Беккер был о нем не самого высокого мнения: «Мистер Великий Маг и Непревзойденный волшебник, коим искренне считает себя Дэвид Копперфилд, – человек холодного ума, на редкость циничный и расчетливый… У Дэвида множество причин для комплексов – маленький рост, все эти истории с пластическими операциями, плюс упорные слухи о его гомосексуальности…»
Беккер утверждал, что афера с «контрактом на любовь» была вполне в духе знаменитого американца и не противоречила его моральным установкам: «Дэвид всегда покупал фокусы, мог позволить себе выложить от 100 тыс. до 1 млн. долларов за удачную идею трюка, но никогда не изобретал их лично. Нередко он обращался к услугам двойников. Он просто удачливый исполнитель, артист… Среди нас, магов, он всегда был вроде как отщепенцем…»
На защиту звездной пары встал пресс-секретарь Копперфилда Фил Лобель. В своем интервью одному из крупнейших мировых изданий он заявил, что Дэвид и Клаудия действительно подписали контракт, о котором говорилось в «Пари Матч», но по воле судьбы их отношения вскоре превратились из чисто деловых в любовные. Молодые люди настолько увлеклись друг другом, что, по словам Лобеля, «так запутали своих администраторов, что те окончательно растерялись, пытаясь подсчитать количество „платных и настоящих объятий“».
Дебаты в прессе не прекращались, желающих покопаться в чужом «грязном белье» находилось очень много. Одним из таких «любителей» стал Штефан Лермер, ведущий немецкий психолог, специализирующийся на кинесике (науке, изучающей невербальные средства общения – человеческие жесты, мимику).
Полагая, что язык тела не может врать, доктор Лермер тщательно изучил первые совместные снимки «влюбленных» и сделал собственные выводы: «Они играют, причем играют из рук вон плохо. Да, несомненно, они идеально подходят друг другу внешне: красивые, холеные люди. Но их жесты выдают настоящее положение вещей».
По мнению психолога, на всех фотографиях Дэвид стремится продемонстрировать свои красивые руки, являющиеся не только его рабочим инструментом, но и объектом культового поклонения, Клаудия же прикасается к возлюбленному как к большой кукле, а не живому человеку.
«Они очень редко смотрят друг другу в глаза, зато не упускают случая ослепительно улыбнуться в фотокамеру, – отмечал доктор Лермер. – Это свидетельствует о том, что их больше заботит пластика создаваемой позы, а не эмоции. Настоящее чувство более раскованно и естественно. Значит, искренность этой парочки абсолютно фиктивна».
Несмотря на громкое разоблачение, игра стоила свеч. Блестящая, тщательно спланированная рекламная акция в полной мере оправдала вложенные средства.
Шоу Дэвида Копперфилда приобрели невероятную популярность в странах Западной Европы, довольно дорогостоящие билеты на его представления раскупались очень быстро. В мгновение ока Дэвид сделался одним из самых популярных персонажей светских хроник, в этого элегантного, дьявольски очаровательного мужчину влюблялись все европейские женщины. Вскоре после неожиданно возникшего «чувства» стремившийся в Европу Копперфилд приобрел в Милане, Париже и Берлине несколько прекрасных квартир.
Не менее успешно шли дела и у Клаудии. Благосклонность прославленного американского чародея быстро сделала ее популярной на Северо-Американском континенте.
Вслед за известностью последовали предложения сняться в рекламе стирального порошка, дорогого женского белья и косметики, а затем и в одном из голливудских фильмов. Однако дебют Шиффер в кино оказался весьма неудачным. Режиссер Эйбл Феррара дал об актерских способностях красавицы-немки такой отзыв: «У нее куриные мозги! Она не способна прочувствовать текст, зазубривает его, а потом произносит со стеклянными глазами». И тем не менее Соединенные Штаты были завоеваны европейской супермоделью.
Скандальное разоблачение лишь способствовало росту популярности звездной пары. Казалось, все карты раскрыты, отношения можно прекращать, но Дэвид и Клаудия продолжали встречаться. Причем они старались делать это тайно, вдали от чужих глаз. Вероятно, на этот раз влюбленные оберегали свою любовь от грубого вмешательства посторонних.
И все же свидания Шиффер и Копперфилда не оставались без внимания прессы. Благодаря неутомимым папарацци стало известно, что во время съемок Клаудии в рекламном ролике автомобиля «Citroen Xsara», проходящих в пустыне Мохава, Дэвид находился неподалеку, выступая в Лас-Вегасе со своими шоу-программами. Всего каких-то 320 км отделяли влюбленных друг от друга, и, закончив свои выступления на сцене «Caesars Palace», Копперфилд отправился на машине в Мохаву.
Поздно вечером автомобиль знаменитого чародея остановился у дверей мотеля «Western Inn.», в котором жила во время съемок Клаудия. Молодые люди провели вместе всю ночь, а утром Дэвид уехал, причем в крайне дурном настроении, о чем можно было судить по резкому старту его машины. Это свидание и ночь любви стали последними для Шиффер и Копперфилда.
После расставания Клаудия и Дэвид не вели аскетический образ жизни. Великий маг и чародей сменил множество подружек, одной из них стала 22-летняя бельгийская топ-модель Амбер Фиск – привлекательная брюнетка, нисколько не похожая на Клаудию Шиффер.
Красавица немка тоже не теряла времени зря. В июне 2001 года, давая интервью популярному немецкому изданию, она поведала о своих отношениях с врачом монакского госпиталя «Принцесса Грейс» Майклом Макнамаром и миллионером Тимом Джеффрисом – мужчинами, ставшими после разрыва с Копперфилдом ее новыми увлечениями.
И все же старая любовная история не давала журналистам покоя. Даже по прошествии нескольких лет, беря интервью у Клаудии, они задавали ей вопросы о романе со знаменитейшим иллюзионистом планеты.
«Наша история слишком плохо началась, чтобы иметь хорошее продолжение», – разоткровенничалась Шиффер с корреспондентами одного из изданий. Она не искала виноватых в их расставании с Дэвидом, полагая, что неудачно выпали карты судьбы.
Европейская красавица, покорившая американский подиум и мир шоу-бизнеса, признавалась, что вместе с любимым они «мечтали только об одном – взять билет в никуда, уехать подальше от всех и вся, туда, где нет злых языков и пристальных взглядов», где их никто не знает и где можно ощутить себя обычными людьми.
Откровения Шиффер зашли еще дальше. Она тепло отзывалась о Копперфилде, говорила, что узнала его с другой стороны. Великий и могущественный на сцене, в жизни он был совсем не таким. Дэвид очень любил своих родителей и много рассказывал о них.
С большой неохотой иллюзионист вспоминал детские годы, когда маленький невзрачный мальчик по имени Давид Коткин (его родители были евреями-эмигрантами из Одессы) являлся объектом жестоких розыгрышей и насмешек одноклассников. Единственным утешением знаменитому чародею в то время служила надежда когда-нибудь встретить всемогущего волшебника, который сумеет исполнить три его заветных желания: превратить в прекрасного юношу, помочь покорить весь мир и наделить волшебной силой.
Все три желания Дэвида исполнились, как будто он действительно повстречал великого чародея. Но добиваться успеха и известности пришлось тяжелым и упорным трудом.
Путь к славе Клаудии Шиффер был не таким тернистым. Знаменитая модель росла в добропорядочной семье немецкого бюргера, об известности не мечтала и видела себя в будущем ничем не примечательной библиотекаршей или чопорной секретаршей какой-нибудь малоизвестной фирмы. Но на одной из берлинских дискотек на симпатичную девушку обратила внимание представительница одного из крупнейших модельных агентств Германии. С этого знакомства и началось восхождение Клаудии на вершину модельного Олимпа.
Вероятно, такая разница в судьбах наложила свой отпечаток на поведение этих звезд мировой величины – модели, твердо стоявшей на ногах, и волшебника, парящего в призрачном мире магической тайны.
Копперфилд заставил Клаудию поверить в чудеса. Она не любила желтые тюльпаны, и он в одно мгновение делал цветки красными, она боялась высоты, и он за считаные часы перебирался из своих шикарных апартаментов на 13-м этаже нью-йоркского небоскреба в не менее роскошные, но расположенные несколькими этажами ниже.
Копперфилд мог рассмешить свою возлюбленную сущим пустяком. Например, ей поднимал настроение хромой попугайчик в римском зоопарке, и Дэвид тотчас же начинал изображать его, забавно припадая на одну ногу, периодически забывая, на какую из них (правую или левую) он хромал сначала.
Однажды Копперфилд подарил Клаудии волшебную шкатулку, в которой, по его словам, хранилось счастье, и сказал: «Когда тебе будет особенно плохо, а меня не окажется рядом, просто открой ее, и все сразу же изменится к лучшему». В тот же день он надел на шею возлюбленной платиновую цепочку с маленьким изящным кулоном в виде ключика от магической шкатулки. Говорят, будто красавица по сей день носит заветный ключик на шее и никому не раскрывает его тайну…
Глава 5. Причуды любви
Не всем выпадает легкий, прямой путь. Нередко за свою любовь приходиться бороться, идти ради нее наперекор обществу, отказываться от чего-то, возможно, очень важного, порой даже от своих убеждений. Зато, встретившись и полюбив друг друга, такие пары вошли в историю как самые эксцентричные и оригинальные. Окружающим видна только их взаимная любовь, и никто не подозревает того, насколько порой она для них тяжела.
Франсуаза д’Обинье и Поль Скаррон
Франсуаза д’Обинье более известна в мире под именем госпожи де Ментенон, красавицы и благотворительницы, которая основала школу для девушек «Сен-Сир». Вероятно, это произошло из-за того, что ее собственная юность была далеко не безоблачна. С самого детства она переживала исключительно неприятности и невзгоды. Отцом Франсуазы был Констан д’Обинье, сын прославленного во многих исторических романах Агриппы д’Обинье – воинствующего гугенота.
Констан находился в долговой тюрьме, когда девочка появилась на свет. Вообще, по свидетельствам современников, значительная часть жизни этого слабохарактерного и не желавшего жить по средствам человека прошла в тюрьме. Констан всеми силами пытался выбиться из нужды, однако ему фатально не везло. Он перепробовал многочисленные способы быстрого обогащения, вплоть до изготовления фальшивых банкнот, но каждый раз неизменным итогом его бурной деятельности являлась тюрьма. Кроме того, Констан отличался вспыльчивым нравом. Свою первую жену он заколол кинжалом, поскольку застал ее с любовником. Тем не менее подобная биография не смутила его новую избранницу – Жанну де Кардильяк, которая увлеклась Констаном очень серьезно. Она ждала его очередного возвращения из тюрьмы, а супруг каждый раз в промежутках между отсидками ухитрялся сделать ей ребенка, и его нисколько не беспокоило, как его жена будет управляться с детьми и хозяйством.
У Жанны и Констана родилось трое детей – Констан, Шарль и Франсуаза. Жанна любила своего супруга больше всего на свете и чуть ли не полжизни и все имеющиеся в ее распоряжении средства потратила на то, чтобы уговорить кардинала Ришелье даровать свободу ее непутевому мужу. Кардинал, однако, с освобождением Констана не торопился, считая, что для всех будет лучше его изоляция.
Конечно, Жанна при таком образе жизни не смогла бы хорошо заботиться о детях, поэтому Франсуазу отдали на воспитание ее тетке, сестре отца, мадам де Виллет. Девочка видела родителей очень редко, обычно в те моменты, когда праздновалось очередное возвращение отца из тюрьмы. Каждый раз это радостное событие заканчивалось сценами и скандалами между супругами, поэтому Франсуаза никогда не испытывала радости от того, что побывала в доме родителей. Единственное, что примиряло ее с жизнью в отчем доме, – это присутствие брата Шарля, которого она обожала и который впоследствии долгие годы ярмом висел у нее на шее.
Когда в 1642 году кардинал Ришелье умер, Констан получил долгожданную свободу и немедленно решил отдаться во власть очередной бредовой идее. Ему вздумалось вместе со всей семьей отправиться на Антильские острова, поскольку ему почему-то показалось, что там его ждет пост генерал-губернатора.
В это время Франсуазе было 10 лет, и она впервые окунулась в чувственную атмосферу южных островов. Там любовь нисколько не скрывалась от девочек ее возраста, а, напротив, считалась совершенно естественной. На Гваделупе Франсуаза получила полный комплекс знаний по тайным предметам, которые, по мнению ее матери, порядочным девушкам знать не следовало, но Франсуаза отличалась сообразительностью, а потому всю новую науку держала при себе, особенно об этом не распространяясь.
На Антильских островах семейство пробыло два года, после чего было решено вернуться во Францию, ибо поста губернатора, как и следовало ожидать, Констан не получил. По возвращении на родину он умер, даже не успев натворить еще чего-нибудь в своем духе. Жанна осталась практически в нищете. Шарля определили пажом к родственникам, а Франсуазу снова отправили к мадам де Виллет.
Девочке нравилось в этом доме. Родные неизменно были добры и ласковы, однако вмешалась религия, и спокойствию Франсуазы настал конец. Дело в том, что она была крещена в католической вере, хотя все родственники с отцовской стороны придерживались протестантских воззрений. И тут появилась другая родственница семейства, мадам де Нейян, ревностная католичка и к тому же крестная мать девочки. Она заявила, что несет ответственность за душу ребенка, а потому не позволит обратить ее на ложный путь.
В результате Франсуазе пришлось покинуть дом, где ее так любили, и поселиться у мадам де Нейян, скупой, сухой и набожной. Она не упускала случая попрекнуть свою воспитанницу, что держит ее исключительно из милости. В отчаянии Франсуаза едва не превратилась в атеистку, но потом, здраво поразмыслив, решила, что для нее гораздо выгоднее сделать вид, будто она принимает единственно правильную веру – католическую. Некоторое время Франсуаза воспитывалась в монастыре урсулинок, но дисциплина в этом заведении отличалась крайней суровостью, и девочка так и не смогла к ней приспособиться. В результате мадам де Нейян забрала ее к себе, а в наказание заставила вести домашнее хозяйство. Франсуазе приходилось пасти индюшек, попутно развлекаясь чтением Пибрака.
Когда девушке исполнилось 16 лет, де Нейян решила, что всякое благодеяние имеет свои пределы, и пора бы уже отдать воспитанницу замуж. Это было сложной проблемой, поскольку Франсуаза была бесприданницей, и, кроме того, ее отец обладал более чем сомнительной репутацией. Перед ней маячило два пути – уйти в монастырь или навеки остаться старой девой. И все же мадам де Нейян не отчаивалась. Однажды, отправляясь в Париж на переговоры, связанные со свадьбой своей родственницы, она решила прихватить с собой и племянницу – вдруг и ей повезет, кто знает?
В Париже мадам де Нейян и Франсуаза остановились у барона де Сент-Эрман. Тот однажды упомянул в разговоре имя известного в столице человека – поэта Поля Скаррона. Об этой личности ходили самые невероятные слухи. Говорили, что он по натуре известный распутник и мот и притом не склонен к изящным выражениям, и все же самые знатные вельможи были готовы в одну минуту бросить свои насущные дела, лишь бы ненадолго увидеться с ним. Причина этого крылась в том, что господин Скаррон, как никто другой, мог развеселить и рассмешить своими дерзкими и невероятными историями. При этом никого не смущало, что Поль Скаррон – совершенный урод, обладающий тщедушным телом, изогнутым дугой, и несообразно большой головой. У него были темные испорченные зубы, кривые ноги, его подбородок упирался в грудь. При этом Скаррон весело шутил над собственным уродством. Он говорил: «Я поразительно похож на букву Z. У меня коротки руки, зато ноги и пальцы одинаковой с ними длины. Я – просто сокращенный и наглядный вариант человеческого уродства и убожества!».
А ведь когда-то этот человек был потрясающе красив, в то время, когда служил в должности придворного аббата. Какая болезнь поразила его? Общество склонялось к тому, что Скаррон заболел от любовных излишеств. Возможно, это была недолеченная мужская болезнь, а может быть, таким образом проявились последствия костюмированного бала, который Скаррон окончил на болоте в обнаженном виде. С тех пор он лечился у многих врачей, но предпринятое лечение не только не принесло успеха, но и сделало его положение еще более плачевным.
Поль Скаррон был человеком остроумным и отважным. Он никогда не боялся открыто бичевать порок и подвергать безжалостному осмеянию сильных мира сего, его не пугал гнев. По всему Парижу светские щеголи разносили меткие эпиграммы Поля Скаррона и его изощренные непристойности.
Мадам де Нейян выразила желание лично познакомиться со столь необычным человеком. Отправляясь в гости к Полю Скаррону, она прихватила с собой и Франсуазу. Там, как обычно, собралось самое блестящее общество. Пока мадам де Нейян разглядывала людей, с которыми было бы совсем неплохо познакомиться, Франсуаза с болью в сердце наблюдала, как несчастный калека управляется в своем механическом кресле: только благодаря простейшим приспособлениям ему удавалось совершать некоторые, очень ограниченные движения. В сущности, в этом теле оставались живыми только пальцы. При виде столь жалкого зрелища Франсуаза разрыдалась. Гости бросились ее успокаивать, а багровая от стыда мадам де Нейян поспешила увести «эту глупую и неловкую» племянницу.
Франсуазу снова увезли в провинцию, однако за несколько дней, проведенных в Париже, она успела подружиться с мадемуазель де Сент-Эрман. Между девушками завязалась оживленная переписка, и Франсуаза, практически лишенная нормального общения, много рассказывала о своих мыслях и чувствах, обо всем, что приходило ей в голову. Спустя некоторое время мадемуазель де Сент-Эрман взбрело в голову показать некоторые из этих писем Полю Скаррону, и тот необыкновенно заинтересовался живым умом провинциалки (он вспомнил: это была та самая девушка, что так горько плакала у него на приеме). Скаррон попросил мадемуазель де Сент-Эрман рассказать ему побольше о своей подруге. Особенно его заинтересовало, что Франсуаза какое-то время жила в Америке: он надеялся, что в той далекой стране имеется средство, способное исцелить его от страшного недуга.
Поль Скаррон решился написать Франсуазе. Они стали регулярно обмениваться письмами. В те времена это было обычным явлением, однако мадам де Нейян решила воспользоваться случаем и пристроить свою родственницу. Она полагала, что брак с калекой – это гораздо лучший вариант, нежели любовные приключения на стороне. Поль Скаррон быстро догадался о расчете мадам де Нейян, однако его это, с одной стороны, забавляло, а с другой – позволяло и дальше вести переписку с девушкой, к которой испытывал искреннюю жалость. Надо сказать, что и сам он имел некоторый расчет, полагая, что уж если ему когда-нибудь придется вступить в брак, то только с равной ему девушкой, то есть с такой, которая всю жизнь страдала от плохого обращения.
Франсуаза как нельзя лучше подходила на роль его жены. К тому же она была хороша собой и выглядела очень соблазнительно. И кроме того, она еще обладала острым умом, а это вдохновляло старого поэта еще больше.
Вскоре мадам де Нейян снова приехала в Париж. При этом она всячески старалась устраивать встречи своей воспитанницы с калекой Скарроном. Оба этих человека были глубоко несчастны, каждый по-своему, а потому естественно, что между ними довольно скоро установилась близость. Франсуаза с интересом слушала Скаррона. Он был прекрасным собеседником. Возможно, впервые в жизни девушка встретила человека, которому можно было доверить все свои секреты. По мере общения со Скарроном она совершенно перестала обращать внимание на его ужасающее уродство. Он же сам не заметил, как влюбился в юную красавицу. Острослов сделался на удивление робким. Он боялся признаться в своей любви, растеряв всю былую распущенность.
Скаррон много рассказывал Франсуазе о собственной жизни: о юности, о втором браке отца, о ненависти мачехи, о том, как он был прежде хорош собой, а в 28 лет его поразила эта ужасная болезнь… Он долго и бесполезно лечился, и скорее всего именно эти лекарства усугубили его состояние.
Однажды Поль, сильно смущаясь, предложил девушке некоторую сумму денег, с помощью которой она смогла бы выбирать между монастырем или замужеством, но Франсуаза решительно отказалась: ей лучше других было известно, как нуждался сам Скаррон. Мадам де Нейян тем временем все больше склонялась к тому, чтобы отдать Франсуазу в монастырь. Девушка как-то в беседе со Скарроном пожаловалась, как страшно, по ее мнению, оказаться в монастыре, не имея к этому ни малейшего призвания. Поль немедленно предложил ей стать его женой, и девушка сразу приняла его предложение. Французский мемуарист Таллеман утверждает, что при этом Франсуаза сказала: «Лучше замуж, чем в монастырь», однако не думается, что все обстояло настолько цинично. Она привязалась к Скаррону по-настоящему. Он был умен и добр по отношению к ней, а она так редко встречала в жизни доброту… Получив согласие Франсуазы на брак, Скаррон заметно повеселел и оживился. Он продал свой сан каноника за три тысячи ливров, которые затем перевел на счет Вест-Индской компании, надеясь вместе с молодой женой позже совершить путешествие в Америку.
Франсуаза д'Обинье
Долгожданный брачный контракт был подписан в начале апреля 1652 года. Когда королева узнала о свадьбе Скаррона, она язвительно заметила: «Жена для него – наиболее бесполезный предмет обстановки» (она намекала на невозможность физической близости между супругами в связи с тяжелой болезнью Поля). Друзья также сгорали от любопытства, как сможет Скаррон исполнять свой супружеский долг, а великий насмешник, не желая, чтобы над ним самим смеялись, говорил, как будто бросая вызов: «Никаких глупостей я с ней не делаю, зато прекрасно учу ее им!».
В обществе говорили, что этот брак – откровенно фиктивный. Но вряд ли он мог считаться таковым: ведь, несмотря на болезнь, Поль не утратил естественных желаний, и ему было всего 45 лет; он не мог только удовлетворить эти желания нормальным способом (из-за болезни бывший ловелас был прикован к кровати и даже повернуться без посторонней помощи не мог). Его жена была молода и, естественно, много мечтала о любви, а что получила взамен? Поль был расстроен до предела, но скрывал свои чувства за шутками и издевательствами: слезы он не мог себе позволить.
Он любил Франсуазу безумно. Она же вряд ли могла ответить ему тем же: конечно, она испытывала к нему очень теплые чувства, но все же это было не то, чего он жаждал!
Поль снял для Франсуазы дом и все имеющиеся у него в наличии деньги вложил в обустройство интерьера. Он изо всех сил старался обеспечить жене достойную жизнь и не мог не предполагать, что она тоскует. Ему так хотелось угодить ей, и он постоянно робко спрашивал свою жену: «А это нравится тебе, душенька?».
Поль считал, что у Франсуазы обязательно должны быть служанки. Он нанял горничную, кухарку, белошвейку. Не дай бог, его жена исколола бы себе пальцы при шитье белья! И все это при том, что Поль постоянно нуждался и даже в шутку прозвал свой новый особняк «Дом безденежья».
Однако следует принять во внимание реалии того времени, чтобы понять, что Скаррон делал все самое необходимое, насущное. Без прислуги прожить было практически невозможно. Каждый день требовалось носить большое количество воды, причем издалека. Необходим был постоянный присмотр за масляными лампами и сальными свечами. Платья и белье шились исключительно в доме. При этом традиционно еда в те времена отличалась изобилием, но способы ее приготовления и продукты были крайне примитивны, а потому завтраки, обеды и ужины готовили практически непрерывно, начиная с самого раннего утра.
Поль рассуждал: на самом деле есть ли у него причины для жалоб? Ведь он имеет все, о чем только может мечтать человек. У него любимая жена, дом, всегда полный друзей. Хотя… – говорил время от времени внутренний голос – эта жена – только по названию, дом отнимает все деньги, а друзья проедают все, что удается с таким трудом заработать…
Весть о том, что знаменитый Поль Скаррон женился на юной хорошенькой женщине, стремительно облетела весь Париж. К нему постоянно приходили не только друзья, но и те, кто раньше не испытывал желания общаться с ним. Впрочем, к Скаррону попасть было довольно просто. Для этого требовалось принадлежать к кругу аристократов, быть готовым выслушивать смелые шутки хозяина дома и самому проявить себя в качестве хорошего рассказчика. Поль не терпел только откровенно глупых людей.
Гости восхищались Франсуазой. Она была неизменно очаровательна, умна и весела. Естественно, практически каждый мужчина, увидев ее, предполагал, что ее нетрудно будет соблазнить. Она хороша, и вряд ли такое чудище, как Скаррон, может действительно ее удовлетворить. К тому же в то время добродетель отнюдь не считалась чертой, достойной уважения. Верность супругу расценивалась как предрассудок, граничащий с ханжеством и занудством. Тем не менее молодая хозяйка дома всегда была предельно сдержанна. Гости слегка удивлялись, но подобное обстоятельство поначалу их не обескураживало. Они предположили, что Франсуаза желает пройти все положенные условности и изгибы, принятые в области, касающейся нежных чувств. Поэтому мужчины не теряли надежды и проявляли невероятное усердие, чтобы заслужить хотя бы улыбку или нежный взгляд Франсуазы. Иные даже заключали пари: тот, кому удастся добиться благосклонности неподкупной Франсуазы, получил бы приз в 20 тыс. ливров. Ставки все увеличивались, а победителя так и не было.