Никто никогда не подозревал, что ты генетически модифицирована… Да и не о здоровье я.
— А о чем? — нарочито удивленно спросила Анжела.
— Ты знаешь. Это началось только в переходном возрасте. Я боюсь.
— Что она снесет яйцо? — сыронизировала Анжела.
— Нет, — тихо проговорила Янина. — Мы с Дитом всегда старались, чтобы она как можно меньше общалась с нуктами. А она лезет и лезет к ним…
— Ты хочешь, чтобы она не лезла к нуктам? Яна, кто ее мать и кто отец?!
Та вздохнула.
— Я не хочу, чтобы она долго оставалась в питомнике. Пусть снимается в кино. Пусть работает на Земле, на Урале, где угодно, чтобы ее занимало дело. Общение с нуктами развивает человеку лишние способности. Ты видела, как она утихомиривает Улянку? Ты полночи промучаешься, а Лили пошепчет чего-то, и она уже спит.
Анжела засмеялась.
— Да я только рада. Об одном жалею: сама так не могу.
— Анжель…
Малыш, поняв, что больше его никто тормошить не станет, поднялся, отряхнулся и подошел к женщинам. Янина опустила ладонь ему на темя. Хвост Малыша заключил подругу в сплошное кольцо.
— Она водит как Кесума, — неожиданно сказала экстрим-оператор. — Даже лучше. Но Кесума училась этому много лет. Потом много лет летала. Кесума участвовала в боях, от ее летной техники зависела ее жизнь. Лили год назад получила права!
— У нее талант. Яна, я тебя не успокаиваю. Я правда думаю, что ты преувеличиваешь. Сравни Сашку с любым его сверстником — да он же бык, мужик, таких подростков не бывает! И я думаю, что он тоже может вот так спрыгнуть с дерева.
— У него нормальная скорость реакции.
— Ему всего пятнадцать. И матери прайдов не впускали его спать в гнездо.
Янина опустила веки.
— Вот это хуже всего.
Лицо Анжелы мгновенно стало серьезным, почти сумрачным.
— Яна, ты ведь и сама… — она замялась, — и твоя дочь… Почему ты отказываешь Лили в способности…
— Отказать Лили в способности нельзя, — сухо сказала Янина. — Но я слишком хорошо понимаю, что она означает.
Майк лучился счастьем. Даже стертые в кровь ноги и расцарапанное колючками лицо не портили ему настроения. Зато настроение портилось у Лилен: неумение парня ходить джунглями ее убивало. Сама она едва не прыгала по веткам, нукты с энтузиазмом помогали, и половину свежекупленной майковой мнемокарты занимала Лили Марлен, Диана-охотница, Фрейя в компании сотни Фафниров, юная Кали со сворой адских собак.
Макферсон сравнивал ее и еще с кем-то. Но об этих духах и божествах на лекциях по культурологии не читали, и языколомных имен Лилен не запомнила. Майк приходил в бешеный восторг, вспоминая новые мифы, озвучивал громогласно, чуть не захлебываясь. Лилен делала постное лицо, но минуту спустя забывала о том, что собралась дуться. Приятно, конечно. И все-таки лучше б не надо.
Ей неожиданно пришлось решать все и за всех.
«Мы твои родители, — тихо, очень ровно сказала мама. — Мы всегда на твоей стороне».
Что-то в этих словах звучало странное. Стальное.
Не семейное.
Сторона, которую принимают мастера биологического оружия…
«Если ты действительно хочешь быть актрисой… боюсь, другой режиссер Уралфильма не предложит тебе контракта. Тебе придется пытать счастья на Земле».
«Почему Уралфильма?» — недоуменно спросила Лилен.
«Так он тебе еще не сказал?»
Проклятый Макферсон получил приглашение от семитерранской студии. И принял его. И словом не обмолвился Лилен.
«Он собирался, — примиряюще говорил отец, пока она кипятилась. — Как раз сейчас».
…Лилен дулась до сих пор. Нукты чуяли ее настроение и метались вокруг иссиня-черным шипастым вихрем, рычали и свистели, пытались дознаться, отчего маленькая мягкокожая женщина так зла. Не следует ли доставить ей удовольствие, кого-то убив?
Папа с Майком пришли к полному взаимопониманию.
— Я работал в чистой цифре, — рассказывал Майк, пока камера в его руках оглядывала окрестности. — Лет в шестнадцать. Это очень увлекательное занятие для подростков. Конечно, есть интересные работы, Бо Лонг, к примеру, уже тридцать лет не выходит за рамки чистой цифры, но для этого нужно иметь определенный склад характера. И определенную эстетику. Я понял, что для меня это тупиковый путь…
Дитрих что-то спросил, солидно и благожелательно. Лилен не разобрала слов, занятая довольно кровожадной безмолвной беседой с альфа-самцом прайда Ладгерды.
— Конечно, полностью живое кино давно в прошлом, — ответил юношеский тенорок Майка. — Но оно должно выступать как цель. Которую невозможно и не нужно достигать. Плодотворен только синтез. А можно подняться как-нибудь над ветками, чтобы взять радиус по максимуму?
И потом он рассказывал, как снимали в прошлом — не трехмерное пространство на несколько метров вокруг, а один плоский прямоугольник, и даже редакция угла была невозможна, не говоря уже о замене объектов внутри кадра. Приходилось переснимать, делать множество дублей, но это было высокое искусство со своей спецификой. А ограничения, которые накладывает техника, только стимулируют воображение. Дитрих слушал с интересом, уточнял.
«Мы хотим, чтобы ты смогла реализовать себя», — сказала мама.
Лилен всегда полагала, что самореализация человека — это его личное дело. Теперь она чувствовала себя отвратительной эгоисткой: чтобы избежать проблем и не ставить родителей в зависимость от своих желаний, она должна была бросить так замечательно начавшуюся карьеру и провести остаток жизни соцпсихом.
«Решай», — сказали они.
— Понимаете, — соловьем разливался Майк, — в любом случае приходишь к необходимости создания персонажа. Сначала делаешь внешность. Потом понимаешь, что у него есть характер. И в итоге получаешь ту же символ-модель, только неживую. Нарисованную. Сколько символ-моделей ты можешь создать, не повторяясь? Природа куда изобретательнее тебя… с пейзажами так же. Можно сделать ярче, четче, но разве придумаешь новое небо? На Альцесте или на спутниках Сатурна, но прототип обязательно найдется…
Лилен фыркнула. Вспомнилось, как один незамутненный сокурсник рассказывал про ночное небо Альцесты. Вытаращив глаза: «Там полнеба звезды, а другие полнеба — х**!»
Впрочем, если уж так хочется увидеть Галактику извне, можно отправиться к Магеллановым облакам.
Лилен прыгнула на спину альфы, вцепилась в гребень и попросила поднять ее на секвойид — тот, огромный, с высохшей веткой у самой вершины. Майк внизу благоговейно ахнул, провожая ее двумя взглядами — собственным и запечатлевающего сенсора.
Порыв ветра едва не столкнул Лилен с ветки. Альфа, обвив хвостом истончившийся ствол, поддержал ее лапой. Отсюда, с высоты, открывалась панорама залива — мыс Копья, полоса пляжей, коттеджный поселок, лес.
«Вся красота мира» — отдаленное, искаженное эхо страха. Раса ррит давно и безнадежно выпала из разряда опасностей космоса. Ареалу человечества грозят другие опасности.
Древняяя Земля. Homeworld, колыбель цивилизации, драгоценное Сердце Ареала.
Седьмая Терра, Урал. Могущественнейшая колония.
…Лилен всегда гордилась тем, что ее родители — не обычные люди, что они одаренные, незаменимые, мастера по работе с биологическим оружием, и пусть, как кажется, питомник находится в сущей глуши, но их работа имеет значение для всего человечества.
Она впервые сожалела об этом.
«Ты можешь ехать с Майком, — сказал папа. — Работать на Уралфильме. Тогда мы с мамой будем предпринимать шаги в том же направлении, к Терре-7, будем заодно с Игорем. Но тогда может случиться, что Земли больше никто из нас не увидит. Никто не знает, сколько продлится противостояние и чем оно кончится… Ты можешь расстаться с Майком и попытать счастья как актриса на Земле. Это сложнее и тяжелей, но после «Кошек» у тебя есть что предъявить. И тогда, соответственно, мы займем нейтральную позицию. Я, конечно, не предам Игоря, но своим делом он будет заниматься один».
В голове не укладывалось, что от нее, соплюхи, может что-то зависеть. Тут, на любимом насесте над полуостровом, Лилен казалось, что все это не всерьез. Ну не может так быть. Южный материк Земли-2, глушь и тишь, море и солнце… тоже мне, большая политика.
Папа помахал ей снизу рукой — «спускайся».
«А вы сами как хотели?» — спросила тогда Лилен, глядя пасмурно.
Дитрих вздохнул.
«Мы пока только думали, — ответил он. — Я ничего не имею против уральцев, Игорь — мой друг, местер Ценкович лично сделал много добра твоей маме. Но это другая культура. Другой образ мысли. Древней Земле противостоит не еще одна Земля, а нечто совершенно иное… Нам трудно принять решение».
Другая культура.
Альфа учуял соображения Лилен и не понял их.
Та усмехнулась.
Майк сделает ей имя и славу. Майк носится с ней как с писаной торбой. Никто больше так не будет. И без квелого этого эльфа куковать Лили Марлен на ролях бесчисленных блондинок… Она не из тех, кто безраздельно предан искусству и согласен корпеть на рутинной работе. Она хочет блеска.
«Но тебе не предлагали индикарты. Приглашение стать семитерранином получил только Майк. Чтобы отправиться с ним, тебе придется выйти за него».
Лили Марлен нахмурилась. О том, насколько сложно получить вид на жительство у семитерран, она слышала, но как-то забыла.
«А может… дядя Игорь поможет?» — с надеждой спросила она.
«Может, — бесстрастно кивнул отец. — Если за это возьмется Игорь, индикарта у тебя стопроцентно будет. Но ты представляешь, что почувствует Майк, если ты выкинешь такое коленце? Захочет ли он с тобой работать тогда?»
— Какой смысл рисовать символ-модель? — вдохновенно спрашивал Макферсон. Над ним вниз головой висел нукта и сосредоточенно разглядывал сенсор камеры, портя Майку запись. Любопытствующие драконы повылезли все, лес кишмя кишел ими — когтистые лапы, шипастые хвосты, лезвия на плечах, челюстях, голове, острые гребни — полный боекомплект живого оружия…
Майк не боялся. Дитрих видел это и проникался к нему симпатией.
Но Макферсон не был очень уж отважным и сильным духом. Он просто был слегка чокнут, и все.
Отец не понимал этого. Или, скорее, не желал понимать. Нарочно.
Хоть ты тресни.
Вечером злая, как дикая кошка, Лилен вытащила из-под кровати веревочную лестницу, мирно пылившуюся там года четыре. Не то чтобы она не могла просто выйти из дома. Но мало ли… кто-нибудь проснется, и тогда надо будет объяснять, куда и зачем она идет. Зачем ей блуждать ночью по джунглям, залезать на деревья, нырять со скал, играть с опасными хищниками, ведь она уже не ребенок…
Тьфу.
Лилен с легкостью спрыгивала со второго этажа. Но под окнами расцветали астры тети Анжелы, и их было жалко.
Первым побуждением было отправиться в гнездо к Нитокрис и нажаловаться той на мать. Лилен вовремя вспомнила, что действительно уже не ребенок, а взрослую женщину, пусть маленькую и мягкокожую, глава прайда под боком не приютит.
Тогда она ушла к океану, разделась и долго плавала на спине, глядя в небо, по которому шествовала Луна.
Луна-дубль, маленькая, отливающая голубым.
Терра-без-номера.
Лилен вспоминала, как смотрела на огромный спутник Древней Земли впервые, разинув рот. Казалось, что тяжелый шар в небе сейчас сорвется и рухнет. Мурашки по спине бегали. Потребовалось немало ясных ночей, чтобы привыкнуть.
Больше не увидеть Земли.
Ну и что? Она родилась на Терре-без-номера.
Выйти замуж за нибелунга?
Кукиш вам. Нужно обстоятельно подумать, вот и все…
Лилен раскидывалась на воде и входила в транс. Звездный полог опускался ли к морю, или сама Лилен поднималась из волн, чтобы стать ближе — прохладные искрящиеся светила окружали ее, погружались в йод и соль океанских волн, чтобы стать еще яснее и серебристей. Пелагиаль жила; теплое море, как сердце, билось о скальные ребра земли, и дыхание тропосферы, еще не осознавшей присутствие человека, было чисто и безмятежно.
На берегу, в глубине леса, дремало биологическое оружие.
Где-то очень далеко, так далеко, что вне транса Лилен никогда бы не услышала и не ощутила этого, прошел экраноплан. Не по расписанию. На секунду Лилен удивилась, но тут же вода вымыла из нее это чувство вместе с остатками дневного раздражения, усталости и печали.
Наконец, руки ее сделали гребок, ноги утонули, и пловчиха направилась к берегу. Полотенца с собой она не захватила, и немного посидела на камне обнаженной, ожидая, когда ночной ветер соберет влагу с ее тела. Кто-нибудь другой немедля словил бы простуду, но Лилен не ведала о таких неудобствах.
Потом она ушла в лес и забралась в свой старый детский домик на дереве. Отец рубил его с расчетом сиживать там всей семьей, да в компании Малыша, и места хватало. Дерево выросло даже для Терры огромное…
В домике Лилен чаще приходили дельные мысли. И спать здесь она любила.
Над джунглями пронесся беззвучный зов. Вскоре сквозь большое окно без рамы проскользнула глянцевитая шипастая тень.
Нукта, дельта-самец прайда Итии, мало общался с людьми и имени не носил. Идентификации как четвертого мужа ему хватало, а Лилен звала его Дельтой. Как вышло, что они оказались в дружбе, Лилен не помнила, потому что была слишком маленькой. Мама рассказывала, что Дельта однажды имел ожесточенный спор с Малышом на тему воспитания детей, после чего решил, что надо ему послеживать за Лили Марлен, ибо Малыш, сам молокосос, мог что-нибудь упустить или чему-нибудь очень напрасно попустительствовать, а Дельта имел по этой части огромный опыт.
Лилен смеялась до икоты и в историю не поверила.
«Привет, Дельта».
Хвост нукты обнял ее привычным движением. Морда ткнулась в лицо.
«Постережешь? Я буду спать здесь».
Дельта, не отвечая ни одним из возможных способов, отошел и свернулся в кольцо у стены. Лилен улыбнулась и последовала его примеру, укрыв плечи собственным детским одеялом. Ногам в джинсах было тепло и так.
Проспала она недолго.
Майк шел по лесу. Бездарно шел. Запинался о корни, нервно шарил здесь и там лучом слабого фонарика и оттого еще больше слеп. Ругался. Он разбудил Лилен за минуту до того, как Дельта тронул ее мордой между лопаток, сообщая, согласно уговору, что кто-то идет.
Лилен беззвучно выругалась. Додумался же… кто ему сказал, где она может быть? Не иначе родители.