Страница:
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается про ссору Сегри с Абенсеррахами и про то, как Гранада оказалась на краю гибели
Предоставив раненых рыцарей уходу и лечению старательных врачей, благородный Муса отправился в Гранаду, уводя с собой коня Альбаяльда. Был час захода солнца, когда Муса въехал в ворота Эльвиры, закрыв лицо концом плаща, чтобы не быть никем узнанным. И он не открыл лица, пока не достиг королевского дворца Альгамбры, в то самое время, когда король, его брат, садился ужинать. Спешившись, Муса приказал конюхам взять обоих коней, а сам вошел в королевские покои. Король удивился, увидев его с дороги, и, когда тот сел за стол, спросил, почему его весь день не было видно и где он был. Муса ответил:
– Государь! Сначала давайте поужинаем, и затем я расскажу вам про случившееся, что повергнет вас в удивление.
После чего они очень хорошо поужинали, особенно Муса, который за весь день еще ничего не ел. По окончании ужина Муса удовлетворил вопрос короля и подробно рассказал ему обо всем происшедшем: про смерть Альбаяльда и про бой Редуана с Гасулом. Король был всем этим удивлен и разгневан.
Скоро по всему королевскому дворцу распространилась весть о смерти Альбаяльда, и кто-то об этом сообщил мавру Алатару, его двоюродному брату. Алатар испытал великую скорбь и поклялся Магометом отомстить за смерть брата или умереть, пытаясь отомстить.
На следующее утро новость уже стала известна всему городу и огорчила всех рыцарей, и поскольку Алатар был ближайшим родственником убитого, все они собрались у него дома для выражения сочувствия. Первым пришли Сегри и Гомелы, за ними Венеги и Масы, Гасулы и Бенарахи [65] и еще много знатных рыцарей дворца, а последними явились Алабесы и Абенсеррахи. И, когда все сели по своим местам и выразили хозяину свое сочувствие, стали обсуждать вопрос: следует ли устроить оплакивание убитого, какое делается обычно в честь подобных рыцарей? Тут возникли большие споры; и некоторые утверждали, что не следует, так как мавр Альбаяльд перед смертью принял христианство. Венеги возражали, что это не имеет значения, ибо он был добрым рыцарем, и родня его и друзья обязаны чем-нибудь выразить свою скорбь. Сегри же утверждали, что раз Альбаяльд обратился в христианство, Магомету будет неугодна скорбь по нем правоверных, и что отказом ему в оплакивании лишь будет соблюден закон корана. Абенсеррахи говорили, что нужно совершить доброе дело ради аллаха и что, если в час кончины Альбаяльд сделался христианином, это подсудно одному богу; его суду должно это оставить и выполнить по закону оплакивание.
Тогда один из рыцарей Сегри, по имени Альбин-Амад, сказал:
– Или мавр – мавр, или христианин – христианин! Говорю так, ибо в нашем городе есть рыцари, ежедневно посылающие христианским пленникам, заключенным в подземельях Альгамбры, милостыню и пищу, и все эти рыцари, про которых я веду речь, – Абенсеррахи.
– Вы сказали правду, – ответил на это Альбин-Амад Абенсеррах [66]. – Все мы охотно делаем добро и оказываем милосердие христианам и всем другим людям; ибо святой аллах дарует нам блага, чтобы мы в свою очередь давали их из любви к нему, невзирая на веру. Христиане точно так же, во имя своего бога и из любви к нему, подают милостыню пленным маврам. Я сам был в плену, очень хорошо это видел, и мне самому они оказали милость, и потому я и все мои родичи делаем добро, какое только можем, беднякам и пленным христианам. Как знать, может быть, и нам суждено опять попасть в плен, ведь враг – у городских ворот. А тот, кто утверждает, что делать добро и подавать кому бы то ни было милостыню – нехорошо, тот негодяй и лжец, и я докажу это, если понадобится!
Услышав такой ответ, рыцарь Сегри воспылал гневом и, не говоря ни слова, размахнулся и хотел ударить рыцаря Абенсерраха по лицу. Но тот отразил удар левой рукой, однако не настолько удачно, чтобы Сегри не удалось все же концами пальцев задеть его по лицу. Ощутив удар, Абенсеррах. словно гирканский лев, полный гнева и ярости, выхватил кинжал, а тот же миг бросился на Сегри и, прежде чем тот успел защититься, нанес ему два удара кинжалом, настолько страшных, что Сегри мертвый упал к его ногам.
Другой Сегри устремился тогда на Абенсерраха, чтобы поразить и его кинжалом, но не смог это сделать, ибо Абенсеррах поспешил ему навстречу, схватил его за кисть правой руки с такой мощью, что Сегри не смог выполнить своего намерения. Абенсеррах же нанес ему жестокую рану в живот, от которой Сегри тут же повалился мертвый на землю.
Все рыцари Сегри – а их было здесь больше двадцати – при виде случившегося схватились за оружие с криком: «Смерть предателям из породы христиан!» Абенсеррахи приготовились к защите, Гомелы поспешили на помощь к Сегри, Масы – вместе с ними; тех и других было по двадцати человек. Тогда Алабесы и Венеги вступились за Абенсеррахов, и тут между этими шестью рыцарскими родами завязался такой ожесточенный бой, что в одну минуту пало еще пятеро Сегри, трое Гомелов и двое Масов и, кроме того, в этих же трех родах оказалось около четырнадцати раненых. Со стороны Абенсеррахов убитых не было, но почти все они получили раны, а одному из них целиком отрубили руку. Из Алабесов трое было убито и многие тяжело ранены. Из Венегов многие ранены и двое убито.
И еще было бы много убитых и раненых с обеих сторон, если бы Алатар и многие другие рыцари не вмешались, причем из них некоторые тоже оказались ранены.
С шумом, от которого, казалось, проваливается Гранада, все вышли на улицу, не прекращая боя. Но рыцарей, которые пытались положить конец бою, было много, и отличались они большой отвагой; то были Алахесы и Бенарахи, Гасулы, Альморади. И они настолько преуспели, что хотя и с большим трудом, но прекратили бой.
Тем временем о происходившем был извещен Молодой король; он тотчас же вышел из Альгамбры, направился к месту распри и застал дело еще не совсем умиротворенным. Рыцари, участники сражения, увидев короля, разошлись.
Произведя дознание, король приказал схватить Абенсеррахов и заточить их в башню Комарес, Сегри – в Алые Башни, Гомелов – в Алькасаву, Масов – в замок Бильбатаубин, Алабесов – в Хенералифе, а Венегов – в крепкую башню Алихарес. И очень разгневанный король вернулся в Альгамбру, говоря:
– Клянусь моей королевской клятвой, я задушу эту распрю, лишив каждую из враждующих сторон шести голов, и, клянусь Магометом, не замедлю с этим!
Рыцари, сопровождавшие короля, видя его настолько рассерженным, стали упрашивать его не поступать так, ибо это произвело бы возмущение в Гранаде, где у враждующих рыцарей было много родичей. Лучше пусть король прикажет им помириться, и те же рыцари-посредники взялись в этом помочь. В конце концов король смилостивился, а Альмоады, Алахесы и Альморади так старались, что через четыре дня все враждовавшие между собой рыцари помирились, простили друг другу убитых, некоторых из пострадавших противников щедро оделили деньгами, а заключенные рыцари были выпущены на свободу. Сегри и Гомелы затаили злобу и ждали только случая для мести за великий урон и бесчестие, причиненные им Абенсеррахами. И поэтому в один прекрасный день все Сегри и Гомелы собрались в доме для отдохновения на берегу Дарро; прекрасный то был дом, с красивыми садами вокруг. Совершив трапезу и отдохнувши, они все сели по старшинству в великолепном зале, и рыцарь Сегри, которого все остальные почитали за главу рода, брат Сегри, убитого Алабесом на турнире, начал говорить, выказывая признаки глубокой скорби.
Так сказал он:
– Доблестные рыцари Сегри, мои родичи, и вы, Гомелы, друзья наши! Внимательно выслушайте то, что я сейчас скажу вам, проливая кровавые слезы, источенные из самого моего сердца. Вам ведомо, в чем заключается честь и как надлежит соблюдать ее; ибо если человек раз ее утратит, никогда больше не сможет возвратить ее. Говорю так, потому что в Гранаде мы, Сегри, и вы, Гомелы, превознесены до рога месяца, обильны богатством и почестями, уважаемы королем. И вот эти выродки Абенсеррахи стараются нас всего этого лишить и унизить. Они убили уже моего брата и других родственников, а точно так же рыцарей Гомелов; они подвергли нас унижению и осмеянию. Все это взывает к вечной мести! И если мы не сумеем отомстить, Абенсеррахи обратят нас в ничто, и мы утратим всякое уважение. А чтобы избежать такого исхода, мы должны всеми средствами и всеми путями, какие только найдем, постараться отомстить за своих и погубить и уничтожить своих врагов – этим сохраним мы свою честь. Цели нашей не достигнуть силой оружия. Король сможет выступить тогда против нас. Но я задумал одну вещь, которая нам очень хорошо удастся, хотя она против рыцарских законов, но ради мести врагу позволено прибегать ко всяким средствам!
Один из рыцарей Гомелов ответил на эту речь:
– Господин наш Сегри Магавид! Приказывайте, как вам будет угодно, – мы все последуем за вами!
– Так знайте же, мои добрые друзья, – сказал Сегри, – что я замыслил поссорить Абенсеррахов с королем так, чтобы ни один из них не остался в живых. Я скажу королю, что Альбин-Амад, глава Абенсеррахов, прелюбодействует с королевой, и это я должен буду доказать вашим свидетельством, двое рыцарей Гомелов: когда я буду про это дело говорить с королем, вы поддержите меня и скажете, что слова мои – истинная правда и что мы будем защищать ее с оружием в руках против всякого, кто бы вздумал ее опровергать. А еще мы добавим, будто Абенсеррахи собираются лишить его царства и умертвить. И, даю вам слово, после этого король прикажет их всех обезглавить. Вот что я замыслил, добрые друзья мои и родичи. Теперь выскажите мне ваше мнение, и все должно быть сохранено в полной тайне; ибо, как видите, дело это важное.
Когда Сегри кончил изложение своего дьявольского и коварного замысла, все в один голос сказали, что он очень хорошо придумал, пусть так и будет, а они все помогут осуществлению его намерения.
Затем были назначены двое рыцарей Гомелов, которые должны были вместе с Сегри довести дело до короля. И, замыслив такое страшное предательство, они возвратились в город, где стали жить, храня свой злой умысел и дожидаясь времени и места для выполнения его.
Теперь предоставим их самим себе и возвратимся к мавру Алатару, весьма опечаленному и рассерженному всем случившимся в его доме и скорбящему о смерти своего доброго двоюродного брата Альбаяльда. Ала-тар поклялся во что бы то ни стало отомстить за него. И для этого он решил отправиться на поиски магистра и, если возможно, убить его. Не захотел он откладывать своего намерения; надел поверх парчовой рубашки стальную кольчугу, а поверх кольчуги – марлоту львиного цвета, без всяких украшений на ней, на голову надел шлем из очень крепкой стали, а поверх него – чалму львиного цвета с черным плюмажем. Велел оседлать себе могучего вороного коня возрастом в десять лет, за которым ухаживали трое христианских пленников, и он сам. из собственных рук давал ему ячмень. Коня нарядили в черное; черными были и копье, и адарга рыцаря, и не украшали их девиз и эмблема. Таким грозным и отважным выехал из своего дома Алатар, что самым славным рыцарям нельзя было сравняться с ним. И, достигши Пласа-Нуэва, переехал через мост реки Дарро, не взглянувши даже на ее воды: настолько был он преисполнен гнева. И так покинул он Гранаду, и отправился в Антекеру на поиски магистра или других христианских рыцарей, чтобы отомстить им за смерть своего двоюродного брата Альбаяльда. И, доехав до Лохи, он заметил отряд конных христиан, собиравшихся вторгнуться в Долину. У них развевалось белое знамя с алым крестом Сант-Яго. Предводителем их был добрый магистр Калатравы, уже излечившийся от своих ран, ибо он лечил их драгоценными бальзамами.
Храбрый Алатар тотчас же узнал знак магистра, так как много раз видел его в Долине. Тогда он, с мужеством в душе, подъехал к отряду и, когда был совсем от них близко, без всякого страха, громким голосом, спросил:
– Нет ли, рыцари, среди вас случайно магистра Калатравы?
Магистр, услышавший его вопрос, отделился от своих людей и, подъехав к мавру, спросил его:
– Зачем нужен вам магистр, сеньор рыцарь?
– Мне нужно говорить с ним, – ответил мавр.
– Если он вам нужен только для этого, то говорите, что вам будет угодно: магистр перед вами.
Алатар, вглядевшись тем временем в магистра, узнал его по изображению ящера у него на груди и на щите. И, подъехав к нему вплотную и не приветствуя его, Алатар сказал:
– – Поистине, отважный магистр, вы можете считать себя счастливым, раз от вашей руки погибло столько славных рыцарей, в особенности ныне, когда от вашей руки пал Альбаяльд, мой двоюродный брат, цвет и слава гранадского рыцарства, чьим убийством вы погрузили в печаль весь двор короля Гранады. И я, полный глубокой скорби и печали, явился, чтобы отомстить за его смерть. И раз Магомет дозволил мне найти вас, я очень желал бы вступить с вами в бой; и если мне суждено в нем пасть, умру, счастливый тем, что сражен рукой столь славного рыцаря, и тем, что соединюсь с моим любимым братом Альбаяльдом.
Тут он замолчал, а добрый магистр ответил ему следующим образом:
– Я был бы очень счастлив, добрый Алатар, если бы вы нашли меня для того, чтобы получить от меня какую-либо услугу; ибо, клянусь рыцарской честью, вы встретили бы во мне полную дружбу, и не хотелось бы мне с вами сражаться. Даю вам слово рыцаря, ваш двоюродный брат Альбаяльд выполнил свой долг, как надлежит рыцарю. Но богу было угодно взять его к себе на небо, ибо в минуту своей кончины Альбаяльд узнал его, попросил о святой воде крещения и принял христианство. Блажен он, так как ныне удостоен наслаждения богом. А потому мне хотелось бы обрести вашу дружбу, и незачем нам сражаться. Лучше скажите, чем я могу служить вам; все сделаю, как будто для моего кровного брата.
– Великая вам благодарность, сеньор магистр, – ответил Алатар, – но сейчас мне не нужно ничего иного, как мести за смерть моего брата, и потому не следует более откладывать поединка. Как честный рыцарь прикажите вашим людям не трогать меня, чтобы мне пришлось сражаться лишь против вас одного.
– Я очень был бы рад, – сказал магистр, – если бы вы не настаивали на выполнении вашего намерения, но раз такова ваша непреклонная воля – будь по-вашему. Что касается моих людей, то вы можете быть спокойны: никто из них вас не тронет.
И с этими словами он подал знак рукой, чтобы те отдалились. Этого было вполне достаточно, и они уехали, после чего мавр сказал магистру: – Итак, рыцарь, пора начинать наш поединок.
Проговоривши это, он пустил своего коня вскачь по полю. Добрый магистр, осенивши себя крестным знамением, поднял глаза к небу и проговорил: «Во имя ваших священных страданий, господь мой Иисус Христос, даруйте мне победу над этим язычником».
После чего он, с мужеством в душе, пустил своего коня навстречу мавру. Он еще не совсем оправился от ран, нанесенных ему Альбаяльдом, и раны эти сильно ему мешали. Но он преодолевал страдание, будучи стоек сердцем, и выказывал свое обычное искусство и храбрость. Увидев смелость и стремительность Алатара в бою, магистр заметил себе: «Мне нужно быть очень настороже, дабы этот мавр не вышел победителем из битвы, чего да не допустит господь!» И он придержал несколько своего коня и медленно поехал на своего противника, не спуская с него глаз и выжидая, что тот предпримет.
Мавр, видя такую вялость магистра и не зная ее причины, кружился вокруг него на коне, приближался почти вплотную и пытался нанести ему какое-нибудь повреждение. Будучи совсем от него близко, уверенный в мощи своей руки и верности своего удара и думая, что магистр не заметил его намерения, Алатар приподнялся на стременах и с такой силой метнул в него копьем, что железо зазвенело в воздухе. Храбрый магистр, тем временем не дремавший, увидев приближающееся копье и услышав его гудение в воздухе, с неслыханной быстротой заставил своего коня податься в сторону. И копье пролетело мимо со стремительностью стрелы, вонзилось в землю и ушло в глубину почти на две пяди.
Магистр, избежав удара, с быстротой сокола, нападающего на хитрых воробьев, в свою очередь устремился на мавра. Последний при его грозном приближении не стал дожидаться нападения и с необычайной быстротой устремил своего коня туда, где воткнулось в землю его копье. И, домчавшись до него, быстрый, точно птица, он склонился с седла, выдернул из земли копье и, словно ветер, промчался мимо. Но, обернувшись, увидел, что магистр почти настигает его, и здесь ему не оставалось ничего другого, как сразиться с противником, полагаясь только на волю судьбы. Дважды сшиблись они. Мавр ударил в середину щита магистра, пробил его и, разрубив броню, нанес тяжелую рану в грудь. Хорош был и ответный удар магистра, ибо пробил он адаргу мавра, несмотря на то, что была она крепкой и твердой, не остановилось острие перед стальной кольчугой, прошло насквозь и нанесло мавру глубокую рану, из которой сейчас же обильно заструилась кровь. Мавр почувствовал, что он тяжело ранен, но ничуть не упал духом, а с еще большим мужеством напал на магистра, потрясая копьем, точно оно было тростинкой. Тут магистр прибег к хитрости: когда Алатар налетел на него, он отклонил своего коня несколько в сторону, так что удар мавра пришелся наискось по щиту и, пройдя его от края и до края, не коснулся лат магистра. А последний тут же нанес мавру, не успевшему закрыться адаргой, новую тяжкую рану. Заревел отважный мавр, видя себя так израненным, и, как обезумевший, бросился на магистра, стараясь отплатить ему за раны. Но магистр искусно оборонялся и отражал все удары своего противника. Мавр удивился искусству магистра в конном бою, остановил своего коня и сказал:
– Христианский рыцарь! Я бы очень хотел закончить наш поединок, спешившись. Ибо уже слишком долго сражаемся мы верхом.
Магистр, будучи в пешем бою столь же искусен, как и в конном, ответил согласием. И тогда оба храбрых рыцаря одновременно соскочили со своих коней, и, хорошенько прикрывшись щитами, мавр – с симитаррой, христианин – с мечом в руках напали друг на друга с необычайной отвагой. Но мало пользы принесла мавру его отвага, ибо славный был у него противник. Они осыпали друг друга жестокими ударами куда попало, стремясь убить друг друга, и оба чрезвычайно разъярились. Мавру приходилось хуже, хотя он и не замечал этого: из его двух ран широкой струей текла кровь, и всюду, куда он ступал, оставался кровавый след. От потери крови его лицо побелело. Но, обладая сердцем великого мужества, он стойко держался в бою.
И кто взглянул бы в это время на коней обоих рыцарей, испугался бы при виде ударов зубами и копытами, которыми те обменивались. И поединок коней не уступал в жестокости поединку их хозяев. Тем временем добрый магистр метким косым ударом разрубил адаргу своего врага пополам, словно она была из картона. На это взбешенный мавр ответил страшным ударом, и большая часть щита магистра, отколотая, упала на землю. Магистр прикрыл остатком щита голову, но конец симитарры мавра с силой ударил в шлем, пробил его насквозь и нанес рану в голову. Рана была неглубокой благодаря тому, что была нанесена лишь концом симитарры, тем не менее из нее полилось столько крови, что она залила магистру глаза и мешала ему видеть. И если бы к этому времени Алатар не ослабел от большой потери крови, магистру пришлось бы плохо.
Мавр, увидев, что лицо магистра залито кровью, воспрянул духом и стал с новой силой осыпать его ударами. Но поскольку он был уже обескровлен, то не сумел это сделать так, как хотел бы и как это соответствовало бы его мужеству, и все же положение магистра было опасным. Последний, видя, что столько крови течет у него из раны на голове и так теснит его противник, решил действовать, ставя под угрозу собственную жизнь: он закрылся оставшимся у него осколком щита и, занеся меч, бросился на Алатара. Мавр не отступил перед ним, а в свою очередь устремился к нему навстречу, рассчитывая одним ударом закончить бой. Первым ударил магистр: меч его пробил кольчугу врага и глубоко ушел в тело. Но ответный удар мавра нанес магистру новую рану в голову, и тот, обливаясь кровью, упал без чувств на землю. Мавр, увидев магистра упавшим на землю и всего в крови, подумал, что он уже мертв, и хотел подойти, чтобы отсечь ему голову. Но едва сделал он шаг, как тоже свалился на землю: тому была причиной смертельная рана, нанесенная ему перед тем магистром. И, упавши, не смог он более двинуть ни рукой, ни ногой. Тем временем магистр пришел в себя и, недоумевая, почему мавр на него не напал, поспешно поднялся, взглянул в сторону Алатара и увидел его мертвым, распростертым на земле. Тогда он преклонил колени и вознес горячее благодарение богу за дарованную ему победу. А поднявшись, отрубил мавру голову и бросил ее на землю. Затем он затрубил в рог, который всегда имел при себе, и на звуки рога поспешили его люди, глубоко огорчившиеся, найдя его настолько серьезно раненным. Они разняли коней, все еще продолжавших сражаться, подали магистру его коня, а другого взяли за уздцы и, захватив вооружение и голову убитого мавра, возвратились к себе, где магистра стали лечить искусные врачи. Тот бой принес магистру великую славу, и сложили про него старый романс, гласивший:
– Государь! Сначала давайте поужинаем, и затем я расскажу вам про случившееся, что повергнет вас в удивление.
После чего они очень хорошо поужинали, особенно Муса, который за весь день еще ничего не ел. По окончании ужина Муса удовлетворил вопрос короля и подробно рассказал ему обо всем происшедшем: про смерть Альбаяльда и про бой Редуана с Гасулом. Король был всем этим удивлен и разгневан.
Скоро по всему королевскому дворцу распространилась весть о смерти Альбаяльда, и кто-то об этом сообщил мавру Алатару, его двоюродному брату. Алатар испытал великую скорбь и поклялся Магометом отомстить за смерть брата или умереть, пытаясь отомстить.
На следующее утро новость уже стала известна всему городу и огорчила всех рыцарей, и поскольку Алатар был ближайшим родственником убитого, все они собрались у него дома для выражения сочувствия. Первым пришли Сегри и Гомелы, за ними Венеги и Масы, Гасулы и Бенарахи [65] и еще много знатных рыцарей дворца, а последними явились Алабесы и Абенсеррахи. И, когда все сели по своим местам и выразили хозяину свое сочувствие, стали обсуждать вопрос: следует ли устроить оплакивание убитого, какое делается обычно в честь подобных рыцарей? Тут возникли большие споры; и некоторые утверждали, что не следует, так как мавр Альбаяльд перед смертью принял христианство. Венеги возражали, что это не имеет значения, ибо он был добрым рыцарем, и родня его и друзья обязаны чем-нибудь выразить свою скорбь. Сегри же утверждали, что раз Альбаяльд обратился в христианство, Магомету будет неугодна скорбь по нем правоверных, и что отказом ему в оплакивании лишь будет соблюден закон корана. Абенсеррахи говорили, что нужно совершить доброе дело ради аллаха и что, если в час кончины Альбаяльд сделался христианином, это подсудно одному богу; его суду должно это оставить и выполнить по закону оплакивание.
Тогда один из рыцарей Сегри, по имени Альбин-Амад, сказал:
– Или мавр – мавр, или христианин – христианин! Говорю так, ибо в нашем городе есть рыцари, ежедневно посылающие христианским пленникам, заключенным в подземельях Альгамбры, милостыню и пищу, и все эти рыцари, про которых я веду речь, – Абенсеррахи.
– Вы сказали правду, – ответил на это Альбин-Амад Абенсеррах [66]. – Все мы охотно делаем добро и оказываем милосердие христианам и всем другим людям; ибо святой аллах дарует нам блага, чтобы мы в свою очередь давали их из любви к нему, невзирая на веру. Христиане точно так же, во имя своего бога и из любви к нему, подают милостыню пленным маврам. Я сам был в плену, очень хорошо это видел, и мне самому они оказали милость, и потому я и все мои родичи делаем добро, какое только можем, беднякам и пленным христианам. Как знать, может быть, и нам суждено опять попасть в плен, ведь враг – у городских ворот. А тот, кто утверждает, что делать добро и подавать кому бы то ни было милостыню – нехорошо, тот негодяй и лжец, и я докажу это, если понадобится!
Услышав такой ответ, рыцарь Сегри воспылал гневом и, не говоря ни слова, размахнулся и хотел ударить рыцаря Абенсерраха по лицу. Но тот отразил удар левой рукой, однако не настолько удачно, чтобы Сегри не удалось все же концами пальцев задеть его по лицу. Ощутив удар, Абенсеррах. словно гирканский лев, полный гнева и ярости, выхватил кинжал, а тот же миг бросился на Сегри и, прежде чем тот успел защититься, нанес ему два удара кинжалом, настолько страшных, что Сегри мертвый упал к его ногам.
Другой Сегри устремился тогда на Абенсерраха, чтобы поразить и его кинжалом, но не смог это сделать, ибо Абенсеррах поспешил ему навстречу, схватил его за кисть правой руки с такой мощью, что Сегри не смог выполнить своего намерения. Абенсеррах же нанес ему жестокую рану в живот, от которой Сегри тут же повалился мертвый на землю.
Все рыцари Сегри – а их было здесь больше двадцати – при виде случившегося схватились за оружие с криком: «Смерть предателям из породы христиан!» Абенсеррахи приготовились к защите, Гомелы поспешили на помощь к Сегри, Масы – вместе с ними; тех и других было по двадцати человек. Тогда Алабесы и Венеги вступились за Абенсеррахов, и тут между этими шестью рыцарскими родами завязался такой ожесточенный бой, что в одну минуту пало еще пятеро Сегри, трое Гомелов и двое Масов и, кроме того, в этих же трех родах оказалось около четырнадцати раненых. Со стороны Абенсеррахов убитых не было, но почти все они получили раны, а одному из них целиком отрубили руку. Из Алабесов трое было убито и многие тяжело ранены. Из Венегов многие ранены и двое убито.
И еще было бы много убитых и раненых с обеих сторон, если бы Алатар и многие другие рыцари не вмешались, причем из них некоторые тоже оказались ранены.
С шумом, от которого, казалось, проваливается Гранада, все вышли на улицу, не прекращая боя. Но рыцарей, которые пытались положить конец бою, было много, и отличались они большой отвагой; то были Алахесы и Бенарахи, Гасулы, Альморади. И они настолько преуспели, что хотя и с большим трудом, но прекратили бой.
Тем временем о происходившем был извещен Молодой король; он тотчас же вышел из Альгамбры, направился к месту распри и застал дело еще не совсем умиротворенным. Рыцари, участники сражения, увидев короля, разошлись.
Произведя дознание, король приказал схватить Абенсеррахов и заточить их в башню Комарес, Сегри – в Алые Башни, Гомелов – в Алькасаву, Масов – в замок Бильбатаубин, Алабесов – в Хенералифе, а Венегов – в крепкую башню Алихарес. И очень разгневанный король вернулся в Альгамбру, говоря:
– Клянусь моей королевской клятвой, я задушу эту распрю, лишив каждую из враждующих сторон шести голов, и, клянусь Магометом, не замедлю с этим!
Рыцари, сопровождавшие короля, видя его настолько рассерженным, стали упрашивать его не поступать так, ибо это произвело бы возмущение в Гранаде, где у враждующих рыцарей было много родичей. Лучше пусть король прикажет им помириться, и те же рыцари-посредники взялись в этом помочь. В конце концов король смилостивился, а Альмоады, Алахесы и Альморади так старались, что через четыре дня все враждовавшие между собой рыцари помирились, простили друг другу убитых, некоторых из пострадавших противников щедро оделили деньгами, а заключенные рыцари были выпущены на свободу. Сегри и Гомелы затаили злобу и ждали только случая для мести за великий урон и бесчестие, причиненные им Абенсеррахами. И поэтому в один прекрасный день все Сегри и Гомелы собрались в доме для отдохновения на берегу Дарро; прекрасный то был дом, с красивыми садами вокруг. Совершив трапезу и отдохнувши, они все сели по старшинству в великолепном зале, и рыцарь Сегри, которого все остальные почитали за главу рода, брат Сегри, убитого Алабесом на турнире, начал говорить, выказывая признаки глубокой скорби.
Так сказал он:
– Доблестные рыцари Сегри, мои родичи, и вы, Гомелы, друзья наши! Внимательно выслушайте то, что я сейчас скажу вам, проливая кровавые слезы, источенные из самого моего сердца. Вам ведомо, в чем заключается честь и как надлежит соблюдать ее; ибо если человек раз ее утратит, никогда больше не сможет возвратить ее. Говорю так, потому что в Гранаде мы, Сегри, и вы, Гомелы, превознесены до рога месяца, обильны богатством и почестями, уважаемы королем. И вот эти выродки Абенсеррахи стараются нас всего этого лишить и унизить. Они убили уже моего брата и других родственников, а точно так же рыцарей Гомелов; они подвергли нас унижению и осмеянию. Все это взывает к вечной мести! И если мы не сумеем отомстить, Абенсеррахи обратят нас в ничто, и мы утратим всякое уважение. А чтобы избежать такого исхода, мы должны всеми средствами и всеми путями, какие только найдем, постараться отомстить за своих и погубить и уничтожить своих врагов – этим сохраним мы свою честь. Цели нашей не достигнуть силой оружия. Король сможет выступить тогда против нас. Но я задумал одну вещь, которая нам очень хорошо удастся, хотя она против рыцарских законов, но ради мести врагу позволено прибегать ко всяким средствам!
Один из рыцарей Гомелов ответил на эту речь:
– Господин наш Сегри Магавид! Приказывайте, как вам будет угодно, – мы все последуем за вами!
– Так знайте же, мои добрые друзья, – сказал Сегри, – что я замыслил поссорить Абенсеррахов с королем так, чтобы ни один из них не остался в живых. Я скажу королю, что Альбин-Амад, глава Абенсеррахов, прелюбодействует с королевой, и это я должен буду доказать вашим свидетельством, двое рыцарей Гомелов: когда я буду про это дело говорить с королем, вы поддержите меня и скажете, что слова мои – истинная правда и что мы будем защищать ее с оружием в руках против всякого, кто бы вздумал ее опровергать. А еще мы добавим, будто Абенсеррахи собираются лишить его царства и умертвить. И, даю вам слово, после этого король прикажет их всех обезглавить. Вот что я замыслил, добрые друзья мои и родичи. Теперь выскажите мне ваше мнение, и все должно быть сохранено в полной тайне; ибо, как видите, дело это важное.
Когда Сегри кончил изложение своего дьявольского и коварного замысла, все в один голос сказали, что он очень хорошо придумал, пусть так и будет, а они все помогут осуществлению его намерения.
Затем были назначены двое рыцарей Гомелов, которые должны были вместе с Сегри довести дело до короля. И, замыслив такое страшное предательство, они возвратились в город, где стали жить, храня свой злой умысел и дожидаясь времени и места для выполнения его.
Теперь предоставим их самим себе и возвратимся к мавру Алатару, весьма опечаленному и рассерженному всем случившимся в его доме и скорбящему о смерти своего доброго двоюродного брата Альбаяльда. Ала-тар поклялся во что бы то ни стало отомстить за него. И для этого он решил отправиться на поиски магистра и, если возможно, убить его. Не захотел он откладывать своего намерения; надел поверх парчовой рубашки стальную кольчугу, а поверх кольчуги – марлоту львиного цвета, без всяких украшений на ней, на голову надел шлем из очень крепкой стали, а поверх него – чалму львиного цвета с черным плюмажем. Велел оседлать себе могучего вороного коня возрастом в десять лет, за которым ухаживали трое христианских пленников, и он сам. из собственных рук давал ему ячмень. Коня нарядили в черное; черными были и копье, и адарга рыцаря, и не украшали их девиз и эмблема. Таким грозным и отважным выехал из своего дома Алатар, что самым славным рыцарям нельзя было сравняться с ним. И, достигши Пласа-Нуэва, переехал через мост реки Дарро, не взглянувши даже на ее воды: настолько был он преисполнен гнева. И так покинул он Гранаду, и отправился в Антекеру на поиски магистра или других христианских рыцарей, чтобы отомстить им за смерть своего двоюродного брата Альбаяльда. И, доехав до Лохи, он заметил отряд конных христиан, собиравшихся вторгнуться в Долину. У них развевалось белое знамя с алым крестом Сант-Яго. Предводителем их был добрый магистр Калатравы, уже излечившийся от своих ран, ибо он лечил их драгоценными бальзамами.
Храбрый Алатар тотчас же узнал знак магистра, так как много раз видел его в Долине. Тогда он, с мужеством в душе, подъехал к отряду и, когда был совсем от них близко, без всякого страха, громким голосом, спросил:
– Нет ли, рыцари, среди вас случайно магистра Калатравы?
Магистр, услышавший его вопрос, отделился от своих людей и, подъехав к мавру, спросил его:
– Зачем нужен вам магистр, сеньор рыцарь?
– Мне нужно говорить с ним, – ответил мавр.
– Если он вам нужен только для этого, то говорите, что вам будет угодно: магистр перед вами.
Алатар, вглядевшись тем временем в магистра, узнал его по изображению ящера у него на груди и на щите. И, подъехав к нему вплотную и не приветствуя его, Алатар сказал:
– – Поистине, отважный магистр, вы можете считать себя счастливым, раз от вашей руки погибло столько славных рыцарей, в особенности ныне, когда от вашей руки пал Альбаяльд, мой двоюродный брат, цвет и слава гранадского рыцарства, чьим убийством вы погрузили в печаль весь двор короля Гранады. И я, полный глубокой скорби и печали, явился, чтобы отомстить за его смерть. И раз Магомет дозволил мне найти вас, я очень желал бы вступить с вами в бой; и если мне суждено в нем пасть, умру, счастливый тем, что сражен рукой столь славного рыцаря, и тем, что соединюсь с моим любимым братом Альбаяльдом.
Тут он замолчал, а добрый магистр ответил ему следующим образом:
– Я был бы очень счастлив, добрый Алатар, если бы вы нашли меня для того, чтобы получить от меня какую-либо услугу; ибо, клянусь рыцарской честью, вы встретили бы во мне полную дружбу, и не хотелось бы мне с вами сражаться. Даю вам слово рыцаря, ваш двоюродный брат Альбаяльд выполнил свой долг, как надлежит рыцарю. Но богу было угодно взять его к себе на небо, ибо в минуту своей кончины Альбаяльд узнал его, попросил о святой воде крещения и принял христианство. Блажен он, так как ныне удостоен наслаждения богом. А потому мне хотелось бы обрести вашу дружбу, и незачем нам сражаться. Лучше скажите, чем я могу служить вам; все сделаю, как будто для моего кровного брата.
– Великая вам благодарность, сеньор магистр, – ответил Алатар, – но сейчас мне не нужно ничего иного, как мести за смерть моего брата, и потому не следует более откладывать поединка. Как честный рыцарь прикажите вашим людям не трогать меня, чтобы мне пришлось сражаться лишь против вас одного.
– Я очень был бы рад, – сказал магистр, – если бы вы не настаивали на выполнении вашего намерения, но раз такова ваша непреклонная воля – будь по-вашему. Что касается моих людей, то вы можете быть спокойны: никто из них вас не тронет.
И с этими словами он подал знак рукой, чтобы те отдалились. Этого было вполне достаточно, и они уехали, после чего мавр сказал магистру: – Итак, рыцарь, пора начинать наш поединок.
Проговоривши это, он пустил своего коня вскачь по полю. Добрый магистр, осенивши себя крестным знамением, поднял глаза к небу и проговорил: «Во имя ваших священных страданий, господь мой Иисус Христос, даруйте мне победу над этим язычником».
После чего он, с мужеством в душе, пустил своего коня навстречу мавру. Он еще не совсем оправился от ран, нанесенных ему Альбаяльдом, и раны эти сильно ему мешали. Но он преодолевал страдание, будучи стоек сердцем, и выказывал свое обычное искусство и храбрость. Увидев смелость и стремительность Алатара в бою, магистр заметил себе: «Мне нужно быть очень настороже, дабы этот мавр не вышел победителем из битвы, чего да не допустит господь!» И он придержал несколько своего коня и медленно поехал на своего противника, не спуская с него глаз и выжидая, что тот предпримет.
Мавр, видя такую вялость магистра и не зная ее причины, кружился вокруг него на коне, приближался почти вплотную и пытался нанести ему какое-нибудь повреждение. Будучи совсем от него близко, уверенный в мощи своей руки и верности своего удара и думая, что магистр не заметил его намерения, Алатар приподнялся на стременах и с такой силой метнул в него копьем, что железо зазвенело в воздухе. Храбрый магистр, тем временем не дремавший, увидев приближающееся копье и услышав его гудение в воздухе, с неслыханной быстротой заставил своего коня податься в сторону. И копье пролетело мимо со стремительностью стрелы, вонзилось в землю и ушло в глубину почти на две пяди.
Магистр, избежав удара, с быстротой сокола, нападающего на хитрых воробьев, в свою очередь устремился на мавра. Последний при его грозном приближении не стал дожидаться нападения и с необычайной быстротой устремил своего коня туда, где воткнулось в землю его копье. И, домчавшись до него, быстрый, точно птица, он склонился с седла, выдернул из земли копье и, словно ветер, промчался мимо. Но, обернувшись, увидел, что магистр почти настигает его, и здесь ему не оставалось ничего другого, как сразиться с противником, полагаясь только на волю судьбы. Дважды сшиблись они. Мавр ударил в середину щита магистра, пробил его и, разрубив броню, нанес тяжелую рану в грудь. Хорош был и ответный удар магистра, ибо пробил он адаргу мавра, несмотря на то, что была она крепкой и твердой, не остановилось острие перед стальной кольчугой, прошло насквозь и нанесло мавру глубокую рану, из которой сейчас же обильно заструилась кровь. Мавр почувствовал, что он тяжело ранен, но ничуть не упал духом, а с еще большим мужеством напал на магистра, потрясая копьем, точно оно было тростинкой. Тут магистр прибег к хитрости: когда Алатар налетел на него, он отклонил своего коня несколько в сторону, так что удар мавра пришелся наискось по щиту и, пройдя его от края и до края, не коснулся лат магистра. А последний тут же нанес мавру, не успевшему закрыться адаргой, новую тяжкую рану. Заревел отважный мавр, видя себя так израненным, и, как обезумевший, бросился на магистра, стараясь отплатить ему за раны. Но магистр искусно оборонялся и отражал все удары своего противника. Мавр удивился искусству магистра в конном бою, остановил своего коня и сказал:
– Христианский рыцарь! Я бы очень хотел закончить наш поединок, спешившись. Ибо уже слишком долго сражаемся мы верхом.
Магистр, будучи в пешем бою столь же искусен, как и в конном, ответил согласием. И тогда оба храбрых рыцаря одновременно соскочили со своих коней, и, хорошенько прикрывшись щитами, мавр – с симитаррой, христианин – с мечом в руках напали друг на друга с необычайной отвагой. Но мало пользы принесла мавру его отвага, ибо славный был у него противник. Они осыпали друг друга жестокими ударами куда попало, стремясь убить друг друга, и оба чрезвычайно разъярились. Мавру приходилось хуже, хотя он и не замечал этого: из его двух ран широкой струей текла кровь, и всюду, куда он ступал, оставался кровавый след. От потери крови его лицо побелело. Но, обладая сердцем великого мужества, он стойко держался в бою.
И кто взглянул бы в это время на коней обоих рыцарей, испугался бы при виде ударов зубами и копытами, которыми те обменивались. И поединок коней не уступал в жестокости поединку их хозяев. Тем временем добрый магистр метким косым ударом разрубил адаргу своего врага пополам, словно она была из картона. На это взбешенный мавр ответил страшным ударом, и большая часть щита магистра, отколотая, упала на землю. Магистр прикрыл остатком щита голову, но конец симитарры мавра с силой ударил в шлем, пробил его насквозь и нанес рану в голову. Рана была неглубокой благодаря тому, что была нанесена лишь концом симитарры, тем не менее из нее полилось столько крови, что она залила магистру глаза и мешала ему видеть. И если бы к этому времени Алатар не ослабел от большой потери крови, магистру пришлось бы плохо.
Мавр, увидев, что лицо магистра залито кровью, воспрянул духом и стал с новой силой осыпать его ударами. Но поскольку он был уже обескровлен, то не сумел это сделать так, как хотел бы и как это соответствовало бы его мужеству, и все же положение магистра было опасным. Последний, видя, что столько крови течет у него из раны на голове и так теснит его противник, решил действовать, ставя под угрозу собственную жизнь: он закрылся оставшимся у него осколком щита и, занеся меч, бросился на Алатара. Мавр не отступил перед ним, а в свою очередь устремился к нему навстречу, рассчитывая одним ударом закончить бой. Первым ударил магистр: меч его пробил кольчугу врага и глубоко ушел в тело. Но ответный удар мавра нанес магистру новую рану в голову, и тот, обливаясь кровью, упал без чувств на землю. Мавр, увидев магистра упавшим на землю и всего в крови, подумал, что он уже мертв, и хотел подойти, чтобы отсечь ему голову. Но едва сделал он шаг, как тоже свалился на землю: тому была причиной смертельная рана, нанесенная ему перед тем магистром. И, упавши, не смог он более двинуть ни рукой, ни ногой. Тем временем магистр пришел в себя и, недоумевая, почему мавр на него не напал, поспешно поднялся, взглянул в сторону Алатара и увидел его мертвым, распростертым на земле. Тогда он преклонил колени и вознес горячее благодарение богу за дарованную ему победу. А поднявшись, отрубил мавру голову и бросил ее на землю. Затем он затрубил в рог, который всегда имел при себе, и на звуки рога поспешили его люди, глубоко огорчившиеся, найдя его настолько серьезно раненным. Они разняли коней, все еще продолжавших сражаться, подали магистру его коня, а другого взяли за уздцы и, захватив вооружение и голову убитого мавра, возвратились к себе, где магистра стали лечить искусные врачи. Тот бой принес магистру великую славу, и сложили про него старый романс, гласивший:
Четыре дня спустя после этого боя в Гранаде стало известно, что Алатар пал от руки магистра. Немалую печаль испытал король от того, что за краткий срок он лишился двух отважных и славных рыцарей, какими были Альбаяльд и его двоюродный брат Алатар. Испытывала печаль и вся Гранада, и если за несколько дней перед тем весь город был радостен и весел, то теперь он погрузился в скорбь из-за смерти двух этих рыцарей и из-за вражды и распрей между Абенсеррахами и Сегри. Тогда король и его совет, желая возвратить городу веселье, постановили, чтобы все влюбленные рыцари, которые соревновались на минувшем празднике в копьях, поженились на своих дамах, в ознаменование чего должен был быть устроен новый праздник, веселая самбра с пением и танцами (самбра – празднество, очень ценимое и чтимое маврами), бой быков и игра в копья. Все это устроить король поручил благородному Мусе, своему брату. Муса взял на себя устройство игры и доставку быков. Все молодые влюбленные рыцари были очень обрадованы, и город сделался веселым, как и прежде, и даже еще веселее. Рыцари тотчас же начали готовиться к играм и празднику. Они велели зажечь по всему городу праздничные огни и устроить иллюминации, так что ночь превратилась в день. Тут уместно сказать, какие рыцари на каких дамах должны были жениться: могучий Саррасин на прекрасной Галиане, Абиндарраэс – на Харифе, Абенамар – на Фатиме, Сулема Абенсеррах – на Дарахе, Малик Алабес, уже возвратившийся из Альболоте и почти совсем оправившийся от своих ран, – на Коайде, Асарк – на Альборайе, Альморади – на прекрасной Саррасине, Абенарах – на Селиндоре. Все эти храбрые рыцари и прекрасные дамы поженились в королевском дворце, где больше месяца справлялись празднества и самбра. И так как все были люди знатные и богатые, цвет Гранады, много было истрачено на яства, наряды, золото и шелк. И в ту пору город был самым богатым и обильным, самым веселым и довольным в мире. И счастлива была бы Гранада, если бы фортуна навсегда сохранила ее в таком состоянии. Но изменчиво колесо фортуны, скоро оно повернулось вниз, и все рухнуло, и вся радость и веселье превратились в плач и горесть, как мы про то расскажем дальше.
Из Гранады мавр поехал,
Алатаром мавра звали,
Альбаяльду приходился
Алатар родным по крови.
Альбаяльд на поединке
Был убит магистром славным.
Алатар вооружился
И облекся в крепкий панцирь,
А поверх надел марлоту
Цвета желтого печали.
На чалме такой же желтой
Черных перьев вился траур,
Точно так же были черны
И копье, и меч с адаргой.
На коне чернее ночи
Он поехал из Гранады.
Десять лет коню минуло.
Три раба за ним христианских
Со старанием ходило,
Взращен в холе Алатаром.
На коне таком отменном
Самый дальний путь не страшен.
Полный скорби, полный гнева
Переехал через Дарро,
Но с моста он взгляд не кинул
На игру волны прозрачной.
Он спешит через Долину,
Одержим своей печалью.
Держит путь на Антекеру,
Об убитом мысля брате.
Хочет он найти убийцу,
Чтоб отмстить за Альбаяльда.
Подле Лохи рыцарь встретил
На конях отряд христианский;
Впереди всех знаменосец,
Белизной сверкает знамя,
Посредине алый вышит
Крест апостола Сант-Яго.
Алатар подъехал смело
К этим конным христианам
И спросил их: «Между вами
Нет магистра дон Родриго?»
От отряда отделившись.
Тот подъехал к Алатару:
– Для чего тебе я нужен?
Пред тобой магистр тот самый.
Алатар в том убедился
По кресту святого Яго.
Этот крест алее крови
У магистра был на латах.
– Сохрани тебя, мой рыцарь,
Благость вечного аллаха!
Алатар перед тобою –
Родич мавра Альбаяльда.
Он убит, а перед смертью
Обращен тобой в христианство.
Мстить за брата я явился,
И тебя искал недаром.
Приготовься к смертной битве:
Я тебя здесь дожидаюсь.
Был магистром принят вызов.
Устремил коня на мавра.
Грозно было столкновенье,
Вспыхнул бой меж ними жаркий.
Не одним уж обменялись
В битве рыцари ударом.
Но с противником по мощи
Не сравниться Алатару.
Насмерть мавра поразил там
Рыцарь славный Калатравы,
И, сойдя с коня на землю,
Труп врага он обезглавил.
С головою как с трофеем
Возвратился он обратно.
И, поддержанный своими.
Он лечить поехал раны.