В конце 1960-х годов Барбара познакомилась со своим вторым мужем, Людвигом Космалем. «Знакомство с интеллигентным, умным врачом мне показалось многообещающим. Кроме того, я была в разводе. А когда Людвиг, смущаясь, признался, что давно мечтал со мной познакомиться, сердце вдруг учащенно забилось. В октябре 70-го мы поженились».
Выйдя замуж во второй раз, Барбара всерьез готовилась стать матерью, но беременность ее несколько раз заканчивалась на 4-м месяце. Потеря неродившегося ребенка была для Барбары настоящей трагедией. Она расспрашивала врачей, кто у нее должен был родиться, мальчик или девочка, но они молчали.
Первого ребенка Барбара родила в 32 года. Она была абсолютно уверена, что родится девочка, поэтому отказалась делать УЗИ, и муж Людвиг, хотя и работал гинекологом, не стал на этом настаивать. При родах у ребенка пропал пульс и остановилось сердце, но девочку все же удалось вернуть к жизни.
Спустя много лет Людвиг рассказал, что врачи уже смирились с потерей ребенка и решили спасать мать, но сердце малышки чудесным образом забилось снова, и никто тогда не знал, что отпущено ей всего лишь недолгих 20 лет жизни – дочь погибнет в автокатастрофе. Девочку назвали так же, как и мать, Барбарой, или Басей. Впоследствии актриса вспоминала: «Я не знала тогда, что нельзя называть дочь в честь матери. Старики говорят: „Страшная примета – одну Бог приберет!“. Честно говоря, я мечтала об имени Тамара. „А я хочу, чтобы у меня было две Барбары!“ – стоял на своем муж».
Басе едва исполнилось полтора года, когда Эльдар Рязанов, запомнивший Барбару по фильму «Анатомия любви», позвонил в Варшаву и предложил ей сниматься в «Иронии судьбы». И утвердили именно ее, несмотря на то что на пробы были приглашены многие известные советские актрисы.
Через неделю был подписан договор на две тысячи рублей – по тем временам это были большие деньги. Фильм был снят очень быстро – всего лишь за два месяца. В перерывах между съемками и репетициями Барбара ездила в Варшаву к дочке, которую оставила на попечение бабушки.
Судьба распорядилась так, что у героини кинофильма личная жизнь постепенно налаживалась, а у самой Барбары катилась под откос.
Разлука сказалась на отношениях с мужем, которого она по-прежнему любила: между ними все чаще разгорались конфликты. По словам актрисы, «Людвиг был очень современным мужем. В компаниях гордился моей красотой (считал, что у него хороший вкус), любил, когда на меня обращали внимание, – словом, не заставлял носить паранджу. И, что удивляло наших друзей, не запрещал мне сниматься в откровенных сценах. Однажды на встрече со зрителями меня спросили: „Неужели ваш муж не ревнует, когда вы на экране целуетесь с другим мужчиной?“. На что я лукаво ответила: „А вы знаете, чем он занимается? Мой муж – гинеколог“».
Барбара получала тысячи писем, все журналы публиковали ее фотографии, она побывала во многих странах мира, где большим успехом пользовались фильмы с ее участием. Людвиг стал инициатором странного соревнования: они с Барбарой стремились перещеголять друг друга по размеру полученных гонораров, по степени знаменитости, а также по количеству поклонников и поклонниц. Людвигу казалось, что Барбара никогда не сможет превзойти его, потому что в силу своей профессии он пользовался невероятным успехом у женщин, которые буквально вешались ему на шею. Борьба за лидерство превратилась в изматывающий поединок, и Барбара уже не стремилась завоевать первенство. Главное для нее было сохранить семью. Однажды, после очередного выяснения отношений, Людвиг в сердцах крикнул: «Хватит! Надоело! Ищи себе жениха!». Вечером того же дня Барбара записала в свой дневник: «А что, если я воспользуюсь разрешением?».
Спустя несколько недель Барбара уехала на съемки в Болгарию. Ее партнером по фильму был Стефан Данаилов. Как вспоминала актриса впоследствии, «мужественный, высокий, черноволосый, в длинной, до пят, норковой шубе, он поразил меня с первого взгляда. При знакомстве с ним от смущения я опустила глаза. Я была настолько им околдована, что потеряла голову». По возвращении в Варшаву в надежде на то, что близкий человек поможет ей преодолеть это неожиданно вспыхнувшее чувство и стать прежней Барбарой, актриса все рассказала мужу. Однако Людвиг снова устроил грандиозный скандал. Он не мог успокоиться всю ночь. Уснуть Барбаре удалось лишь под утро, с сожалением вспоминая, каким он раньше был робким и нежным. Увы, многие люди с течением времени меняются до неузнаваемости.
Вскоре Барбаре предстояло снова поехать в Болгарию, где ее встретил ласковый и заботливый Стефан. И снова она совершила необдуманный поступок, рассказав Стефану, что ее муж знает об их отношениях. Побледнев, он попросил у нее прощения за то, что стал причиной ее конфликта с мужем, и неожиданно добавил: «Я разведусь, и мы будем жить вместе, здесь, в Болгарии». Барбара решила развестись с мужем, но он даже не хотел слышать об этом. В тот день в дневнике актрисы появились горькие слова: «Любовь и слезы…»
Барбара и Стефан не скрывали своих отношений и всюду ходили вместе. Ради нее он приехал в Варшаву, где работал эстрадным конферансье. Однажды вечером в ресторане к ним подсел приятель Стефана, и они о чем-то говорили на болгарском языке. При этом у Стефана был весьма озабоченный вид. Только спустя многие годы она узнала, что речь шла о невозможности развода Стефана с его женой. В противном случае он рисковал погубить свою карьеру. Стефан ничего тогда не сказал Барбаре. На вокзале они расстались как обычно, и она даже не догадывалась, что это была ее последняя встреча со Стефаном.
Несмотря ни на что, Барбара продолжала любить Людвига. Супруги решили начать все сначала, но Людвиг постоянно повторял: «Один ребенок – это не семья!», хотя и помнил о том, что сразу же после рождения Баси Барбара поставила ему ультиматум: «Больше этот кошмар не повторится! Либо ты мне обеспечишь общий наркоз, либо рожай сам! Я не переживу этого второй раз. А если переживу – разведусь! Клянусь тебе, Людвиг!» Он на это ответил, что готов предоставить ей на выбор любой наркоз, только бы она согласилась родить второго ребенка.
После Баси было два аборта. Когда же через 10 лет Барбара снова забеременела, Людвиг, забыв о своих принципах, начал уговаривать ее отказаться от рождения ребенка, объяснив это тем, что в их годы уже хотелось пожить для себя, однако право решать, давать ли жизнь маленькому существу, все же оставил за женой. И Барбара отправилась к врачу. Позже она рассказывала в одном из интервью: «До сих пор безумно благодарна той женщине – она спасла моего ребенка. „Как ты себя чувствуешь?“ – спросила она меня в операционной. В ответ я разрыдалась. „Вставай! Иди отсюда. Будем рожать сына!“ И я с облегчением побежала домой». Барбара назвала новорожденного сына Людвигом, в честь его отца. Все близкие называли его Дуда. Поначалу Бася ревновала родителей к маленькому брату. Он же души в ней не чаял: ждал ее возвращения из школы у двери, а как только она входила, обхватывал руками ее ногу, и так они ходили по комнате.
Через полтора года после рождения Дуды Барбара и Людвиг развелись, но еще на протяжении 11 лет продолжали жить в одном доме. Это был один из самых тяжелых периодов в жизни Барбары. Людвиг поставил условие, что уйдет от нее лишь в том случае, если она отдаст ему дачу. Он знал, что этот дом ей был очень дорог: она сама построила его в качестве подарка на собственный день рождения. К его удивлению, Барбара согласилась, но Людвиг не торопился уходить и после этого.
Людвиг заявлял, что не потерпит в доме другого мужчины, и каждый раз хватался за охотничье ружье, завидев на пороге очередного ухажера жены. Сам же он менял подружек, как перчатки. Барбара закрывала на это глаза, а он своим присутствием постоянно контролировал каждый ее шаг. Однажды, доведенная до отчаяния, Барбара крикнула: «Убью тебя или себя! Выбирай!». Вероятно, эти слова прозвучали слишком решительно, потому что Людвиг, не говоря ни слова, собрал свои вещи и ушел.
Барбара считает брак с Людвигом самой большой ошибкой в ее жизни. «Он безумно любил наших детей, но продолжал пить, пропадал где-то месяцами… Измены, женщины… Но… Людвиг подарил мне Басю и Дуду. А это уже счастье».
По словам актрисы, она всю жизнь гонялась за счастьем и любовью и получила их сполна. «Я прожила богатую, насыщенную жизнь, – рассказывала актриса в интервью, – Была счастлива. Это даже не стакан счастья, а целое ведро. Одному человеку и пятисот лет не хватит выпить его до дна. Но за все надо платить… Потеря дочери перечеркнула мою жизнь. С ее гибелью все закончилось, остановилось, как остановились в эту минуту часы в моем доме. Навсегда. Но Бася за свои 20 лет дала мне столько счастья, сколько некоторые матери не получают за всю жизнь». Даже сейчас Барбара, как школьница, продолжает мечтать о богатом, красивом и добром человеке, который станет для нее верным спутником жизни.
Фэй Данауэй. Убитая любовь
Правилом американской актрисы Фэй Данауэй было – избегать близких отношений с известными мужчинами, поскольку они всегда казались ей излишне самоуверенными и избалованными. Однако ее теория потерпела крах в тот момент, когда она увидела его, Марчелло Мастроянни. Ей так хотелось заинтересовать его собой, но он отчего-то при первой встрече с ней счел, что имеет дело с обыкновенной хвастуньей. Фэй без устали рассказывала, как она стала призером знаменитой американской награды «Оскар» за фильм «Бонни и Клайд». С этим фильмом, говорила актриса, она объездила буквально всю страну; он имел успех поистине ошеломляющий. А как встречала ее публика! Всюду поджидали Фэй толпы восторженных поклонников, причем все девушки нарядились в береты по моде, установленной Бонни Паркер-Фэй. Однажды, когда Фэй смотрела телевизор, она обратила внимание, что французская прима Брижит Бардо тоже дает интервью в беретике, заломленном на манер героини фильма «Бонни и Клайд».
У Фэй всегда было жесткое правило: ее работа несовместима с романами. К работе она относилась предельно серьезно и полагала, что любовь с партнером по фильму станет помехой, а потому и речи не может быть о каких бы то ни было чувствах на съемочной площадке. И только глядя на Марчелло, она поняла, что сейчас ее незыблемое правило рассыплется в пух и прах. До встречи с ним все было спокойно и стабильно. Правда, после «Бонни и Клайда» журналисты начали наперебой писать, что между Фэй и Уорреном Битти существуют близкие отношения, однако это были только их мечты и желание угодить публике. Они выдавали желаемое за действительное. Правда же состояла в том, что Фэй никогда даже и не думала о том, чтобы хоть сколько-нибудь серьезно смотреть на Битти. Она уважала Уоррена как актера высочайшего класса. Наконец, он был замечательным другом, но и только, потому что Фэй знала, насколько Уоррен любит женщин. Он несравненный и обаятельный, но с ним не получишь стабильности. Да и как молодому и красивому Уоррену устоять от искушения, когда за ним буквально по пятам ходят вереницы поклонниц, не давая покоя ни днем ни ночью. Поэтому Фэй сразу решила: она не станет занимать место в общей шеренге.
Но Марчелло был совсем другим. От него можно было потерять голову, забыть обо всем на свете и уж, конечно, о своих правилах… Впервые Фэй увидела Марчелло в 1968 году. Витторио де Сика пригласил американскую актрису на съемки «Любовников», и ее партнером стал неподражаемый Мастроянни. Она просто никогда не видела подобных ему мужчин. Весь его облик дышал романтикой и обещал неземную и нежную страсть. Она теряла голову, когда видела его темные бездонные глаза и бархатные ресницы. А незабываемые интонации его голоса, а его жаркие руки! Как можно устоять против всего этого? Когда на съемках Фэй и Марчелло целовались, они забывали обо всем на свете. Часто режиссер не выдерживал и начинал разнимать их, крича, что сцена уже давно отснята. Они были как во сне и не хотели ничего понимать. А Де Сика все происходящее казалось совершеннейшим безобразием. Главное – его отчаянные призывы оставались без всякого внимания, и тогда режиссеру не оставалось ничего другого, как вылить на головы забывшихся влюбленных кувшин холодной воды.
Фэй Данауэй и Марчелло Мастроянни
Марчелло всегда с удивлением отмечал поразительную собранность и целеустремленность Фэй. Для европейца, впрочем, эти качества вообще были непривычны. Он говорил, что ей непременно надо научиться расслабляться, поскольку при взгляде на нее ему каждый раз вспоминается солдат перед боем. Зачем быть такой напряженной соблазнительной и прекрасной женщине? Вот если бы она пожила немного в Италии, – говорил Марчелло, – ей бы сделалось понятно, что значит быть по-настоящему обольстительной. Женщина должна быть немного легкомысленной, безмятежной, нежной, временами непредсказуемой. Только итальянки понимают, что значит быть настоящей женщиной.
Но Фэй и в самом деле не умела, да и не хотела расслабляться. Она не знала, что значит – просто отдыхать. Она родилась в бедной семье на юге Америки и рано начала работать, чтобы прокормиться. Подрабатывать она стала еще во время учебы в школе. А знает ли он, как трудно выбиться в люди в благополучной богатой Америке?
Фэй всегда была горда и честолюбива именно потому, что происходила из бедной семьи. Она просто и подумать не могла, что всю оставшуюся жизнь станет работать продавщицей в универмаге. Фэй понимала, что любой ценой должна выбиться в люди. По окончании школы девушка поступила в Бостонскую школу искусств на актерское отделение. В это время ей приходилось рассчитывать только на себя, свои собственные силы и способности. А заработать – значило выжить. Она училась, а по вечерам работала официанткой. Родные не помогали ей, да она никогда и не позволила бы себе обратиться к ним за помощью. Наоборот, как могла, она выкраивала небольшие суммы из своих заработков и отсылала домой.
Познакомившись с Мастроянни, Фэй была шокирована европейским обычаем платить за женщину в ресторане. Она настояла на том, чтобы самой платить за обед, хотя это и не нравилось Марчелло. Он не знал, что Фэй в данном случае только придерживается собственного принципа, извлекает уроки из печального опыта своего детства: она никогда не смогла бы забыть, как ее мать униженно уговаривала отца дать ей денег на обучение дочери. С тех пор она решила, что никогда не станет зависеть от какого бы то ни было мужчины в финансовом плане.
После съемок в «Любовниках» Данауэй была вынуждена вернуться в Америку. Там ее ждала работа над фильмами «Сделка», «Маленький большой человек», «Загадка измученной души». О Мастроянни она, однако, не забывала ни на минуту. Едва ей удавалось хоть немного освободиться от напряженного рабочего графика, как актриса брала билет на самолет и летела в Италию, к своему возлюбленному. Вот только ее расстраивало одно обстоятельство: приезжая к Мастроянни, она чувствовала себя шпионкой. За ее любимым журналисты ходили по пятам. Они были бесцеремонны и готовы на все ради получения новой информации. Чтобы чувствовать себя в безопасности, любовники придумали костюмы, в которых их никто не смог бы узнать. Фэй выбрала для себя парик с каштановой роскошной косой и очки, таким образом меняя внешность и делая ее практически неузнаваемой. А Мастроянни загримироваться под обывателя и вовсе было проще простого. Ему достаточно было всего лишь сменить свою модную одежду на более простую. В картузе и коротком пиджаке он ничем не отличался от обычного рабочего с юга Италии.
Марчелло хотел научить Фэй радоваться жизни и получать от нее удовольствие – только в этом он видел смысл. Когда он и Фэй находились в Венеции, актер нанимал гондолу, и целыми ночами они путешествовали по знаменитым каналам города, смотря на звезды, с бокалами вина и словами любви. Летом Марчелло принимал Фэй на своей яхте. Он устраивал перед любимой великолепные представления, на которых его команда то переодевалась в пиратов, то устраивала танцы, то пела серенады.
Счастье можно было бы назвать безоблачным, если бы не одно но – у Мастроянни была законная супруга. Думается, она не отличалась особой демократичностью взглядов, а потому свои отношения двум влюбленным приходилось скрывать. Марчелло мог приводить Фэй только в дома самых преданных друзей, которые не выдадут: Витторио Гассману и Федерико Феллини. Естественно, через некоторое время Фэй захотелось определенности. Однажды, когда она вместе с Мастроянни остановилась в отеле в пригороде Флоренции, в самый волнующий и нежный момент вдруг отодвинулась и произнесла: «Марчелло, я больше не могу так жить. Мне нужна полная ясность и определенность в отношениях». Марчелло изумленно взглянул на нее. Кажется, он не совсем понял смысл того, что она произнесла. Чего она хочет от истинного итальянца, на благословенной земле, где чувственность разлита в самом воздухе, а жаркие взоры мужчин сопровождают женщин постоянно, а не как в Америке – только по выходным? «Я должна знать точно, – твердо повторила Фэй, искусно увернувшись от поцелуя возлюбленного, – когда ты намерен подать на развод?»
На самом деле, ее так трудно понять! Она лежит в объятиях любовника, а на небе догорает золотистый чарующий закат… О чем она говорит и чего ей надо? Марчелло решился, наконец, заговорить: «Любимая, если бы ты знала, как я мечтаю, чтобы ты родила мне ребенка. Я представляю, какими будут у нас дети. Наверняка прелестными, им ведь есть в кого. Как ты хочешь назвать их?». Фэй невольно поддалась на эти завораживающие слова. «Если родилась бы девочка, я назвала бы ее Кларой. А мальчик будет Лука!»
Эти слова привели Марчелло в бурный восторг. Он быстро заговорил о том, как они будут жить дальше. Он купит специально для Фэй замок на юге Италии, а для детей – маленькую лошадку. У Фэй непременно должны быть слуги, а он вместе с детьми будет играть в огромную игрушечную железную дорогу. Однако Данауэй уже опомнилась и упрямо вернула своего возлюбленного с небес мечты на грешную землю. «Когда ты разведешься с женой? Я хочу знать конкретный срок. Когда ты намерен связаться со своим адвокатом? На какое число будет назначен процесс?» Марчелло был разочарован. Он говорил ей о счастье, а она – о разводе. Не один Марчелло не понимал Фэй. Его друзья были с ним полностью солидарны. Федерико Феллини говорил актрисе: «Чем тебе плох Марчелло? Зачем тебе надо непременно быть его женой? Разве он плохой любовник и тебе с ним плохо? Он на руках тебя носит, дарит дорогие подарки, он исполняет малейшее твое желание, а тебе хочется невыполнимого!». Американке Фэй было неизвестно, что в Италии существуют иные взгляды на брак, нежели в Америке. В Италии мужья смотрят на жен как на нечто незыблемое, святое. Конечно, они имеют право иметь множество любовниц, и супруги спокойно относятся к увлечениям своих благоверных. Многие итальянские мужчины имеют по две семьи и прекрасно их содержат. Но Фэй другая, она устроена иначе. Она не хочет понимать подобных отношений и никогда не станет менять себя даже в угоду любимому. Ее терпение лопнуло в 1969 году. Она справляла Рождество в Италии по приглашению Марко Феррери. Поскольку Рождество во всех странах является праздником семейным, то и Мастроянни, по обычаю, проводил его со своей семьей. В самый разгар торжества двери распахнулись и появился он – сияющий, неотразимый, великолепный, но не один, а в сопровождении своей жены Флоры. Марчелло не ожидал увидеть здесь Фэй, однако он не растерялся и не смутился: подошел к подруге как ни в чем не бывало, поцеловал в щеку, по-приятельски улыбнулся и пожелал счастливого Рождества. Флора была настроена весьма добродушно и ласково улыбалась мужу.
Марчелло устроился за столом рядом с Флорой, был очень предупредителен к ней, часто называл «мамочкой» и регулярно наполнял закусками ее тарелку. Фэй при виде этой пары отчего-то захлестнуло презрение. Когда она случайно проходила мимо Мастроянни, то не удержалась от злорадного шепота: «Как только „мамочка“ разрешила тебе отойти от нее?». А потом она долго плакала в ванной, все никак не могла успокоиться. Для нее в тот момент пропал смысл жизни.
Тем не менее жизнь продолжалась. Фэй невероятно изменилась после разрыва с Мастроянни. Она сделалась ужасно заносчивой и у нее появилась привычка поучать окружающих. Она ссорилась с Романом Полански на съемках «Китайского квартала». Дело в том, что у Полански была неистребимая страсть к молоденьким девушкам, и он часто появлялся на съемочной площадке в сопровождении очередной длинноногой нимфетки. Фэй, которой к этому времени уже минуло 32 года, ужасно раздражала подобная манера поведения, и она неоднократно высказывала Полански свои претензии: мол, совесть совсем потерял, на работе нужно думать только о деле… Полански приводили в ярость ее замечания, и он прозвал Фэй «чертова праведница». Полански ее просто ненавидел, и работа в фильме удалась только благодаря дипломатическому таланту Джека Николсона. Но однажды режиссер улучил момент и отомстил Данауэй: он осторожно и незаметно подкрался к ней сзади и неожиданно выдернул волосок из ее прически. Взбешенная Фэй обернулась и увидела довольного собой Полански. Актриса закричала, что подаст на него в суд за сексуальное домогательство, однако Полански усмехнулся и издевательски перекрестился.
А потом снова пришла любовь. Однажды Фэй решила посетить рок-концерт, и ее поразил певец Питер Вулф. Он был лохматый и черноволосый, а то, что он исполнял со сцены, скорее можно было бы назвать безумными воплями. К своему удивлению, чопорная праведница Фэй начала пританцовывать, не обращая внимания на толкающих ее со всех сторон людей. После концерта она отправилась знакомиться с исполнителем, потрясшим ее воображение. А тот, даже не поинтересовавшись, как ее зовут, заявил: «Бэби, через пять минут я буду с тобой. Жди».
Фэй буквально потеряла дар речи от подобного обращения. С ней еще никто не позволял себе разговаривать подобным образом. В ответ она смогла пролепетать: «Меня зовут Фэй». – «Правда? – сказал лохматый. – Странное какое-то имя. Ну и ладно, пусть будет – Фэй».
Этой ночью они стали любовниками. Фэй чувствовала себя на вершине блаженства, как и в тот момент, когда на концерте танцевала вместе с подростками, забыв о возрасте и вообще обо всем на свете. «Я не хотел бы расставаться с тобой надолго, – сказал ей утром Питер. – Я предлагаю тебе поехать вместе с нами в турне». Неожиданно для себя благоразумная Фэй согласилась.
Уже гораздо позже Питер узнал, что его любовница – известная актриса, удостоившаяся премии «Оскар», и он, как мальчишка, радовался и хвастался подругой перед своими друзьями. А Фэй впервые в жизни забыла о том, что такое работа и долг. Она была просто счастлива. Ей понравилась кочевая жизнь. Каждый день она видела новые города и новые лица. Ее не смущало то обстоятельство, что каждую ночь приходится проводить в новом гостиничном номере. Ее закружил нескончаемый поток страсти и музыки, безумия и алкоголя. Она даже не думала, куда может занести ее вихрь сумасшедшей любви.
В первый раз она опомнилась в то утро, когда, проснувшись, обнаружила, что спит в постели с гитаристом группы, а не с Питером, как обычно. В комнату вошел Питер и засмеялся. Подобное обстоятельство его, кажется, нисколько не смутило. Он заявил: «Ничего удивительного, вчера ты впервые попробовала „кислоту“ и целую ночь плакала, рассказывая о своем несчастном детстве и об отце-алкоголике, которого, несмотря ни на что, любила безумно и нежно. Я даже подумал: а не изнасиловал ли он тебя?». И он засмеялся, а Фэй пришла в ужас. Самое страшное, что она совсем ничего не помнила из того, что произошло вчера. В один момент она прозрела. Как она могла так поступить с собой и со своей жизнью, наплевать на работу, бросить все, к чему она так стремилась всю жизнь.
В тот же день Фэй вылетела в Нью-Йорк. У нее было достаточно времени поразмыслить, и актриса решила: хватит, больше никаких экспериментов. Она хочет жить с нормальным мужем, иметь семью и ребенка. Питер Вулф отнесся к заявлению Фэй спокойно. Сам он принципиально был против брачных обязательств, поскольку они ничего не дают, по его мнению, но уж если Фэй пришла в голову такая блажь – пожениться, то почему бы и не сделать любимой женщине приятное. «Если тебе так хочется, можно и пожениться», – сказал он и в тот же вечер подарил Фэй обручальное кольцо с бриллиантом. Летом 1974 года они поженились.
Но Фэй этого было мало. Как она раньше мечтала об «Оскаре»! Теперь же точно так же страстно она желала ребенка: ведь ей уже было 36 лет. Но Питер не торопился обзавестись наследником. На все просьбы Фэй он отвечал молчанием или отшучивался. Актриса вспомнила, как однажды мать сказала ей: «Если мужчина не хочет от женщины ребенка, значит, он не любит ее и не собирается оставаться с ней дальше». Фэй поставила Питеру ультиматум: или в семье будет ребенок, или пусть супруг начинает паковать свои вещи. Питер заявил, что предпочитает паковать вещи, но предлагает Фэй остаться не только друзьями, но и любовниками. Фэй сама не предполагала, что так тяжело перенесет разрыв с Питером. Она плакала целыми днями, принимала транквилизаторы, но и таблетки ей не помогали: у нее появились клаустрофобия, страх смерти и слуховые галлюцинации. Друзья старались помочь обезумевшей от горя Фэй. С ней постоянно находились рядом Роберт Редфорд, Джек Николсон и Сидней Люметт. Сценарии предлагались ей в таком количестве, как никогда раньше. Но теперь ей казалось, что даже любимая работа не сможет утешить.