тебе карту нарисую.
Обуреваемый алчным нетерпением Гуляш согласился и ослабил
путы на руках и ногах Пепси.
-- Теперь принеси сюда факел, а то ничего не видно, --
сказал хоббот.
-- Гнаш любдуб! -- воскликнул на своей пакостной
тарабарщине распалившийся урк, кое-как ухватывая оставшейся
рукой и факел, и клинок.
-- Хочешь, давай я твой меч подержу, -- предложил Пепси.
-- Кныш Снарк! -- невнятно согласился изверг и нетерпеливо
взмахнул факелом.
-- Значит так, вот это Мучнистые горы, а вот здесь Эманац,
-- говорил Пепси, ковыряя землю острием сверкающего клинка.
-- Кришна римский-корсиков!
-- ...а это Большая Дорога...
-- Гракли богард!
-- ...а вот это твой желчный пузырь, прямо над потрохами!
-- Грюк! -- возразил урк, опадая на землю и распахиваясь,
словно наволочка, сверху донизу. Пока из него с шумом сыпались
внутренности, Пепси освободил Мопси, и оба, крадучись, стали
пробираться сквозь боевые порядки урков, надеясь, что воины,
занятые приготовлениями к битве, которой определенно предстояло
разразиться с первыми лучами солнца, их не заметят. Обходя на
цыпочках ораву бойцов, точивших свои жуткие ножи, хобботы
слышали, как урки под дерганный ритм, отбиваемый одним из них
железным шлемом на собственном затылке, наполовину поют,
наполовину отрыгивают песню. Странными и режущими ухо казались
кравшимся во тьме хобботам ее звуки:
От Чертогов Хезадума
И до берегов Лютуи
Бьемся мы за Сыроеда
Зубом, когтем и коленом...
-- Чшшшш, -- прошептал Пепси, когда оба выползли на
карачках в открытое поле, -- старайся не издавать ни звука.
-- Ладно, -- прошептал Мопси.
-- Это кто еще тут шепчется? -- пророкотал в темноте
голос, и Пепси почувствовал, как чья-то лапа с отросшими
ногтями сгребла его за грудки. Не долго думая Пепси саданул в
темноту когтистой ногой и дал стрекача, оставив урка-часового
кататься по земле, держась за единственное на его теле место,
не защищенное ни доспехами, ни армейским страховым полисом.
Хобботы пулей пронеслись мимо ошарашенных урков.
-- В лес! В лес! -- кричал Пепси, ныряя, чтобы увернуться
от стрелы, едва не расчесавшей ему шевелюру до самой кости. Со
всех сторон хобботы, мчавшие к лесу, обещавшему им
безопасность, слышали крики и разнообразные сигналы к бою, ибо
на их счастье именно в эту минуту раздалось свирепое "мэ-э-э-э"
-- то Реготуны принялись выдувать в боевые рога призыв к атаке.
Нырнув под деревья, хобботы испуганными глазами наблюдали за
нападением кровожадных бараньих властителей на урков, слушали
как сливается воедино вырывающееся из сотни глоток воинственное
блеяние. Забыв о сбежавших пленниках, урки держали оборону, а
на них одна за другой накатывали шерстистые волны смерти, и
боевые метлы гулко стучали по черепам, имевшим целый фут в
толщину. Затем до слуха хобботов стали доноситься издали вопли
и звуки ударов, а сами они, открыв рты, наблюдали за страшной
резней. Урки все-таки подались назад перед превосходящими
силами противника, и хорошо натасканные мериносы принялись
метаться из стороны в сторону, лягаясь и кусаясь, ибо они были
обучены не меньшему числу грязных трюков и подлых приемов, чем
их впавшие в неистовство всадники. Хобботы увидели, как горстка
урков побросала серпы и начала размахивать белым флагом.
Победители, широко улыбаясь, окружили их и принялись сечь и
рубить, перекидываясь, будто футбольными мячиками, урочьими
головами. Хохоча, словно безумные, веселые бойцы радостно
избавляли вражьи трупы от бумажников и прочей начинки. Пепси и
Мопси, безуспешно борясь с тошнотой, отвратили лица от жуткой
сцены.
-- Хо-хо-хо! -- засмеялся кто-то совсем рядом. -- А эти
пастушки шутить не любят.
Мопси и Пепси со страхом оглядели зеленеющие деревья. Они
определенно слышали низкий, рокочущий голос, но столь же
определенно никого рядом не видели.
-- Але? -- неуверенно спросили они.
-- Не "але", а хо-хо-хо, -- откликнулся голос.
Братья принялись обшаривать глазами лес в поисках
источника смеха, но не смогли обнаружить его, пока не мигнули
огромные зеленые глаза -- только тогда Мопси и Пепси углядели
прямо перед собой великана, почти заслонявшего высокие деревья.
Челюсти хобботов отвисли при виде колоссальной фигуры ростом в
целых одиннадцать футов, стоящей, застенчиво свесив вдоль тела
руки. Великан был зелен с головы до ступней (размер пятьдесят
шестой, полнота третья). Широкая, бледно-зеленая улыбка
раздвинула его щеки, и чудище вновь засмеялось. Кое-как
совладав с челюстями, хобботы заметили, что великан совершенно
гол, если не считать сплетенной из петрушечьей зелени
набедренной повязки и нескольких капустных листьев в похожих на
перья волосах. В огромных лапах великан держал по пакету
мороженной зеленой фасоли, а колоссальную грудь его украшал
транспарант, сообщавший: "Только сегодня! На каждую коробку
кукурузного пюре пять центов скидки!"
-- Нет, нет, -- простонал Пепси, -- это... этого быть не
может!
-- Хо-хо-хо, а вот есть же однако, -- расхохоталась
огромное существо, наполовину человек, наполовину кочан
капусты. -- Прозываюсь я Древоблуд, Владыка Ди-Этов, а еще
часто называют меня Царем Горо...
-- Не говори таких слов, не надо! -- выкрикнул Мопси, в
ужасе зажимая волосатые уши.
-- Да ты не боись, -- усмехнулся приветливый овощ. -- Я
желаю жить с вами в мирабели.
-- О нет, нет! -- стонал Пепси, грызя в помрачении
галстучный зажим.
-- Пошли-пошли, -- сказал великан. -- Я вас познакомлю с
моими поддаными, что проживают в лесу. Вот им редистость-то
будет! Хо-хо-хо! -- и зеленый морок согнулся пополам, радуясь
собственному каламбуру.
-- Умоляю вас, умоляю, -- взмолился Пепси, -- мы не
вынесем этого, после всего, что нам пришлось пережить.
-- Я вынужден настоять на своем, друзья мои, -- сказал
великан. -- Народы моего царства отправляются на войну со злым
Сарафаном, пожирателем клетчатки и другом черных сорняков, с
каждым днем все злее угнетающих нас. Мы знаем, что и вы
враждуете с ним, а потому вам придется отправиться с нами и
помочь одержать победу над этим диэтоубийцей.
-- Ну что же, -- вздохнул Пепси, -- Ну ладно. Если надо...
-- ...значит надо, -- вздохнул Мопси.
-- Да не вздыхайте вы так, -- успокоил хобботов великан,
вскидывая их на свой изжелта-зеленый загривок. -- Быть Владыкой
Ди-Этов тоже не сахарная свекла -- хо! -- особливо при моем-то
проворстве.
Хобботы верещали и дрыгались, пытаясь вырваться из лап
приставучего великана.
-- Зря брыкаетесь, -- урезонивал их великан, -- у меня
есть для вас пара персиков, пальчики оближете. На вкус --
совершенные... совершенные...
-- ...перчики, -- пробормотал Пепси.
-- Хэ-хэ, -- забулькал великан, -- а неплохо. Жаль, не я
это сказал!
-- Скажете еще, -- всхлипнул Мопси, -- какие ваши годы.
Сидя в тенистой рощице, Артопед, Ловелас и Гимлер
растирали ноющие мышцы, а Реготуны между тем поили своих
слюнявых скакунов, высматривая среди них самого слабого, дабы
отужинать им. Три долгих дня они скакали во всех направлениях
по гладкой каменистой земле, приближаясь к страшной твердыне
Сарафана Хамоватого, и отношения среди членов маленького отряда
становились все более напряженными. Ловелас и Гимлер неустанно
изводили друг друга. Эльф от души посмеялся над гномом, когда
тот на исходе первого дня свалился со своего скакуна, и баран
проволок его по земле, основательно ободрав. В отместку Гимлер
исподтишка накормил Ловеласова барана сильным слабительным. В
итоге весь второй день хворое животное мотало перепуганного
Ловеласа, носясь то кругами, то зигзагами, за что Ловелас той
же ночью отомстил гному, укоротив его мериносу заднюю правую
ногу и обеспечив Гимлеру на весь следующий день бурные приступы
морской болезни. Короче говоря, скучать никому не пришлось.
В добавление к этому, и Гимлеру, и Ловеласу стало
казаться, что со дня встречи с Реготунами Артопед несколько
тронулся, ибо он все время ерзал в седле, бормотал себе что-то
под нос и то и дело оглядывался украдкой на предводительницу
бараньих пастырей, неизменно отвергавшую его приставания. В
последнюю ночь скачки Ловелас, проснувшись, обнаружил, что
Скиталец куда-то исчез, а в ближних кустах происходит шумная
потасовка. Прежде чем эльф успел стянуть с волос сетку и
схватиться за оружие, Артопед возвратился -- еще более
меланхоличный, чем обычно -- с вывихнутым запястьем и лиловым
синяком под каждым глазом.
-- На дерево налетел, -- вот к чему свелись все его
объяснения.
Впрочем, теперь Кирзаград и крепость Сарафана были уже
близко и потому изнурительная скачка сменилась вечерним
отдыхом.
-- Оох! -- болезненно взвыл Гимлер, оседая на мшистый
пригорок. -- Анафемский четвероногий шашлык, весь копчик мне
разворотил.
-- А ты скачи, вставши на голову, -- язвительно
посоветовал Ловелас. -- Она у тебя и помягче, и ценность
представляет не такую большую.
-- Отцепись от меня, ты, дамский парикмахер.
-- Жаба.
-- Оглоед.
-- Полудурок.
Звон шпор и щелканье наездницкого хлыста прервали
полемику. Три товарища наблюдали за тем, как Йорака возносит к
ним на пригорок свои дородные телеса. Завершив подъем и хлыстом
сбив с ботфортов пыль и комки бараньего сала, она с
неудовольствием покачала головой.
-- А ви, двое, все обзывайт друг друга грязный клитшка?
Она оглядела их, с намеренным пренебрежением избегая
округлившихся, воспаленных глаз Артопеда, и громко
расхохоталась.
-- У нас в дер фатерланд нихт никакой спортшик, --
наставительно сказала она, обнажая в пояснение своих слов
несколько кинжалов сразу.
-- Ребята немного устали от долгой скачки, -- успокоил
Йораку измордованный Скиталец и игриво ущипнул ее за каблук, --
но все равно рвутся в бой, да и мне не терпится показать, чего
я стою, -- перед вашими лазурными глазками.
Йорака издала такой звук, словно ее вот-вот вырвет, смачно
выплюнула против ветра здоровенный кусок жевательного табака и,
гневно топая, удалилась.
-- Дохлый номер, -- объявил Гимлер.
-- Брось, не горюй, -- сочувственно произнес Ловелас,
обнимая Артопеда за плечи с куда более чем дружеским пылом, --
все эти дамочки на один покрой. Отрава, все до единой.
Артопед, безутешно рыдая, вырвался из объятий эльфа.
-- У бедный малтшик вот тут полный капут, -- сказал,
указывая на голову Артопеда, Гимлер.
В наступившей тьме замерцали костры Реготунов. Прямо за
ближайшим холмом лежала долина Кирзаграда, ныне
переименованного интриганом-волшебником в Сарафлэнд. Безутешный
Скиталец слонялся среди отдыхающих воинов, почти не слыша
гордой песни, которую они ревели звонко ударяя ей в такт
пенящимися пивными кружками:
Ми ист бравый Реготун,
Врун, шалун, хвастун, драчун.
Ми скакаем наш баран
В дождик, в веттер унд в туман!
Ми танцуем вальс унд полька,
Ми читать не знайт нисколько.
Ми хотим в своя страна
Мир унд стран других казна!
Вкруг костров всадники предавались веселью, перекидываясь
шутками и хохоча. Под восхищенные вопли льноволосых зрителей
двое забрызганных кровью дуэлянтов ретиво рубились на саблях, в
отдалении выла от восторга компания воинов, учинивших нечто
непривлекательное с пойманной ими собакой.
Но картины общего веселья не дарили несчастному радости. С
тяжестью на сердце он поплелся во тьму, вновь и вновь негромко
шепча: "Йорака, моя Йорака". Завтра он явит всем такую отвагу,
что ей придется обратить на него внимание. Он прислонился к
стволу дерева и вздохнул.
-- Эк ведь тебя проняло-то, а?
Топтун с криком отпрыгнул, но перед ним маячила всего лишь
знакомая заостренная голова Гимлера, осторожно выглядывающего
из кустов.
-- Я не заметил твоего приближения, -- сказал Артопед,
убирая меч в ножны.
-- Да я пытаюсь убраться по тихому куда-нибудь подальше от
этого паскудника, -- объяснил гном.
-- Кого это вы назвали паскудником, сударь? -- сухо
поинтересовался Ловелас, высовываясь из-за ствола, за которым
он до этой минуты мирно растлевал бурундука.
-- Легок черт на помине... -- простонал Гимлер.
Втроем они уселись под развесистыми ветвями, думая о
совершенном ими тяжком походе, судя по всему -- совершенно
бессмысленном. Что проку побеждать Сарафана, если Сыроед
завладеет Кольцом Фрито? Кто тогда сможет противиться его мощи?
Долгое время провели они в размышлениях.
- Не настало ли уже время появиться deux ex machina(*1)?
-- устало спросил Ловелас.
---------------------------------------------------------------
(*1) Бог из машины (лат.). - Прим. перев.
Внезапно послышался громкий хлопок, полыхнул яркий свет,
на миг ослепивший устрашенную троицу, ядовитый запах дешевого
пороха повис в воздухе, и три товарища услышали отчетливое
"шлеп!", за которым последовало еще более громкое "ох!". Затем
перед ними в облаке конфетти предстала сверкающая фигура в
белых одеждах, отрясающая обломки сучьев и грязь с безупречно
чистых клешей и модных сапог.
Над белым кителем а ля Неру с шикарным медальоном на груди
виднелась опрятно подстриженная борода и темные очки в поллица.
Весь этот ансамбль венчала большая белая панама с подобранным
ей под тон страусовым плюмажем.
-- Сарафан! -- ахнул Артопед.
-- Вроде того, но не в самую тютельку, -- ухмыльнулся
ослепительный пришелец, щелчком сбивая невидимую пылинку со
сработанного хорошим портным рукава. -- Ну-ка, попробуй еще
разок. Грустно же, когда старые дружки никак не могут тебя
признать!
-- Гельфанд?! -- воскликнули все трое.
-- И никто иной, -- сказал престарелый пижон. -- А вас,
похоже, удивило мое появление.
-- Но как же... как ты...? -- начал Ловелас.
-- Мы думали, что булдог... -- сказал Гимлер.
Старый маг подмигнул и поправил на груди вульгарный
медальон.
-- История моя и вправду длинна, и я теперь уж не тот
Гельфанд Серозубый, какого вы знали прежде. Я претерпел
множество изменений и, -- должен добавить, -- спасибо, больше
не хочется.
-- Ну да, виски напомадил и бороду подстриг, -- прошептал
наблюдательный гном.
-- Я все слышу! -- сказал Гельфанд приглаживая острые,
словно бритва, бачки. -- Не делай легкомысленных выводов из
моего нынешнего обличья, ибо мощь моя стала ныне еще большей,
чем была когда-то.
-- Но как же ты сумел...
-- Много постранствовал я с нашей последней встречи и
многое видел, и многое должен тебе рассказать, -- ответил
Гельфанд.
-- Мне бы хватило и имени твоего портного, -- сказал
Гимлер. -- А где вообще ты разжился такими шмотками? Мне
казалось, что до сезонной распродажи еще несколько месяцев.
-- Есть в Лодыриене один такой магазинчик. А что, к лицу
мне, как по-твоему?
-- Гораздо больше, чем ты думаешь, -- признал гном.
-- Да, но как же ты все-таки... -- снова начал Ловелас.
Маг знаком призвал их к молчанию.
-- Узнайте же, что я уже не прежний Волшебник. Дух мой
очистился, природа переменилась, у меня теперь новый имидж. От
прежней моей личности осталось всего ничего, -- шикарным жестом
сорвав с головы панаму, Гельфанд низко поклонился друзьям. -- Я
претерпел полное преображение.
-- А может, все же заложимся? -- проворчал Гимлер, увидев
выпавшие из панамы пять тузов.
-- Но Гельфанд! -- нетерпеливо воскликнул эльф. -- Ты так
и не поведал нам, как тебе удалось живым уйти из объятий
булдога, не сгореть в огне, не утонуть в кипятке, наполняющем
пропасть, избегнуть кровожадных урков и отыскать нас здесь!
Звезды разгорались все ярче в бархатном небе, между тем
как эльф, гном и Топтун придвинулись к сияющему мудрецу, чтобы
услышать рассказ о его чудесном, невероятном спасении.
-- Ну так вот, -- начал Гельфанд, -- вылезаю я, значит, из
пропасти...
Грустное пение утренних птиц пробудило Ловеласа, и он
ошалело уставился на восходящее солнце. Оглядевшись, он увидел,
что вся компания дрыхнет -- за исключением Гельфанда, лениво
игравшего в солитер на горбу спящего Гимлера.
-- Ты не можешь бить короля валетом, это жульничество, --
предупредил его эльф.
-- Зато я могу заткнуть тебе пасть кулаком, -- остроумно
парировал старый фокусник. -- Так что иди, займись починкой
ходиков с кукушкой -- или чем ты там заполняешь досуг. Не
видишь, что ли, я медитирую?
Но эльф все равно взирал на Мага с любовью. Полночи они
просидели, слушая рассказы Гельфанда о его удивительных
странствиях и отважных деяниях. Рассказы, полные свидетельств
его отваги и хитроумия, проявленных в борьбе с непоименованными
врагами. Рассказы, со всей очевидностью представлявшие собою
беспардонное вранье. Если Гельфанд и преобразился, то не
сильно. К тому же, пока они его слушали, у Гимлера таинственным
образом пропали часы.
Постепенно поднялись и все остальные, последним --
Артопед, частью оттого, что он все еще ощущал себя опьяненным
полуночными мечтаниями о прекрасной Реготунихе, частью же из-за
того, что ему долго не удавалось пристегнуть на место отстежной
седалищный клапан своих подштанников. Скиталец с большим
тщанием приготовил для всего отряда скудный завтрак, состоявший
из яиц, вафель, ветчины, грейпфрутов, оладий, горячей овсянки,
свежевыжатого апельсинового сока и золотистых блинчиков с
сыром. Еще в самом начале их странствия все согласились, что
никто не умеет готовить таких блинчиков, как Артопед.
-- Ну, ви ист продрыхались, наконетц? -- послышался голос.
Все головы повернулись к Йораке, наряженной в лучшие ее
ботфорты, шпоры и доспехи. В носу для пущего свирепства торчала
куриная кость.
-- Ишь ты, как она расфуфырилась, -- усмехнулся Гельфанд,
вставая, чтобы подздороваться с удивленной капитаншей.
-- Ти! -- ахнула Йорака.
-- А ты кого ожидала увидеть, Беовульфа?
-- Но... но ми думайт, что тебе пришел дер капут от
страшный булдог, -- сказала Реготуниха.
-- Рассказ об этом получится долгим, -- промолвил Гельфанд
и набрал побольше воздуху в грудь.
-- Тогда оставь его при себе, -- перебила волшебника
Йорака. -- Нам еще драться с дер Сарафаннер. Следовайт за мной,
прошу.
Отряд двинулся вслед за Йоракой на воссоединение с
остальными бойцами, уже оседлавшими яростно жующих траву
мериносов, которым, как и их всадникам, не терпелось ринуться в
бой. Всадники радостно отсалютовали своей предводительнице,
приветственно подняв стиснутые кулаки, и обменялись негромкими,
но насмешливыми замечаниями по адресу Топтуна, вившегося вокруг
нее, как помешавшаяся борзая.
Пришедшие также оседлали баранов. Йорака без особой охоты
выделила Гельфанду самого быстрого из Реготанских мериносов,
носившего имя Термофакс. И вот наконец, Всадники, горланя
песню, двинулись на запад, к Кирзаграду.
Не более двух часов проскакали они, прежде чем достигнуть
гребня холма, и тут Йорака гаркнула, приказывая остановиться.
Под ними в глубокой долине лежали окрашенные в пастельные
розовые с синим тона стены могучей твердыни Сарафана. Стены
кольцом окружали город, а вкруг стен шел лавандово-зеленый ров
с перекинутым через него ярко-зеленым подъемным мостом. Вымпелы
отважно трепетали на утреннем ветерке, а высокие башни,
казалось, цеплялись за облака.
За стенами города воины узрели немало чудес, ради
созерцания коих в прошлом через его порталы сюда валом валили
бесчисленные туристы. Каких только не было там игрищ и забав: в
специально отведенных для этого шатрах задавались карнавалы и
интермедии; кружились ведьмины кольца; плавали каботажные
горлумовы катера; публика втекала в туннели троллей; оседлав
грифонов, каталась на каруселях; толпилась в игорных домах, где
всякий заезжий мужлан мог на час-другой расстаться со скукой, а
при отстутствии должной осторожности -- и с рубахой тоже, но
уже навсегда. Многие годы назад, когда лик Сарафана, обращенный
к миру, был еще светел, Гельфанд состоял в одном из таких домов
в должности крупье при "Колесе Фортуны". Правда, очень недолго.
Почему он бросил эту работу и по какой причине въезд в
Сарафлэнд, как переименовал свою страну злой волшебник, был ему
с той поры заказан, никто не знал. А сам Гельфанд на эту тему
не распространялся.
С опасением взирал отряд на неподвижные увеселительные
колеса и затянутые брезентом экспонаты. Ряды лучников и
копейщиков стояли на грозных зубчатых стенах, а за спинами их
кипела в огромных котлах манная каша. Маячил в небе над
бастионами огромный транспарант с физиономией карикатурного
персонажа, известного повсеместно благодаря свиткам комиксов и
бесчисленным мягким игрушкам. Знаменитый Дурашка-Дракон, вот
кто склабился прямо в лица Всадников из-под огромных букв,
складывающихся в надпись: "Добро пожаловать в Сарафлэнд. По
воскресеньям входная плата на аттракционы -- два пенни".
Повсюду замечали они безмозглую ухмылку Дурашки-Дракона.
Плакаты, вымпелы, стены -- все несло на себе идиотскую,
вывалившую язык образину. Однако ныне это некогда всеми любимое
существо являло собою символ присущей его создателю жажды
власти, власти, коей следовало положить конец.
-- Могучая сила этот Дурашка-Дракон, -- произнес Гельфанд,
не обращая внимания на поднявшиеся вокруг него стоны.
-- О йа, -- согласилась с ним Йорака, -- у дер Сарафаннер
только и ист в его башка, что шляпп с Дурашка-Дракон да майк с
Дурашка-Дракон, да то с Дурашка-Дракон, да это. Один большой
вонютшк, этот Сарафаннер, и только.
Гельфанд сказал, что это совершенно справедливо, и что
когда они с Сарафаном еще дружили, он был не таким уж дурным
малым.
-- Но все оказалось притворством, прикрывавшим его
истинные цели, -- добавил Гельфанд, -- и за это мы должны его
сокрушить.
-- Да, но как? -- спросил Ловелас.
-- Дер диверсион тактик! -- воскликнула Йорака, и куриная
кость у нее в носу задрожала. -- Нам нужен какой-нибудь
думкопф, который отвлетшет его вниманий, пока ми будем нападать
с тыл.
Она замолкла и неуверенно покосилась на охваченного
любовной страстью Топтуна.
-- Я думайт, этот дум... э-э-э... герой мог бы тогда
покоряйт сердце любой фройлен.
Уши у Топтуна встали торчком, словно у ждущего подачки
боксера, он обнажил меч и вскричал:
-- Крона! Я совершу этот подвиг ради твоей славы и чести,
как и ради того, чтобы завоевать твое сердце, пусть даже я не
вернусь из битвы.
И кое-как подтрусив на упирающемся мериносе к Йораке, он
облобызал ее мозолистую руку.
-- Но прежде должно тебе одарить меня чем-то таким, что я
мог бы носить как твой знак, о прекрасная Йорака, дабы доблесть
моя могла сравняться с твоими несравненными прелестями. О знаке
прошу я тебя.
Проведя в недоумении не более секунды, Йорака кивнула
рогатой главой и разомкнула сжимавший ее запястье кожаный с
металлическими накладками борцовский браслет. Его вручила она
Артопеду, радостно застегнувшему этот знак на своей шее.
-- Зер гут, знак ти полутшил, -- сказала Йорака, -- а
теперь -- raus!
Не промолвив больше ни слова, Артопед под ободряющие клики
воинов поскакал вниз по склону, направляясь к подъемному мосту.
Все быстрей и быстрей несся он, пока остальные бойцы
перестраивались, скрытые гребнем холма. Но едва острия бараньих
копыт застучали близ внешних ворот крепости, как мост взлетел
кверху, обнаружив на своем исподе знакомую чешуйчатую ухмылку и
надпись: "Извините, мужики. Закрыто на зиму." Однако
разогнавшийся Топтун неудержимо летел вперед, пока не нырнул в
лавандовый ров. С трудом держась на плаву, Топтун завопил от
страха, ибо ров внезапно наполнился множеством острых,
скрежещущих, клювастых морд. Уйма здоровенных каймановых
черепах бросилась к тонущему Топтуну, а лучники, только теперь
заметившие непорядок, принялись, не целясь, палить в придурка
из луков.
Услышав его истошные вопли, Йорака подскакала к гребню
холма и увидела, как атакуемый со всех сторон Топтун
барахтается во рву. Прорычав реготанское ругательство, Йорака
вихрем подскакала ко рву, прямо с барана плюхнулась в ров и,
обвив мускулистой рукой тощую шею Артопеда, устремилась к
берегу. Затем отряд ее с благоговейным трепетом увидел, как
Йорака поднялась на ноги (всей глубины во рву оказалось два
фута) и побежала прочь от опасного места, преследуемая двумя
отяжелевшими от стрел и воды мериносами.
Радостное "ура!" вырвалось из глоток Реготунов, когда их
предводительница, волоча за собой Скитальца, вразвалочку
поднялась на вершину холма. Что-то неслышно бормоча, она
принялась делать Топтуну искусственное дыхание, и Топтун
закашлялся, извергнув удивительное количество зеленой воды и
нескольких маленьких черепашек. Свирепые рептилии изорвали
большую часть его одежд, оставив одни подштанники, на
седалищном клапане которых высокородная дама обнаружила
роскошно вышитую Королевскую Корону Роздора.
-- Гей! -- воскликнула она, обращаясь к еще не
очухавшемуся Скитальцу. -- У тебя на дер заднитц вышит
Королевский Корон Роздора!
-- А где же ей еще быть? -- откликнулся Гельфанд. -- Он же
и есть истинный Король этой и всех прочих Роздорских земель.
-- Без шутка? -- спросила Йорака, чьи глаза внезапно
расширились от охватившего ее вожделения. -- Хммм. Может быть,
в конец концов дер думкопф ист зер гут.
И ко всеобщему изумлению она принялась что-то ласково
нашептывать Топтуну и даже взвалила его на плечо, помогая
срыгнуть.
-- У нас нет времени на придворные увеселения, --
остановил ее Гельфанд. -- Отвлекающий маневр не удался, враг
предупрежден о наших намерениях. Мы упустили минуту, пригодную
для нанесения удара, и теперь нам битвы не выиграть.
-- Так чего, может тогда по домам? -- спросил Ловелас.
Обуреваемый алчным нетерпением Гуляш согласился и ослабил
путы на руках и ногах Пепси.
-- Теперь принеси сюда факел, а то ничего не видно, --
сказал хоббот.
-- Гнаш любдуб! -- воскликнул на своей пакостной
тарабарщине распалившийся урк, кое-как ухватывая оставшейся
рукой и факел, и клинок.
-- Хочешь, давай я твой меч подержу, -- предложил Пепси.
-- Кныш Снарк! -- невнятно согласился изверг и нетерпеливо
взмахнул факелом.
-- Значит так, вот это Мучнистые горы, а вот здесь Эманац,
-- говорил Пепси, ковыряя землю острием сверкающего клинка.
-- Кришна римский-корсиков!
-- ...а это Большая Дорога...
-- Гракли богард!
-- ...а вот это твой желчный пузырь, прямо над потрохами!
-- Грюк! -- возразил урк, опадая на землю и распахиваясь,
словно наволочка, сверху донизу. Пока из него с шумом сыпались
внутренности, Пепси освободил Мопси, и оба, крадучись, стали
пробираться сквозь боевые порядки урков, надеясь, что воины,
занятые приготовлениями к битве, которой определенно предстояло
разразиться с первыми лучами солнца, их не заметят. Обходя на
цыпочках ораву бойцов, точивших свои жуткие ножи, хобботы
слышали, как урки под дерганный ритм, отбиваемый одним из них
железным шлемом на собственном затылке, наполовину поют,
наполовину отрыгивают песню. Странными и режущими ухо казались
кравшимся во тьме хобботам ее звуки:
От Чертогов Хезадума
И до берегов Лютуи
Бьемся мы за Сыроеда
Зубом, когтем и коленом...
-- Чшшшш, -- прошептал Пепси, когда оба выползли на
карачках в открытое поле, -- старайся не издавать ни звука.
-- Ладно, -- прошептал Мопси.
-- Это кто еще тут шепчется? -- пророкотал в темноте
голос, и Пепси почувствовал, как чья-то лапа с отросшими
ногтями сгребла его за грудки. Не долго думая Пепси саданул в
темноту когтистой ногой и дал стрекача, оставив урка-часового
кататься по земле, держась за единственное на его теле место,
не защищенное ни доспехами, ни армейским страховым полисом.
Хобботы пулей пронеслись мимо ошарашенных урков.
-- В лес! В лес! -- кричал Пепси, ныряя, чтобы увернуться
от стрелы, едва не расчесавшей ему шевелюру до самой кости. Со
всех сторон хобботы, мчавшие к лесу, обещавшему им
безопасность, слышали крики и разнообразные сигналы к бою, ибо
на их счастье именно в эту минуту раздалось свирепое "мэ-э-э-э"
-- то Реготуны принялись выдувать в боевые рога призыв к атаке.
Нырнув под деревья, хобботы испуганными глазами наблюдали за
нападением кровожадных бараньих властителей на урков, слушали
как сливается воедино вырывающееся из сотни глоток воинственное
блеяние. Забыв о сбежавших пленниках, урки держали оборону, а
на них одна за другой накатывали шерстистые волны смерти, и
боевые метлы гулко стучали по черепам, имевшим целый фут в
толщину. Затем до слуха хобботов стали доноситься издали вопли
и звуки ударов, а сами они, открыв рты, наблюдали за страшной
резней. Урки все-таки подались назад перед превосходящими
силами противника, и хорошо натасканные мериносы принялись
метаться из стороны в сторону, лягаясь и кусаясь, ибо они были
обучены не меньшему числу грязных трюков и подлых приемов, чем
их впавшие в неистовство всадники. Хобботы увидели, как горстка
урков побросала серпы и начала размахивать белым флагом.
Победители, широко улыбаясь, окружили их и принялись сечь и
рубить, перекидываясь, будто футбольными мячиками, урочьими
головами. Хохоча, словно безумные, веселые бойцы радостно
избавляли вражьи трупы от бумажников и прочей начинки. Пепси и
Мопси, безуспешно борясь с тошнотой, отвратили лица от жуткой
сцены.
-- Хо-хо-хо! -- засмеялся кто-то совсем рядом. -- А эти
пастушки шутить не любят.
Мопси и Пепси со страхом оглядели зеленеющие деревья. Они
определенно слышали низкий, рокочущий голос, но столь же
определенно никого рядом не видели.
-- Але? -- неуверенно спросили они.
-- Не "але", а хо-хо-хо, -- откликнулся голос.
Братья принялись обшаривать глазами лес в поисках
источника смеха, но не смогли обнаружить его, пока не мигнули
огромные зеленые глаза -- только тогда Мопси и Пепси углядели
прямо перед собой великана, почти заслонявшего высокие деревья.
Челюсти хобботов отвисли при виде колоссальной фигуры ростом в
целых одиннадцать футов, стоящей, застенчиво свесив вдоль тела
руки. Великан был зелен с головы до ступней (размер пятьдесят
шестой, полнота третья). Широкая, бледно-зеленая улыбка
раздвинула его щеки, и чудище вновь засмеялось. Кое-как
совладав с челюстями, хобботы заметили, что великан совершенно
гол, если не считать сплетенной из петрушечьей зелени
набедренной повязки и нескольких капустных листьев в похожих на
перья волосах. В огромных лапах великан держал по пакету
мороженной зеленой фасоли, а колоссальную грудь его украшал
транспарант, сообщавший: "Только сегодня! На каждую коробку
кукурузного пюре пять центов скидки!"
-- Нет, нет, -- простонал Пепси, -- это... этого быть не
может!
-- Хо-хо-хо, а вот есть же однако, -- расхохоталась
огромное существо, наполовину человек, наполовину кочан
капусты. -- Прозываюсь я Древоблуд, Владыка Ди-Этов, а еще
часто называют меня Царем Горо...
-- Не говори таких слов, не надо! -- выкрикнул Мопси, в
ужасе зажимая волосатые уши.
-- Да ты не боись, -- усмехнулся приветливый овощ. -- Я
желаю жить с вами в мирабели.
-- О нет, нет! -- стонал Пепси, грызя в помрачении
галстучный зажим.
-- Пошли-пошли, -- сказал великан. -- Я вас познакомлю с
моими поддаными, что проживают в лесу. Вот им редистость-то
будет! Хо-хо-хо! -- и зеленый морок согнулся пополам, радуясь
собственному каламбуру.
-- Умоляю вас, умоляю, -- взмолился Пепси, -- мы не
вынесем этого, после всего, что нам пришлось пережить.
-- Я вынужден настоять на своем, друзья мои, -- сказал
великан. -- Народы моего царства отправляются на войну со злым
Сарафаном, пожирателем клетчатки и другом черных сорняков, с
каждым днем все злее угнетающих нас. Мы знаем, что и вы
враждуете с ним, а потому вам придется отправиться с нами и
помочь одержать победу над этим диэтоубийцей.
-- Ну что же, -- вздохнул Пепси, -- Ну ладно. Если надо...
-- ...значит надо, -- вздохнул Мопси.
-- Да не вздыхайте вы так, -- успокоил хобботов великан,
вскидывая их на свой изжелта-зеленый загривок. -- Быть Владыкой
Ди-Этов тоже не сахарная свекла -- хо! -- особливо при моем-то
проворстве.
Хобботы верещали и дрыгались, пытаясь вырваться из лап
приставучего великана.
-- Зря брыкаетесь, -- урезонивал их великан, -- у меня
есть для вас пара персиков, пальчики оближете. На вкус --
совершенные... совершенные...
-- ...перчики, -- пробормотал Пепси.
-- Хэ-хэ, -- забулькал великан, -- а неплохо. Жаль, не я
это сказал!
-- Скажете еще, -- всхлипнул Мопси, -- какие ваши годы.
Сидя в тенистой рощице, Артопед, Ловелас и Гимлер
растирали ноющие мышцы, а Реготуны между тем поили своих
слюнявых скакунов, высматривая среди них самого слабого, дабы
отужинать им. Три долгих дня они скакали во всех направлениях
по гладкой каменистой земле, приближаясь к страшной твердыне
Сарафана Хамоватого, и отношения среди членов маленького отряда
становились все более напряженными. Ловелас и Гимлер неустанно
изводили друг друга. Эльф от души посмеялся над гномом, когда
тот на исходе первого дня свалился со своего скакуна, и баран
проволок его по земле, основательно ободрав. В отместку Гимлер
исподтишка накормил Ловеласова барана сильным слабительным. В
итоге весь второй день хворое животное мотало перепуганного
Ловеласа, носясь то кругами, то зигзагами, за что Ловелас той
же ночью отомстил гному, укоротив его мериносу заднюю правую
ногу и обеспечив Гимлеру на весь следующий день бурные приступы
морской болезни. Короче говоря, скучать никому не пришлось.
В добавление к этому, и Гимлеру, и Ловеласу стало
казаться, что со дня встречи с Реготунами Артопед несколько
тронулся, ибо он все время ерзал в седле, бормотал себе что-то
под нос и то и дело оглядывался украдкой на предводительницу
бараньих пастырей, неизменно отвергавшую его приставания. В
последнюю ночь скачки Ловелас, проснувшись, обнаружил, что
Скиталец куда-то исчез, а в ближних кустах происходит шумная
потасовка. Прежде чем эльф успел стянуть с волос сетку и
схватиться за оружие, Артопед возвратился -- еще более
меланхоличный, чем обычно -- с вывихнутым запястьем и лиловым
синяком под каждым глазом.
-- На дерево налетел, -- вот к чему свелись все его
объяснения.
Впрочем, теперь Кирзаград и крепость Сарафана были уже
близко и потому изнурительная скачка сменилась вечерним
отдыхом.
-- Оох! -- болезненно взвыл Гимлер, оседая на мшистый
пригорок. -- Анафемский четвероногий шашлык, весь копчик мне
разворотил.
-- А ты скачи, вставши на голову, -- язвительно
посоветовал Ловелас. -- Она у тебя и помягче, и ценность
представляет не такую большую.
-- Отцепись от меня, ты, дамский парикмахер.
-- Жаба.
-- Оглоед.
-- Полудурок.
Звон шпор и щелканье наездницкого хлыста прервали
полемику. Три товарища наблюдали за тем, как Йорака возносит к
ним на пригорок свои дородные телеса. Завершив подъем и хлыстом
сбив с ботфортов пыль и комки бараньего сала, она с
неудовольствием покачала головой.
-- А ви, двое, все обзывайт друг друга грязный клитшка?
Она оглядела их, с намеренным пренебрежением избегая
округлившихся, воспаленных глаз Артопеда, и громко
расхохоталась.
-- У нас в дер фатерланд нихт никакой спортшик, --
наставительно сказала она, обнажая в пояснение своих слов
несколько кинжалов сразу.
-- Ребята немного устали от долгой скачки, -- успокоил
Йораку измордованный Скиталец и игриво ущипнул ее за каблук, --
но все равно рвутся в бой, да и мне не терпится показать, чего
я стою, -- перед вашими лазурными глазками.
Йорака издала такой звук, словно ее вот-вот вырвет, смачно
выплюнула против ветра здоровенный кусок жевательного табака и,
гневно топая, удалилась.
-- Дохлый номер, -- объявил Гимлер.
-- Брось, не горюй, -- сочувственно произнес Ловелас,
обнимая Артопеда за плечи с куда более чем дружеским пылом, --
все эти дамочки на один покрой. Отрава, все до единой.
Артопед, безутешно рыдая, вырвался из объятий эльфа.
-- У бедный малтшик вот тут полный капут, -- сказал,
указывая на голову Артопеда, Гимлер.
В наступившей тьме замерцали костры Реготунов. Прямо за
ближайшим холмом лежала долина Кирзаграда, ныне
переименованного интриганом-волшебником в Сарафлэнд. Безутешный
Скиталец слонялся среди отдыхающих воинов, почти не слыша
гордой песни, которую они ревели звонко ударяя ей в такт
пенящимися пивными кружками:
Ми ист бравый Реготун,
Врун, шалун, хвастун, драчун.
Ми скакаем наш баран
В дождик, в веттер унд в туман!
Ми танцуем вальс унд полька,
Ми читать не знайт нисколько.
Ми хотим в своя страна
Мир унд стран других казна!
Вкруг костров всадники предавались веселью, перекидываясь
шутками и хохоча. Под восхищенные вопли льноволосых зрителей
двое забрызганных кровью дуэлянтов ретиво рубились на саблях, в
отдалении выла от восторга компания воинов, учинивших нечто
непривлекательное с пойманной ими собакой.
Но картины общего веселья не дарили несчастному радости. С
тяжестью на сердце он поплелся во тьму, вновь и вновь негромко
шепча: "Йорака, моя Йорака". Завтра он явит всем такую отвагу,
что ей придется обратить на него внимание. Он прислонился к
стволу дерева и вздохнул.
-- Эк ведь тебя проняло-то, а?
Топтун с криком отпрыгнул, но перед ним маячила всего лишь
знакомая заостренная голова Гимлера, осторожно выглядывающего
из кустов.
-- Я не заметил твоего приближения, -- сказал Артопед,
убирая меч в ножны.
-- Да я пытаюсь убраться по тихому куда-нибудь подальше от
этого паскудника, -- объяснил гном.
-- Кого это вы назвали паскудником, сударь? -- сухо
поинтересовался Ловелас, высовываясь из-за ствола, за которым
он до этой минуты мирно растлевал бурундука.
-- Легок черт на помине... -- простонал Гимлер.
Втроем они уселись под развесистыми ветвями, думая о
совершенном ими тяжком походе, судя по всему -- совершенно
бессмысленном. Что проку побеждать Сарафана, если Сыроед
завладеет Кольцом Фрито? Кто тогда сможет противиться его мощи?
Долгое время провели они в размышлениях.
- Не настало ли уже время появиться deux ex machina(*1)?
-- устало спросил Ловелас.
---------------------------------------------------------------
(*1) Бог из машины (лат.). - Прим. перев.
Внезапно послышался громкий хлопок, полыхнул яркий свет,
на миг ослепивший устрашенную троицу, ядовитый запах дешевого
пороха повис в воздухе, и три товарища услышали отчетливое
"шлеп!", за которым последовало еще более громкое "ох!". Затем
перед ними в облаке конфетти предстала сверкающая фигура в
белых одеждах, отрясающая обломки сучьев и грязь с безупречно
чистых клешей и модных сапог.
Над белым кителем а ля Неру с шикарным медальоном на груди
виднелась опрятно подстриженная борода и темные очки в поллица.
Весь этот ансамбль венчала большая белая панама с подобранным
ей под тон страусовым плюмажем.
-- Сарафан! -- ахнул Артопед.
-- Вроде того, но не в самую тютельку, -- ухмыльнулся
ослепительный пришелец, щелчком сбивая невидимую пылинку со
сработанного хорошим портным рукава. -- Ну-ка, попробуй еще
разок. Грустно же, когда старые дружки никак не могут тебя
признать!
-- Гельфанд?! -- воскликнули все трое.
-- И никто иной, -- сказал престарелый пижон. -- А вас,
похоже, удивило мое появление.
-- Но как же... как ты...? -- начал Ловелас.
-- Мы думали, что булдог... -- сказал Гимлер.
Старый маг подмигнул и поправил на груди вульгарный
медальон.
-- История моя и вправду длинна, и я теперь уж не тот
Гельфанд Серозубый, какого вы знали прежде. Я претерпел
множество изменений и, -- должен добавить, -- спасибо, больше
не хочется.
-- Ну да, виски напомадил и бороду подстриг, -- прошептал
наблюдательный гном.
-- Я все слышу! -- сказал Гельфанд приглаживая острые,
словно бритва, бачки. -- Не делай легкомысленных выводов из
моего нынешнего обличья, ибо мощь моя стала ныне еще большей,
чем была когда-то.
-- Но как же ты сумел...
-- Много постранствовал я с нашей последней встречи и
многое видел, и многое должен тебе рассказать, -- ответил
Гельфанд.
-- Мне бы хватило и имени твоего портного, -- сказал
Гимлер. -- А где вообще ты разжился такими шмотками? Мне
казалось, что до сезонной распродажи еще несколько месяцев.
-- Есть в Лодыриене один такой магазинчик. А что, к лицу
мне, как по-твоему?
-- Гораздо больше, чем ты думаешь, -- признал гном.
-- Да, но как же ты все-таки... -- снова начал Ловелас.
Маг знаком призвал их к молчанию.
-- Узнайте же, что я уже не прежний Волшебник. Дух мой
очистился, природа переменилась, у меня теперь новый имидж. От
прежней моей личности осталось всего ничего, -- шикарным жестом
сорвав с головы панаму, Гельфанд низко поклонился друзьям. -- Я
претерпел полное преображение.
-- А может, все же заложимся? -- проворчал Гимлер, увидев
выпавшие из панамы пять тузов.
-- Но Гельфанд! -- нетерпеливо воскликнул эльф. -- Ты так
и не поведал нам, как тебе удалось живым уйти из объятий
булдога, не сгореть в огне, не утонуть в кипятке, наполняющем
пропасть, избегнуть кровожадных урков и отыскать нас здесь!
Звезды разгорались все ярче в бархатном небе, между тем
как эльф, гном и Топтун придвинулись к сияющему мудрецу, чтобы
услышать рассказ о его чудесном, невероятном спасении.
-- Ну так вот, -- начал Гельфанд, -- вылезаю я, значит, из
пропасти...
Грустное пение утренних птиц пробудило Ловеласа, и он
ошалело уставился на восходящее солнце. Оглядевшись, он увидел,
что вся компания дрыхнет -- за исключением Гельфанда, лениво
игравшего в солитер на горбу спящего Гимлера.
-- Ты не можешь бить короля валетом, это жульничество, --
предупредил его эльф.
-- Зато я могу заткнуть тебе пасть кулаком, -- остроумно
парировал старый фокусник. -- Так что иди, займись починкой
ходиков с кукушкой -- или чем ты там заполняешь досуг. Не
видишь, что ли, я медитирую?
Но эльф все равно взирал на Мага с любовью. Полночи они
просидели, слушая рассказы Гельфанда о его удивительных
странствиях и отважных деяниях. Рассказы, полные свидетельств
его отваги и хитроумия, проявленных в борьбе с непоименованными
врагами. Рассказы, со всей очевидностью представлявшие собою
беспардонное вранье. Если Гельфанд и преобразился, то не
сильно. К тому же, пока они его слушали, у Гимлера таинственным
образом пропали часы.
Постепенно поднялись и все остальные, последним --
Артопед, частью оттого, что он все еще ощущал себя опьяненным
полуночными мечтаниями о прекрасной Реготунихе, частью же из-за
того, что ему долго не удавалось пристегнуть на место отстежной
седалищный клапан своих подштанников. Скиталец с большим
тщанием приготовил для всего отряда скудный завтрак, состоявший
из яиц, вафель, ветчины, грейпфрутов, оладий, горячей овсянки,
свежевыжатого апельсинового сока и золотистых блинчиков с
сыром. Еще в самом начале их странствия все согласились, что
никто не умеет готовить таких блинчиков, как Артопед.
-- Ну, ви ист продрыхались, наконетц? -- послышался голос.
Все головы повернулись к Йораке, наряженной в лучшие ее
ботфорты, шпоры и доспехи. В носу для пущего свирепства торчала
куриная кость.
-- Ишь ты, как она расфуфырилась, -- усмехнулся Гельфанд,
вставая, чтобы подздороваться с удивленной капитаншей.
-- Ти! -- ахнула Йорака.
-- А ты кого ожидала увидеть, Беовульфа?
-- Но... но ми думайт, что тебе пришел дер капут от
страшный булдог, -- сказала Реготуниха.
-- Рассказ об этом получится долгим, -- промолвил Гельфанд
и набрал побольше воздуху в грудь.
-- Тогда оставь его при себе, -- перебила волшебника
Йорака. -- Нам еще драться с дер Сарафаннер. Следовайт за мной,
прошу.
Отряд двинулся вслед за Йоракой на воссоединение с
остальными бойцами, уже оседлавшими яростно жующих траву
мериносов, которым, как и их всадникам, не терпелось ринуться в
бой. Всадники радостно отсалютовали своей предводительнице,
приветственно подняв стиснутые кулаки, и обменялись негромкими,
но насмешливыми замечаниями по адресу Топтуна, вившегося вокруг
нее, как помешавшаяся борзая.
Пришедшие также оседлали баранов. Йорака без особой охоты
выделила Гельфанду самого быстрого из Реготанских мериносов,
носившего имя Термофакс. И вот наконец, Всадники, горланя
песню, двинулись на запад, к Кирзаграду.
Не более двух часов проскакали они, прежде чем достигнуть
гребня холма, и тут Йорака гаркнула, приказывая остановиться.
Под ними в глубокой долине лежали окрашенные в пастельные
розовые с синим тона стены могучей твердыни Сарафана. Стены
кольцом окружали город, а вкруг стен шел лавандово-зеленый ров
с перекинутым через него ярко-зеленым подъемным мостом. Вымпелы
отважно трепетали на утреннем ветерке, а высокие башни,
казалось, цеплялись за облака.
За стенами города воины узрели немало чудес, ради
созерцания коих в прошлом через его порталы сюда валом валили
бесчисленные туристы. Каких только не было там игрищ и забав: в
специально отведенных для этого шатрах задавались карнавалы и
интермедии; кружились ведьмины кольца; плавали каботажные
горлумовы катера; публика втекала в туннели троллей; оседлав
грифонов, каталась на каруселях; толпилась в игорных домах, где
всякий заезжий мужлан мог на час-другой расстаться со скукой, а
при отстутствии должной осторожности -- и с рубахой тоже, но
уже навсегда. Многие годы назад, когда лик Сарафана, обращенный
к миру, был еще светел, Гельфанд состоял в одном из таких домов
в должности крупье при "Колесе Фортуны". Правда, очень недолго.
Почему он бросил эту работу и по какой причине въезд в
Сарафлэнд, как переименовал свою страну злой волшебник, был ему
с той поры заказан, никто не знал. А сам Гельфанд на эту тему
не распространялся.
С опасением взирал отряд на неподвижные увеселительные
колеса и затянутые брезентом экспонаты. Ряды лучников и
копейщиков стояли на грозных зубчатых стенах, а за спинами их
кипела в огромных котлах манная каша. Маячил в небе над
бастионами огромный транспарант с физиономией карикатурного
персонажа, известного повсеместно благодаря свиткам комиксов и
бесчисленным мягким игрушкам. Знаменитый Дурашка-Дракон, вот
кто склабился прямо в лица Всадников из-под огромных букв,
складывающихся в надпись: "Добро пожаловать в Сарафлэнд. По
воскресеньям входная плата на аттракционы -- два пенни".
Повсюду замечали они безмозглую ухмылку Дурашки-Дракона.
Плакаты, вымпелы, стены -- все несло на себе идиотскую,
вывалившую язык образину. Однако ныне это некогда всеми любимое
существо являло собою символ присущей его создателю жажды
власти, власти, коей следовало положить конец.
-- Могучая сила этот Дурашка-Дракон, -- произнес Гельфанд,
не обращая внимания на поднявшиеся вокруг него стоны.
-- О йа, -- согласилась с ним Йорака, -- у дер Сарафаннер
только и ист в его башка, что шляпп с Дурашка-Дракон да майк с
Дурашка-Дракон, да то с Дурашка-Дракон, да это. Один большой
вонютшк, этот Сарафаннер, и только.
Гельфанд сказал, что это совершенно справедливо, и что
когда они с Сарафаном еще дружили, он был не таким уж дурным
малым.
-- Но все оказалось притворством, прикрывавшим его
истинные цели, -- добавил Гельфанд, -- и за это мы должны его
сокрушить.
-- Да, но как? -- спросил Ловелас.
-- Дер диверсион тактик! -- воскликнула Йорака, и куриная
кость у нее в носу задрожала. -- Нам нужен какой-нибудь
думкопф, который отвлетшет его вниманий, пока ми будем нападать
с тыл.
Она замолкла и неуверенно покосилась на охваченного
любовной страстью Топтуна.
-- Я думайт, этот дум... э-э-э... герой мог бы тогда
покоряйт сердце любой фройлен.
Уши у Топтуна встали торчком, словно у ждущего подачки
боксера, он обнажил меч и вскричал:
-- Крона! Я совершу этот подвиг ради твоей славы и чести,
как и ради того, чтобы завоевать твое сердце, пусть даже я не
вернусь из битвы.
И кое-как подтрусив на упирающемся мериносе к Йораке, он
облобызал ее мозолистую руку.
-- Но прежде должно тебе одарить меня чем-то таким, что я
мог бы носить как твой знак, о прекрасная Йорака, дабы доблесть
моя могла сравняться с твоими несравненными прелестями. О знаке
прошу я тебя.
Проведя в недоумении не более секунды, Йорака кивнула
рогатой главой и разомкнула сжимавший ее запястье кожаный с
металлическими накладками борцовский браслет. Его вручила она
Артопеду, радостно застегнувшему этот знак на своей шее.
-- Зер гут, знак ти полутшил, -- сказала Йорака, -- а
теперь -- raus!
Не промолвив больше ни слова, Артопед под ободряющие клики
воинов поскакал вниз по склону, направляясь к подъемному мосту.
Все быстрей и быстрей несся он, пока остальные бойцы
перестраивались, скрытые гребнем холма. Но едва острия бараньих
копыт застучали близ внешних ворот крепости, как мост взлетел
кверху, обнаружив на своем исподе знакомую чешуйчатую ухмылку и
надпись: "Извините, мужики. Закрыто на зиму." Однако
разогнавшийся Топтун неудержимо летел вперед, пока не нырнул в
лавандовый ров. С трудом держась на плаву, Топтун завопил от
страха, ибо ров внезапно наполнился множеством острых,
скрежещущих, клювастых морд. Уйма здоровенных каймановых
черепах бросилась к тонущему Топтуну, а лучники, только теперь
заметившие непорядок, принялись, не целясь, палить в придурка
из луков.
Услышав его истошные вопли, Йорака подскакала к гребню
холма и увидела, как атакуемый со всех сторон Топтун
барахтается во рву. Прорычав реготанское ругательство, Йорака
вихрем подскакала ко рву, прямо с барана плюхнулась в ров и,
обвив мускулистой рукой тощую шею Артопеда, устремилась к
берегу. Затем отряд ее с благоговейным трепетом увидел, как
Йорака поднялась на ноги (всей глубины во рву оказалось два
фута) и побежала прочь от опасного места, преследуемая двумя
отяжелевшими от стрел и воды мериносами.
Радостное "ура!" вырвалось из глоток Реготунов, когда их
предводительница, волоча за собой Скитальца, вразвалочку
поднялась на вершину холма. Что-то неслышно бормоча, она
принялась делать Топтуну искусственное дыхание, и Топтун
закашлялся, извергнув удивительное количество зеленой воды и
нескольких маленьких черепашек. Свирепые рептилии изорвали
большую часть его одежд, оставив одни подштанники, на
седалищном клапане которых высокородная дама обнаружила
роскошно вышитую Королевскую Корону Роздора.
-- Гей! -- воскликнула она, обращаясь к еще не
очухавшемуся Скитальцу. -- У тебя на дер заднитц вышит
Королевский Корон Роздора!
-- А где же ей еще быть? -- откликнулся Гельфанд. -- Он же
и есть истинный Король этой и всех прочих Роздорских земель.
-- Без шутка? -- спросила Йорака, чьи глаза внезапно
расширились от охватившего ее вожделения. -- Хммм. Может быть,
в конец концов дер думкопф ист зер гут.
И ко всеобщему изумлению она принялась что-то ласково
нашептывать Топтуну и даже взвалила его на плечо, помогая
срыгнуть.
-- У нас нет времени на придворные увеселения, --
остановил ее Гельфанд. -- Отвлекающий маневр не удался, враг
предупрежден о наших намерениях. Мы упустили минуту, пригодную
для нанесения удара, и теперь нам битвы не выиграть.
-- Так чего, может тогда по домам? -- спросил Ловелас.