Страница:
В эти мгновения сумасшествия и ярости она действительно считала, что если Перрин будет уничтожена, то все ее проблемы решатся сами собой. Когда Перрин не станет, ее отец появится в лагере и вызволит свою доченьку, избавит от многочисленных невзгод. Ее отец объяснит, что вышла ошибка, что он жив, что они по-прежнему владеют огромным поместьем на берегу реки и они все еще состоятельные и уважаемые Бонды. Он будет просить у нее прощения и скажет о своей любви, и он проведет остаток жизни, искупая свою вину за стыд и сердечную боль, от которых Августа так долго страдала.
Грубая рука схватила ее за ворот жакета и оттащила от Перрин. Железные пальцы прижали ее руки к бедрам. Все еще крича и брызгая слюной, пытаясь высвободиться, Августа видела, как Коуди Сноу приподнял Перрин за плечи и встряхнул, притянув к своей груди.
— Отпустите меня! — выкрикнула Августа. Глянув через плечо, чтобы посмотреть, кто осмелился поднять на нее руку, она увидела блестящие черные глаза Уэбба Коута. — Отпусти меня, ты, дикарь!
Перрин закричала:
— Она это начала! Она…
— Замолчите! Обе! — заорал Коуди; лицо его стало почти таким же темным, как смуглое лицо Уэбба. — Ради Бога, что тут происходит?
— Она набросилась на меня! — кричала Перрин, пытаясь высвободиться.
— Она была содержанкой моего отца! Она виновата в том, что…
— Говорите по очереди!
Но они не могли. Перебивая друг друга, стараясь вырваться, женщины выкрикивали обвинения и оскорбления. Наконец Коуди встряхнул Перрин с такой силой, что та невольно замолчала. Уэбб Коут последовал его примеру.
— Успокойтесь! Обе! — Коуди окинул взглядом толпу перепуганных женщин. Затем посмотрел на Сару Дженнингс, которая стояла как громом пораженная:
— Вы видели, что тут произошло?
Сара отрицательно покачала головой. Струйка растопленного сала лилась на землю со сковороды, которую она держала в руке.
Коуди задал тот же вопрос Хильде. Ему опять пришлось встряхнуть Перрин, когда та попыталась что-то сказать.
Хильда покачала головой:
— Нет.
— Эта шлюха пришла к моему фургону и…
Рука Уэбба закрыла Августе рот. Вперед вышла Уна Норрис.
— Миссис Уэйверли спровоцировала мисс Бойд, — твердо заявила она.
— Я видела совсем другое, — не согласилась с ней Джейн Мангер. Нахмурившись, она тоже вышла вперед. — Мисс Бойд ударила миссис Уэйверли по руке, а потом швырнула в нее стулом.
Все посмотрели на сломанный стул. После чего перевели взгляды на растрепанные волосы Августы, на ее порванный жакет. Затем уставились на разорванную юбку Перрин, на ее кровоточащие, заляпанные грязью щеки. Все молчали, потрясенные этим зрелищем.
Коуди с Уэббом переглянулись.
— Ладно. Вы все возвращайтесь к своим фургонам! Невесты внимательно посмотрели на его хмурое лицо и, перешептываясь, поспешно разошлись.
— И вы тоже! — рыкнул он на Перрин и Августу. — Я поговорю с каждой из вас позже!
Он оттолкнул от себя Перрин, готовый снова схватить ее, если она бросится на Августу. Но она развернулась и, разрыдавшись, со всех ног бросилась к своему фургону, то и дело спотыкаясь и наступая на разорванный подол.
Железные пальцы Уэбба разжались, и Августа почувствовала, как он отступил назад. Пуговица на его куртке с бахромой запуталась в ее распущенных волосах, и, рванувшись, она вскрикнула от боли. Понимая, что на нее все смотрят, она закрыла лицо рукой и побежала к задку своего фургона.
Оказавшись под навесом, Августа впилась зубами себе в руку и какое-то время стояла, напряженно прислушиваясь. Коуди и Узбб что-то неразборчиво говорили друг другу, потом ушли прочь. Только тогда она дала волю слезам.
Немного успокоившись, она попыталась осмыслить произошедшее. И пришла в ужас. Какое унижение! Она, Августа Джозефа Бойд, совершила нападение на человека! Она каталась в грязи, как свинья, как подзаборная девка! Она делала это на глазах у Коры Троп, Уны Норрис и Бути и остальных невест, которые сбежались на крики. На глазах у караванщика и проводника-индейца.
С горькими слезами — слезами стыда — Августа бросилась на колени. Она обесчестила многие поколения Бойдов. И пусть лучше она умрет, чем опять посмотрит в лицо кому-то из каравана. ***
Коуди ждал, когда лагерь приготовится к ночлегу. Женщины перебегали от одного костра к другому и забирались в свои палатки. Он проведал животных, перекурил с Геком Келзи и Джоном Боссом, которые дежурили этой ночью, потом прошелся по периметру квадрата, образованного фургонами, и подошел к палатке Перрин. Легонько провел пальцами по пологу.
— Вы спите?
— Нет.
Внутри послышался легкий шорох, и Перрин выбралась наружу. Он протянул ей руку и помог подняться на ноги. Она уже сменила порванную одежду, в которой он в последний раз ее видел, и сделала что могла, чтобы вычесать грязь из волос. Сейчас на ней было простенькое шерстяное платье, застегнутое до горла. Черная коса спадала по плечу на грудь.
— У кострища Копченого Джо еще тепло, — сказал Коуди, заметив, что ее пальцы, придерживавшие концы шали, дрожат.
Перрин молча кивнула. Затем подошла к костру и уселась на буйволиной шкуре, наброшенной на бревно. Избегая смотреть на Коуди, она уставилась на огонь. Нелепо, но сейчас она напоминает разрисованную индейскую скво, подумал Коуди. Одну щеку пересекали уже заживающие царапины, которыми наградила ее Уинни Ларсон. Другая щека была помечена Августой Бойд.
Он присел на край бревна, обдумывая, с чего начать разговор. То, что он задумался об этом, удивило его. Обычно он говорил напрямик, не заботясь о том, как воспримут его слова. Но эта маленькая женщина обладала сбивающей с толку способностью вывернуть наизнанку все его мысли.
Сначала он считал, что Перрин Уэйверли — слабая, замкнутая и чувствительная к обидам особа. Впоследствии понял, что она не уверена в себе и в том, как ее примут остальные, и причина тому была веская. Но она не слабая. Видя ее неутомимые попытки поставить на ноги Уинни Ларсон, наблюдая, как серьезно она относится к обязанностям представительницы и как смело выражает свое с ним несогласие, Коуди пришел к выводу, что Перрин — мужественная женщина.
Ему уже не раз приходилось слышать сплетни о ней, и все же для него было ударом услышать подтверждение того, что Перрин — бывшая любовница Джозефа. Бойда. Что с ней случилось, когда Бойд постучал в ее дверь? Почему она ему не отказала? Что же, черт возьми, заставило ее замарать свое тело и свою репутацию?!
Будто почувствовав, о чем он думает, она наклонилась вперед и, обхватив руками колени, тихо сказала:
— Мы с вами встречались раньше, но думаю, вы не помните.
Коуди бросил взгляд на ее профиль и мысленно выругался. Она никогда не делает того, чего от нее ждешь, редко говорит то, что он ожидает услышать. До этой минуты он поспорил бы на седло, что она тотчас же засыплет его объяснениями по поводу драки с Августой Бойд.
— Вы ошибаетесь. Я бы помнил, если бы мы с вами встречались.
Тускло-коричневые одежды и выцветшие шляпки не могли скрыть такую редкую красоту. Он не забыл бы ее, если бы видел прежде. Эта стройная фигура, эти светло-карие глаза остались бы в памяти любого мужчины.
— То была мимолетная встреча. Нас не представили, друг другу.
— Думаю, вы принимаете меня за кого-то другого.
— Года три назад мой муж взял меня с собой в деловую поездку в Сент-Луис. Джэрин и его брат владели складами в Чейзити. Вниз по реке. — Перрин замолчала; она пристально глядела на огонь, словно видела свое прошлое в пляшущих языках пламени. — Джэрин был властный и ревнивый мужчина. Он обычно… — Она покачала головой, машинально подняв руки, как бы защищаясь от удара. — Мы переходили улицу. Это был наш второй день в Сент-Луисе. Какой-то мужчина столкнулся со мной, и я чуть не упала, он придержал меня за плечи. Джэрин… — Закрыв глаза, она прижала кончики пальцев к нижней губе. — Джэрин чуть с ума не сошел. Я думаю, он решил… Я не знаю… Во всяком случае, он стал с ним драться. Прямо посреди улицы.
По мере того как Коуди слушал, в его памяти всплывали картины давно забытого. Он вспомнил сцену, которую она описывала, вспомнил лошадей, встающих на дыбы в облаках пыли, повозки и всадников, пытающихся объехать дерущихся мужчин. Теперь он припомнил женщину в строгом черном платье с пелериной, напуганную и растерянную, стоявшую перед лошадьми и бранящимися возницами. Поля шляпки скрывали ее лицо.
Подняв голову, Перрин посмотрела в темноту за костром, пытаясь рассмотреть степного волка, который выл где-то у реки.
— Я не видела, как это случилось. Но у того мужчины был пистолет. Он выстрелил Джэрину прямо в живот. Мужчина продолжал стрелять, он, должно быть, сошел с ума, и один выстрел ранил человека, сидевшего верхом на лошади позади меня. — Она посмотрела в глаза Коуди: — Тогда вы выбежали из кузницы. И застрелили человека, который убил моего мужа.
Коуди вспомнил:
— Позднее я узнал, что его звали Джеймс Амберли. Он был торговцем лошадьми и славился своим вспыльчивым характером. Он бывал в переделках и до этого.
— Я так и не узнала его имени. И вашего также. Я не знала, кто вы, до тех пор, пока вы не побеседовали со мной перед этой поездкой.
Оранжевые тени, отбрасываемые костром, делали ее темные глаза слишком большими для изящного лица с мелкими чертами. К своему изумлению, он почувствовал желание погладить синюю жилку, которая билась под бледной кожей у нее на виске.
Она повернулась к кострищу.
— Брат Джэрина продал склады и отвез свою семью обратно на восток. Моей доли денег хватило мне на два года. А потом… — Она долго молчала. — У меня не было семьи, не было никого, к кому бы я могла обратиться за помощью. И работы тоже не было. Чтобы выжить, я бы вышла замуж за любого, кто бы ни предложил, но такого не нашлось. Я находилась в отчаянном положении. Отец Люси Гастингс, преподобный мистер Гастингс, делал все, что мог, чтобы помочь мне. Я бы голодала, если бы его прихожане не собирали для меня еду. Но были и другие расходы. Жилье, мыло, одежда, обувь… — Она коснулась пальцами лба.
Коуди наклонился и поворошил затухающие уголья.
— И тогда вы связались со святым мистером Джозефом Бондом, — сказал он. Она подняла голову:
— Джозеф Бонд не был святым, но он был добрым и щедрым. И он спас мне жизнь, мистер Сноу. Когда я встретила Джозефа, я была на краю гибели. Я не видела способа, как мне прожить следующую зиму, и уже подумывала, не проститься ли с жизнью. Из всех людей в Чейзити Джозеф Бойд оказался единственным, кто понял мое отчаяние и предложил мне реальную помощь!
— Сделав своей любовницей? — Коуди не знал, почему так разозлился, почему был так язвителен с ней. Он не мог объяснить, почему ее рассказ причинял ему боль, не мог бы, даже если бы успех этого путешествия зависел только от этого.
— Нет! — Она вскочила на ноги. — Джозеф ничего не просил взамен своей доброты, кроме дружеского общения. Это я уговорила его разделить со мной постель. Джозеф был так же одинок, как и я, он горевал о своей жене, как я о своем муже, вот только у него имелась для горя более веская причина… И все же он никогда не требовал ничего такого, что смогло бы скомпрометировать меня. Это была моя инициатива, и он не устоял. Да, я сама разрушила свою жизнь. И запятнала свою репутацию из самых лучших побуждений: я испытывала к нему благодарность, привязалась к нему.
Коуди поднял на нее глаза, удивленный такой откровенностью. Откровенностью и наивностью.
— Вам просто так кажется. Что это была ваша инициатива. Он использовал вас.
В ее карих глазах заблестели слезы.
— Он говорил, что любит меня, и я старалась полюбить его, но… — Перрин махнула рукой. — Не важно, я все равно вышла бы за него замуж, хотя ни один из нас не верил, что Августа потерпит другую женщину в своем доме. Тогда что-то произошло, я не знаю что, но Джозеф переменился. Он сделался таким беспокойным, подавленным… но все равно… я была потрясена, когда узнала, что он…
Коуди медленно поднялся.
— Значит, Августа ненавидит вас, потому что вы были любовницей ее отца.
Перрин съежилась от этих слов. Она прижала ладони к своим исцарапанным щекам:
— Драка с Августой, катание в грязи… это самое унизительное, самое постыдное, что происходило со мной, я не могла даже вообразить такое…
Коуди вдруг представил ее густые темные волосы, рассыпавшиеся по белой подушке. Его захлестнула волна ярости. Он стоял так близко от нее, что ее юбка касалась его ног; он почувствовал запах кукурузного крахмала, которым она пользовалась, чтобы вычесать грязь из своих волос, почувствовал тепло ее тела. Он ощутил напряжение в паху; им овладело страстное желание обнять ее.
Но он не мог себе этого позволить. Кулаки его сжались. Пришлось напомнить себе, что с женщинами у него все кончено.
— Я не могу допустить, чтобы между моими подопечными возникали скандалы.
Перрин содрогнулась и зажмурилась. Ее густые ресницы подрагивали, оттеняя бледность щек.
— Я знаю, — прошептала она.
— Мне все равно, как вы уладите это дело с Августой, но либо вы обе приходите к соглашению, либо я отправляю вас обратно. Я уже сказал Августе то же самое. Я не потерплю драк и скандалов.
В ее глазах промелькнул страх. У нее нет родных, иначе она обратилась бы к ним после смерти мужа. Ей некуда пойти, иначе она не была бы здесь. В Орегоне ее ждет человек, который может оказаться не таким добрым, как Джозеф Бойд, и более вспыльчивым, чем Джэрин Уэйверли. Но другого выхода у нее не было.
— Я найду способ умаслить ее, — прошептала Перрин, отступая на шаг. Она прикрыла рот ладошкой и проговорила сквозь дрожащие пальцы: — Как-нибудь. Я постараюсь.
— Мем Грант и Хильда Клам подходили ко мне, чтобы попросить за вас, — сказал он, раздосадованный тем, что не сумел умолчать об этом. — Уинни Ларсон поправляется, и они говорят, что своим возвращением к жизни она обязана вам. Не стану говорить, что они поддерживают вас только из-за Уинни, но вы делаете определенные успехи.
— Успехи? В чем? В том, что меня начинают принимать? Эти женщины никогда не примут меня в свой круг. Я представляю для них все то, чего они боятся и ненавидят. — Она отвернулась. — У меня нет подруги, мистер Сноу. Я уже потеряла надежду завести друзей.
У него не нашлось ответа.
Щеки ее залились румянцем, огромные темные глаза наполнились слезами.
— Но… то, что они просили за меня, Мем и Хильда… это очень великодушно с их стороны. Я им благодарна. — И тут она снова его удивила: — Я надеюсь, что кто-нибудь вступился и за Августу.
Коуди внимательно посмотрел на нее. Потом кивнул:
— Уна Норрис и Бути Гловер.
— Ну и хорошо. — Перрин глянула куда-то в темноту. — Если это все, тогда… доброй ночи. — Она споткнулась о камень, остановилась и посмотрела на него. — У вас есть секреты, Коуди Сноу? Или вы единственный человек в этом обозе, у которого их нет?
Казалось, она не ожидала услышать ответ. Да он и не собирался отвечать. Она подобрала юбки и зашагала в направлении своей палатки.
Тихонько выругавшись, Коуди вернулся к бревну у костра. Пламя угасло. Остывающие уголья мигали, точно оранжевые огоньки. Похлопав себя по карманам в поисках курева, он обнаружил, что в кармане жилетки что-то лежит, что-то такое, чего там раньше не было. Нахмурившись, он выудил оттуда какой-то желтоватый комок размером с пряжку на его ремне.
Наклонившись к огню, Коуди разворошил уголья и поднес странный комок, чтобы рассмотреть получше. Повертел его в руках. Черт побери, что же это такое? Он увидел какие-то крошки на кончиках пальцев и лизнул одну из них.
Пирог. Это был засохший кусок пирога. Но откуда? Уж он-то знал, что утром его не было в этом кармане.
— Пропади все пропадом! — Коуди был удивлен не меньше, чем если бы нашел у себя золотой самородок.
Поднявшись на ноги, он вглядывался в темноту, высматривая удаляющуюся фигуру Перрин. Но разглядел лишь ее колеблющийся силуэт. И чего ради она засунула кусок высохшего пирога ему в карман? И когда она умудрилась это сделать?
Недоуменно покачав головой, он вспомнил, что нужно сгрести уголья в кострище Копченого Джо, а уж потом можно пойти к фургонам с оружием и мелассой — к здравомыслящей мужской компании. Прежде чем подойти к Геку и Джону, он швырнул кусок пирога туда, где по-прежнему выл на луну степной волк.
Глава 8
Глава 9
Грубая рука схватила ее за ворот жакета и оттащила от Перрин. Железные пальцы прижали ее руки к бедрам. Все еще крича и брызгая слюной, пытаясь высвободиться, Августа видела, как Коуди Сноу приподнял Перрин за плечи и встряхнул, притянув к своей груди.
— Отпустите меня! — выкрикнула Августа. Глянув через плечо, чтобы посмотреть, кто осмелился поднять на нее руку, она увидела блестящие черные глаза Уэбба Коута. — Отпусти меня, ты, дикарь!
Перрин закричала:
— Она это начала! Она…
— Замолчите! Обе! — заорал Коуди; лицо его стало почти таким же темным, как смуглое лицо Уэбба. — Ради Бога, что тут происходит?
— Она набросилась на меня! — кричала Перрин, пытаясь высвободиться.
— Она была содержанкой моего отца! Она виновата в том, что…
— Говорите по очереди!
Но они не могли. Перебивая друг друга, стараясь вырваться, женщины выкрикивали обвинения и оскорбления. Наконец Коуди встряхнул Перрин с такой силой, что та невольно замолчала. Уэбб Коут последовал его примеру.
— Успокойтесь! Обе! — Коуди окинул взглядом толпу перепуганных женщин. Затем посмотрел на Сару Дженнингс, которая стояла как громом пораженная:
— Вы видели, что тут произошло?
Сара отрицательно покачала головой. Струйка растопленного сала лилась на землю со сковороды, которую она держала в руке.
Коуди задал тот же вопрос Хильде. Ему опять пришлось встряхнуть Перрин, когда та попыталась что-то сказать.
Хильда покачала головой:
— Нет.
— Эта шлюха пришла к моему фургону и…
Рука Уэбба закрыла Августе рот. Вперед вышла Уна Норрис.
— Миссис Уэйверли спровоцировала мисс Бойд, — твердо заявила она.
— Я видела совсем другое, — не согласилась с ней Джейн Мангер. Нахмурившись, она тоже вышла вперед. — Мисс Бойд ударила миссис Уэйверли по руке, а потом швырнула в нее стулом.
Все посмотрели на сломанный стул. После чего перевели взгляды на растрепанные волосы Августы, на ее порванный жакет. Затем уставились на разорванную юбку Перрин, на ее кровоточащие, заляпанные грязью щеки. Все молчали, потрясенные этим зрелищем.
Коуди с Уэббом переглянулись.
— Ладно. Вы все возвращайтесь к своим фургонам! Невесты внимательно посмотрели на его хмурое лицо и, перешептываясь, поспешно разошлись.
— И вы тоже! — рыкнул он на Перрин и Августу. — Я поговорю с каждой из вас позже!
Он оттолкнул от себя Перрин, готовый снова схватить ее, если она бросится на Августу. Но она развернулась и, разрыдавшись, со всех ног бросилась к своему фургону, то и дело спотыкаясь и наступая на разорванный подол.
Железные пальцы Уэбба разжались, и Августа почувствовала, как он отступил назад. Пуговица на его куртке с бахромой запуталась в ее распущенных волосах, и, рванувшись, она вскрикнула от боли. Понимая, что на нее все смотрят, она закрыла лицо рукой и побежала к задку своего фургона.
Оказавшись под навесом, Августа впилась зубами себе в руку и какое-то время стояла, напряженно прислушиваясь. Коуди и Узбб что-то неразборчиво говорили друг другу, потом ушли прочь. Только тогда она дала волю слезам.
Немного успокоившись, она попыталась осмыслить произошедшее. И пришла в ужас. Какое унижение! Она, Августа Джозефа Бойд, совершила нападение на человека! Она каталась в грязи, как свинья, как подзаборная девка! Она делала это на глазах у Коры Троп, Уны Норрис и Бути и остальных невест, которые сбежались на крики. На глазах у караванщика и проводника-индейца.
С горькими слезами — слезами стыда — Августа бросилась на колени. Она обесчестила многие поколения Бойдов. И пусть лучше она умрет, чем опять посмотрит в лицо кому-то из каравана. ***
Коуди ждал, когда лагерь приготовится к ночлегу. Женщины перебегали от одного костра к другому и забирались в свои палатки. Он проведал животных, перекурил с Геком Келзи и Джоном Боссом, которые дежурили этой ночью, потом прошелся по периметру квадрата, образованного фургонами, и подошел к палатке Перрин. Легонько провел пальцами по пологу.
— Вы спите?
— Нет.
Внутри послышался легкий шорох, и Перрин выбралась наружу. Он протянул ей руку и помог подняться на ноги. Она уже сменила порванную одежду, в которой он в последний раз ее видел, и сделала что могла, чтобы вычесать грязь из волос. Сейчас на ней было простенькое шерстяное платье, застегнутое до горла. Черная коса спадала по плечу на грудь.
— У кострища Копченого Джо еще тепло, — сказал Коуди, заметив, что ее пальцы, придерживавшие концы шали, дрожат.
Перрин молча кивнула. Затем подошла к костру и уселась на буйволиной шкуре, наброшенной на бревно. Избегая смотреть на Коуди, она уставилась на огонь. Нелепо, но сейчас она напоминает разрисованную индейскую скво, подумал Коуди. Одну щеку пересекали уже заживающие царапины, которыми наградила ее Уинни Ларсон. Другая щека была помечена Августой Бойд.
Он присел на край бревна, обдумывая, с чего начать разговор. То, что он задумался об этом, удивило его. Обычно он говорил напрямик, не заботясь о том, как воспримут его слова. Но эта маленькая женщина обладала сбивающей с толку способностью вывернуть наизнанку все его мысли.
Сначала он считал, что Перрин Уэйверли — слабая, замкнутая и чувствительная к обидам особа. Впоследствии понял, что она не уверена в себе и в том, как ее примут остальные, и причина тому была веская. Но она не слабая. Видя ее неутомимые попытки поставить на ноги Уинни Ларсон, наблюдая, как серьезно она относится к обязанностям представительницы и как смело выражает свое с ним несогласие, Коуди пришел к выводу, что Перрин — мужественная женщина.
Ему уже не раз приходилось слышать сплетни о ней, и все же для него было ударом услышать подтверждение того, что Перрин — бывшая любовница Джозефа. Бойда. Что с ней случилось, когда Бойд постучал в ее дверь? Почему она ему не отказала? Что же, черт возьми, заставило ее замарать свое тело и свою репутацию?!
Будто почувствовав, о чем он думает, она наклонилась вперед и, обхватив руками колени, тихо сказала:
— Мы с вами встречались раньше, но думаю, вы не помните.
Коуди бросил взгляд на ее профиль и мысленно выругался. Она никогда не делает того, чего от нее ждешь, редко говорит то, что он ожидает услышать. До этой минуты он поспорил бы на седло, что она тотчас же засыплет его объяснениями по поводу драки с Августой Бойд.
— Вы ошибаетесь. Я бы помнил, если бы мы с вами встречались.
Тускло-коричневые одежды и выцветшие шляпки не могли скрыть такую редкую красоту. Он не забыл бы ее, если бы видел прежде. Эта стройная фигура, эти светло-карие глаза остались бы в памяти любого мужчины.
— То была мимолетная встреча. Нас не представили, друг другу.
— Думаю, вы принимаете меня за кого-то другого.
— Года три назад мой муж взял меня с собой в деловую поездку в Сент-Луис. Джэрин и его брат владели складами в Чейзити. Вниз по реке. — Перрин замолчала; она пристально глядела на огонь, словно видела свое прошлое в пляшущих языках пламени. — Джэрин был властный и ревнивый мужчина. Он обычно… — Она покачала головой, машинально подняв руки, как бы защищаясь от удара. — Мы переходили улицу. Это был наш второй день в Сент-Луисе. Какой-то мужчина столкнулся со мной, и я чуть не упала, он придержал меня за плечи. Джэрин… — Закрыв глаза, она прижала кончики пальцев к нижней губе. — Джэрин чуть с ума не сошел. Я думаю, он решил… Я не знаю… Во всяком случае, он стал с ним драться. Прямо посреди улицы.
По мере того как Коуди слушал, в его памяти всплывали картины давно забытого. Он вспомнил сцену, которую она описывала, вспомнил лошадей, встающих на дыбы в облаках пыли, повозки и всадников, пытающихся объехать дерущихся мужчин. Теперь он припомнил женщину в строгом черном платье с пелериной, напуганную и растерянную, стоявшую перед лошадьми и бранящимися возницами. Поля шляпки скрывали ее лицо.
Подняв голову, Перрин посмотрела в темноту за костром, пытаясь рассмотреть степного волка, который выл где-то у реки.
— Я не видела, как это случилось. Но у того мужчины был пистолет. Он выстрелил Джэрину прямо в живот. Мужчина продолжал стрелять, он, должно быть, сошел с ума, и один выстрел ранил человека, сидевшего верхом на лошади позади меня. — Она посмотрела в глаза Коуди: — Тогда вы выбежали из кузницы. И застрелили человека, который убил моего мужа.
Коуди вспомнил:
— Позднее я узнал, что его звали Джеймс Амберли. Он был торговцем лошадьми и славился своим вспыльчивым характером. Он бывал в переделках и до этого.
— Я так и не узнала его имени. И вашего также. Я не знала, кто вы, до тех пор, пока вы не побеседовали со мной перед этой поездкой.
Оранжевые тени, отбрасываемые костром, делали ее темные глаза слишком большими для изящного лица с мелкими чертами. К своему изумлению, он почувствовал желание погладить синюю жилку, которая билась под бледной кожей у нее на виске.
Она повернулась к кострищу.
— Брат Джэрина продал склады и отвез свою семью обратно на восток. Моей доли денег хватило мне на два года. А потом… — Она долго молчала. — У меня не было семьи, не было никого, к кому бы я могла обратиться за помощью. И работы тоже не было. Чтобы выжить, я бы вышла замуж за любого, кто бы ни предложил, но такого не нашлось. Я находилась в отчаянном положении. Отец Люси Гастингс, преподобный мистер Гастингс, делал все, что мог, чтобы помочь мне. Я бы голодала, если бы его прихожане не собирали для меня еду. Но были и другие расходы. Жилье, мыло, одежда, обувь… — Она коснулась пальцами лба.
Коуди наклонился и поворошил затухающие уголья.
— И тогда вы связались со святым мистером Джозефом Бондом, — сказал он. Она подняла голову:
— Джозеф Бонд не был святым, но он был добрым и щедрым. И он спас мне жизнь, мистер Сноу. Когда я встретила Джозефа, я была на краю гибели. Я не видела способа, как мне прожить следующую зиму, и уже подумывала, не проститься ли с жизнью. Из всех людей в Чейзити Джозеф Бойд оказался единственным, кто понял мое отчаяние и предложил мне реальную помощь!
— Сделав своей любовницей? — Коуди не знал, почему так разозлился, почему был так язвителен с ней. Он не мог объяснить, почему ее рассказ причинял ему боль, не мог бы, даже если бы успех этого путешествия зависел только от этого.
— Нет! — Она вскочила на ноги. — Джозеф ничего не просил взамен своей доброты, кроме дружеского общения. Это я уговорила его разделить со мной постель. Джозеф был так же одинок, как и я, он горевал о своей жене, как я о своем муже, вот только у него имелась для горя более веская причина… И все же он никогда не требовал ничего такого, что смогло бы скомпрометировать меня. Это была моя инициатива, и он не устоял. Да, я сама разрушила свою жизнь. И запятнала свою репутацию из самых лучших побуждений: я испытывала к нему благодарность, привязалась к нему.
Коуди поднял на нее глаза, удивленный такой откровенностью. Откровенностью и наивностью.
— Вам просто так кажется. Что это была ваша инициатива. Он использовал вас.
В ее карих глазах заблестели слезы.
— Он говорил, что любит меня, и я старалась полюбить его, но… — Перрин махнула рукой. — Не важно, я все равно вышла бы за него замуж, хотя ни один из нас не верил, что Августа потерпит другую женщину в своем доме. Тогда что-то произошло, я не знаю что, но Джозеф переменился. Он сделался таким беспокойным, подавленным… но все равно… я была потрясена, когда узнала, что он…
Коуди медленно поднялся.
— Значит, Августа ненавидит вас, потому что вы были любовницей ее отца.
Перрин съежилась от этих слов. Она прижала ладони к своим исцарапанным щекам:
— Драка с Августой, катание в грязи… это самое унизительное, самое постыдное, что происходило со мной, я не могла даже вообразить такое…
Коуди вдруг представил ее густые темные волосы, рассыпавшиеся по белой подушке. Его захлестнула волна ярости. Он стоял так близко от нее, что ее юбка касалась его ног; он почувствовал запах кукурузного крахмала, которым она пользовалась, чтобы вычесать грязь из своих волос, почувствовал тепло ее тела. Он ощутил напряжение в паху; им овладело страстное желание обнять ее.
Но он не мог себе этого позволить. Кулаки его сжались. Пришлось напомнить себе, что с женщинами у него все кончено.
— Я не могу допустить, чтобы между моими подопечными возникали скандалы.
Перрин содрогнулась и зажмурилась. Ее густые ресницы подрагивали, оттеняя бледность щек.
— Я знаю, — прошептала она.
— Мне все равно, как вы уладите это дело с Августой, но либо вы обе приходите к соглашению, либо я отправляю вас обратно. Я уже сказал Августе то же самое. Я не потерплю драк и скандалов.
В ее глазах промелькнул страх. У нее нет родных, иначе она обратилась бы к ним после смерти мужа. Ей некуда пойти, иначе она не была бы здесь. В Орегоне ее ждет человек, который может оказаться не таким добрым, как Джозеф Бойд, и более вспыльчивым, чем Джэрин Уэйверли. Но другого выхода у нее не было.
— Я найду способ умаслить ее, — прошептала Перрин, отступая на шаг. Она прикрыла рот ладошкой и проговорила сквозь дрожащие пальцы: — Как-нибудь. Я постараюсь.
— Мем Грант и Хильда Клам подходили ко мне, чтобы попросить за вас, — сказал он, раздосадованный тем, что не сумел умолчать об этом. — Уинни Ларсон поправляется, и они говорят, что своим возвращением к жизни она обязана вам. Не стану говорить, что они поддерживают вас только из-за Уинни, но вы делаете определенные успехи.
— Успехи? В чем? В том, что меня начинают принимать? Эти женщины никогда не примут меня в свой круг. Я представляю для них все то, чего они боятся и ненавидят. — Она отвернулась. — У меня нет подруги, мистер Сноу. Я уже потеряла надежду завести друзей.
У него не нашлось ответа.
Щеки ее залились румянцем, огромные темные глаза наполнились слезами.
— Но… то, что они просили за меня, Мем и Хильда… это очень великодушно с их стороны. Я им благодарна. — И тут она снова его удивила: — Я надеюсь, что кто-нибудь вступился и за Августу.
Коуди внимательно посмотрел на нее. Потом кивнул:
— Уна Норрис и Бути Гловер.
— Ну и хорошо. — Перрин глянула куда-то в темноту. — Если это все, тогда… доброй ночи. — Она споткнулась о камень, остановилась и посмотрела на него. — У вас есть секреты, Коуди Сноу? Или вы единственный человек в этом обозе, у которого их нет?
Казалось, она не ожидала услышать ответ. Да он и не собирался отвечать. Она подобрала юбки и зашагала в направлении своей палатки.
Тихонько выругавшись, Коуди вернулся к бревну у костра. Пламя угасло. Остывающие уголья мигали, точно оранжевые огоньки. Похлопав себя по карманам в поисках курева, он обнаружил, что в кармане жилетки что-то лежит, что-то такое, чего там раньше не было. Нахмурившись, он выудил оттуда какой-то желтоватый комок размером с пряжку на его ремне.
Наклонившись к огню, Коуди разворошил уголья и поднес странный комок, чтобы рассмотреть получше. Повертел его в руках. Черт побери, что же это такое? Он увидел какие-то крошки на кончиках пальцев и лизнул одну из них.
Пирог. Это был засохший кусок пирога. Но откуда? Уж он-то знал, что утром его не было в этом кармане.
— Пропади все пропадом! — Коуди был удивлен не меньше, чем если бы нашел у себя золотой самородок.
Поднявшись на ноги, он вглядывался в темноту, высматривая удаляющуюся фигуру Перрин. Но разглядел лишь ее колеблющийся силуэт. И чего ради она засунула кусок высохшего пирога ему в карман? И когда она умудрилась это сделать?
Недоуменно покачав головой, он вспомнил, что нужно сгрести уголья в кострище Копченого Джо, а уж потом можно пойти к фургонам с оружием и мелассой — к здравомыслящей мужской компании. Прежде чем подойти к Геку и Джону, он швырнул кусок пирога туда, где по-прежнему выл на луну степной волк.
Глава 8
Из моего дневника.
Май 1852 года.
Весь вчерашний день и сегодняшнюю ночь лил дождь. Наш лагерь затоплен, поэтому мы легли голодными и спать нам пришлось в фургонах. Вот уже три дня мы видим торнадо на равнине и очень беспокоимся, что какой-нибудь смерч разрушит наш лагерь, но пока этого не произошло.
Один из наших мулов напился щелочной воды, заболел и умер. Мы потеряли день пути, чтобы мистер Келзи смог починить сломанную ось под фургоном Сары и Люси. Вчера прошли всего пять миль, потому что фургон-кухня и один из тяжелых фургонов с мелассой застряли в грязи в овраге.
Он ничего не сказал ни о пироге, ни о ленте. Я-то думала, что он наверняка что-нибудь скажет.
Я уже подумываю… может быть, он не уверен, что я помню. Если это так, тогда понятно, почему он не говорит со мной открыто, хотя и не может скрыть любовь, которую выдают глаза. Я стала сомневаться — а вдруг мы не понимаем друг друга? Может, он считает, что я все забыла и действительно собираюсь выйти замуж за орегонского жениха, письмо которого выбрала. Поэтому я положила кусок пирога ему в жилетку и приколола желтую ленту к потнику, чтобы показать, что я ни о чем не забыла. Но он никак не отреагировал на мои послания. Я думала, он будет тронут, что я хранила их столько лет, чтобы он увидел эти доказательства моей любви и преданности.
Я знаю, он все время занят выполнением своих обязанностей, а эта шлюха, Перрин Уэйверли, не позволяет ему поговорить со мной. Все должно идти через нее. Я понимаю, ему бы не хотелось, чтобы я передавала ему свои послания через Перрин, но я не знаю, как сказать ей, не раскрывая всего, что это правило меня не касается. С каждым днем она становится все самодовольнее. Августа говорит, что она бросается на каждого встречного мужчину. Это верно.
Моя любовь и чувства Коуди — как подземный родник, мощный и чистый. Я знаю, он не поддается чарам этой шлюхи. Но все-таки меня это время от времени беспокоит. Если она по-прежнему будет рисоваться перед ним… Хорошо же…
Коуди принадлежит мне!
Май 1852 года.
Весь вчерашний день и сегодняшнюю ночь лил дождь. Наш лагерь затоплен, поэтому мы легли голодными и спать нам пришлось в фургонах. Вот уже три дня мы видим торнадо на равнине и очень беспокоимся, что какой-нибудь смерч разрушит наш лагерь, но пока этого не произошло.
Один из наших мулов напился щелочной воды, заболел и умер. Мы потеряли день пути, чтобы мистер Келзи смог починить сломанную ось под фургоном Сары и Люси. Вчера прошли всего пять миль, потому что фургон-кухня и один из тяжелых фургонов с мелассой застряли в грязи в овраге.
Он ничего не сказал ни о пироге, ни о ленте. Я-то думала, что он наверняка что-нибудь скажет.
Я уже подумываю… может быть, он не уверен, что я помню. Если это так, тогда понятно, почему он не говорит со мной открыто, хотя и не может скрыть любовь, которую выдают глаза. Я стала сомневаться — а вдруг мы не понимаем друг друга? Может, он считает, что я все забыла и действительно собираюсь выйти замуж за орегонского жениха, письмо которого выбрала. Поэтому я положила кусок пирога ему в жилетку и приколола желтую ленту к потнику, чтобы показать, что я ни о чем не забыла. Но он никак не отреагировал на мои послания. Я думала, он будет тронут, что я хранила их столько лет, чтобы он увидел эти доказательства моей любви и преданности.
Я знаю, он все время занят выполнением своих обязанностей, а эта шлюха, Перрин Уэйверли, не позволяет ему поговорить со мной. Все должно идти через нее. Я понимаю, ему бы не хотелось, чтобы я передавала ему свои послания через Перрин, но я не знаю, как сказать ей, не раскрывая всего, что это правило меня не касается. С каждым днем она становится все самодовольнее. Августа говорит, что она бросается на каждого встречного мужчину. Это верно.
Моя любовь и чувства Коуди — как подземный родник, мощный и чистый. Я знаю, он не поддается чарам этой шлюхи. Но все-таки меня это время от времени беспокоит. Если она по-прежнему будет рисоваться перед ним… Хорошо же…
Коуди принадлежит мне!
Глава 9
— У вас самые печальные глаза, какие мне только доводилось видеть.
Перрин посмотрела на Уинни с удивлением. Насколько ей было известно, Уинни до этого ни разу не заговаривала со своими попутчицами.
— Твои глаза тоже печальные, — сказала Перрин ласково, касаясь руки Уинни. — И усталые.
Наконец-то взгляд Уинни стал ясным и осмысленным, хотя и печальным. Она возвращалась к реальности.
— Чувствуешь себя лучше? — спросила Перрин, убирая прядь темных от пыли волос с бледного лба Уинни. Год назад Перрин случайно встретила Уинни в Чейзити; она вспомнила, что восхищалась изящной талией Уинни Ларсон и тонкими чертами ее лица, вспомнила, какой хорошенькой она была. Но уже тогда эта молоденькая женщина погрузилась в опийный омут.
— Судороги слабеют. С каждым днем становится чуть легче. — С трудом приподнявшись на локте, Уинни глянула в щель между доской фургона и полотняным верхом. Утомленная этим усилием, она снова упала на подушку и закрыла глаза. — Ветер такой сильный… Деревьев не разглядеть.
— Почти все деревья срубили на дрова переселенцы, которые проехали до нас. Трудно найти даже сучья для костра, чтобы приготовить еду.
Фургон качало, как лодку на волнах, когда он катился с холма, и они обнялись, чтобы не упасть. Наконец колеса выехали из глубокой колеи и покатились в направлении лоскутка буйной зелени, которая накормит скот во время полуденной остановки.
Уинни смотрела, как трепещет под сильными порывами ветра полотняный навес. Пыль и песок, проникавшие сквозь щели и трещинки, засыпали ее одеяло и подушку. Губы Уинни были очерчены полоской грязи.
— Я знаю, мы едем в Орегон. Мне сказала Хильда. — В глазах ее блеснули слезы. — Билли Моррис не ждет меня там.
Опустив голову, Перрин погладила ее руку, испещренную синими прожилками. Запястье Уинни было таким тоненьким, таким болезненно хрупким.
— Мне очень жаль.
— Странно… — Уинни продолжала смотреть на полотно, хлопающее у них над головами. Одинокая слезинка повисла у нее на ресницах, потом скатилась по щеке. — Я не могу вспомнить лицо Билли. И его голос. Я думала, что никогда не смогу забыть, как он держал сигару. — Она перевела взгляд на Перрин. — Я потеряла три года жизни, горюя о мужчине, который причинил мне зло и чье лицо я не могу вспомнить. — Ее тихий смех был хриплым и закончился приступом кашля. — Угадайте, что я помню?
Перрин вдруг поняла, что слезы Уинни — это не слезы печали, а слезы гнева. И у нее словно камень с души свалился. Теперь она знала: Уинни непременно поправится.
— Я помню, что он издавал отвратительные звуки, когда ел. А иногда в уголках его рта пенилась слюна, когда он говорил. Однажды он сказал мне, что жены, как дети, нужны для того, чтобы на них смотреть, но не слушать. Вот о чем я все время думаю. — Она сжала зубы, и глаза ее сузились. — Мне нужно было бы радоваться, когда он сбежал с Эмми Грин. Мне нужно было бы танцевать на улице и праздновать, что я освободилась от него. Вместо этого я пристрастилась к наркотикам… Почему я была такой дурой?
— О, Уинни, — тихо сказала Перрин. Она сунула в ладошку Уинни носовой платок и подождала, пока та высморкается. — Важно, что теперь ты все понимаешь.
— Я знаю, скоро придет Люси. Но прежде чем вы уйдете, я хочу вам кое-что сказать. — Ее пальцы сжали кисти Перрин, глаза потемнели. — Мем и Хильда сказали мне, что вы спасли меня от возвращения в Чейзити. Я благодарю вас от всей души за то, что вы спасли мне жизнь. Я умерла бы, если бы меня вернули в Чейзити, где все напоминало мне о Билли. Если я могу хоть что-нибудь сделать, чтобы отблагодарить вас, только попросите.
— Уинни… ты знаешь, что я… Я хочу сказать, ходят сплетни, что… — Перрин не могла заставить себя произнести это слово.
Слабый румянец окрасил бледную шею и щеки Уинни.
— Я знаю одно: вы — добрая. Знаю, что вам пришлось бороться, чтобы дать мне еще один шанс, когда другие умывали руки. Билли и я… мы… — Ее шепот оборвался. — Мы с вами такие разные.
— Дорогая Уинни, — прошептала Перрин; слезы блестели в ее глазах. Билли Моррис — еще один мужчина, который брал и использовал, черт бы его побрал! Ей еще не приходилось встречать других — Все прошло, и лучше забыть Билли. Удивительная жизнь ждет тебя в Орегоне.
Но так ли это? Вместо Билли Уинни проведет всю оставшуюся жизнь с мужчиной, с которым она ни разу до того не встречалась. Возможно, он будет издавать такие же отвратительные звуки, принимая пищу, а может, будет давать волю кулакам. Может, его язык будет острым как бритва, предназначенная отрезать по маленькому кусочку от жизни Уинни.
Перрин вздохнула и попыталась изменить направление своих мыслей. Возможно, Уинни повезет, и она выйдет замуж за хорошего человека. Она заглянула в усталое лицо девушки, надеясь, что ей повезет. Для себя же она не ожидала ничего хорошего.
— Чем могу я отплатить вам за все, что вы для меня сделали?
Перрин погладила ее руку.
— Самое большее, чем ты можешь отплатить всем нам, это восстановить силы и выздороветь. — Непременно, — пылко заверила ее Уинни. Ее ясный взгляд подтверждал, что она готова сдержать свое слово. — В Орегоне меня ждет новая жизнь. Я никогда не вернусь в Чейзити.
Тут пришла Люси Гастингс; она принесла свежий хлеб и большую жестяную кружку питательного супа, который сварила Сара. С удовольствием понаблюдав, с каким аппетитом Уинни поглощает суп, Перрин выбралась из фургона. Ее туфли утонули в рыхлом песке. Она отвернулась от ветра, сметающего все на своем пути.
«Может быть, сейчас настал удобный момент, чтобы пойти к Августе и покончить со всем этим?» — размышляла Перрин. Два дня она ждала, что Августа сама придет с извинениями. Но ей следовало бы знать, что подобного не произойдет. Августа Бойд никогда ни перед кем не извиняется.
Если им нужно прийти к согласию, она сама должна сделать первый шаг, а если кому-то из них придется пойти на уступки, то опять же ей, Перрин. Она решила, что сделает все необходимое, чтобы Коуди не выгнал ее из каравана.
С мрачным выражением лица Перрин повернулась навстречу завывающему ветру и побрела к фургону Августы. С каждым шагом ее решимость возрастала. ***
Песок задувало в свиное сало, в тесто для хлеба. От него краснели глаза, он проникал во все складки одежды. Песок был у Августы в волосах, под ногтями, в кружке с чаем и в постельном белье. Этот гнусный песок натирал докрасна кожу, и все тело у нее чесалось.
Августа считала, что нет ничего унизительнее, чем просить остальных женщин встать в кружок и загородить ее юбками, пока она будет удовлетворять естественные потребности. Кроме того, она ненавидела вездесущий песок, который оказывался повсюду. Но когда Августа увидела Перрин, которая шла против ветра, наклонив голову, она вспомнила, что ненавидит Перрин Уэйверли, пожалуй, еще больше, чем что-либо другое, в том числе и песок.
Перрин посмотрела на Уинни с удивлением. Насколько ей было известно, Уинни до этого ни разу не заговаривала со своими попутчицами.
— Твои глаза тоже печальные, — сказала Перрин ласково, касаясь руки Уинни. — И усталые.
Наконец-то взгляд Уинни стал ясным и осмысленным, хотя и печальным. Она возвращалась к реальности.
— Чувствуешь себя лучше? — спросила Перрин, убирая прядь темных от пыли волос с бледного лба Уинни. Год назад Перрин случайно встретила Уинни в Чейзити; она вспомнила, что восхищалась изящной талией Уинни Ларсон и тонкими чертами ее лица, вспомнила, какой хорошенькой она была. Но уже тогда эта молоденькая женщина погрузилась в опийный омут.
— Судороги слабеют. С каждым днем становится чуть легче. — С трудом приподнявшись на локте, Уинни глянула в щель между доской фургона и полотняным верхом. Утомленная этим усилием, она снова упала на подушку и закрыла глаза. — Ветер такой сильный… Деревьев не разглядеть.
— Почти все деревья срубили на дрова переселенцы, которые проехали до нас. Трудно найти даже сучья для костра, чтобы приготовить еду.
Фургон качало, как лодку на волнах, когда он катился с холма, и они обнялись, чтобы не упасть. Наконец колеса выехали из глубокой колеи и покатились в направлении лоскутка буйной зелени, которая накормит скот во время полуденной остановки.
Уинни смотрела, как трепещет под сильными порывами ветра полотняный навес. Пыль и песок, проникавшие сквозь щели и трещинки, засыпали ее одеяло и подушку. Губы Уинни были очерчены полоской грязи.
— Я знаю, мы едем в Орегон. Мне сказала Хильда. — В глазах ее блеснули слезы. — Билли Моррис не ждет меня там.
Опустив голову, Перрин погладила ее руку, испещренную синими прожилками. Запястье Уинни было таким тоненьким, таким болезненно хрупким.
— Мне очень жаль.
— Странно… — Уинни продолжала смотреть на полотно, хлопающее у них над головами. Одинокая слезинка повисла у нее на ресницах, потом скатилась по щеке. — Я не могу вспомнить лицо Билли. И его голос. Я думала, что никогда не смогу забыть, как он держал сигару. — Она перевела взгляд на Перрин. — Я потеряла три года жизни, горюя о мужчине, который причинил мне зло и чье лицо я не могу вспомнить. — Ее тихий смех был хриплым и закончился приступом кашля. — Угадайте, что я помню?
Перрин вдруг поняла, что слезы Уинни — это не слезы печали, а слезы гнева. И у нее словно камень с души свалился. Теперь она знала: Уинни непременно поправится.
— Я помню, что он издавал отвратительные звуки, когда ел. А иногда в уголках его рта пенилась слюна, когда он говорил. Однажды он сказал мне, что жены, как дети, нужны для того, чтобы на них смотреть, но не слушать. Вот о чем я все время думаю. — Она сжала зубы, и глаза ее сузились. — Мне нужно было бы радоваться, когда он сбежал с Эмми Грин. Мне нужно было бы танцевать на улице и праздновать, что я освободилась от него. Вместо этого я пристрастилась к наркотикам… Почему я была такой дурой?
— О, Уинни, — тихо сказала Перрин. Она сунула в ладошку Уинни носовой платок и подождала, пока та высморкается. — Важно, что теперь ты все понимаешь.
— Я знаю, скоро придет Люси. Но прежде чем вы уйдете, я хочу вам кое-что сказать. — Ее пальцы сжали кисти Перрин, глаза потемнели. — Мем и Хильда сказали мне, что вы спасли меня от возвращения в Чейзити. Я благодарю вас от всей души за то, что вы спасли мне жизнь. Я умерла бы, если бы меня вернули в Чейзити, где все напоминало мне о Билли. Если я могу хоть что-нибудь сделать, чтобы отблагодарить вас, только попросите.
— Уинни… ты знаешь, что я… Я хочу сказать, ходят сплетни, что… — Перрин не могла заставить себя произнести это слово.
Слабый румянец окрасил бледную шею и щеки Уинни.
— Я знаю одно: вы — добрая. Знаю, что вам пришлось бороться, чтобы дать мне еще один шанс, когда другие умывали руки. Билли и я… мы… — Ее шепот оборвался. — Мы с вами такие разные.
— Дорогая Уинни, — прошептала Перрин; слезы блестели в ее глазах. Билли Моррис — еще один мужчина, который брал и использовал, черт бы его побрал! Ей еще не приходилось встречать других — Все прошло, и лучше забыть Билли. Удивительная жизнь ждет тебя в Орегоне.
Но так ли это? Вместо Билли Уинни проведет всю оставшуюся жизнь с мужчиной, с которым она ни разу до того не встречалась. Возможно, он будет издавать такие же отвратительные звуки, принимая пищу, а может, будет давать волю кулакам. Может, его язык будет острым как бритва, предназначенная отрезать по маленькому кусочку от жизни Уинни.
Перрин вздохнула и попыталась изменить направление своих мыслей. Возможно, Уинни повезет, и она выйдет замуж за хорошего человека. Она заглянула в усталое лицо девушки, надеясь, что ей повезет. Для себя же она не ожидала ничего хорошего.
— Чем могу я отплатить вам за все, что вы для меня сделали?
Перрин погладила ее руку.
— Самое большее, чем ты можешь отплатить всем нам, это восстановить силы и выздороветь. — Непременно, — пылко заверила ее Уинни. Ее ясный взгляд подтверждал, что она готова сдержать свое слово. — В Орегоне меня ждет новая жизнь. Я никогда не вернусь в Чейзити.
Тут пришла Люси Гастингс; она принесла свежий хлеб и большую жестяную кружку питательного супа, который сварила Сара. С удовольствием понаблюдав, с каким аппетитом Уинни поглощает суп, Перрин выбралась из фургона. Ее туфли утонули в рыхлом песке. Она отвернулась от ветра, сметающего все на своем пути.
«Может быть, сейчас настал удобный момент, чтобы пойти к Августе и покончить со всем этим?» — размышляла Перрин. Два дня она ждала, что Августа сама придет с извинениями. Но ей следовало бы знать, что подобного не произойдет. Августа Бойд никогда ни перед кем не извиняется.
Если им нужно прийти к согласию, она сама должна сделать первый шаг, а если кому-то из них придется пойти на уступки, то опять же ей, Перрин. Она решила, что сделает все необходимое, чтобы Коуди не выгнал ее из каравана.
С мрачным выражением лица Перрин повернулась навстречу завывающему ветру и побрела к фургону Августы. С каждым шагом ее решимость возрастала. ***
Песок задувало в свиное сало, в тесто для хлеба. От него краснели глаза, он проникал во все складки одежды. Песок был у Августы в волосах, под ногтями, в кружке с чаем и в постельном белье. Этот гнусный песок натирал докрасна кожу, и все тело у нее чесалось.
Августа считала, что нет ничего унизительнее, чем просить остальных женщин встать в кружок и загородить ее юбками, пока она будет удовлетворять естественные потребности. Кроме того, она ненавидела вездесущий песок, который оказывался повсюду. Но когда Августа увидела Перрин, которая шла против ветра, наклонив голову, она вспомнила, что ненавидит Перрин Уэйверли, пожалуй, еще больше, чем что-либо другое, в том числе и песок.