Страница:
У Шахида, казалось, кровь взыграла от счастья. Он двинулся к своей жертве: «Возможно, Кхилбурн все еще жив, ибо я целился под неудобным углом. Падения же явно недостаточно для того, чтобы убить взрослого человека насмерть. Разве только он неудачно приземлился. Ладно, сначала надо убедиться, что ференги мертв, потом я заберусь повыше и воспользуюсь этой выигрышной позицией, чтобы неторопливо перестрелять остальных. Впрочем, если я буду осторожным, тарги протянет подольше, чтобы претерпеть еще и унижения». С ружьем наготове узбек, извиваясь, как змея, пополз по вздыбленной земле.
Когда Джулиет, запыхавшись, добралась до уступа, она неожиданно обнаружила там бункер, заполненный песком, гравием и густой травой. Она возблагодарила Господа за то, что песок смягчил силу удара.
Росс лежал на боку, казалось, он просто уснул, однако кровь, испачкавшая светлые волосы, выглядела зловеще. Прерывисто дыша от напряжения и страха, Джулиет опустилась на колени и попыталась найти на шее Росса пульс. Ее охватила удушающая волна отчаяния, но наконец, словно чудом, ей удалось ощутить нормальное биение.
Сердце ее переполняла смесь молитв, благодарностей и угроз, которые она готова была произнести, если бы Господь не сохранил для нее мужа. Она положила свой пистолет на землю и быстро осмотрела Росса. Пуля задела череп, но, похоже, ничего серьезного не было.
Надо было перевязать Росса, и Джулиет оторвала кусок своего покрывала. Волосы ее вырвались на волю неистовым золотым каскадом, рассыпались у нее по плечам, но она нетерпеливо закинула их на спину и разорвала ткань на полосы. Женщина уже успела управиться, и вдруг послышался шорох гальки. Она резко подняла голову, и вовремя — с выступа, изготовившись для стрельбы, свесился Шахид Махмуд.
Несколько мгновений они, оцепенев от изумления, молча смотрели друг на друга.
— Женщина! — еле выдохнул узбек. Глаза его широко раскрылись от удивления, едва только он рассмотрел лицо Джулиет и ее густые яркие кудри, трепетавшие на ветру. — Значит, мальчишка-тарги Кхилбурна на самом деле оказался тощей потаскухой-ференги!
Коран призывал быть милосердным к женщинам и детям, но этой директиве Шахид никогда не подчинялся. Он, злорадствуя, поднял ружье и направил его на Джулиет.
— Сейчас смерть соединит тебя с твоим любовником.
Но Шахид слишком медлил: обескураженный узбек переваривал факт чудесного превращения тарги. Джулиет подняла пистолет, а потом, держа его двумя руками, выстрелила в Шахида Махмуда.
Глава 26
Оглушительный треск пистолета Джулиет вернул Росса к жизни. Сознание медленно возвращалось к нему, и, приоткрыв глаза, он увидел, как Шахид повалился на землю, а потом слетел с выступа. Пока тело узбека с грохотом неслось по склону, Джулиет, повернувшись к ущелью, слегка дрожащим голосом кричала:
— Люди из Бухары! Ваша миссия закончена! Ваш офицер явир Шахид Махмуд мертв, а ференги смертельно ранен. Если вы сейчас же сдадитесь, мы позволим вам забрать оружие и уйти мирно и с достоинством. Но если вы намерены сражаться, мы будем гнаться за вами и убьем, как собак.
Она помолчала, чтобы перевести дух, и Росс в глубине души ощутил некое удовольствие оттого, что он «смертельно ранен». Он словно бы смотрел на себя со стороны… Боли он не чувствовал, просто у него внутри все как бы оцепенело, им овладела бесконечная усталость, он был как обломок корабля, качающийся на волнах смертельного прилива.
Слова Джулиет вновь эхом разнеслись по каменистому ущелью:
— Я Гул-и Сарахи, и моя крепость Сереван менее чем в пяти милях отсюда. Мои люди уже наверняка скачут сюда, привлеченные звуками стрельбы. У вас не будет ни малейшего шанса спастись.
Никакого ответа. Но потом снизу, с противоположной стороны ущелья, донесся заунывный голос:
— Кто из наших погиб?
— Жестокий и упрямый Шахид. Правда, у него была одна добродетель: он был смел и погиб, исполняя свой долг, — отозвалась Джулиет. — Если вы уйдете с миром, то, клянусь, он и другой погибший будут похоронены с почестями, в соответствии с суннитскими обычаями.
Последовала еще одна пауза, словно оставшиеся в живых совещались между собой. Потом отвечавший возопил:
— А почему мы должны тебе доверять? Покажись нам на глаза, и мы сделаем то же самое.
Росс хотел было крикнуть: «Джулиет, ради Бога, не доверяй им!» Но он не мог ни говорить, ни двигаться, просто беспомощно наблюдал, как она встала и шагнула на край ущелья.
Высокая, гордая Джулиет Камерон Карлайл, Цветок пустыни и маркиза Килбурн, подняла открытые ладони над головой, чтобы показать, что безоружна. Казалось, само ущелье затаило дыхание на долгий тягостный миг. Огненные волосы Джулиет и ее черные, развевавшиеся на ветру одежды делали ее похожей на древнюю богиню-воительницу. Она предлагала мир, но готова была сразиться насмерть, предай кто-нибудь ее веру.
Росс видел ее в профиль, и эта картина пронзила его воображение подобно удару кинжала. «Я никогда в жизни не забуду, как она сейчас выглядит. А жить мне, судя по всему, осталось недолго. — При этой мысли он зашевелился. — Я умираю… Надо сказать ей, как я люблю ее. Странно, в конце жизни оказывается, что лишь немногое имеет значение. И уж конечно, не состояние, не знания, не гордость. Только любовь».
Потрясенный тем, что открылось его глазам, бухарец закричал не своим голосом:
— Мы принимаем твои условия! Погиб еще один человек по имени Мешеди Раджиб. Мы оставим его тело на дороге, чтобы вы могли найти и похоронить его.
— Мы сделаем это. — Джулиет опустила одну руку, а другую все еще держала, словно благословляя бухарцев этим жестом. — Вы храбрые воины, и я желаю вам благополучно добраться до Бухары. Идите с миром.
— И тебе мир, госпожа! — Прошло несколько мгновений, и с дальней стороны ущелья послышался цокот копыт.
Росс, пользуясь моментом, хотел сказать Джулиет все-все, поведать о том, что он ничуть не жалеет о своей любви, несмотря на ту боль, что принес их брак им обоим, даже несмотря на то, что судьба забросила их в эту выжженную солнцем гористую местность. С неимоверным усилием он вытянул руку вперед, пытаясь завладеть вниманием Джулиет, однако боль вновь пронзила его, раскалывая голову надвое, и Карлайл снова провалился во тьму.
Росс пришел в себя, ощутив чьи-то проворные руки на своем гудевшем от боли теле. Узнав пальцы Джулиет, он открыл глаза и прошептал:
— Джулиет. — Он не был уверен, что издал какой-то звук, но Джулиет тотчас повернулась к нему. Она так и сияла от радости.
Росс опять попытался заговорить, но она прижала свой палец к его губам.
— Тише, любимый, тебе надо беречь себя.
Он обязательно засмеялся бы, если бы голова у него не так сильно кружилась.
— Для чего… умирающему беречь себя?
— О Господи! Ты слышал, что я говорила бухарским солдатам? — печально произнесла она. — Я просто хотела убедить их убраться отсюда. — Она наклонилась и запечатлела на его лбу легкий, как перышко, поцелуй. — Ты не умрешь, любимый. В сущности, тебе страшно повезло: пуля Шахида только задела твою голову, и ты упал с выступа, но кусты на скале замедлили твое падение, да к тому же ты упал на довольно мягкий песок. Прекрасные будут синяки, но, похоже, все кости целы.
Некоторое время Росс приводил в порядок свои мысли, направляя их в русло жизни.
Очнувшись окончательно, он взволнованно спросил:
— А что Мурад?
— Иан говорит, что он ранен в руку навылет, но рана чистая. Падая с лошади, Мурад ударился головой, но сейчас с ним все в порядке.
— Повезло, — облегченно выдохнул Росс.
— Очень повезло, но сейчас пора доставить всех раненых в Сереван. Ты сможешь с моей помощью сойти вниз, к лошадям?
— Посмотрим. — Поддерживаемый Джулиет, Росс сел. В голове у него все помутилось от боли, он едва снова не потерял сознание. Потом его подтолкнули и усадили на лошадь. Появилось ощущение, что такое с ним уже было. «Да, такое со мной уже было: меня ранили, когда я скакал с Майклом. Мне чертовски надоело быть раненым! Чтобы меня потом еще волокли, как мешок с картошкой!» И он решил погрузиться во тьму.
Росс в очередной раз пришел в сознание и почувствовал себя весьма отдохнувшим. Не считая боли в голове, он вполне здоров. Он немного потянулся, потом поиграл мускулами в разных местах тела и обнаружил, что на теле у него в основном синяки. Серьезных ран нет. Открыв глаза, он увидел, что комната наполнена мягким чистым светом раннего утра. Значит, он в Сереване. Взглянув на старинный ковер с великолепным рисунком, висевший на выбеленной стене, Росс решил, что это, наверное, спальня жены.
Он не удивился и когда обнаружил, что в постели не один. Повернув голову, Росс увидел рядом с собой Джулиет. О более прекрасном зрелище утром нельзя было и мечтать, ибо на Джулиет, кроме золотой цепочки с обручальным кольцом, ничего не было. В бледном предрассветном свете ее кожа отливала жемчугом, а волосы казались темным золотом. Он осторожно стянул с нее простыню, чтобы лучше насладиться видом ее совершенных изгибов. «Я определенно не умираю, во всяком случае, организм мой реагирует на близость Джулиет», — подумал он.
Однако то, что со всей ясностью предстало перед ним якобы на смертном одре, сейчас не казалось таким очевидным. Он не сомневался, что любит Джулиет, — эта истина совершенно неоспорима.
«Но что же будет дальше? Опасность объединила нас, а будет ли существовать наш брак, не скрепленный такими узами? В Бухаре мы не обращали внимания ни на что, наслаждаясь друг другом и нуждаясь друг в друге. Несмотря на все препоны, мы выжили, а теперь должны ответить на все жгучие вопросы прошлого».
Желание забрать Джулиет с собой в Англию росло, и Росс очень мучился. Он хотел, чтобы она была его женой и по закону, и на самом деле. «Я уверен, что с любой другой женщиной радости, страсти и привязанности было бы достаточно, чтобы сохранить брак. Почему же всего этого не хватает, чтобы удержать рядом с собой Джулиет?» — думал Росс.
Он нерешительно погладил ее по голове. Наверное, она посетила турецкие бани, как и собиралась, ибо рыжие локоны покоились на ее плечах подобно шелковому сверкающему потоку.
От его прикосновения веки Джулиет взметнулись, и она, широко раскрыв глаза, ласково улыбнулась. Потом потянулась к нему и кончиками пальцев пробежалась по губам и по овалу лица, словно стараясь запомнить. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но он не позволил. Отчаянно пытаясь продлить миг счастья, Росс слился с ней в поцелуе и вложил в этот поцелуй всю силу своего страха и вожделения.
Она издала какой-то сдавленный звук и поспешно ответила на его поцелуй; словно тоже боялась приближения неизбежной развязки. Языки их встретились, затанцевали страстный танец, дыхание смешалось, руки переплелись. Джулиет вела себя столь непосредственно, и пламя страсти, вспыхнувшее между ними, казалось таким естественным, что невозможно было поверить, что они любят друг друга в последний раз.
«Может быть, я никогда больше не почувствую этого мягкого прикосновения, этого скольжения… И не смогу ощутить эту замшу ее сосков, таких сладких, когда их касаешься языком… И не услышу откровенного, страстного ее дыхания, лаская ее влажную плоть, пока она не затрепещет в предвкушении… Неужели я никогда больше не услышу ее резкого и в то же время томного вздоха в момент, когда я вхожу в ее разгоряченное тело…»
Он попытался развеять свои страхи, утопая в ней, мечтая о том, чтобы обжигающая страсть связала их навеки. Он почувствовал муку в ее поцелуе, заметил некую ранимость в ее лице, когда она внезапно порывисто к нему прижалась. «Может, я никогда больше не испытаю такого единения, такой наводящей ужас экзальтации, когда человек полностью твой, как сейчас. О Боже, как сейчас…»
Страсть понемногу улеглась, и на смену ей пришел покой и хрупкий мир. Утомленные любовью, они прильнули друг к другу и погрузились в сон. Но проснувшись, вновь почувствовали разделяющее их неловкое пространство. Чтобы нарушить тягостное молчание, Джулиет произнесла:
— Если бы хаким, доктор, узнал, что я позволила раненому человеку так изнурять себя, он никогда бы мне этого не простил.
— Вероятно, если бы я был серьезно ранен, такого рода напряжение оказалось бы мне не под силу. — Росс осторожно потрогал повязку на голове и слегка дернулся. — Рана еще болит. По-моему, я истратил всю свою дневную энергию, но даже в этом случае я счастлив сообщить хакиму, что твое лечение оказалось просто
чудотворным.
И тут Росс посуровел и протянул руку к обручальному кольцу у нее на шее. Джулиет не сомневалась, что он собирается поговорить относительно их будущего, и сделала вид, что ничего не заметила. Желая из трусости отложить неизбежное объяснение, она выпорхнула из постели и с преувеличенной живостью спросила:
— Наверное, ты хочешь есть? Сейчас я прикажу подать завтрак. Дыни — просто чудо, особенно после сухой пустынной пищи. Или, может, приготовить что-нибудь другое? Разумеется, кроме копченой рыбы. Или овсяной каши, но кому придет в голову есть сегодня овсяную кашу?
— Джулиет, — нежно произнес Росс. — Ты же несешь чушь…
— Я знаю. — Она нервно провела рукой по голове и заставила себя сесть. — Я так долго отсутствовала, и у меня накопилось множество дел. Да еще Салеха не было! Он приедет только дней через десять… Мне надо поговорить с надзирателем за фермой, с управляющим прислугой, и еще куча всякого другого… — Конечно, так оно и было, но вряд ли потому она нервничала.
Росс понимающе улыбнулся: он наверняка знал, что ее угнетает.
— В таком случае тебе, вероятно, лучше бы сразу заняться делами. Я же склоняюсь к тому, чтобы воспользоваться своим положением инвалида и провести день в неге и лени, насколько это возможно. Если я просплю еще несколько часов, то у меня появятся силы на турецкую баню, а потом я еще посплю.
— Великолепная программа! — Она наклонилась, торопливо чмокнула мужа и тут же умчалась прочь, понимая, впрочем, что час расплаты всего лишь оттягивается.
Росс провел день почти так, как и грозился. Мало того, что он помылся в бане, ему захотелось еще и посетить своих товарищей по авантюре. Иан спал, ибо его истерзанное тело пыталось компенсировать все лишения, пережитые им за этот год. Мурад же пребывал в прекрасном расположении духа. Росс нашел его сидящим в саду в тени беседки: он наслаждался шербетом из ледяной дыни и пытался флиртовать с молоденькой служанкой. Та весело хихикала. Увидев хозяина, Мурад улыбнулся ему.
— Значит, наше великое приключение подходит к концу? Скорее всего я не стану больше работать проводником, а сделаюсь сказителем и буду зарабатывать на жизнь, рассказывая истории о легендарном Кхилбурне.
Росс не удержался от ответной улыбки.
— По крайней мере это куда безопаснее, чем общение с туркменами. — Он сел рядом с Мурадом и принял стакан дынного шербета. — Очень скоро я отправлюсь в Тегеран, возможно, даже завтра. Я был бы счастлив, если бы ты проводил меня туда, но, наверное, тебе лучше оставаться здесь, пока не заживет твоя рука.
— Я поеду с вами, — решительно заявил Мурад. — Моя рука не так уж плоха, и я буду рад снова увидеть свой дом. Но разве леди Кхилбурн уже готова отбыть? Ей ведь наверняка надо еще собраться. По крайней мере моя мать долго готовилась бы к дальней дороге.
Росс отпил шербет и рассеянно посмотрел на сад.
— Очень сомневаюсь, что она поедет со мной. Надо, конечно, обсудить этот вопрос, но вряд ли она захочет расстаться с Сереваном, который уже много лет служит ей домом.
Мурад сконфуженно помолчал, а потом заметил:
— А мне казалось, что вы очень… близки. Я думал, вы хотите, чтобы она была с вами.
— Я-то хочу, но не думаю, что леди Кхилбурн разделяет мое желание.
— Но ведь она ваша жена! — возмущенно воскликнул Мурад. — А место жены рядом с мужем! Вы должны приказать ей, пусть едет с вами.
— Приказ ничего не изменит, ибо у леди Кхилбурн своя голова на плечах, — сухо возразил Росс. — Говоришь ты, конечно, верно, но согласно нашим обычаям мы даруем женщинам большую свободу выбора.
Молодой перс надолго погрузился в молчание, а потом откровенно заявил:
— Я не понимаю.
— Я тоже не понимаю, Мурад. Я тоже.
«Наверное, — устало подумал Росс, — если бы я понимал Джулиет, то это что-нибудь изменило бы. А может быть, и нет».
Час расплаты наступил той же ночью, после обеда. Джулиет весь день занималась какими-то делами и умудрилась не попадаться Россу на глаза. Несколько раз она заглядывала к Иану, но он все время спал и у нее не хватило духа его разбудить.
В тот вечер они с Россом пообедали с веселым семейством Салеха, посему личной беседы между ними не получилось, но пришло время отправляться спать… Вряд ли Джулиет могла бы отослать Росса в другую спальню, ибо, несмотря ни на что, она жаждала быть с ним.
«Нет, еще больше мне хочется тех же непринужденных отношений, которые мы познали в Бухаре, когда у нас было одно только настоящее, без прошлого и будущего», — вертелось у нее в голове.
Не глядя на Росса, Джулиет переоделась в расшитый шелковый халат. Потом уселась на диван и принялась расчесывать волосы, в то же время подыскивая тему для ничего не значащей беседы: «Я, как Шахерезада, смогу отложить беду на неопределенно долгое время: просто буду говорить на другие, отвлеченные темы».
К несчастью, Росс в большей степени обладал западной прямолинейностью. Вместо того чтобы переодеться в безыскусный домашний чапан, он уселся возле нее на диване и просто предложил:
— Джулиет, поедем со мной в Англию. Теперь мы стали на двенадцать лет старше и мудрее, и тебе вроде бы неплохо в моем обществе. Мы, конечно же, сможем теперь разрешить проблемы своего брака.
Она вся подобралась и безвольно уронила руку с расческой на колени. Она уже обдумала все, что собиралась сказать Россу, убеждая его в бесплодности всяких попыток восстановить их брак. Джулиет надеялась, что слова ее прозвучат достаточно убедительно и ей не придется извлекать на свет ту глубинную истину, в которой она не находила силы признаться.
— Боюсь, что географическая совместимость — это единственная проблема, которую невозможно решить, — сказала она язвительно. — Не будь у тебя дел с наследством, ты смог бы остаться здесь, в Персии. Но я знаю, что у тебя высоко развито чувство долга и ответственности, и ты, конечно же, не станешь пренебрегать своими обязанностями в Англии.
Росс откинулся на подушки и посмотрел на нее холодными, грозными глазами: «Эту битву я так легко не проиграю».
— Ты совершенно права — мое будущее теперь в Британии. Но почему нельзя даже подумать о том, чтобы ты снова возвратилась туда? Когда-то тебе там очень нравилось.
Она сжала кулаки, потом с силой разжала пальцы.
— Боюсь, мне будет душно в Англии. Там слишком много светских правил и так легко допустить ошибку!
— Ты же приспособилась к тем правилам, которые тебя интересовали, и блаженно игнорировала те, которые тебе не нравились, — заметил Росс. — Более того, сейчас ты маркиза, а со временем станешь герцогиней. Короче говоря, ты сможешь жить и делать все что угодно, черт побери! Разве я сильно неволил тебя? Ты сказала, что тебя обижало мое критическое к тебе отношение, может, я был не таким чувствительным, как должен был быть… Но все равно тираном я себя не считаю.
«Нет, он не был тираном. Пора обнажить другой, более болезненный пласт истины», — подумала Джулиет.
— Дело не в том, что сделал ты, дело во мне самой. — Невидящим взглядом она посмотрела на расческу и принялась нервно крутить ее в руках. — Я так тебя любила, что буквально из кожи вон лезла, чтобы доставить тебе удовольствие. Мое собственное «я», моя независимость, все то, что ты во мне любил, — я чувствовала, как все это куда-то исчезает. Мне не хотелось так жить, не хотелось становиться одной из этих нудных уступчивых женщин, которых, по твоим же словам, ты никогда не смог бы полюбить.
Росс скрестил руки на груди и поглядел на нее в упор. И наконец сказал:
— Мне невероятно льстит, что ты безумно меня любила. Но если тогда ты беспокоилась о своей независимости, то вряд ли сейчас вся проблема в этом. Ты же сильная взрослая женщина, а отнюдь не неуверенная в себе девочка. Думаю, твой характер ничуть не пострадает из-за того, что какая-нибудь вдовица посмотрит на тебя свысока.
Она встала и принялась расхаживать по комнате. Зеленый шелк халата так и шелестел при каждом ее движении.
— Ты пытаешься махнуть рукой на все проблемы, представить то, о чем я тебе толкую, пустяками… Но есть вопросы и посложнее. — Она повернулась к нему лицом. — Вопрос не в том, смогу ли я переносить Англию, — я смогу, хотя в Сереване мне нравится больше. Я построила здесь что-то ценное, помогла людям подняться из нищеты и страха, добиться процветания и богатства. Как же я могу все это оставить?
Росс вздохнул:
— Тень леди Эстер Стэнхоуп словно накрывает нас обоих. Я не могу винить тебя за то, что ты так заботишься о своей независимости, но ведь ты и в самом деле создала здесь сильную здоровую общину — и она не рухнет, если ты уедешь. Отдай Сереван Салеху, он не хуже тебя справится с хозяйством.
Росс, конечно, был прав, но Джулиет не захотела сдаваться. Она с вызовом ответила:
— Я не хочу уезжать из Серевана! Только здесь я по-настоящему свободна.
— Это иллюзорная свобода, которая проистекает из твоего положения постоянного изгоя, отторгнутого от реалий персидского общества деньгами и положением иностранца, — взволнованно возразил Росс. — И ты хочешь так провести остаток своей жизни? Как женщина, которая вольна делать все что угодно, потому что она настолько эксцентрична, что добровольно заточила себя здесь, словно часть природы, а не реальный человек?
— По-моему, леди Эстер прекрасно устроилась, — пожала плечами Джулиет.
— Что ж, пора разрушить твои романтические иллюзии. — Он спрыгнул с дивана и приблизился к ней. — Да, леди Эстер была замечательной женщиной, но она также была чудовищно тщеславна и эгоистична. Она поселилась в Сирии не ради свободы, а потому, что любила власть и удовлетворяла чувство собственной значимости, превратившись в домашнего тирана. Ты ведь собирала всякие истории про нее, неужели не слышала, что, когда твоя героиня решила выполнить свой долг — отомстить за смерть безвинного французского исследователя, — она бросила вызов местному паше, разрушила дюжину деревень и всю оставшуюся жизнь хвасталась, каким была сильным, безжалостным лидером. Она гордилась тем, что казнила сотни невинных людей!
Джулиет изумленно уставилась на Росса широко раскрытыми глазами.
— Не правда! Леди Эстер сострадала людям и давала приют гонимым!
Росс скривил губы.
— Я допускаю, что иногда она испытывала сострадание к гонимым, но она совершенно не обращала внимания на тех, кто рядом и особенно предан ей. И чем преданнее был человек, тем с большей жестокостью она вознаграждала его за это. Она предпочитала восхищение невежественных деревенских жителей уважению и дружбе равных ей людей. Она оказалась неспособна жить на состояние, в семь раз превышающее твои средства, поэтому одалживала громадные суммы, которые никогда не возвращала, а потом горько жаловалась во всеуслышание, что никто не поддерживает ее, не дает вести тот образ жизни, которого она заслуживает. В конце концов, разогнав всех, кто о ней заботился, она умерла в одиночестве, одолеваемая назойливыми кредиторами и обобранная собственными же слугами.
Джулиет очень не хотелось верить Россу, но в его речах она уловила ужасную истину. Отвернувшись, не желая ничего больше слышать, Джулиет, однако, не спаслась от его сурового голоса:
— Ты этого хочешь для себя, да? Умереть одной, без любви, чужестранкой в чужой земле, окруженной внешними атрибутами власти? Что ж, в таком случае желаю тебе преуспеть в этом.
— Если леди Эстер была такой, как ты говоришь, то я совсем на нее не похожа и закончу свои дни совершенно по-другому. — Джулиет смущенно взмахнула рукой. — Почему мы спорим из-за женщины, с которой я даже не была знакома?
Росс вздохнул полной грудью и чуть тише произнес:
— Да, верно, я забылся. Пора сначала, например, сказать, что я люблю тебя, а в Бухаре ты говорила, что любишь меня. Это правда или все это сказано в порыве страсти?
У Джулиет закружилась голова, она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она жаждала, чтобы он ее любил, и дождалась-таки признания, но теперь все стало намного сложнее.
— Это правда, — прошептала она. — Я люблю тебя. И никогда не переставала любить, ни на один-единственный миг.
Росс закрыл глаза, на мгновение лицо его дернулось от тика. Он вновь открыл глаза: мрачная решимость словно впечаталась в его черты. «Слишком поздно я поняла, что вложила в его руки опасное оружие: теперь, узнав, что я люблю его, он станет еще безжалостнее пытаться переубедить меня. И вряд ли мне удастся устоять».
Град его первых вопросов был объясним, но в то же время на них невозможно было ответить.
— Если ты любила меня, почему же оставила?
— Я говорила тебе, почему! — Она снова заходила взад-вперед по комнате. — Несколько раз и по-разному. Любовь невозможно оценить, но не только это имеет значение. Если ты веришь, что главное на свете — любовь, то почему бы тебе не остаться со мной в Сереване, а не возвращаться назад в Англию?
— Люди из Бухары! Ваша миссия закончена! Ваш офицер явир Шахид Махмуд мертв, а ференги смертельно ранен. Если вы сейчас же сдадитесь, мы позволим вам забрать оружие и уйти мирно и с достоинством. Но если вы намерены сражаться, мы будем гнаться за вами и убьем, как собак.
Она помолчала, чтобы перевести дух, и Росс в глубине души ощутил некое удовольствие оттого, что он «смертельно ранен». Он словно бы смотрел на себя со стороны… Боли он не чувствовал, просто у него внутри все как бы оцепенело, им овладела бесконечная усталость, он был как обломок корабля, качающийся на волнах смертельного прилива.
Слова Джулиет вновь эхом разнеслись по каменистому ущелью:
— Я Гул-и Сарахи, и моя крепость Сереван менее чем в пяти милях отсюда. Мои люди уже наверняка скачут сюда, привлеченные звуками стрельбы. У вас не будет ни малейшего шанса спастись.
Никакого ответа. Но потом снизу, с противоположной стороны ущелья, донесся заунывный голос:
— Кто из наших погиб?
— Жестокий и упрямый Шахид. Правда, у него была одна добродетель: он был смел и погиб, исполняя свой долг, — отозвалась Джулиет. — Если вы уйдете с миром, то, клянусь, он и другой погибший будут похоронены с почестями, в соответствии с суннитскими обычаями.
Последовала еще одна пауза, словно оставшиеся в живых совещались между собой. Потом отвечавший возопил:
— А почему мы должны тебе доверять? Покажись нам на глаза, и мы сделаем то же самое.
Росс хотел было крикнуть: «Джулиет, ради Бога, не доверяй им!» Но он не мог ни говорить, ни двигаться, просто беспомощно наблюдал, как она встала и шагнула на край ущелья.
Высокая, гордая Джулиет Камерон Карлайл, Цветок пустыни и маркиза Килбурн, подняла открытые ладони над головой, чтобы показать, что безоружна. Казалось, само ущелье затаило дыхание на долгий тягостный миг. Огненные волосы Джулиет и ее черные, развевавшиеся на ветру одежды делали ее похожей на древнюю богиню-воительницу. Она предлагала мир, но готова была сразиться насмерть, предай кто-нибудь ее веру.
Росс видел ее в профиль, и эта картина пронзила его воображение подобно удару кинжала. «Я никогда в жизни не забуду, как она сейчас выглядит. А жить мне, судя по всему, осталось недолго. — При этой мысли он зашевелился. — Я умираю… Надо сказать ей, как я люблю ее. Странно, в конце жизни оказывается, что лишь немногое имеет значение. И уж конечно, не состояние, не знания, не гордость. Только любовь».
Потрясенный тем, что открылось его глазам, бухарец закричал не своим голосом:
— Мы принимаем твои условия! Погиб еще один человек по имени Мешеди Раджиб. Мы оставим его тело на дороге, чтобы вы могли найти и похоронить его.
— Мы сделаем это. — Джулиет опустила одну руку, а другую все еще держала, словно благословляя бухарцев этим жестом. — Вы храбрые воины, и я желаю вам благополучно добраться до Бухары. Идите с миром.
— И тебе мир, госпожа! — Прошло несколько мгновений, и с дальней стороны ущелья послышался цокот копыт.
Росс, пользуясь моментом, хотел сказать Джулиет все-все, поведать о том, что он ничуть не жалеет о своей любви, несмотря на ту боль, что принес их брак им обоим, даже несмотря на то, что судьба забросила их в эту выжженную солнцем гористую местность. С неимоверным усилием он вытянул руку вперед, пытаясь завладеть вниманием Джулиет, однако боль вновь пронзила его, раскалывая голову надвое, и Карлайл снова провалился во тьму.
Росс пришел в себя, ощутив чьи-то проворные руки на своем гудевшем от боли теле. Узнав пальцы Джулиет, он открыл глаза и прошептал:
— Джулиет. — Он не был уверен, что издал какой-то звук, но Джулиет тотчас повернулась к нему. Она так и сияла от радости.
Росс опять попытался заговорить, но она прижала свой палец к его губам.
— Тише, любимый, тебе надо беречь себя.
Он обязательно засмеялся бы, если бы голова у него не так сильно кружилась.
— Для чего… умирающему беречь себя?
— О Господи! Ты слышал, что я говорила бухарским солдатам? — печально произнесла она. — Я просто хотела убедить их убраться отсюда. — Она наклонилась и запечатлела на его лбу легкий, как перышко, поцелуй. — Ты не умрешь, любимый. В сущности, тебе страшно повезло: пуля Шахида только задела твою голову, и ты упал с выступа, но кусты на скале замедлили твое падение, да к тому же ты упал на довольно мягкий песок. Прекрасные будут синяки, но, похоже, все кости целы.
Некоторое время Росс приводил в порядок свои мысли, направляя их в русло жизни.
Очнувшись окончательно, он взволнованно спросил:
— А что Мурад?
— Иан говорит, что он ранен в руку навылет, но рана чистая. Падая с лошади, Мурад ударился головой, но сейчас с ним все в порядке.
— Повезло, — облегченно выдохнул Росс.
— Очень повезло, но сейчас пора доставить всех раненых в Сереван. Ты сможешь с моей помощью сойти вниз, к лошадям?
— Посмотрим. — Поддерживаемый Джулиет, Росс сел. В голове у него все помутилось от боли, он едва снова не потерял сознание. Потом его подтолкнули и усадили на лошадь. Появилось ощущение, что такое с ним уже было. «Да, такое со мной уже было: меня ранили, когда я скакал с Майклом. Мне чертовски надоело быть раненым! Чтобы меня потом еще волокли, как мешок с картошкой!» И он решил погрузиться во тьму.
Росс в очередной раз пришел в сознание и почувствовал себя весьма отдохнувшим. Не считая боли в голове, он вполне здоров. Он немного потянулся, потом поиграл мускулами в разных местах тела и обнаружил, что на теле у него в основном синяки. Серьезных ран нет. Открыв глаза, он увидел, что комната наполнена мягким чистым светом раннего утра. Значит, он в Сереване. Взглянув на старинный ковер с великолепным рисунком, висевший на выбеленной стене, Росс решил, что это, наверное, спальня жены.
Он не удивился и когда обнаружил, что в постели не один. Повернув голову, Росс увидел рядом с собой Джулиет. О более прекрасном зрелище утром нельзя было и мечтать, ибо на Джулиет, кроме золотой цепочки с обручальным кольцом, ничего не было. В бледном предрассветном свете ее кожа отливала жемчугом, а волосы казались темным золотом. Он осторожно стянул с нее простыню, чтобы лучше насладиться видом ее совершенных изгибов. «Я определенно не умираю, во всяком случае, организм мой реагирует на близость Джулиет», — подумал он.
Однако то, что со всей ясностью предстало перед ним якобы на смертном одре, сейчас не казалось таким очевидным. Он не сомневался, что любит Джулиет, — эта истина совершенно неоспорима.
«Но что же будет дальше? Опасность объединила нас, а будет ли существовать наш брак, не скрепленный такими узами? В Бухаре мы не обращали внимания ни на что, наслаждаясь друг другом и нуждаясь друг в друге. Несмотря на все препоны, мы выжили, а теперь должны ответить на все жгучие вопросы прошлого».
Желание забрать Джулиет с собой в Англию росло, и Росс очень мучился. Он хотел, чтобы она была его женой и по закону, и на самом деле. «Я уверен, что с любой другой женщиной радости, страсти и привязанности было бы достаточно, чтобы сохранить брак. Почему же всего этого не хватает, чтобы удержать рядом с собой Джулиет?» — думал Росс.
Он нерешительно погладил ее по голове. Наверное, она посетила турецкие бани, как и собиралась, ибо рыжие локоны покоились на ее плечах подобно шелковому сверкающему потоку.
От его прикосновения веки Джулиет взметнулись, и она, широко раскрыв глаза, ласково улыбнулась. Потом потянулась к нему и кончиками пальцев пробежалась по губам и по овалу лица, словно стараясь запомнить. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но он не позволил. Отчаянно пытаясь продлить миг счастья, Росс слился с ней в поцелуе и вложил в этот поцелуй всю силу своего страха и вожделения.
Она издала какой-то сдавленный звук и поспешно ответила на его поцелуй; словно тоже боялась приближения неизбежной развязки. Языки их встретились, затанцевали страстный танец, дыхание смешалось, руки переплелись. Джулиет вела себя столь непосредственно, и пламя страсти, вспыхнувшее между ними, казалось таким естественным, что невозможно было поверить, что они любят друг друга в последний раз.
«Может быть, я никогда больше не почувствую этого мягкого прикосновения, этого скольжения… И не смогу ощутить эту замшу ее сосков, таких сладких, когда их касаешься языком… И не услышу откровенного, страстного ее дыхания, лаская ее влажную плоть, пока она не затрепещет в предвкушении… Неужели я никогда больше не услышу ее резкого и в то же время томного вздоха в момент, когда я вхожу в ее разгоряченное тело…»
Он попытался развеять свои страхи, утопая в ней, мечтая о том, чтобы обжигающая страсть связала их навеки. Он почувствовал муку в ее поцелуе, заметил некую ранимость в ее лице, когда она внезапно порывисто к нему прижалась. «Может, я никогда больше не испытаю такого единения, такой наводящей ужас экзальтации, когда человек полностью твой, как сейчас. О Боже, как сейчас…»
Страсть понемногу улеглась, и на смену ей пришел покой и хрупкий мир. Утомленные любовью, они прильнули друг к другу и погрузились в сон. Но проснувшись, вновь почувствовали разделяющее их неловкое пространство. Чтобы нарушить тягостное молчание, Джулиет произнесла:
— Если бы хаким, доктор, узнал, что я позволила раненому человеку так изнурять себя, он никогда бы мне этого не простил.
— Вероятно, если бы я был серьезно ранен, такого рода напряжение оказалось бы мне не под силу. — Росс осторожно потрогал повязку на голове и слегка дернулся. — Рана еще болит. По-моему, я истратил всю свою дневную энергию, но даже в этом случае я счастлив сообщить хакиму, что твое лечение оказалось просто
чудотворным.
И тут Росс посуровел и протянул руку к обручальному кольцу у нее на шее. Джулиет не сомневалась, что он собирается поговорить относительно их будущего, и сделала вид, что ничего не заметила. Желая из трусости отложить неизбежное объяснение, она выпорхнула из постели и с преувеличенной живостью спросила:
— Наверное, ты хочешь есть? Сейчас я прикажу подать завтрак. Дыни — просто чудо, особенно после сухой пустынной пищи. Или, может, приготовить что-нибудь другое? Разумеется, кроме копченой рыбы. Или овсяной каши, но кому придет в голову есть сегодня овсяную кашу?
— Джулиет, — нежно произнес Росс. — Ты же несешь чушь…
— Я знаю. — Она нервно провела рукой по голове и заставила себя сесть. — Я так долго отсутствовала, и у меня накопилось множество дел. Да еще Салеха не было! Он приедет только дней через десять… Мне надо поговорить с надзирателем за фермой, с управляющим прислугой, и еще куча всякого другого… — Конечно, так оно и было, но вряд ли потому она нервничала.
Росс понимающе улыбнулся: он наверняка знал, что ее угнетает.
— В таком случае тебе, вероятно, лучше бы сразу заняться делами. Я же склоняюсь к тому, чтобы воспользоваться своим положением инвалида и провести день в неге и лени, насколько это возможно. Если я просплю еще несколько часов, то у меня появятся силы на турецкую баню, а потом я еще посплю.
— Великолепная программа! — Она наклонилась, торопливо чмокнула мужа и тут же умчалась прочь, понимая, впрочем, что час расплаты всего лишь оттягивается.
Росс провел день почти так, как и грозился. Мало того, что он помылся в бане, ему захотелось еще и посетить своих товарищей по авантюре. Иан спал, ибо его истерзанное тело пыталось компенсировать все лишения, пережитые им за этот год. Мурад же пребывал в прекрасном расположении духа. Росс нашел его сидящим в саду в тени беседки: он наслаждался шербетом из ледяной дыни и пытался флиртовать с молоденькой служанкой. Та весело хихикала. Увидев хозяина, Мурад улыбнулся ему.
— Значит, наше великое приключение подходит к концу? Скорее всего я не стану больше работать проводником, а сделаюсь сказителем и буду зарабатывать на жизнь, рассказывая истории о легендарном Кхилбурне.
Росс не удержался от ответной улыбки.
— По крайней мере это куда безопаснее, чем общение с туркменами. — Он сел рядом с Мурадом и принял стакан дынного шербета. — Очень скоро я отправлюсь в Тегеран, возможно, даже завтра. Я был бы счастлив, если бы ты проводил меня туда, но, наверное, тебе лучше оставаться здесь, пока не заживет твоя рука.
— Я поеду с вами, — решительно заявил Мурад. — Моя рука не так уж плоха, и я буду рад снова увидеть свой дом. Но разве леди Кхилбурн уже готова отбыть? Ей ведь наверняка надо еще собраться. По крайней мере моя мать долго готовилась бы к дальней дороге.
Росс отпил шербет и рассеянно посмотрел на сад.
— Очень сомневаюсь, что она поедет со мной. Надо, конечно, обсудить этот вопрос, но вряд ли она захочет расстаться с Сереваном, который уже много лет служит ей домом.
Мурад сконфуженно помолчал, а потом заметил:
— А мне казалось, что вы очень… близки. Я думал, вы хотите, чтобы она была с вами.
— Я-то хочу, но не думаю, что леди Кхилбурн разделяет мое желание.
— Но ведь она ваша жена! — возмущенно воскликнул Мурад. — А место жены рядом с мужем! Вы должны приказать ей, пусть едет с вами.
— Приказ ничего не изменит, ибо у леди Кхилбурн своя голова на плечах, — сухо возразил Росс. — Говоришь ты, конечно, верно, но согласно нашим обычаям мы даруем женщинам большую свободу выбора.
Молодой перс надолго погрузился в молчание, а потом откровенно заявил:
— Я не понимаю.
— Я тоже не понимаю, Мурад. Я тоже.
«Наверное, — устало подумал Росс, — если бы я понимал Джулиет, то это что-нибудь изменило бы. А может быть, и нет».
Час расплаты наступил той же ночью, после обеда. Джулиет весь день занималась какими-то делами и умудрилась не попадаться Россу на глаза. Несколько раз она заглядывала к Иану, но он все время спал и у нее не хватило духа его разбудить.
В тот вечер они с Россом пообедали с веселым семейством Салеха, посему личной беседы между ними не получилось, но пришло время отправляться спать… Вряд ли Джулиет могла бы отослать Росса в другую спальню, ибо, несмотря ни на что, она жаждала быть с ним.
«Нет, еще больше мне хочется тех же непринужденных отношений, которые мы познали в Бухаре, когда у нас было одно только настоящее, без прошлого и будущего», — вертелось у нее в голове.
Не глядя на Росса, Джулиет переоделась в расшитый шелковый халат. Потом уселась на диван и принялась расчесывать волосы, в то же время подыскивая тему для ничего не значащей беседы: «Я, как Шахерезада, смогу отложить беду на неопределенно долгое время: просто буду говорить на другие, отвлеченные темы».
К несчастью, Росс в большей степени обладал западной прямолинейностью. Вместо того чтобы переодеться в безыскусный домашний чапан, он уселся возле нее на диване и просто предложил:
— Джулиет, поедем со мной в Англию. Теперь мы стали на двенадцать лет старше и мудрее, и тебе вроде бы неплохо в моем обществе. Мы, конечно же, сможем теперь разрешить проблемы своего брака.
Она вся подобралась и безвольно уронила руку с расческой на колени. Она уже обдумала все, что собиралась сказать Россу, убеждая его в бесплодности всяких попыток восстановить их брак. Джулиет надеялась, что слова ее прозвучат достаточно убедительно и ей не придется извлекать на свет ту глубинную истину, в которой она не находила силы признаться.
— Боюсь, что географическая совместимость — это единственная проблема, которую невозможно решить, — сказала она язвительно. — Не будь у тебя дел с наследством, ты смог бы остаться здесь, в Персии. Но я знаю, что у тебя высоко развито чувство долга и ответственности, и ты, конечно же, не станешь пренебрегать своими обязанностями в Англии.
Росс откинулся на подушки и посмотрел на нее холодными, грозными глазами: «Эту битву я так легко не проиграю».
— Ты совершенно права — мое будущее теперь в Британии. Но почему нельзя даже подумать о том, чтобы ты снова возвратилась туда? Когда-то тебе там очень нравилось.
Она сжала кулаки, потом с силой разжала пальцы.
— Боюсь, мне будет душно в Англии. Там слишком много светских правил и так легко допустить ошибку!
— Ты же приспособилась к тем правилам, которые тебя интересовали, и блаженно игнорировала те, которые тебе не нравились, — заметил Росс. — Более того, сейчас ты маркиза, а со временем станешь герцогиней. Короче говоря, ты сможешь жить и делать все что угодно, черт побери! Разве я сильно неволил тебя? Ты сказала, что тебя обижало мое критическое к тебе отношение, может, я был не таким чувствительным, как должен был быть… Но все равно тираном я себя не считаю.
«Нет, он не был тираном. Пора обнажить другой, более болезненный пласт истины», — подумала Джулиет.
— Дело не в том, что сделал ты, дело во мне самой. — Невидящим взглядом она посмотрела на расческу и принялась нервно крутить ее в руках. — Я так тебя любила, что буквально из кожи вон лезла, чтобы доставить тебе удовольствие. Мое собственное «я», моя независимость, все то, что ты во мне любил, — я чувствовала, как все это куда-то исчезает. Мне не хотелось так жить, не хотелось становиться одной из этих нудных уступчивых женщин, которых, по твоим же словам, ты никогда не смог бы полюбить.
Росс скрестил руки на груди и поглядел на нее в упор. И наконец сказал:
— Мне невероятно льстит, что ты безумно меня любила. Но если тогда ты беспокоилась о своей независимости, то вряд ли сейчас вся проблема в этом. Ты же сильная взрослая женщина, а отнюдь не неуверенная в себе девочка. Думаю, твой характер ничуть не пострадает из-за того, что какая-нибудь вдовица посмотрит на тебя свысока.
Она встала и принялась расхаживать по комнате. Зеленый шелк халата так и шелестел при каждом ее движении.
— Ты пытаешься махнуть рукой на все проблемы, представить то, о чем я тебе толкую, пустяками… Но есть вопросы и посложнее. — Она повернулась к нему лицом. — Вопрос не в том, смогу ли я переносить Англию, — я смогу, хотя в Сереване мне нравится больше. Я построила здесь что-то ценное, помогла людям подняться из нищеты и страха, добиться процветания и богатства. Как же я могу все это оставить?
Росс вздохнул:
— Тень леди Эстер Стэнхоуп словно накрывает нас обоих. Я не могу винить тебя за то, что ты так заботишься о своей независимости, но ведь ты и в самом деле создала здесь сильную здоровую общину — и она не рухнет, если ты уедешь. Отдай Сереван Салеху, он не хуже тебя справится с хозяйством.
Росс, конечно, был прав, но Джулиет не захотела сдаваться. Она с вызовом ответила:
— Я не хочу уезжать из Серевана! Только здесь я по-настоящему свободна.
— Это иллюзорная свобода, которая проистекает из твоего положения постоянного изгоя, отторгнутого от реалий персидского общества деньгами и положением иностранца, — взволнованно возразил Росс. — И ты хочешь так провести остаток своей жизни? Как женщина, которая вольна делать все что угодно, потому что она настолько эксцентрична, что добровольно заточила себя здесь, словно часть природы, а не реальный человек?
— По-моему, леди Эстер прекрасно устроилась, — пожала плечами Джулиет.
— Что ж, пора разрушить твои романтические иллюзии. — Он спрыгнул с дивана и приблизился к ней. — Да, леди Эстер была замечательной женщиной, но она также была чудовищно тщеславна и эгоистична. Она поселилась в Сирии не ради свободы, а потому, что любила власть и удовлетворяла чувство собственной значимости, превратившись в домашнего тирана. Ты ведь собирала всякие истории про нее, неужели не слышала, что, когда твоя героиня решила выполнить свой долг — отомстить за смерть безвинного французского исследователя, — она бросила вызов местному паше, разрушила дюжину деревень и всю оставшуюся жизнь хвасталась, каким была сильным, безжалостным лидером. Она гордилась тем, что казнила сотни невинных людей!
Джулиет изумленно уставилась на Росса широко раскрытыми глазами.
— Не правда! Леди Эстер сострадала людям и давала приют гонимым!
Росс скривил губы.
— Я допускаю, что иногда она испытывала сострадание к гонимым, но она совершенно не обращала внимания на тех, кто рядом и особенно предан ей. И чем преданнее был человек, тем с большей жестокостью она вознаграждала его за это. Она предпочитала восхищение невежественных деревенских жителей уважению и дружбе равных ей людей. Она оказалась неспособна жить на состояние, в семь раз превышающее твои средства, поэтому одалживала громадные суммы, которые никогда не возвращала, а потом горько жаловалась во всеуслышание, что никто не поддерживает ее, не дает вести тот образ жизни, которого она заслуживает. В конце концов, разогнав всех, кто о ней заботился, она умерла в одиночестве, одолеваемая назойливыми кредиторами и обобранная собственными же слугами.
Джулиет очень не хотелось верить Россу, но в его речах она уловила ужасную истину. Отвернувшись, не желая ничего больше слышать, Джулиет, однако, не спаслась от его сурового голоса:
— Ты этого хочешь для себя, да? Умереть одной, без любви, чужестранкой в чужой земле, окруженной внешними атрибутами власти? Что ж, в таком случае желаю тебе преуспеть в этом.
— Если леди Эстер была такой, как ты говоришь, то я совсем на нее не похожа и закончу свои дни совершенно по-другому. — Джулиет смущенно взмахнула рукой. — Почему мы спорим из-за женщины, с которой я даже не была знакома?
Росс вздохнул полной грудью и чуть тише произнес:
— Да, верно, я забылся. Пора сначала, например, сказать, что я люблю тебя, а в Бухаре ты говорила, что любишь меня. Это правда или все это сказано в порыве страсти?
У Джулиет закружилась голова, она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она жаждала, чтобы он ее любил, и дождалась-таки признания, но теперь все стало намного сложнее.
— Это правда, — прошептала она. — Я люблю тебя. И никогда не переставала любить, ни на один-единственный миг.
Росс закрыл глаза, на мгновение лицо его дернулось от тика. Он вновь открыл глаза: мрачная решимость словно впечаталась в его черты. «Слишком поздно я поняла, что вложила в его руки опасное оружие: теперь, узнав, что я люблю его, он станет еще безжалостнее пытаться переубедить меня. И вряд ли мне удастся устоять».
Град его первых вопросов был объясним, но в то же время на них невозможно было ответить.
— Если ты любила меня, почему же оставила?
— Я говорила тебе, почему! — Она снова заходила взад-вперед по комнате. — Несколько раз и по-разному. Любовь невозможно оценить, но не только это имеет значение. Если ты веришь, что главное на свете — любовь, то почему бы тебе не остаться со мной в Сереване, а не возвращаться назад в Англию?