Пантюшенко Тихон. Главный врач

   - Пожалуйста, не смотрите на меня.
   Женщина остается женщиной. Алеся тронуло это ее невольное движение.
   - Я вот... цветы вам, - не очень складно сказал Алесь. - В саду сорвал.
   - Забыли поставить табличку: "Рвать цветы воспрещается", - с деланной озабоченностью сказала Наталья.
   Алесь немного смутился, но уж совсем вогнал его в краску вопрос:
   - Вы уверены, что хотели подарить цветы именно мне, а не кому-нибудь другому?
   - А кому же еще?
   - Ну, скажем, той девушке, что приезжала к вам.
   Вот тебе и на. Откуда Наталья Николаевна узнала о приезде Нонны? Хотя чему тут удивляться. Видели-то многие. Та же Марина. Да какая разница откуда узнала? Важно, что вопрос из тех, на которые надо отвечать всерьез, как на духу.
   - Нет у меня никакой девушки. Можно сказать, что и не было.
   Вопрос Натальи прозвучал как неловкое, с оттенком ревности признание. Что ж, ответ, пожалуй, был в том же духе.
   Как нарочно, чтобы не дать событиям развернуться, появился капитан Червяков.
   - Утром не смог, так хоть теперь решил тебя, тезка, навестить, поздоровавшись, сказал он Алесю. - Ищу-ищу, а ты вот где.
   - Так-таки из-за меня и прикатил? - смеясь, спросил Алесь.
   - А из-за кого же еще?
   - Из-за кого... В кабинет главврача ты зачем пожаловал?
   - Спросить у Натальи Николаевны разрешения зайти в твою палату.
   - Ладно, пинкертон. Спрашивай, а я поковылял к себе.
   По дороге Алесь пытался осторожно наступать на больную ногу. Появлялась колющая, но терпимая боль. Нечаянно перенес на нее груз всего тела и чуть было не упал. От боли на лбу выступили капельки холодного пота. Глазами поискал ближайшую скамейку. Подошел, сел, прислонив костыли к спинке. Мысленно перебирал в памяти все, что связывало его с Поречской больницей. Наталья Николаевна, делая обход, всегда брала стул, придвигала его к койке Алеся, считала пульс, выслушивала легкие. А то положит, бывало, руку ему на лоб, отведет назад чуб, большим пальцем приподнимет верхнее веко и скажет: "Посмотрите, пожалуйста, вниз. Теперь вверх. Так, хорошо". "Хорошо", - в тон ей ответит Алесь. Наталья улыбнется, вставая, обопрется рукой о его плечо и скажет: "Выздоравливайте поскорее".
   Ну вот, теперь, отдохнув немного, можно идти дальше. Червяков пришел, едва он успел лечь.
   - Докладываю тезка: разрешение получено, - сказал, устраиваясь на стуле рядом с койкой.
   Несмотря на разницу в званиях и возрасте, Алесь с Александром Александровичем Червяковым дружили. Понимали друг друга с полуслова, хоть Червяков имел обыкновение выражаться иносказательно, намеками. На этот раз он изменил своей манере:
   - Прости, дружище, что ни разу тебя не навестил. Принимал в Карпатах воздушные ванны. Ты же знаешь, оперативнику летом отпуска не дадут извольте лечить язву в самую слякоть.
   - Ладно. А тут что слышно?
   - Понимаешь, утром я не мог поговорить с Натальей Николаевной. Линько запретил: мол, истина мне дорога, а здоровье человека дороже. Ладно, я прихватил ботинки этого самого Пашука. На них была кровь, и группа совпала. Улика. Пашук перестал запираться. Выходит, я и впрямь ехал к тебе. Ну там кое-какие подробности...
   - Так я и думал. Слышь, тезка, ты говоришь, оперативнику в хорошее время отпуск не дадут. А как с участковыми?
   - Да, пожалуй, и того хуже. Постой, а что это тебя заинтересовало?
   - Да, видишь... Нельзя позволить, чтобы такие люди, как Наталья Николаевна, подвергались опасности.
   - Эге, да ты, может, уже и рапорт написал? Так, мол, и так, хочу приносить пользу обществу на поречском участке, где живет и работает...
   - Написал. Но не из-за нее.
   - Кого ты хочешь обмануть? Меня, сыщика? - Червяков был психологом. Тебе нужно мое "добро"? Ладно, давай пять.
   16
   Не раз Наталья не ночевала дома: то вызов в дальнюю деревню, то поздно вечером привезут больного, от которого нельзя отойти. Привыкла Марья Саввишна. Но на этот раз ее почему-то не оставляло беспокойство. Когда же Наталья не объявилась и под утро, тут уже хочешь не хочешь, а начали сдавать нервы. Может, хоть к обеду пожалует. Но солнце уже пошло к закату, а Натальи все не было. Что ж, надо собираться в дорогу. Наскоро одела Оксанку и поспешила в больницу. Оксанка едва поспевала за нею. За мостом Марья Саввишна остановилась.
   - Чего это мы летим как на пожар? - спросила не столько Оксанку, сколько самое себя. - Полдня сидели, а тут надумали бежать. Не переведя духу, дальше ворот не убежишь.
   Она уже была уверена, что с дочерью что-то стряслось. Так что, спешить навстречу беде?
   В больнице Марью Саввишну и Оксанку знали все. Отводили взгляды. Санитарка Ира Сушко провела их в кабинет главврача. Увидев Наталью с забинтованной головой, Марья Саввишна глухо простонала и стала медленно оседать на пол.
   Подоспевшая Марина Яворская помогла Ире довести Марью Саввишну до стула у изголовья Натальи. Сбегала на пост за успокоительным. Оксанка оставалась у двери одна. Вначале она крепилась. Но потом при виде общей суматохи у нее начали дрожать губки.
   - Видишь, мама, какой переполох устроила, - с мягким попреком сказала Наталья. - И Оксанку напугала.
   Марья Саввишна посмотрела на плачущую уже Оксанку, на крупные, с горошину, слезы на ее щеках и сказала:
   - И правда. Что это я? Не плачь, моя хорошая. Иди ко мне, - Марья Саввишна посадила Оксанку на колени, прижала к себе и, лаская, гладила рукой по головке. - Давай спросим тетю Наташу, почему она такая непутевая.
   - Путевая, - все еще всхлипывая, возразила Оксанка.
   - Хорошо, путевая. Но почему она не дала нам знать, что ее положили в больницу?
   - Тетя Наташа врач. Она сама себя положила, - просто объяснила Оксанка.
   Наталья засмеялась. Улыбнулась и Марья Саввишна.
   - Тетя Наташа, у тебя горлышко болит? - озабоченно спросила Оксанка.
   - Да. Выпила холодного молока, и, видишь, заболело, - ответила Наталья.
   - Что же все-таки стряслось? - спросила Марья Саввишна.
   - Не при девочке об этом говорить. Потом расскажу. Да и позади уже все. Видишь, я и разговариваю, и улыбаюсь. Через пару дней встану. Так что за меня не беспокойся.
   - И зачем тебе нужна была эта должность?
   - Да при чем тут должность?
   - А при том. Я не один десяток лет прожила на свете и знаю: чем выше положение у человека, тем больше завистников. А завистливые люди ничем не побрезгуют, лишь бы досадить. На что твой отец был смирный, а и ему ножку подставили...
   Наталья вспомнила отца. Больше двух десятков лет проработал он пасечником в совхозе. Тихий, работящий. Да вот нашлись люди, в самый разгар медосбора ночью приехали на машине, связали Миколу Титова и увезли все, что было выкачано за день. А перед отъездом еще и избили жестоко. Найти-то нашли этих молодчиков. Был среди них и Пашук. Ну что - судили. Дали по несколько лет. Отбыли наказание. Недавно вернулись и работают себе. Кроме Пашука, который, видно, снова "загремит под фанфары". И теперь, кажется, надолго. Но вот Микола Титов, отец Натальи, после того ночного нападения захворал. Потом и совсем слег. Года три как похоронили. Вот как оно все вяжется. Больничный лист - это, конечно, причина, чтобы в голове у такого пьяницы, как Пашук, помутилось. И все-таки тут было и другое - злопамятство.
   - Ничего, мама, - сказала наконец Наталья. - В драке не всегда обходится без синяков.
   - Да оно-то так. Но если бы дело только в синяках. А то ведь бывает и иначе... Тогда уж и мне пришлось бы следом за тобой. А ты подумала про эту вот несмышленую? Куда ей?
   - А ты подумала, мама, что было бы, если б верх взяли такие, из-за которых пострадал отец?
   - Одна ты их не переделаешь.
   - А я и не говорю, что одна. Все вместе.
   - Иван Валерьянович после того ни разу у нас не показывался. А прежде, бывало, чуть ли не каждый день приезжал, - переменила тему Марья Саввишна.
   - Не надо, мама, об Иване Валерьяновиче, - повела рукой Наталья. - Не надо. Ладно?
   17
   Корзуна вызвал к себе Яков Матвеевич Ребеко: известно ли ему, что областное аптечное управление выделило их больнице платидиам? Стоимость семь тысяч рублей. Дело даже не в цене, а в том, что это лекарство районной больнице совсем не нужно. Кто дает такие разнарядки? Почему не спрашивают согласия? "Поезжайте, Иван Валерьянович, в аптекоуправление и постарайтесь выяснить, во-первых, почему так получилось, и во-вторых, нельзя ли переадресовать этот платидиам тем, кому он, может быть, нужен". Корзун подумал было, что эти вопросы можно бы выяснить и по телефону, но Ребеко будто прочел его мысли, сказал: "По телефону толку от них не добьешся, поэтому придется, голубчик, съездить в область. Семь тысяч на дороге не валяются. Надо попытаться их сохранить".
   Ну что ж, надо так надо. Ивану Валерьяновичу не первый раз утрясать такие вопросы. Электричка ходит часто, никаких проблем с проездными билетами. И свободно сегодня: выбирай сиденье, какое тебе по душе. Люди не любят скамьи, обращенные в хвост поезда. Не любит и Иван Валерьянович. Кому охота смотреть назад? Человек хочет видеть то, что у него впереди. Корзун уселся на скамью прочно, по-хозяйски. Далекие телеграфные столбы на повороте кажутся маленькими колышками. Но поезд мчится, и они постепенно увеличиваются, тенью наплывают на окно вагона и исчезают. На полустанках часть людей выходит, входят новые. Не так ли и в жизни? Она мчится быстро, стремительно, разве что, в отличие от поезда, не знает остановок. А люди, покидая ее вагоны, уходят в вечность. Иван Валерьянович почему-то вспомнил свою недавнюю поездку в Поречье с Галиной Чередович. Зачем он так поступил? Леший попутал. Хорошо еще, если все это как-нибудь обойдется. Сколько раз давал себе слово крепко подумать, прежде чем делать рискованный шаг. И каждый раз кончалось все тем же: поздним раскаянием.
   В окне тянулись привокзальные строения областного города. От вокзала рукой подать до аптечного управления. К кому обратиться? К начальнику? По опыту знал, что лекарствами ведает не начальник, а его заместитель. Он и никто другой распределяет между районами все медикаменты.
   - Я к вам, Андрей Витальевич, - начал Корзун, поздоровавшись с заместителем.
   - Слушаю.
   - Вы выделили нашему району на семь тысяч рублей платидиама. Так?
   - Да, именно так.
   - А знаете ли вы, что в эти семь тысяч обошлось бы лечение одного только больного?
   Заместитель посмотрел на Корзуна из-под очков и с досадой в голосе ответил:
   - Для восстановления здоровья человека государство, если нужно, выделит не семь тысяч рублей, а в десять раз больше.
   - Так это же если нужно. А если платидиам нам не нужен? Мы вам давали на него заявку?
   - Нет, не давали.
   - Так почему же вы так легко распоряжаетесь нашими деньгами? Если не хватит для больных самых необходимых лекарств, вы нам их дадите?
   - Без денег, естественно, не дадим.
   - Вот то-то же. Без платидиама мы обойдемся. Да он нам, я уже говорил, не нужен. А вот без заказанных лекарств обойтись никак не можем. Платидиам мы у вас не возьмем, - твердо заявил Корзун.
   - Как это не возьмете?
   - Вот так. Не возьмем, и все.
   - Объясняйтесь с заместителем заведующего облздравотделом. Лекарство не мы распределяли, а он.
   Вот оно что. Сказал бы сразу, что этим вопросом занимался облздравотдел, и все встало бы на свои места. Только время зря потратил. Да, дело, выходит, сложнее, чем казалось. Облздравотдел - не аптечное управление. С ним так просто не поспоришь. И все-таки интересно, как мог облздравотдел пойти на такой шаг? Ведь кто-кто, а он-то знает, как обстоят дела со снабжением районных и участковых больниц медикаментами. Кто там в облздравотделе? Опять-таки заместитель заведующего. А заместитель, кроме всего прочего, еще и женщина: Лива Петровна Алехнович. Лива? До сих пор он, Корзун, не слышал такого имени. Но дело, конечно, не в этом. Лива Петровна, по слухам, ничего не прощает тем, кто обходит ее вниманием. Попробуй поговорить с нею так, как говорил с Андреем Витальевичем. Да она просто выставит тебя за дверь. Нет, тут нужно менять тактику. А возвращаться домой ни с чем никак нельзя. Придется подкатиться к ней с цветами. И не с какими-нибудь там гвоздиками, а с настоящими розами. Да чтобы только-только распустились. Правда, достать их не так просто, ну да с этим считаться не приходится. И еще вопрос. Как на все это посмотрит Лива Петровна? Вдруг поднимет его на смех? Он что, пришел на свидание или в официальное учреждение? Ничего, попытка - не пытка. Если случится конфуз, он это как-нибудь перенесет. Это же не для себя, а ради дела. Позвонил в облздравотдел, спросил, сможет ли принять его Лива Петровна. Да, пусть приезжает. Вот теперь можно заняться и цветами. Хлопотным оказалось это дело. Пришлось для начала раздобыть коробку конфет и вручить ее продавщице цветочного магазина. Потом с такой же коробкой съездить в розарий загородного хозяйства. Но зато Корзун достал то, что хотел, то, с чем не стыдно показаться перед самой Ливой Петровной. Чтоб не бросалось в глаза другим посетителям, да и самим работникам облздравотдела, цветы пришлось завернуть в целлофан и спрятать в портфель.
   Лива Петровна была на удивление моложава. Издали ее принимали за юную девушку. Толстая коса (своя ли?) и тонкая талия вводили в заблуждение. Выдавали ее истинный возраст лишь морщинки в уголках глаз. Но их можно рассмотреть только вблизи. Прежде Иван Валерьянович видел Ливу Петровну разве что издали, из зала заседаний областного медицинского совета. Теперь он сидел напротив нее за столом.
   - Так что же вас привело ко мне? - спросила Лива Петровна.
   - Прежде всего - скромный букетик цветов, - ответил Корзун, доставая из портфеля и разворачивая розы.
   - Какая прелесть! - восхитилась Лива Петровна, принимая цветы и погружая в них лицо. - Божественный запах.
   - Из моего огорода, - не моргнув глазом, соврал Корзун. - А вам они идут.
   - Вы дамский угодник, Иван Валерьянович. Вы опасны.
   - Нет, что вы. Дарить людям прекрасное... Разве можно за это осуждать?
   - Нет, конечно. Вы что же, только с тем и пришли, чтобы подарить мне эти розы?
   - Да нет. Хотя беспокоить вас я не собирался. Ехал в аптекоуправление. Хотел у них выяснить, за что нас разоряют.
   - Как это разоряют?
   - Заставляют купить платидиама на семь тысяч рублей. Ну что мы с ним будем делать?
   - Понимаете, Иван Валерьянович, нас тоже прижимают. Главное аптечное управление республики. Покупайте, и все. Где-то кто-то закупил за рубежом лекарство, толком не разобравшись, нужно оно нам или без него можно обойтись. И вот мы перед фактом. Что делать?
   - Да, положение. Лива Петровна, а нельзя ли сколько-нибудь там скостить?
   - Ладно. Пять тысяч я вам верну. А на остальные две вашему Якову Матвеевичу все же придется раскошелиться. Кстати, как он там? Не собирается на пенсию?
   - Собирается, да никак замену себе не найдет.
   - Замену? В резерве же числитесь вы...
   - Резерв, как известно, в расчет можно и не принимать.
   - Э, нет, сейчас так не делается. Или, может быть, вы сами не хотите?
   - Почему же. Нет, я не отказываюсь. Но это зависит не только от меня.
   - Прибедняетесь. Этот вопрос, можно сказать, решен. Хотя вам не очень-то позавидуешь: у главврача ни выходных, ни проходных. Кстати, чем вы занимаетесь в выходные дни?
   - По-разному. Охоту люблю.
   - На зайцев?
   - Не только. Случалось добыть и кабана. - У Корзуна мелькнула мысль: расстараться где-нибудь чучело вепра и привезти его Ливе Петровне. Ах, как хорошо получилось с цветами! Они проторили тропинку. Конечно, в ее словах уже есть обещание, поддержка. Они уже почти друзья, а друзья, как известно, помогают друг другу. Интересно, какая у нее семья? Эти чиновные дамы часто бывают одиноки. Она старше его, Ивана Валерьяновича, лет, наверное, на пять. Ну и что? Помнится, он был в составе медицинской комиссии при райвоенкомате. Как-то райвоенком ему сказал: "Сейчас к нам войдут два молодца. Обратите на них внимание". Иван Валерьянович заинтересовался. Парни как парни. Рослые, краснощекие, одного года рождения. "Ну что? - спросил райвоенком. - Как ребята?" - "Они что, братья?" - в свою очередь спросил Корзун. "Как бы не так. Отец и сын. А точнее - отчим и пасынок".
   Вспомнил Иван Валерьянович об этом случае и, кажется, понял, что может заставить молодого человека пойти на такой брак. Да окажись Лива Петровна вдовой или даже просто разведенкой, тут было бы о чем подумать. Во-первых, хороша собою, во-вторых, молодо выглядит и, в-третьих - положение. Но это, как некоторые говорят, гипотетическая ситуация. Как узнать ее адрес? Взять да спросить? Неудобно. Лучше потом, через справочное бюро. Чтобы закрепить достигнутое, добавил:
   - Первый же трофей ваш, - и, чтобы отвести возражения, поспешил перевести разговор на другое: - А вы, простите, разбираетесь в охоте?
   - Что вы! Где вы видели женщин-охотниц? Рыбачки бывают, да. Я слышала, в Минске завоблздравотделом даже зимой рыбачила мужикам на зависть. А насчет охоты... Мы если и разбираемся, то разве что в охотничьих рассказах. И то больше принимаем на веру.
   "Вот и отлично, - подумал Корзун. - До чего же это у меня ловко получилось, насчет трофея. И почему - чучело? Она женщина практичная, скорее оценит кабанью тушу".
   Уезжал Корзун домой в приподнятом настроении.
   Надо сказать, в последнее время отношения между ним и Ребеко обострились. Правда, проявлялось это несколько даже забавным образом. Вроде игры в гляделки. Раньше, бывало, как? Яков Матвеевич, если ему нужно что-нибудь уточнить, скажет: "Иван Валерьянович, голубчик, съезди, пожалуйста, в Поречье и разберись в делах этого курятника". Сейчас это же звучит иначе: "Вы не контролируете работу участковых больниц. Вчера я звонил в Коровичи. В шестнадцать часов. А там уже никого не было. Разберитесь и доложите. Срок - два дня". Корзун ехал, разбирался, но с докладом не спешил. Проходила неделя. Главврач вызывает Корзуна: "Разобрались?" "Разобрался". - "Почему до сих пор не доложили?" - "Ждал вашего вызова". Ребеко поднимет голову и долго смотрит в глаза своему заместителю. Пусть. Иван Валерьянович выдержит этот взгляд. Как и вопросики вроде: "Вы знали, что вчера дети остались без молока?" - "Знал". - "Почему же не приняли никаких мер?" - "Эти меры должен принимать ваш заместитель по хозяйственной части. Я же занимаюсь лечебными вопросами". - "А детское питание - не лечебный вопрос?" - "Питание - лечебный вопрос. Но его доставка - забота хозяйственников". Вот так. Пусть знает, что Корзуна голыми руками не возьмешь.
   По возвращении Иван Валерьянович обошел своих больных. Взял истории болезни, чтобы заполнить дневники. Эту часть работы он делал в своем кабинете. Не успел сесть за стол, как кто-то постучался.
   - Войдите.
   В кабинет протиснулся, озираясь, мужчина средних лет. В нем Корзун узнал больного, которого оперировал две недели тому назад. Операция прошла удачно, и теперь больного готовили к выписке.
   - Что случилось?
   - Я на одну минуточку, - шепотом ответил мужчина. - Вы не знаете, Иван Валерьянович, как я вам благодарен. Замучила было грыжа - спасу не было. А теперь я человек.
   - Ну и хорошо. Мы это выяснили во время обхода. Что еще?
   - За мое здоровье выпьете, - ответил мужчина, ставя на пол за столом сверток так, чтобы его нельзя было заметить со стороны двери.
   - И вам не стыдно, - Корзун заглянул в историю болезни, - Павел Васильевич?
   - Да какой же тут стыд? Не ворованное. От души.
   - Где вы работаете, Павел Васильевич?
   - Егеря мы. В Полевановском лесничестве. Может, слыхали?
   - Как не слыхать. Там же участковая больница.
   - Вот-вот. Из этой больницы меня и направили к вам.
   Корзун отложил в сторону истории болезни, сцепил руки на животе и, откинувшись на спинку стула, сказал:
   - Значит, егерь? Целые две недели вели разговоры о вашей болезни, а я только сегодня узнаю, с каким интересным человеком встретился.
   - Да я человек простой.
   - С простыми людьми интереснее. А у вас вообще редкая профессия. Если приеду, примете?
   - Как самого дорогого человека.
   Нет, поистине у него, у Корзуна, сегодня удачный день. Теперь под упрочение добрых отношений с Ливой Петровной подведена, так сказать, материальная база. А он-то корил себя: зачем ляпнул сдуру про охотничьи трофеи? Все будет выглядеть благопристойно. Выходит, не сдуру.
   18
   Ядька-чулочница, она же Ядвига Эдуардовна Плескунова, гостей не ждала. А они тем не менее нагрянули. Видные гости: новый участковый уполномоченный старший лейтенант милиции Калан, медсестра Марина Яворская и учительница Алла Захаровна Довнар.
   Как подобралась такая компания? Да в общем-то просто.
   В Поречье ни для кого не было секретом, кто снабжает пьяниц самогоном. В числе первых называли Ядьку-чулочницу. До поры до времени с этим мирились, как мирятся с затяжной ненастной погодой. Но после несчастья с доктором Титовой многие словно протрезвели. Пошли разговоры: сколько же можно терпеть алкоголиков и тех, кто на них наживается. Но разговоры, наверное, так и остались бы разговорами, если бы не Марина Яворская, которая в силу своей неугомонной натуры сразу перешла от слов к делу. С чего начинать? С корня. Такой корень, считала Марина, - Ядька-чулочница. Пошла в сельсовет и первым делом наткнулась на дверь с табличкой: "Участковый уполномоченный". Ага, он-то ей и нужен! Постучалась. Ответил знакомый голос. Вошла. За столом сидел старший лейтенант Калан и перебирал какие-то бумаги.
   - Ой, Александр Петрович. А вы что тут делаете?
   - На службе я, Марина.
   - Здесь же был другой старший лейтенант.
   - Был другой, верно. А теперь я. Что, не подхожу?
   - Нет, почему же. Еще и как подходите. Просто неожиданно.
   - Это смотря для кого. Я ждал этого назначения месяц.
   Марина рассказала Калану, с чем она пришла. Алесь смотрел на Марину и думал, как же она кстати подвернулась. А он-то ломал голову, как приступить к делу. И вот он, ответ.
   - Ты уверена, что нам удастся схватить за руку эту самогонщицу?
   - Конечно.
   - Тогда нам понадобится еще один человек.
   - Мы что, сами не справимся?
   - Справиться-то справились бы. Но по закону нужно не меньше двух понятых и санкция прокурора. Прокурора я беру на себя. Завтра за дело.
   Марина пошла домой. Открыла дверь своей комнаты и остолбенела: за столом вся в слезах сидела Галина Чередович. Плакала тихо, беззвучно.
   - Ты что, Галка?
   - Ничего, - ответила та, утирая слезы. - Так просто. Тоскливо отчего-то стало, вот и развела сырость.
   - Так просто не бывает. Что случилось?
   - Да говорю же тебе: тоска нашла.
   - Ладно. Не хочешь - не говори. А чтобы развеять тоску, завтра пойдешь со мной.
   - Куда?
   - Куда, куда... Потом расскажу.
   - Никуда я не пойду.
   - Но ведь дело-то какое. Мы с новым участковым решили вывести на чистую воду Ядьку-чулочницу. Но нужно, чтоб было двое понятых. Вот ты и будешь второй понятой.
   - Не могу я быть ни второй, ни первой. Тяжело у меня на душе, Марина. Так тяжело, что хоть в петлю лезь.
   Марина поняла, что дело не в беспричинной тоске. Если девушка заговорила о петле, то тут что-нибудь одно: либо безответная любовь, либо коварный обман. Насчет безответной любви вряд ли. Марина знала бы, у них до этого друг от дружки секретов не было. А вот обмануть Галку кто-то мог. Девчонка она доверчивая, да к тому же еще и слабохарактерная. Кто бы это мог быть? Кто-нибудь из механизаторов? Марина не знает такого. Может, Иван Валерьянович? Он так смотрел на Галку во время собрания. Даже Екатерина Мирославовна сказала: "Как кот на сало". Но не слыхать было, чтоб они встречались. Тогда кто же он? Нет, видно, девке сейчас не до ответа.
   - Ладно, Галка, не переживай. С нашей сестрой не такое бывало. А насчет второго понятого - найду кого-нибудь. Вернусь - мы еще посоветуемся.
   Но кого же найти вторым? Тут сразу и не придумаешь. С кем дружит Наталья Николаевна? С Довнар, с Аллой Захаровной. Вот к ней и надо идти. Марина познакомилась с Аллой Захаровной, когда у той заболела дочь Света. Рожистое воспаление после ветрянки не такое уж редкое осложнение. А осложнения, как известно, более опасны, чем сама болезнь. Конечно, Алла Захаровна помнит Марину хорошо. Никто так не благодарен за помощь детям, как их матери.
   На звонок открыл муж Аллы Захаровны:
   - Вам кого, девушка?
   - Здравствуйте, Франц Петрович. Не узнали?
   - Марина? Похорошела так, что и впрямь не узнать. Проходи, проходи. Дорогой гостьей будешь.
   Ишь ты, похорошела... Такова уж природа людей. Если что-то забывают, то причиной этого может быть что угодно, только не их собственная забывчивость.
   Алла Захаровна управлялась на кухне. Увидев Марину, сполоснула под краном руки, поздоровалась.
   Конечно, ей не понадобилось ничего объяснять. Когда Марина сказала, что новый участковый уполномоченный ждет их у себя, Алла Захаровна заторопилась:
   - Раз ждет, значит, надо идти. Ты, Франек, справляйся по хозяйству сам. Выбирал меня в депутаты - теперь помогай.
   В рабочей комнате уполномоченного было, по существу, уточнено только одно: идут они не к какой-то там Ядьке-самогонщице, а к гражданке Плескуновой Ядвиге Эдуардовне, каковой она значится в семи милицейских протоколах, обнаруженных Алесем в сейфе и составленных его предшественником.
   - Прошу вас, Марина, не называйте Плескунову Ядькой-чулочницей. Узнает, что мы ее так честим, еще жалобу на нас накатает.
   - Не буду, не буду, товарищ старший лейтенант.
   Назавтра они втроем входили во двор Плескуновой. Дом недавно отремонтирован. Щепа на кровле заменена шифером. Обновлены оконные наличники. Со стороны огорода - небольшая пристройка в виде закрытой веранды. На веранде баллон со сжиженным газом и плита. Живет Ядвига Эдуардовна одна. Летом наезжает из города на своей машине сын. Погостит с женой и двумя детьми выходные дни, загрузит машину овощами, домашними продуктами и - домой, в город. Ядвиге Эдуардовне за пятьдесят. Но женщина она еще крепкая. С соседями ведет себя по-соседски. Если кому нужно помочь деньгами, дает взаймы, не скупится. Оттого, может быть, еще не было случая, чтобы кто-нибудь написал, как это иногда бывает, на нее анонимку. Застали Ядвигу Эдуардовну за приготовлением обеда. Встретила гостей приветливо. Приглашая их в дом, говорила: