Страница:
— Ты же видишь, в каком я состоянии.
— Это не помеха. Главное, постарайся расслабиться, — Лиргисо подмигнул с насмешливым сочувствием. — Тогда будет не так больно.
Взять его под контроль надо сейчас. Еще несколько секунд — и момент упущен.
— Дай мне сначала выспаться, — охрипшим от ужаса голосом попросил Поль. — Я все это время не спал. Если не веришь, медавтомат подтвердит. И с сердцем что-то не так. Ты ведь не хочешь меня прикончить? Подожди до завтра. Мне надо отдохнуть и прийти в себя, а Стив приведет мое сердце в порядок, и завтра мы встретимся без риска, что мне станет плохо.
Лиргисо дал команду медицинскому роботу, и когда тот, обогнув ложе, подъехал к нему, в задумчивости уставился на монитор.
— Сейчас я даже никакого удовольствия не получу, — добавил Поль аргумент, который Живущему-в-Прохладе должен был показаться достаточно веским. — Я словно под наркозом — кажется, что все тело пластмассовое и ощущения не мои. А завтра я буду в нормальном состоянии, тебе же самому так будет интересней.
— Ладно, отложим до завтра, — после мучительной паузы вздохнул Лиргисо. — Вожделенное мгновение, манящее, как лунный блик на воде, вновь от меня ускользает в вечное завтра… Тебе лучше лечь в «кокон», там сможешь выспаться.
— Не надо в «кокон». Я и здесь в конце концов засну. Оставь меня одного.
— Сначала скажи, что ты меня любишь, — потребовал Лиргисо.
— Зачем? — устало выдавил Поль.
Он только что дал обещание, которое не собирался выполнять, но совсем уж кривить душой не хотелось.
— Я так хочу, — желтые глаза в прорезях «лярнийской полумаски» непреклонно прищурились. — Без этого я не уйду.
— Хорошо. За то, что ты спас домберг, я тебя люблю.
— Схоласт, — усмехнулся Лиргисо. Наклонившись, он поцеловал Поля в губы (тот даже отстраниться не смог — не было сил, и вдобавок откуда-то выползло постыдное, неподконтрольное рассудку возбуждение), с удовлетворенной улыбкой выпрямился и бросил: — До завтра!
Прошло несколько секунд, прежде чем Поль осознал, что его уже нет в каюте. До завтра вернутся из рейда Тина и Стив — с ними все в порядке, задержки не будет. Если бы что-то случилось, Поль бы почувствовал.
Он вытер губы тыльной стороной ладони — это действие съело последний остаток сил, и тогда словно лопнула пленка, отделяющая его от области сна, он закрыл глаза и начал погружаться в теплый дремотный туман.
Наконец забрезжило утро, белесое и нечеткое, как голографическая открытка, опущенная в едкий раствор. «Молоко» постепенно рассеивалось, уже можно было разглядеть злополучный домберг — из грота он виден, как на ладони: бурая громада на фоне серой скальной стены, просто еще одна скала, только другого цвета. Отлив обнажил его подводную часть, сплошь заросшую ракушками и еще какими-то исчадиями океана, и казалось, что две трети скалы покрывает пестрое мозаичное панно с неразличимым, нуждающимся в реставрации изображением.
На свинцовой воде покачивались, как поплавки, серо-желтые птицы; то одна, то другая ныряла и хватала добычу.
— Съедобное ищут… — с завистью прошептал кто-то из сидевших в гроте.
Трое мужчин и две женщины, голодные, избитые, посиневшие от холода, прятались здесь с минувшего вечера. Их обобрали до нитки — хорошо еще, что в домберге нашлось тряпье, брошенное прежними хозяевами. Кое-какая собственная одежка осталась только у Кирч: вылинявшая футболка в засохших разводах пота и жутковатого вида трусы, у остальных все поотнимали.
Развести костер не удалось. Всю ночь они согревали друг друга, сбившись в кучку, и гадали, кто их первый найдет — свои или Космопол. Саймон ничего не имел против Космопола. В тюрьме он наконец-то просмотрит отснятые материалы и смонтирует фильм, да еще мемуары напишет — о Лиргисо, о «Конторе»… В общем, слава и деньги никуда от него не денутся.
Зимпесова буря заканчивалась, и встроенная в линзы микроскопическая аппаратура скоро опять начнет функционировать. Саймону хотелось надеяться, что она и не прекращала работать. В домберге было много удачных сюжетов, взять хотя бы последний: оперативники «Подразделения Игрек» полезли отнимать у бомжей ихнюю самогонку, а те за это побили их и ограбили — публика такое любит!
По сравнению с товарищами по несчастью Саймон был счастливчиком: свое самое ценное — линзы — он сберег. Достались они ему по случайности, но случайность была особенная, предопределенная свыше. Начитавшийся эзотерической литературы Клисс в этом не сомневался.
Около трех с половиной стандартных месяцев назад на Земле проходил 24-й Галактический конгресс социоаналитиков, и «Контора Игрек», заинтересованная в распространении кое-каких идей, забросила туда свой интеллектуальный десант. Саймон зарегистрировался под именем Руфия Конкелькоута, ученого с Неомоны. Он был тщательно загримирован, подкожные гелевые инъекции превратили его в круглолицего толстяка. И какой же он испытал шок, когда в ресторане отеля к нему без спроса подсел незнакомый пожилой мужчина и негромко заметил:
— Вы так изменили внешность, что вас мудрено узнать… Опять с полицией проблемы?
Саймон вздрогнул. Он в это время ковырялся в вегетарианском рагу, стараясь не глядеть на соседние столики, где ели мясо, и размышлял о том, что эти овощи, может статься, были удобрены чьими-то разложившимися ушами, — и вдруг его, фигурально выражаясь, сцапали за шиворот!
— Вы стали нервным, Доминик, — неодобрительно добавил незнакомец.
— Я не Доминик, — возразил Саймон. — Доктор Конкелькоут, структуральная социология, чем могу быть полезен?
— Бросьте, Доминик, не существует никакого доктора Конкелькоута. Но я всего лишь курьер, мое дело — передать вам посылку от вашего заказчика. Сами знаете, какую.
Поскольку доктора Конкелькоута действительно не существовало, Саймон счел за лучшее не углубляться в этот вопрос и немного побыть Домиником. На стол перед ним легла небольшая коробочка, курьер заставил его расписаться в получении.
Вначале Клисс хотел выкинуть чужую посылку в мусоропровод, но любопытство заставило его открыть коробку и посмотреть, что там. А был там прозрачный футлярчик с двумя кружочками, прибор для просмотра и настройки, вроде компактного, с пол-ладони, микроскопа, и еще инструкция. Когда Саймон разобрался, что к чему, его бросило в пот. Это должно принадлежать ему и только ему!
До закрытия конгресса он места себе не находил от страха, что появится неведомый Доминик или вернется перепутавший адресата курьер, и у него отберут сокровище, но все обошлось, и Саймон Клисс, волею судьбы ставший обладателем сверхминиатюрной видеоаппаратуры, приступил к съемкам фильма.
Он и вчера испугался прежде всего за фильм, потом уже за себя. Когда они впятером то ли бежали, то ли ползли по темному вонючему лабиринту, Саймону придавала сил мысль о том, что, если треугольники сожрут его раньше, чем он доберется до вайги, его творение погибнет вместе с ним. С отчаяния он даже попытался воспользоваться советом, который Лиргисо дал «сканеру»: забирать энергию у тех, кто находится рядом. Как это делается, Саймон не знал, но вообразил, что у него есть шланги с раструбами, вроде как у робота-уборщика, и через них он втягивает живительное сияние, исходящее от Роберта, Зойга и Сабрины (связываться с Кирч не рискнул — ну ее, стерву).
С дистанции он не сошел и вайги напился, а потом была взбучка, но не до смерти, даже без переломов, потому что обитатели домберга не хотели неприятностей — полиция, чтобы прижать этих бродяг, цеплялась к любому пустяку. Если будет дознание, наверняка они скажут, что Намме и Гнаса убил Лагайм.
Хмель понемногу выветривался. Римма под утро задремала, остальные пребывали в кислом расположении духа. Воспользовавшись этим, Саймон рассказал им разок про Топаза и два раза про ухо. Когда ему удавалось выговориться, он испытывал короткое облегчение, но окружающие не желали с этим считаться, в последнее время даже психолог отмахивался — мол, надоело слушать одно и то же.
— …И тогда робот-официант поставил передо мной позолоченную тарелку, а на ней мелко нарубленные кусочки под острым красным соусом…
— Не надо о еде! — взмолился Роберт. — Желудок от голода ноет, особенно когда ты рассказываешь.
Саймон осекся: такой реакции он не ждал.
— Невкусное было ухо, — добавил он поспешно. — Хуже подметки, меня с него долго рвало. А я вот подумал, давайте съедобных моллюсков поищем? Они тут должны быть повсюду, мы насобираем, сколько надо, и позавтракаем, в них всяких полезных микроэлементов до отвала… Земные устрицы считаются традиционным деликатесом — знаете, да? И рубиконские не хуже земных, их тут полно, и все наши!
Он еще долго расписывал фальшиво-бодрым голосом достоинства морской кухни — от этого проснулась Кирч, высунула голову из вороха лохмотьев, послушала, зевнула и возразила:
— Клисс, моллюски водятся на отмелях, а здесь сплошные скалы. Нет их здесь.
И кто ее спрашивал? Саймон только-только отвлек остальных от витающей в воздухе мысли позавтракать его ушами… Он попытался с ходу придумать что-нибудь другое и барахтался среди ускользающих спасительных идей, как тонущий в проруби, но тут разговор сам собой свернул в новое русло. Зойг вспомнил вайгу: знатная выпивка, попробуешь — не забудешь; Роберт с ним согласился, а потом гинтиец, ежась от рассветного холода, философски заметил, что жизнь все-таки подлая штука, раз — и подставит тебе подножку.
— И кто в этом виноват, если не ты сам? — набросилась на него Кирч, словно лишь повода и дожидалась. — Если получил — значит, заработал, и нечего скулить!
— А ты не получила? — угрюмо поинтересовалась Сабрина. — Мы же все остались, в чем мама родила, не считая синяков.
— Это вы остались, в чем мама родила, — с торжеством парировала Римма. — У меня одежду почему-то не всю забрали! Это никого на размышления не наводит? Есть пешки на доске жизни и есть те, кто уже не пешки, и когда что-то происходит, силы, которые за нами наблюдают, делают разницу между теми и другими!
Несмотря на холод и гнусное самочувствие, Саймон хихикнул:
— Да все тут, Риммочка, просто. Зачем бомжам твое нижнее белье, если у них свое такое же есть?
— Каждый получает от жизни то, что заслуживает, — не обращая на него внимания, продолжила Кирч. — Если заслужил пинка — получишь пинка. Да, мне вчера тоже досталось, но я не ною, и почему-то я чувствую себя лучше, чем вы — это вас тоже на размышления не наводит? Посмотрите на меня и посмотрите на себя!
Коренастая, крепко сбитая, она стояла, широко расставив короткие мускулистые ноги — почти в боевой стойке. Груди под грязной футболкой казались твердыми, как два литых полушария. Взъерошенные волосы Риммы напоминали грязную свалявшуюся солому, зато на щеках играл обычный для нее агрессивный румянец, а голубые глаза воинственно светились, и Саймон пожалел о том, что попытался ее поддеть — Кирч внушала ему страх. Даже следы вчерашних побоев не нарушали общего впечатления.
У остальных вид был откровенно побитый. Длинноногая, атлетически сложенная Сабрина вся покрылась гусиной кожей и куталась в мешковину (а какое умопомрачительное белье у нее было — черное, кружевное, с розочками и сердечками, женщины домберга чуть не передрались из-за этих тряпок). Зойг сутулился, время от времени кашлял, за прошедшие сутки он постарел лет на десять. Стажер с заплывшим левым глазом и распухшей лодыжкой выглядел совсем больным. Саймон наверняка выглядел не лучше (и втайне надеялся, что это разжалобит тех, кто первый доберется до грота, будь то поисковая группа «Конторы», космополовцы или рубиконский патруль). А Римме все нипочем.
Гинтиец и Сабрина попытались ее утихомирить, но куда там! Все их возражения Римма объявила «щенячьим скулежом» и свела дело к тому, что вчера им «некие силы надавали по шее в воспитательных целях».
— «Некие силы» — это ты, Риммочка, о бомжах? — не вытерпел Саймон.
— Клисс, не ерничай, — отмахнулась Римма. — Ты-то вообще безнадежный, тебя даже по шее бить бесполезно. А вы подумайте! Может, все это случилось для того, чтобы мозги вам прочистить?
Саймон начал надеяться, что сейчас Сабрина и командир Зойг поколотят командира Кирч, все-таки их двое против одной, но та перескочила на другую тему:
— А все, кто почем зря трепался с Лиргисо по гиперсвязи, будут объяснительные писать и за батарейки отчитываться. Клисс, к тебе это тоже относится.
— Да я-то с ним только парой слов перекинулся, — отозвался сникший Саймон. — Всего несколько секунд израсходовал…
Зойг еще больше помрачнел: он много ругался в адрес Лиргисо, вместе с Намме и Гнасом, но с покойников спросу никакого, а с него Четвертый отдел потребует «обоснований целесообразности использования казенного гиперпередатчика для трансляции данной информации», и никакие аргументы типа «из души рвалось» не пройдут — не те люди в Четвертом отделе. Вот оно как, материться по гиперсвязи!
Но это все ерунда, лишь бы не оказалось, что во время Зимпесовой бури линзы погибли. Саймон думал о них, почти как о живых существах, маленьких и беззащитных, наподобие мотыльков.
Глава 3
— Это не помеха. Главное, постарайся расслабиться, — Лиргисо подмигнул с насмешливым сочувствием. — Тогда будет не так больно.
Взять его под контроль надо сейчас. Еще несколько секунд — и момент упущен.
— Дай мне сначала выспаться, — охрипшим от ужаса голосом попросил Поль. — Я все это время не спал. Если не веришь, медавтомат подтвердит. И с сердцем что-то не так. Ты ведь не хочешь меня прикончить? Подожди до завтра. Мне надо отдохнуть и прийти в себя, а Стив приведет мое сердце в порядок, и завтра мы встретимся без риска, что мне станет плохо.
Лиргисо дал команду медицинскому роботу, и когда тот, обогнув ложе, подъехал к нему, в задумчивости уставился на монитор.
— Сейчас я даже никакого удовольствия не получу, — добавил Поль аргумент, который Живущему-в-Прохладе должен был показаться достаточно веским. — Я словно под наркозом — кажется, что все тело пластмассовое и ощущения не мои. А завтра я буду в нормальном состоянии, тебе же самому так будет интересней.
— Ладно, отложим до завтра, — после мучительной паузы вздохнул Лиргисо. — Вожделенное мгновение, манящее, как лунный блик на воде, вновь от меня ускользает в вечное завтра… Тебе лучше лечь в «кокон», там сможешь выспаться.
— Не надо в «кокон». Я и здесь в конце концов засну. Оставь меня одного.
— Сначала скажи, что ты меня любишь, — потребовал Лиргисо.
— Зачем? — устало выдавил Поль.
Он только что дал обещание, которое не собирался выполнять, но совсем уж кривить душой не хотелось.
— Я так хочу, — желтые глаза в прорезях «лярнийской полумаски» непреклонно прищурились. — Без этого я не уйду.
— Хорошо. За то, что ты спас домберг, я тебя люблю.
— Схоласт, — усмехнулся Лиргисо. Наклонившись, он поцеловал Поля в губы (тот даже отстраниться не смог — не было сил, и вдобавок откуда-то выползло постыдное, неподконтрольное рассудку возбуждение), с удовлетворенной улыбкой выпрямился и бросил: — До завтра!
Прошло несколько секунд, прежде чем Поль осознал, что его уже нет в каюте. До завтра вернутся из рейда Тина и Стив — с ними все в порядке, задержки не будет. Если бы что-то случилось, Поль бы почувствовал.
Он вытер губы тыльной стороной ладони — это действие съело последний остаток сил, и тогда словно лопнула пленка, отделяющая его от области сна, он закрыл глаза и начал погружаться в теплый дремотный туман.
Наконец забрезжило утро, белесое и нечеткое, как голографическая открытка, опущенная в едкий раствор. «Молоко» постепенно рассеивалось, уже можно было разглядеть злополучный домберг — из грота он виден, как на ладони: бурая громада на фоне серой скальной стены, просто еще одна скала, только другого цвета. Отлив обнажил его подводную часть, сплошь заросшую ракушками и еще какими-то исчадиями океана, и казалось, что две трети скалы покрывает пестрое мозаичное панно с неразличимым, нуждающимся в реставрации изображением.
На свинцовой воде покачивались, как поплавки, серо-желтые птицы; то одна, то другая ныряла и хватала добычу.
— Съедобное ищут… — с завистью прошептал кто-то из сидевших в гроте.
Трое мужчин и две женщины, голодные, избитые, посиневшие от холода, прятались здесь с минувшего вечера. Их обобрали до нитки — хорошо еще, что в домберге нашлось тряпье, брошенное прежними хозяевами. Кое-какая собственная одежка осталась только у Кирч: вылинявшая футболка в засохших разводах пота и жутковатого вида трусы, у остальных все поотнимали.
Развести костер не удалось. Всю ночь они согревали друг друга, сбившись в кучку, и гадали, кто их первый найдет — свои или Космопол. Саймон ничего не имел против Космопола. В тюрьме он наконец-то просмотрит отснятые материалы и смонтирует фильм, да еще мемуары напишет — о Лиргисо, о «Конторе»… В общем, слава и деньги никуда от него не денутся.
Зимпесова буря заканчивалась, и встроенная в линзы микроскопическая аппаратура скоро опять начнет функционировать. Саймону хотелось надеяться, что она и не прекращала работать. В домберге было много удачных сюжетов, взять хотя бы последний: оперативники «Подразделения Игрек» полезли отнимать у бомжей ихнюю самогонку, а те за это побили их и ограбили — публика такое любит!
По сравнению с товарищами по несчастью Саймон был счастливчиком: свое самое ценное — линзы — он сберег. Достались они ему по случайности, но случайность была особенная, предопределенная свыше. Начитавшийся эзотерической литературы Клисс в этом не сомневался.
Около трех с половиной стандартных месяцев назад на Земле проходил 24-й Галактический конгресс социоаналитиков, и «Контора Игрек», заинтересованная в распространении кое-каких идей, забросила туда свой интеллектуальный десант. Саймон зарегистрировался под именем Руфия Конкелькоута, ученого с Неомоны. Он был тщательно загримирован, подкожные гелевые инъекции превратили его в круглолицего толстяка. И какой же он испытал шок, когда в ресторане отеля к нему без спроса подсел незнакомый пожилой мужчина и негромко заметил:
— Вы так изменили внешность, что вас мудрено узнать… Опять с полицией проблемы?
Саймон вздрогнул. Он в это время ковырялся в вегетарианском рагу, стараясь не глядеть на соседние столики, где ели мясо, и размышлял о том, что эти овощи, может статься, были удобрены чьими-то разложившимися ушами, — и вдруг его, фигурально выражаясь, сцапали за шиворот!
— Вы стали нервным, Доминик, — неодобрительно добавил незнакомец.
— Я не Доминик, — возразил Саймон. — Доктор Конкелькоут, структуральная социология, чем могу быть полезен?
— Бросьте, Доминик, не существует никакого доктора Конкелькоута. Но я всего лишь курьер, мое дело — передать вам посылку от вашего заказчика. Сами знаете, какую.
Поскольку доктора Конкелькоута действительно не существовало, Саймон счел за лучшее не углубляться в этот вопрос и немного побыть Домиником. На стол перед ним легла небольшая коробочка, курьер заставил его расписаться в получении.
Вначале Клисс хотел выкинуть чужую посылку в мусоропровод, но любопытство заставило его открыть коробку и посмотреть, что там. А был там прозрачный футлярчик с двумя кружочками, прибор для просмотра и настройки, вроде компактного, с пол-ладони, микроскопа, и еще инструкция. Когда Саймон разобрался, что к чему, его бросило в пот. Это должно принадлежать ему и только ему!
До закрытия конгресса он места себе не находил от страха, что появится неведомый Доминик или вернется перепутавший адресата курьер, и у него отберут сокровище, но все обошлось, и Саймон Клисс, волею судьбы ставший обладателем сверхминиатюрной видеоаппаратуры, приступил к съемкам фильма.
Он и вчера испугался прежде всего за фильм, потом уже за себя. Когда они впятером то ли бежали, то ли ползли по темному вонючему лабиринту, Саймону придавала сил мысль о том, что, если треугольники сожрут его раньше, чем он доберется до вайги, его творение погибнет вместе с ним. С отчаяния он даже попытался воспользоваться советом, который Лиргисо дал «сканеру»: забирать энергию у тех, кто находится рядом. Как это делается, Саймон не знал, но вообразил, что у него есть шланги с раструбами, вроде как у робота-уборщика, и через них он втягивает живительное сияние, исходящее от Роберта, Зойга и Сабрины (связываться с Кирч не рискнул — ну ее, стерву).
С дистанции он не сошел и вайги напился, а потом была взбучка, но не до смерти, даже без переломов, потому что обитатели домберга не хотели неприятностей — полиция, чтобы прижать этих бродяг, цеплялась к любому пустяку. Если будет дознание, наверняка они скажут, что Намме и Гнаса убил Лагайм.
Хмель понемногу выветривался. Римма под утро задремала, остальные пребывали в кислом расположении духа. Воспользовавшись этим, Саймон рассказал им разок про Топаза и два раза про ухо. Когда ему удавалось выговориться, он испытывал короткое облегчение, но окружающие не желали с этим считаться, в последнее время даже психолог отмахивался — мол, надоело слушать одно и то же.
— …И тогда робот-официант поставил передо мной позолоченную тарелку, а на ней мелко нарубленные кусочки под острым красным соусом…
— Не надо о еде! — взмолился Роберт. — Желудок от голода ноет, особенно когда ты рассказываешь.
Саймон осекся: такой реакции он не ждал.
— Невкусное было ухо, — добавил он поспешно. — Хуже подметки, меня с него долго рвало. А я вот подумал, давайте съедобных моллюсков поищем? Они тут должны быть повсюду, мы насобираем, сколько надо, и позавтракаем, в них всяких полезных микроэлементов до отвала… Земные устрицы считаются традиционным деликатесом — знаете, да? И рубиконские не хуже земных, их тут полно, и все наши!
Он еще долго расписывал фальшиво-бодрым голосом достоинства морской кухни — от этого проснулась Кирч, высунула голову из вороха лохмотьев, послушала, зевнула и возразила:
— Клисс, моллюски водятся на отмелях, а здесь сплошные скалы. Нет их здесь.
И кто ее спрашивал? Саймон только-только отвлек остальных от витающей в воздухе мысли позавтракать его ушами… Он попытался с ходу придумать что-нибудь другое и барахтался среди ускользающих спасительных идей, как тонущий в проруби, но тут разговор сам собой свернул в новое русло. Зойг вспомнил вайгу: знатная выпивка, попробуешь — не забудешь; Роберт с ним согласился, а потом гинтиец, ежась от рассветного холода, философски заметил, что жизнь все-таки подлая штука, раз — и подставит тебе подножку.
— И кто в этом виноват, если не ты сам? — набросилась на него Кирч, словно лишь повода и дожидалась. — Если получил — значит, заработал, и нечего скулить!
— А ты не получила? — угрюмо поинтересовалась Сабрина. — Мы же все остались, в чем мама родила, не считая синяков.
— Это вы остались, в чем мама родила, — с торжеством парировала Римма. — У меня одежду почему-то не всю забрали! Это никого на размышления не наводит? Есть пешки на доске жизни и есть те, кто уже не пешки, и когда что-то происходит, силы, которые за нами наблюдают, делают разницу между теми и другими!
Несмотря на холод и гнусное самочувствие, Саймон хихикнул:
— Да все тут, Риммочка, просто. Зачем бомжам твое нижнее белье, если у них свое такое же есть?
— Каждый получает от жизни то, что заслуживает, — не обращая на него внимания, продолжила Кирч. — Если заслужил пинка — получишь пинка. Да, мне вчера тоже досталось, но я не ною, и почему-то я чувствую себя лучше, чем вы — это вас тоже на размышления не наводит? Посмотрите на меня и посмотрите на себя!
Коренастая, крепко сбитая, она стояла, широко расставив короткие мускулистые ноги — почти в боевой стойке. Груди под грязной футболкой казались твердыми, как два литых полушария. Взъерошенные волосы Риммы напоминали грязную свалявшуюся солому, зато на щеках играл обычный для нее агрессивный румянец, а голубые глаза воинственно светились, и Саймон пожалел о том, что попытался ее поддеть — Кирч внушала ему страх. Даже следы вчерашних побоев не нарушали общего впечатления.
У остальных вид был откровенно побитый. Длинноногая, атлетически сложенная Сабрина вся покрылась гусиной кожей и куталась в мешковину (а какое умопомрачительное белье у нее было — черное, кружевное, с розочками и сердечками, женщины домберга чуть не передрались из-за этих тряпок). Зойг сутулился, время от времени кашлял, за прошедшие сутки он постарел лет на десять. Стажер с заплывшим левым глазом и распухшей лодыжкой выглядел совсем больным. Саймон наверняка выглядел не лучше (и втайне надеялся, что это разжалобит тех, кто первый доберется до грота, будь то поисковая группа «Конторы», космополовцы или рубиконский патруль). А Римме все нипочем.
Гинтиец и Сабрина попытались ее утихомирить, но куда там! Все их возражения Римма объявила «щенячьим скулежом» и свела дело к тому, что вчера им «некие силы надавали по шее в воспитательных целях».
— «Некие силы» — это ты, Риммочка, о бомжах? — не вытерпел Саймон.
— Клисс, не ерничай, — отмахнулась Римма. — Ты-то вообще безнадежный, тебя даже по шее бить бесполезно. А вы подумайте! Может, все это случилось для того, чтобы мозги вам прочистить?
Саймон начал надеяться, что сейчас Сабрина и командир Зойг поколотят командира Кирч, все-таки их двое против одной, но та перескочила на другую тему:
— А все, кто почем зря трепался с Лиргисо по гиперсвязи, будут объяснительные писать и за батарейки отчитываться. Клисс, к тебе это тоже относится.
— Да я-то с ним только парой слов перекинулся, — отозвался сникший Саймон. — Всего несколько секунд израсходовал…
Зойг еще больше помрачнел: он много ругался в адрес Лиргисо, вместе с Намме и Гнасом, но с покойников спросу никакого, а с него Четвертый отдел потребует «обоснований целесообразности использования казенного гиперпередатчика для трансляции данной информации», и никакие аргументы типа «из души рвалось» не пройдут — не те люди в Четвертом отделе. Вот оно как, материться по гиперсвязи!
Но это все ерунда, лишь бы не оказалось, что во время Зимпесовой бури линзы погибли. Саймон думал о них, почти как о живых существах, маленьких и беззащитных, наподобие мотыльков.
Глава 3
То, что Тина видела за окном, скорее походило на отражение панорамы города в пыльном зеркале, чем на сам город.
Марево, пронизанное розоватым светом разорванного на несколько слепящих кусков вечернего солнца (обложившие небо розовато-серые облака не позволяют им слиться воедино); в дрожащей дымке уходят к горизонту массивы крыш, роятся машины — все это выглядит хаотичным, опасным и не вполне настоящим, на то и зазеркалье.
Тина была коренной обитательницей зазеркалья (не на месте она чувствовала себя в той жизни, которую называют обычной и нормальной), и нарастающую тревогу ей внушала вовсе не охваченная броуновским движением панорама грязного рубиконского города. Где Лиргисо и Поль? Закодированный сигнал отправлен полчаса назад, а они до сих пор не появились.
Об истории с домбергом Тина и Стив уже знали (еще бы не знать, если на сайтах новостей это сенсация номер один!), но доступная информация не успокаивала.
— Еще четверть часа, и я все тут разнесу, — отвернувшись от окна, бросила Тина.
— Подожди, — посоветовал Стив. — Помнишь уговор: встречаемся в течение двух часов после сигнала. Бывало ведь, что мы тоже заставляли его ждать.
Он сидел, привычно вытянув ноги, в кресле возле мраморной арки камина. Его лицо, длинное, загорелое, с неправильными чертами, оставалось спокойным, и это помогло Тине унять тревогу — интуиция у Стива работала получше, чем у нее.
Присев на подоконник, она оглядела комнату: надо быть Лиргисо, чтобы спроектировать такой интерьер. Пародия на респектабельный классический стиль. Во всем — и в грандиозной каминной арке, и в преувеличенно солидной мебели, и в украшающей потолок лепнине, и в домашних роботах, которые напоминали лопающихся от спеси лакеев, — угадывалась скрытая насмешка. Живущий-в-Прохладе не любил классический стиль, так как находил его скучноватым и «лишенным истинной утонченности», однако обставил свою резиденцию в соответствии с местной модой, не упустив случая поиздеваться.
— Уже сорок три минуты ждем, — заметила Тина, взглянув на часы.
— Сорок две с секундами.
Она повернулась: Лиргисо стоял в дверях.
— Ты один?
Тина мгновенно очутилась перед ним, Стив тоже поднялся с кресла.
— Поль у меня на яхте, в полной безопасности, — Живущий-в-Прохладе вскинул руки в протестующе-примирительном жесте и на шаг отступил. — Отсыпается после своей авантюры.
— Предъяви его немедленно или башку оторву.
Он улыбнулся Тине, словно показывая, что оценил это, как шутку, и уже серьезным тоном продолжил:
— Стив, ему понадобится твое лечение. Вы знаете о домберге? Это приключение совпало с Зимпесовой бурей, и на Поля напали потусторонние твари — энергетические вампиры. Бомжи напоили его напитком, который делает человека неуязвимым для таких созданий, но он потерял много сил, и это повлияло на работу сердца. Кроме того, стресс, переохлаждение, передозировка хминка. Уснул он несколько часов назад и сейчас спит, медавтомат следит за его состоянием.
— Давай его сюда, и поскорее, — потребовал Стив.
Живущий-в-Прохладе исчез, и опять пришлось ждать, вернулся он вместе с Полем минут через двадцать. Они материализовались около дивана, Лиргисо усадил Поля и отступил в сторону. Поль откинулся на кожаную спинку — бледный, под глазами залегли тени, сами глаза на осунувшемся лице кажутся огромными. Вместо бронекостюма на нем были рубашка и брюки из темно-синей с серебристым блеском ткани.
Тина снова отошла к окну, Лиргисо пристроился рядом. Не было риска, что их увидят: снаружи окна выглядят, как золотые зеркала — анизотропный ситал, выдерживающий прямое попадание гранаты. Стекло придавало панораме коричневатый оттенок, как на древней тонированной фотографии, но города с тех фотографий не имели ничего общего с рубиконским мегаполисом.
— За ним надо присматривать, как за ребенком, — вполголоса заметил Лиргисо. — В следующий раз я приставлю к нему «цербера», чтобы опять не сбежал кого-нибудь спасать. А рубиконские вояки хвалятся, что подорвали мою станцию! Во-первых, для того чтобы взорвать мирную дерифлодобывающую установку особой доблести не надо, во-вторых, я сам ее взорвал. Запрограммировал на самоуничтожение с пятисекундной отсрочкой, перед тем как мы с Хинаром оттуда телепортировались. Я уже выступил с опровержением — дал коротенькое интервью, из-за этого и задержался.
«Ага, распинался перед журналистами сорок минут, а мы здесь ждали!»
Тина заранее приготовилась к стычке, так как предполагала, что Лиргисо будет зол из-за гибели станции, а он улыбается, и никаких упреков в адрес Поля.
Стив окликнул их:
— Все, я закончил.
Поль выпрямился — мышечный тонус восстановлен, на щеках проступил слабый румянец. Взгляд темный и напряженный.
— С тобой все в порядке или что-то осталось? — спросил Стив.
— Порядок. Спасибо.
— Твоих бомжей завалили гуманитарной помощью, — сообщил Лиргисо с покровительственной усмешкой. — Они разбили лагерь на берегу, а рядом открыл свой пункт «Красный крест». Твоими стараниями домберги стали модной темой! А агентов «Конторы» я упустил, что очень грустно. Я посылал за ними своих людей, но те немного опоздали.
Стив вернулся в кресло возле камина, Поль пошел за ним и прислонился рядом к мраморной арке, скрестив на груди руки. Хочет быть поближе к Стиву — но почему? Если бы им здесь угрожала опасность, он бы предупредил. Или он опасается какой-нибудь выходки со стороны Лиргисо? Но тот выглядит до странного умиротворенным, едва ли не счастливым, даже не предъявляет претензий за погибшее оборудование.
Из ниши выкатился робот-официант, появились напитки и закуски. Стив покосился на Поля, и одно из пародийно-величественных кресел оторвалось от паркета, проплыло через всю комнату и встало возле его кресла.
— Спасибо, — пробормотал Поль, усаживаясь.
Лиргисо скорчил снисходительно-ироническую гримасу, но вслух ничего не сказал.
— На Унгане мы не только превратили в руины базу «Конторы», но также узнали кое-что важное, — заговорила Тина. — Все рассказывать долго, посмотри потом вот это, — она выложила на столик коробку с компьютерными кристаллами. — Если в двух словах, то у «Конторы» есть главная база, штаб-квартира, и не где-нибудь, а на Норне. Точнее, на одном из ее спутников.
— О Норне я слышал от Хинара, — задумчиво отозвался Лиргисо. — Своеобразное местечко…
— Там нарушена структура трехмерного пространства, — пояснил Стив. — Оно там вывернутое, разросшееся, неправильное, словно его поразила опухоль. Фласс не может проникнуть в эту область, да и не хочет — насколько я уловил, его там что-то пугает.
— О, вот это уже приятно! — ухмыльнулся Живущий-в-Прохладе. — По крайней мере, с Флассом мы там не столкнемся.
Фласс всем лярнийцам внушал неискоренимый ужас, и Лиргисо не был исключением. Несмотря на свою способность к телепатическому общению, живой студень далеко не всегда понимал, что перед ним разумные существа; энбоно, негов и чливьясов он до недавнего времени за таковых не считал. Он мог создавать собственные гиперпространственные коридоры и через них проникал в Галактику — в поисках пищи, так как на Лярне ему еды не хватало, а питался он любой органикой.
Энбоно на протяжении нескольких веков жили бок о бок с плотоядным океаном, и их странная, пронизанная мотивами обреченности и смерти культура, наверное, не могла быть иной.
— Надо решить, берем ли мы с собой на Норну девочек, — продолжила Тина. — Что для них безопасней — лететь с нами или если мы их где-нибудь спрячем?
Девочки — это Ивена и Лейла. Ивене четырнадцать, она родилась на Манокаре и после смерти родителей попала в государственный приют, а Поль ее оттуда забрал, когда они со Стивом разыскивали Тину. С Лейлой все куда сложнее, даже на вопрос о том, сколько ей лет, однозначно не ответишь.
Больше года назад на Ниаре умерла шестнадцатилетняя Дина Вански, страдавшая неизлечимым заболеванием. Мягкие, как желе, кости, атрофированные мышцы, тонкая мертвенно-бледная кожа, вечно слезящиеся глаза. Мать Дины во время беременности получила дозу излучения, поражающего плод, но от аборта из религиозных соображений отказалась. Дина жила в инвалидном кресле, в окружении медицинских роботов, и когда ее однажды нашли мертвой, это никого не удивило.
В действительности в ее теле умерла другая девушка — Лейла Шем из местной общины коммунистов, а Дина, занявшая тело Лейлы, вместе с Лиргисо уехала в ниарскую столицу. Она хотела разорвать все связи со своим прошлым и взяла себе имя донора: нет больше никакой Дины Вански.
Живущий-в-Прохладе потом рассказывал, что Дина-Лейла привлекла его двойным сходством: черты ее изможденного лица напоминали черты топ-модели Моны Янг (скрываясь от Космопола, Тина сделала пластическую операцию а ля Мона Янг, незадолго до того, как ее занесло на Лярн); вдобавок Лиргисо, поговорив с Диной Вански, усмотрел в ней сходство с самим собой. Способность ценить красоту и отчаянная жажда жизни в сочетании с приступами тоски — это пробудило в нем симпатию к больной девочке, и он решил помочь. Правда, хотел он, как лучше, а вышло у него, как всегда.
Чтобы Лейла ни при каких обстоятельствах не могла его выдать, он поставил ей гипноблок — и тот сработал, когда Саймон Клисс, сделав девушке инъекцию нермала, попытался вытрясти из нее кое-какую информацию. Вывести Лейлу из комы Лиргисо не смог, не дала результата даже такая радикальная мера, как повторная смена тела, и тогда он обратился за помощью к своим противникам, Тине и Стиву.
Сейчас обе девочки жили на яхте Стива и учились у него «магии», как называл это Живущий-в-Прохладе. Вначале он занимался с Лейлой сам, но не преуспел. Знал он много — в свое время изучал древнелярнийские трактаты, посвященные этому предмету — однако научиться у него чему-нибудь было проблематично. Если Лейла не усваивала урока с первого раза, он осыпал ее язвительными насмешками, и ученица сидела перед ним совершенно уничтоженная, парализованная, мозги отказывались работать — в таком состоянии она не смогла бы даже ответить на вопрос, сколько будет дважды два. Другое дело Стив: он всегда был спокоен и дружелюбен, повторял объяснения и по два, и по три, и по десять раз, и при этом нисколько не раздражался.
Вероятность возникновения рискованной для девочек ситуации — примерно пятьдесят процентов, и если спрятать их, и если взять с собой, таким был прогноз Поля.
— Раз шансы равные, пусть лучше они будут с нами, — первой решила Тина. — Хотя бы не придется мчаться в другой конец Галактики, если понадобится выручать их.
За окнами стемнело, в кипящих лиловых сумерках сновало множество огоньков, и Тине казалось, что их движение подчинено угрожающе рваному ритму, иному, чем в незийских или ниарских городах. Здесь и воздушные катастрофы случаются куда чаще, парящие над крышами автоматы-перехватчики еле успевают реагировать.
— Детали экспедиции обсудим завтра, когда посмотришь материалы с Унганы, — сказал Стив Живущему-в-Прохладе. — Сейчас мы домой.
— До завтра я умру, — меланхолично сообщил Лиргисо.
Возникла пауза, и Тина уже собиралась спросить, что это на него нашло так не вовремя, но тут он продолжил:
— От нетерпения, от снедающей меня жестокой жажды… Поль, я не могу ждать так долго. Давай реализуем наши планы сейчас, не дожидаясь этого завтра, которое наступит через миллионы лет.
— Какие планы? У меня вообще-то никаких планов не было.
— Поль, что ты обещал мне сегодня утром, перед тем как уснул?
— Не помню. Я же почти невменяемый был после вайги и передозировки. Разве я что-то обещал?
До сих пор они сидели в сумраке, скрадывающем лица и предметы, но теперь опустились жалюзи, вспыхнула многоярусная позолоченная люстра, такая же гротескно монументальная, как и все остальное в этой комнате. Глаза Тины адаптировались мгновенно, Лиргисо, Стив и Поль в первый момент зажмурились.
— И давно у тебя нелады с памятью? — ядовито осведомился Живущий-в-Прохладе.
— Не понимаю, о чем ты.
Лицо Поля превратилось в неподвижную лакированную маску, на нем ничего не отражалось, и чужие взгляды с него соскальзывали, о таких лицах говорят: «лишенное всякого выражения». Словно он отгородился стеной от остального мира, и лицо было всего лишь барельефом на этой монолитной, сияющей лаком стене.
Марево, пронизанное розоватым светом разорванного на несколько слепящих кусков вечернего солнца (обложившие небо розовато-серые облака не позволяют им слиться воедино); в дрожащей дымке уходят к горизонту массивы крыш, роятся машины — все это выглядит хаотичным, опасным и не вполне настоящим, на то и зазеркалье.
Тина была коренной обитательницей зазеркалья (не на месте она чувствовала себя в той жизни, которую называют обычной и нормальной), и нарастающую тревогу ей внушала вовсе не охваченная броуновским движением панорама грязного рубиконского города. Где Лиргисо и Поль? Закодированный сигнал отправлен полчаса назад, а они до сих пор не появились.
Об истории с домбергом Тина и Стив уже знали (еще бы не знать, если на сайтах новостей это сенсация номер один!), но доступная информация не успокаивала.
— Еще четверть часа, и я все тут разнесу, — отвернувшись от окна, бросила Тина.
— Подожди, — посоветовал Стив. — Помнишь уговор: встречаемся в течение двух часов после сигнала. Бывало ведь, что мы тоже заставляли его ждать.
Он сидел, привычно вытянув ноги, в кресле возле мраморной арки камина. Его лицо, длинное, загорелое, с неправильными чертами, оставалось спокойным, и это помогло Тине унять тревогу — интуиция у Стива работала получше, чем у нее.
Присев на подоконник, она оглядела комнату: надо быть Лиргисо, чтобы спроектировать такой интерьер. Пародия на респектабельный классический стиль. Во всем — и в грандиозной каминной арке, и в преувеличенно солидной мебели, и в украшающей потолок лепнине, и в домашних роботах, которые напоминали лопающихся от спеси лакеев, — угадывалась скрытая насмешка. Живущий-в-Прохладе не любил классический стиль, так как находил его скучноватым и «лишенным истинной утонченности», однако обставил свою резиденцию в соответствии с местной модой, не упустив случая поиздеваться.
— Уже сорок три минуты ждем, — заметила Тина, взглянув на часы.
— Сорок две с секундами.
Она повернулась: Лиргисо стоял в дверях.
— Ты один?
Тина мгновенно очутилась перед ним, Стив тоже поднялся с кресла.
— Поль у меня на яхте, в полной безопасности, — Живущий-в-Прохладе вскинул руки в протестующе-примирительном жесте и на шаг отступил. — Отсыпается после своей авантюры.
— Предъяви его немедленно или башку оторву.
Он улыбнулся Тине, словно показывая, что оценил это, как шутку, и уже серьезным тоном продолжил:
— Стив, ему понадобится твое лечение. Вы знаете о домберге? Это приключение совпало с Зимпесовой бурей, и на Поля напали потусторонние твари — энергетические вампиры. Бомжи напоили его напитком, который делает человека неуязвимым для таких созданий, но он потерял много сил, и это повлияло на работу сердца. Кроме того, стресс, переохлаждение, передозировка хминка. Уснул он несколько часов назад и сейчас спит, медавтомат следит за его состоянием.
— Давай его сюда, и поскорее, — потребовал Стив.
Живущий-в-Прохладе исчез, и опять пришлось ждать, вернулся он вместе с Полем минут через двадцать. Они материализовались около дивана, Лиргисо усадил Поля и отступил в сторону. Поль откинулся на кожаную спинку — бледный, под глазами залегли тени, сами глаза на осунувшемся лице кажутся огромными. Вместо бронекостюма на нем были рубашка и брюки из темно-синей с серебристым блеском ткани.
Тина снова отошла к окну, Лиргисо пристроился рядом. Не было риска, что их увидят: снаружи окна выглядят, как золотые зеркала — анизотропный ситал, выдерживающий прямое попадание гранаты. Стекло придавало панораме коричневатый оттенок, как на древней тонированной фотографии, но города с тех фотографий не имели ничего общего с рубиконским мегаполисом.
— За ним надо присматривать, как за ребенком, — вполголоса заметил Лиргисо. — В следующий раз я приставлю к нему «цербера», чтобы опять не сбежал кого-нибудь спасать. А рубиконские вояки хвалятся, что подорвали мою станцию! Во-первых, для того чтобы взорвать мирную дерифлодобывающую установку особой доблести не надо, во-вторых, я сам ее взорвал. Запрограммировал на самоуничтожение с пятисекундной отсрочкой, перед тем как мы с Хинаром оттуда телепортировались. Я уже выступил с опровержением — дал коротенькое интервью, из-за этого и задержался.
«Ага, распинался перед журналистами сорок минут, а мы здесь ждали!»
Тина заранее приготовилась к стычке, так как предполагала, что Лиргисо будет зол из-за гибели станции, а он улыбается, и никаких упреков в адрес Поля.
Стив окликнул их:
— Все, я закончил.
Поль выпрямился — мышечный тонус восстановлен, на щеках проступил слабый румянец. Взгляд темный и напряженный.
— С тобой все в порядке или что-то осталось? — спросил Стив.
— Порядок. Спасибо.
— Твоих бомжей завалили гуманитарной помощью, — сообщил Лиргисо с покровительственной усмешкой. — Они разбили лагерь на берегу, а рядом открыл свой пункт «Красный крест». Твоими стараниями домберги стали модной темой! А агентов «Конторы» я упустил, что очень грустно. Я посылал за ними своих людей, но те немного опоздали.
Стив вернулся в кресло возле камина, Поль пошел за ним и прислонился рядом к мраморной арке, скрестив на груди руки. Хочет быть поближе к Стиву — но почему? Если бы им здесь угрожала опасность, он бы предупредил. Или он опасается какой-нибудь выходки со стороны Лиргисо? Но тот выглядит до странного умиротворенным, едва ли не счастливым, даже не предъявляет претензий за погибшее оборудование.
Из ниши выкатился робот-официант, появились напитки и закуски. Стив покосился на Поля, и одно из пародийно-величественных кресел оторвалось от паркета, проплыло через всю комнату и встало возле его кресла.
— Спасибо, — пробормотал Поль, усаживаясь.
Лиргисо скорчил снисходительно-ироническую гримасу, но вслух ничего не сказал.
— На Унгане мы не только превратили в руины базу «Конторы», но также узнали кое-что важное, — заговорила Тина. — Все рассказывать долго, посмотри потом вот это, — она выложила на столик коробку с компьютерными кристаллами. — Если в двух словах, то у «Конторы» есть главная база, штаб-квартира, и не где-нибудь, а на Норне. Точнее, на одном из ее спутников.
— О Норне я слышал от Хинара, — задумчиво отозвался Лиргисо. — Своеобразное местечко…
— Там нарушена структура трехмерного пространства, — пояснил Стив. — Оно там вывернутое, разросшееся, неправильное, словно его поразила опухоль. Фласс не может проникнуть в эту область, да и не хочет — насколько я уловил, его там что-то пугает.
— О, вот это уже приятно! — ухмыльнулся Живущий-в-Прохладе. — По крайней мере, с Флассом мы там не столкнемся.
Фласс всем лярнийцам внушал неискоренимый ужас, и Лиргисо не был исключением. Несмотря на свою способность к телепатическому общению, живой студень далеко не всегда понимал, что перед ним разумные существа; энбоно, негов и чливьясов он до недавнего времени за таковых не считал. Он мог создавать собственные гиперпространственные коридоры и через них проникал в Галактику — в поисках пищи, так как на Лярне ему еды не хватало, а питался он любой органикой.
Энбоно на протяжении нескольких веков жили бок о бок с плотоядным океаном, и их странная, пронизанная мотивами обреченности и смерти культура, наверное, не могла быть иной.
— Надо решить, берем ли мы с собой на Норну девочек, — продолжила Тина. — Что для них безопасней — лететь с нами или если мы их где-нибудь спрячем?
Девочки — это Ивена и Лейла. Ивене четырнадцать, она родилась на Манокаре и после смерти родителей попала в государственный приют, а Поль ее оттуда забрал, когда они со Стивом разыскивали Тину. С Лейлой все куда сложнее, даже на вопрос о том, сколько ей лет, однозначно не ответишь.
Больше года назад на Ниаре умерла шестнадцатилетняя Дина Вански, страдавшая неизлечимым заболеванием. Мягкие, как желе, кости, атрофированные мышцы, тонкая мертвенно-бледная кожа, вечно слезящиеся глаза. Мать Дины во время беременности получила дозу излучения, поражающего плод, но от аборта из религиозных соображений отказалась. Дина жила в инвалидном кресле, в окружении медицинских роботов, и когда ее однажды нашли мертвой, это никого не удивило.
В действительности в ее теле умерла другая девушка — Лейла Шем из местной общины коммунистов, а Дина, занявшая тело Лейлы, вместе с Лиргисо уехала в ниарскую столицу. Она хотела разорвать все связи со своим прошлым и взяла себе имя донора: нет больше никакой Дины Вански.
Живущий-в-Прохладе потом рассказывал, что Дина-Лейла привлекла его двойным сходством: черты ее изможденного лица напоминали черты топ-модели Моны Янг (скрываясь от Космопола, Тина сделала пластическую операцию а ля Мона Янг, незадолго до того, как ее занесло на Лярн); вдобавок Лиргисо, поговорив с Диной Вански, усмотрел в ней сходство с самим собой. Способность ценить красоту и отчаянная жажда жизни в сочетании с приступами тоски — это пробудило в нем симпатию к больной девочке, и он решил помочь. Правда, хотел он, как лучше, а вышло у него, как всегда.
Чтобы Лейла ни при каких обстоятельствах не могла его выдать, он поставил ей гипноблок — и тот сработал, когда Саймон Клисс, сделав девушке инъекцию нермала, попытался вытрясти из нее кое-какую информацию. Вывести Лейлу из комы Лиргисо не смог, не дала результата даже такая радикальная мера, как повторная смена тела, и тогда он обратился за помощью к своим противникам, Тине и Стиву.
Сейчас обе девочки жили на яхте Стива и учились у него «магии», как называл это Живущий-в-Прохладе. Вначале он занимался с Лейлой сам, но не преуспел. Знал он много — в свое время изучал древнелярнийские трактаты, посвященные этому предмету — однако научиться у него чему-нибудь было проблематично. Если Лейла не усваивала урока с первого раза, он осыпал ее язвительными насмешками, и ученица сидела перед ним совершенно уничтоженная, парализованная, мозги отказывались работать — в таком состоянии она не смогла бы даже ответить на вопрос, сколько будет дважды два. Другое дело Стив: он всегда был спокоен и дружелюбен, повторял объяснения и по два, и по три, и по десять раз, и при этом нисколько не раздражался.
Вероятность возникновения рискованной для девочек ситуации — примерно пятьдесят процентов, и если спрятать их, и если взять с собой, таким был прогноз Поля.
— Раз шансы равные, пусть лучше они будут с нами, — первой решила Тина. — Хотя бы не придется мчаться в другой конец Галактики, если понадобится выручать их.
За окнами стемнело, в кипящих лиловых сумерках сновало множество огоньков, и Тине казалось, что их движение подчинено угрожающе рваному ритму, иному, чем в незийских или ниарских городах. Здесь и воздушные катастрофы случаются куда чаще, парящие над крышами автоматы-перехватчики еле успевают реагировать.
— Детали экспедиции обсудим завтра, когда посмотришь материалы с Унганы, — сказал Стив Живущему-в-Прохладе. — Сейчас мы домой.
— До завтра я умру, — меланхолично сообщил Лиргисо.
Возникла пауза, и Тина уже собиралась спросить, что это на него нашло так не вовремя, но тут он продолжил:
— От нетерпения, от снедающей меня жестокой жажды… Поль, я не могу ждать так долго. Давай реализуем наши планы сейчас, не дожидаясь этого завтра, которое наступит через миллионы лет.
— Какие планы? У меня вообще-то никаких планов не было.
— Поль, что ты обещал мне сегодня утром, перед тем как уснул?
— Не помню. Я же почти невменяемый был после вайги и передозировки. Разве я что-то обещал?
До сих пор они сидели в сумраке, скрадывающем лица и предметы, но теперь опустились жалюзи, вспыхнула многоярусная позолоченная люстра, такая же гротескно монументальная, как и все остальное в этой комнате. Глаза Тины адаптировались мгновенно, Лиргисо, Стив и Поль в первый момент зажмурились.
— И давно у тебя нелады с памятью? — ядовито осведомился Живущий-в-Прохладе.
— Не понимаю, о чем ты.
Лицо Поля превратилось в неподвижную лакированную маску, на нем ничего не отражалось, и чужие взгляды с него соскальзывали, о таких лицах говорят: «лишенное всякого выражения». Словно он отгородился стеной от остального мира, и лицо было всего лишь барельефом на этой монолитной, сияющей лаком стене.