Наконец Франсуаза ясно дала понять гостям, что она не продается даже за все золото мира. Известно ее признание одной из ближайших подруг: «Связав свою жизнь с этим несчастным калекой, я оказалась в высшем обществе, где меня ценили и почитали. Я не гонюсь за богатством, я на десять голов выше всякой корысти, но я хочу, чтобы меня уважали».
Итак, гости Скаррона разочаровались в надежде покорить его жену, и они посещали его знаменитую Желтую гостиную ради него самого. Эта Желтая комната пользовалась такой же славой, как и Голубая гостиная упоительной маркизы де Рамбуйе. Разница состояла в том, что беседы в салоне маркизы отличались рафинированной изысканностью и деликатностью, тогда как у Скаррона обычно смеялись над почти непристойными мадригалами и резкими эпиграммами.
Скаррон вошел в моду. Его посещали самые знатные господа. За весело проведенное в Желтой комнате время они платили деньгами и подарками. Однако деньги как приходили, так и уходили, и вряд ли кто-либо мог определенно сказать, куда они девались. Они исчезали как песок сквозь пальцы. Франсуаза поначалу надеялась изменить мужа, но вскоре поняла, что это невозможно. Она смирилась, приняв данный ритм жизни, и попыталась приспособиться к нему, четко усвоив: профессия писателя никогда не предусматривает четкости в финансовых поступлениях в семейный бюджет.
У Скаррона бывал весь Париж: академики и военные, красавицы и аббаты, танцовщики и музыканты, живописцы и поэты. Представители богемы собирались у кровати больного, поскольку тот уставал в своем инвалидном кресле. Поль чувствовал себя в эти минуты почти счастливым. Он знал, что это делается только ради Франсуазы: ведь она так любит высшее общество, так хочет регулярно бывать в нем. Он же лишен возможности выводить ее в свет, а если это так, то пусть тогда высший свет сам приходит к нему.
Однако абсолютной гармонии в природе и в жизни не существует, и вскоре в дом Поля начали проникать также проходимцы всех мастей и девицы, не отличающиеся строгостью нравов. Этих паразитов Скаррон то ли не замечал, то ли просто не хотел замечать. Ему была интересна реакция на его сочинения любой публики, и не только принадлежащей к высшему свету. Его развлекали все, будь они хоть немного интересны. Он и в самом деле любил людей и просто не смог бы бесцеремонно выставить за дверь человека. Едва наступало время приема пищи, все гости собирались за столом вне зависимости от их численности. При этом чаще всего они сами же себя и приглашали.
Следует отметить, что большинство гостей знали, в каком тяжелом материальном положении находится Скаррон, и они приносили с собой что-либо из еды. В результате обеды у Поля больше напоминали веселые пикники. Если ему удавалось подзаработать денег, то немедленно устраивался роскошный пир. В такие дни Скаррон был очень счастлив, и его шутки становились особенно вольными и даже смущали видавших виды гостей; однако такова уж была его манера показать, как он доволен.
Но Франсуаза была воспитана в ином духе, и часто подобная атмосфера претила ей. Когда обстановка в комнате становилась, мягко говоря, раскованной, особенно когда звучали чрезмерно фривольные шутки и делались нападки на церковь, она, не говоря ни слова, поднималась со своего места и удалялась. Почти никогда ее отсутствие не замечали: она все делала тихо и незаметно. При этом, однако, никто не смог бы пожаловаться, что Франсуаза бросила неодобрительный взор, не говоря уж о словах.
Удалившись на свою половину, она непременно оставляла дверь приоткрытой. Сидя у окна за шитьем, Франсуаза ждала, когда хохот в Желтой комнате начнет стихать. Едва вновь гости начинали говорить о литературе или других искусствах, она возвращалась и охотно присоединялась к беседе, которая не могла оскорбить ее чувств.
Поль же часто менялся в лице, стоило жене вступить в разговор. Он начал грубить ей, не стесняясь посторонних, попрекать. При этом он не боялся, что жена скажет что-то не то. Он безумно ревновал ее… Когда она говорила, на нее смотрели, ее не могли не видеть, не могли не желать ее цветущей красоты. Он не мог помешать смотреть на нее. Он постоянно сравнивал в эти мгновения свое тело, изуродованное болезнью, со стройными фигурами гостей, и тогда ненавидел и весь свет, и самого себя, и своих даже самых лучших друзей. Поль надеялся своей грубостью выгнать из комнаты Франсуазу, чтобы она наконец сделалась недоступной для взглядов мужчин.
Франсуаза все терпеливо сносила и предпочитала закрывать глаза на поведение мужа. Во многом это происходило из-за ее любимого брата Шарля, типичного паразита по натуре. Шарль быстро понял, что может здесь постоянно получать легкие деньги, и пользовался этой возможностью. При этом он обращался с просьбами об одолжении не к сестре, а к ее мужу, нисколько не стесняясь того обстоятельства, что у самого-то Шарля положение было гораздо более стабильным (в это время он находился на службе при инфантерии кардинала Мазарини). Поль всегда находил оправдания откровенно безответственному поведению Шарля, говоря, что тот – самый бедный из французских дворян и, кроме него, Поля, ему некому помочь.
Когда гости расходились, Франсуаза шла в комнату мужа. Обычно в это позднее время Поль тихонько наигрывал на лютне, беседовал с женой, показывал ей то, что успел написать. Ему было интересно выслушать ее мнение, внести поправки, которые та считала необходимыми. Он обучал ее языкам – латыни, испанскому и итальянскому. Он учил ее писать, притом не просто писать (этим искусством она владела от природы), а так, чтобы написанное нравилось читателю. Это были минуты наибольшей близости: ведь физическая близость обоих заставляла невероятно мучиться, после чего они делались противны сами себе. Подобная жизнь продолжалась 7 лет.
Скаррон все более страдал от своей болезни. Он практически не мог спать, а потому накачивался снотворными и опиумом, но это все равно не помогало. С ним становилось все труднее общаться, и только к вечеру Полю удавалось взять себя в руки и снова стать прежним шутником, каким его привыкли видеть.
Он все больше беспокоился о том, что ждет Франсуазу в будущем. После его смерти она останется нищей и будет вынуждена пресмыкаться перед сильными мира сего. Скаррон занялся алхимией, надеясь с ее помощью сделать жену богатой и независимой, а следовательно, свободной. Естественно, поиски философского камня не увенчались успехом.
Скаррон занялся написанием пьес. Все они ставились и приносили неплохой доход, но деньги по-прежнему не держались в этой семье. Поль буквально увяз в долгах, и, кроме того, его постоянно обирали (в частности, брат Франсуазы Шарль). Поль давал ему деньги, скрываясь от жены, прекрасно зная, что непутевый родственник либо пропьет их, либо прогуляет. Но как он мог отказать, если это был брат его любимой Франсуазы? Шарль никогда не отдавал долгов, и Скаррон постепенно расставался со своим недвижимым имуществом – фермами и землями. Кредиторы одолевали его со всех сторон, причем худшим из них являлся домовладелец, которому были абсолютно безразличны литературные таланты Скаррона. Он понимал только одно слово – «деньги» и мог запросто выбросить на улицу Поля, но самое страшное – Франсуазу. Этого Поль не мог стерпеть. Он писал униженные прошения, лгал и льстил кредиторам. Он был готов на все ради любимой: только бы на ее долю не выпали унижения.
К этому времени друзья практически перестали навещать несчастного калеку, потому что при их визите он непременно просил денег. У Скаррона практически не осталось одежды, а денег не хватало ни на еду, ни на дрова. Однако было и гораздо более худшее обстоятельство, нежели безденежье: Франсуаза начала вести самостоятельную, независимую от него жизнь.
Теперь она уходила на весь день, облаченная в свое единственное нарядное платье – шелковое, цветастое, в котором выглядела нестерпимо юной и прекрасной. Франсуаза направлялась в какой-нибудь светский салон или в Лувр (она была принята при дворе), а Скаррон провожал ее тоскливым взглядом из окна. На целый день он оставался один в насквозь промерзшей комнате. У него не было друзей; на его зов не приходили даже слуги: он давно уже не мог им платить, а те оставались в доме исключительно в надежде хоть когда-нибудь получить свой гонорар. Естественно, при таких условиях от прислуги нельзя было требовать служебного рвения.
Когда жена возвращалась домой под вечер, Поль много шутил, был весел и каламбурил. А Франсуаза аккуратно снимала свое нарядное платье и надевала простенькое серое платьице. Она садилась рядом с мужем и тихонько рассказывала, как провела этот день. Поль старался не подавать вида, насколько мучительно ему слышать о той, другой жизни. Он пытался найти подоплеку и тайный смысл в каждой оброненной ею фразе. С кем она виделась? Какие комплименты слушала? А вдруг есть нечто, что она от него скрывает? Вдруг ей кто-то понравился? Но в рассказах Франсуазы никогда не было тайного смысла. Она всегда была выше каких бы то ни было подозрений, и колкости несчастного Поля рассыпались в прах при встрече с этой непоколебимой и холодной красотой.
В глубине души Скаррон понимал, что его ревность необоснованна. Перед смертью он говорил: «Единственное, о чем мне приходится горько сожалеть, так это о том, что я не в силах оставить моей жене наследство, в то время как она, как никто другой, этого заслуживает. Только она радует меня постоянно».
В конце жизни Скаррон получил приличный пенсион от суперинтенданта финансов Фуке. Поль был безумно обрадован, но получаемые деньги, как и раньше, тратил направо и налево. Он все раздавал. Так уж он был устроен, и ничто на свете не могло его изменить.
Последние месяцы жизни поэта были мучительными. Самое страшное – его пальцы больше не могли держать перо. Он больше не писал, и это означало для него смерть. Он знал, что скоро умрет, и единственное, что заботило его в это время, как он оставит свою любимую совсем без денег. Эта мысль была гораздо мучительнее, чем болезнь: Поль понимал, что взял Франсуазу бедной, а оставляет нищей.
А Франсуаза решила заставить мужа умереть «по-хорошему», что в ее понятии значило примириться с Богом и отречься от былого скепсиса. Старые друзья поэта были в ужасе. Они умоляли Франсуазу оставить умирающего в покое, не лишать его хотя бы своих убеждений; к тому же они хотели уверить беднягу Скаррона в скорейшем выздоровлении. Но Франсуаза была непреклонна, а Поль хотел только того, что хочет она. Ради нее он готов был отказаться даже от собственных взглядов.
Итак, Поль согласился принять священника и исповедаться. Он сделал то, что вызывало в нем презрение и насмешку. Он отказался от себя ради любви к Франсуазе. Раз уж невозможно было стать богатым и здоровым, то можно было отказаться от самого себя, от всей своей жизни… И он сделал это.
Поль Скаррон умер 7 октября 1660 года. И не успело еще остыть его иссушенное болезнью крохотное тельце, как Франсуаза затеяла тяжбу, надеясь получить хоть что-нибудь. История сохранила ее письмо, поразительное по цинизму и холодности: «В случае благополучного завершения тяжбы я получу четыре или пять тысяч франков, свободных от долгов. Это все состояние моего бедного мужа, у которого в голове были одни химеры и который разбазаривал все, что имел, в поисках философского камня или еще какой-нибудь подобной ерунды. Я не рождена для того, чтобы быть счастливой, но мы, люди верующие, считаем такие испытания знаком Господним и с радостью кладем все, чем владеем, к подножию Креста».
Гроб Скаррона, маленький, как у ребенка, вынесли из дома, где он столько смеялся, любил, где он был столь щедр к многочисленным друзьям, под покровом ночи. Франсуаза шла за гробом в абсолютном одиночестве и наслаждалась своей победой: известного всем нечестивца хоронили по католическому обряду. Служба прошла скромно, но Франсуаза даже не подумала ее оплатить. На месте захоронения Скаррона она не поставила даже камня с его именем, поэтому остается только гадать, под церковными плитами он захоронен или в общей могиле. Этого никто никогда не узнает.
Франсиско Гойя и Каэтана Альба. Страсти в ритме фанданго
Франсиско Гойя и Каэтана Альба, наверное, являются самой известной испанской любовной парой. Их отношения развивались с истинно южным горячим темпераментом. Им довелось пережить и бурную страсть, и ссоры, и расставания, и примирения. Один раз встретившись, они уже не могли жить друг без друга. Их отношения закончились только со смертью Каэтаны.
Не было более не подходящих друг другу людей. Гойя был знаменитым испанским художником, придворным живописцем короля, но к этой должности вел трудный путь. Он родился в горном селении Фуэндетодос в Арагоне, в семье позолотчика. Ему пришлось долго учиться и много работать, чтобы завоевать всеобщее признание. Ради этого он пошел на все, даже женился на сестре своего учителя Франсиско Байеу в надежде, что влиятельный тесть поможет ему с первыми заказами.
Наконец при помощи Байеу Гойе удалось получить первый крупный заказ от Королевской мануфактуры Санта-Барбара на картоны для шпалер с изображением сцен из испанской жизни. Работа над картонами укрепила его материальное положение и сделала его известным не только в Санта-Барбаре, но и в Мадриде. Его пригласили во дворец, и художник уже мечтал о том, как получит заказ. Однако король Карл III только восхищался его работами и допустил художника к своей руке, что Гойя воспринял как величайшую милость. Однако по окончании аудиенции король заявил, что этот новый мастер, бесспорно, очень талантлив, но, возможно, его мастерство не распространяется дальше картонов, на которых он изобразил веселенькие уличные сценки. Так не следует отвлекать его от этого занятия, пусть продолжает работать над заказом. И все же Гойя написал портрет короля, после чего вскоре покинул Мадрид.
Через некоторое время, будучи очень честолюбивым, Гойя вернулся в испанскую столицу, веря, что с помощью своего таланта сможет пробиться. И не ошибся: ему действительно удалось стать одним из величайших живописцев Испании и превзойти своего учителя, Байеу. Однако успех пришел к нему довольно поздно, когда ему уже было за сорок. Именно тогда, во время одного из вечеров, проходивших в королевском дворце, он и встретил свою будущую возлюбленную – Каэтану Альба.
До встречи с нею Гойя не жил жизнью праведника: у него было много романов до женитьбы, не прекратились они и после того, как художник обвенчался с молодой и привлекательной девушкой по имени Хосефа. Ходили слухи о том, что он неоднократно брался писать портреты молодых девушек и в уплату за работу требовал поцелуй, что из-за любви к нему одна девушка в Сарагоссе, где он некоторое время жил со своей семьей, покончила с собой. Однако чаще всего Гойя отвечал на любовь женщин и, более того, влюбившись, не оставлял свою очередную музу в покое, стараясь во что бы то ни стало очаровать ее, заинтересовать если не своей внешностью и манерами, то хотя бы талантом. Следует заметить, что Гойя не был красив даже в молодости, о чем свидетельствуют оставленные им автопортреты.
Хосефа делала вид, что не подозревает об изменах мужа, однако втайне очень страдала от его невнимания. Увидев молодую и красивую испанку, Гойя словно заболевал: он влюблялся, старался увлечь ее, водил в театр, на уличные гулянья, писал ее портреты. Жена же все это время была вынуждена оставаться дома и нянчить детей. Она очень боялась, что муж оставит ее с малютками на руках, и поэтому старалась всегда быть нежной, ласковой и внимательной, тем более что она очень любила его. Однако бывали периоды, когда Франсиско ее не замечал. Хосефе пришлось мириться и с замужней аристократкой Еухенией, которую Гойя встретил в Мадриде на одном из балов, и с молоденькой и смазливой вдовушкой Пеппой Тудо, и с герцогиней Альба, и со многими другими.
Единственное, что роднило Каэтану с Франсиско, это то, что она тоже не могла жить без любви. Однако в остальном они были полной противоположностью, как день и ночь, огонь и лед, как черное и белое.
Каэтана Мария дель Пилар родилась в аристократической семье, с рождения получив право властвовать. Выйдя в 13 лет замуж за герцога Альба, она приобрела еще большую власть: в Испании у нее оставалась только одна соперница, королева Мария-Луиса. Каэтана была молода, умна и очень красива и соперничала с королевой во всем. Поединки происходили на каждом балу: женщины хвастались своими нарядами, количеством украшений, поклонниками. И не всегда сравнение было в пользу королевы.
Каэтана была хоть и моложе Марии-Луисы, но дерзости ей было не занимать, и благодаря этому она прославилась не только в Мадриде, но и во всей Испании. Однажды она появилась вызывающе просто одетой на балу, который ее муж Альба давал в своем дворце в честь короля и королевы. Простое, белое, почти домашнее платье Каэтаны и единственное украшение – простой браслет на руке – вызывали разительный контраст со сложным платьем королевы, украшенным шнурами, оборками и драгоценностями.
В другой раз, отправившись на прогулку, она познакомилась с молодым семинаристом, представилась ему служанкой герцогини Альба, очаровала его и уговорила отвести ее в кабачок. Там Каэтана заказала такое количество блюд, что неудачливый поклонник не смог расплатиться с хозяином и в качестве залога вынужден был оставить свои штаны. Влюбленный семинарист отправился во дворец Альба и очень удивился, узнав, что его вчерашней подругой была сама герцогиня.
Несмотря на подобные выходки, в народе ее очень любили, восхищались красотой и смелостью герцогини и называли ее «наша Альба». У нее было немало поклонников, любовников. Мадридские мужчины были согласны на многое для того, чтобы Каэтана заметила их, заговорила. Один из современников герцогини написал о ней такие строки: «Нет в мире более прекрасной женщины. Когда она появляется на улице, все смотрят только на нее. Даже дети перестают играть, чтобы полюбоваться ею». Поэты посвящали ей стихи, музыканты – песни.
Гойя также был наслышан о Каэтане, но первое время после переезда в Мадрид не встречал ее.
Наконец благодаря своему упорству и фортуне ему удалось достичь желаемой цели: Гойя получил приглашение явиться во дворец. Ему дали долгожданный заказ: написать портреты членов королевской семьи. После этого заказы посыпались, Гойя быстро завоевал официальное признание. В 1786 году его назначили вице-директором Королевской академии изящных искусств Сан-Фернандо.
Вскоре король умер, и на престол взошел его сын, Карл IV, а в 1789 году Гойя был назначен на должность придворного художника. Первыми заказами стали портрет короля и королевы, которые он выполнил необычайно быстро, не утомляя своих моделей и не заставляя их позировать подолгу. Это снискало ему всеобщую славу. В последующие несколько лет он без устали работал: писал портреты членов королевской семьи, аристократов. Его работы отличала необычайная правдивость: художник не прибегал к лести, предпочитая изображать короля слабым и безвольным мужчиной, королеву – некрасивой, но умной женщиной. Видимо, удача была на его стороне: его модели не обижались, щедро платили и заказывали новые портреты. Именно в разгар работы Гойя и встретил Каэтану, которой почти на десятилетие суждено было стать самой любимой его женщиной и прекрасной музой.
Они познакомились в 1791 году на одном из балов. Гойе в ту пору было уже 45, а Каэтане едва исполнилось 20. Вероятно, Гойя и не мечтал о том, что такая молодая, красивая и дерзкая девушка обратит на него внимание, но неожиданно она сама заговорила с ним, заявив, что хочет заказать ему свой портрет. Франсиско не верил собственному счастью: неужели она придет в его мастерскую, согласится позировать ему?
Не успев дать ему опомниться, герцогиня заявила: «Послушайте, любезный, вам бы гораздо больше пошли широкие штаны и зеленый жилет уличного художника, чем этот золоченый камзол. Это все равно, что одеть мою собачку в бальное платье королевы!». Не дожидаясь ответа, она повернулась и ушла, а Гойя остался стоять как громом пораженный. Ни одна женщина еще не осмеливалась разговаривать с ним так! Он ей покажет! Однако в глубине души он понимал, что Каэтана права: он родился в деревенском селении, в семье позолотчика, и никогда ему не стать аристократом.
Зато он настоящий мачо: смелый, решительный, уверенный в себе, не боится ввязаться в драку, чтобы защитить свою честь или честь женщины, и этого у него не отнять. Конечно, ему больше к лицу широкий плащ, широкополая шляпа, закрывающая глаза, и широкий красный пояс с заткнутым за него длинным кривым ножом.
На этом балу он чувствует себя не в своей тарелке. Однако именно здесь он повстречал эту прекрасную женщину и добьется ее во что бы то ни стало.
И действительно, это произошло, но не так скоро, как мечтал художник. Неожиданно он тяжело заболел, и болезнь дала осложнение: Гойя практически перестал слышать. Некоторое время он совсем не был в свете, потом начал выходить, возобновил контакты с друзьями, снова стал работать над заказами. Все это время, как ни странно, его поддерживала Каэтана. Художник не мог понять, что заставляет молодую и здоровую красавицу проводить время с таким стариком, каким он себя считал, да к тому же еще и больным. Но она посвящала ему все больше и больше времени. Они стали вместе появляться на публике, ходить на прогулки, в театр, в кабачки.
Тогда же между ними возникли более серьезные отношения, чем отношения знаменитого художника и восторженной почитательницы его таланта. После первой совместно проведенной ночи потрясенный художник признался одному из своих друзей: «Теперь я наконец-то понял, что значит жить!».
Ф. Гойя. Портрет герцогини Альба
Только спустя несколько лет после знакомства он написал ее первый портрет. На нем герцогиня одета в белое платье с золотой отделкой и красным поясом. Наряд дополняют два красных банта – один на груди, второй в черных, густых, распущенных волосах.
Через некоторое время художник написал второй ее портрет, причем на этот раз показал свою возлюбленную с большей откровенностью. Незадолго до этого умер муж Каэтаны, поэтому она одета в черное платье, волосы убраны под черную кружевную мантилью, однако фасон ее платья и поза все так же кокетливы, а на руке – два кольца, на одном из которых написано Гойя, а на втором – Альба. Она указывает пальцем на надпись «Solo Goya», что в переводе с испанского означает «Только Гойя».
Эта картина при жизни Каэтаны и Гойи не выставлялась: художник хранил ее в своем доме. Только после его смерти об этой работе стало известно.
После смерти мужа Каэтана перестала появляться в свете и на год удалилась в свое поместье в Санлукаре. Через некоторое время под предлогом работы над портретом туда переехал и Гойя. Этот период был апогеем развития их чувственной страсти: влюбленные подолгу бывали вместе, гуляли, работали. Тогда же Альба составила свое завещание, в котором упомянула и сына Гойи, Хавьера: до конца жизни ему ежедневно полагалось получать по 10 реалов.
Живя в Санлукаре, Франсиско заполнил целый альбом рисунками, на многих из которых изобразил свою возлюбленную. Он рисовал ее в минуты отдыха, в обнимку со своей любимой девочкой-служанкой, негритянкой Марией де ла Лус, за туалетом.
И наверное, именно в это время их любовь начала давать первые трещины. Их страсть омрачалась ревностью Гойи, который никак не мог поверить, что его прекрасная и дерзкая муза любит только его одного, не замечает других мужчин, не думает о новых любовниках, когда его, Франсиско, нет рядом с ней. Конечно, в Санлукаре художник мог не опасаться, что она будет изменять ему. Но год траура скоро пройдет, она вернется в свет, снова начнет развлекаться, ходить в театр, танцевать на балах, и, возможно, уже не со старым, больным и наполовину глухим живописцем, а с новым, молодым и красивым поклонником.
По возвращении в Мадрид Гойя на основе своих набросков написал небольшую картину, на которой изобразил Каэтану кокеткой. Она использует все известные в Испании атрибуты флирта: нежные взгляды, мантилью и веер. Девушка приняла завлекательную позу: грациозно изогнулась и слегка отставила маленькую изящную ножку в светлой туфельке. Все ее старания не пропали даром: молодой человек, сняв шляпу и слегка наклонив голову, с восторгом смотрит на прелестницу. Профилю поклонника художник придал свои черты.
Что хотел сказать этой работой художник? Что он, повидавший жизнь и знавший многих женщин, как мальчишка потерял голову? Или что будь он моложе, он бы, возможно, предложил ей свою руку и сердце? Или что Каэтана просто использует его для своих целей, как и остальных поклонников? Это останется неизвестным. Однако известно, что именно в этот период Альба стала просить его сделать то, что он не желал: изобразить ее в образе махи.
Как великий мастер портретного жанра, Гойя всегда рисовал то, что видел. Не раз его модели, мужчины и женщины, просили изобразить их красивее, умнее. Однажды одна из его любовниц, Пеппа Туда, пожелала, чтобы он написал ее верхом на лошади в платье амазонки, хотя сама не была хорошей наездницей. Художник возмутился: как женщина смеет ему указывать, как работать? Не она, а он решает, как ее изобразить, и Франсиско, несмотря на все ее просьбы и протесты, написал ее в гостиной с гитарой в руках.