Однако Антуанетта не могла себе позволить долго предаваться горю. Проплакав всю ночь у гроба дочери, наутро она отправилась в монастырь Святого Людовика и пожертвовала значительную сумму на воспитание девушек из бедных семей. Спустя две недели, казалось, ничто в облике мадам де Помпадур не напоминало о недавно перенесенной трагедии, лишь один раз, когда она играла в спектакле роль матери, потерявшей ребенка, она упала в обморок. После этого события маркиза не вставала целый месяц. Король являл собой саму преданность и нежность, он не отходил от постели подруги ни на минуту. Но Антуанетта все равно сомневалась. Ведь она не верила в дружбу, поскольку ее собственная жизнь состояла из череды измен и предательств.
Для того чтобы сохранить интерес короля к себе, маркиза де Помпадур купила старый замок Бельвю. Потратив около трех миллионов ливров, она превратила его в сказочное место со множеством великолепных фонтанов и огромным парком. Здесь же состоялась премьера комической оперы Руссо «Деревенский колдун», где мадам де Помпадур, переодевшись в мужской костюм, играла Колена.
Антуанетта чувствовала, что на театр сил больше не остается, поэтому, зная об интересе короля к фарфору, купила в Севре небольшой фарфоровый завод и наладила производство изысканных статуэток и сервизов по собственным эскизам. Для их окраски всегда выбирался розовый цвет, ее любимый.
После того как маркиза слегла после очередного легочного приступа, по приказу Людовика XV ее перевезли в королевские покои. Весь двор негодовал, так как умирать во дворце позволялось только членам королевской семьи. Священник, пришедший к мадам де Помпадур, так и ушел ни с чем. Антуанетта не чувствовала вины, поэтому и не раскаивалась. Ведь все, что она делала, предназначалось для любимого ею короля.
Маркиза и герцогиня де Помпадур скончалась несколько дней спустя, на 43-м году жизни. Когда траурный кортеж отправился к склепу, который должен был стать вечным прибежищем маркизы, разыгралась страшная буря. Людовик XV стоял на балконе без шляпы, обезумев от горя, провожая ту, которая еще недавно блистала при дворе.
Наталия Николаевна Пушкина
Наталия Николаевна Пушкина, урожденная Гончарова, была необыкновенно красивой женщиной. Она часто повторяла: «Красота моя от Бога», но считала, что Господь одарил ее сверх меры. Уже в 8-летнем возрасте девочка обращала на себя внимание редкой красотой и совершенством классически правильных черт лица. Знакомые неустанно повторяли Наталии Ивановне Гончаровой, одной из прекраснейших женщин Москвы и Петербурга, что дочь со временем затмит ее красоту и станет невестой № 1 в обеих столицах. Суровая маменька в ответ сердито поблескивала глазами и говорила: «Слишком уж тиха, ни одной провинности! В тихом омуте черти водятся!».
Наталия Николаевна Гончарова родилась в августе 1812 года в поместье Кариан Тамбовской губернии, именно здесь обосновалась бежавшая из Москвы во время наполеоновского нашествия семья. Вскоре девочку отдали на попечение дедушке Афанасию Николаевичу Гончарову.
До 6 лет Таша (так девочку называли родные) безвыездно жила в калужском родовом имении Гончаровых Полотняный Завод под присмотром дедушки. На все уговоры снохи привезти ребенка в Москву, где в доме на Большой Никитской проводили зимние месяцы Гончаровы-младшие, Афанасий Николаевич отвечал категорическим отказом. Он очень любил внучку и не хотел с ней расставаться даже на несколько часов, не говоря уже о месяцах.
Дедушка позволял малышке многое и, словно волшебник, выполнял любые ее желания. Таша имела только все лучшее, для нее из Парижа выписывались дорогая одежда и игрушки: в имение периодически привозили аккуратно упакованные и перевязанные атласными лентами коробки с платьицами и шляпками, прекрасными фарфоровыми куклами и детскими книжками, мячиками и прочими затейливыми вещицами.
После дедушкиной вольницы возвращение в отчий дом оказалось тяжелым. Чрезмерно строгая мать, больной отец (в результате ушиба головы, полученного при падении с лошади, у него помутился рассудок), братья и сестры, отношения с которыми складывались сначала не совсем гладко, – в такой атмосфере пришлось расти привыкшей к любви и ласке Наташе.
Став однажды свидетельницей неожиданной вспышки материнского гнева и ярости, девочка в дальнейшем старалась пережидать бурю, затаившись в укромном уголке. Ее большие карие глаза часто наполнялись слезами, но давать им выход она не смела, поскольку знала, что за это будет строго наказана.
Н. Н. Пушкина
Год от года Наташа становилась все более замкнутой и молчаливой. Позже, когда девушка начала выезжать в свет, эти качества ее характера посчитали признаком небольшого ума, что было совершеннейшей неправдой.
Следует отметить, что, испытывая перед матерью поистине животный страх, Наталия Николаевна все же любила ее. Лишь повзрослев, она поняла, как тяжело было женщине, некогда блиставшей при дворе императрицы Елизаветы Алексеевны и привыкшей к шумным балам и восхищению многочисленных поклонников, управлять гигантским гончаровским майоратом, в который входили имения Ярополец, Полотняный Завод, Кариан, фабрика и конный завод, известный на всю Калужскую и Московскую губернии.
Да, Наталии Ивановне приходилось принимать важные решения, от которых зависела судьба не только ее детей, но и всего рода Гончаровых. Порой она просто не справлялась с многочисленными делами, и тем не менее до совершеннолетия старшего сына Дмитрия именно она бесконтрольно правила маленьким гончаровским государством.
Как и всякая мать, Наталия Ивановна любила своих детей, все ее усилия были направлены на устройство дальнейшей жизни младших сыновей Ивана и Сергея (они стали военными) и трех дочерей.
Стоит отметить, что Таша и ее сестры получили прекрасное по тем временам образование: они свободно говорили по-французски, владели английским и немецким языками, знали русскую грамоту, историю, географию, хорошо разбирались в литературе, благо в доме имелась великолепная библиотека, собранная еще дедом и отцом. Не подлежали сомнению и декламационные способности сестер Гончаровых, они наизусть читали стихи Пушкина и прочих знаменитых современников. Кроме того, девушки умели шить и вязать, вести домашнее хозяйство, скакать на лошади и играть не только на фортепиано, но и в чисто мужскую игру – шахматы. Наибольшие способности к шахматам проявляла Наташа. Современники оставили массу воспоминаний об этой удивительной красавице.
Вот что писала о Наталии Николаевне ее близкая знакомая и соседка по имению Надежда Еропкина: «Я всегда восхищалась ею. Воспитание в деревне, на чистом воздухе оставило ей в наследство цветущее здоровье. Сильная, ловкая, она была необыкновенно пропорционально сложена, отчего и каждое движение ее было преисполнено грации. Глаза добрые, веселые, с подзадоривающим огоньком из-под длинных бархатных ресниц… Но главную прелесть Натали составляло отсутствие всякого жеманства и естественность. Большинство считало ее кокеткой, но обвинение это несправедливо.
Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в обращении, помимо воли, покоряли всех. Не ее вина, что все в ней было так удивительно хорошо… Натали еще девочкой отличалась редкою красотой. Вывозить ее стали очень рано, и она всегда была окружена роем поклонников и вздыхателей. Место первой красавицы Москвы осталось за нею…»
Обычно зимние сезоны молодые люди из высшего общества проводили на балах танцмейстера Иогеля, в доме на Тверском бульваре. Именно здесь зимой 1828–1829 годов познакомились 16-летняя Наташа Гончарова и 29-летний Александр Сергеевич Пушкин.
А. С. Пушкин
Прекрасная как ангел девушка в белом платье, с золотым обручем на голове была представлена Пушкину. Знаменитый поэт, пользовавшийся благосклонностью многих светских львиц, впервые оробел перед юной богиней. Это была любовь с первого взгляда. Позже в одном из писем, адресованном будущей теще, Н. И. Гончаровой, Александр Сергеевич писал: «Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, Ваш ответ при всей его неопределенности на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; Вы спросите меня – зачем? Клянусь Вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни Вашего, ни ее присутствия…»
Наталия Ивановна дала согласие на брак младшей дочери не сразу. Лишь после придирчивого рассмотрения кандидатуры будущего зятя и тщательной оценки материального состояния его семьи она дала свое благословение. Казалось, семейное счастье так близко, но еще несколько месяцев решался вопрос о приданом, в результате Пушкин 12 месяцев проходил в женихах.
Александр Сергеевич по-настоящему страдал от невозможности постоянно быть рядом с любимой, он даже начал сомневаться в своем праве на простое человеческое счастье, о чем свидетельствуют строки адресованного невесте письма от последних чисел августа 1830 года: «Быть может, она (Наталия Ивановна Гончарова) права, а не прав был я, на мгновенье поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае, Вы совершенно свободны, что же касается меня, то заверяю Вас честным словом, что буду принадлежать только Вам или никогда не женюсь».
Этот длительный любовный роман, одновременно мучительный и прекрасный, остался в истории мировой литературы в виде нескольких десятков блистательных стихотворений («Я Вас любил…», «Не пой, красавица, при мне…», «На холмах Грузии…» и др.) и замечательных шедевров эпистолярного жанра – письмах влюбленного поэта к невесте и жене, которые, благодаря Наталии Николаевне, в целости и сохранности дошли до благодарных потомков.
Пушкин и Гончарова действительно были влюблены друг в друга. Некоторые современники утверждали, что Наталия Николаевна приняла предложение поэта лишь потому, что хотела вырваться из угнетающей атмосферы родительского дома и обрести свободу, предоставляемую положением замужней женщины. Однако это утверждение есть не что иное, как злые сплетни завистников.
Письма, полные страсти и нежности, в которых слышится завораживающий, заставляющий забывать обо всем голос поэта, любовная лирика, посвященная прекрасной Натали, не могли не пробудить ответного чувства в сердце юной романтичной особы. И уж ни в коем случае нельзя обвинять Наталию Николаевну в корыстных намерениях. Она отдала руку и сердце человеку сравнительно небогатому, значительно старше ее по возрасту, имевшему в светских салонах славу блистательного поэта, но «весьма неблагонадежного субъекта».
Доказательством искренней любви юной Наташи к Александру Сергеевичу может служить и тот факт, что, отстаивая честь будущего мужа перед родственниками, девушка осмелилась выступить против матери, побоявшейся, по выражению Пушкина, «отдать свою дочь за человека, который имел несчастье быть на дурном счету у государя».
Наталию Николаевну беспокоило в первую очередь мнение дедушки, Афанасия Николаевича Гончарова. 5 мая 1830 года она отправила ему письмо, в котором написала: «Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые Вам о нем внушают, и умоляю Вас по любви Вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета!».
6 мая 1830 года состоялась официальная помолвка Александра Сергеевича Пушкина и Наталии Николаевны Гончаровой. Был назначен день свадьбы, однако препятствием к венчанию стали начавшиеся в тот год в Москве холерные карантины и отъезд крамольного поэта в Болдино.
Тишина болдинской осени и разлука с любимой вдохновляли Пушкина на написание прекрасных поэтических шедевров, однако тоска по невесте была столь велика, что приводила Александра Сергеевича в отчаяние. В одном из посланий возлюбленной Натали (от 30 сентября 1830 года) он полушутя-полусерьезно написал: «Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами – не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? Мой ангел, Ваша любовь – единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка… Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней все мое счастье!».
18 февраля 1831 года по старому стилю состоялась свадьба Пушкина и Гончаровой. Венчались они в храме Вознесения на Большой Никитской, в Москве. На деньги поэта, 11 тысяч рублей, было сшито приданое невесты, но никогда позднее ни единым словом, ни намеком Александр Сергеевич не оскорбил свою жену напоминанием о том, что женился на бесприданнице. Известно об этом стало лишь в результате тщательных исследований биографов, которые, не испытывая угрызений совести, выносили на свет «грязное белье» семьи Пушкиных, черпая сведения из чужих писем, воспоминаний и сплетен.
Наталия Николаевна очень любила своего мужа и прекрасно понимала, что стала женой великого поэта. Она редко называла супруга по имени, тем более при гостях, и это неудивительно при их разнице в возрасте, полученном ею воспитании и уважении, которое она испытывала к мужу.
Александра Петровна Арапова, дочь Наталии Николаевны от второго брака, так описывала в своих воспоминаниях первые месяцы жизни матери в роли замужней дамы (естественно, по рассказам самой Н. Н.): «Часто по утрам она сидела в гостиной с вязаньем и вышиванием совершенно одна, ей не с кем было и словом перемолвиться, потому что муж ее имел обыкновенную привычку запираться после завтрака в кабинете и писать часов до двух пополудни, а она не смела и не хотела мешать ему, запрещая и прислуге шуметь и беспокоить барина понапрасну. Весь дом ходил на цыпочках!».
Так в неполных 17 лет Наталия Николаевна стала хозяйкой большого дома, в котором постоянно слышался радостный смех и шутки гостей. Этой хрупкой девушке, почти девочке, пришлось играть роль благородной светской дамы, независимо от настроения или состояния здоровья встречающей приглашенных и незваных гостей неизменной улыбкой, богатым столом, горячим чаем и ласковым словом. Как говорится, положение обязывало, и юная Натали хорошо справлялась со своей ролью.
Желая отдохнуть от городского шума, летом 1831 года чета Пушкиных отправилась в Царское Село. Однажды, гуляя по романтическим аллеям, молодые люди повстречались с императором Николаем I и его супругой Александрой Фёдоровной. Красота Наталии Николаевны восхитила венценосную чету, а императрица даже выказала желание, чтобы госпожа Пушкина «непременно появлялась при дворе». Натали была не в восторге от подобного предложения, но тем не менее согласилась бывать во дворце, дабы не разгневать Александру Фёдоровну.
Наталия Николаевна блистала на императорских балах, что совсем не нравилось ее супругу. И дело было даже не в том, что Пушкин носил звание и мундир камер-юнкера, столь не соответствовавшие положению его жены в высшем обществе. Государственная служба (Александр Сергеевич был назначен придворным писателем и получал официальное жалованье за написание истории Петра Великого и Пугачёвского бунта), вынуждавшая поэта проводить большую часть времени вдали от дома, тяготила его. Он уже не принадлежал себе, не мог свободно распоряжаться своим временем и предаваться любимому занятию – сочинительству.
Доверяя супруге, поэт тем не менее сильно ревновал ее. И нежные упреки в кокетстве «с целым дипломатическим корпусом» – разве это не доказательство большой любви? В ответ на восторженные описания императорских балов и искренние рассказы Наталии Николаевны о своих успехах в свете поэт пишет: «Будь молода, потому что ты молода, и царствуй, потому что прекрасна!», а далее дает шутливое обещание по возвращении «отодрать за уши весьма нежно» за кокетство и вальсы с Николаем I.
Но, несмотря на некоторые жизненные неурядицы, Пушкины были счастливы. Они по-прежнему любили друг друга, свидетельством чему могут служить письма Александра Сергеевича к жене, датированные различными годами. Так, 21 августа 1831 года он писал: «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с лицом твоим ничего сравнить нельзя на свете, а душу твою люблю я еще более твоего лица!». А декабрьское письмо, в котором обращался к беременной жене с просьбой заботиться о своем здоровье и не посещать таких мест, как хоры, заканчивал словами: «Тебя, мой ангел, люблю так, что выразить не могу…»
В мае 1832 года у Пушкиных родилась дочь Мария. Предоставив заботы о новорожденной Наталии Николаевне и родственникам, поэт снова уехал на Урал собирать материал о Пугачёвском восстании. В сентябрьском письме, проявляя беспокойство о малышке, Александр Сергеевич переживает и за супругу: «Не можешь вообразить, какая тоска без тебя… Ах женка-душа, что с тобою будет?».
Да, Пушкин любил жену, любил страстно и беззаветно, всем своим большим нежным сердцем. Получая от нее письма, которые, надо сказать, Наталия Николаевна посылала исправно, поэт в исступлении целовал каждую исписанную мелким почерком страничку. «Он любил свою жену безумно, – вспоминала Вера Александровна Нащокина, – восторгался ее природным здравым умом и душевною добротою».
Наталия Николаевна тоже тосковала по мужу. Вероятно, в письмах она сетовала на невнимание супруга к своему здоровью и на нерегулярные ответы. Поэт же посылал ей шутливые оправдания: «Русский человек в дороге не переодевается и, доехав до места свинья свиньею, идет в баню, которая наша вторая мать. Ты разве не крещеная, что всего этого не знаешь? В Москве письма принимаются до 12 часов, я въехал в Тверскую заставу ровно в 11, следственно, и отложил писать к тебе до другого дня. Видишь ли, что я прав, а что ты кругом виновата?».
Много и подробно Наталия Николаевна писала Пушкину о детях (их у супругов за 6 лет брака родилось четверо) и, как истинная жена поэта, проявляла особый интерес к делам и творческим планам мужа. Рассказывая в общих чертах о своих новых задумках (подробное обсуждение романов и поэм велось с П. А. Вяземским, В. А. Жуковским и П. А. Плетнёвым), Александр Сергеевич раскрывал ей наиболее сокровенные помыслы: «Я работаю до низложения риз, держу корректуру двух томов („Истории Пугачёва“), пишу примечания» (26 июля 1834 года).
Наталия Николаевна была верной помощницей супругу. Именно ей поэт поручил в 1835 году заботы об открытии журнала «Современник» (на нее были возложены редакционные поручения, а также общение с цензурным комитетом), ей же раскрыл свои мечты об архивной работе и постановке на столичной сцене гоголевского «Ревизора».
Именно благодаря супруге Пушкину удалось за короткий срок приобрести необходимое количество бумаги для издания журнала. Наталия Николаевна обратилась с просьбой о поставке бумаги к брату Дмитрию Николаевичу Гончарову: «Прошу тебя, любезный и дорогой брат, не отказать нам, если наша просьба, с которой мы к тебе обращаемся, не представит для тебя никаких затруднений и ни в коей мере не обременит». Вскоре было получено его согласие и в дальнейшем оказывать содействие «поэтической чете». Нередко, пытаясь уберечь своего гениального супруга от тягот обыденной жизни, Наталия Николаевна просила у старшего брата денег на содержание в большом доме многочисленной семьи (осенью 1834 года в доме Пушкиных поселились сестры Гончаровы, Александра и Екатерина). История повторялась, и молодая женщина постоянно вспоминала о матери.
В одном из посланий брату за 1836 год Наталия Николаевна откровенно признавалась в бедственном положении семьи: «…бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова идет кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того чтобы сочинять, голова его должна быть свободна.
Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение».
И тем не менее современники обвинили эту любящую женщину в гибели первого поэта России. Даже П. А. Вяземский, некогда испытывавший к Наталии Николаевне любовное чувство, в одном из частных писем посмел назвать эту гордую красавицу виновницей смерти своего прославленного друга: «Пушкин был прежде всего жертвою (будь сказано между нами) бестактности своей жены и ее неумения вести себя».
Но подобные высказывания вряд ли понравились бы Александру Сергеевичу, который ни разу не усомнился в верности жены и до последних дней своей жизни оберегал ее душевный покой.
В последние месяцы перед роковой дуэлью Пушкины продолжали жить так, будто ничто не угрожало их семейному счастью. Да Наталия Николаевна, скорее всего, и не догадывалась о нависшей над мужем смертельной опасности, лишь через несколько месяцев она узнала, что было две дуэли.
В доме Пушкиных по-прежнему царили покой и согласие. Один из современников, посетивший супругов незадолго до гибели поэта, вспоминал: «Пушкин сидел на диване, а у его ног, склонив голову ему на колени, сидела Наталия Николаевна. Ее чудесные пепельные кудри осторожно гладила рука поэта. Глядя на жену, он задумчиво и ласково улыбался…»
А тем временем барон Геккерн, известный больше как Жорж Шарль Дантес, покоритель женских сердец, неустанно преследовал супругу поэта. Красавица Натали с негодованием отвергала ухаживания упрямого француза, смеялась над посылаемыми им любовными записками и не принимала назойливых комплиментов, но все было напрасно.
Преследования не прекратились даже после женитьбы Дантеса на Екатерине, родной сестре Наталии Николаевны. Напротив, получив доступ в дом Пушкиных, барон стал еще более настойчивым. Желая пресечь все ухаживания Дантеса, супруга поэта согласилась на свидание с ним в присутствии своей подруги Идалии Полетики, жены полкового командира влюбленного барона.
Местом встречи стала квартира Идалии. Дантес, надеявшийся, что прекрасная Натали сразу же упадет в его объятия, встретил решительный отпор. Пылкие речи поклонника лишь разгневали Наталию Николаевну, и, не дослушав его признаний, неприступная красавица удалилась. Она надеялась, что супруг никогда не узнает об этом свидании, но, как известно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Вероятно, подруга не сумела сохранить тайну, а может быть, сам Дантес решил таким образом отомстить прекрасной Натали…
Вскоре между супругами состоялся откровенный разговор. Александр Сергеевич, никогда не сомневавшийся в порядочности жены, и на этот раз поверил ей. Вот что писал он в письме от 26 января 1837 года в письме барону Геккерну, отцу своего кровного врага: «Моя жена, удивленная такой трусостью и пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызвала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в презрении самом спокойном и отвращении вполне заслуженном…
Я не могу позволить, чтобы Ваш сын после своего мерзкого поведения смел разговаривать с моей женой, и еще того менее, чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец!». А через несколько дней после отправки этого вызывающего письма Пушкин и Дантес встретились на дуэли…
«Будь спокойна, ты ни в чем не виновата», – это были первые слова, которые Наталия Николаевна услышала от внесенного в дом раненого супруга. Последующие несколько суток стали для госпожи Пушкиной настоящим кошмаром…
Проводившие в кабинете поэта дни и ночи доктора, среди которых были знаменитые на всю Россию В. И. Даль, И. Т. Спасский и личный врач императорской семьи по фамилии Арендт, ничего не говорили Наталии Николаевне о состоянии здоровья ее супруга. Она же прекрасно понимала всю трагичность ситуации, и бесконечные рыдания, после которых женщина падала в глубокие обмороки, сменялись беззвучными слезами и тихими молитвами у постели умирающего мужа.
Позже графиня Дарья Фёдоровна Фикельмон вспоминала: «Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия, в которое ее, казалось, неудержимо влекло горестное и глубокое отчаянье…» Лишь присутствие в доме многочисленных подруг (княгини Веры Фёдоровны Вяземской, графини Юлии Павловны Строгановой, княгини Екатерины Николаевны Карамзиной-Мещерской) и родственниц (сестры Александрины, тетушки Екатерины Ивановны Загряжской), а также лучших российских докторов спасло Наталию Николаевну от гибели.
Стоит отметить, что даже неоднократно наблюдавший картины смерти доктор Арендт, не имевший никакого отношения к семье Пушкиных, не смог остаться равнодушным к страданиям супруги поэта. Его слова, запечатленные в одном из писем князя П. А. Вяземского Д. Давыдову, можно назвать оправдательным приговором: «Для Пушкина жаль, что он не убит на месте, потому что мучения его невыразимы; но для чести жены его – это счастье, что он остался жив. Никому из нас, видя его, нельзя сомневаться в невинности ее и в любви, которую Пушкин к ней сохранил».