Страница:
Кора энергично закивала, словно послание подтвердило какие-то ее догадки. Отвернувшись от доски, она обвела глазами толпу. Ее задумчивый взгляд остановился на шелковых розовато-лиловых лентах, украшавших соломенную шляпку Августы.
— Интересно… — пробормотала она.
— Нам следует обратить на это внимание мистера Сноу, чтобы он оставил ответ, — прокомментировала Перрин. И вдруг в изумлении уставилась на собеседницу. — Кора, если ты не умеешь читать, то как же тебе удалось отыскать записку об Иглстонах среди сотни других?
— Кто-то еще ее читал, и я подумала, что мне она что-то напоминает, — рассеянно ответила Кора, следя за лентами Августы, шествовавшей по Аллее разбитых сердец.
Перрин посмотрела в ту же сторону. Августа переходила от прилавка к прилавку, совершенно не обращая внимания на то, какой эффект производила ее красота. Но было не похоже, что она просто наслаждается погожим деньком. Морщинка залегла на ее бледном лбу, было очевидно, что она чем-то расстроена. Когда Уна коснулась ее локтя, она вздрогнула и посмотрела так, словно ее ужалила гремучая змея.
Кора оглянулась на записку, которую прочла Перрин, потом снова уставилась на Августу. Казалось, ее очень заинтересовала сетка, перекинутая через руку Августы, полная мелочей, купленных у торговцев на Аллее разбитых сердец. Не обращая внимания на Перрин, Кора юркнула в толпу и вскоре скрылась из виду.
Перрин, приподнявшись на цыпочки, высматривала в толпе огненные волосы Мем или худенькую фигурку Бути. Она заметила одного из погонщиков каравана невест; это был Джон Восс, который помахал ей рукой. Потом увидела Сару и Люси, стоявших в очереди за лимонадом, но Мем она так и не нашла.
В конце концов Перрин присоединилась ко множеству любопытных, которые карабкались на скалу. Вскоре надписи, вырезанные на камнях, поглотили все ее внимание — она даже забыла, что рассматривает их в полном одиночестве. Впрочем, она бы не возражала, если бы прилавок с лимонадом оказался не так далеко от нее. Скалы вобрали в себя жар солнца, и при каждом выдохе ноздри щекотала горячая пыль, поднятая ногами десятков людей.
Присев на камень рядом с надписью «Доедем до Калифорнии или лопнем!», Перрин утерла платком пот со лба и стала обмахивать раскрасневшееся от жары лицо концом шали.
— Вырезать ваши инициалы? — спросил густой бас над ее головой.
Прикрыв ладонью глаза, она подняла голову и увидела Коуди Сноу. Он приподнял шляпу; сквозь кудри его темных волос просвечивали лучи солнца. День был такой ясный и теплый и Перрин так замечательно провела время, что не смогла удержаться от улыбки.
— Мне бы очень хотелось. Если вас не затруднит.
Он пристально посмотрел на нее, и что-то промелькнуло в его глазах, таких синих, что она подумала о летнем небе и васильках. Возможно, глаза Коуди казались такими пронзительно-синими из-за его загорелой кожи.
— Улыбайтесь чаще, — сказал он. Его улыбка была открытой и чуть насмешливой.
Комплимент застал Перрин врасплох. Чтобы скрыть смущение, она отвернулась и окинула взглядом широкую равнину.
— На доске есть записка насчет Иглстонов.
— Я уже оставил ответ. — Присаживаясь рядом с ней, он вытащил нож из ножен, висевших на ремне. — Полное имя или инициалы?
Он повернулся лицом к ней, и Перрин поняла, как близко он был от ее юбок. Она почувствовала его возбуждающее тепло, заметила островок темных вьющихся волос у открытого ворота его рубахи. Головокружительные запахи мыла и солнца исходили от его кожи. Покраснев, Перрин отвела взгляд.
— Достаточно инициалов. — Она попыталась сосредоточиться, постаралась не думать о его вызывающей мужественности. Ей пришло в голову, что Коуди Сноу занимает все пространство вокруг, где бы он ни находился. Для остальных не остается места. — Огромное вам спасибо. Приятно сознавать, что здесь останется такая памятка. О том, что я тут проезжала, — добавила Перрин, наблюдая за ножом, зажатым в его руке. Ей внезапно пришла в голову странная мысль. Эти сильные мозолистые руки, наверное, так же умело обращаются с женщиной, как с ножом или ружьем. — Вы женаты, мистер Сноу?
Она тут же пришла в ужас от своего необдуманного вопроса. Среди переселенцев сплетни распространяются быстро, и Перрин слышала его историю еще несколько недель назад. Но то, что она узнала историю его жизни, нисколько не уняло то странное беспокойство, которое охватывало ее в присутствии Коуди.
— Моя жена умерла при родах три года назад, — ответил он, наклоняясь, чтобы сдуть пыль с буквы «П», появившейся под лезвием его ножа. — Младенец тоже умер.
— Простите, — тихо сказала Перрин, глядя на подол своего платья. Немного помолчав, она спросила: — Как долго вы были женаты?
— Четыре года.
— Я была замужем за Джэрином тоже почти четыре года.
Солнце припекало все сильнее; по виску Коуди струился пот. Перрин как зачарованная смотрела на тоненький ручеек, устремившийся к его подбородку. У нее возникло неожиданное, приводящее в шок желание — утереть эти струйки, а потом коснуться кончиками пальцев своих губ и ощутить вкус его пота. Сила этого желания поразила ее. Она быстро отвернулась, опасаясь, что эти мысли написаны у нее на лице.
— Коуди! — тихо позвала она. — Почему вы все время выглядите недовольным? Я делаю что-то не так? Он уселся на корточки. Глаза его потемнели.
— Эллин умерла, рожая ребенка, который был не моим. Я полностью доверял ей, а она меня предала. Перрин медленно кивнула:
— Поэтому теперь вы не жалуете всех остальных женщин?
— Почти так же, как вы — мужчин.
Перрин облизала губы. Она пыталась не глядеть на него, но ей это не удавалось. Они пытливо посмотрели друг другу в глаза.
— Если ожидаешь самого худшего, никогда не будешь разочарован.
— И я думаю так же, — кивнул он.
Руки Перрин дрожали, во рту пересохло. Она вдруг поняла, что значит думать о мужчине и днем и ночью, слышать его голос во сне, погружаться в мысли о его руках, вспоминать о солнечных лучах, пробивающихся сквозь его коротко стриженные волосы. Перрин почувствовала напряжение внизу живота, почувствовала свои до боли набухшие груди.
Странно, но ей редко доводилось испытывать столь сильное возбуждение рядом с Джэрином и никогда — с Джозефом. Ей хотелось прислониться к мускулистому телу Коуди, хотелось ощутить вкус его губ, его руки, ласкающие ее.
Опустив голову, Перрин смотрела на свои пальцы в перчатках, нервно расправляющие юбки. Она глубоко вздохнула. В Кламат-Фоллс фермер по имени Хорас Эйбл ожидает ее приезда. Возможно, он пытается представить, как она выглядит, думает о ней, планирует свою жизнь с ней.
К ее стыду, у нее не возникало ни одной мысли о Хорасе Эйбле. Она знала, что все равно выйдет за него замуж. Но Коуди Сноу с его сильными загорелыми руками, волевым подбородком, с его завораживающими проницательными глазами, которые, казалось, бросают вызов, — о нем она думала постоянно.
А он больше не хочет пускать женщин в свою жизнь, он не жалует их так же, как она — мужчин. Однако когда они бывали вместе, между ними, казалось, возникали электрические разряды, столь же опасные, как молнии, сверкающие в небесах над прерией.
— Готово, — сказал он.
Когда она повернулась к нему, его плечи бугрились под рубашкой — плечи такие же твердые, как скала, у которой они стояли. Саржевые брюки плотно облегали его бедра, врезаясь в промежность и образовывая глубокое «V».
— Что? — прошептала она, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок. Заметив капли пота в его темных волосах, Перрин вдруг поняла, что она не в состоянии думать ни о чем другом.
— Ваши инициалы, — ответил он, глядя на ее губы. Она уставилась невидящими глазами на свежие зарубки на камне.
— Да, — прошептала она, подавшись к нему. — Да, благодарю.
— Перрин. — Он произнес ее имя так тихо, что только она могла услышать. Но то, что она услышала в его голосе, заставило ее затрепетать.
— Мистер Сноу! — раздался женский крик.
Они вздрогнули от неожиданности. Потом повернулись к Тии Ривз, которая карабкалась к ним по скалам. Уна Норрис следовала за ней. Миловидное личико Тии раскраснелось от жары.
— Не вырежете ли вы наши инициалы на скале? — весело улыбнулась Тия, поправляя тесемку полотняной сумки с альбомом и карандашами. — За ваши труды я подарю вам мой набросок горы Чимней-Рок.
Лишь заметив пристальный взгляд Уны, Перрин поняла, как близко от нее стоял Коуди, поняла, как может быть истолкована эта близость.
Густо покраснев, она еще раз поблагодарила его за вырезанные инициалы, потом пробормотала что-то неразборчивое Тии и Уне и скрылась в толпе у подножия скалы.
Перрин отдавала себе отчет в том, что отправилась на эту экскурсию вовсе не для осмотра Чимней-Рок и не для того, чтобы прочесть имена, вырезанные на скалах.
Она пришла в надежде увидеть Коуди, провести с ним наедине несколько минут. И это была не первая ее попытка остаться с ним с глазу на глаз.
При мысли о том, что она не в силах не думать о Коуди Сноу, у Перрин защемило сердце — ведь ей предстояло выйти замуж за другого. Но она ничего не могла с собой поделать. Ее женское естество не понимало, что Коуди ей недоступен.
Удовольствия от прогулки в погожий денек как не бывало. Перрин захотелось плакать. Возможно, Августа была права, когда обозвала ее шлюхой.
Глава 11
— Интересно… — пробормотала она.
— Нам следует обратить на это внимание мистера Сноу, чтобы он оставил ответ, — прокомментировала Перрин. И вдруг в изумлении уставилась на собеседницу. — Кора, если ты не умеешь читать, то как же тебе удалось отыскать записку об Иглстонах среди сотни других?
— Кто-то еще ее читал, и я подумала, что мне она что-то напоминает, — рассеянно ответила Кора, следя за лентами Августы, шествовавшей по Аллее разбитых сердец.
Перрин посмотрела в ту же сторону. Августа переходила от прилавка к прилавку, совершенно не обращая внимания на то, какой эффект производила ее красота. Но было не похоже, что она просто наслаждается погожим деньком. Морщинка залегла на ее бледном лбу, было очевидно, что она чем-то расстроена. Когда Уна коснулась ее локтя, она вздрогнула и посмотрела так, словно ее ужалила гремучая змея.
Кора оглянулась на записку, которую прочла Перрин, потом снова уставилась на Августу. Казалось, ее очень заинтересовала сетка, перекинутая через руку Августы, полная мелочей, купленных у торговцев на Аллее разбитых сердец. Не обращая внимания на Перрин, Кора юркнула в толпу и вскоре скрылась из виду.
Перрин, приподнявшись на цыпочки, высматривала в толпе огненные волосы Мем или худенькую фигурку Бути. Она заметила одного из погонщиков каравана невест; это был Джон Восс, который помахал ей рукой. Потом увидела Сару и Люси, стоявших в очереди за лимонадом, но Мем она так и не нашла.
В конце концов Перрин присоединилась ко множеству любопытных, которые карабкались на скалу. Вскоре надписи, вырезанные на камнях, поглотили все ее внимание — она даже забыла, что рассматривает их в полном одиночестве. Впрочем, она бы не возражала, если бы прилавок с лимонадом оказался не так далеко от нее. Скалы вобрали в себя жар солнца, и при каждом выдохе ноздри щекотала горячая пыль, поднятая ногами десятков людей.
Присев на камень рядом с надписью «Доедем до Калифорнии или лопнем!», Перрин утерла платком пот со лба и стала обмахивать раскрасневшееся от жары лицо концом шали.
— Вырезать ваши инициалы? — спросил густой бас над ее головой.
Прикрыв ладонью глаза, она подняла голову и увидела Коуди Сноу. Он приподнял шляпу; сквозь кудри его темных волос просвечивали лучи солнца. День был такой ясный и теплый и Перрин так замечательно провела время, что не смогла удержаться от улыбки.
— Мне бы очень хотелось. Если вас не затруднит.
Он пристально посмотрел на нее, и что-то промелькнуло в его глазах, таких синих, что она подумала о летнем небе и васильках. Возможно, глаза Коуди казались такими пронзительно-синими из-за его загорелой кожи.
— Улыбайтесь чаще, — сказал он. Его улыбка была открытой и чуть насмешливой.
Комплимент застал Перрин врасплох. Чтобы скрыть смущение, она отвернулась и окинула взглядом широкую равнину.
— На доске есть записка насчет Иглстонов.
— Я уже оставил ответ. — Присаживаясь рядом с ней, он вытащил нож из ножен, висевших на ремне. — Полное имя или инициалы?
Он повернулся лицом к ней, и Перрин поняла, как близко он был от ее юбок. Она почувствовала его возбуждающее тепло, заметила островок темных вьющихся волос у открытого ворота его рубахи. Головокружительные запахи мыла и солнца исходили от его кожи. Покраснев, Перрин отвела взгляд.
— Достаточно инициалов. — Она попыталась сосредоточиться, постаралась не думать о его вызывающей мужественности. Ей пришло в голову, что Коуди Сноу занимает все пространство вокруг, где бы он ни находился. Для остальных не остается места. — Огромное вам спасибо. Приятно сознавать, что здесь останется такая памятка. О том, что я тут проезжала, — добавила Перрин, наблюдая за ножом, зажатым в его руке. Ей внезапно пришла в голову странная мысль. Эти сильные мозолистые руки, наверное, так же умело обращаются с женщиной, как с ножом или ружьем. — Вы женаты, мистер Сноу?
Она тут же пришла в ужас от своего необдуманного вопроса. Среди переселенцев сплетни распространяются быстро, и Перрин слышала его историю еще несколько недель назад. Но то, что она узнала историю его жизни, нисколько не уняло то странное беспокойство, которое охватывало ее в присутствии Коуди.
— Моя жена умерла при родах три года назад, — ответил он, наклоняясь, чтобы сдуть пыль с буквы «П», появившейся под лезвием его ножа. — Младенец тоже умер.
— Простите, — тихо сказала Перрин, глядя на подол своего платья. Немного помолчав, она спросила: — Как долго вы были женаты?
— Четыре года.
— Я была замужем за Джэрином тоже почти четыре года.
Солнце припекало все сильнее; по виску Коуди струился пот. Перрин как зачарованная смотрела на тоненький ручеек, устремившийся к его подбородку. У нее возникло неожиданное, приводящее в шок желание — утереть эти струйки, а потом коснуться кончиками пальцев своих губ и ощутить вкус его пота. Сила этого желания поразила ее. Она быстро отвернулась, опасаясь, что эти мысли написаны у нее на лице.
— Коуди! — тихо позвала она. — Почему вы все время выглядите недовольным? Я делаю что-то не так? Он уселся на корточки. Глаза его потемнели.
— Эллин умерла, рожая ребенка, который был не моим. Я полностью доверял ей, а она меня предала. Перрин медленно кивнула:
— Поэтому теперь вы не жалуете всех остальных женщин?
— Почти так же, как вы — мужчин.
Перрин облизала губы. Она пыталась не глядеть на него, но ей это не удавалось. Они пытливо посмотрели друг другу в глаза.
— Если ожидаешь самого худшего, никогда не будешь разочарован.
— И я думаю так же, — кивнул он.
Руки Перрин дрожали, во рту пересохло. Она вдруг поняла, что значит думать о мужчине и днем и ночью, слышать его голос во сне, погружаться в мысли о его руках, вспоминать о солнечных лучах, пробивающихся сквозь его коротко стриженные волосы. Перрин почувствовала напряжение внизу живота, почувствовала свои до боли набухшие груди.
Странно, но ей редко доводилось испытывать столь сильное возбуждение рядом с Джэрином и никогда — с Джозефом. Ей хотелось прислониться к мускулистому телу Коуди, хотелось ощутить вкус его губ, его руки, ласкающие ее.
Опустив голову, Перрин смотрела на свои пальцы в перчатках, нервно расправляющие юбки. Она глубоко вздохнула. В Кламат-Фоллс фермер по имени Хорас Эйбл ожидает ее приезда. Возможно, он пытается представить, как она выглядит, думает о ней, планирует свою жизнь с ней.
К ее стыду, у нее не возникало ни одной мысли о Хорасе Эйбле. Она знала, что все равно выйдет за него замуж. Но Коуди Сноу с его сильными загорелыми руками, волевым подбородком, с его завораживающими проницательными глазами, которые, казалось, бросают вызов, — о нем она думала постоянно.
А он больше не хочет пускать женщин в свою жизнь, он не жалует их так же, как она — мужчин. Однако когда они бывали вместе, между ними, казалось, возникали электрические разряды, столь же опасные, как молнии, сверкающие в небесах над прерией.
— Готово, — сказал он.
Когда она повернулась к нему, его плечи бугрились под рубашкой — плечи такие же твердые, как скала, у которой они стояли. Саржевые брюки плотно облегали его бедра, врезаясь в промежность и образовывая глубокое «V».
— Что? — прошептала она, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок. Заметив капли пота в его темных волосах, Перрин вдруг поняла, что она не в состоянии думать ни о чем другом.
— Ваши инициалы, — ответил он, глядя на ее губы. Она уставилась невидящими глазами на свежие зарубки на камне.
— Да, — прошептала она, подавшись к нему. — Да, благодарю.
— Перрин. — Он произнес ее имя так тихо, что только она могла услышать. Но то, что она услышала в его голосе, заставило ее затрепетать.
— Мистер Сноу! — раздался женский крик.
Они вздрогнули от неожиданности. Потом повернулись к Тии Ривз, которая карабкалась к ним по скалам. Уна Норрис следовала за ней. Миловидное личико Тии раскраснелось от жары.
— Не вырежете ли вы наши инициалы на скале? — весело улыбнулась Тия, поправляя тесемку полотняной сумки с альбомом и карандашами. — За ваши труды я подарю вам мой набросок горы Чимней-Рок.
Лишь заметив пристальный взгляд Уны, Перрин поняла, как близко от нее стоял Коуди, поняла, как может быть истолкована эта близость.
Густо покраснев, она еще раз поблагодарила его за вырезанные инициалы, потом пробормотала что-то неразборчивое Тии и Уне и скрылась в толпе у подножия скалы.
Перрин отдавала себе отчет в том, что отправилась на эту экскурсию вовсе не для осмотра Чимней-Рок и не для того, чтобы прочесть имена, вырезанные на скалах.
Она пришла в надежде увидеть Коуди, провести с ним наедине несколько минут. И это была не первая ее попытка остаться с ним с глазу на глаз.
При мысли о том, что она не в силах не думать о Коуди Сноу, у Перрин защемило сердце — ведь ей предстояло выйти замуж за другого. Но она ничего не могла с собой поделать. Ее женское естество не понимало, что Коуди ей недоступен.
Удовольствия от прогулки в погожий денек как не бывало. Перрин захотелось плакать. Возможно, Августа была права, когда обозвала ее шлюхой.
Глава 11
Из моего дневника.
Июнь 1852 года.
Мы прошли всего только шестьсот миль, но мы больше не можем притворяться, что нам нипочем трудности, отсутствие уединения, грязь, недостаток здоровой пищи, ужасная погода и всевозможные неудобства этого утомительного путешествия. Иногда я жалею, что поехала. Отец хотел этой свадьбы. Теперь я уже не уверена, что и я хочу того же.
Люси Гастингс.
Мем с ужасом смотрела на Люси. В призрачных тенях, отбрасываемых трепещущим пламенем фонаря, кожа Люси, казалось, сморщилась; она плотно обтягивала кости, так что отчетливо были видны все впадины и выпуклости черепа. Слезы катились из глаз девушки, когда начался новый приступ судорог. Люси корчилась в конвульсиях.
— Так пить хочется, — выдохнула она с усилием. Глаза ее были воспаленными и влажными. Трясущейся рукой Мем поднесла кружку с водой к растрескавшимся губам Люси, потом стерла губкой пот с ее лба. Лихорадка сотрясала изможденное тело девушки, и она беспрерывно дрожала. Люси то натягивала на себя одеяла, то отчаянно пыталась откинуть их. Она прошептала:
— Я умираю.
— Ш-ш-ш! Молчи, не трать понапрасну силы.
Вернулась Сара, которая ходила выливать ведро с рвотными массами, и тихонько забралась в фургон. Она заменила бадью на полу рядом с головой Люси и осмотрела ее посиневшие лицо и ногти. Переглянувшись с Мем, Сара скорбно поджала губы и покачала головой.
Мем внимательно посмотрела на Люси. Она была в полном недоумении: еще утром лицо Люси было свежим и розовым, а глаза — светлыми и ясными. Девушка подоила корову и повесила ведро в задок фургона, чтобы молоко взбивалось в масло. Затем сложила палатку. Большую часть утра Люси правила мулами, а Сара тем временем раскатывала тесто для пирожков, сидя рядом с ней.
В полдень на привале Люси пообедала, несмотря на начавшиеся боли в желудке и понос. Сразу после полудня Мем заметила, что Люси несколько раз выбиралась на подножку фургона и спрыгивала на ходу, рискуя угодить под колесо, — фокус, которому они все научились, чтобы выпрыгивать из фургона не останавливаясь.
Когда Люси не возвратилась после очередного прыжка с подножки, Сара забеспокоилась и вывела свой фургон из ряда, что было довольно необычным событием, поэтому Коуди Сноу прискакал незамедлительно. Узнав, что Люси не вернулась, он поехал за ней с Майлзом Досоном. Они нашли Люси в миле от фургона. Девушка лежала у дороги в рвотной луже и была слишком слаба, чтобы подняться на ноги.
Теперь, восемь часов спустя, Люси Гастингс умирала.
Сара присела на низкую скамеечку рядом с кроватью, которую устроили для Люси в фургоне. Она коснулась руки Мем и шепотом сказала:
— Нет смысла в том, что мы обе здесь сидим. Пойди отдохни.
Мем тихонько вздохнула:
— Я просто не могу поверить… Все это так неожиданно!
— С холерой всегда так.
Приподняв одеяла, Сара брызнула уксусом на горячие кирпичи, которые принесла Перрин несколько минут назад. Затем подоткнула одеяла и внимательно посмотрела на больную. Пот градом катился по лицу Люси. Девушка стонала и шепотом просила пить. Потом повернулась на бок, и ее вырвало в ведро.
Люси в изнеможении откинулась на спину. Губы ее шевелились, но с них не слетало ни звука.
— Молитесь за меня, — выдохнула она наконец.
Обливаясь слезами, Мем прошла в конец фургона и спрыгнула на землю. Опершись о задние колеса, она глубоко вздохнула, вбирая в легкие прохладный ночной воздух. Ее мутило от кислого запаха рвоты, пота и поноса, от запаха смерти. Она все еще видела перед собой посиневшее тело Люси.
Мем осмотрелась, прислушалась. Почти весь лагерь был на ногах, лишь немногие забрались в свои палатки. Коуди Сноу и Гек Келзи стояли рядом с фургоном с оружием. Они курили и тихо переговаривались с мужчинами, которые несли ночную вахту. Глянув в сторону костра Копченого Джо, Мем увидела, что и Копченый не спал, он наливал кофе Перрин, Хильде, Бути и Уне. Женщины сидели на бревнах вокруг костра, уставившись на пламя. Кто-то расхаживал по лагерю. Какие-то фигуры скользили между фургонами, переговариваясь приглушенными голосами. Никто не спал этой ночью.
Стоя у задка фургона Люси и Сары, Мем терла пальцами виски, стараясь унять головную боль, и прислушивалась к тихим стонам умирающей Люси, к невнятному бормотанию Сары, читавшей молитвы. Ночной ветерок разносил над лагерем взволнованные голоса мужчин и женщин.
Мем потерла глаза тыльной стороной руки и отошла от фургона. Она понимала, что ей едва ли этой ночью удастся заснуть. Но ей не хотелось присоединяться к женщинам, сидевшим у костра, и она направилась к тополиной рощице — к темным и серебристым теням, вырисовывавшимся в свете полумесяца.
— Разве можно уснуть, когда вокруг бродит толпа народу? — жаловалась Августа, выбираясь из своей палатки. Вытащив из-под шали свою толстую белую косу, она приблизилась к костру, чтобы согреться.
Кора внимательно смотрела в голландскую печь, поставленную на угли.
— Все подтвердилось. Люси Гастингс умирает от холеры, — сказала она дрожащим голосом.
— Что, черт побери, ты здесь делаешь?
— Я жарю кукурузные лепешки. И Уинни тоже. Хильда дала немного масла, а Тия — пчелиный мед в сотах. — Кора передвинула крышку духовки и откинула со лба кудрявую прядь темных волос. — Будет долгая ночь. Все проголодаются.
Августа скрестила на груди руки. Она подумала о том, что Кора Троп слишком уж по-хозяйски распоряжается ее провизией. Если бы Августа не нашла золото Иглстонов, она была бы вне себя при одной мысли о том, что ей придется кормить весь лагерь. Но она нашла деньги Иглстонов. Теперь это были ее деньги. «Временно», — тотчас вспомнила Августа. По крайней мере до тех пор, пока она не удостоверится, что Иглстоны не оставили законных наследников.
После того как Августа увидела записку, оставленную у Чимней-Рок, она постоянно думала об Иглстонах и их возможных наследниках. В записке не говорилось: жду сообщений о моих родителях или о дяде и тете. Записка вопрошала об Иглстонах, как будто спрашивали о друзьях или случайных знакомых. Августа склонялась к мысли, что, по всей видимости, у Иглстонов не было наследников.
— Ты хотя бы спросила у меня разрешения, прежде чем раздавать мои припасы, — сказала она нахмурившись. Кора слишком много на себя стала брать в последнее время, забывала, кто кого нанял.
Через неделю караван прибудет в форт Ларами, и Августа раздумывала: не оставить ли Кору в форте, не нанять ли другую служанку? Окончательное решение, конечно, будет зависеть от возможности такой замены. Глядя на пламя костра, бросающее отблески на угрюмое лицо Коры, Августа внезапно решила, что непременно наймет другую служанку. Даже если новая девушка окажется такой же угрюмой, как Кора, все равно это будет не Кора. Новая служанка не посмеет смотреть на Августу так, словно старается заметить признаки стыда или вины на лице своей хозяйки.
Поправив шаль на плечах, Августа присела на складной стул и протянула руки к огню. От запаха кукурузных лепешек рот ее наполнился слюной.
— Ты не слыхала, остальным-то не грозит опасность? — Именно это опасение не давало ей заснуть. Августа считала, что женщины, которые ухаживали за Люси, сошли с ума. Подвергать себя такому риску! Если холера распространится в караване, это будет их вина. Но для тех, кто заболеет и умрет, это слабое утешение.
— Я слышала разговор мистера Сноу с мистером Коутом, — ответила Кора. — Как я поняла, Люси напилась плохой воды. Вот почему она заразилась. Во всяком случае, мистер Коут обходил всех и спрашивал, не черпали ли мы воду из лужи около какого-то старого лагеря, знаете, там, где мы останавливались прошлым вечером. Он думает, что Люси попила воды из той лужи либо прошлым вечером, либо сегодня утром. Августа замерла. Брови ее поползли вверх.
— Меня он не спрашивал!
— Я ответила за вас. Я знаю, что вы никогда не пьете воду из лужи. Кто угодно, только не вы.
— Ну, ты права. Но я могла бы… Ему следовало бы спросить непосредственно меня.
— Может быть, мистер Коут не любит, когда его оскорбляют. — Пламя костра отражалось, словно огненные точечки, в темных глазах Коры. Она криво усмехнулась. — Конечно, я понимаю, что к чему. Разве вы признаете, что неравнодушны к этому мужчине?
Августа вскочила на ноги, в ярости сжав кулаки.
— Как… как ты смеешь?! Как… — Августа задохнулась от гнева. Она стояла так близко к костру, что ее подол лишь чудом не загорелся. — Я больше не стану терпеть оскорбления! Когда мы приедем в форт Ларами, я высажу тебя. Я собиралась дать тебе денег, чтобы ты смогла добраться до дома, но твой поганый язык заставил меня изменить решение. Мне все равно, умрешь ты с голоду на улице или будешь продавать себя солдатам! Ты заслужила все, что с тобой произойдет!
Она видела, как ухмылка исчезла с лица Коры. Та медленно поднялась на ноги. Августа же была в такой ярости, что хотела ударить девчонку, надавать ей пощечин. Но она дала себе слово не проявлять эмоций, недостойных Бондов, и твердо решила сдержать это обещание. Повернувшись на каблуках, Августа пошла прочь от костра, прочь от лагеря и от соблазна ударить Кору. Она не останавливалась, пока не дошла до ряда высоких тополей. Глянув через плечо и удостоверившись, что огни лагеря все еще видны и ей не грозит опасность заблудиться, Августа приподняла юбки и взобралась на небольшой холмик. С самой высокой точки она видела широкие просторы Платт, текущей через залитые звездным светом равнины, словно широкая серебряная лента. И, как многое другое, вид реки был обманчив. На дне неглубокой, даже мелкой Платт таились зыбучие пески. К тому же воды этой реки были непригодны для питья: грунты Платт содержали слишком много щелочи, что грозило отравлением и людям, и животным. Прислонившись к стволу дерева, Августа смотрела на лениво текущую воду; ей вдруг пришло в голову, что она, эта река, такая же, как Кора, — предательская, с грязными помыслами и ядовитая.
— Вам не следует отходить от лагеря так далеко, мисс Бойд. Особенно в одиночестве и по ночам.
Августа вздрогнула, сердце ее бешено заколотилось. Повернувшись, она внимательно оглядела стволы деревьев, пытаясь увидеть говорившего.
— Где вы? Покажитесь немедленно! Что за индейская манера подкрадываться к людям и пугать их до полусмерти!
— Простите. Я не хотел напугать вас. — Уэбб появился рядом с ней, словно месяц из-за медленно плывущего облака. Серебряный свет луны придавал бронзовый оттенок его коже, и глаза Уэбба казались сверкающими и бездонными. Легкий ночной ветерок теребил бахрому его куртки и штанов в обтяжку, ерошил распущенные, лежавшие на плечах волосы.
Августа невольно затаила дыхание, ее пальцы судорожно вцепились в концы шали.
— Вы шли за мной? — прошептала она, пристально глядя на Уэбба.
Он стоял слишком близко, так близко, что ее юбки почти касались его штанов. Колени ее задрожали, и эта дрожь, разливаясь по всему телу, наполнила ее каким-то странным теплом.
Очутиться с ним наедине там, где никто не мог ни слышать, ни видеть их, — вот что больше всего пугало ее. Она боялась, что он изнасилует и убьет ее. Она фантазировала: он заключит ее в объятия, прижмет к своей широкой груди и станет целовать с такой страстью, что они вместе вспыхнут, как две свечки. От подобных фантазий у нее на лбу выступал пот, а щеки ярко горели. Августа ненавидела такие сны наяву, стыдилась их.
— Я видел, как вы ушли из лагеря. И пришел, чтобы проводить вас обратно.
Именно так начинались ее фантазии, теми же словами, сказанными таким же… интимным тоном.
Ослабев от страха и ожидания, от отвращения и острого желания, Августа прислонилась к стволу дерева, неотрывно глядя на его губы. Дыхание ее участилось, и она почувствовала, как налились ее груди под прижатыми ладонями. Несмотря на то что губы ее пересохли, бесстыдная влага наполнила ее тайное женское естество.
Она беспомощно смотрела на него. В этом месте в своих фантазиях она гладила его волосы. Ей хотелось знать, жесткие они или мягкие. В фантазиях она делала то, что ей нестерпимо хотелось сделать сейчас: провести ладонями по его груди и плечам, ощупывая вздымающиеся мышцы, которые она видела перекатывающимися при свете дня. И вдруг он крепко прижал ее к себе…
У Августы голова пошла кругом при мысли о том, что твердое мужское естество прижато к ней вплотную. Она едва не лишилась чувств.
Уэбб хмуро посмотрел на нее, а потом она услышала его шумный выдох, словно, он прочел и понял мольбу в ее глазах. Медленно, давая ей возможность отступить, он поднял руку к косе, струившейся по ее груди.
— Я никогда не видел более красивой женщины, — пробормотал он тихим, хриплым голосом. Он потянул косу, пропуская ее между пальцами. — При солнечном свете это — золото, при лунном — серебро.
В ее фантазиях делалось и говорилось то же самое. Она облизала губы, рот ее приоткрылся. Августа пила воздух судорожными, мелкими глотками. Когда его рука погладила ее плечо, она задрожала, словно ее опалила молния.
Впервые в жизни Августа горела желанием, хотела и нуждалась в том, чтобы мужчина остудил жар, который сам же и зажег в ее теле. Она была не в силах сдвинуться с места. Гибельное желание сотрясало ее; груди набухли, дыхание участилось; она забыла обо всем на свете, она погибала от страсти, и эта страсть горела в ее глазах.
— О Господи, — прошептала она и всхлипнула в изнеможении.
Августа как завороженная смотрела на его твердый подбородок. И затрепетала, когда он сделал шаг вперед. И доверчиво прижалась к его груди, когда его руки обвили ее плечи. Она погрузила свои пальцы в его волосы и потянулась к нему трепетными губами…
Мем вовсе не хотела подглядывать за ними.
Сначала она услышала какой-то шум в тополиной роще и замерла, испугавшись: а вдруг это волк рыщет поблизости? Потом Мем заметила Августу, стоявшую на холме, но если бы она дала ей знать о своем присутствии, они обе попали бы в щекотливое положение.
Пока Мем стояла тихо, раздумывая, сможет ли она удалиться, не обратив на себя внимания, из тени появился Уэбб. Его появление было таким бесшумным, что она очень удивилась, увидев его. Ее первым радостным порывом было позвать его по имени и броситься вперед, чтобы присоединиться к ним. Но не успела она и слова сказать, как заметила их неестественные позы и почувствовала напряжение, такое горячее, что только не трещало. Приветственный возглас застрял у Мем в горле.
Прошла минута, а потом было слишком поздно. Если бы она теперь крикнула или произвела внезапный шум, они сочли бы, что она сует нос в чужие дела. Черт побери! Она попалась именно в ту ловушку, которая унижала ее» унижала до презрения к самой себе. То, что она оказалась в столь ужасном положении, шокировало ее почти так же, как осознание того, что она не может удержаться, не может не смотреть на них.
Прижав ладонь ко рту, Мем стояла, словно каменное изваяние, и наблюдала, как Уэбб подходит к стволу дерева, к которому прислонилась Августа. Она не слышала, что они говорили, но в том и не было нужды. Суть этих слов отразилась в чувственном выражении лица Августы.
Мем тоскливо наблюдала за ними. И видела все, видела слезы на глазах Августы. Она, Августа, при лунном свете была такой красивой, что никто во всем мире не мог бы соперничать с ней. Ее прекрасное лицо светилось и горело… Купаясь в мерцающем лунном свете и дрожа под пристальным взглядом Уэбба, она была древесной нимфой, богиней, мужской мечтой о красоте и чувственности.
А Уэбб… Мем любовалась им, высоким и сильным. Он стоял, широко расставив ноги, откинув назад волосы, и смотрел на Августу. Смотрел так, что, казалось, весь мир для него исчез, он видел сейчас только эту женщину.
Мем закусила губу и опустила голову. Она отдала бы оставшуюся часть своей жизни за то, чтобы Уэбб Коут посмотрел на нее так, как он смотрел на Августу. Она мечтала броситься в его объятия точно так же, как бросилась Августа. Она с радостью пожертвовала бы своей девственностью, только бы упасть на землю в его объятиях.
Июнь 1852 года.
Мы прошли всего только шестьсот миль, но мы больше не можем притворяться, что нам нипочем трудности, отсутствие уединения, грязь, недостаток здоровой пищи, ужасная погода и всевозможные неудобства этого утомительного путешествия. Иногда я жалею, что поехала. Отец хотел этой свадьбы. Теперь я уже не уверена, что и я хочу того же.
Люси Гастингс.
Мем с ужасом смотрела на Люси. В призрачных тенях, отбрасываемых трепещущим пламенем фонаря, кожа Люси, казалось, сморщилась; она плотно обтягивала кости, так что отчетливо были видны все впадины и выпуклости черепа. Слезы катились из глаз девушки, когда начался новый приступ судорог. Люси корчилась в конвульсиях.
— Так пить хочется, — выдохнула она с усилием. Глаза ее были воспаленными и влажными. Трясущейся рукой Мем поднесла кружку с водой к растрескавшимся губам Люси, потом стерла губкой пот с ее лба. Лихорадка сотрясала изможденное тело девушки, и она беспрерывно дрожала. Люси то натягивала на себя одеяла, то отчаянно пыталась откинуть их. Она прошептала:
— Я умираю.
— Ш-ш-ш! Молчи, не трать понапрасну силы.
Вернулась Сара, которая ходила выливать ведро с рвотными массами, и тихонько забралась в фургон. Она заменила бадью на полу рядом с головой Люси и осмотрела ее посиневшие лицо и ногти. Переглянувшись с Мем, Сара скорбно поджала губы и покачала головой.
Мем внимательно посмотрела на Люси. Она была в полном недоумении: еще утром лицо Люси было свежим и розовым, а глаза — светлыми и ясными. Девушка подоила корову и повесила ведро в задок фургона, чтобы молоко взбивалось в масло. Затем сложила палатку. Большую часть утра Люси правила мулами, а Сара тем временем раскатывала тесто для пирожков, сидя рядом с ней.
В полдень на привале Люси пообедала, несмотря на начавшиеся боли в желудке и понос. Сразу после полудня Мем заметила, что Люси несколько раз выбиралась на подножку фургона и спрыгивала на ходу, рискуя угодить под колесо, — фокус, которому они все научились, чтобы выпрыгивать из фургона не останавливаясь.
Когда Люси не возвратилась после очередного прыжка с подножки, Сара забеспокоилась и вывела свой фургон из ряда, что было довольно необычным событием, поэтому Коуди Сноу прискакал незамедлительно. Узнав, что Люси не вернулась, он поехал за ней с Майлзом Досоном. Они нашли Люси в миле от фургона. Девушка лежала у дороги в рвотной луже и была слишком слаба, чтобы подняться на ноги.
Теперь, восемь часов спустя, Люси Гастингс умирала.
Сара присела на низкую скамеечку рядом с кроватью, которую устроили для Люси в фургоне. Она коснулась руки Мем и шепотом сказала:
— Нет смысла в том, что мы обе здесь сидим. Пойди отдохни.
Мем тихонько вздохнула:
— Я просто не могу поверить… Все это так неожиданно!
— С холерой всегда так.
Приподняв одеяла, Сара брызнула уксусом на горячие кирпичи, которые принесла Перрин несколько минут назад. Затем подоткнула одеяла и внимательно посмотрела на больную. Пот градом катился по лицу Люси. Девушка стонала и шепотом просила пить. Потом повернулась на бок, и ее вырвало в ведро.
Люси в изнеможении откинулась на спину. Губы ее шевелились, но с них не слетало ни звука.
— Молитесь за меня, — выдохнула она наконец.
Обливаясь слезами, Мем прошла в конец фургона и спрыгнула на землю. Опершись о задние колеса, она глубоко вздохнула, вбирая в легкие прохладный ночной воздух. Ее мутило от кислого запаха рвоты, пота и поноса, от запаха смерти. Она все еще видела перед собой посиневшее тело Люси.
Мем осмотрелась, прислушалась. Почти весь лагерь был на ногах, лишь немногие забрались в свои палатки. Коуди Сноу и Гек Келзи стояли рядом с фургоном с оружием. Они курили и тихо переговаривались с мужчинами, которые несли ночную вахту. Глянув в сторону костра Копченого Джо, Мем увидела, что и Копченый не спал, он наливал кофе Перрин, Хильде, Бути и Уне. Женщины сидели на бревнах вокруг костра, уставившись на пламя. Кто-то расхаживал по лагерю. Какие-то фигуры скользили между фургонами, переговариваясь приглушенными голосами. Никто не спал этой ночью.
Стоя у задка фургона Люси и Сары, Мем терла пальцами виски, стараясь унять головную боль, и прислушивалась к тихим стонам умирающей Люси, к невнятному бормотанию Сары, читавшей молитвы. Ночной ветерок разносил над лагерем взволнованные голоса мужчин и женщин.
Мем потерла глаза тыльной стороной руки и отошла от фургона. Она понимала, что ей едва ли этой ночью удастся заснуть. Но ей не хотелось присоединяться к женщинам, сидевшим у костра, и она направилась к тополиной рощице — к темным и серебристым теням, вырисовывавшимся в свете полумесяца.
— Разве можно уснуть, когда вокруг бродит толпа народу? — жаловалась Августа, выбираясь из своей палатки. Вытащив из-под шали свою толстую белую косу, она приблизилась к костру, чтобы согреться.
Кора внимательно смотрела в голландскую печь, поставленную на угли.
— Все подтвердилось. Люси Гастингс умирает от холеры, — сказала она дрожащим голосом.
— Что, черт побери, ты здесь делаешь?
— Я жарю кукурузные лепешки. И Уинни тоже. Хильда дала немного масла, а Тия — пчелиный мед в сотах. — Кора передвинула крышку духовки и откинула со лба кудрявую прядь темных волос. — Будет долгая ночь. Все проголодаются.
Августа скрестила на груди руки. Она подумала о том, что Кора Троп слишком уж по-хозяйски распоряжается ее провизией. Если бы Августа не нашла золото Иглстонов, она была бы вне себя при одной мысли о том, что ей придется кормить весь лагерь. Но она нашла деньги Иглстонов. Теперь это были ее деньги. «Временно», — тотчас вспомнила Августа. По крайней мере до тех пор, пока она не удостоверится, что Иглстоны не оставили законных наследников.
После того как Августа увидела записку, оставленную у Чимней-Рок, она постоянно думала об Иглстонах и их возможных наследниках. В записке не говорилось: жду сообщений о моих родителях или о дяде и тете. Записка вопрошала об Иглстонах, как будто спрашивали о друзьях или случайных знакомых. Августа склонялась к мысли, что, по всей видимости, у Иглстонов не было наследников.
— Ты хотя бы спросила у меня разрешения, прежде чем раздавать мои припасы, — сказала она нахмурившись. Кора слишком много на себя стала брать в последнее время, забывала, кто кого нанял.
Через неделю караван прибудет в форт Ларами, и Августа раздумывала: не оставить ли Кору в форте, не нанять ли другую служанку? Окончательное решение, конечно, будет зависеть от возможности такой замены. Глядя на пламя костра, бросающее отблески на угрюмое лицо Коры, Августа внезапно решила, что непременно наймет другую служанку. Даже если новая девушка окажется такой же угрюмой, как Кора, все равно это будет не Кора. Новая служанка не посмеет смотреть на Августу так, словно старается заметить признаки стыда или вины на лице своей хозяйки.
Поправив шаль на плечах, Августа присела на складной стул и протянула руки к огню. От запаха кукурузных лепешек рот ее наполнился слюной.
— Ты не слыхала, остальным-то не грозит опасность? — Именно это опасение не давало ей заснуть. Августа считала, что женщины, которые ухаживали за Люси, сошли с ума. Подвергать себя такому риску! Если холера распространится в караване, это будет их вина. Но для тех, кто заболеет и умрет, это слабое утешение.
— Я слышала разговор мистера Сноу с мистером Коутом, — ответила Кора. — Как я поняла, Люси напилась плохой воды. Вот почему она заразилась. Во всяком случае, мистер Коут обходил всех и спрашивал, не черпали ли мы воду из лужи около какого-то старого лагеря, знаете, там, где мы останавливались прошлым вечером. Он думает, что Люси попила воды из той лужи либо прошлым вечером, либо сегодня утром. Августа замерла. Брови ее поползли вверх.
— Меня он не спрашивал!
— Я ответила за вас. Я знаю, что вы никогда не пьете воду из лужи. Кто угодно, только не вы.
— Ну, ты права. Но я могла бы… Ему следовало бы спросить непосредственно меня.
— Может быть, мистер Коут не любит, когда его оскорбляют. — Пламя костра отражалось, словно огненные точечки, в темных глазах Коры. Она криво усмехнулась. — Конечно, я понимаю, что к чему. Разве вы признаете, что неравнодушны к этому мужчине?
Августа вскочила на ноги, в ярости сжав кулаки.
— Как… как ты смеешь?! Как… — Августа задохнулась от гнева. Она стояла так близко к костру, что ее подол лишь чудом не загорелся. — Я больше не стану терпеть оскорбления! Когда мы приедем в форт Ларами, я высажу тебя. Я собиралась дать тебе денег, чтобы ты смогла добраться до дома, но твой поганый язык заставил меня изменить решение. Мне все равно, умрешь ты с голоду на улице или будешь продавать себя солдатам! Ты заслужила все, что с тобой произойдет!
Она видела, как ухмылка исчезла с лица Коры. Та медленно поднялась на ноги. Августа же была в такой ярости, что хотела ударить девчонку, надавать ей пощечин. Но она дала себе слово не проявлять эмоций, недостойных Бондов, и твердо решила сдержать это обещание. Повернувшись на каблуках, Августа пошла прочь от костра, прочь от лагеря и от соблазна ударить Кору. Она не останавливалась, пока не дошла до ряда высоких тополей. Глянув через плечо и удостоверившись, что огни лагеря все еще видны и ей не грозит опасность заблудиться, Августа приподняла юбки и взобралась на небольшой холмик. С самой высокой точки она видела широкие просторы Платт, текущей через залитые звездным светом равнины, словно широкая серебряная лента. И, как многое другое, вид реки был обманчив. На дне неглубокой, даже мелкой Платт таились зыбучие пески. К тому же воды этой реки были непригодны для питья: грунты Платт содержали слишком много щелочи, что грозило отравлением и людям, и животным. Прислонившись к стволу дерева, Августа смотрела на лениво текущую воду; ей вдруг пришло в голову, что она, эта река, такая же, как Кора, — предательская, с грязными помыслами и ядовитая.
— Вам не следует отходить от лагеря так далеко, мисс Бойд. Особенно в одиночестве и по ночам.
Августа вздрогнула, сердце ее бешено заколотилось. Повернувшись, она внимательно оглядела стволы деревьев, пытаясь увидеть говорившего.
— Где вы? Покажитесь немедленно! Что за индейская манера подкрадываться к людям и пугать их до полусмерти!
— Простите. Я не хотел напугать вас. — Уэбб появился рядом с ней, словно месяц из-за медленно плывущего облака. Серебряный свет луны придавал бронзовый оттенок его коже, и глаза Уэбба казались сверкающими и бездонными. Легкий ночной ветерок теребил бахрому его куртки и штанов в обтяжку, ерошил распущенные, лежавшие на плечах волосы.
Августа невольно затаила дыхание, ее пальцы судорожно вцепились в концы шали.
— Вы шли за мной? — прошептала она, пристально глядя на Уэбба.
Он стоял слишком близко, так близко, что ее юбки почти касались его штанов. Колени ее задрожали, и эта дрожь, разливаясь по всему телу, наполнила ее каким-то странным теплом.
Очутиться с ним наедине там, где никто не мог ни слышать, ни видеть их, — вот что больше всего пугало ее. Она боялась, что он изнасилует и убьет ее. Она фантазировала: он заключит ее в объятия, прижмет к своей широкой груди и станет целовать с такой страстью, что они вместе вспыхнут, как две свечки. От подобных фантазий у нее на лбу выступал пот, а щеки ярко горели. Августа ненавидела такие сны наяву, стыдилась их.
— Я видел, как вы ушли из лагеря. И пришел, чтобы проводить вас обратно.
Именно так начинались ее фантазии, теми же словами, сказанными таким же… интимным тоном.
Ослабев от страха и ожидания, от отвращения и острого желания, Августа прислонилась к стволу дерева, неотрывно глядя на его губы. Дыхание ее участилось, и она почувствовала, как налились ее груди под прижатыми ладонями. Несмотря на то что губы ее пересохли, бесстыдная влага наполнила ее тайное женское естество.
Она беспомощно смотрела на него. В этом месте в своих фантазиях она гладила его волосы. Ей хотелось знать, жесткие они или мягкие. В фантазиях она делала то, что ей нестерпимо хотелось сделать сейчас: провести ладонями по его груди и плечам, ощупывая вздымающиеся мышцы, которые она видела перекатывающимися при свете дня. И вдруг он крепко прижал ее к себе…
У Августы голова пошла кругом при мысли о том, что твердое мужское естество прижато к ней вплотную. Она едва не лишилась чувств.
Уэбб хмуро посмотрел на нее, а потом она услышала его шумный выдох, словно, он прочел и понял мольбу в ее глазах. Медленно, давая ей возможность отступить, он поднял руку к косе, струившейся по ее груди.
— Я никогда не видел более красивой женщины, — пробормотал он тихим, хриплым голосом. Он потянул косу, пропуская ее между пальцами. — При солнечном свете это — золото, при лунном — серебро.
В ее фантазиях делалось и говорилось то же самое. Она облизала губы, рот ее приоткрылся. Августа пила воздух судорожными, мелкими глотками. Когда его рука погладила ее плечо, она задрожала, словно ее опалила молния.
Впервые в жизни Августа горела желанием, хотела и нуждалась в том, чтобы мужчина остудил жар, который сам же и зажег в ее теле. Она была не в силах сдвинуться с места. Гибельное желание сотрясало ее; груди набухли, дыхание участилось; она забыла обо всем на свете, она погибала от страсти, и эта страсть горела в ее глазах.
— О Господи, — прошептала она и всхлипнула в изнеможении.
Августа как завороженная смотрела на его твердый подбородок. И затрепетала, когда он сделал шаг вперед. И доверчиво прижалась к его груди, когда его руки обвили ее плечи. Она погрузила свои пальцы в его волосы и потянулась к нему трепетными губами…
Мем вовсе не хотела подглядывать за ними.
Сначала она услышала какой-то шум в тополиной роще и замерла, испугавшись: а вдруг это волк рыщет поблизости? Потом Мем заметила Августу, стоявшую на холме, но если бы она дала ей знать о своем присутствии, они обе попали бы в щекотливое положение.
Пока Мем стояла тихо, раздумывая, сможет ли она удалиться, не обратив на себя внимания, из тени появился Уэбб. Его появление было таким бесшумным, что она очень удивилась, увидев его. Ее первым радостным порывом было позвать его по имени и броситься вперед, чтобы присоединиться к ним. Но не успела она и слова сказать, как заметила их неестественные позы и почувствовала напряжение, такое горячее, что только не трещало. Приветственный возглас застрял у Мем в горле.
Прошла минута, а потом было слишком поздно. Если бы она теперь крикнула или произвела внезапный шум, они сочли бы, что она сует нос в чужие дела. Черт побери! Она попалась именно в ту ловушку, которая унижала ее» унижала до презрения к самой себе. То, что она оказалась в столь ужасном положении, шокировало ее почти так же, как осознание того, что она не может удержаться, не может не смотреть на них.
Прижав ладонь ко рту, Мем стояла, словно каменное изваяние, и наблюдала, как Уэбб подходит к стволу дерева, к которому прислонилась Августа. Она не слышала, что они говорили, но в том и не было нужды. Суть этих слов отразилась в чувственном выражении лица Августы.
Мем тоскливо наблюдала за ними. И видела все, видела слезы на глазах Августы. Она, Августа, при лунном свете была такой красивой, что никто во всем мире не мог бы соперничать с ней. Ее прекрасное лицо светилось и горело… Купаясь в мерцающем лунном свете и дрожа под пристальным взглядом Уэбба, она была древесной нимфой, богиней, мужской мечтой о красоте и чувственности.
А Уэбб… Мем любовалась им, высоким и сильным. Он стоял, широко расставив ноги, откинув назад волосы, и смотрел на Августу. Смотрел так, что, казалось, весь мир для него исчез, он видел сейчас только эту женщину.
Мем закусила губу и опустила голову. Она отдала бы оставшуюся часть своей жизни за то, чтобы Уэбб Коут посмотрел на нее так, как он смотрел на Августу. Она мечтала броситься в его объятия точно так же, как бросилась Августа. Она с радостью пожертвовала бы своей девственностью, только бы упасть на землю в его объятиях.