Орлов Антон. Сильварийская кровь

   Он забрался в пыльный товарный вагон на станции Марычаб, потому что хотел перемен. Прежде всего - чтобы в нем самом что-нибудь изменилось. Смутное, но непреодолимое желание, оно вызревало уже давно.
   Правда, Марек не смог бы объяснить, с чего он взял, что эти перемены должны произойти с ним именно здесь, в южном краю, на берегу Багрового моря.
   После шестого лестничного пролета, плавно закрученного вокруг толстой мозаичной колонны с картинками на исторические темы, Анемподиста норг Парлута, министра всеобщего здравия и телесного благополучия подданных Королевства Траэмонского, претендента на руку и ложе богоравной Элшериер, предводителя заговорщиков, разыскивающих прежнего консорта, коего надлежит предать смертной казни, настигла одышка.
   Аж в глазах потемнело. Тяжело дыша, Анемподист привалился к стене. Рядом никого нет, можно перевести дух. Как хотите, но он уже не мальчик, чтобы несколько часов кряду носиться по дворцу в кольчуге и стальном шлеме с высоким позолоченным гребнем. Последний смотрится внушительно, спору нет, но вдвое добавляет лишнего весу, так что собственная голова кажется тяжелой, как перезрелая тыква. Да, и в придачу надо таскать с собой увесистую железяку с изукрашенным драгоценными кабошонами эфесом - ритуальный меч, которым новый консорт должен пронзить своего предшественника, дабы занять его место на ложе и на троне рядом с королевой Элшериер. Впрочем, власть - она того стоит.
   Парлут прислушался, утирая полой шелкового плаща мокрое пылающее лицо. Соратники отстали. Слуги, как всегда во время ежегодного дворцового переворота, находятся там, где им положено. Можно… Никто не застукает… Если он этого не сделает, его хватит удар… Ненадолго ведь… На минутку…
   Воровато оглядевшись, претендент на королевское ложе прислонил к затянутой гобеленом стене осточертевший полуторный меч, расстегнул под подбородком массивную золотую пряжку и снял шлем.
   Хорошо… Ох, хорошо… Пощупал внутри: кожаный подшлемник скользкий от пота.
   Стоило бы гуманизировать обряд смены власти. То есть еще больше гуманизировать, чтобы претенденту и сановникам-соучастникам не приходилось полдня рыскать в поисках спрятавшейся жертвы. Красочное действо на полтора часа - и хватит, за глаза хватит.
   Он не выпускал шлем из рук, готовый надеть его, если послышатся шаги, но никто сюда не шел. Королевский дворец огромен. По крайней мере, племянница Парлута утверждала, что на доскональное ознакомление со всеми покоями, коридорами, лестницами, кладовыми и прочими помещениями уйдет несколько дней. А ей можно верить, она тут выросла и облазила все уголки.
   «Племяшечка, бриллиантик мой…» - расчувствовавшись, подумал Анемподист, слегка пьяный от непривычных физических нагрузок.
   И тут же ощутил мимолетное недовольство: подарив ей на последний день рождения бриллиантовую диадему, ляпнул лишнее. Произнес опасную фразу, которая могла бы навести на ненужные выводы, изобличить его тайную слабость.
   - Это тебе. Бриллианты - лучшие друзья девушки!
   - Что вы, дядя… - она удивленно заглянула ему в глаза. - Почему вы так говорите? Бриллианты - это бриллианты, а друзья - это друзья. Хорошо, когда есть и то и другое. Спасибо, какая прелесть!
   Граф норг Парлут прикусил язык. Нипочему. Потому что эта странная фраза выплыла из темного омута снов чужого мира во время очередного затмения.
   По закону тот, кто уязвим для воздействия чужих снов, не может занимать высокие должности на государственной службе, но Анемподисту до сих пор удавалось скрывать сей опасный недостаток. Он полностью себя контролирует. Бывают же счастливые исключения из правил.
   Племянница тогда не поняла, в чем дело, хотя она у него умница и насчет друзей еще как права… Парлут думал о ней с восторженным умилением: ведь это отчасти благодаря девчонке, ухитрившейся в шестилетнем возрасте, едва попав во дворец, с ходу подружиться с кем надо, он сумел достигнуть таких головокружительных высот. Таких, что дальше некуда… Еще чуть- чуть, и он станет консортом ее величества Элшериер, законным правителем Королевства Траэмонского.
   Пора?… Шума не слышно, торопиться незачем. Сейчас он рассмотрит как следует старинный гобелен в серебристо-серых тонах- и двинется дальше.
   Это была уловка: хотелось оттянуть тот момент, когда придется снова надеть на потную голову тяжеленный шлем, но гобелен, между прочим, заслуживал внимания.
   Древний ткач изобразил стаю ифлайгри в дебрях чаролесья. Одни сидят на ветвях деревьев, другие парят над кронами в темном небе. Громадные полупрозрачные крылья в радужных переливах. Прелестные лица с торчащими из-под верхней губы клыками, глаза лунного цвета, вместо волос извиваются змеевидные отростки.
   Тела их, стройные и соблазнительные женские тела, покрыты перламутровой чешуей, неизвестный мастер даже это сумел передать, а на руках и на ногах - чудовищные когти, вдобавок по всей длине рук от плеча до кисти торчат шипы. Ступни длиннее человеческих, узкие, гибкие. Одна из ифлайгри висит вниз головой, как летучая мышь, уцепившись ногами за ветку.
   На гобелене изображены не только женские особи. Дерево в центре - причудливо раскоряченное, с похожими на фаллосы мясистыми цветами - это ифлайгри мужского пола. Выглядит еще страшнее, чем стая крылатых прелестниц, а на самом деле - всего лишь растение, неразумное, не способное никого убить, и питается оно не кровью, а вытянутыми из почвы земными соками. Один пол -безобидные деревья, другой - хищницы-кровососы, ночные убийцы и чародейки, способные принимать облик женщин человеческой расы.
   Ифлайгри считаются самой опасной разновидностью вампиров, а от их дивного пения, говорят, даже у Старшего народа застывает кровь в жилах, но все это в прошлом. Во всяком случае, в Королевстве Траэмонском и его окрестностях этих чудовищ больше не осталось. Темные эльфы их истребили. Выкорчевали и уничтожили мужские деревья, перебили всех или почти всех летучих лиходеек. Эльфы иногда приносят пользу, хотя чаще они приносят проблемы.
   Последнее соображение Парлут положил на полочку с ярлыком «государственная мысль» (он же без пяти минут верховный правитель!), а потом скрепя сердце все-таки нахлобучил громоздкий золоченый шлем и взял меч, потому что с лестницы доносилось чье-то пыхтение.
   Один из верных соратников. Тоже взмыленный, измотанный.
   - Убьем старого царя! -выдохнул соратник ритуальную фразу, увидев Анемподиста.
   - Прольем его старую кровь ради возрождения и обновления! - ритуальной же фразой ответил будущий консорт.
   Дальше пошли вдвоем, сценарий поисков этого не возбраняет.
   Знакомое помещение. Многоцветная мозаика на стенах рассказывает целую историю в картинках. Окруженный полями и виноградниками город под благостным лазоревым небом. Та же местность, разоряемая ураганом; королева в серебряном венце созерцает с балкона стихийное бедствие. Королева превращается в вихрь, взметнувшийся над дворцом, в нем можно разглядеть конец развевающейся накидки, длинные волосы, часть женского лица с голубыми глазами. Блистающий серебряными звездами смерч движется навстречу урагану. Два воздушных фронта сталкиваются, и разбушевавшиеся силы природы побеждены. Правительница, вновь принявшая человеческий облик, наблюдает, как ее подданные восстанавливают разрушенные дома.
   Есть поверье, что древние королевы Траэмона умели превращаться в вихри и усмирять природные катаклизмы, этот мотив встречается в некоторых легендах и песнях. Считается, что сказители переосмысливали таким образом эксперименты придворных магов по управлению погодой.
   К дверной ручке в виде гномьей головы привязана узорчатая цветная лента - броская, чтобы издали заметили. Назад! Не открывать эту дверь, а то конфуз получится, как в позапрошлом году…
   Не обменявшись ни словом, Парлут и его спутник с рассеянным видом повернули в обратную сторону.
   Ленточка означала, что заходить в эту комнату ни в коем случае нельзя, поскольку именно там и спрятался Павлон норг Тругрев, прежний консорт, чей срок сегодня истекает. Хороши бы они были, столкнувшись с ним нос к носу! Негоже превращать сакральное действо в балаган.
   Еще два- три часа беготни по дворцу. Лестницы растягиваются, словно сделаны из резины, колонны пляшут перед глазами, пот в три ручья и под ребрами колет. Как-никак Парлуту уже шестьдесят три… Но жизнь удалась: если его не хватит удар в результате этой сумасшедшей разминки, после финиша он сможет отдохнуть на королевском троне.
   С усталости в голову лезли тревожные мысли: близится очередное затмение снов, как бы не угодить в неприятности… Впрочем, он ведь разумный и осторожный человек, несмотря на свою уязвимость, и у него есть потайное убежище, о котором никто не знает. До сих пор проносило, и на этот раз пронесет.
   Где же ты, второе дыхание?…
   Наконец отмеренное на поиски время истекло. Пошатываясь от усталости, окруженный соратниками Парлут подошел к нише в одном из беломраморных залов первого этажа, отрепетированным торжественным жестом отдернул портьеру и провозгласил:
   - Мы нашли тебя, старый царь! Умри и освободи место для новых ростков!
   Прежнего консорта выволокли на середину зала. Он не сопротивлялся. Еще бы чучело сопротивлялось… Анемподист вонзил меч в грудь своему предшественнику, воскликнув при этом:
   - Ороси же своей кровью новые всходы!
   Лопнул спрятанный под нарядным камзолом кожаный мешочек с бычьей кровью, и столпившиеся вокруг сановники радостно заулюлюкали.
   Долгожданный момент… Чьи-то руки сняли с Анемподиста шлем, а престарелый священник в парадной рясе, расшитой колосьями и виноградными лозами, подобрал с пола восьмизубую золотую корону, свалившуюся с матерчатой головы «жертвы», и водрузил на его потное чело.
   Еще один радостный многоголосый вопль.
   Потом окровавленное чучело вытащили на дворцовую площадь, забросили на усыпанное цветами погребальное ложе, и новоявленный консорт поднес факел к штабелю дров.
   Тут уж все зрители заорали так, что вечерний небосвод закачался… Или показалось, потому что как раз в это мгновение ударил первый залп салюта, и в небе завертелась карусель сверкающих вихрей? Так или иначе - свершилось!
   Посреди площади пламя с ревом пожирало свою добычу. Столб дыма поднимался выше дворцовых крыш, и переливающиеся узоры фейерверка мерцали сквозь черную вуаль гари. От чучела Павлона норг Тругрева уже ничего не осталось, а сам он, нимало не пострадавший, наблюдал за представлением сверху, сквозь забранное мелкой решеткой неприметное оконце. В течение месяца он будет жить затворником, никому не показываясь на глаза, как требует обычай, а потом, выйдя из заточения, сможет вернуться на государственную службу. Парлут собирался назначить его почетным советником по использованию магии в мелиорации.
   Кое- кто позволял себе насмехаться над цивилизованными траэмонскими традициями. Иностранцы посмеивались. Жрецы пришедших в упадок кровавых культов привычно злобствовали. Оппозиционные газеты публиковали эпиграммы. Гномы и гоблины распевали дурацкие куплеты. Повелитель темных эльфов Гилаэртис, язва известная, изощрялся в комментариях, а владычица светлых эльфов Эгленирэль выражала сдержанное неодобрение по поводу того, что люди извратили свои древние обряды -по ее мнению, надо или по старинке, чтобы все всерьез, или уж вовсе от этого отказаться.
   В пику им всем траэмонские власти ничего менять не собирались. Может, оно и смахивает на спектакль, зато никакого человекоубийства, как в былые варварские времена. И народ доволен. Пусть все остается, как есть.
   Анемподист уже отказался от идеи внести предложение, чтобы поиски прячущегося консорта занимали поменьше времени. Расхотелось облегчать жизнь тем, кто придет после него. Если он мучился на последнем отрезке пути к власти, пусть они тоже помучаются! Это будет справедливо. Все равно побывать консортом можно только единожды.
   В окружении свиты Парлут вступил в тронный зал. Ее величеству дали знать, что он приближается, и едва процессия миновала входную арку, под которой свободно мог пройти великан, в наступившей тишине послышался тонкий нежный голос:
   - Но где же, скажите мне, где же супруг мой царственный?
   - Вот он грядет, королева, супруг твой царственный! - громогласно объявила жрица в златотканом облачении. - Грядет к тебе, орошенный кровью и возродившийся, встречай своего супруга!
   Придворные дамы расступились. В центре выложенного перламутром мозаичного круга осталось в полном одиночестве невысокое хрупкое существо - дистрофичный подросток с огромными глазами на нездоровом бледном заостренном личике. Впрочем, усыпанная драгоценными камнями корона и ослепляющая звездным блеском мантия скрадывали впечатление от таких несущественных деталей, как болезненно впалые щеки, чересчур тонкая шея, неприятно хилые кисти рук, напоминающие птичьи лапки. Главное то, что перед вами последняя представительница древней династии - Королева Великого града Траэмона и окрестных земель, а также Итраги, Сушана, Сналлы, Марлагосы, Кедо и Манжелисты, Госпожа Стихий, Повелительница Жизни и Смерти, богоравная Элшериер.
   - Да, это супруг мой царственный,-шагнув навстречу Анемподисту норг Парлуту, подтвердила королева. - Узнаю его, возрожденного и обновленного!
   Как полагается, все шумно возликовали.
   Потом вперед выступил верховный маг Архицельс и произнес коротенькую напутственную речь:
   - …Позаботься же, супруг королевы, о том, чтобы в королевстве нашем стало меньше больных! Таков обычай: новый правитель получает не обременительный, но обязательный наказ от высших
   сановников. Парлут был министром всеобщего здравия и телесного благополучия, и от него ожидается любое мало-мальски полезное начинание в этой области. Никаких неожиданностей.
   Консорт торжественно поклялся выполнить наказ, и тогда во дворце начался пир, а в стольном городе Траэмоне и по всей стране - народные гулянья.
   Начало они пропустили. Когда паромобиль дотащился до белой Эльфийской арки на въезде в Каину, в небо, окрашенное во все оттенки золотистого вина, уже поднимался столб дыма - на главной городской площади жгли чучело Старого Царя.
   - Опоздали! - с досадой пробурчал Фрешта.
   Скоро стало ясно, что они не только опоздали, но еще и застряли. Затор. Слишком много желающих поскорее проскочить под аркой и очутиться на празднике. Клаксоны вразнобой выли, словно оплакивали символически казненного правителя, этот дикий концерт почти заглушал доносившуюся издали бравурную музыку.
   Марек сидел рядом с Дафной на заднем сиденье расхлябанной столетней колымаги, видел в длинном зеркале над лобовым стеклом точеный мраморный лик Шельн - невозмутимый лик небожительницы, сошедшей на землю, - и недовольную физиономию Фрешты, похожую на облупленную молодую картофелину.
   За окошками столпотворение, в воздухе плавают облака пара. На праздник в Кайну потянулась прорва народу, а поезда с позавчерашнего дня не ходят: по слухам, тролли из местной общины разворотили железнодорожные пути на участке между Шавой и Кайной. Шпалы вырывали, рельсы гнули, силушкой своей друг перед другом похвалялись. Весело им было.
   Фрешта, служащий «Ювентраэмонстраха», помощник Раймута Креуха, предложил отвезти всю компанию на машине: Лунную Мглу за просто так, Марека с Дафной за умеренную плату. Он был из здешних, коренной южанин, и хотя двадцати трех ему еще не исполнилось, уже четыре раза побывал вместе с Креухом в Сильварии. Потому что на сто пятьдесят процентов не эльф. Среди его предков затесались гномы, и сам он немного смахивал на гнома, хотя брил бороду и ростом был выше Марека.
   Говорил он веско, держался с достоинством, переливающим через край: бывалый человек, прошедший огонь, воду и все остальное. Пока ехали, время от времени цедил замечания насчет «городских неженок, которые даже помочиться на стенку не умеют, горшок им подавай», и «малохольных эльфов из столицы». Остроты были затертые и незамысловатые, как сошедшие с конвейера болванки, и вроде бы речь шла не о присутствующих, а о неких абстрактных неженках и эльфах, но Марек понял, кому все это адресовано.
   Дафна, не глядя, нашарила его руку. Осторожное предостерегающее пожатие: не надо, не связывайся. Ради нее он не стал связываться, невеста все-таки. Вдобавок он не умел управлять паромобилем, а без шофера им ни до Кайны доехать, ни обратно вернуться.
   Фрешта заткнулся, после того как Шельн его одернула, а Марек решил, что еще выяснит с ним отношения, только не сейчас. Немного позже. Сидел бледный, зло сощурив раскосые фиолетовые глаза. Наверное, Фрешта решил, что это бессильная злость проигравшего, и про себя порадовался: достал-таки «столичного эльфа»!
   К тому времени, как добрались до Белой арки, Марек успел немного остыть - ровно настолько, чтобы держать себя в руках и отвечать на реплики Дафны как ни в чем не бывало, - но настрой на драку никуда не делся. Он разберется с этим картофельным придурком, выбрав момент, когда Шельн и Дафны рядом не будет.
   Параллельно его внимание занимали вещи совсем из другой области. Пьянящий цвет неба. Прихотливые плавные изгибы уходящей ввысь арки, больше похожей на порождение растительного царства, чем на рукотворное сооружение. Впрочем, ни о какой «рукотворности» речи идти не могло, эльфы создавали свои скульптуры с помощью магии.
   Белизна перламутра, в которой угадываются дремлющие радуги. Пугающая высота: мнится, что в облачные дни стрельчатая вершина должна таять в небесном молоке. И что-то еще, дразнящее своей неопределенностью… Хотелось бы ему понять, что это такое.
   Эльфийские изваяния есть и в столице, но Траэмон - до умопомрачения сложный конгломерат артефактов, созданных несколькими расами и за прошедшие века сросшихся друг с другом, намертво сплавившихся. Город их давным-давно ассимилировал, превратился в элементы единого целого. А здесь сразу видно, что вознесенная над пыльной дорогой арка живет сама по себе, отдельно от беспокойного стада паромобилей и окраинных домишек с крышами из разноцветной черепицы, похожими на горки леденцов.
   После того как территория, в прошлом принадлежавшая темным эльфам, отошла к людям и превратилась в южную провинцию Королевства Траэмонского - провинцию Манжелиста, получившую имя по названию руин древнего поселения на берегу моря, - напоминание о былых временах, надменно торчавшее над аннексированной местностью, не единожды пытались разрушить различными способами, но нимало не преуспели.
   В конце концов траэмонские власти смирились с неистребимостью Белой арки и, дабы сохранить лицо, объявили ее историческим памятником, не подлежащим сносу. Это произошло еще при королеве Марисиэнне. Остроумное решение очередного консорта. Вдвойне остроумное: оно не только послужило оправданием тому факту, что этот застрявший в реальности осколок дивно прекрасного нечеловеческого сна до сих пор существует, но и поспособствовало улаживанию отношений с темными эльфами, которые к тому времени оправились после разгрома, учиненного объединенными силами людей и светлых эльфов, и вновь начали заявлять о себе как о силе, с которой надо считаться.
   Гилаэртис, их новый вождь, занявший место убитого светлыми эльфами Эгнандора, поначалу проявил себя гибким и практичным дипломатом, и все на него нарадоваться не могли, пока не вылезла наружу правда о его плане по восстановлению численности сильварийских эльфов. Тех после войны осталось хорошо если три-четыре десятка, и люди тут были ни при чем. Люди всего лишь хотели прибрать к загребущим рукам плодородные земли между Кочующей грядой и Сильварией -нынешнюю провинцию Манжелиста. Геноцид своим темным сородичам устроили светлые эльфы из Роэндола. По какой причине? Ответ знают только они сами, а задавать вопросы эльфам - занятие такое же неблагодарное, как писать вилами по воде или ловить пляшущих солнечных зайчиков.
   Уцелели те, кто рискнул уйти в глубь чаролесья и сумел там выжить. Два столетия спустя - для эльфов это не срок - они вернулись, но их было слишком мало, чтобы отвоевывать у Королевства Траэмонского свою исконную территорию. Поселились в Сильварии, время от времени появлялись в человеческих городах, вели себя неагрессивно. Создавалось впечатление, что они смирились с судьбой и хотят за неимением лучшего влиться в человеческое общество.
   Против этого мало кто протестовал. Во-первых, их осталась жалкая горстка, и к тому же среди них не было ни одной эльфийки: то ли неведомое заболевание, то ли проклятие, посланное магами светлых эльфов вдогонку вырвавшимся из капкана беглецам, выкосило всех женщин. При таких условиях они не могли считаться жизнеспособной диаспорой, и выбор у них был невелик: или тихо угасать, оставаясь замкнутой малочисленной группой, или перемешаться с людьми. Во-вторых, у них водились деньги. Золотые и серебряные монеты диковинной чеканки, изъятые, вероятно, из затерянных в чаролесье сокровищниц давно сгинувших цивилизаций. Сильварийцы обменивали их на траэмонские дубры и везде были желанными гостями.
   Впрочем, некоторые возражали. Говорили, что от эльфов всегда жди какой-нибудь пакости, крупной или мелкой, по обстоятельствам, а если ничего такого до сих пор не произошло - это вдвойне подозрительно и все еще впереди.
   Пакость через некоторое время случилась, но интересы людей она не затрагивала. Как, наверное, и следовало ожидать, погиб при странных обстоятельствах владыка светлых эльфов, руководивший истреблением народа Гилаэртиса. Тот признал, что это работа сильварийцев, и своего личного участия не отрицал - еще бы хваленая эльфийская гордость позволила ему остаться в тени! При этом он добавил, что сводить счеты с людьми не собирается, ведь миновало почти двести лет, и тех, кто действовал в этой войне заодно со светлыми эльфами, давно уже нет в живых, и многое за эти годы переменилось.
   Насчет перемен он был прав: Королевство Траэмонское и Светлый Роэндол за это время вступили в фазу расхождения интересов - или, выражаясь без политеса, вконец перегрызлись, так что постигшее роэндолскую верхушку несчастье для траэмонской верхушки оказалось даже кстати.
   Гилаэртис заверил, что его подданные не будут предпринимать против людей враждебных действий («не считая вынужденной самообороны в случае какой-нибудь частной провокации…»), а в Сильварии они займутся истреблением вредоносной нечисти, которая досаждает жителям окраинных городов и деревень.
   Выходило, что население Королевства Траэмонского от соседства темных эльфов кругом в выигрыше: те живут себе в чаролесье, никого не трогают, окрестную территорию от упырей и других оглоедов бесплатно охраняют. Многие завели постоянных любовниц, навещают их от случая к случаю, на хозяйство и на подрастающих детей денег дают не скупясь. Все куда благопристойней, чем у иных людей.
   Некоторые скептики упрямо не верили очевидному. Что-то здесь не так. Ну, просто не может быть, чтобы здесь не крылось никакого подвоха!
   Подвох обнаружился чуть позже. Лет эдак через двадцать после возвращения темных эльфов. От них ожидали поползновений вернуть территорию или каких-нибудь магических неприятностей вроде мора или засухи, но того, что они затеяли, никто не предвидел.
   Прошло еще полтора века. Темных эльфов стало больше. Не настолько больше, чтобы обрел остроту территориальный вопрос, но тем не менее… Они появляются, когда хотят, в человеческих городах, даже в самом Траэмоне, требуют от людей соблюдения условий уговора - теперь уже требуют! Избавиться от них… Многие не возражали бы, но это невозможно. Лезть за ними в чаролесье равносильно самоубийству, а они чувствуют себя там, как дома.
   Фраза, приплывшая из чужого мира во время очередного затмения снов: «Все, что не убивает нас, делает нас сильнее».
   Те, кого чаролесье не смогло убить, кое-что приобрели взамен своих разрушенных замков и утраченной роскоши. Они сумели там прижиться и вдобавок овладели разновидностью магии, которая победившему Роэндолу не знакома, так что теперь их в сильварийских дебрях не истребить.
   Ходят слухи, что они ведут тихую варварскую охоту на роэндолских магов: выследив и поймав очередную жертву, вырезают в качестве трофея сердце, или печень, или два-три позвонка, или что-нибудь еще. Никто не знает, насколько правдивы эти жуткие рассказы, но все сходятся на том, что такие зверства пристали скорее троллям или гоблинам, чем эльфам, пусть даже одичавшим.
   Так все и тянется по сей день. Траэмон помирился с Роэндолом, и светлые эльфы внесли свою лепту в разрешение проблемы. Вообще-то человеческие проблемы их не волнуют, и у них имеется с полдюжины философских теорий на тему, почему эльфы ни в коем случае не должны помогать людям, но этот случай они сочли особым и сделали исключение - хотя бы ради того, чтобы насолить Гилаэртису. Обереги. Те самые противоэльфийские обереги, из-за отсутствия которых Марека регулярно останавливают на улицах полицейские наряды, Траэмон покупает у них.
   - Арка вся в радугах. Фрешта, помнишь, что это означает?
   - Какие радуги? - тоном человека основательного, который не станет в игрушки играть, отозвался Фрешта.
   - Эльфийские радуги на Белой арке. Ты их не видишь, но должен знать, что это признак… Ну-ка, вспоминай, Раймут при мне читал тебе лекцию.
   «А я вижу!»
   Марек не стал сообщать об этом вслух, чтобы не дать Фреште шанса перевести разговор на другие рельсы. Тот озадаченно хмурился, выпятив нижнюю губу: степенный мужчина, который не бросает слов на ветер и на всех поглядывает свысока, в два счета слинял, уступив место туповатому школьнику, не выучившему урока. Видимо, в служебной иерархии «Ювентраэмонстраха» Шельн занимала более высокую ступеньку, поскольку он даже не пытался протестовать против незапланированного экзамена. А может, ума не хватало для протестов… Марек улыбнулся, не беспокоясь о том, что Фрешту его улыбка взбесит.