Первухина Надежда. Попробуй ее сжечь!

   Один из рьяных адептов новой веры, падре Валениани, ухитрился уговорить четырех влиятельных даймё Кюсю отправить своих юных сыновей в Рим. Это случилось в 1582 году. Появление в Риме японцев, торжественно и помпезно принятых Папой Григорием Восьмым, было воспринято как огромный успех иезуитов. Юные даймё получили отличное европейское образование, стали неофитами новой для них веры и в 1590 году, повзрослев и в достаточной степени научившись иезуитскому лицемерию, вернулись на родину.
   Сначала было решено, что сопровождать высокородных японцев будет целый иезуитский кортеж, но затем выяснилось, что кортеж не на что содержать. Вот тут и появился отец Августин со своим рекомендательным письмом. Выяснилось, что отец Августин жаждет стать очередным проповедником христианства в Японии, а кроме того, может взять на себя заботы о детях даймё.
   – Разве вы знаете Японию? – с насмешкой спросил у преподобного Августина брат Рупрехт, старший письмоводитель.
   – Нет, я не знаю Японии, ибо в ней никогда не был, – сухо и четко ответил брат Августин. – Но я много читал об этой варварской стране. К тому же я изучал их язык.
   – Вот даже как?! Похвальное усердие, ведь их язык – истинная тарабарщина.
   – Я должен проповедовать неподготовленной пастве на их родном языке, – ответил брат Августин.
   – Прекрасно, но почему именно Япония? Ваш послужной список, как помнится, включает Францию, Германию, Испанию… Отчего вы вдруг решились на столь обременительный подвиг.
   – Во имя Господне и ради просвещения непросвещенных, – твердо ответил брат Августин.
   – О! – Брат Рупрехт стер усмешку с лица. – Ну что ж, ну что ж. Пусть вам поможет Господь в столь благих начинаниях.
   – Уповаю на это. – Брат Августин молитвенно сложил ладони.
   …В Нагасаки – опорный пункт португальских иезуитов – путешественники добрались без приключений. Здесь сыновья даймё и брат Августин расстались: высокородных японцев ждала своя карьера, а брата Августина – молитвенные заботы.
   К тому времени правитель Хидэёси уже издал указ о запрещении проповеди христианства среди японцев и об изгнании миссионеров. Но в Нагасаки миссия еще держалась, борясь за гордое звание «Рима Дальнего Востока».
   Брат Августин остановился в скромной гостинице при миссии. Прислуживали здесь японцы, уже обращенные в христианство. Был постный день, и невысокая худенькая японка с некрасивым лицом подала брату Августину обед: вареный рис с соей и ячменный чай.
   – Домо, – поблагодарил брат Августин. Есть ему, собственно, не хотелось. Брата Августина сжигал иной голод.
   Точнее, его томило предчувствие.
   Предчувствие стало глодать его душу с тех самых пор, как в германском городке Вальдзее он встретил ее. Безымянную Ведьму, пообещавшую ему бессмертие и муки. Брат Августин не был уверен насчет бессмертия, но муки ему приходилось испытывать снова и снова – когда он предавал суду и справедливой казни ведьм и еретиков. Его плоть словно сгорала в невещественном пламени и обновлялась вновь – для новых страданий.
   И он возжаждал ее, как никогда не жаждал ни одной женщины. Нет, это не была похоть, это было желание исцеления. Желание встретить ее и приказать именем Господним: «Освободи меня».
   Он почему-то чувствовал, что ее нет в Европе. Видно, что-то связало их навеки – защитника Света и ведьму. И однажды ему приснился сон. В этом сне он увидел женщину с овальным личиком, набеленным так, что личико казалось маской. На женщине был надет диковинный наряд, таких ему не доводилось видеть. «Япония», – сказала женщина, и отец Августин проснулся. Проснулся с твердым убеждением в том, что она – в Японии.
   С тех пор он отдал немало времени на то, чтобы изучить диковинный заморский край. Он выучил японский язык, вызнал их традиции и церемонии…
   И вот теперь он здесь. Остается раздвинуть перегородки-сёдзи и шагнуть в шумный плен Нагасаки, где перемешались купцы и святые, отшельники и проститутки, вельможи и оборванцы…
   – Я найду тебя, – сказал отец Августин. – Уже скоро. Я чувствую.
   И на него повеяло легким ароматом корицы и гелиотропа, и услышал он смешливый голос:
   – Ты научился чувствовать, теодитор?
   Он спокойно воспринял этот голос. Ой знал: так и должно быть.
   У юноши, который пришел прибирать его комнату, отец Августин неожиданно спросил:
   – Откуда ты родом?
   Юноша положил метлу и поклонился до земли:
   – Я родом из Хидеси, господин.
   «Да, да, да!» – возопила его плоть, но внешне Августин остался бесстрастным.
   – Что это, город? – опять спросил он.
   – Нет, господин. Маленькая деревушка к северу отсюда, господин.
   – Смогу я сегодня попасть туда до заката?
   – Нет, господин. Это далеко. День пути. Если угодно, я завтра с утра отвезу вас, господин. – Всё это юноша говорил без удивления, словно в порядке вещей было то, что только что приехавший миссионер отправляется в какую-то глухомань.
   – Хорошо. Вели приготовить повозку и завтра разбуди меня как можно раньше.
   – Будет исполнено, господин.
   – Да, кстати, как зовут тебя?
   – Току, господин.
   – Ступай, Току. Я должен помолиться.
   – Слушаюсь, господин.
   Отец Августин остался в одиночестве. Хотя нет, сказать так было бы неверно. С тех пор как та ведьма посетила его, отец Августин никогда не оставался в одиночестве. В нем словно жило два человека: один исповедовал веру Христову и старался блюсти все заповеди, другой же, обессилевший от мук, молил об одном: найти ее.
   Отец Августин взял длинные четки и встал на молитву. Начал ее привычным благословением и почувствовал, как пол, застеленный циновками, уходит у него из-под ног.
   Он упал, корчась от приступа невыносимой боли. Четки в его руках раскалились так, словно были сделаны из железа. Воспламенилась одежда, затлела кожа… Отец Августин стиснул зубы, чтобы не кричать. Боль выворачивала его тело, дробила кости, рвала суставы…
   – Я знаю, это ты, – прохрипел отец Августин. – Ты боишься, потому что я слишком близко подобрался к тебе.
   – Нет, это я подобралась к тебе, – услышал он исполненный жестокости певучий женский голос. – Я выманила тебя из твоего панциря, в котором ты скрывался так долго. Что, Августин, хорошо ли тебе от моего огня?
   – Именем Господним приказываю тебе: изыди! – прохрипел Августин.
   – Как старо… – пропел голос. – Ты так ничему и не научился, старый дурак. Ты сейчас не на той земле, чтобы приказывать кому бы то ни было этим Именем!
   Тут воспламенились перегородки. Их бамбуковая основа звонко затрещала, рассыпая искры, и среди этих искр появились существа, страшнее которых, верно, не было на свете.
   – Кто они? – прошептал отец Августин.
   – Местные демоны, здесь их называют тэнгу. Не беспокойся, они не причинят тебе большого вреда, лишь поиграют с тобой. Им так редко удается поиграть с каким-нибудь простаком вроде тебя!
   – Я не устрашусь этих демонов!
   – Не сомневаюсь, – расхохотался голос. – Не сомневаюсь!
   Отец Августин стал молиться, но слова молитвы путались в его голове. Он вдруг поймал себя на том, что читает «Символ веры» наоборот. Он стиснул обугленные губы – лучше молчать, и тогда эти отпрыски преисподней от него ничего не добьются.
   Тэнгу между тем подошли к нему.
   – Он сильно страдает, – сказало одно чудовище.
   – Давайте облегчим его страдания! – громко закричали все чудища.
   Они подхватили Августина своими когтистыми лапами и понесли прочь из горящей комнаты. Кругом стояла ночь, но это была невыносимая ночь. Августин видел глазами, полными боли, что с черного неба срываются молнии и превращаются в огромных чудовищ с горящими зелеными глазами и сверкающими крыльями. Звезды не стояли на месте, они катались по всему небу как горох в решете. Земля вспучивалась и извергала из себя длинных омерзительных червей с длинными клыками и множеством скользких, беспрестанно шевелящихся ножек. Тэнгу всё бежали куда-то вперед со своей ношей. Августин силился вздохнуть, но вместо воздуха в легкие проникало одно лишь зловоние. Наконец тэнгу остановились и поставили Августина на землю. Он огляделся. Они находились посреди огромного, залитого кровавым светом луны поля. Всюду из земли торчали остовы сгоревших домов, поднимались кучи обугленных костей и черепов.
   – Что это за место? – прошептал Августин.
   – Это место для недостойных священнослужителей, – ответили ему тэнгу. – Тебе здесь придется исправлять свою карму!
   – Что исправлять?
   – Он не знает о карме! – расхохотались тэнгу. – Да что с ним говорить. Копайте яму!
   – Копайте могилу!
   – Глубокую могилу!
   – Могилу, полную червей и разложившихся мертвецов!
   – О, ему будет уютно в ней спать!
   Четверо тэнгу споро вырыли в земле яму, довольно глубокую. Из ямы, словно забор, торчали почерневшие ребра какого-то громадного чудовища.
   – Вот и готова твоя постель! – закричали тэнгу Августину.
   – Ложись, она мягкая и прохладная!
   – Оставьте меня! – закричал Августин. – Изыдите, проклятые твари!
   И он стал на латыни читать девяностый псалом. Но вместо молитвенных слов из его уст полились лишь богохульства.
   – Здесь уже нет молитв! – крикнули тэнгу и столкнули Августина в яму.
   Его едва не проткнули насквозь ребра, оказавшиеся просто остро заточенными бамбуковыми кольями. Августин извернулся и упал в раскисшую грязь на дне ямы. Снизу он видел клок темного неба, по которому метались звезды. Скоро и этого не стало видно. Тэнгу принялись засыпать его землей.
   – Это за тех, кого ты похоронил живьем! – кричали тэнгу.
   – Это за тех, кого ты проткнул колом!
   – Это за тех, кого ты обрекал на мучительную смерть!
   Скоро на месте ямы вырос холм из свеженасыпанной земли.
 
   – Мы посадим здесь цветок смерти, цветок с ядовитым жалом, – сказали тэнгу и бросили поверх земли какое-то блестящее семечко. Семечко воткнулось в землю и тут же дало корни. Эти корни сплошь оплели могилу, были они синеватыми, словно вены, и по ним струилась темная жидкость. Из корней поднялся стебель с несколькими бутонами. Бутоны набухали с каждой минутой и наконец лопнули. Яркие лепестки раскрылись, и с них потекла ядовито-желтая жидкость. Тэнгу принялись собирать эту жидкость в широкогорлые глиняные сосуды…
   Но что же отец Августин? Он лежал в могиле, и земля давила ему на грудь, забивала рот и ноздри, не давала сделать и вдоха. И вдруг отцу Августину показалось, что он отделился сам от себя. Один Августин по-прежнему лежал в могиле, а другой встал, и перед ним расступилась сырая могильная земля.
   Глаза второго Августина горели ярким алым пламенем.
   – Жди, – приказал он двойнику. – Я вернусь за тобой.
   Тут же произошло чудо: в земле появилась дверь. Она отворилась, и лежащий Августин увидел дорогу, уходящую далеко-далеко и теряющуюся во мгле. Над дорогой кружили крупные светляки и разгоняли темноту.
   – Эта дорога ведет к забытым богам, – сказал Августин с алыми глазами. – Мы призовем их и освободимся. Я знаю, как нужно призывать.
   Он ступил на дорогу и зашагал вперед. Двери за ним закрылись, и наступила тишина. Августин лежал и не знал, жив он или мертв.
   Много ли прошло времени или мало, но вот снова появилась в толще земли дверь, и двойник Августина, сверкая алыми глазами, вернулся.
   – Древние боги глухи к нам, – сказал он опечаленно. – Нет иного выхода, брат мой, как встретиться с самой Безымянной Богиней.
   – Я задыхаюсь, – прохрипел Августин.
   – Так и должно быть. Лишь умерев, ты можешь встретиться с Безымянной Богиней. Так умри же.
   И Августин умер.
   Когда же он умер, стало ему невероятно легко. Больше не было темной могилы с ее сырой затхлой землей, ничего не давило на грудь, не надо было мучиться из-за возможности дышать. Августин снова стал одним целым, встал и пошел прочь из могилы – туда, где видел что-то наподобие света от желтого бумажного фонарика.
   Августин прошел совсем немного и увидел, что и впрямь это светит желтый бумажный фонарик со свечкой внутри. И светит он над входом в прекрасный сад.
   На ветвях деревьев, на камнях, разложенных причудливыми грудами, на скамейках и фонтанах – всюду лежал легкий, девственно-чистый, пушистый снег.
   Августин вошел в сад, и вокруг него поднялась метель. Она была почти незаметной и невесомой, но, почувствовав прикосновение снежинок к лицу, Августин ощутил в сердце давно забытое чувство счастья. Он хотел сказать: «Благодарю Тебя, Господи», но промолчал. Теперь он не был уверен в своем Боге. И знал, что Бог совсем не уверен в нем, в Августине.
   На одной из скамей сидела женщина и что-то плела из белых пушистых ниток. Лицо женщины было скрыто белой вуалью, да и вся одежда словно состояла из снега и льда.
   – Сядь у моих ног, страдалец, – тихо сказала женщина на латыни.
   – К милости твоей взываю, госпожа, – произнес Августин, опускаясь на колени. Странно, снег совсем не холодил, он был тёпл и нежен, как птичий пух.
   – Как может просить милости тот, кто сам никогда никого не миловал при жизни? – Голос женщины стал еще тише, и она наклонила голову над своим рукодельем.
   – Всё, что я творил, я творил исключительно из милосердия, – сказал Августин.
   – Ты не раскаялся, – качает головой женщина. – Уходи. Уходи туда, где терзает тебя твоя судьба.
   И Августин видит, как гаснут краски снегового сада. Что-то сжимает его грудь, и он просыпается.
   – Господин, уже раннее утро, – почтительно склонившись, сказал ему вчерашний юноша. – Вы сами велели вас разбудить…
   Августин перевел дыхание. Слава богу, он еще жив! Всё, что он видел, было сном, одним из многочисленных ужасных снов, терзающих его сердце, но всё-таки не приносящих вреда.
   – Я уже заложил повозку, господин. Угодно ли вам сначала вкусить пищи?
   – Нет. Этот ваш рис просто невыносим. Крысы и те его есть не станут. Подай мне одеться.
   – Но вы уснули одетым, господин.
   – И верно. Идем.
   Юноша проводил отца Августина до небольшой повозки-курумы. Августин уселся в повозку, юноша исполнял роль возницы. Повозка тронулась. Была она неудобная, тряская, но отца Августина это не беспокоило. Он всё еще находился под впечатлениями своего сна. А еще он думал о том, не подвело ли его чутье. Окажется ли она в той деревушке, куда он сейчас направляется? Он ищет ее почти со страстью влюбленного! Ищет, но для чего?
   Разве она сможет его освободить?
   Или это он должен освободить ее?
   В дороге прошел целый день. Отец Августин не обращал внимания на пробегающие мимо рисовые поля, маленькие селения, храмы и разрушенные кумирни. Он слишком был сосредоточен, для того чтобы любоваться видами. Да и некрасива эта убогая Япония, непривычна она взгляду европейца.
   Когда на землю опустились хмурые сумерки, повозка прибыла в деревню. Здесь ее не встретили любопытные – любопытство считается неприличным. Что ж, оно и правильно.
   – Куда вы желаете, господин? – спросил заморенный юноша. – Здесь есть постоялый двор.
   – Да, отвези меня пока на постоялый двор.
   Постоялый двор был беден, но опрятен. Рядом находился небольшой чайный домик, и юноша сказал, что гостей там обслуживают две гейши – пожилая и молодая, обе очень приличные и хорошо воспитанные.
   Хозяин постоялого двора встретил приезжего вежливо, но настороженно – всё-таки чужеземец, а чужеземцев в последнее время не очень-то жалуют. И что могло понадобиться чужеземцу в их глухой деревушке?
   Отцу Августину отвели скромную и тщательно убранную комнату. Он устало сел на дзабутон. Целый день у него не было ни крошки во рту, но тем не менее голода он не испытывал. Он просто сидел и ждал.
   Ждал, когда придет она.
   Придет или даст о себе знать каким-нибудь своим ведьмовским способом.
   Он услышал легкий стук в бамбуковую перегородку. Нежный женский голос спросил по-японски:
   – Господин разрешит мне войти?
   – Входите, – ответил Августин. – Входите, кто бы вы ни были.
   Сёдзи раздвинулись, и в дверном проеме на колени грациозно опустилась совсем юная девушка с подносом в руках.
   – Я не заказывал еды, – сказал Августин.
   – Это угощение от хозяйки, – сказала девушка, проползая в комнату на коленях. – Не побрезгуйте, господин.
   – Хорошо. Что это?
   – Подогретое саке, господин. И моти, рисовые лепешки. Они очень вкусные.
   Девушка поставила поднос на маленький столик перед дзабутоном и принялась ухаживать за отцом Августином: налила ему в крошечную чашечку саке палочками подала кусочек лепешки.
   От выпитого саке у Августина слегка закружилась голова. Нет, он не захмелел, он оставался вполне трезв, но вот сознание почему-то стало раздваиваться…
   – Послушай, – сказал он девушке, хлопочущей над кувшинчиком с саке. – Почему же она не приходит?
   Девушка посмотрела на него непонимающе, а потом вдруг улыбнулась. И теодитор увидел, как черты ее лица начали плавиться, принимая новый облик.
   – Я пришла, – сказала Безымянная Ведьма. – Просто ты не узнал меня, теодитор. А ведь прошло совсем немного лет с момента нашей первой встречи. Что же будет, когда протекут столетья?
   – Я не собираюсь жить так долго, – сказал отец Августин.
   – Это уже решено за тебя, – пожала плечами ведьма. – Ты ведь связал себя со мной. Навсегда. До тех пор, пока один из нас не погибнет или…
   – Или?
   – Или не передумает. Ты всё еще жжешь невинных женщин и детей, Августин?
   – Они не невинны. Костер очищает их от греха и скверны.
   – Замечательно. Теперь ведь ты на себе испытываешь благотворное действие всякого костра, не так ли?
   – Так. Это сделала ты своими чарами!
   – Конечно. Но не будем говорить попусту. Ты согласен на сделку со мной? Условия прежние. Я обещаю тебе благое могущество, а ты мне – отказ преследовать ведьм.
   – Нет, – стиснул зубы отец Августин. – Я не пойду с тобой на дьявольскую сделку.
   – Ты глуп, о как ты глуп, – сказала Безымянная Ведьма. – Пойми, ваша инквизиция не вечна. Не вечен «Молот ведьм». Не вечны костры… Пройдут годы, может, века, и люди научатся не жечь себе подобных. Всё будет решаться… цивилизованно.
   – В таком случае я хочу быть бессмертным. Чтобы напоминать людям, что ведьмы – это ведьмы.
   – Благое намерение. Кажется, именно благими намерениями вымощена дорога в ад?
   – Не знаю, я не был в аду. Хотя ты насылаешь на меня такие сны…
   – А, тебе понравилось? Я умею сделать так, что человек не сможет спать спокойно. Могу насылать на тебя еще и похотливые сны, где ты будешь блудодействовать с тысячей женщин сразу. Справишься? А впрочем, я повторяюсь, ты же болен… Слушай, а хочешь, я исцелю твою болезнь. Сразу станешь обычным, полнокровным, сильным мужчиной. Может быть, тогда у тебя исчезнет желание уничтожать ведьм, а появятся желания совсем иные? Ладно, я заболталась. Итак, ты снова отказываешься от сделки.
   – Да.
   – Тогда зачем ты меня искал? Я ведь чувствовала, всё время чувствовала, как ты меня ищешь.
   – Я нашел тебя, чтобы предать суду моего Бога.
   Ведьма комически закатила глаза:
   – Ты неисправим! Ты действительно уверен, что сможешь сжечь меня на костре?!
   – Если ты ведьма, то ты сгоришь.
   – Интересный софизм. Послушай, теодитор, а ты никогда не задумывался над тем, кто такие ведьмы? Откуда они взялись?
   – Я это и так знаю, – ответил Августин. – Об этом говорится в «Молоте ведьм». Вы безбожные существа, заключившие сделку с темными силами и отрекшиеся от Господа. Вы исповедуете еретические и богомерзкие учения, насылаете чары, губите людей и скот…
   – Погоди. Среди тех, кого ты сжег, много ли было настоящих ведьм?
   – Они все были ведьмами. Они все в этом признались.
   – После пыток. Пытка – это не способ добиться правды, Августин. Знаешь, что я тебе скажу: иногда вы, мужчины, сжигаете женщин лишь потому, что женщины красивы. Вы просто не можете справиться с силой собственной похоти! Разве не так?!
   – Похоть в мужчине разжигает женщина.
   – Это естественно.
   – Нет, это мерзко пред очами Господа.
   – О, как трудно говорить с тобой, Августин! Ты, не познавший ни одной женщины, всех нас огульно считаешь ведьмами. Ведь так? Для тебя что женщина, что ведьма – всё едино.
   – На небесах разберут, праведницей была женщина или грешницей.
   – Угу. А ты, значит, помогаешь вознестись на небеса?
   – Да.
   – Ты утомил меня, Августин. Итак, ты отказываешься от сделки. Ты хочешь, верно, схватить меня? Так что ж ты медлишь? Где твоя сила?
   Ведьма протянула отцу Августину тонкую руку, по запястью которой змеился драгоценный браслет.
   Отец Августин коснулся этой руки.
   И ему показалось, что он ослеп и прозрел одновременно.
   Утром его, едва дышащего, нашел хозяин постоялого двора. У Августина был жар, он бредил, без конца повторяя молитвы на латыни…
   В деревне была только одна женщина, которая могла выходить больного, – старая гейша из чайного домика. Она и стала лечить чужеземца травами и отварами. Ей помогала молоденькая гейша – та самая, что принесла чужеземцу саке в памятный вечер.
   Некоторое время спустя отец Августин поправился. Благодаря целебным отварам силы вернулись к нему. Но если раньше он был немногословен, то отныне его лицо словно олицетворяло аллегорическую маску Молчания. Он отдал оставшиеся у него деньги выходившим его женщинам и вернулся в Нагасаки. Там он пробыл недолго – указом микадо Хидэёси иностранцы, проповедующие христианство, изгонялись из пределов Японии. Отец Августин сел на корабль и, когда корабль отошел от японских берегов, даже не послал этой загадочной стране прощального взгляда. У него побаливала рука – та самая, которой он взял руку Безымянной Ведьмы. И еще он стал гораздо меньше спать, проводя время в усердных молитвенных бдениях.
   Его, возможно, ждали в Ватикане. Но в Ватикан он не вернулся. Его след вообще затерялся на земле, как теряются следы тысяч и тысяч людей, подхваченных ветром судьбы.

Глава 8
ПРИШЕЛЕЦ

   Некоторое время все молча смотрели на пришельца. Марина при этом тихо постанывала, склонив голову на плечо Юли – странные пертурбации с окружающим миром не прошли бесследно для ее вестибулярного аппарата.
   – Ребята, что это было? – тихо спросила Юля, не обращаясь ни к кому конкретно.
   – Я бы назвал это сдвигом пространственно-временного континуума, – подал голос Данила. – Но это как-то по-детски звучит, дамы и господа.
   – Нет, это не сдвиг, – поднялся Вадим. До этого он просто лежал ничком. Он оправил свою рубашку так, словно она была из драгоценного шелка. – Это выброс силы.
   – Магической? – уточнил Данила.
   – Не похоже. Но и на обычное чудо это не похоже тоже.
   – Люди, – подал голос Игорь, – а вы заметили, что у нас гость?
   И теперь все снова, что называется, обратили взоры к пришельцу. Был он высок, худощав, одет во всё черное и несколько старомодное. Плечи его окутывало что-то наподобие большого шарфа в темную клетку. Пришелец постоял немного, а затем сел у гаснущего костра.
   – Добрый вечер, сударь, – сказал напряженным голосом Владислав. – Решили погреться у нашего огонька?
   Пришелец молчал, словно вслушиваясь в какое-то дальнее эхо. Затем сказал голосом, будто вылепленным из пластилина:
   – Мне холодно. Могу я погреться у вашего огня?
   – Огонь принадлежит всем, – философически ответствовал Данила. – Грейтесь, сударь.
   – Я принесу еще хворосту, – поднялся Игорь. – А то костер совсем гаснет.
   Он провозился недолго и возвратился с охапкой сухих веток. Бросил их в костер. Тот весело и ярко вспыхнул, затрещал, разгоняя тьму, испуг и неловкую скованность.
   – Так-то лучше, – сказал Игорь. Лицо его было почти алым от отблесков костра.
   Он перестал смотреть на незнакомца, протянувшего худые длинные пальцы к огню, подошел к девушкам:
   – Юля, что с Мариной?
   – Кажется, ей нехорошо.
   – У меня голова раскалывается, – простонала Марина. – Будто туда железный клин вбили. Ни у кого анальгина нет?
   – Анальгин – прошлый век, – подал голос Ши Юйкань. – Минуту, погодите.
   Он метнулся к своему мотоциклу, порылся в сумке и вернулся с блестящей пластиковой коробочкой. Отвинтил крышку, высыпал на ладонь пару ярко-розовых капсул. Протянул Марине:
   – Клади под язык.
   – Что это?
   – Новейшее обезболивающее. Любая боль пройдет мгновенно.
   – Как называется?
   – Да какая тебе разница?
   – Я неизвестное лекарство пить не буду! – заупрямилась Марина.
   – Юйкань, скажи уж ей, – пробормотал Игорь. – Она ж упрямая, как запрещающий знак.
   – Эти таблетки делает наша местная целительница Дуняша Шанкара-Тхеравада, – сказал Юйкань. – Они из разных трав. Лекарственных. Действуют моментально, потому что Дуняша их еще и заговаривает. На себе испытывал – эффект потрясающий. Так что бери.
   – Ладно, – сдалась Марина. – Но если мне будет плохо…
   – Я отрежу себе уши, – пообещал Ши Юйкань.
   И снова все замолчали и посмотрели на пришельца. Он так и сидел, протянув руки к костру и неотрывно глядя на огонь.
   – Сударь, – осмелился обратиться к нему Игорь, – как вы себя чувствуете? Может быть, хотите воды?