Страница:
Король хорошо понимал, что поступает дурно, изгоняя столь благородных рыцарей, но, не желая уступить в своем произволе и прервать начатое дело, он притворялся глухим, хотя и очень ясно слышал плач, поднявшийся в городе по причине изгнания славных рыцарей.
Так покинули Гранаду Абенсеррахи, а вместе с ними ушли и многие граждане, говорившие, что они пойдут туда, куда и Абенсеррахи. Безутешною осталась Гранада, печальными дамы двора, печальными и христианские пленники, лишившиеся щедрой милостыни и милосердия, которые давали и выказывали им Абенсеррахи.
Немедленно по отъезде Абенсеррахов Молодой король хотел взяться sa все оставшееся после них имущество, приказав предварительно всенародно объявить их предателями. Но Муса и остальные воспротивились»тому: проведение такой меры снова возбудило бы гражданскую войну. Король уступил, и сторонники Абенсеррахов успокоились.
Между тем Старому королю, Мулаасену, было сообщено, что изгнанные Абенсеррахи покинули Гранаду. Он очень огорчился, не мог примириться с тем, что подобным рыцарям пришлось уйти из его королевства, и обещал вернуть их обратно в Гранаду, невзирая на своего сына. А Абенсеррахи тем временем совершали свой путь туда, где находился король дон Фернандо. Их сопровождали могучий Саррасин со своей супругой Галианой, Редуан со своей прекрасной Ахой и Абенамар со своей любимой Фатимой, и с прелестной Дарахой Сулема, ибо король отнял у него данное ему алькайдство. Они все хотели принять христианство, что скоро и исполнили. Явившись к королю дону Фернандо, они были очень хорошо приняты им и его двором. Здесь они все, к великой радости короля и его грандов, приняли христианство, получили почетные должности и большое жалование. Мавританских дам, принявших христианство, королева донья Исабель [81] сделала своими придворными дамами. Рыцари были зачислены в войско и, получив вперед хорошую плату, встали под знамена дон Хуана Чакона, наместника Картахены, имевшего под своим начальством многочисленный конный отряд. Дон Хуан назначил своим заместителем очень знатного рыцаря Абенсерраха, в бытность свою мавром звавшегося Али Магома Баррах, а по переходе в христианство принявшего имя Педро Баррах. Могучие Саррасин, Редуан и Абенамар также стали помощниками других начальников и полководцев христианской конницы: Саррасин – дона Мануэля Понсе де Леон, Абенамар – дона Алонсо де Агилара, а Редуан – знаменитого Портокарреро. В каждом отряде новообращенные христиане при всех обстоятельствах выказывали свою великую храбрость и большое искусство в бранном деле.
На этом мы с ними пока расстанемся и вернемся в Гранаду, к прекрасной султанше-королеве, ибо пора поговорить о ней и ее деле.
Тридцать дней, предоставленные королеве для отыскания себе рыцарей-защитников, миновали, королева не назначила их, и тогда Молодой король приказал ее сжечь, как того требовали законы. На это возразил благородный Муса, говоря, что приговор не может быть приведен в исполнение, потому что королева была лишена возможности найти и назначить своих рыцарей из-за свирепствовавшей в Гранаде гражданской войны, почему приказ короля не должен быть выполнен. В этом Мусу поддержали все рыцари Гранады, за исключением Сегри, Гомелов и Масов, принадлежавших к одной партии, вожаки которой – Сегри – являлись обвинителями королевы. Много спорили об этом и, наконец, постановили предоставить королеве добавочные пятнадцать дней, чтобы она смогла назначить или найти рыцарей, которые бы выступили на ее защиту. Это решение было сообщено королеве, и сообщил его благородный Муса: только лишь он один имел доступ в башню Комарес, где томилась королева. Он застал прекрасную султаншу погруженной в глубокую печаль: могучий Саррасин увез с собою свою супругу Галиану, и королева без нее оказалась почти в полном одиночестве, хотя при ней и осталась прекрасная Селима, сестра Галианы. Севши рядом с королевой, доблестный Муса сообщил о предоставлении ей добавочно пятнадцатидневного срока для отыскания себе защитников. Он спросил ее, как она собирается поступить и на каких рыцарях остановит свой выбор. Королева так ответила ему, в то время как ее прекрасное лицо оросилось обильными слезами:
– Благородный и могучий Муса! До сих пор я не могу понять упорства неблагодарного короля, с каким он преследует мою невинность. Я ничего не предпринимала по двум причинам: во-первых, потому что чувствую себя чистой и ни в чем не виновной, а во-вторых, из-за сражений и гражданской войны в самом сердце нашего города. Но раз злодейство настолько далеко заходит в своих происках против моего целомудрия, я найду того, кто бы меня от него защитил. Найдутся христианские рыцари, мужественные и милосердные, которые согласятся оказать мне помощь и милость, если я у них о том попрошу; маврам же я не решаюсь поручить дела столь большой важности, и не в моей жизни его суть, но лишь в запятнанной моей чести: не должна она остаться неоправданной!
И, произнеся такие слова, несчастная королева, объятая мучительной тревогой, орошала свои прекрасные щеки потоками слез. При этом горестном зрелище сердце благородного и сильного Мусы не выдержало, и он, растроганный, тоже не смог удержаться от слез и не сумел скрыть, что плачет. Сдерживаясь, как только мог, и стараясь скрыть свою слабость, он ответил прекрасной королеве следующее:
– Со слезами на глазах, госпожа моя, и со скорбью в сердце даю вам клятву вернуть вам свободу, хотя бы для этого мне понадобилось убить короля, моего брата. Я предлагаю себя в качестве одного из ваших защитников. Не предавайтесь, сеньора, чрезмерному горю, ибо бог вам поможет. Муса много еще говорил и в конце концов утешил королеву. После долгих обсуждений они порешили, что королева напишет в христианскую землю, ища рыцаря, готового вступиться за ее честь. Селима тоже долго беседовала с Мусой; она очень печалилась отъезду своей сестры Галианы. Наконец добрый Муса простился с королевой и прекрасной Селимой, оставив королеву оплакивающей свое несчастное заточение. Уединившись в своей опочивальне, она так жаловалась на переменчивую судьбу:
– Прекраснейшая Селима и ты, прекрасная Эсперанса, чье радостное имя так не подходит к моему безутешному горю! Вы знаете причину моего несправедливого заключения в темницу; знаете, что прошел срок для назначения рыцарей, моих защитников, которых я не смогла назначить из-за гражданской войны и смятения, царившего в городе. Кроме того, я надеялась, что король, мой супруг, убедится в моей невиновности. Теперь же я узнаю, что мне дается еще пятнадцать дней отсрочки, в которые я должна найти рыцарей, готовых оружием снять с меня обвинение. Срок короткий, и я не знаю, кто бы смог за меня выступить. А потому я решила сама лишить себя жизни. Для этого я избрала средство простое и благородное: я открою вены у себя на руках и дам вытечь крови, питающей мою жизнь. Я поступаю так, дабы не дать возможности клеветникам Сегри и Гомелам увидеть собственными глазами мою смерть на костре и восторжествовать с их ложью, обращенной в правду. Об одном только прошу вас, а если смею еще приказывать, то и приказываю: как только я перестану дышать, ты, Селима, знающая, где здесь во дворце предают погребению тела королей Гранады, отомкни склеп, и вы обе снесите туда мои несчастные королевские останки. Затем сдвиньте гробовые плиты, как они были раньше, чтобы никто не узнал тайны, которую я вам двоим лишь доверяю. Тебе же, Эсперанса, я возвращаю свободу, так как ты – моя, раз король тебя мне подарил во времена, когда он любил меня более нынешнего. Возьми себе все мои драгоценности; их хватит тебе на приданое. И, смотри, выходи замуж за человека, сумеющего тебя оценить, не забывай печального примера твоей злополучной королевы. Вот о чем я вас прошу, прошу как о милости, не отказывайте мне в ней, ибо во всем остальном мне отказано.
Тут печальная королева замолчала, не переставая горько плакать. Прекрасная Эсперанса де Ита, растроганная и тоже плачущая, стала утешать ее такими разумными речами:
– Знай, прекрасная султанша, что если ты станешь христианкой, я буду ею тоже, что бы мне за это ни угрожало. Я хочу стать христианкой, так как поняла, что христианская вера много лучше поклонения лживому Магомету, которого мы до сих пор чтили. И раз мы все сходимся в наших мнениях, если будет нужно, давайте умрем за эту веру, ибо умереть за Христа – значит обрести жизнь вечную.
Услыша речи Селимы, столь разумные и набожные, королева со слезами обняла ее от всего сердца. И, обернувшись к прекрасной Эсперансе, сказала ей:
– Раз мы решили стать христианками, давайте подумаем теперь, как нам отсюда выйти, хотя я готова отсюда выйти даже только для того, чтобы умереть мученической смертью за Христа и принять святое крещение собственной кровью.
На это прекрасная Эсперанса ответила королеве:
– Полагаясь на твои благие намерения, прекрасная султанша, я дам тебе один очень хороший совет, как тебе освободиться от обвинения клеветников. Узнай, королева и повелительница, что существует рыцарь по имени дон Хуан Чакон, наместник Картахены. Этот рыцарь женат на одной прекрасной даме – донье Луисе Фахардо, дочери дона Педро Фахардо, алькаида и главного военачальника в пограничном королевстве Мурсии. Дон Хуан Чакон – храбрый и великодушный рыцарь, всегда готовый оказывать помощь в ней нуждающимся. Напиши ему, госпожа, поручи ему свое дело, попроси у него защиты и помощи, и он тебе их подаст. Для этого он располагает друзьями, которые способны перевернуть целый мир, а не только вступить за тебя в бой. Я ручаюсь тебе, что даже если бы дон Хуан Чакон выступил на битву один, его храбрости и силы оказалось бы вполне достаточно, чтобы довести ее до славного конца, но у него есть еще, как я сказала, друзья, которые ему помогут в этом деле.
– А где ныне находится этот славный рыцарь? – спросила Селима. – Мне часто приходилось слышать его имя.
– Он повсюду следует за королем доном Фернандо, – ответила Эсперанса де Ита, – помогая ему в войне против мавров этого королевства.
– Я принимаю твой совет целиком, – сказала королева, – и сейчас же приступлю к его исполнению.
И, потребовав бумагу и чернила, она тут же собственной рукой написала на кастильском языке следующее письмо:
Написав письмо, королева прочла его Селиме и Эсперансе, оставшимся им очень довольными, ибо оно было хорошо написано. Они сложили и запечатали письмо, сделали на нем надпись и послали за доблестным Мусой маленького пажа прекрасной Селимы, которому стража позволяла беспрепятственно входить и выходить из башни Комарес – места заточения королевы. Муса явился на зов пажа, и королева отдала ему письмо, прося отправить его с верным гонцом и в строгой тайне ко двору короля Фернандо. Прекрасная Селима со своей стороны просила его о том же. И Муса взялся доставить письмо в сохранности, чтобы угодить королеве и прекрасной Селиме. И в тот же самый день добрый Муса отправил письмо с надежным тайным гонцом. Гонец с поспешностью выехал из Гранады и не остановился, пока не достиг местонахождения короля дона Фернандо; при нем он нашел и дон Хуана Чакона, наместника Картахены. Он отдал последнему письмо; тот распечатал его, прочел и, прочитавши, тотчас же написал королеве ответ, гласивший следующее:
Написав письмо, он сложил его, запечатал своей печатью с изображением волка и лилий – славным гербом своих предков, отдал гонцу и, снабдив последнего всем необходимым для пути, отослал его в Гранаду. По прибытии в Гранаду гонец немедленно отдал письмо Мусе, а Муса тотчас же поспешил в Альгамбру и вручил его королеве. Поговорив о разных вещах с госпожой своего сердца Селимой и с королевой, он расстался с ними. Как только Муса вышел из башни Комарес, королева распечатала письмо и прочитала его вслух Селиме и пленнице Эсперансе. Невозможно описать радость, охватившую их по прочтении письма. Королева просила их сохранить все в тайне, как о том просил ее и дон Хуан. Они это ей обещали, И все втроем стали дожидаться дня битвы.
К тому времени уже вся Гранада узнала, что рыцари Абенсеррахи перешли в христианство, а вместе с ними и добрый Абенамар, могучий Саррасин и Редуан. Это немало встревожило Молодого короля. Он немедленно распорядился взять в королевскую казну все их имущество, а их самих всенародно объявить изменниками, как ему посоветовали сделать Сегри и Гомелы. На все эти меры роды Алабесов, Альдорадинов, Гасулов, Венегов и всех, держащих их сторону, ничем не ответили, не желая вновь пробуждать междоусобицу, а кроме того и потому, что были уверены в скором восстановлении Абенсеррахов в своих правах и владениях.
И они стали ожидать своего урочного часа, на чем мы их оставим и расскажем про губернатора Картахены, дон Хуана Чакона.
Дон Хуан, отослав обратно гонца королевы, погрузился в раздумье, размышляя о предстоящем деле. Он выбирал, к кому из рыцарей обратиться, кого можно было безопасно повести с собою в бой против четырех мавританских рыцарей, обвинителей королевы-султанши. Наконец он решил один предпринять этот подвиг и никому про него не сообщать. Он смело мог на это решиться, потому что – надлежит вам знать – дон Хуан Чакон был смел духом, крепок телом, обладал огромной силой и выносливостью. Ему случилось раз одним ударом меча отрубить начисто голову быку. Так решился он один против четырех выступить на бой за королеву. Но однажды ему случилось беседовать с другими рыцарями большой знатности и доблести. Одним из них был дон Мануэль Понсе де Леон, герцог Аркос, потомок королей Херики и властителей дома Вилья-Гарсиа, отпрысков французского королевского дома де Леон; за их славные подвиги короли Арагона пожаловали им в гербы арагонскую, цвета крови, решетку на золотом поле, а рядом с ней, на белом поле, находился свирепый лев – их собственный древний герб, наследованный ими от предка Гектора Троянского, как про то рассказывают французские хроника. Вторым рыцарем был дон Алонсо де Агилар, великодушный сердцем, смелый, большой любитель сражений против мавров; последняя склонность в конце концов привела его к геройской смерти от руки мавров, как мы о том расскажем дальше. Третьим рыцарем был дон Диэго Фернандес де Кордова, муж добродетельный и храбрый, неизменный участник выступлений против мавров, друг солдат и военного люда, защитник слабых и обиженных. Он часто говаривал, что хорошего солдата он ценит больше, чем людей своего рыцарского сословия, и что – смело можно утверждать – солдат стоит короля и заслуживает вкушать трапезу за одним столом с королем.
Так вот, как было уже сказано, эти четыре славных рыцаря – алькайд Лос-Донселес дон Диэго де Кордова, дон Алонсо де Агилар, дон Мануэль Понсе де Леон и дон Хуан Чакон [84], губернатор Картахены, беседовали между собой на разные темы, касающиеся Гранадского королевства. Между прочим, коснулись они и безвинной смерти Абенсеррахов, ее причин, заточения прекрасной султанши, гранадской королевы, и безрассудств ее мужа, Молодого короля, поставившего ее оправдание в зависимость от исхода боя четырех рыцарей. Про все это очень было хорошо известно при дворе короля Фернандо. И, продолжая беседу, дон Мануэль Понсе де Леон сказал:
Так покинули Гранаду Абенсеррахи, а вместе с ними ушли и многие граждане, говорившие, что они пойдут туда, куда и Абенсеррахи. Безутешною осталась Гранада, печальными дамы двора, печальными и христианские пленники, лишившиеся щедрой милостыни и милосердия, которые давали и выказывали им Абенсеррахи.
Немедленно по отъезде Абенсеррахов Молодой король хотел взяться sa все оставшееся после них имущество, приказав предварительно всенародно объявить их предателями. Но Муса и остальные воспротивились»тому: проведение такой меры снова возбудило бы гражданскую войну. Король уступил, и сторонники Абенсеррахов успокоились.
Между тем Старому королю, Мулаасену, было сообщено, что изгнанные Абенсеррахи покинули Гранаду. Он очень огорчился, не мог примириться с тем, что подобным рыцарям пришлось уйти из его королевства, и обещал вернуть их обратно в Гранаду, невзирая на своего сына. А Абенсеррахи тем временем совершали свой путь туда, где находился король дон Фернандо. Их сопровождали могучий Саррасин со своей супругой Галианой, Редуан со своей прекрасной Ахой и Абенамар со своей любимой Фатимой, и с прелестной Дарахой Сулема, ибо король отнял у него данное ему алькайдство. Они все хотели принять христианство, что скоро и исполнили. Явившись к королю дону Фернандо, они были очень хорошо приняты им и его двором. Здесь они все, к великой радости короля и его грандов, приняли христианство, получили почетные должности и большое жалование. Мавританских дам, принявших христианство, королева донья Исабель [81] сделала своими придворными дамами. Рыцари были зачислены в войско и, получив вперед хорошую плату, встали под знамена дон Хуана Чакона, наместника Картахены, имевшего под своим начальством многочисленный конный отряд. Дон Хуан назначил своим заместителем очень знатного рыцаря Абенсерраха, в бытность свою мавром звавшегося Али Магома Баррах, а по переходе в христианство принявшего имя Педро Баррах. Могучие Саррасин, Редуан и Абенамар также стали помощниками других начальников и полководцев христианской конницы: Саррасин – дона Мануэля Понсе де Леон, Абенамар – дона Алонсо де Агилара, а Редуан – знаменитого Портокарреро. В каждом отряде новообращенные христиане при всех обстоятельствах выказывали свою великую храбрость и большое искусство в бранном деле.
На этом мы с ними пока расстанемся и вернемся в Гранаду, к прекрасной султанше-королеве, ибо пора поговорить о ней и ее деле.
Тридцать дней, предоставленные королеве для отыскания себе рыцарей-защитников, миновали, королева не назначила их, и тогда Молодой король приказал ее сжечь, как того требовали законы. На это возразил благородный Муса, говоря, что приговор не может быть приведен в исполнение, потому что королева была лишена возможности найти и назначить своих рыцарей из-за свирепствовавшей в Гранаде гражданской войны, почему приказ короля не должен быть выполнен. В этом Мусу поддержали все рыцари Гранады, за исключением Сегри, Гомелов и Масов, принадлежавших к одной партии, вожаки которой – Сегри – являлись обвинителями королевы. Много спорили об этом и, наконец, постановили предоставить королеве добавочные пятнадцать дней, чтобы она смогла назначить или найти рыцарей, которые бы выступили на ее защиту. Это решение было сообщено королеве, и сообщил его благородный Муса: только лишь он один имел доступ в башню Комарес, где томилась королева. Он застал прекрасную султаншу погруженной в глубокую печаль: могучий Саррасин увез с собою свою супругу Галиану, и королева без нее оказалась почти в полном одиночестве, хотя при ней и осталась прекрасная Селима, сестра Галианы. Севши рядом с королевой, доблестный Муса сообщил о предоставлении ей добавочно пятнадцатидневного срока для отыскания себе защитников. Он спросил ее, как она собирается поступить и на каких рыцарях остановит свой выбор. Королева так ответила ему, в то время как ее прекрасное лицо оросилось обильными слезами:
– Благородный и могучий Муса! До сих пор я не могу понять упорства неблагодарного короля, с каким он преследует мою невинность. Я ничего не предпринимала по двум причинам: во-первых, потому что чувствую себя чистой и ни в чем не виновной, а во-вторых, из-за сражений и гражданской войны в самом сердце нашего города. Но раз злодейство настолько далеко заходит в своих происках против моего целомудрия, я найду того, кто бы меня от него защитил. Найдутся христианские рыцари, мужественные и милосердные, которые согласятся оказать мне помощь и милость, если я у них о том попрошу; маврам же я не решаюсь поручить дела столь большой важности, и не в моей жизни его суть, но лишь в запятнанной моей чести: не должна она остаться неоправданной!
И, произнеся такие слова, несчастная королева, объятая мучительной тревогой, орошала свои прекрасные щеки потоками слез. При этом горестном зрелище сердце благородного и сильного Мусы не выдержало, и он, растроганный, тоже не смог удержаться от слез и не сумел скрыть, что плачет. Сдерживаясь, как только мог, и стараясь скрыть свою слабость, он ответил прекрасной королеве следующее:
– Со слезами на глазах, госпожа моя, и со скорбью в сердце даю вам клятву вернуть вам свободу, хотя бы для этого мне понадобилось убить короля, моего брата. Я предлагаю себя в качестве одного из ваших защитников. Не предавайтесь, сеньора, чрезмерному горю, ибо бог вам поможет. Муса много еще говорил и в конце концов утешил королеву. После долгих обсуждений они порешили, что королева напишет в христианскую землю, ища рыцаря, готового вступиться за ее честь. Селима тоже долго беседовала с Мусой; она очень печалилась отъезду своей сестры Галианы. Наконец добрый Муса простился с королевой и прекрасной Селимой, оставив королеву оплакивающей свое несчастное заточение. Уединившись в своей опочивальне, она так жаловалась на переменчивую судьбу:
Ты вознесла меня к вершинам
И милостью своей ласкала.
Судьба! зачем врагом мне стала,
Меня повергнув в миг единый
В пучины зол, в несчастий бездны,
Где сил надзвездных
Кляну решенье,
Что на мученье
Меня предали,
Наслав печали.
Наслав их враждебным влиянием,
Коварным и злобным Сиянием.
Абенсеррахи, вы в три раза
Меня счастливей умирали,
Мучений горших избежали.
Сразила вас измена вражья сразу,
И мук чреда была короче.
Но мне жесточе
Досталась доля,
Томлюсь в неволе,
Полна боязни
Пред близкой казнью.
Придет ли спасенье откуда,
Свершится ли светлое чудо?…
Злой луч звезды, огонь кометы
Судьбе казнить меня велели,
Борьба была бы здесь без цели,
Надежды на спасенье нету.
Не прояснится блеск лазури,
Сокрытый бурей.
Волной могучей
Взмывает к тучам
Страданий море.
В его просторе
Все радости терпят крушенье,
И нет в нем от мук облегченья.
Рукой судьбы разбит о скалы
Мой утлый челн в волнах печали.
Цветы мне счастье обещало.
Куда величие девалось?
Что мне осталось?
Мученье ада.
И о пощаде
Не раз молила
Я вышни силы.
Но небо к молитвам бесплодным
Осталось немым и холодным.
Когда б бесчестье не грозило,
Когда б не требовали мести
Права поруганные чести,
Мечом я грудь свою пронзила б.
От мук себя освобождая.
Но чернь слепая
Тогда б твердила.
Что я убила
Себя неправой,
Страшась расправы,
Суда справедливого кары.
Костра иль секиры удара.
Когда б следов кроваво-черных
Кайма шнура не оставляла,
Его б в спасители избрала
От казни на костре позорной.
На шее петлю бы стянула.
Навек заснула.
Но чернь сказала б,
Что я спасала
В тоске и страхе
Себя от плахи.
И смогли бы враги поглумиться
Над памятью бедной царицы.
Тебе судьба послала друга [82],
О Клеопатра, в час печальный
Благую смерть принес он тайно.
Сокрыв в цветах душистых луга.
И в плоть твою, алей коралла.
Вонзилось жало.
То аспид нежный
Тебе, мятежной,
Дарил забвенье
Прикосновением…
От рук победителей грубых
Спасали змеиные зубы.
Позор минул тебя, царица,
И честь была судьбой хранима.
Ты не прошла рабой по Риму
За триумфальной колесницей.
Но я могу ли ждать того же
И смерти ложе
Найду ль иное,
Чем пламя злое,
Костер позорный.
Куда покорно
Рабой виновной взойду я.
Увидя, как враг торжествует?
Такие и еще многие другие печальные и жалобные слова говорила прекрасная королева-султанша, и все они сводились к решению вскрыть нежные вены у себя на руке при помощи маленького ножичка из ее туалетного набора или же при помощи небольших рабочих ножниц. И, твердо установив, что ей нужно делать и как лишить себя жизни, она не с малодушием женщины, осужденной на смерть, но со спокойствием свободного и бесстрашного мужа призвала к себе прекрасную Селиму и одну христианскую пленницу, состоявшую при ней в услужении. Пленницу звали Эсперанса де Ита [83], она была дочерью дворянина, уроженка города Мула. Она была взята в плен на пути из Мулы в Лорку, куда ее отец и два брата везли отдавать замуж. Мавры из Хикены и Тириесы неожиданно на них напали и захватили в плен. Но отец и братья девушки были убиты за то, что, прежде чем убили под ними коней и взяли их в плен, они сами перебили шестнадцать мавров; в плен же они попали уже смертельно раненные. Девушку захватили и свезли в Велес, а оттуда в Гранаду в дар королю, который отдал ее в услужение королеве, ибо она была девушкой скромной и красивой. И теперь в несчастьи с королевой осталась только эта красивая девушка и прекрасная Селима. Они явились на ее зов, и она, вся в слезах, так заговорила с ними:
Наперекор судьбе суровой,
Что мне не даст змеи и яда.
Найти другой исход мне надо,
Самой порвать свои оковы.
Ножом я вены нынче вскрою.
Пускай рекою
Кровь заструится.
Над мной глумиться
Не смогут Сегри
В мой час последний,
Не видеть меня им в презренья.
Погибшей в бесславном сожженьи.
– Прекраснейшая Селима и ты, прекрасная Эсперанса, чье радостное имя так не подходит к моему безутешному горю! Вы знаете причину моего несправедливого заключения в темницу; знаете, что прошел срок для назначения рыцарей, моих защитников, которых я не смогла назначить из-за гражданской войны и смятения, царившего в городе. Кроме того, я надеялась, что король, мой супруг, убедится в моей невиновности. Теперь же я узнаю, что мне дается еще пятнадцать дней отсрочки, в которые я должна найти рыцарей, готовых оружием снять с меня обвинение. Срок короткий, и я не знаю, кто бы смог за меня выступить. А потому я решила сама лишить себя жизни. Для этого я избрала средство простое и благородное: я открою вены у себя на руках и дам вытечь крови, питающей мою жизнь. Я поступаю так, дабы не дать возможности клеветникам Сегри и Гомелам увидеть собственными глазами мою смерть на костре и восторжествовать с их ложью, обращенной в правду. Об одном только прошу вас, а если смею еще приказывать, то и приказываю: как только я перестану дышать, ты, Селима, знающая, где здесь во дворце предают погребению тела королей Гранады, отомкни склеп, и вы обе снесите туда мои несчастные королевские останки. Затем сдвиньте гробовые плиты, как они были раньше, чтобы никто не узнал тайны, которую я вам двоим лишь доверяю. Тебе же, Эсперанса, я возвращаю свободу, так как ты – моя, раз король тебя мне подарил во времена, когда он любил меня более нынешнего. Возьми себе все мои драгоценности; их хватит тебе на приданое. И, смотри, выходи замуж за человека, сумеющего тебя оценить, не забывай печального примера твоей злополучной королевы. Вот о чем я вас прошу, прошу как о милости, не отказывайте мне в ней, ибо во всем остальном мне отказано.
Тут печальная королева замолчала, не переставая горько плакать. Прекрасная Эсперанса де Ита, растроганная и тоже плачущая, стала утешать ее такими разумными речами:
Весь этот разговор внимательно прослушала Селима. Видя свою добрую королеву плачущей, она сама растрогалась до слез и решила последовать по стопам госпожи и принять христианство. И так сказала нежными словами королеве:
– Султанша, слезами напрасными
Очей не тумань своих ясности.
Доверься с надеждой всевышнему,
Молися божественной матери;
От грозной беды и бесчестия
Спасет тебя дева пречистая,
И будут все злобные недруги
Во прахе лежать распростертые.
Проси же ты ту защитить тебя,
Кто чудом великотаинственным,
Небес и земли вседержителя
Зачавши от духа предвечного,
Родила, оставшись нетронутой.
И той же таинственной силою
В зачатьи и в самом рождении
Ее сбереглось целомудрие,
Осталася плоть ее девственной.
От этой-то благостной матери
Родился, кто крестною мукою
Сыновний отцу всемогущему
Платил долг за род человеческий.
В час скорби и смертной опасности
Молись, госпожа моя милая,
Молись пресвятой богородице.
Хорошею будет защитницей,
Коль скоро с идущей от сердца
Ты к ней обратишься с молитвою
И примешь ты веру христианскую,
Спасешься от горькой погибели.
Рабыню прослушав внимательно,
От слов ее нежных и сладостных.
Душой благостыни исполненной,
Султанша глубоко задумалась.
Слова Эсперансы утешные,
Рассказ про зачатье бесплотное
Запали и врезались в памяти.
И ей захотелось разумному
Совету девицы последовать:
Судьбу поручить богоматери.
Обняв Эсперансу, владычица
На речи благие ответила:
– Проникли мне в душу смятенную
Живительным пламенем доводы
Твои, Эсперанса любезная.
Навеки следы их останутся
В душе моей будто бы выжжены.
И очень теперь мне хотелось бы,
Чтоб время настало счастливое,
Когда буду я христианкою.
С мольбой обращуся я к матери.
Родившей чудесно всевышнего,
Как ты, Эсперанса, поведала.
И верю всем сердцем правдивому
Рассказу о чуде божественном.
Я жизнь, отягченную муками,
Вручу в ее руки священные,
И верю, что даст мне спасение
Десница ее чудотворная.
Тебя, Эсперанса любимая,
Мое утешенье единое,
Прошу я беседой живительной
Меня просвещать постоянного.
Меня просвещай ты без устали:
Внимать не устану спасительным
Речам я про веру христианскую.
– Знай, прекрасная султанша, что если ты станешь христианкой, я буду ею тоже, что бы мне за это ни угрожало. Я хочу стать христианкой, так как поняла, что христианская вера много лучше поклонения лживому Магомету, которого мы до сих пор чтили. И раз мы все сходимся в наших мнениях, если будет нужно, давайте умрем за эту веру, ибо умереть за Христа – значит обрести жизнь вечную.
Услыша речи Селимы, столь разумные и набожные, королева со слезами обняла ее от всего сердца. И, обернувшись к прекрасной Эсперансе, сказала ей:
– Раз мы решили стать христианками, давайте подумаем теперь, как нам отсюда выйти, хотя я готова отсюда выйти даже только для того, чтобы умереть мученической смертью за Христа и принять святое крещение собственной кровью.
На это прекрасная Эсперанса ответила королеве:
– Полагаясь на твои благие намерения, прекрасная султанша, я дам тебе один очень хороший совет, как тебе освободиться от обвинения клеветников. Узнай, королева и повелительница, что существует рыцарь по имени дон Хуан Чакон, наместник Картахены. Этот рыцарь женат на одной прекрасной даме – донье Луисе Фахардо, дочери дона Педро Фахардо, алькаида и главного военачальника в пограничном королевстве Мурсии. Дон Хуан Чакон – храбрый и великодушный рыцарь, всегда готовый оказывать помощь в ней нуждающимся. Напиши ему, госпожа, поручи ему свое дело, попроси у него защиты и помощи, и он тебе их подаст. Для этого он располагает друзьями, которые способны перевернуть целый мир, а не только вступить за тебя в бой. Я ручаюсь тебе, что даже если бы дон Хуан Чакон выступил на битву один, его храбрости и силы оказалось бы вполне достаточно, чтобы довести ее до славного конца, но у него есть еще, как я сказала, друзья, которые ему помогут в этом деле.
– А где ныне находится этот славный рыцарь? – спросила Селима. – Мне часто приходилось слышать его имя.
– Он повсюду следует за королем доном Фернандо, – ответила Эсперанса де Ита, – помогая ему в войне против мавров этого королевства.
– Я принимаю твой совет целиком, – сказала королева, – и сейчас же приступлю к его исполнению.
И, потребовав бумагу и чернила, она тут же собственной рукой написала на кастильском языке следующее письмо:
От несчастной султанши, королевы Гранады, дочери славного Морайсела, тебе, дон Хуану Чакону, господину Картахены, привет! Пусть пошлет тебе небо сил, чтобы ты с ними и с правотой, которая вполне на моей стороне, смог бы оказать мне милость, о какой взывает к тебе горькая крайность, в которой я пребываю, повергнутая в нее лжесвидетельством рыцарей Сегри и Гомелов, обвинивших меня в прелюбодеянии, оклеветавших мою чистоту и целомудрие без всякой вины с моей стороны. Их злодейство послужило также причиной казни благородных и невинных рыцарей Абенсеррахов и, кроме того, гражданской войны в злополучном городе Гранаде, смерти многих славных и великих рыцарей, и обильного пролития благородной крови. Вследствие этой злой клеветы я безвинно брошена в темницу и осуждена на смерть в огне, если я в течение пятнадцати дней не выставлю четырех рыцарей, готовых защищать мою правоту, против четырех рыцарей Сегри и Гомелов, меня ложно обвинивших. И, узнав от одной христианской пленницы про твои доблесть и благородство, про твою добродетель, полную сердечного милосердия ко всем обиженным и слабым, я решилась писать к тебе и умолять тебя, благородный рыцарь, сжалиться над несчастной королевой, ввергнутой в беду и горе, защитить своей могучей десницей мою честь и покарать моих лживых обвинителей. И я уповаю на пречистую деву Марию – мать истинного бога, в которую твердо и искренне верю и в чьи милосердные руки вручаю судьбу мою, – что ты выйдешь победителем из борьбы с моими врагами, возвратив мне этим утраченную честь и желанную свободу. Кончаю с верой в твое благородство.
Верная твоя служанка, султанша-королева Гранады.
Написав письмо, королева прочла его Селиме и Эсперансе, оставшимся им очень довольными, ибо оно было хорошо написано. Они сложили и запечатали письмо, сделали на нем надпись и послали за доблестным Мусой маленького пажа прекрасной Селимы, которому стража позволяла беспрепятственно входить и выходить из башни Комарес – места заточения королевы. Муса явился на зов пажа, и королева отдала ему письмо, прося отправить его с верным гонцом и в строгой тайне ко двору короля Фернандо. Прекрасная Селима со своей стороны просила его о том же. И Муса взялся доставить письмо в сохранности, чтобы угодить королеве и прекрасной Селиме. И в тот же самый день добрый Муса отправил письмо с надежным тайным гонцом. Гонец с поспешностью выехал из Гранады и не остановился, пока не достиг местонахождения короля дона Фернандо; при нем он нашел и дон Хуана Чакона, наместника Картахены. Он отдал последнему письмо; тот распечатал его, прочел и, прочитавши, тотчас же написал королеве ответ, гласивший следующее:
Тебе, султанша, королева Гранады, привет! Целую твои королевские руки за великую честь, оказываемую мне тобою избранием меня для столь важного подвига, как доказательство твоей правоты, несмотря на наличие при дворе короля дона Фернандо стольких доблестных рыцарей, в чьи руки можно было бы вручить дело твоей чести. Но раз ты избрала меня в защитники своей невинности, я, осчастливленный, выступлю на ее защиту, и, уповая на бога, его благословенную мать и твою добродетель, верю, что победа будет на моей стороне. И обещаю тебе, что в самый день произнесения приговора я и еще трое рыцарей, моих друзей, – мы явимся в город Гранаду и примем за тебя бой. Это должно сохраняться в тайн«-, потому что мы выедем отсюда без позволения короля дона Фернандо, ибо возможно, что если бы мы у него просили позволения, он нам отказал бы, что помешало бы нашему отъезду. На этом кончаю, целуя твои королевские руки, как должно по отношению ко столь достойной госпоже.
Дон Хуан Чакон.
Написав письмо, он сложил его, запечатал своей печатью с изображением волка и лилий – славным гербом своих предков, отдал гонцу и, снабдив последнего всем необходимым для пути, отослал его в Гранаду. По прибытии в Гранаду гонец немедленно отдал письмо Мусе, а Муса тотчас же поспешил в Альгамбру и вручил его королеве. Поговорив о разных вещах с госпожой своего сердца Селимой и с королевой, он расстался с ними. Как только Муса вышел из башни Комарес, королева распечатала письмо и прочитала его вслух Селиме и пленнице Эсперансе. Невозможно описать радость, охватившую их по прочтении письма. Королева просила их сохранить все в тайне, как о том просил ее и дон Хуан. Они это ей обещали, И все втроем стали дожидаться дня битвы.
К тому времени уже вся Гранада узнала, что рыцари Абенсеррахи перешли в христианство, а вместе с ними и добрый Абенамар, могучий Саррасин и Редуан. Это немало встревожило Молодого короля. Он немедленно распорядился взять в королевскую казну все их имущество, а их самих всенародно объявить изменниками, как ему посоветовали сделать Сегри и Гомелы. На все эти меры роды Алабесов, Альдорадинов, Гасулов, Венегов и всех, держащих их сторону, ничем не ответили, не желая вновь пробуждать междоусобицу, а кроме того и потому, что были уверены в скором восстановлении Абенсеррахов в своих правах и владениях.
И они стали ожидать своего урочного часа, на чем мы их оставим и расскажем про губернатора Картахены, дон Хуана Чакона.
Дон Хуан, отослав обратно гонца королевы, погрузился в раздумье, размышляя о предстоящем деле. Он выбирал, к кому из рыцарей обратиться, кого можно было безопасно повести с собою в бой против четырех мавританских рыцарей, обвинителей королевы-султанши. Наконец он решил один предпринять этот подвиг и никому про него не сообщать. Он смело мог на это решиться, потому что – надлежит вам знать – дон Хуан Чакон был смел духом, крепок телом, обладал огромной силой и выносливостью. Ему случилось раз одним ударом меча отрубить начисто голову быку. Так решился он один против четырех выступить на бой за королеву. Но однажды ему случилось беседовать с другими рыцарями большой знатности и доблести. Одним из них был дон Мануэль Понсе де Леон, герцог Аркос, потомок королей Херики и властителей дома Вилья-Гарсиа, отпрысков французского королевского дома де Леон; за их славные подвиги короли Арагона пожаловали им в гербы арагонскую, цвета крови, решетку на золотом поле, а рядом с ней, на белом поле, находился свирепый лев – их собственный древний герб, наследованный ими от предка Гектора Троянского, как про то рассказывают французские хроника. Вторым рыцарем был дон Алонсо де Агилар, великодушный сердцем, смелый, большой любитель сражений против мавров; последняя склонность в конце концов привела его к геройской смерти от руки мавров, как мы о том расскажем дальше. Третьим рыцарем был дон Диэго Фернандес де Кордова, муж добродетельный и храбрый, неизменный участник выступлений против мавров, друг солдат и военного люда, защитник слабых и обиженных. Он часто говаривал, что хорошего солдата он ценит больше, чем людей своего рыцарского сословия, и что – смело можно утверждать – солдат стоит короля и заслуживает вкушать трапезу за одним столом с королем.
Так вот, как было уже сказано, эти четыре славных рыцаря – алькайд Лос-Донселес дон Диэго де Кордова, дон Алонсо де Агилар, дон Мануэль Понсе де Леон и дон Хуан Чакон [84], губернатор Картахены, беседовали между собой на разные темы, касающиеся Гранадского королевства. Между прочим, коснулись они и безвинной смерти Абенсеррахов, ее причин, заточения прекрасной султанши, гранадской королевы, и безрассудств ее мужа, Молодого короля, поставившего ее оправдание в зависимость от исхода боя четырех рыцарей. Про все это очень было хорошо известно при дворе короля Фернандо. И, продолжая беседу, дон Мануэль Понсе де Леон сказал: