Страница:
— Я пожертвую своей жизнью, чтобы послужить делу, — заверил его Дункан.
— Лишь когда последний монах будет выгнан из Шотландии и кланы снова станут править, тогда наша миссия будет исполнена. Древние боги вернутся. И друиды снова станут всемогущими, как это когда-то было.
— Как это когда-то было, — подтвердил с полной уверенностью Дункан, и снова волна страха окатила Гвеннет. Даже в голосе брата что-то изменилось. Он звучал так же холодно и внешне решительно, как голос друида.
— После долгого времени ожидания, — продолжил предводитель братства, — теперь наступило время действий. Руны поведали нам, что никогда еще не было такого подходящего момента для того, чтобы уничтожить новые силы и восстановить прежний порядок.
— Как, великий друид? — спросил один из приверженцев.
— Как вам известно, волнения охватили страну. Новый порядок пошатнулся с тех пор, как Уильям Уоллес поднял меч и объединил кланы на борьбу против англичан.
— Как такое могло быть? Непокорный Уоллес — приверженец церкви?
— Конечно, — подтвердил друид. — Напрасно мы пытались привлечь его на нашу сторону. Он остался непоколебимым, и наша дружба распалась. Это станет для него роком. Его падение уже началось, братья мои. Великие дни Уоллеса идут на убыль. Знать выступила против него, и дурная слава окончательно уничтожит его судьбу.
— Проклятие, всемогущий друид?
Предводитель братства кивнул. — Меч мужа решит победу или поражение. Так было испокон веков. Клинок Храброго Сердца больше не принесет ему победу. Мы проклянем его — проклятием, которое станет падением Уоллеса, а нам принесет власть. Древние руны, относящиеся к дням основания нашего братства, поведали нам тайну. Меч Храброго Сердца, с которым он одержал победу под Стерлингом, — не обычное оружие. Это рунический клинок, выкованный когда-то предводителями клана, и острому лезвию которого предписана история нашего народа. Он пронизал силой рун, которая приносит ему победу или поражение.
— Вы хотите проклясть рунический клинок Храброго Сердца, великий друид?
— Я сделаю это. Горькое заклятье предательства схватит его, и не останется ни одной возможности освободить его. Уоллес падет, его судьба предрешена. Его люди покинут его и примкнут к другому вожаку — тому, кто поддерживает наше братство и наши цели.
— Я поговорил с приверженцами эрла Брюса, — заговорил Дункан. — Они говорят, что он готов принять наши условия.
Друид кивнул головой.
— Я и не ожидал ничего другого. Уже скоро звезда Уоллеса закатится. Военная удача покинет его, и собственные воины предадут его. Меч же его перейдет к Роберту Брюсу, который продолжит дело Уоллеса и окончательно победит в войне против англичан. Таким образом, мы устраним одного из неприятных противников и одновременно приобретем ценного союзника.
— Эрл сказал, что сломит власть монастырей. Он хочет отменить запрет братства рун и вернуть друидам прежнюю власть.
— Так и должно быть. Уоллес стар и упрям, Роберт, наоборот, молод и легко внушаем. На следующем собрании знати мы предложим его как предводителя. После чего все произойдет так, как я запланировал. Если только Роберт взойдет на престол, мы будем управлять им по своему усмотрению. Наша власть достаточно велика, и даже по ту сторону границ дрожат перед нами. Руны и кровь. Так было однажды, и так будет снова.
— Руны и кровь, — эхом повторили люди в балахонах. Потом они снова начали монотонное пение, которым они открыли странную церемонию. Испуганно Гвенн вернулась по темному коридору обратно. То, что она услышала, напугало ее сверх меры. Эти язычники, это братство, как они называли себя, планировали дьявольский заговор, жертвой которого падет Храброе Сердце.
Гвенн никогда не виделась с Уильямом Уоллесом, но она много слышала о нем, и большинство из этого понравилось ей. Значит, Уоллес был человеком с большим чувством справедливости, для которого свобода означала все. Жестокий и бессердечный к своим врагам, конечно, но беспокоящийся за тех, кто нуждается в его защите. Отец Гвеннет верил ему, его идее о свободной, сильной Шотландии, которая не должна больше бояться англичан.
В начале войны против короны Храброе Сердце действовал удачно, после первых побед, которые он одержал, под его знамена примкнули многие кланы Хайлэндса, позабыв о своих распрях, ради великого общего дела — свободы шотландского народа. Потом были нанесены удары в спину, и после первых успехов в Англии Храброе Сердце был вынужден снова вернуться в Шотландию. Многим было известно, что прежде всего молодая знать откололась от Уоллеса и предпочла Роберта Брюса, чтобы короновать его как короля. И теперь Гвеннет знала движущую силу, стоящую за всем этим: братство рун.
Уже не раз она думала: неужели ее брат может быть так глуп и ослеплен, чтобы поддаться таким мрачным силам. Разве их отец не говорил им постоянно, что время друидов прошло и только новая вера может спасти их народ? Что монастыри распространяют по стране культуру и образование и что собирание научных знаний — такая же, важная добродетель, как храбрость и умение обращения с мечом? Как только Дункан мог забыть обо всем?
Напуганная Гвеннет хотела развернуться и убежать прочь, как вдруг услышала тихий скрип позади себя. Почти одновременно рука легла на ее плечо…
Мэри издала приглушенный крик.
С недоумением она установила, что все еще сидит на полу башенной комнаты с развернутым свитком пергамента. Ее сердце быстро колотилось, ладони вспотели. Она чувствовал безысходность и страх, словно не Гвеннет Ратвен, а она сама была той, которая тайком подглядывала за собранием в катакомбах замка.
Никогда раньше Мэри не была настолько охвачена содержанием текста, что не могла отличить написанное от реальности, даже в романах Вальтера Скотта, который, как никто другой, умел увлечь ее повествованием, с ней такого не происходило.
То, что пережила Мэри, было так непосредственно, так близко к реальности, что она чувствовала, что будто сама пережила эти мрачные часы. Она заснула и это ей приснилось? Мэри не могла припомнить, но это было так явно. Погруженная в чтение старинной рукописи, она не замечала своей усталости, пока глаза сами не закрылись. И снова настоящее и прошлое тревожным образом переплелись в ее сне.
Содрогаясь от ужаса, Мэри подумала о руке, которая разбудила ее. Она взглянула себе на плечо. Если бы Мэри не прижалась спиной к стене, то обязательно обернулась бы, чтобы удостовериться, что рядом никого нет.
Только … сон…или еще что-то большее?
Снова Мэри подумала о словах служанки и спросила себя, действительно ли права эта старая женщина. На самом ли деле существовало что-то, что объединяло ее с Гвеннет Ратвен? Нечто, связывающее их судьбы сквозь столетия?
Сознание Мэри противилось вере в подобные вещи, но как нужно было иначе все объяснять? Почему она страдала вместе с Гвеннет, словно была ее преданной подругой, знавшей ее с детских лет? Откуда у нее было впечатление, что она сама побывала в этих мрачных днях?
Она должна была выяснить больше о Гвеннет Ратвен и событиях, которые тогда произошли в этом замке. Хотя многое в ее сознании противилось этому, Мэри снова начала читать, и уже после нескольких строчек рассказ Гвеннет захватил ее с новой силой…
Ни жива ни мертва Гвеннет Ратвен обернулась и увидела морщинистое лицо старой женщины. С облегчением она поняла, что это была Кала. Колдунья приложила указательный палец к губам и велела ей молчать. Потом она взяла Гвеннет за руку и увела прочь отсюда по лестнице наверх, прочь от таинственных сектантов, чье чудовищное бормотание раздавалось по-прежнему у них за спиной.
Они добрались до главного холла, и с проворностью, которую едва ли можно было ожидать от нее, пожилая женщина прошмыгнула по ступеням в главную башню. К смущению Гвеннет, Кала явно прекрасно ориентировалась в замке Ратвен. Она без труда находила дорогу в скудно освещенных проходах, и, казалось, прекрасно знала цель своего пути.
Наконец они добрались до винтовой лестницы, которая круто поднималась наверх в Западную башню, обвиваясь вдоль столба. Кала жестом указала Гвенн, чтобы она следовала за ней. Молодая женщина мельком бросила взгляд по сторонам, прежде чем проскользнула через дверь за старухой и стала подниматься наверх.
В башне было холодно и сильно сквозило. Ветер дул через высокие окна, и Гвенн стала мерзнуть, когда поднималась наверх, ступая босыми ногами по сырому камню. В бледном лунном свете она могла разобрать Калу только как темную тень. Хотя удары пульса Гвеннет участились, подъем, похоже, совершенно не утомил старую женщину. С юношеской прытью она спешила наверх и уже скоро стояла возле двери в башенную комнату.
К удивлению Гвеннет, у Калы был ключ. Она открыла дверь и впустила Гвеннет. Внутри было пыльно и темно, даже при свете луны, падающем через низкие окна.
— Садись, — приказала Гвенн Кала, и так как здесь не было ни стула, ни скамьи, молодая женщина села на пол. И Кала с оханьем и причитанием опустилась на пол, теперь это снова была совершенно дряхлая женщина. — Ну? — спросила она, не утруждая себя объяснениями. — Теперь ты понимаешь, о чем я говорила, когда встретилась с тобой в ущелье?
Гвеннет кивнула:
— Думаю, да. Только я давно ничего уже не понимаю…
— Больше тебе и не нужно знать, — сказала Кала, чтобы потом добавить мягче: — Нехорошо слишком много знать, дитя мое. Большое количество знаний только вредит, посмотри на меня. Я стала старой и скрюченной под грузом знаний. Для тебя достаточно, если ты знаешь, что те люди в балахонах занимаются не белой магией, а другой, с темной стороной, которая служит запретным рунам.
— Понимаю, — сказала Гвеннет и не посмела дальше задавать вопросы.
— Эта каморка, — сказала Кала и обвела руками помещение, — последнее и единственное место во всем замке, еще не пронизанное силой зла. Она удалена дальше всего от места мрачных действий, расположенного глубоко под фундаментом замка.
— Кто эти люди? — спросила Гвеннет.
— Братья рун, — ответила Кала презрительно. — Они почитают темных богов и совершают жестокие ритуалы. Нередко на их церемониях проливается человеческая кровь, если это служит их целям. Твой брат был настолько глуп, что поддался им.
— Теперь он один из них. Я видела, как они приняли его в свое братство. Он больше не тот, кем был раньше.
— Разумеется, не тот, — подхватила Кала. — Эти проклятые братья рун отравили его мысли. Теперь он один из них и больше никогда не послушает тебя. Мы ничего не можем больше сделать для него.
— Что это значит?
— То, что он покинул дорогу света, дитя мое. Он больше не твой брат. Тебе нужно это понять и смириться с этим.
— Этого я не могу сделать, — упрямо возразила Гвеннет. — У меня и Дункана общий отец. В наших жилах течет та же самая кровь, я люблю его. Я никогда не откажусь от него.
— Очень жаль, дитя мое, потому что он уже изгнал тебя из своего сердца.
— Это неправда.
— Это правда, и ты знаешь это. Уже достаточное время твой брат не слушает тебя, или это не так? Он не обращает на тебя внимания, не спрашивает твоего совета и не высказывает своей симпатии. Разве я не права?
Снова Гвенн упрямо покачала головой.
— Откуда ты знаешь?
— Это дел рук друида. Он отравил сердце Дункана словами и ослепил его для всех прекрасных дел. Для твоего брата больше нет надежды, это тебе нужно понять. Всякая попытка спасти его уничтожит тебя. И друид восторжествует.
— Кто он?
— Кто он? — Кала расплылась в горькой улыбке, обнажившей пеньки зубов. — У него длинное, слишком длинное имя, что бы ты запомнила его, дитя мое. Друид уже очень много лет ходит по земле, дольше, чем я или кто-то другой. Некоторые, правда, утверждают, что всегда кто-то новый носит серебряную маску. Но я думаю, что всегда один и тот же. Тот самый злой дух, который без устали бродит, по земле не один век и хочет перешагнуть и через это столетие.
— Столетие? — С ужасом Гвеннет плотнее закуталась в накидку на плечах. Но от страха она не могла защитить ее.
— Братству рун много лет, дитя мое, очень много. Оно существовало еще тогда, когда наш народ был молод и верил в великанов и богов, в духов, которые живут на земле, и в обманные огни в болотах и топях. Между тем наступило новое время, а с ним новый порядок. — Она указала на крест, который Гвеннет носила на груди. — В этом новом порядке нет больше места для существ из древнего мира. Руны утратили свое значение, и то, что осталось, должно погибнуть.
— И по этому поводу ты так печальна?
Кала едва улыбнулась.
— Так же и те, кто связан со светлыми рунами, чувствуют, что их время на земле пришло к концу. И без того от нас остались немногие, но мы иначе, чем друиды и братство, доверяем реке жизни и закону времени. Во вселенной ничто не исчезает бесследно. Работа, начатая нами когда-то, будет продолжена другими.
— Другими? О ком ты говоришь?
— О тех, кто посвятил свою жизнь служению новому порядку и новой вере.
— Ты имеешь в виду монастыри? Монахов и монахинь?
— Они продолжат дело света, — убежденно сказала Кала. — Их учение, может быть, и другое и их бог могущественнее нашей старой веры, но они уважают жизнь и пугаются тьмы так же сильно, как когда-то это делали мы. Но те, которые желают продолжать служить старой вере, враги. Они заключили союз с демонами и произносят жуткие заклятия, чтобы всеми средствами помешать своему падению. Они знают, что их время проходит, но они не хотят мириться с этим. Поэтому друид и поклявшиеся ему в верности люди принялись уничтожать новый порядок и пытаются возвратить древние силы. Для этого им нужны добровольные помощники, подобные твоему брату. Легковерные патриоты, верящие, что они делают все во благо Шотландии, ради ее чести и свободы. Для братства же речь идет о том, чтобы усилить свою власть и сферу влияния. Друид и его приспешники хотят править, дитя мое. Твой брат только средство для достижения их цели, и он еще не догадывается, как с ним разделаются.
— Тогда я должна рассказать ему обо всем. Он должен узнать об этом, прежде чем станет слишком поздно.
— Уже слишком поздно, дитя мое. Он не послушает тебя и не поверит тебе. Дункан уже связался с темными силами, принял их знак и одеяние. Он так решил, для него нет больше будущего.
— Тогда мы должны предупредить Уильяма Уоллеса. Он должен узнать, что замышляет братство. Он — единственный, у кого достаточно сил, чтобы противостоять им.
— Умно сказано, дитя мое, — похвалила старуха. — В конце концов, мы знаем, откуда грозит опасность и что замышляют наши враги. Но Уоллес известен не только своей храбростью, но и упрямством. Ты действительно веришь, что он поверит молодой девушке клана и старой колдунье?
— Тогда я поговорю с отцом Дугалом, — решила Гвенн. — Наши враги и его враги, и словам человека церкви Храброе Сердце поверит скорее.
Кала улыбнулась таинственно.
— Я вижу, — сказала она, — что я не ошиблась в тебе. Но мы должны быть осторожными. Под масками братьев скрываются лица влиятельных людей, рыцарей и старейшин кланов. Мы никому не можем больше доверять, и нам не следует…
Вдруг она оборвала себя на полуслове и уставилась с широко раскрытыми глазами на дверь комнаты. Гвенн обернулась и затаила дыхание, когда заметила темные тени, которые падали через узкие щели между полом и досками двери.
Кто-то стоял перед дверью….
Мэри Эгтон сжалась от страха, когда вдруг кто-то громко постучал в дверь башенной комнаты.
— Мэри? — раздался энергичный голос. — Дитя, ты здесь? — Мэри тут же вернулась в реальность. Голос принадлежал Элеоноре Ратвен.
Снова постучали, на этот раз сильнее, и снова раздался резкий, повелительно звучащий голос.
— Поговори со мной! Какой смысл запираться, как глупая упрямая девчонка? Ты веришь, что мы тебя не найдем, если ты спрячешься здесь?
Мэри и не заметила, что между тем наступил день. Солнце взошло и посылало бледные лучи в башенную комнату, и впервые Мэри увидела место добровольной ссылки при дневном свете. Пергамент с записками Гвеннет Ратвен все еще лежал у нее на коленях.
— Если ты не откроешь, тогда я позову плотника, и он сломает замок, — заявила Элеонора. Ты веришь, что сумеешь убежать от нас с помощью таких детских штучек?
Неприкрытая угроза звучала в этих словах. Мэри задрожала всем телом, не от холода, а от страха. Ужас прошлой ночи глубоко засел у нее в душе. Она видела, на что был готов ее будущий супруг, и что произойдет с ней, если она никогда больше не покинет эту башенную комнату, уже полтысячелетия назад служившую убежищем.
— Ты хочешь выставить нас на посмешище? — спросила Элеонора едко. — Ты хочешь унизить нас перед слугами и всем домом?
Мэри по-прежнему не отвечала. Страх лишил ее голоса. Даже если бы она захотела ответить, она не могла.
— Как хочешь. Тогда я позову кузнеца и велю расколотить эту дверь. Но не жди ни милости, ни сочувствия.
Мэри сжималась при каждом слове еще сильнее, как под ударом плетки. Ее взгляд упал на рукопись, и ей стало ясно, что Элеонора ни при каких обстоятельствах не должна обнаружить ее. Эта чудовищная женщина не остановилась перед тем, чтобы сжечь книги Мэри. Она заберет и дневник Гвеннет.
Мэри быстро свернула рукопись, засунула обратно в кожаный колчан и положила в тайник в стене. Потом она снова закрыла отверстие камнем так, чтобы он не выступал наружу. Потом Мэри преодолела свою робость и поспешила к двери. Медленно она отодвинула засов, открыла дверь на щелочку и выглянула наружу с чувством страха и подозрения одновременно.
Элеонора, которая уже стояла на ступенях, обернулась.
— Ах, — сказала она с высокомерно поднятыми бровями, — значит, ты все-таки образумилась?
— Есть веская причина, почему я убежала сюда, — сказала Мэри через щель. Дальше она не открывала дверь. Она казалась себе несчастной и беззащитной и стыдилась того, что произошло.
— Веская причина? Какая причина могла бы оправдать такой ребячливый и капризный способ проводить день? Ты знаешь, что слуги говорят о тебе? Они смеются за спиной у тебя и говорят, что у тебя не все в порядке с головой.
— Мне это безразлично, — ответила Мэри упрямо. Значит, Элеонора не знала о ночной прогулке ее сыночка. И, пожалуй, не было никакого смысла рассказывать ей об этом. Хозяйка замка Ратвен все равно не поверила бы ей, и все стало бы еще хуже.
— Тебе, похоже, безразлично, дитя мое, но мне ни в коем случае не все равно, что чернь думает о нас. Уже не одно столетие этот замок — оплот клана, и никогда прежде не случалось, чтобы кто-то посмел запятнать наше имя, не поплатившись жестоко за это. Ты можешь говорить о счастье, что у моего сына такая нежная душа. Он заступился за тебя и смягчил твое наказание, поэтому вырази ему свою признательность. Если бы это касалось меня, то я бы сумела укротить твое упрямство и своенравие другими средствами.
— Да, — бесстрастно ответила Мэри. — Малькольм действительно ангел, не правда ли?
— Вижу, разговаривать с тобой по-хорошему — только тратить зря время. Я явно ошиблась в тебе. Возможно, и твоя мать так же преувеличила, когда хвалила твои достоинства. Во всяком случае, Малькольм и я сошлись на том, что лучше всего будет как можно скорее начать управлять твоей жизнью по упорядоченным правилам и обуздать твой бунтарский дух.
— Что вы намерены сделать? — спросила Мэри, подозревая явно что-то недоброе.
— Мы приняли тебя со всей приветливостью и любовью в нашем доме, но ты грубо отвергла и то, и другое. Несмотря на твою вопиющую неблагодарность, Малькольм все равно намерен жениться на тебе, и это произойдет в самое ближайшее время.
— Что? — Мэри подумала, что неверно расслышала.
— Мой сын придерживается моего мнения, что ты лишь став его супругой подчинишься обязанностям, которые накладывает данный союз. Как молодая хозяйка замка Ратвен ты научишься вести себя подобающим образом и быть послушной, чего от тебя и ожидают.
— Но…
— Ты можешь возражать сколько хочешь, но это не поможет тебе. День венчания уже назначен. Это будет маленькая, простая церемония, в конце концов, мы не хотим опозориться с тобой. Но после этого ты станешь Мэри Ратвен и тем самым женой моего сына. И если тебе еще раз придет в голову нарушать правила и хорошие обычаи нашего дома, то ты познакомишься уже со мной. Ты будешь моему сыну верной и послушной супругой, чего и ожидают от тебя. Ты будешь ему служить и станешь сговорчива, как его жена. И ты подаришь ему наследников, которые сохранят традиции Ратвенов и продолжат их.
— И меня при этом вообще даже не спрашивают? — поинтересовалась Мэри тихо.
— Зачем? Ты молодая женщина благородного происхождения. Это твое предназначение, к которому ты готовилась всю жизнь. Ты знаешь свои обязанности, так и выполняй их.
С этими словами Элеонора развернулась и спустилась вниз по лестнице и исчезла в узком коридоре. Мэри слышала шаги, раздающиеся по ступеням, и как в трансе она снова закрыла дверь и заперла засов, словно он мог защитить ее от печальной участи, ожидающей ее.
Отчаянье охватило всю ее душу Прислонившись спиной к двери, она опустилась на пол и зарыдала, не сдерживая себя.
Долгое время она владела собой и сдерживала слезы. Но теперь она не могла больше и дала волю своим страхам, печали и беспомощному гневу.
Как назвала ее Элеонора? Молодая женщина благородного происхождения? Почему тогда она обращается с ней как с крепостной? Почему ее унижают при каждой возможности, почему нарушают ее волю, почему за ней гоняются ночью по темным коридорам этого холодного ничтожного замка?
Когда Мэри покидала Эгтон, у нее были дурные предчувствия о ее предстоящем будущем. События во время путешествия — спасение на мосту и неожиданная встреча с Вальтером Скоттом — вдохнули в нее надежду, и какое-то время она действительно верила, что все сложится хорошо.
Какой глупой и наивной она была!
При этом ей должно было хватить одного знака, чтобы разобраться в том, что она никогда не сможет быть счастлива в Ратвене.
Сперва это были мелочи и намеки, которые еще не доставляли боли. Потом ее наказали за ее политические взгляды и отношение к подчиненным. Отослали Китти, ее верную камеристку и подругу, и забрали ее книги, которые она так любила. И словно всего этого было не достаточно, ее будущий супруг попытался прошлой ночью изнасиловать ее.
Если бы беспробудная оптимистка Китти была бы еще здесь, то она бы могла признать, что вряд ли могло быть хуже.
Мэри была пленницей, заточенной в тюрьму без выхода во внешний мир и лишенной всех вещей, которые ей доставляли радость. Ее будущий муж, которого она не любила и не уважала, был чудовищем, и единственный интерес его матери, казалось, заключался в том, чтобы сломить дух свободы Мэри и подчинить ее волю. Оба были только тем и заняты, чтобы сохранять славу и традиции дома Ратвенов, и у Мэри закралось подозрение, что она была совершенно безразлична как Малькольму, так и его матери. Она была только средством для достижения цели, необходимым злом, которое нужно принимать в расчет. Она должна всего лишь дать семье наследника.
В мире, который определяли жажда денег и стремление к власти, не было места для мечтаний и надежд, и Мэри поняла, что так же и ее мечты и надежды не устоят перед ними. Снова слезы выступили у нее на глазах и полились по нежным щекам. Она тяжело дышала, потому что отчаяние сжало ее грудь.
И бесконечно длящееся время она сидела на корточках на полу, жалкая и отчаявшаяся. Но тут она вспомнила о записках Гвеннет Ратвен. Разве не постигла молодую женщину та же участь? Не была ли она тоже пленницей, чужой среди людей, которые окружали ее?
Мысль придала Мэри новое мужество. Решительно она утерла слезы, вынула незакрепленный камень из стены и достала колчан со скрученной в свиток рукописью.
И потому, что это было единственное, что могло отвлечь ее от безутешного положения, она снова начала читать и окунулась в завещание Гвеннет Ратвен, которая жила более пятисот лет назад.
Здесь, на этом месте…
Глава 4
— Лишь когда последний монах будет выгнан из Шотландии и кланы снова станут править, тогда наша миссия будет исполнена. Древние боги вернутся. И друиды снова станут всемогущими, как это когда-то было.
— Как это когда-то было, — подтвердил с полной уверенностью Дункан, и снова волна страха окатила Гвеннет. Даже в голосе брата что-то изменилось. Он звучал так же холодно и внешне решительно, как голос друида.
— После долгого времени ожидания, — продолжил предводитель братства, — теперь наступило время действий. Руны поведали нам, что никогда еще не было такого подходящего момента для того, чтобы уничтожить новые силы и восстановить прежний порядок.
— Как, великий друид? — спросил один из приверженцев.
— Как вам известно, волнения охватили страну. Новый порядок пошатнулся с тех пор, как Уильям Уоллес поднял меч и объединил кланы на борьбу против англичан.
— Как такое могло быть? Непокорный Уоллес — приверженец церкви?
— Конечно, — подтвердил друид. — Напрасно мы пытались привлечь его на нашу сторону. Он остался непоколебимым, и наша дружба распалась. Это станет для него роком. Его падение уже началось, братья мои. Великие дни Уоллеса идут на убыль. Знать выступила против него, и дурная слава окончательно уничтожит его судьбу.
— Проклятие, всемогущий друид?
Предводитель братства кивнул. — Меч мужа решит победу или поражение. Так было испокон веков. Клинок Храброго Сердца больше не принесет ему победу. Мы проклянем его — проклятием, которое станет падением Уоллеса, а нам принесет власть. Древние руны, относящиеся к дням основания нашего братства, поведали нам тайну. Меч Храброго Сердца, с которым он одержал победу под Стерлингом, — не обычное оружие. Это рунический клинок, выкованный когда-то предводителями клана, и острому лезвию которого предписана история нашего народа. Он пронизал силой рун, которая приносит ему победу или поражение.
— Вы хотите проклясть рунический клинок Храброго Сердца, великий друид?
— Я сделаю это. Горькое заклятье предательства схватит его, и не останется ни одной возможности освободить его. Уоллес падет, его судьба предрешена. Его люди покинут его и примкнут к другому вожаку — тому, кто поддерживает наше братство и наши цели.
— Я поговорил с приверженцами эрла Брюса, — заговорил Дункан. — Они говорят, что он готов принять наши условия.
Друид кивнул головой.
— Я и не ожидал ничего другого. Уже скоро звезда Уоллеса закатится. Военная удача покинет его, и собственные воины предадут его. Меч же его перейдет к Роберту Брюсу, который продолжит дело Уоллеса и окончательно победит в войне против англичан. Таким образом, мы устраним одного из неприятных противников и одновременно приобретем ценного союзника.
— Эрл сказал, что сломит власть монастырей. Он хочет отменить запрет братства рун и вернуть друидам прежнюю власть.
— Так и должно быть. Уоллес стар и упрям, Роберт, наоборот, молод и легко внушаем. На следующем собрании знати мы предложим его как предводителя. После чего все произойдет так, как я запланировал. Если только Роберт взойдет на престол, мы будем управлять им по своему усмотрению. Наша власть достаточно велика, и даже по ту сторону границ дрожат перед нами. Руны и кровь. Так было однажды, и так будет снова.
— Руны и кровь, — эхом повторили люди в балахонах. Потом они снова начали монотонное пение, которым они открыли странную церемонию. Испуганно Гвенн вернулась по темному коридору обратно. То, что она услышала, напугало ее сверх меры. Эти язычники, это братство, как они называли себя, планировали дьявольский заговор, жертвой которого падет Храброе Сердце.
Гвенн никогда не виделась с Уильямом Уоллесом, но она много слышала о нем, и большинство из этого понравилось ей. Значит, Уоллес был человеком с большим чувством справедливости, для которого свобода означала все. Жестокий и бессердечный к своим врагам, конечно, но беспокоящийся за тех, кто нуждается в его защите. Отец Гвеннет верил ему, его идее о свободной, сильной Шотландии, которая не должна больше бояться англичан.
В начале войны против короны Храброе Сердце действовал удачно, после первых побед, которые он одержал, под его знамена примкнули многие кланы Хайлэндса, позабыв о своих распрях, ради великого общего дела — свободы шотландского народа. Потом были нанесены удары в спину, и после первых успехов в Англии Храброе Сердце был вынужден снова вернуться в Шотландию. Многим было известно, что прежде всего молодая знать откололась от Уоллеса и предпочла Роберта Брюса, чтобы короновать его как короля. И теперь Гвеннет знала движущую силу, стоящую за всем этим: братство рун.
Уже не раз она думала: неужели ее брат может быть так глуп и ослеплен, чтобы поддаться таким мрачным силам. Разве их отец не говорил им постоянно, что время друидов прошло и только новая вера может спасти их народ? Что монастыри распространяют по стране культуру и образование и что собирание научных знаний — такая же, важная добродетель, как храбрость и умение обращения с мечом? Как только Дункан мог забыть обо всем?
Напуганная Гвеннет хотела развернуться и убежать прочь, как вдруг услышала тихий скрип позади себя. Почти одновременно рука легла на ее плечо…
Мэри издала приглушенный крик.
С недоумением она установила, что все еще сидит на полу башенной комнаты с развернутым свитком пергамента. Ее сердце быстро колотилось, ладони вспотели. Она чувствовал безысходность и страх, словно не Гвеннет Ратвен, а она сама была той, которая тайком подглядывала за собранием в катакомбах замка.
Никогда раньше Мэри не была настолько охвачена содержанием текста, что не могла отличить написанное от реальности, даже в романах Вальтера Скотта, который, как никто другой, умел увлечь ее повествованием, с ней такого не происходило.
То, что пережила Мэри, было так непосредственно, так близко к реальности, что она чувствовала, что будто сама пережила эти мрачные часы. Она заснула и это ей приснилось? Мэри не могла припомнить, но это было так явно. Погруженная в чтение старинной рукописи, она не замечала своей усталости, пока глаза сами не закрылись. И снова настоящее и прошлое тревожным образом переплелись в ее сне.
Содрогаясь от ужаса, Мэри подумала о руке, которая разбудила ее. Она взглянула себе на плечо. Если бы Мэри не прижалась спиной к стене, то обязательно обернулась бы, чтобы удостовериться, что рядом никого нет.
Только … сон…или еще что-то большее?
Снова Мэри подумала о словах служанки и спросила себя, действительно ли права эта старая женщина. На самом ли деле существовало что-то, что объединяло ее с Гвеннет Ратвен? Нечто, связывающее их судьбы сквозь столетия?
Сознание Мэри противилось вере в подобные вещи, но как нужно было иначе все объяснять? Почему она страдала вместе с Гвеннет, словно была ее преданной подругой, знавшей ее с детских лет? Откуда у нее было впечатление, что она сама побывала в этих мрачных днях?
Она должна была выяснить больше о Гвеннет Ратвен и событиях, которые тогда произошли в этом замке. Хотя многое в ее сознании противилось этому, Мэри снова начала читать, и уже после нескольких строчек рассказ Гвеннет захватил ее с новой силой…
Ни жива ни мертва Гвеннет Ратвен обернулась и увидела морщинистое лицо старой женщины. С облегчением она поняла, что это была Кала. Колдунья приложила указательный палец к губам и велела ей молчать. Потом она взяла Гвеннет за руку и увела прочь отсюда по лестнице наверх, прочь от таинственных сектантов, чье чудовищное бормотание раздавалось по-прежнему у них за спиной.
Они добрались до главного холла, и с проворностью, которую едва ли можно было ожидать от нее, пожилая женщина прошмыгнула по ступеням в главную башню. К смущению Гвеннет, Кала явно прекрасно ориентировалась в замке Ратвен. Она без труда находила дорогу в скудно освещенных проходах, и, казалось, прекрасно знала цель своего пути.
Наконец они добрались до винтовой лестницы, которая круто поднималась наверх в Западную башню, обвиваясь вдоль столба. Кала жестом указала Гвенн, чтобы она следовала за ней. Молодая женщина мельком бросила взгляд по сторонам, прежде чем проскользнула через дверь за старухой и стала подниматься наверх.
В башне было холодно и сильно сквозило. Ветер дул через высокие окна, и Гвенн стала мерзнуть, когда поднималась наверх, ступая босыми ногами по сырому камню. В бледном лунном свете она могла разобрать Калу только как темную тень. Хотя удары пульса Гвеннет участились, подъем, похоже, совершенно не утомил старую женщину. С юношеской прытью она спешила наверх и уже скоро стояла возле двери в башенную комнату.
К удивлению Гвеннет, у Калы был ключ. Она открыла дверь и впустила Гвеннет. Внутри было пыльно и темно, даже при свете луны, падающем через низкие окна.
— Садись, — приказала Гвенн Кала, и так как здесь не было ни стула, ни скамьи, молодая женщина села на пол. И Кала с оханьем и причитанием опустилась на пол, теперь это снова была совершенно дряхлая женщина. — Ну? — спросила она, не утруждая себя объяснениями. — Теперь ты понимаешь, о чем я говорила, когда встретилась с тобой в ущелье?
Гвеннет кивнула:
— Думаю, да. Только я давно ничего уже не понимаю…
— Больше тебе и не нужно знать, — сказала Кала, чтобы потом добавить мягче: — Нехорошо слишком много знать, дитя мое. Большое количество знаний только вредит, посмотри на меня. Я стала старой и скрюченной под грузом знаний. Для тебя достаточно, если ты знаешь, что те люди в балахонах занимаются не белой магией, а другой, с темной стороной, которая служит запретным рунам.
— Понимаю, — сказала Гвеннет и не посмела дальше задавать вопросы.
— Эта каморка, — сказала Кала и обвела руками помещение, — последнее и единственное место во всем замке, еще не пронизанное силой зла. Она удалена дальше всего от места мрачных действий, расположенного глубоко под фундаментом замка.
— Кто эти люди? — спросила Гвеннет.
— Братья рун, — ответила Кала презрительно. — Они почитают темных богов и совершают жестокие ритуалы. Нередко на их церемониях проливается человеческая кровь, если это служит их целям. Твой брат был настолько глуп, что поддался им.
— Теперь он один из них. Я видела, как они приняли его в свое братство. Он больше не тот, кем был раньше.
— Разумеется, не тот, — подхватила Кала. — Эти проклятые братья рун отравили его мысли. Теперь он один из них и больше никогда не послушает тебя. Мы ничего не можем больше сделать для него.
— Что это значит?
— То, что он покинул дорогу света, дитя мое. Он больше не твой брат. Тебе нужно это понять и смириться с этим.
— Этого я не могу сделать, — упрямо возразила Гвеннет. — У меня и Дункана общий отец. В наших жилах течет та же самая кровь, я люблю его. Я никогда не откажусь от него.
— Очень жаль, дитя мое, потому что он уже изгнал тебя из своего сердца.
— Это неправда.
— Это правда, и ты знаешь это. Уже достаточное время твой брат не слушает тебя, или это не так? Он не обращает на тебя внимания, не спрашивает твоего совета и не высказывает своей симпатии. Разве я не права?
Снова Гвенн упрямо покачала головой.
— Откуда ты знаешь?
— Это дел рук друида. Он отравил сердце Дункана словами и ослепил его для всех прекрасных дел. Для твоего брата больше нет надежды, это тебе нужно понять. Всякая попытка спасти его уничтожит тебя. И друид восторжествует.
— Кто он?
— Кто он? — Кала расплылась в горькой улыбке, обнажившей пеньки зубов. — У него длинное, слишком длинное имя, что бы ты запомнила его, дитя мое. Друид уже очень много лет ходит по земле, дольше, чем я или кто-то другой. Некоторые, правда, утверждают, что всегда кто-то новый носит серебряную маску. Но я думаю, что всегда один и тот же. Тот самый злой дух, который без устали бродит, по земле не один век и хочет перешагнуть и через это столетие.
— Столетие? — С ужасом Гвеннет плотнее закуталась в накидку на плечах. Но от страха она не могла защитить ее.
— Братству рун много лет, дитя мое, очень много. Оно существовало еще тогда, когда наш народ был молод и верил в великанов и богов, в духов, которые живут на земле, и в обманные огни в болотах и топях. Между тем наступило новое время, а с ним новый порядок. — Она указала на крест, который Гвеннет носила на груди. — В этом новом порядке нет больше места для существ из древнего мира. Руны утратили свое значение, и то, что осталось, должно погибнуть.
— И по этому поводу ты так печальна?
Кала едва улыбнулась.
— Так же и те, кто связан со светлыми рунами, чувствуют, что их время на земле пришло к концу. И без того от нас остались немногие, но мы иначе, чем друиды и братство, доверяем реке жизни и закону времени. Во вселенной ничто не исчезает бесследно. Работа, начатая нами когда-то, будет продолжена другими.
— Другими? О ком ты говоришь?
— О тех, кто посвятил свою жизнь служению новому порядку и новой вере.
— Ты имеешь в виду монастыри? Монахов и монахинь?
— Они продолжат дело света, — убежденно сказала Кала. — Их учение, может быть, и другое и их бог могущественнее нашей старой веры, но они уважают жизнь и пугаются тьмы так же сильно, как когда-то это делали мы. Но те, которые желают продолжать служить старой вере, враги. Они заключили союз с демонами и произносят жуткие заклятия, чтобы всеми средствами помешать своему падению. Они знают, что их время проходит, но они не хотят мириться с этим. Поэтому друид и поклявшиеся ему в верности люди принялись уничтожать новый порядок и пытаются возвратить древние силы. Для этого им нужны добровольные помощники, подобные твоему брату. Легковерные патриоты, верящие, что они делают все во благо Шотландии, ради ее чести и свободы. Для братства же речь идет о том, чтобы усилить свою власть и сферу влияния. Друид и его приспешники хотят править, дитя мое. Твой брат только средство для достижения их цели, и он еще не догадывается, как с ним разделаются.
— Тогда я должна рассказать ему обо всем. Он должен узнать об этом, прежде чем станет слишком поздно.
— Уже слишком поздно, дитя мое. Он не послушает тебя и не поверит тебе. Дункан уже связался с темными силами, принял их знак и одеяние. Он так решил, для него нет больше будущего.
— Тогда мы должны предупредить Уильяма Уоллеса. Он должен узнать, что замышляет братство. Он — единственный, у кого достаточно сил, чтобы противостоять им.
— Умно сказано, дитя мое, — похвалила старуха. — В конце концов, мы знаем, откуда грозит опасность и что замышляют наши враги. Но Уоллес известен не только своей храбростью, но и упрямством. Ты действительно веришь, что он поверит молодой девушке клана и старой колдунье?
— Тогда я поговорю с отцом Дугалом, — решила Гвенн. — Наши враги и его враги, и словам человека церкви Храброе Сердце поверит скорее.
Кала улыбнулась таинственно.
— Я вижу, — сказала она, — что я не ошиблась в тебе. Но мы должны быть осторожными. Под масками братьев скрываются лица влиятельных людей, рыцарей и старейшин кланов. Мы никому не можем больше доверять, и нам не следует…
Вдруг она оборвала себя на полуслове и уставилась с широко раскрытыми глазами на дверь комнаты. Гвенн обернулась и затаила дыхание, когда заметила темные тени, которые падали через узкие щели между полом и досками двери.
Кто-то стоял перед дверью….
Мэри Эгтон сжалась от страха, когда вдруг кто-то громко постучал в дверь башенной комнаты.
— Мэри? — раздался энергичный голос. — Дитя, ты здесь? — Мэри тут же вернулась в реальность. Голос принадлежал Элеоноре Ратвен.
Снова постучали, на этот раз сильнее, и снова раздался резкий, повелительно звучащий голос.
— Поговори со мной! Какой смысл запираться, как глупая упрямая девчонка? Ты веришь, что мы тебя не найдем, если ты спрячешься здесь?
Мэри и не заметила, что между тем наступил день. Солнце взошло и посылало бледные лучи в башенную комнату, и впервые Мэри увидела место добровольной ссылки при дневном свете. Пергамент с записками Гвеннет Ратвен все еще лежал у нее на коленях.
— Если ты не откроешь, тогда я позову плотника, и он сломает замок, — заявила Элеонора. Ты веришь, что сумеешь убежать от нас с помощью таких детских штучек?
Неприкрытая угроза звучала в этих словах. Мэри задрожала всем телом, не от холода, а от страха. Ужас прошлой ночи глубоко засел у нее в душе. Она видела, на что был готов ее будущий супруг, и что произойдет с ней, если она никогда больше не покинет эту башенную комнату, уже полтысячелетия назад служившую убежищем.
— Ты хочешь выставить нас на посмешище? — спросила Элеонора едко. — Ты хочешь унизить нас перед слугами и всем домом?
Мэри по-прежнему не отвечала. Страх лишил ее голоса. Даже если бы она захотела ответить, она не могла.
— Как хочешь. Тогда я позову кузнеца и велю расколотить эту дверь. Но не жди ни милости, ни сочувствия.
Мэри сжималась при каждом слове еще сильнее, как под ударом плетки. Ее взгляд упал на рукопись, и ей стало ясно, что Элеонора ни при каких обстоятельствах не должна обнаружить ее. Эта чудовищная женщина не остановилась перед тем, чтобы сжечь книги Мэри. Она заберет и дневник Гвеннет.
Мэри быстро свернула рукопись, засунула обратно в кожаный колчан и положила в тайник в стене. Потом она снова закрыла отверстие камнем так, чтобы он не выступал наружу. Потом Мэри преодолела свою робость и поспешила к двери. Медленно она отодвинула засов, открыла дверь на щелочку и выглянула наружу с чувством страха и подозрения одновременно.
Элеонора, которая уже стояла на ступенях, обернулась.
— Ах, — сказала она с высокомерно поднятыми бровями, — значит, ты все-таки образумилась?
— Есть веская причина, почему я убежала сюда, — сказала Мэри через щель. Дальше она не открывала дверь. Она казалась себе несчастной и беззащитной и стыдилась того, что произошло.
— Веская причина? Какая причина могла бы оправдать такой ребячливый и капризный способ проводить день? Ты знаешь, что слуги говорят о тебе? Они смеются за спиной у тебя и говорят, что у тебя не все в порядке с головой.
— Мне это безразлично, — ответила Мэри упрямо. Значит, Элеонора не знала о ночной прогулке ее сыночка. И, пожалуй, не было никакого смысла рассказывать ей об этом. Хозяйка замка Ратвен все равно не поверила бы ей, и все стало бы еще хуже.
— Тебе, похоже, безразлично, дитя мое, но мне ни в коем случае не все равно, что чернь думает о нас. Уже не одно столетие этот замок — оплот клана, и никогда прежде не случалось, чтобы кто-то посмел запятнать наше имя, не поплатившись жестоко за это. Ты можешь говорить о счастье, что у моего сына такая нежная душа. Он заступился за тебя и смягчил твое наказание, поэтому вырази ему свою признательность. Если бы это касалось меня, то я бы сумела укротить твое упрямство и своенравие другими средствами.
— Да, — бесстрастно ответила Мэри. — Малькольм действительно ангел, не правда ли?
— Вижу, разговаривать с тобой по-хорошему — только тратить зря время. Я явно ошиблась в тебе. Возможно, и твоя мать так же преувеличила, когда хвалила твои достоинства. Во всяком случае, Малькольм и я сошлись на том, что лучше всего будет как можно скорее начать управлять твоей жизнью по упорядоченным правилам и обуздать твой бунтарский дух.
— Что вы намерены сделать? — спросила Мэри, подозревая явно что-то недоброе.
— Мы приняли тебя со всей приветливостью и любовью в нашем доме, но ты грубо отвергла и то, и другое. Несмотря на твою вопиющую неблагодарность, Малькольм все равно намерен жениться на тебе, и это произойдет в самое ближайшее время.
— Что? — Мэри подумала, что неверно расслышала.
— Мой сын придерживается моего мнения, что ты лишь став его супругой подчинишься обязанностям, которые накладывает данный союз. Как молодая хозяйка замка Ратвен ты научишься вести себя подобающим образом и быть послушной, чего от тебя и ожидают.
— Но…
— Ты можешь возражать сколько хочешь, но это не поможет тебе. День венчания уже назначен. Это будет маленькая, простая церемония, в конце концов, мы не хотим опозориться с тобой. Но после этого ты станешь Мэри Ратвен и тем самым женой моего сына. И если тебе еще раз придет в голову нарушать правила и хорошие обычаи нашего дома, то ты познакомишься уже со мной. Ты будешь моему сыну верной и послушной супругой, чего и ожидают от тебя. Ты будешь ему служить и станешь сговорчива, как его жена. И ты подаришь ему наследников, которые сохранят традиции Ратвенов и продолжат их.
— И меня при этом вообще даже не спрашивают? — поинтересовалась Мэри тихо.
— Зачем? Ты молодая женщина благородного происхождения. Это твое предназначение, к которому ты готовилась всю жизнь. Ты знаешь свои обязанности, так и выполняй их.
С этими словами Элеонора развернулась и спустилась вниз по лестнице и исчезла в узком коридоре. Мэри слышала шаги, раздающиеся по ступеням, и как в трансе она снова закрыла дверь и заперла засов, словно он мог защитить ее от печальной участи, ожидающей ее.
Отчаянье охватило всю ее душу Прислонившись спиной к двери, она опустилась на пол и зарыдала, не сдерживая себя.
Долгое время она владела собой и сдерживала слезы. Но теперь она не могла больше и дала волю своим страхам, печали и беспомощному гневу.
Как назвала ее Элеонора? Молодая женщина благородного происхождения? Почему тогда она обращается с ней как с крепостной? Почему ее унижают при каждой возможности, почему нарушают ее волю, почему за ней гоняются ночью по темным коридорам этого холодного ничтожного замка?
Когда Мэри покидала Эгтон, у нее были дурные предчувствия о ее предстоящем будущем. События во время путешествия — спасение на мосту и неожиданная встреча с Вальтером Скоттом — вдохнули в нее надежду, и какое-то время она действительно верила, что все сложится хорошо.
Какой глупой и наивной она была!
При этом ей должно было хватить одного знака, чтобы разобраться в том, что она никогда не сможет быть счастлива в Ратвене.
Сперва это были мелочи и намеки, которые еще не доставляли боли. Потом ее наказали за ее политические взгляды и отношение к подчиненным. Отослали Китти, ее верную камеристку и подругу, и забрали ее книги, которые она так любила. И словно всего этого было не достаточно, ее будущий супруг попытался прошлой ночью изнасиловать ее.
Если бы беспробудная оптимистка Китти была бы еще здесь, то она бы могла признать, что вряд ли могло быть хуже.
Мэри была пленницей, заточенной в тюрьму без выхода во внешний мир и лишенной всех вещей, которые ей доставляли радость. Ее будущий муж, которого она не любила и не уважала, был чудовищем, и единственный интерес его матери, казалось, заключался в том, чтобы сломить дух свободы Мэри и подчинить ее волю. Оба были только тем и заняты, чтобы сохранять славу и традиции дома Ратвенов, и у Мэри закралось подозрение, что она была совершенно безразлична как Малькольму, так и его матери. Она была только средством для достижения цели, необходимым злом, которое нужно принимать в расчет. Она должна всего лишь дать семье наследника.
В мире, который определяли жажда денег и стремление к власти, не было места для мечтаний и надежд, и Мэри поняла, что так же и ее мечты и надежды не устоят перед ними. Снова слезы выступили у нее на глазах и полились по нежным щекам. Она тяжело дышала, потому что отчаяние сжало ее грудь.
И бесконечно длящееся время она сидела на корточках на полу, жалкая и отчаявшаяся. Но тут она вспомнила о записках Гвеннет Ратвен. Разве не постигла молодую женщину та же участь? Не была ли она тоже пленницей, чужой среди людей, которые окружали ее?
Мысль придала Мэри новое мужество. Решительно она утерла слезы, вынула незакрепленный камень из стены и достала колчан со скрученной в свиток рукописью.
И потому, что это было единственное, что могло отвлечь ее от безутешного положения, она снова начала читать и окунулась в завещание Гвеннет Ратвен, которая жила более пятисот лет назад.
Здесь, на этом месте…
Глава 4
Уже в 1070 году было основано аббатство в Данфермлайне. По указу королевы Маргариты монахи бенедиктинского ордена устроили здесь обитель, которая уже в 1128 году приобрела статус аббатства и до позднего Средневековья оставалось оплотом веры, образования и культуры.
Западная часть большой церкви, построенной из светлого песчаника, сохранилась до времен Вальтера Скотта, а вот восточная часть была разрушена в беспорядке средневековых войн. Буквально несколько лет назад церковь начали возводить заново. Архитектор Уильям Бернс, личный друг сэра Вальтера, получил заказ восстановить церковную постройку по старым чертежам. — Эта работа заняла три года и была закончена лишь несколько месяцев назад. В ходе строительных работ в вытянутой засыпанной обломками комнате обнаружили могилу короля Роберта 1 Шотландского, который вошел в историю как Роберт Брюс.
— Впечатляюще, — сказал Квентин, когда он увидел заново возведенную колокольню и оборонительную прямоугольную постройку, украшенную каменной балюстрадой. Там была высечено: КОРОЛЬ РОБЕРТ БРЮС, так что издалека можно было прочитать, чей прах похоронен в аббатстве Данфермлайн.
Западная часть большой церкви, построенной из светлого песчаника, сохранилась до времен Вальтера Скотта, а вот восточная часть была разрушена в беспорядке средневековых войн. Буквально несколько лет назад церковь начали возводить заново. Архитектор Уильям Бернс, личный друг сэра Вальтера, получил заказ восстановить церковную постройку по старым чертежам. — Эта работа заняла три года и была закончена лишь несколько месяцев назад. В ходе строительных работ в вытянутой засыпанной обломками комнате обнаружили могилу короля Роберта 1 Шотландского, который вошел в историю как Роберт Брюс.
— Впечатляюще, — сказал Квентин, когда он увидел заново возведенную колокольню и оборонительную прямоугольную постройку, украшенную каменной балюстрадой. Там была высечено: КОРОЛЬ РОБЕРТ БРЮС, так что издалека можно было прочитать, чей прах похоронен в аббатстве Данфермлайн.