Андрей Павлухин
Время теней
После коня остается поле,
После смерти героя – имя.
Надпись на дагестанском мече
Ночь – черно-белая;
расплывчатые контуры созвездий;
ветер и лезвия его.
Октавио Пас
Время – лучший судья.
Оно судит без свидетелей.
Илия Маркович
Раздел 1
ЛЕЗВИЯ ВЕТРА
1
– Сардонис!
Я обернулся.
Костлявая, нескладная фигура Миши виднелась в проеме люка. Пандус уже втянулся в корпус звездолета, шла предстартовая подготовка. В глазах Миши поселилась грусть. Грусть и еще что-то. Чувство вины, тоска. Этот набор теперь внутри каждого из нас – тех, кто проиграл войну.
– Удачи, – сказал он.
Я зашагал прочь. За моей спиной взревели двигатели потрепанного жизнью, устаревшего «разведчика», рокот плавно перешел в протяжный вой и наконец спрятался за гранью слышимости. Корабль стартовал. Я представил, как он пробивает атмосферу, оставляя за кормой, по ту сторону дюз, и меня, и Астерехон, и выжженную отрейскую пустыню. Я думал о нем, когда брел по шоссе. Когда я садился в наземное такси, он, вероятно, уже нырял в гипер…
Представительство миграционной службы расположилось на Изумрудных Уровнях. Там решались судьбы гостей со звезд, которые были настолько глупы, что решили осесть на Отре. Дураки вроде меня.
Чиновник сидел в аморфном кресле, принимавшем требуемые очертания. Для посетителей он держал жесткий пластиковый стул. Когда я опустился на белое сиденье, мое тело оказалось просканированным, а данные о нем выведены на поверхность рабочего стола.
– Нелегальные кибервставки отсутствуют, – констатировал чиновник. – Запрещенные биоформации – тоже. Ты стопроцентный человек, поздравляю.
– Спасибо.
– Не за что. Ну и?..
Мигратор слегка наклонил голову, ожидая, когда я изложу суть дела.
– Хочу поселиться на Отре, – сказал я.
– Стать гражданином Астерехона?
– Я этого не говорил.
Он уставился на меня. Затем понимающе кивнул.
– Хочу уточнить: Астерехон – единственный земной город на Отре. И вообще… единственное место, которое можно назвать городом.
– Земных городов больше нет, – мрачно возразил я. – Самой Земли нет.
– Ты прав, конечно, – мигратор вздохнул. – Но все-таки…
Пауза.
– Ладно, – он скрестил руки на груди. – Были и раньше умники, которые хотели сбежать от цивилизации. Их черепа белеют в Южных Землях. Проведу для тебя стандартный инструктаж. Основная часть Отры – глиняная пустыня. Кое-где встречаются горы, своего рода оазисы. Нет рек. Нет океанов. Попадаются соленые озера, которые дикари гордо именуют «морями». Местные жители – фол-нары – жестокие беспощадные ублюдки, с ними воевали еще первые колонисты. Бились веками. Пока не основали Астерехон, Город Утренних Туманов, и не отгородились от пустыни силовым барьером. Теперь нас "считают бессмертными богами. Хоть злыми, вредными, но богами. С орбиты можно увидеть достаточно спаленных, разрушенных земных поселков.
Он помолчал.
– Я хочу, чтобы ты врубился, – указательный палец мигратора уткнулся в мою грудь. – Ты и дневного перехода не совершишь, а тебе снесут башку. Ясно?
– Ясно, – подтвердил я.
– Рад, – чиновник расслабился. – В каком секторе ты хочешь поселиться? Если достаточно денег…
– Я уже сказал, где хочу поселиться.
Рука мигратора нырнула под стол, а после совершила в моем направлении изящный жест.
Лезвие ножа с треском врубилось в спинку стула – чуть выше моего плеча. Едва не задев мочку уха.
– Здорово, – похвалил я.
– Ты труп, – осклабился он. – Я мог убить тебя – ты не успел бы и шелохнуться.
Он поднялся с кресла и подошел к окну. Там, за прозрачной перегородкой, раскинулись Изумрудные Уровни. Сверкая великолепием жилых комплексов, офисов, бутиков, трассируя артериями дорог…
– Фолнары проделывают это лучше. В сравнении с их воинами я – жалкая пародия.
Снова пауза.
– Ты бы не стал меня убивать, – сказал я. – Глупо.
– Глупо, – согласился он.
– Тогда зачем дергаться?
Кабинет чиновника находился высоко, он утопал в облаках. Зеленое солнце, лишь недавно выкатившееся из-за гор, придавало улицам странный оттенок. Изумрудные Уровни… Болотная мгла.
– Ты бы не успел.
– Уверен?
Чиновник не ответил. Он сел в кресло.
– Хорошо, – в руке чиновника появился скан-картридж. Лазерный лучик воровато метнулся к моему глазу, снимая информацию с сетчатки. – Но ты будешь, официально, гражданином.
– Нет.
Он уже вставил картридж в приемную щель стола.
– Как тебя…
На столе высветились данные. Глаза чиновника округлились.
– Мик Сардонис, генерал имперских войск?
– Командующий, – с улыбкой поправил я. – Экс-командор. Теперь – ничтожество, ноль, потерявший вес после уничтожения Земли и распада Четвертой Империи. Да, я один из тех, кто развязал войну, Чарторианский Конфликт. Один из тех, кого преследует молодая, едва сформировавшаяся Федерация.
Ему нечего было сказать. Он слушал.
– В Астерехоне меня найдут, – продолжал я. – Обязательно. Неизбежно. А вот в пустыне, во Внешних Пределах… Пусть попробуют. Я ассимилируюсь, стану фолнаром.
Мигратор смотрел на меня, как на психа. Мик Сардонис, величайший из людей Галактики, величайший из ее преступников… всего лишь больной. Его кисть взметнулась над сенсорной клавиатурой, намереваясь отправить полученные сведения в базу данных Службы, но мертвая хватка, ладонь, превратившаяся в клещи, остановила его. Моя ладонь.
– Подожди.
Его рука повисла безвольной плетью.
– Не надо.
Он подчинился. Рука опустилась на колено.
– Я заплачу. Все, что у меня есть. Мне теперь не нужны деньги. А тебе пригодятся. Ты уберешься с Отры, затеряешься на уютной, сытой планетке. И проживешь там остаток своих дней. Пляжи Атлантики. Ну как?
– А взамен? – спросил он.
– Предлагаю такой сценарий: некто прилетает в Астерехон и становится его гражданином. Подчеркиваю: некто, но не Мик Сардонис. Затем некто погибает в уличной разборке. Следы его теряются в стране мертвых и бесчисленных гигабайтах архивов.
Секунду мигратор обдумывал предложение. Недолгие колебания.
– Хорошо, я согласен.
Я извлек из кармана кредитку и щелчком отправил ее через стол, где она попала в алчные лапы чиновника.
– Где гарантии?
– Их нет.
Когда я встал, чтобы уйти, зеленоватый отблеск чиркнул по лезвию ножа, застрявшего в спинке стула.
Позднее оказалось, что мигратор сдержал слово.
Я обернулся.
Костлявая, нескладная фигура Миши виднелась в проеме люка. Пандус уже втянулся в корпус звездолета, шла предстартовая подготовка. В глазах Миши поселилась грусть. Грусть и еще что-то. Чувство вины, тоска. Этот набор теперь внутри каждого из нас – тех, кто проиграл войну.
– Удачи, – сказал он.
Я зашагал прочь. За моей спиной взревели двигатели потрепанного жизнью, устаревшего «разведчика», рокот плавно перешел в протяжный вой и наконец спрятался за гранью слышимости. Корабль стартовал. Я представил, как он пробивает атмосферу, оставляя за кормой, по ту сторону дюз, и меня, и Астерехон, и выжженную отрейскую пустыню. Я думал о нем, когда брел по шоссе. Когда я садился в наземное такси, он, вероятно, уже нырял в гипер…
Представительство миграционной службы расположилось на Изумрудных Уровнях. Там решались судьбы гостей со звезд, которые были настолько глупы, что решили осесть на Отре. Дураки вроде меня.
Чиновник сидел в аморфном кресле, принимавшем требуемые очертания. Для посетителей он держал жесткий пластиковый стул. Когда я опустился на белое сиденье, мое тело оказалось просканированным, а данные о нем выведены на поверхность рабочего стола.
– Нелегальные кибервставки отсутствуют, – констатировал чиновник. – Запрещенные биоформации – тоже. Ты стопроцентный человек, поздравляю.
– Спасибо.
– Не за что. Ну и?..
Мигратор слегка наклонил голову, ожидая, когда я изложу суть дела.
– Хочу поселиться на Отре, – сказал я.
– Стать гражданином Астерехона?
– Я этого не говорил.
Он уставился на меня. Затем понимающе кивнул.
– Хочу уточнить: Астерехон – единственный земной город на Отре. И вообще… единственное место, которое можно назвать городом.
– Земных городов больше нет, – мрачно возразил я. – Самой Земли нет.
– Ты прав, конечно, – мигратор вздохнул. – Но все-таки…
Пауза.
– Ладно, – он скрестил руки на груди. – Были и раньше умники, которые хотели сбежать от цивилизации. Их черепа белеют в Южных Землях. Проведу для тебя стандартный инструктаж. Основная часть Отры – глиняная пустыня. Кое-где встречаются горы, своего рода оазисы. Нет рек. Нет океанов. Попадаются соленые озера, которые дикари гордо именуют «морями». Местные жители – фол-нары – жестокие беспощадные ублюдки, с ними воевали еще первые колонисты. Бились веками. Пока не основали Астерехон, Город Утренних Туманов, и не отгородились от пустыни силовым барьером. Теперь нас "считают бессмертными богами. Хоть злыми, вредными, но богами. С орбиты можно увидеть достаточно спаленных, разрушенных земных поселков.
Он помолчал.
– Я хочу, чтобы ты врубился, – указательный палец мигратора уткнулся в мою грудь. – Ты и дневного перехода не совершишь, а тебе снесут башку. Ясно?
– Ясно, – подтвердил я.
– Рад, – чиновник расслабился. – В каком секторе ты хочешь поселиться? Если достаточно денег…
– Я уже сказал, где хочу поселиться.
Рука мигратора нырнула под стол, а после совершила в моем направлении изящный жест.
Лезвие ножа с треском врубилось в спинку стула – чуть выше моего плеча. Едва не задев мочку уха.
– Здорово, – похвалил я.
– Ты труп, – осклабился он. – Я мог убить тебя – ты не успел бы и шелохнуться.
Он поднялся с кресла и подошел к окну. Там, за прозрачной перегородкой, раскинулись Изумрудные Уровни. Сверкая великолепием жилых комплексов, офисов, бутиков, трассируя артериями дорог…
– Фолнары проделывают это лучше. В сравнении с их воинами я – жалкая пародия.
Снова пауза.
– Ты бы не стал меня убивать, – сказал я. – Глупо.
– Глупо, – согласился он.
– Тогда зачем дергаться?
Кабинет чиновника находился высоко, он утопал в облаках. Зеленое солнце, лишь недавно выкатившееся из-за гор, придавало улицам странный оттенок. Изумрудные Уровни… Болотная мгла.
– Ты бы не успел.
– Уверен?
Чиновник не ответил. Он сел в кресло.
– Хорошо, – в руке чиновника появился скан-картридж. Лазерный лучик воровато метнулся к моему глазу, снимая информацию с сетчатки. – Но ты будешь, официально, гражданином.
– Нет.
Он уже вставил картридж в приемную щель стола.
– Как тебя…
На столе высветились данные. Глаза чиновника округлились.
– Мик Сардонис, генерал имперских войск?
– Командующий, – с улыбкой поправил я. – Экс-командор. Теперь – ничтожество, ноль, потерявший вес после уничтожения Земли и распада Четвертой Империи. Да, я один из тех, кто развязал войну, Чарторианский Конфликт. Один из тех, кого преследует молодая, едва сформировавшаяся Федерация.
Ему нечего было сказать. Он слушал.
– В Астерехоне меня найдут, – продолжал я. – Обязательно. Неизбежно. А вот в пустыне, во Внешних Пределах… Пусть попробуют. Я ассимилируюсь, стану фолнаром.
Мигратор смотрел на меня, как на психа. Мик Сардонис, величайший из людей Галактики, величайший из ее преступников… всего лишь больной. Его кисть взметнулась над сенсорной клавиатурой, намереваясь отправить полученные сведения в базу данных Службы, но мертвая хватка, ладонь, превратившаяся в клещи, остановила его. Моя ладонь.
– Подожди.
Его рука повисла безвольной плетью.
– Не надо.
Он подчинился. Рука опустилась на колено.
– Я заплачу. Все, что у меня есть. Мне теперь не нужны деньги. А тебе пригодятся. Ты уберешься с Отры, затеряешься на уютной, сытой планетке. И проживешь там остаток своих дней. Пляжи Атлантики. Ну как?
– А взамен? – спросил он.
– Предлагаю такой сценарий: некто прилетает в Астерехон и становится его гражданином. Подчеркиваю: некто, но не Мик Сардонис. Затем некто погибает в уличной разборке. Следы его теряются в стране мертвых и бесчисленных гигабайтах архивов.
Секунду мигратор обдумывал предложение. Недолгие колебания.
– Хорошо, я согласен.
Я извлек из кармана кредитку и щелчком отправил ее через стол, где она попала в алчные лапы чиновника.
– Где гарантии?
– Их нет.
Когда я встал, чтобы уйти, зеленоватый отблеск чиркнул по лезвию ножа, застрявшего в спинке стула.
Позднее оказалось, что мигратор сдержал слово.
2
Как же это случилось? Почему не стало Родины? Мы казались себе могущественными, почти богами. Две трети Галактики были в нашей власти. Титаническое оружие, способное уничтожать миры, скорость кораблей, открытие гипера… Нам пытались противостоять: кризы, данлоки, шубилу, нэйрсваи… Укус комара. Мы сжигали их города и деревни, травили их вирусами, в клочья разносили их жалкие эскадры, порой проглатывая жестокие ответы. Но мы были сильнее. И нас было больше. Множество рас, осознав это, дрались на нашей стороне. Но вот явились они. Чартора. Они повелевали Пространством и Временем, они неизмеримо превосходили нас. Только мы не поняли. Что-то круче Империи? Это же нереально…
Реально. Чартора доказали свою вещественность. Самое страшное – они даже не напрягались. И еще – ИМ БЫЛО НА НАС НАПЛЕВАТЬ. Совсем. Возятся там детишки в своей песочнице размером в тысячи светолет – ну и пусть возятся. А если начинают докучать взрослым – по попке. Мы получили сполна, наблюдая, как Земля распадается…
Я был кретином. Хуже всего то, что сам не могу себя простить. Можно уйти от псов Федерации, можно показать язык Ла-Харту, столице нового государства. Но не уйти от себя. На мне – кровь миллиардов. Каждый из них жил, верил во что-то, любил, ненавидел… Все они поддерживали нас. И прежнего командующего, Ролту, и меня. Земляне считали станции Времени личным вызовом. Пришельцы установили их, не спрашивая разрешения. Ничего не объясняя. Не опускаясь до варварских умов…
Я брел по улицам Астерехона. Резали, кололи мысли о прошлом. Весть о гибели Земли потрясла Империю. Если бы толпы отрейцев, через которые проталкивался, знали, кто я – распяли бы на флагштоке представительства.
Но они не знали.
Мое лицо изменилось, постарело за годы скитаний среди звезд. У федеральных спецслужб имелся объемный список моих соратников – он редел почти каждую неделю, по мере поимки преступников. Большинство и не пыталось скрыться, покорно принимая судьбу – неуправляемый полет к Солнцу, в киберкапсуле с квантовыми ускорителями. Ритуальное сожжение. Со слезами на глазах я смотрел трансляции этих казней…
Некоторые кончали самоубийством. Помню Пересадочную В-247-418-3, замкнутый титанитовый мирок, металлическую скорлупу со стыковочными портами и ремонтными доками. Осколок цивилизации среди холода и звездных огней. А еще – тело полковника Иоланского, выбросившегося из шлюза спустя тринадцать лет после катастрофы.
Список возглавляет мое имя. Ролта мертв, его крейсер взорвался при атаке хроностанции чартера, напоровшись на их защитное поле. С него уже не спросишь. Я – другое дело. Человек, взваливший на себя весь груз ответственности…
Толпа вынесла меня на площадь. Внимание привлек огромный голографический экран, двусторонняя трансплоскость. Общественный государственный канал демонстрировал очередную расправу – обтекаемая конусообразная капсула на слепяще-желтом фоне. Последний полет Нар-Кадара, координатора имперских истребителей. Больно. Федерация – чужое для меня образование, которое систематически ликвидирует моих друзей. Пусть я виновен. Но судить меня имеет право лишь Четвертая Империя, ее распущенный, опозоренный Сенат, погибший Импер›атор. И никто кроме… Вот главная причина моего бегства. Или – оправдание…
Доносились звуки музыки – варварской, агрессивной, напористой. Монотонно гремел барабан, ему вторила волынка. Я забыл об экране и начал проталкиваться сквозь людское скопление. Туда, где слышались крики, откуда за километры несло злостью. Пульс барабана проникал в кровь, заставлял сердце биться учащенно.
Я вклинился в кольцо зрителей.
Дрались два фолнара. Они были обнажены по пояс, грубые холщовые штаны заляпаны кровью, мускулы рельефно выделялись на спинах и руках. Люди. Фолнары были такими же людьми, как и я, как собравшиеся болельщики. Длинные выгоревшие волосы собраны в пучки, на предплечьях татуировки (совершенно одинаковые) их клана. Они двигались легко, скользяще, сходясь в мелькании стали и отступая. Тела бойцов покрывали многочисленные порезы и шрамы.
Я толкнул локтем мужчину, стоявшего рядом:
– Они же из одного клана. Почему дерутся?
Мужчина фыркнул.
– Показуха для толпы. Фолнары не вступают в затяжные поединки. Они умеют убивать сразу. Если не с первого, то со второго удара.
– Я думал, аборигенов не пускают в город.
– Иногда пускают. Эти – что-то вроде цирковой труппы. Кочуют по пустыне, учатся, развлекают массы. Хорошие бойцы, но абсолютно безвредны. Законов не нарушают, органично вливаются в нашу культуру.
«Насколько это возможно», – подумал я. Все-таки в центре сверхурбанизированного мегаполиса фолнары выглядят странно и архаично.
Ритм усилился, волынка заныла пронзительнее. Я повертел головой, но так и не понял, откуда исходят звуки.
– Колонки и звукосниматели, – пояснил сосед. – Музыканты дикарей играют вон там, в дальнем конце площади.
– Они же не следят за ходом поединка. Откуда знают, когда менять темп?
– Чувствуют. А бойцы подстраиваются.
Один из воинов был вооружен двумя короткими, вроде римских, мечами. Его соперник – ножом и секирой. Они вновь сошлись в смертельном танце, и зрители восхищенно взревели. Я заметил, что на коленях и щиколотках противников закреплены острые шины длиной в ладонь. Бойцы активно орудовали ногами, и когда шипы скрещивались с лезвиями, раздавался лязг, и летели искры.
Представление, балаган.
Но балаган захватывающий.
Передо мной все смешалось – и рев толпы, и букмекеры, принимающие ставки, и пылающее, жадно глядящее на меня с экрана Солнце, и капсула Нар-Кадара, неоновые рекламы и нарастающий барабанный пульс…
Смотри, дергают тебя, как он его?
Волынка взвыла на самой высокой ноте, когда меченосец выбил у противника секиру и приставил к его горлу клинок. Побежденный демонстративно выронил нож. Отошел и поклонился.
Толпа разразилась аплодисментами.
Вызвали следующую пару. Отвернувшись, я побрел прочь.
Мицкевич обитал в нижних секторах, окна его квартиры смотрели на астропорт и оранжевые морщинистые пространства за прозрачным силовым барьером. Вследствие того, что Астерехон проворачивался, влекомый вихрями искусственного гравиполя, край взлетно-посадочной полосы непрестанно смещался. Все мониторы в квартире были включены, транслируя множество доступных по Мегасети телеканалов. Три сотни мониторов – и это лишь основной набор. Я не мог глядеть на этот калейдоскоп дольше минуты – в глазах рябило, мозг не выдерживал обилия визуальной информации. Плюс какофония приглушенных звуков, дополняющих пейзаж. Кое-что Мицкевич вывел в голографическом режиме: пересекая комнаты, я погружался то в диктора, ведущего спецвыпуск новостей, то в героя «мыльной оперы»… Мицкевич ориентировался в инфоокеане, как акула в море проблем, вычленяя наиболее важное, анализируя факты при помощи вживленного в мозг компьютера и торгуя ими направо и налево. Этим он зарабатывал. Большую часть времени мой старый приятель проводил подключенным к Мегасети, путешествуя по вторичным, глобальным (планетарным) и локальным нетам. Насколько я помню, он всегда был таким…
Мы расположились в библиотеке, где на стеллажах и во встроенных в стены полках хранились диски (лазерные, полимерные и прочие), оптокристаллы и даже древние бумажные книги. Пили кофе. А потом – марсианское вино столетней выдержки.
– Плохи твои дела, – сказал Мицкевич. – Я слежу за ходом расследования. Процесс века…
Он отхлебнул из бокала. Добавил:
– Федералы знают, что ты в нашем секторе.
– Они и прежде не отставали, – сказал я.
На широкой ладони Мицкевича возник пульт дистанционки, на котором мой приятель набрал код нужного диска. В стене образовалась щель, и компакт с верхнего стеллажа со щелчком шмыгнул в нее. Посреди комнаты сформировалось изображение: Ла-Харт, Город-Система, тысячи, миллионы снующих машин, люди, стартующие военные корабли – крейсера, истребители, патрульные полицейские боты, роскошные лайнеры, чуждые человеческому пониманию звездолеты дружественных рас, странная, ускользающая геометрия зданий, бескрайняя гладь мелкого моря, волнорезы у горизонта…
– Новое сердце старой Империи, – саркастически заметил Мицкевич. – Там теперь власть и сила.
– Жалкая сила, – горько усмехнулся я. – Чартера преподнесли нам хороший урок.
– Его никто не усвоил.
– Время покажет. Они вернутся. Или мы до них доберемся. Повторного конфликта не избежать – он лишь оттягивается. Спустя век, тысячелетие, десять тысячелетий – мы встретимся.
– Что с того? – Мицкевич надел маску равнодушия. – Это будет нескоро. У молодой формации хватает других проблем. Более насущных.
Нажатием кнопки он поставил диск на место. Изображение растаяло.
– Вспышки восстаний имперских губернаторов, гири, оттесненные к Магеллановым Облакам, вновь поднимают голову, объединяются вольники, беспорядки на периферии… Мелочи жизни, но требуют вмешательства.
– После Конфликта все – мелочи, – сказал я.
Мицкевич кивнул.
Помолчали.
– Я ухожу, – сказал я. – В пустыню.
– Что ж… Может, это и правильно.
Я погрузился в воспоминания.
…Фронт Искажений простирался на пятьдесят световых лет. Человеческий глаз его не воспринимал, зато приборы исправно фиксировали малейшие изменения в структуре континуума. А они происходили каждую микросекунду, постепенно захватывая свежие куски вселенной. Фронт расширялся, но медленно и всего в двух направлениях. После первого скачка ФИ достиг своего порога, потолка. До Земли отсюда путь неблизкий – она лежит за нами, отделенная от чарторских владений огромным расстоянием, вереницей звезд и миров. Позади – Солнце, впереди – ОНИ, а посредине – наша армада, весь Объединенный Космофлот. На дополнительных обзорных панелях киберы собирали смертоносный конструктор будущего аннигилятора. Самое страшное оружие Империи, способное в клочья разнести светило средних размеров, вызвав эффект сверхновой. Ученые до конца не выяснили последствий аннигиляционной атаки, но это не мешало военным ее использовать…
Час назад погиб Ролта. Его флагманский крейсер успел передать прощальный привет – изображение ослепительно яркой вспышки, смягченной светофильтрами, но достаточной, чтобы выдавить слезы и утопить окружающее в разноцветных кругах.
Вся ответственность легла на Мика Сардониса.
Я стоял на мостике линейного корабля, недавно сошедшего со стапелей Полярной. Нар-Кадар, Иоланский, Миша Чергинец, командиры эскадр, предводители иномирянских соединений (из них шестнадцать гуманоидных) были рядом. Пилоты и операторы напряженно всматривались в дисплеи, следили за внешне беспорядочным перемигиванием индикаторов и голографическими развертками карт окружающего пространства. Многие были подключены напрямую, через нейроинтерфейс, пропуская сквозь себя цифровые реки, образа, посылаемые авангардной линией роботов-разведчиков, которая отстояла от армады на четыре светогода.
В прошлом остались многочисленные споры, совещания, ругань и штабные пикировки, все метания и попытки сбросить решение на флагманский сервер с мощным аналитическим софтом.
Час ответов пробил.
Все теперь зависело от меня. Я ловил десятки косых взглядов. Узкий прищур Нар-Кадара… робкие неуверенные глаза Миши… дикий желтый огонь зрачков Ша-йо-Лрла, лидера дэз-воинов с Клинрана… зеленые блюдца на телескопических отростках вождя сийегурийцев (их раса не носила имен)…
– Мы атакуем, – сказал я. – Приказываю уничтожить Фронт.
С этого момента История заскрипела шестеренками, сворачивая на выбранный путь. Мостик ожил, каждый занялся своим делом, посыпались команды… Каждые пять минут операторы докладывали мне о ходе работ по монтажу аннигилятора. Армада выстраивалась в боевые порядки согласно намеченному плану… Тогда я был уверен, что принял единственно правильное решение.
Невидимый луч пробил в ткани Фронта туннель абсолютной пустоты диаметром в четверть парсека. На этот удар аннигилятор истратил весь запас энергии. До последней капли. В образовавшуюся дыру устремились разведчики, за ними – истребители Нар-Кадара, тысячи и тысячи огоньков, а уже следом – основные соединения, линейники, крейсера, титанические махины линкоров…
«Пробоина» быстро стягивалась, и корабли, попавшие в среду Искажений, бесследно исчезали, растворяясь в аморфном, пластилиновом континууме.
Пилоты «Цезаря», моего линейника, мастерски рассчитали гиперпрыжок, и мы вынырнули у самой воронки прохода. Активировались квантовые двигатели, и корабль рванулся вперед. Реальность обрушилась на операторов и аналитиков информационным вихрем, затопила мониторы, хлынула на меня. Я сидел, подключенный к серверу, со шлемом на голове (не выношу имплантов) и старался координировать действия армады. Честно говоря, в тот момент Объединенный Космофлот был похож скорее на свору разъяренных псов, сорвавшихся с цепи, чем на организованную систему.
Дыра схлопывалась, Фронт пожирал все больше наших кораблей, но мы успели. Основная часть армады выскользнула на островок стабильности, маленький космический пятачок, в центре которого дрейфовала станция чужаков.
– Уничтожить, – приказал я.
Передо мной разворачивалась виртуальная картина боя, как шахматы, только масштабнее, и эта картина в точности отображала действительность. Миллионы лучей, ракет, плазменных сгустков полетели к мишени – скромному, поглощающему свет шарику. И он взорвался, расцвел огненным цветком, и мы ликовали, а Фронт распадался, подобно кошмарному сну после пробуждения…
А потом пришло послание.
Оно обрушилось на нас, как лавина. Многим аналитикам тогда выжгло мозги, иные сошли с ума. Компьютер записал его. Дюжина умов билась над расшифровкой, лучшие специалисты Галактики угробили неделю, а чартора терпеливо ждали. Текст был такой: «Вы помешали важному эксперименту. За это мы вас накажем». Слишком поздно мы зафиксировали образование второго Фронта – на земной орбите.
И Родины не стало.
…Я очнулся.
Мицкевич сидел напротив, потягивая вино.
– Хватит, – сказал он. – Прошлого не вернешь.
– Они умели, – возразил я.
– Забудь про них.
– Постараюсь, – солгал я.
Загудел зуммер. Мицкевич вздрогнул.
– Что-то серьезное, – сказал он. – Пойдем.
Мы перебрались в комнату с мониторами. Разрозненные лоскутки цифрового одеяла слиплись в единое изображение: люди в форме федеральных агентов ведут скованного силовыми наручниками Мишу. Да, это мой лучший друг, Михаил Чергинец, экс-координатор инженерного корпуса. На его лице блуждает отрешенная улыбка – словно тело еще живет, переставляет ноги, а душа уже отлетела, далеко, в его вожделенную Нирвану, куда он стремился в последние годы… Фоном – унылые серые стены, двери тюремных камер, зловещее гостеприимство сдвигающихся бронированных заслонов…
– Мы ведем репортаж из Регионального Комплекса Предварительного Заключения на Фомальгауте-8, – вещал диктор в левом нижнем углу. – Только что причалил бот федеральной Службы Безопасности с преступником на борту. Это Михаил Чергинец, один из подручных Сардониса, повинных в гибели Терры. На протяжении многих лет он успешно скрывался от органов правосудия и вот, наконец, специальным агентам Ла-Харта удалось перехватить его корабль в 64-м секторе, где, по неофициальным сведениям, должен находиться и сам Сардонис… Вот что заявил полковник Лэш, глава Службы Безопасности…
Картинка сменилась. На меня сурово смотрит невзрачный узкоплечий тип с реденькими волосами и ускользающими чертами лица (компьютерная графика, страховка от киллеров).
– Могу заверить граждан Федерации, – заговорил он, – что круг поисков сужается. Нам доподлинно известно, что Мик Сардонис, инициатор Чарторского Конфликта, скрывается в районе Отрейской и Нибуанской систем. С его поимкой Процесс закончится. Все соратники Сардониса мертвы. За исключением Чергинца, которого еще будут судить.
Фрагмент воспоминаний: штурмовик Ша-йо-Лрла, ослепительно яркая вспышка на сетчатке.
– Его постигнет та же участь, что и остальных? – поинтересовался репортер-шамоа, краснокожий выходец с Кида.
– Вероятнее всего, – ответил Лэш. – Напомню, что Чергинец принадлежал к штабу Имперского Космофлота…
– Последний вопрос, – перебил его шамоа. – Что вы собираетесь предпринять в отношении Сардониса? Как мы знаем, его имя возглавляет ваш «черный список».
– Да, это так. Мы послали за ним синта.
– Синтетический организм?
– Совершенно верно. Он предназначен для ареста преступников и доставки их в РКПЗ.
– Но Сардонис – особый случай.
– К сожалению. Если операция с арестом провалится (а это возможно при повышенной степени сопротивляемости объекта), Сардониса ликвидируют. Без суда. Синт обладает достаточными для этого полномочиями.
– Охотники за головами отказались от охоты на беглого командора. Как вы это объясните?
– Слабаки, – процедил Лэш. – Недостаточный уровень подготовки.
– Спасибо. А я напомню зрителям…
Дальше я не слушал.
Вот как. Миша уходит в свою Нирвану, на сей раз окончательно. Наставник вычеркнут. А на меня спустили синта…
Я кое-что слышал об этих существах. Приятного мало.
– Думаю, тебе пора, – сказал Мицкевич.
– Конечно.
Время срывается вскачь, а прошлое вновь и вновь хочет до меня дотянуться. Мицкевича я понимал.
Экран распался на квадратики мониторов. Три сотни шевелящихся клеток, большинство каналов – интерактивные… Десятки языков, наречий и вариаций импера, сленгов – все аккуратно обрабатывалось лингвистической программой.
Мицкевич отвел меня в закуток, примыкающий к кухне – своеобразный склад. Из груды хлама он выудил прочный матерчатый рюкзак оранжевого цвета, выгоревший грязно-бурый плащ с капюшоном и массой потайных карманов, короткий изогнутый меч и пару метательных ножей, флягу с генератором воды, фрагменты сборного лука с бухточкой тетивы, пять стрел, тонких, пластиковых с острыми стальными наконечниками.
– Обычный прикид фолнара, – пошутил он, складывая в рюкзак консервы с едой, горсть наконечников и походную аптечку. – Тебе пригодится.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я.
– Ерунда. Этих сувениров у меня хоть отбавляй, – он перебросил через кухонный стол ножны с перевязью. – Одевайся.
Я взглянул на свое отражение в зеркале холла: коренастый широкоплечий мужчина в бурой залатанной хламиде. За спиной – потяжелевший рюкзак с торчащими дугами раскладного лука; меч в ножнах, на правой голени – так мне удобнее.
Реально. Чартора доказали свою вещественность. Самое страшное – они даже не напрягались. И еще – ИМ БЫЛО НА НАС НАПЛЕВАТЬ. Совсем. Возятся там детишки в своей песочнице размером в тысячи светолет – ну и пусть возятся. А если начинают докучать взрослым – по попке. Мы получили сполна, наблюдая, как Земля распадается…
Я был кретином. Хуже всего то, что сам не могу себя простить. Можно уйти от псов Федерации, можно показать язык Ла-Харту, столице нового государства. Но не уйти от себя. На мне – кровь миллиардов. Каждый из них жил, верил во что-то, любил, ненавидел… Все они поддерживали нас. И прежнего командующего, Ролту, и меня. Земляне считали станции Времени личным вызовом. Пришельцы установили их, не спрашивая разрешения. Ничего не объясняя. Не опускаясь до варварских умов…
Я брел по улицам Астерехона. Резали, кололи мысли о прошлом. Весть о гибели Земли потрясла Империю. Если бы толпы отрейцев, через которые проталкивался, знали, кто я – распяли бы на флагштоке представительства.
Но они не знали.
Мое лицо изменилось, постарело за годы скитаний среди звезд. У федеральных спецслужб имелся объемный список моих соратников – он редел почти каждую неделю, по мере поимки преступников. Большинство и не пыталось скрыться, покорно принимая судьбу – неуправляемый полет к Солнцу, в киберкапсуле с квантовыми ускорителями. Ритуальное сожжение. Со слезами на глазах я смотрел трансляции этих казней…
Некоторые кончали самоубийством. Помню Пересадочную В-247-418-3, замкнутый титанитовый мирок, металлическую скорлупу со стыковочными портами и ремонтными доками. Осколок цивилизации среди холода и звездных огней. А еще – тело полковника Иоланского, выбросившегося из шлюза спустя тринадцать лет после катастрофы.
Список возглавляет мое имя. Ролта мертв, его крейсер взорвался при атаке хроностанции чартера, напоровшись на их защитное поле. С него уже не спросишь. Я – другое дело. Человек, взваливший на себя весь груз ответственности…
Толпа вынесла меня на площадь. Внимание привлек огромный голографический экран, двусторонняя трансплоскость. Общественный государственный канал демонстрировал очередную расправу – обтекаемая конусообразная капсула на слепяще-желтом фоне. Последний полет Нар-Кадара, координатора имперских истребителей. Больно. Федерация – чужое для меня образование, которое систематически ликвидирует моих друзей. Пусть я виновен. Но судить меня имеет право лишь Четвертая Империя, ее распущенный, опозоренный Сенат, погибший Импер›атор. И никто кроме… Вот главная причина моего бегства. Или – оправдание…
Доносились звуки музыки – варварской, агрессивной, напористой. Монотонно гремел барабан, ему вторила волынка. Я забыл об экране и начал проталкиваться сквозь людское скопление. Туда, где слышались крики, откуда за километры несло злостью. Пульс барабана проникал в кровь, заставлял сердце биться учащенно.
Я вклинился в кольцо зрителей.
Дрались два фолнара. Они были обнажены по пояс, грубые холщовые штаны заляпаны кровью, мускулы рельефно выделялись на спинах и руках. Люди. Фолнары были такими же людьми, как и я, как собравшиеся болельщики. Длинные выгоревшие волосы собраны в пучки, на предплечьях татуировки (совершенно одинаковые) их клана. Они двигались легко, скользяще, сходясь в мелькании стали и отступая. Тела бойцов покрывали многочисленные порезы и шрамы.
Я толкнул локтем мужчину, стоявшего рядом:
– Они же из одного клана. Почему дерутся?
Мужчина фыркнул.
– Показуха для толпы. Фолнары не вступают в затяжные поединки. Они умеют убивать сразу. Если не с первого, то со второго удара.
– Я думал, аборигенов не пускают в город.
– Иногда пускают. Эти – что-то вроде цирковой труппы. Кочуют по пустыне, учатся, развлекают массы. Хорошие бойцы, но абсолютно безвредны. Законов не нарушают, органично вливаются в нашу культуру.
«Насколько это возможно», – подумал я. Все-таки в центре сверхурбанизированного мегаполиса фолнары выглядят странно и архаично.
Ритм усилился, волынка заныла пронзительнее. Я повертел головой, но так и не понял, откуда исходят звуки.
– Колонки и звукосниматели, – пояснил сосед. – Музыканты дикарей играют вон там, в дальнем конце площади.
– Они же не следят за ходом поединка. Откуда знают, когда менять темп?
– Чувствуют. А бойцы подстраиваются.
Один из воинов был вооружен двумя короткими, вроде римских, мечами. Его соперник – ножом и секирой. Они вновь сошлись в смертельном танце, и зрители восхищенно взревели. Я заметил, что на коленях и щиколотках противников закреплены острые шины длиной в ладонь. Бойцы активно орудовали ногами, и когда шипы скрещивались с лезвиями, раздавался лязг, и летели искры.
Представление, балаган.
Но балаган захватывающий.
Передо мной все смешалось – и рев толпы, и букмекеры, принимающие ставки, и пылающее, жадно глядящее на меня с экрана Солнце, и капсула Нар-Кадара, неоновые рекламы и нарастающий барабанный пульс…
Смотри, дергают тебя, как он его?
Волынка взвыла на самой высокой ноте, когда меченосец выбил у противника секиру и приставил к его горлу клинок. Побежденный демонстративно выронил нож. Отошел и поклонился.
Толпа разразилась аплодисментами.
Вызвали следующую пару. Отвернувшись, я побрел прочь.
Мицкевич обитал в нижних секторах, окна его квартиры смотрели на астропорт и оранжевые морщинистые пространства за прозрачным силовым барьером. Вследствие того, что Астерехон проворачивался, влекомый вихрями искусственного гравиполя, край взлетно-посадочной полосы непрестанно смещался. Все мониторы в квартире были включены, транслируя множество доступных по Мегасети телеканалов. Три сотни мониторов – и это лишь основной набор. Я не мог глядеть на этот калейдоскоп дольше минуты – в глазах рябило, мозг не выдерживал обилия визуальной информации. Плюс какофония приглушенных звуков, дополняющих пейзаж. Кое-что Мицкевич вывел в голографическом режиме: пересекая комнаты, я погружался то в диктора, ведущего спецвыпуск новостей, то в героя «мыльной оперы»… Мицкевич ориентировался в инфоокеане, как акула в море проблем, вычленяя наиболее важное, анализируя факты при помощи вживленного в мозг компьютера и торгуя ими направо и налево. Этим он зарабатывал. Большую часть времени мой старый приятель проводил подключенным к Мегасети, путешествуя по вторичным, глобальным (планетарным) и локальным нетам. Насколько я помню, он всегда был таким…
Мы расположились в библиотеке, где на стеллажах и во встроенных в стены полках хранились диски (лазерные, полимерные и прочие), оптокристаллы и даже древние бумажные книги. Пили кофе. А потом – марсианское вино столетней выдержки.
– Плохи твои дела, – сказал Мицкевич. – Я слежу за ходом расследования. Процесс века…
Он отхлебнул из бокала. Добавил:
– Федералы знают, что ты в нашем секторе.
– Они и прежде не отставали, – сказал я.
На широкой ладони Мицкевича возник пульт дистанционки, на котором мой приятель набрал код нужного диска. В стене образовалась щель, и компакт с верхнего стеллажа со щелчком шмыгнул в нее. Посреди комнаты сформировалось изображение: Ла-Харт, Город-Система, тысячи, миллионы снующих машин, люди, стартующие военные корабли – крейсера, истребители, патрульные полицейские боты, роскошные лайнеры, чуждые человеческому пониманию звездолеты дружественных рас, странная, ускользающая геометрия зданий, бескрайняя гладь мелкого моря, волнорезы у горизонта…
– Новое сердце старой Империи, – саркастически заметил Мицкевич. – Там теперь власть и сила.
– Жалкая сила, – горько усмехнулся я. – Чартера преподнесли нам хороший урок.
– Его никто не усвоил.
– Время покажет. Они вернутся. Или мы до них доберемся. Повторного конфликта не избежать – он лишь оттягивается. Спустя век, тысячелетие, десять тысячелетий – мы встретимся.
– Что с того? – Мицкевич надел маску равнодушия. – Это будет нескоро. У молодой формации хватает других проблем. Более насущных.
Нажатием кнопки он поставил диск на место. Изображение растаяло.
– Вспышки восстаний имперских губернаторов, гири, оттесненные к Магеллановым Облакам, вновь поднимают голову, объединяются вольники, беспорядки на периферии… Мелочи жизни, но требуют вмешательства.
– После Конфликта все – мелочи, – сказал я.
Мицкевич кивнул.
Помолчали.
– Я ухожу, – сказал я. – В пустыню.
– Что ж… Может, это и правильно.
Я погрузился в воспоминания.
…Фронт Искажений простирался на пятьдесят световых лет. Человеческий глаз его не воспринимал, зато приборы исправно фиксировали малейшие изменения в структуре континуума. А они происходили каждую микросекунду, постепенно захватывая свежие куски вселенной. Фронт расширялся, но медленно и всего в двух направлениях. После первого скачка ФИ достиг своего порога, потолка. До Земли отсюда путь неблизкий – она лежит за нами, отделенная от чарторских владений огромным расстоянием, вереницей звезд и миров. Позади – Солнце, впереди – ОНИ, а посредине – наша армада, весь Объединенный Космофлот. На дополнительных обзорных панелях киберы собирали смертоносный конструктор будущего аннигилятора. Самое страшное оружие Империи, способное в клочья разнести светило средних размеров, вызвав эффект сверхновой. Ученые до конца не выяснили последствий аннигиляционной атаки, но это не мешало военным ее использовать…
Час назад погиб Ролта. Его флагманский крейсер успел передать прощальный привет – изображение ослепительно яркой вспышки, смягченной светофильтрами, но достаточной, чтобы выдавить слезы и утопить окружающее в разноцветных кругах.
Вся ответственность легла на Мика Сардониса.
Я стоял на мостике линейного корабля, недавно сошедшего со стапелей Полярной. Нар-Кадар, Иоланский, Миша Чергинец, командиры эскадр, предводители иномирянских соединений (из них шестнадцать гуманоидных) были рядом. Пилоты и операторы напряженно всматривались в дисплеи, следили за внешне беспорядочным перемигиванием индикаторов и голографическими развертками карт окружающего пространства. Многие были подключены напрямую, через нейроинтерфейс, пропуская сквозь себя цифровые реки, образа, посылаемые авангардной линией роботов-разведчиков, которая отстояла от армады на четыре светогода.
В прошлом остались многочисленные споры, совещания, ругань и штабные пикировки, все метания и попытки сбросить решение на флагманский сервер с мощным аналитическим софтом.
Час ответов пробил.
Все теперь зависело от меня. Я ловил десятки косых взглядов. Узкий прищур Нар-Кадара… робкие неуверенные глаза Миши… дикий желтый огонь зрачков Ша-йо-Лрла, лидера дэз-воинов с Клинрана… зеленые блюдца на телескопических отростках вождя сийегурийцев (их раса не носила имен)…
– Мы атакуем, – сказал я. – Приказываю уничтожить Фронт.
С этого момента История заскрипела шестеренками, сворачивая на выбранный путь. Мостик ожил, каждый занялся своим делом, посыпались команды… Каждые пять минут операторы докладывали мне о ходе работ по монтажу аннигилятора. Армада выстраивалась в боевые порядки согласно намеченному плану… Тогда я был уверен, что принял единственно правильное решение.
Невидимый луч пробил в ткани Фронта туннель абсолютной пустоты диаметром в четверть парсека. На этот удар аннигилятор истратил весь запас энергии. До последней капли. В образовавшуюся дыру устремились разведчики, за ними – истребители Нар-Кадара, тысячи и тысячи огоньков, а уже следом – основные соединения, линейники, крейсера, титанические махины линкоров…
«Пробоина» быстро стягивалась, и корабли, попавшие в среду Искажений, бесследно исчезали, растворяясь в аморфном, пластилиновом континууме.
Пилоты «Цезаря», моего линейника, мастерски рассчитали гиперпрыжок, и мы вынырнули у самой воронки прохода. Активировались квантовые двигатели, и корабль рванулся вперед. Реальность обрушилась на операторов и аналитиков информационным вихрем, затопила мониторы, хлынула на меня. Я сидел, подключенный к серверу, со шлемом на голове (не выношу имплантов) и старался координировать действия армады. Честно говоря, в тот момент Объединенный Космофлот был похож скорее на свору разъяренных псов, сорвавшихся с цепи, чем на организованную систему.
Дыра схлопывалась, Фронт пожирал все больше наших кораблей, но мы успели. Основная часть армады выскользнула на островок стабильности, маленький космический пятачок, в центре которого дрейфовала станция чужаков.
– Уничтожить, – приказал я.
Передо мной разворачивалась виртуальная картина боя, как шахматы, только масштабнее, и эта картина в точности отображала действительность. Миллионы лучей, ракет, плазменных сгустков полетели к мишени – скромному, поглощающему свет шарику. И он взорвался, расцвел огненным цветком, и мы ликовали, а Фронт распадался, подобно кошмарному сну после пробуждения…
А потом пришло послание.
Оно обрушилось на нас, как лавина. Многим аналитикам тогда выжгло мозги, иные сошли с ума. Компьютер записал его. Дюжина умов билась над расшифровкой, лучшие специалисты Галактики угробили неделю, а чартора терпеливо ждали. Текст был такой: «Вы помешали важному эксперименту. За это мы вас накажем». Слишком поздно мы зафиксировали образование второго Фронта – на земной орбите.
И Родины не стало.
…Я очнулся.
Мицкевич сидел напротив, потягивая вино.
– Хватит, – сказал он. – Прошлого не вернешь.
– Они умели, – возразил я.
– Забудь про них.
– Постараюсь, – солгал я.
Загудел зуммер. Мицкевич вздрогнул.
– Что-то серьезное, – сказал он. – Пойдем.
Мы перебрались в комнату с мониторами. Разрозненные лоскутки цифрового одеяла слиплись в единое изображение: люди в форме федеральных агентов ведут скованного силовыми наручниками Мишу. Да, это мой лучший друг, Михаил Чергинец, экс-координатор инженерного корпуса. На его лице блуждает отрешенная улыбка – словно тело еще живет, переставляет ноги, а душа уже отлетела, далеко, в его вожделенную Нирвану, куда он стремился в последние годы… Фоном – унылые серые стены, двери тюремных камер, зловещее гостеприимство сдвигающихся бронированных заслонов…
– Мы ведем репортаж из Регионального Комплекса Предварительного Заключения на Фомальгауте-8, – вещал диктор в левом нижнем углу. – Только что причалил бот федеральной Службы Безопасности с преступником на борту. Это Михаил Чергинец, один из подручных Сардониса, повинных в гибели Терры. На протяжении многих лет он успешно скрывался от органов правосудия и вот, наконец, специальным агентам Ла-Харта удалось перехватить его корабль в 64-м секторе, где, по неофициальным сведениям, должен находиться и сам Сардонис… Вот что заявил полковник Лэш, глава Службы Безопасности…
Картинка сменилась. На меня сурово смотрит невзрачный узкоплечий тип с реденькими волосами и ускользающими чертами лица (компьютерная графика, страховка от киллеров).
– Могу заверить граждан Федерации, – заговорил он, – что круг поисков сужается. Нам доподлинно известно, что Мик Сардонис, инициатор Чарторского Конфликта, скрывается в районе Отрейской и Нибуанской систем. С его поимкой Процесс закончится. Все соратники Сардониса мертвы. За исключением Чергинца, которого еще будут судить.
Фрагмент воспоминаний: штурмовик Ша-йо-Лрла, ослепительно яркая вспышка на сетчатке.
– Его постигнет та же участь, что и остальных? – поинтересовался репортер-шамоа, краснокожий выходец с Кида.
– Вероятнее всего, – ответил Лэш. – Напомню, что Чергинец принадлежал к штабу Имперского Космофлота…
– Последний вопрос, – перебил его шамоа. – Что вы собираетесь предпринять в отношении Сардониса? Как мы знаем, его имя возглавляет ваш «черный список».
– Да, это так. Мы послали за ним синта.
– Синтетический организм?
– Совершенно верно. Он предназначен для ареста преступников и доставки их в РКПЗ.
– Но Сардонис – особый случай.
– К сожалению. Если операция с арестом провалится (а это возможно при повышенной степени сопротивляемости объекта), Сардониса ликвидируют. Без суда. Синт обладает достаточными для этого полномочиями.
– Охотники за головами отказались от охоты на беглого командора. Как вы это объясните?
– Слабаки, – процедил Лэш. – Недостаточный уровень подготовки.
– Спасибо. А я напомню зрителям…
Дальше я не слушал.
Вот как. Миша уходит в свою Нирвану, на сей раз окончательно. Наставник вычеркнут. А на меня спустили синта…
Я кое-что слышал об этих существах. Приятного мало.
– Думаю, тебе пора, – сказал Мицкевич.
– Конечно.
Время срывается вскачь, а прошлое вновь и вновь хочет до меня дотянуться. Мицкевича я понимал.
Экран распался на квадратики мониторов. Три сотни шевелящихся клеток, большинство каналов – интерактивные… Десятки языков, наречий и вариаций импера, сленгов – все аккуратно обрабатывалось лингвистической программой.
Мицкевич отвел меня в закуток, примыкающий к кухне – своеобразный склад. Из груды хлама он выудил прочный матерчатый рюкзак оранжевого цвета, выгоревший грязно-бурый плащ с капюшоном и массой потайных карманов, короткий изогнутый меч и пару метательных ножей, флягу с генератором воды, фрагменты сборного лука с бухточкой тетивы, пять стрел, тонких, пластиковых с острыми стальными наконечниками.
– Обычный прикид фолнара, – пошутил он, складывая в рюкзак консервы с едой, горсть наконечников и походную аптечку. – Тебе пригодится.
– Спасибо, – искренне поблагодарил я.
– Ерунда. Этих сувениров у меня хоть отбавляй, – он перебросил через кухонный стол ножны с перевязью. – Одевайся.
Я взглянул на свое отражение в зеркале холла: коренастый широкоплечий мужчина в бурой залатанной хламиде. За спиной – потяжелевший рюкзак с торчащими дугами раскладного лука; меч в ножнах, на правой голени – так мне удобнее.