Страница:
И я отдал соответствующие распоряжения: всех с женщинами и детьми собрать в лесопосадках на северном краю базы. Имеющийся автотранспорт — 14 автомашин, по одной подгонять к складу, грузить продуктами наполовину, и потом туда же, в посадки, дополняя груз людьми. Пожарников вооружить по возможности и присоединить к охранной команде и распоряжение Борисова. Все оставшиеся здания, включая склад взрывчатки, подготовить к уничтожению.
После семи часов утра снова пролетели над базой три немецких самолета, один отделился от стайки и, описав в воздухе широкую дугу, пронесся над базой, сбросив три бомбы и обстреляв базу из пулеметов. Две бомбы упали на пустое место, а третья опрокинула водонапорную башенку.
К восьми часам нагрузили все наличные машины, отвели их в лес и замаскировали, собрали почти весь персонал с женами и детьми. Вся база была оцеплена, кроме того, я выслал в лес и по дорогам в направлении к границе несколько патрулей.
Было тихо и спокойно, ясное солнечное утро, почти безветренная погода. Скромными кострами догорали постройки базы. Было ясно, что опасности новых налетов уже нет, изредка, издали были видны немецкие самолеты, пролетавшие мимо. Со стороны Бреста иногда были слышны не то взрывы, не то орудийные выстрелы.
Я сидел у ворот базы и все смотрел на лесную дорогу в сторону Высокого, не зная, что я увижу — колонну УР'а или…немецких солдат. Несколько красноармейцев под командой старшины-сверхсрочника Шуляка, охраняющие ворота, видно, тоже думали об этих возможностях. На дороге вдруг появилась группа красноармейцев, а впереди них почти бежал Красильников. Я встал и пошел навстречу. Красильников остановился и закричал «Военинженер Палий, ко мне! Бегом!»
Я остановился, тогда Красильников истерически стал просто вопить: «Ко мне, бегом, я вам приказываю, инженер Палий! Бегом!". Вид у него был больше чем странный: гимнастерка выбилась из-под пояса, фуражка сбилась набок, ворот расстегнут. „Вы что, Красильников? Выпили с утра для храбрости?'' — негромко спросил я. В ответ Красильников снова закричал, срываясь на фальцет «Без разговоров! Выполнять приказ! Бегом!“ — и вдруг вынул из кобуры наган.
Я на мгновение растерялся, вспомнив, как недавно на командирском собрании в управлении Красильников делал доклад о изменениях в дисциплинарном уставе и особенно смаковал пункты о праве командира во время военных действий требовать безусловного и немедленного подчинения приказу, вплоть до применения физической силы (легализация мордобоя) и оружия (легализация убийства). «Этот идиот и впрямь может пулю пустить», — подумал я и, повернувшись к воротам, крикнул «Старшина, ко мне!».
Увидав подбегающих ко мне солдат, Красильников, очевидно, пришел в себя. Что с ним было, что вызвало такое экстравагантное его поведение, я так и не понял. Он вложил свой наган в кобуру и сказал уже довольно спокойно. «Я начальник авангарда колонны укрепрайона, моя машина отказала… забираю вашу… Колонна будет здесь через полчаса. Снабдите машину резервом горючего. Выполняйте приказ, товарищ Палий». Я посмотрел на него: «Приказ будет выполнен, товарищ начальник авангарда, но о вашем истерическом поведении я доложу начальству! А вам советую привести себя в порядок и выпить холодной воды'» — я повернулся и пошел обратно к воротам базы.
Красильникову дали полуторатонный газик, и он уехал со своим «авангардом» в кузове грузовичка.
Было уже полдесятого, когда на дороге показалась колонна УР'а. Машины шли медленно, с большими интервалами, много людей шло пешком. Колонна проползла мимо базы не останавливаясь. Я увидел в одной из легковых генерала Пузырева. Главный инженер управления Ляшкевич на минуту остановился и сказал мне: «Весь ваш народ присоединяйте к колонне. Сами с охраной оставайтесь на базе, пока не увидите, что заслоны пехоты с границы начнут отходить. Тогда взрывайте базу и догоняйте нас, мы идем на Клещели, оставлю для вас маяков. В ваше распоряжение оставляю два взвода пульбатчиков, капитан Палий … Инженерного мало осталось», — усмехнулся он, пожимая мне руку.
Один из командиров взвода, оставленных мне, рассказал, что в колонне почти нет никого из самого управления укрепрайона, только генерал Пузырев и с десяток командиров, остальные не успели на машины. Сам он, Константин Суворов, со своим взводом был на полевых занятиях недалеко от Высокого. Пузырев, по дороге от Бреста к Высокому, забирал с собой все части, с которыми встречался. «Мне кажется, что генерал в состоянии паники», — сказал высокий молодой младший лейтенант, командующий взводом только потому, что «комвзвод» потерялся в пути…
Снова пролетело звено самолетов, сделали круг над базой и улетели дальше, не стреляя и не бросая бомб. «Кончили работу… чисто сработали, ничего не оставили, — сказал один из пришедших с колонной лейтенантов. — А где наши? Еще ни одного не видел в воздухе, а много их было на аэродромах… неужели все уничтожены?»
Из леса прибежали запыхавшиеся разведчики, старшина их залпом выпалил: «Идут! идут немцы, товарищ капитан, собственными глазами видели… Через мост бронепоезд прошел, на вагонах белые польские орлы, а поверх их фашистские черные свастики накрашены… Пехота по обе стороны путей гуськом. Много идет их, по дороге и прямо по лесу. Заслон пехотный отходит, сейчас здесь будут».
И, словно в подтверждение его слов, в лесу, по ту сторону дороги, сразу во многих местах показались фигуры быстро идущих красноармейцев. Я дал приказ собраться всем своим «войскам» у ворот базы.
Подошел пожилой старший лейтенант, командир заслона, и на мой вопрос о немцах ответил: «Да что там говорить долго, капитан, тикать нужно и нам, и вам тоже. За нами идут, через полчаса будут здесь. Трудно оценить, сколько их идет, много… Медленно цепями лес прочесывают, боятся неожиданностей. Я ни одного выстрела не сделал, очень уж смешно. Армия с одной стороны, а с другой…» — и он махнул рукой на своих бойцов. Человек 50 мелкорослых узбеков с испуганными лицами жались к кустам у дороги, с надеждой и страхом поглядывая то на своего командира, то в лес. «Ну их к такой-то матери, пусть идут… мы сматываемся подальше, туда, где хоть видимость обороны будет. Пока, товарищ капитан, рекомендую поспешить и вам, если не хотите по-немецки поговорить… Пока». — И, махнув рукой своим солдатам, быстро пошел вдоль забора, в лес. — «Борисов! Зажигайте фейерверк! Отходим. Двумя цепями, гуськом, с интервалом в десять шагов. Пойдем прямо через лес, это даст хорошую экономию времени. За мной», — приказал я.
На базе загремели взрывы, несколько мелких, а потом, покрывая все грохотом, ахнул главный, это взорвался склад амуниции и взрывчатых веществ, остаток, который нельзя было вывезти с колонной.
«Ух! этот и в Бресте услышат! Чего доброго немцы испугаются и домой побегут… — Вот и победа за нами»… — раздались шутки среди солдат.
Уже совсем стемнело, когда мы через лес, напрямик, вышли к местечку Клещели, где нас ожидали маяки-связные, и уже в полной темноте мы присоединились к колонне УР'а. Доложив обо всем, что произошло, Ляшкевичу, я поел и уютно устроился на ночлег на одной из базовских машин, по указанию Лифшица. Там оказались и все мои вещи, наскоро засунутые в чемоданы, тоже стараниями того же Лифшица.
Меня разбудили, когда еще было совсем темно, на востоке чуть-чуть светлело небо. «Генерал Пузырев созывает весь командный состав, приказано всех поднимать, скоро выступаем», — сказал какой-то солдат, нашедший меня.
Генерал-майор Пузырев был маленького роста очень толстенький человечек с круглым бабьим лицом, его назначили командовать укрепрайоном сравнительно недавно. Говорили, что он неплохой начальник и администратор, но страшно гордится своим званием и требует от всех особого почитания его положения. Он сидел на каком-то ящике, сонный, насупленный, и курил папиросу за папиросой. Когда собрались все командиры, наверно, человек до 150-ти, он, не вставая с места, сказал: «Товарищи командиры, до настоящего момента я не имею ни приказов от командования, ни связи… Мы пока сами по себе, и наша задача — оторваться от немцев и как можно скорее войти в контакт с вышестоящими командирами фронта или района. У военинженера 1-го ранга товарища Ляшкевича есть план, который я в основном утвердил. Расскажите, Ляшкевич, ваш план командирам».
Ляшкевич очень коротко и деловито сказал, что хотя у него нет никаких фактических данных о продвижении немецких сил, но логика говорит за то, что есть довольно безопасная дорога для отступления колонны УР'а. «Сейчас мы находимся у юго-западного угла Пинских болот. Весь треугольник Брест — Барановичи — Мозырь — это сплошные болота, немцы сюда не пойдут. Вдоль этих болот, больше чем на сто километров, в северо-восточном направлении тянется Беловежская пуща. В этот лес немцы тоже не рискнут пускать свои войска, и дорог там нет, и очень уж уязвимы они будут там. Я думаю, что немцы в этих районах будут продвигаться на северо-восток в направлении Вильно — Витебск, это слева от нас, и еще на восток — в направлении на Киев, это справа от нас, по другую сторону Пинских болот. Вот на основании этого я предложил, а товарищ генерал одобрил следующий план: через час, в 5.00, колонна выступает тремя отрядами. Первый отряд: два взвода пульбата и 15 автомашин, командует отрядом полковник Сафронов. Второй отряд: все семьи, женщины, дети, штатские и нестроевые с 25-ю автомашинами. Командует вторым отрядом майор Юзенич. Третий отряд, два пульбата, охранная часть базы, 6 автомашин и все конные подводы, командир — капитан Красильников. Между отрядами держать расстояние в полкилометра. Впереди колонны, по сторонам ее и в арьергарде — заслоны и разведка. Командиром колонны является генерал Пузырев, назначивший меня его оперативным заместителем. Командиры отрядов, прошу ко мне, остальные по своим местам. Повторяю, выступаем в 5.00, направление: Беловежа, Тиховоля, Волковыск».
План Ляшкевича был, конечно, очень хороший. Я вернулся к своему отряду. Я оказался в отряде, которым командовал мой «приятель» Красильников, это было крайне неприятно, но не успел он перетащить свои вещи, как снова вызвали к Ляшкевичу. — «Палий, вы и старший лейтенант Борисов по моей рекомендации назначены личными адъютантами генерала, будете все время при нем для связи и передачи оперативных приказов, немедленно явитесь к генералу».
Сумрачно оглядев нас с Борисовым, генерал приказал: «Будете все время около меня, никуда не отлучаться без моего приказа. Садитесь, один около шофера, другой сюда, ко мне, и не разговаривать, курить тоже поменьше.. « Колонна вышла в назначенное время и через полчаса полностью втянулась в лес под защиту вековых деревьев пущи. Генерал находился в каком-то полусонном состоянии. Он сидел в своей эмке рядом с Борисовым и довольно часто глотал какие-то пилюльки Очевидно, способствующие тому, что он время от времени останавливал машину и выходил для отправления малой нужды, причем, делал это абсолютно не стесняясь, на виду у всех.
Первое время Ляшкевич докладывал генералу обо всем, что происходит, и спрашивал его разрешения на то или другое распоряжение, но генерал ни на что не реагировал, и кончилось это тем, что Ляшкевич полностью принял командование на себя, уже не советуясь и не беспокоя генерала. Я и Борисов оказались прямыми помощниками Ляшкевича.
К 12 часам прошли всего лишь 18 километров . Сделали первый привал Генерал Пузырев, узнав о медленном продвижении колонны, остался очень недоволен и приказал реорганизовать всю колонну. Машины разгрузили так, чтобы всех посадить на них, все лишнее было сброшено и уничтожено. Только горючее, продукты питания и санитарного назначения были оставлены. Всех разместили по машинам. Лошадей и подводы оставили у лесника — «Главное — дойти до своих, присоединиться к армии, это наша задача, Ляшкевич, двигаться вперед как можно скорее!» — и генерал снова залез на свое место в эмке.
Когда после привала облегченная колонна снова пошла по узким тесным дорогам, Ляшкевич шепотом сказал мне «52 человека сбежало. Больше из стройбата, но есть и настоящие дезертиры. За ночь, наверно, еще больше уйдет».
Колонна продвигалась все же очень медленно даже и теперь, когда все были размещены по машинам. Дорога — грунтовая, лесная, частично размытая дождями, узкая и извилистая — не давала возможности делать в час больше десяти-двенадцати километров. Под вечер решили остановиться на ночлег недалеко от маленькой лесной деревеньки Новый Двор.
Беловежская пуща — это, по-моему, одно из чудес света! Трудно описать это место, здесь нужно побывать. До революции весь этот лес принадлежал царской семье. Старший лесничий был приятель моего отца еще с университета, и мы иногда приезжали сюда в гости из Ковеля, но это я знал только по рассказам, сам я был тогда слишком маленьким. Польская администрация вплоть до 1939 года очень заботилась о Беловеже, а когда весь район снова оказался в руках СССР, то Беловежскую пущу объявили государственным заповедником. Здесь в специальных огороженных участках леса жили зубры, мы издали видели несколько этих редких, крупных, с могучими рогами и гривами животных.
День прошел совершенно спокойно, как будто и войны не было. Несколько раз доносились далекие, заглушенные лесом звуки взрывов или орудийной стрельбы, иногда были слышны пролетающие самолеты, мы их из лесу видеть не могли, а здесь, под сводами могучих деревьев, была тишина. Колонна медленно ползла по лесным дорогам, надежно укрытая от взглядов летчиков. Пару раз останавливались для организации питания. Хотя официально колонна была «колонной укрепрайона под командованием начальника УР-84 генерал-майора Пузырева», но фактически это была колонна управления строительства, и командовал ею главный инженер Ляшкевич. Ляшкевич был уроженцем этих мест и в юношеские годы свои, до революции, жил в Кобрине. Трусоватый и как бы нерешительный, а может быть слишком осторожный, в качестве главного инженера, он вдруг превратился в волевого и умелого руководителя похода колонны, состоящей из военных, полувоенных, рабочих, женщин, детей и полулишенцев из стройбатов. За сутки он сумел создать дисциплину и порядок и завоевать авторитет и всеобщее доверие. Его распоряжения были точны и лаконичны, и я с удовольствием выполнял их. Ляшкевич безусловно был хорош в своем новом положении.
Все очень устали и только и мечтали об отдыхе и сне. В лесу обнаружили совершенно уникальную вещь под каждой большой елью была как бы большая круглая комната. Нижние ветки ели, толщиной в четверть метра и больше, опускались вниз и скрывались под толстым слоем опавшей хвои, а их концы снова выходили из-под этого покрова и почти вертикально загибались вверх, образуя стену вокруг. Некоторые такие «комнаты» были до тридцати метров в диаметре. Пол был сухой и упруго-мягкий.
Перед сном Ляшкевич собрал всех командиров, имевших какие-либо официальные обязанности в колонне, для обсуждения положения и наметки действий на следующий день. Разведка, которую посылали почти до северного края пущи, вернулась, не установивши контакта с командованием. Командир разведки доложил, что встретил две небольшие воинские группы, которые пытаются пробраться к Гомелю, но командиры обеих групп отказались присоединиться к колонне УР'а, заявив, что им легче надеяться на успех, оставаясь небольшими отрядами. В колонне не было оборудования для двусторонней радиосвязи. Было несколько обыкновенных радиоприемников, но прием центральных радиостанций Москвы, Киева и Минска был очень затруднен тем, что не было хороших антенн. Наскоро сделали антенну и подняли ее на одну из громадных елей. Прием значительно улучшился, но не принес ничего реального. Пропагандная истерика, призывы к спокойствию, организованности и бдительности перемешивались с угрозами наступающим «наглым зарвавшимся фашистам» — с обещаниями их уничтожить и через месяц праздновать победу в Берлине — и паникерам, провокаторам и саботажникам внутри страны — с обещанием скорого возмездия «по законам военного времени».
Даже сам генерал Пузырев, послушав передачу минут с десяток, махнул рукой и сказал: «Пока надо самим действовать, там, видно, еще и сами они не организовались».
В результате совещания было решено утром выйти к Волковыску, послав несколько разведочных отрядов, а потом, по получении от них информации, выбрать направление дальнейшего продвижения колонны.
Окружив весь лагерь цепью охраны, разошлись по своим «комнатам» под елями.
Утром у меня произошла стычка с Красильниковым. Он доложил Ляшкевичу, что из его отряда ночью сбежало 29 человек, и что самое скверное — все они были строевыми пульбатовцами. Красильников настаивал послать за ними людей на розыск, поймать и привести обратно, а потом судить как дезертиров. Я усомнился в целесообразности такого мероприятия. Оказалось, что вчера тоже несколько человек сбежало из того же красильниковского отряда. — «У меня в отряде я создал боевую группу из комсомольцев и партийцев, надежный народ, они найдут этих дезертиров, а мы примерно накажем их.» — настаивал Красильников. «Может, создание „особой боевой“ группы и послужило причиной того, что у вас, капитан Красильников, вот уже два дня подряд люди убегают в лес», — заметил я.
Пошли доложить генералу. Пузырев выслушал Красильникова, ковыряя зубочисткой в зубах, грубо обрушился на него: «А ты куда смотрел? Проспал? Твои люди, твоя и ответственность. Еще раз будет такое дело, сниму с командования отрядом. Понял? А искать их здесь, в лесу, все равно что иголку в стоге сена. Марш по своим местам, товарищи командиры. Выступаем в 7.00»
В 7.00 колонна выступила и поползла по намеченному направлению и к десяти вышла на дорогу Волковыск — Береза — Картузка. Еще через час оказались на краю леса. Остановились у местечка Изабелино, тщательно укрывши все машины под деревьями. Людям был дан строжайший приказ тоже держаться в лесу и не выходить на открытые места. Послали три разведки. Местное население не имело никаких сведений о немцах. Мужчин было почти не видно, только старики, женщины и детвора. Занимались своими обычными делами по хозяйству. Местного начальства из сельсовета тоже нельзя было найти. Одни говорили, что уехали в Волковыск, другие предполагали, что все начальство эвакуировалось. Один старичок, хитро улыбнувшись, сказал: «Поховались, десь у лиси сидзять… поки пылюка спаде»…
За весь день только два раза видели немецкие самолеты, пролетали они далеко за Волковыском. Все три разведки вернулись почти одновременно, из их докладов выяснилось, что дорога на Слоним и Барановичи пока относительно безопасна. Немцы иногда бомбят и обстреливают отступающие части, но не особенно интенсивно, и если не идти по главным дорогам, где большое скопление отступающих, то можно проскочить. Нужно было только как-то перебраться через речку Зельвянка. Это было самое опасное место, т. к. туда, к двум мостам у местечка Зельва, стекались потоки и отступающих воинских соединений, и массы неорганизованных беженцев.
Было решено попробовать перейти через реку ночью, днем там часто налетала немецкая авиация, но мосты еще были целы. Один лейтенант из разведочного отряда установил контакт с представителями командования района и передал генералу Пузыреву приказ продвигаться на Столбцы и там явиться в штаб 21-й армии для получения дальнейших указаний.
Выступили, когда начало темнеть. Пузырев явно нервничал, кончилось надежное укрытие леса, вся колонна пошла по открытым дорогам.
Последующие трое суток превратились в сплошной кошмар. От Волковыска до Гомеля, 450 километров , двигались в основном по ночам, рывками, бросаясь из стороны в сторону, в панике, не зная, где немцы, а где советские части, ощупывая разведкой дорогу впереди и прячась от немецкой авиации. Началось это почти тотчас после выступления колонны из Изабелина.
Когда колонна УР'а подошла к окраине Волковыска, начался налет. Сперва были сброшены осветительные ракеты, которые повисли над городком на парашютах, освещая все как днем. Свет был настолько сильным, что можно было бы без труда читать. Дорога была в поле, и скрыться колонне было негде, началась паника. Пузырев приказал всем машинам повернуть прямо на распаханные поля и по возможности разъехаться подальше одна от другой, а сам, в ватной куртке, надетой поверх шинели, и в шлеме, отбежал от дороги и лег у кустов.
Самолеты сбрасывали бомбы и еще что-то, что медленно, как блестящие в свете ракет хлопья, оседало на землю. В городе сразу начались пожары. Сразу во многих местах. Самих самолетов видно не было, так как они были выше осветительных ракет. Город был немного ниже дороги, и вся картина гибели его была хорошо видна. Защиты не было никакой. Ни одного выстрела с земли, ни одного самолета обороны. Немцы покружились над горевшим Волковыском минут десять и улетели… Город пылал, как костер. Потребовалось много времени, пока снова удалось собрать на дорогу машины. Несколько грузовиков пришлось бросить на полях, так как они безнадежно застряли в песке и грязи. Людей перегрузили, слили бензин и поснимали запасные колеса. К Зельве подошли под утро.
Через реку в Зельве остался только один мост — железнодорожный. Другой, деревянный, был уничтожен немецким налетом накануне вечером. Оставшийся мост, на одну железнодорожную колею, был без покрытия, только шпалы и рельсы, да узкая пешеходная дорожка в две доски, между рельсами. Даже перил на мосту не было. В самом местечке, в окружающих садах и рощах, повсюду, где можно было как-то укрыться от взоров немецких летчиков, все было забито беженцами и отступающими разрозненными частями. Многие старались переправиться через реку вброд или на плотах и лодках. Но это было доступно только мелким группам без транспорта и без грузов. Весь берег был сильно заболочен, а в сухих местах покрыт толстым слоем мягкого песка.
Все-таки некоторая организация переправы была налажена. У выхода на мост была сильная охрана под командой какого-то полковника, смелого и решительного человека, установившего строгий контроль и очередность в пропуске на мост желающих перебраться на другую сторону.
Ляшкевич, полковник Сафронов и я договорились с командиром охраны моста об очереди. Полковник, моложавый, высокий и удивительно красивый человек, сказал: «Мост немцы уничтожать не намерены, для себя его сохраняют, это ясно. Если бы хотели разрушить мост, могли бы это сделать при первом же налете. У них другая тактика, каждые 15-20 минут, во всяком случае по вчерашнему опыту, налетает пара мессершмитов и обстреливает из пулеметов. Там, под мостом, и дальше, по ту сторону, много уже и машин покалеченных, и людей побитых. По этому мосту переправиться можно, даже ЯЗ'ы и ГАЗ'ы[1] проходят по шпалам, но нужно в ритм их налетов попасть. Днем мало желающих. Если хотите рисковать, могу пропустить вашу колонну начиная с десяти утра. Опять-таки, оставаться до следующей ночи — тоже риск. Немцы могут подойти сюда. Я не имею сведений, как быстро и в каком направлении они продвигаются. Решите сами, и скажите мне не позже 7. 00». — «Если будет так, как вчера, сколько машин может проскочить за эти 15 минут без риска?» — спросил Ляшкевич. — «Выпускаю по три сразу, если машины в порядке и шоферы на ять, можно пропустить три тройки. Но смотрите сами, чтобы машины не стали и шоферы были бы первый сорт. Это на вашу ответственность!»
Вернулись к Пузыреву, собрали весь командный состав и шоферов, и после обсуждения было решено переправляться днем. Женщин, детей и несколько очень пожилых мужчин отправили на двух машинах вверх по течению, там было узкое место и маленький паром. Эта группа, со взводом красноармейцев, должна была переправиться там, а пустые машины вернуться назад к мосту. Проверили все машины, отобрали самых лучших водителей и выстроили всю колонну в тени под деревьями, недалеко от моста. Все было готово к переправе по первому сигналу.
Совсем рассвело, последние машины, пропущенные на мост, скрылись в лесу на противоположной стороне. Все замерло в ожидании первого налета. Но было тихо и спокойно. На улочках в пыли копошились куры, лениво бродили поросята, пролетали стайками воробьи. Женщины возились по хозяйству, и детвора, играя, шныряла между машинами. Даже странно было смотреть на сотни людей, напряженно ожидающих появления в воздухе немецких летчиков. — «Нельзя время терять. Черт их знает… Может, их и не будет сегодня, — командир переправы нервничал. — Эй вы, первая тройка, рискнете?» — «Попробуем… может, проскочим, давайте сигнал, товарищ полковник», — и шоферы первой на очереди тройки сели в кабинки и завели моторы.
Полковник вышел к помосту, специально сделанному, чтобы облегчить выход машин на полотно. Постоял пару минут прислушиваясь и поглядывая в небо… — «Давай! Жми на полный ход! — и он махнул зеленым железнодорожным флажком. Два полуторатонных ГАЗ'а и один трехтонный ЗИС стремительно понеслись по мосту, подпрыгивая по шпалам настила. Полковник подождал, пока они не оказались на другой стороне моста и стали удаляться по насыпи через луга, к лесу. — „Следующая тройка… Газуй! Давай, давай, не мешкай“…
Вторая тройка тоже прошла благополучно, за ней еще одна. Когда четвертая тройка машин уже завела моторы и начала выходить к помосту, полковник вдруг замахал красным флажком: — «Назад! Воздух!»
После семи часов утра снова пролетели над базой три немецких самолета, один отделился от стайки и, описав в воздухе широкую дугу, пронесся над базой, сбросив три бомбы и обстреляв базу из пулеметов. Две бомбы упали на пустое место, а третья опрокинула водонапорную башенку.
К восьми часам нагрузили все наличные машины, отвели их в лес и замаскировали, собрали почти весь персонал с женами и детьми. Вся база была оцеплена, кроме того, я выслал в лес и по дорогам в направлении к границе несколько патрулей.
Было тихо и спокойно, ясное солнечное утро, почти безветренная погода. Скромными кострами догорали постройки базы. Было ясно, что опасности новых налетов уже нет, изредка, издали были видны немецкие самолеты, пролетавшие мимо. Со стороны Бреста иногда были слышны не то взрывы, не то орудийные выстрелы.
Я сидел у ворот базы и все смотрел на лесную дорогу в сторону Высокого, не зная, что я увижу — колонну УР'а или…немецких солдат. Несколько красноармейцев под командой старшины-сверхсрочника Шуляка, охраняющие ворота, видно, тоже думали об этих возможностях. На дороге вдруг появилась группа красноармейцев, а впереди них почти бежал Красильников. Я встал и пошел навстречу. Красильников остановился и закричал «Военинженер Палий, ко мне! Бегом!»
Я остановился, тогда Красильников истерически стал просто вопить: «Ко мне, бегом, я вам приказываю, инженер Палий! Бегом!". Вид у него был больше чем странный: гимнастерка выбилась из-под пояса, фуражка сбилась набок, ворот расстегнут. „Вы что, Красильников? Выпили с утра для храбрости?'' — негромко спросил я. В ответ Красильников снова закричал, срываясь на фальцет «Без разговоров! Выполнять приказ! Бегом!“ — и вдруг вынул из кобуры наган.
Я на мгновение растерялся, вспомнив, как недавно на командирском собрании в управлении Красильников делал доклад о изменениях в дисциплинарном уставе и особенно смаковал пункты о праве командира во время военных действий требовать безусловного и немедленного подчинения приказу, вплоть до применения физической силы (легализация мордобоя) и оружия (легализация убийства). «Этот идиот и впрямь может пулю пустить», — подумал я и, повернувшись к воротам, крикнул «Старшина, ко мне!».
Увидав подбегающих ко мне солдат, Красильников, очевидно, пришел в себя. Что с ним было, что вызвало такое экстравагантное его поведение, я так и не понял. Он вложил свой наган в кобуру и сказал уже довольно спокойно. «Я начальник авангарда колонны укрепрайона, моя машина отказала… забираю вашу… Колонна будет здесь через полчаса. Снабдите машину резервом горючего. Выполняйте приказ, товарищ Палий». Я посмотрел на него: «Приказ будет выполнен, товарищ начальник авангарда, но о вашем истерическом поведении я доложу начальству! А вам советую привести себя в порядок и выпить холодной воды'» — я повернулся и пошел обратно к воротам базы.
Красильникову дали полуторатонный газик, и он уехал со своим «авангардом» в кузове грузовичка.
Было уже полдесятого, когда на дороге показалась колонна УР'а. Машины шли медленно, с большими интервалами, много людей шло пешком. Колонна проползла мимо базы не останавливаясь. Я увидел в одной из легковых генерала Пузырева. Главный инженер управления Ляшкевич на минуту остановился и сказал мне: «Весь ваш народ присоединяйте к колонне. Сами с охраной оставайтесь на базе, пока не увидите, что заслоны пехоты с границы начнут отходить. Тогда взрывайте базу и догоняйте нас, мы идем на Клещели, оставлю для вас маяков. В ваше распоряжение оставляю два взвода пульбатчиков, капитан Палий … Инженерного мало осталось», — усмехнулся он, пожимая мне руку.
Один из командиров взвода, оставленных мне, рассказал, что в колонне почти нет никого из самого управления укрепрайона, только генерал Пузырев и с десяток командиров, остальные не успели на машины. Сам он, Константин Суворов, со своим взводом был на полевых занятиях недалеко от Высокого. Пузырев, по дороге от Бреста к Высокому, забирал с собой все части, с которыми встречался. «Мне кажется, что генерал в состоянии паники», — сказал высокий молодой младший лейтенант, командующий взводом только потому, что «комвзвод» потерялся в пути…
Снова пролетело звено самолетов, сделали круг над базой и улетели дальше, не стреляя и не бросая бомб. «Кончили работу… чисто сработали, ничего не оставили, — сказал один из пришедших с колонной лейтенантов. — А где наши? Еще ни одного не видел в воздухе, а много их было на аэродромах… неужели все уничтожены?»
Из леса прибежали запыхавшиеся разведчики, старшина их залпом выпалил: «Идут! идут немцы, товарищ капитан, собственными глазами видели… Через мост бронепоезд прошел, на вагонах белые польские орлы, а поверх их фашистские черные свастики накрашены… Пехота по обе стороны путей гуськом. Много идет их, по дороге и прямо по лесу. Заслон пехотный отходит, сейчас здесь будут».
И, словно в подтверждение его слов, в лесу, по ту сторону дороги, сразу во многих местах показались фигуры быстро идущих красноармейцев. Я дал приказ собраться всем своим «войскам» у ворот базы.
Подошел пожилой старший лейтенант, командир заслона, и на мой вопрос о немцах ответил: «Да что там говорить долго, капитан, тикать нужно и нам, и вам тоже. За нами идут, через полчаса будут здесь. Трудно оценить, сколько их идет, много… Медленно цепями лес прочесывают, боятся неожиданностей. Я ни одного выстрела не сделал, очень уж смешно. Армия с одной стороны, а с другой…» — и он махнул рукой на своих бойцов. Человек 50 мелкорослых узбеков с испуганными лицами жались к кустам у дороги, с надеждой и страхом поглядывая то на своего командира, то в лес. «Ну их к такой-то матери, пусть идут… мы сматываемся подальше, туда, где хоть видимость обороны будет. Пока, товарищ капитан, рекомендую поспешить и вам, если не хотите по-немецки поговорить… Пока». — И, махнув рукой своим солдатам, быстро пошел вдоль забора, в лес. — «Борисов! Зажигайте фейерверк! Отходим. Двумя цепями, гуськом, с интервалом в десять шагов. Пойдем прямо через лес, это даст хорошую экономию времени. За мной», — приказал я.
На базе загремели взрывы, несколько мелких, а потом, покрывая все грохотом, ахнул главный, это взорвался склад амуниции и взрывчатых веществ, остаток, который нельзя было вывезти с колонной.
«Ух! этот и в Бресте услышат! Чего доброго немцы испугаются и домой побегут… — Вот и победа за нами»… — раздались шутки среди солдат.
Уже совсем стемнело, когда мы через лес, напрямик, вышли к местечку Клещели, где нас ожидали маяки-связные, и уже в полной темноте мы присоединились к колонне УР'а. Доложив обо всем, что произошло, Ляшкевичу, я поел и уютно устроился на ночлег на одной из базовских машин, по указанию Лифшица. Там оказались и все мои вещи, наскоро засунутые в чемоданы, тоже стараниями того же Лифшица.
Меня разбудили, когда еще было совсем темно, на востоке чуть-чуть светлело небо. «Генерал Пузырев созывает весь командный состав, приказано всех поднимать, скоро выступаем», — сказал какой-то солдат, нашедший меня.
Генерал-майор Пузырев был маленького роста очень толстенький человечек с круглым бабьим лицом, его назначили командовать укрепрайоном сравнительно недавно. Говорили, что он неплохой начальник и администратор, но страшно гордится своим званием и требует от всех особого почитания его положения. Он сидел на каком-то ящике, сонный, насупленный, и курил папиросу за папиросой. Когда собрались все командиры, наверно, человек до 150-ти, он, не вставая с места, сказал: «Товарищи командиры, до настоящего момента я не имею ни приказов от командования, ни связи… Мы пока сами по себе, и наша задача — оторваться от немцев и как можно скорее войти в контакт с вышестоящими командирами фронта или района. У военинженера 1-го ранга товарища Ляшкевича есть план, который я в основном утвердил. Расскажите, Ляшкевич, ваш план командирам».
Ляшкевич очень коротко и деловито сказал, что хотя у него нет никаких фактических данных о продвижении немецких сил, но логика говорит за то, что есть довольно безопасная дорога для отступления колонны УР'а. «Сейчас мы находимся у юго-западного угла Пинских болот. Весь треугольник Брест — Барановичи — Мозырь — это сплошные болота, немцы сюда не пойдут. Вдоль этих болот, больше чем на сто километров, в северо-восточном направлении тянется Беловежская пуща. В этот лес немцы тоже не рискнут пускать свои войска, и дорог там нет, и очень уж уязвимы они будут там. Я думаю, что немцы в этих районах будут продвигаться на северо-восток в направлении Вильно — Витебск, это слева от нас, и еще на восток — в направлении на Киев, это справа от нас, по другую сторону Пинских болот. Вот на основании этого я предложил, а товарищ генерал одобрил следующий план: через час, в 5.00, колонна выступает тремя отрядами. Первый отряд: два взвода пульбата и 15 автомашин, командует отрядом полковник Сафронов. Второй отряд: все семьи, женщины, дети, штатские и нестроевые с 25-ю автомашинами. Командует вторым отрядом майор Юзенич. Третий отряд, два пульбата, охранная часть базы, 6 автомашин и все конные подводы, командир — капитан Красильников. Между отрядами держать расстояние в полкилометра. Впереди колонны, по сторонам ее и в арьергарде — заслоны и разведка. Командиром колонны является генерал Пузырев, назначивший меня его оперативным заместителем. Командиры отрядов, прошу ко мне, остальные по своим местам. Повторяю, выступаем в 5.00, направление: Беловежа, Тиховоля, Волковыск».
План Ляшкевича был, конечно, очень хороший. Я вернулся к своему отряду. Я оказался в отряде, которым командовал мой «приятель» Красильников, это было крайне неприятно, но не успел он перетащить свои вещи, как снова вызвали к Ляшкевичу. — «Палий, вы и старший лейтенант Борисов по моей рекомендации назначены личными адъютантами генерала, будете все время при нем для связи и передачи оперативных приказов, немедленно явитесь к генералу».
Сумрачно оглядев нас с Борисовым, генерал приказал: «Будете все время около меня, никуда не отлучаться без моего приказа. Садитесь, один около шофера, другой сюда, ко мне, и не разговаривать, курить тоже поменьше.. « Колонна вышла в назначенное время и через полчаса полностью втянулась в лес под защиту вековых деревьев пущи. Генерал находился в каком-то полусонном состоянии. Он сидел в своей эмке рядом с Борисовым и довольно часто глотал какие-то пилюльки Очевидно, способствующие тому, что он время от времени останавливал машину и выходил для отправления малой нужды, причем, делал это абсолютно не стесняясь, на виду у всех.
Первое время Ляшкевич докладывал генералу обо всем, что происходит, и спрашивал его разрешения на то или другое распоряжение, но генерал ни на что не реагировал, и кончилось это тем, что Ляшкевич полностью принял командование на себя, уже не советуясь и не беспокоя генерала. Я и Борисов оказались прямыми помощниками Ляшкевича.
К 12 часам прошли всего лишь 18 километров . Сделали первый привал Генерал Пузырев, узнав о медленном продвижении колонны, остался очень недоволен и приказал реорганизовать всю колонну. Машины разгрузили так, чтобы всех посадить на них, все лишнее было сброшено и уничтожено. Только горючее, продукты питания и санитарного назначения были оставлены. Всех разместили по машинам. Лошадей и подводы оставили у лесника — «Главное — дойти до своих, присоединиться к армии, это наша задача, Ляшкевич, двигаться вперед как можно скорее!» — и генерал снова залез на свое место в эмке.
Когда после привала облегченная колонна снова пошла по узким тесным дорогам, Ляшкевич шепотом сказал мне «52 человека сбежало. Больше из стройбата, но есть и настоящие дезертиры. За ночь, наверно, еще больше уйдет».
Колонна продвигалась все же очень медленно даже и теперь, когда все были размещены по машинам. Дорога — грунтовая, лесная, частично размытая дождями, узкая и извилистая — не давала возможности делать в час больше десяти-двенадцати километров. Под вечер решили остановиться на ночлег недалеко от маленькой лесной деревеньки Новый Двор.
Беловежская пуща — это, по-моему, одно из чудес света! Трудно описать это место, здесь нужно побывать. До революции весь этот лес принадлежал царской семье. Старший лесничий был приятель моего отца еще с университета, и мы иногда приезжали сюда в гости из Ковеля, но это я знал только по рассказам, сам я был тогда слишком маленьким. Польская администрация вплоть до 1939 года очень заботилась о Беловеже, а когда весь район снова оказался в руках СССР, то Беловежскую пущу объявили государственным заповедником. Здесь в специальных огороженных участках леса жили зубры, мы издали видели несколько этих редких, крупных, с могучими рогами и гривами животных.
День прошел совершенно спокойно, как будто и войны не было. Несколько раз доносились далекие, заглушенные лесом звуки взрывов или орудийной стрельбы, иногда были слышны пролетающие самолеты, мы их из лесу видеть не могли, а здесь, под сводами могучих деревьев, была тишина. Колонна медленно ползла по лесным дорогам, надежно укрытая от взглядов летчиков. Пару раз останавливались для организации питания. Хотя официально колонна была «колонной укрепрайона под командованием начальника УР-84 генерал-майора Пузырева», но фактически это была колонна управления строительства, и командовал ею главный инженер Ляшкевич. Ляшкевич был уроженцем этих мест и в юношеские годы свои, до революции, жил в Кобрине. Трусоватый и как бы нерешительный, а может быть слишком осторожный, в качестве главного инженера, он вдруг превратился в волевого и умелого руководителя похода колонны, состоящей из военных, полувоенных, рабочих, женщин, детей и полулишенцев из стройбатов. За сутки он сумел создать дисциплину и порядок и завоевать авторитет и всеобщее доверие. Его распоряжения были точны и лаконичны, и я с удовольствием выполнял их. Ляшкевич безусловно был хорош в своем новом положении.
Все очень устали и только и мечтали об отдыхе и сне. В лесу обнаружили совершенно уникальную вещь под каждой большой елью была как бы большая круглая комната. Нижние ветки ели, толщиной в четверть метра и больше, опускались вниз и скрывались под толстым слоем опавшей хвои, а их концы снова выходили из-под этого покрова и почти вертикально загибались вверх, образуя стену вокруг. Некоторые такие «комнаты» были до тридцати метров в диаметре. Пол был сухой и упруго-мягкий.
Перед сном Ляшкевич собрал всех командиров, имевших какие-либо официальные обязанности в колонне, для обсуждения положения и наметки действий на следующий день. Разведка, которую посылали почти до северного края пущи, вернулась, не установивши контакта с командованием. Командир разведки доложил, что встретил две небольшие воинские группы, которые пытаются пробраться к Гомелю, но командиры обеих групп отказались присоединиться к колонне УР'а, заявив, что им легче надеяться на успех, оставаясь небольшими отрядами. В колонне не было оборудования для двусторонней радиосвязи. Было несколько обыкновенных радиоприемников, но прием центральных радиостанций Москвы, Киева и Минска был очень затруднен тем, что не было хороших антенн. Наскоро сделали антенну и подняли ее на одну из громадных елей. Прием значительно улучшился, но не принес ничего реального. Пропагандная истерика, призывы к спокойствию, организованности и бдительности перемешивались с угрозами наступающим «наглым зарвавшимся фашистам» — с обещаниями их уничтожить и через месяц праздновать победу в Берлине — и паникерам, провокаторам и саботажникам внутри страны — с обещанием скорого возмездия «по законам военного времени».
Даже сам генерал Пузырев, послушав передачу минут с десяток, махнул рукой и сказал: «Пока надо самим действовать, там, видно, еще и сами они не организовались».
В результате совещания было решено утром выйти к Волковыску, послав несколько разведочных отрядов, а потом, по получении от них информации, выбрать направление дальнейшего продвижения колонны.
Окружив весь лагерь цепью охраны, разошлись по своим «комнатам» под елями.
Утром у меня произошла стычка с Красильниковым. Он доложил Ляшкевичу, что из его отряда ночью сбежало 29 человек, и что самое скверное — все они были строевыми пульбатовцами. Красильников настаивал послать за ними людей на розыск, поймать и привести обратно, а потом судить как дезертиров. Я усомнился в целесообразности такого мероприятия. Оказалось, что вчера тоже несколько человек сбежало из того же красильниковского отряда. — «У меня в отряде я создал боевую группу из комсомольцев и партийцев, надежный народ, они найдут этих дезертиров, а мы примерно накажем их.» — настаивал Красильников. «Может, создание „особой боевой“ группы и послужило причиной того, что у вас, капитан Красильников, вот уже два дня подряд люди убегают в лес», — заметил я.
Пошли доложить генералу. Пузырев выслушал Красильникова, ковыряя зубочисткой в зубах, грубо обрушился на него: «А ты куда смотрел? Проспал? Твои люди, твоя и ответственность. Еще раз будет такое дело, сниму с командования отрядом. Понял? А искать их здесь, в лесу, все равно что иголку в стоге сена. Марш по своим местам, товарищи командиры. Выступаем в 7.00»
В 7.00 колонна выступила и поползла по намеченному направлению и к десяти вышла на дорогу Волковыск — Береза — Картузка. Еще через час оказались на краю леса. Остановились у местечка Изабелино, тщательно укрывши все машины под деревьями. Людям был дан строжайший приказ тоже держаться в лесу и не выходить на открытые места. Послали три разведки. Местное население не имело никаких сведений о немцах. Мужчин было почти не видно, только старики, женщины и детвора. Занимались своими обычными делами по хозяйству. Местного начальства из сельсовета тоже нельзя было найти. Одни говорили, что уехали в Волковыск, другие предполагали, что все начальство эвакуировалось. Один старичок, хитро улыбнувшись, сказал: «Поховались, десь у лиси сидзять… поки пылюка спаде»…
За весь день только два раза видели немецкие самолеты, пролетали они далеко за Волковыском. Все три разведки вернулись почти одновременно, из их докладов выяснилось, что дорога на Слоним и Барановичи пока относительно безопасна. Немцы иногда бомбят и обстреливают отступающие части, но не особенно интенсивно, и если не идти по главным дорогам, где большое скопление отступающих, то можно проскочить. Нужно было только как-то перебраться через речку Зельвянка. Это было самое опасное место, т. к. туда, к двум мостам у местечка Зельва, стекались потоки и отступающих воинских соединений, и массы неорганизованных беженцев.
Было решено попробовать перейти через реку ночью, днем там часто налетала немецкая авиация, но мосты еще были целы. Один лейтенант из разведочного отряда установил контакт с представителями командования района и передал генералу Пузыреву приказ продвигаться на Столбцы и там явиться в штаб 21-й армии для получения дальнейших указаний.
Выступили, когда начало темнеть. Пузырев явно нервничал, кончилось надежное укрытие леса, вся колонна пошла по открытым дорогам.
Последующие трое суток превратились в сплошной кошмар. От Волковыска до Гомеля, 450 километров , двигались в основном по ночам, рывками, бросаясь из стороны в сторону, в панике, не зная, где немцы, а где советские части, ощупывая разведкой дорогу впереди и прячась от немецкой авиации. Началось это почти тотчас после выступления колонны из Изабелина.
Когда колонна УР'а подошла к окраине Волковыска, начался налет. Сперва были сброшены осветительные ракеты, которые повисли над городком на парашютах, освещая все как днем. Свет был настолько сильным, что можно было бы без труда читать. Дорога была в поле, и скрыться колонне было негде, началась паника. Пузырев приказал всем машинам повернуть прямо на распаханные поля и по возможности разъехаться подальше одна от другой, а сам, в ватной куртке, надетой поверх шинели, и в шлеме, отбежал от дороги и лег у кустов.
Самолеты сбрасывали бомбы и еще что-то, что медленно, как блестящие в свете ракет хлопья, оседало на землю. В городе сразу начались пожары. Сразу во многих местах. Самих самолетов видно не было, так как они были выше осветительных ракет. Город был немного ниже дороги, и вся картина гибели его была хорошо видна. Защиты не было никакой. Ни одного выстрела с земли, ни одного самолета обороны. Немцы покружились над горевшим Волковыском минут десять и улетели… Город пылал, как костер. Потребовалось много времени, пока снова удалось собрать на дорогу машины. Несколько грузовиков пришлось бросить на полях, так как они безнадежно застряли в песке и грязи. Людей перегрузили, слили бензин и поснимали запасные колеса. К Зельве подошли под утро.
Через реку в Зельве остался только один мост — железнодорожный. Другой, деревянный, был уничтожен немецким налетом накануне вечером. Оставшийся мост, на одну железнодорожную колею, был без покрытия, только шпалы и рельсы, да узкая пешеходная дорожка в две доски, между рельсами. Даже перил на мосту не было. В самом местечке, в окружающих садах и рощах, повсюду, где можно было как-то укрыться от взоров немецких летчиков, все было забито беженцами и отступающими разрозненными частями. Многие старались переправиться через реку вброд или на плотах и лодках. Но это было доступно только мелким группам без транспорта и без грузов. Весь берег был сильно заболочен, а в сухих местах покрыт толстым слоем мягкого песка.
Все-таки некоторая организация переправы была налажена. У выхода на мост была сильная охрана под командой какого-то полковника, смелого и решительного человека, установившего строгий контроль и очередность в пропуске на мост желающих перебраться на другую сторону.
Ляшкевич, полковник Сафронов и я договорились с командиром охраны моста об очереди. Полковник, моложавый, высокий и удивительно красивый человек, сказал: «Мост немцы уничтожать не намерены, для себя его сохраняют, это ясно. Если бы хотели разрушить мост, могли бы это сделать при первом же налете. У них другая тактика, каждые 15-20 минут, во всяком случае по вчерашнему опыту, налетает пара мессершмитов и обстреливает из пулеметов. Там, под мостом, и дальше, по ту сторону, много уже и машин покалеченных, и людей побитых. По этому мосту переправиться можно, даже ЯЗ'ы и ГАЗ'ы[1] проходят по шпалам, но нужно в ритм их налетов попасть. Днем мало желающих. Если хотите рисковать, могу пропустить вашу колонну начиная с десяти утра. Опять-таки, оставаться до следующей ночи — тоже риск. Немцы могут подойти сюда. Я не имею сведений, как быстро и в каком направлении они продвигаются. Решите сами, и скажите мне не позже 7. 00». — «Если будет так, как вчера, сколько машин может проскочить за эти 15 минут без риска?» — спросил Ляшкевич. — «Выпускаю по три сразу, если машины в порядке и шоферы на ять, можно пропустить три тройки. Но смотрите сами, чтобы машины не стали и шоферы были бы первый сорт. Это на вашу ответственность!»
Вернулись к Пузыреву, собрали весь командный состав и шоферов, и после обсуждения было решено переправляться днем. Женщин, детей и несколько очень пожилых мужчин отправили на двух машинах вверх по течению, там было узкое место и маленький паром. Эта группа, со взводом красноармейцев, должна была переправиться там, а пустые машины вернуться назад к мосту. Проверили все машины, отобрали самых лучших водителей и выстроили всю колонну в тени под деревьями, недалеко от моста. Все было готово к переправе по первому сигналу.
Совсем рассвело, последние машины, пропущенные на мост, скрылись в лесу на противоположной стороне. Все замерло в ожидании первого налета. Но было тихо и спокойно. На улочках в пыли копошились куры, лениво бродили поросята, пролетали стайками воробьи. Женщины возились по хозяйству, и детвора, играя, шныряла между машинами. Даже странно было смотреть на сотни людей, напряженно ожидающих появления в воздухе немецких летчиков. — «Нельзя время терять. Черт их знает… Может, их и не будет сегодня, — командир переправы нервничал. — Эй вы, первая тройка, рискнете?» — «Попробуем… может, проскочим, давайте сигнал, товарищ полковник», — и шоферы первой на очереди тройки сели в кабинки и завели моторы.
Полковник вышел к помосту, специально сделанному, чтобы облегчить выход машин на полотно. Постоял пару минут прислушиваясь и поглядывая в небо… — «Давай! Жми на полный ход! — и он махнул зеленым железнодорожным флажком. Два полуторатонных ГАЗ'а и один трехтонный ЗИС стремительно понеслись по мосту, подпрыгивая по шпалам настила. Полковник подождал, пока они не оказались на другой стороне моста и стали удаляться по насыпи через луга, к лесу. — „Следующая тройка… Газуй! Давай, давай, не мешкай“…
Вторая тройка тоже прошла благополучно, за ней еще одна. Когда четвертая тройка машин уже завела моторы и начала выходить к помосту, полковник вдруг замахал красным флажком: — «Назад! Воздух!»