Страница:
Искать Маркела не спешили – дело было опять-таки зимой, в тайге лютовали не только волки, но и, по слухам, появились тигры… Вестей от парня тоже не было, а потому, отрыдав положенное, родители стали считать сынка сгинувшим в таежных дебрях… Это ведь на Большой земле имелись вертолеты, поисковые группы, полевая рация, спасатели, а тут, где тайга и глушь, все было как в додревние времена: коль пропал человек, так уж надо положиться на волю Божью и считать его за покойника…
Однако на самом деле события сложились не столь драматично. Маркел Потапов, проплутав в тайге немыслимое количество дней и уничтожив съестные припасы в своем рюкзаке, буквально чудом попал-таки в тайную деревню. К тому времени Маркел и отощал здорово, и красота его потускнела, и силушки убавилось, но в деревне пришельца приняли, стали выхаживать и лечить – только не мирскими лекарствами, а своими, настоянными на неведомых травах. Особенно преуспела в деле Маркелова исцеления девушка по имени Руфь, или, как все ее звали в деревне, Руфа. И едва Маркел долечился до такой степени, что возвратилась к нему способность ценить и понимать женскую красоту, едва разглядел он терпеливую и немногословную Руфу, как тут же понял – отныне погиб он окончательно, потому что встретил-таки свою принцессу неземной красоты. Руфа, коей в пору знакомства с Маркелом едва минуло двадцать, была действительно красавицей, каких поискать. Красота ее была особой стати и породы – огнелюдовской. Руфа, как и прочие здешние девы и жены, отличалась царственной стройностью стана, божественной соразмерностью фигуры и лицом, словно сошедшим с полотен древних мастеров… Кожа девушки была словно атласной и такой светлой, что в темноте светилась, как серебро. Глаза, почти прозрачные, как мартовская капель, смотрели рассудительно и мудро для столь молодых лет. И что бы Руфа ни делала: полы ли мыла, доила ли корову, давала ли корм двум здоровенным боровам, что вечно недовольно хрюкали в просторном хлеву… Месила ли тесто, варила ли щи, стирала ли в большом деревянном корыте… Так вот, все, что ни делала Руфа, делала она все с той же царственной осанкой и поступью, без суеты, без капризов, без присущей многим замотанным хозяйством женщинам над-рывности и истеричности… Немудрено, что едва Маркел почуял в себе прежнюю силу, как незамедлительно предложил красавице Руфе стать его женой. Почему женой, а не просто подружкой-полюбовницей? Да все просто: и помыслить не мог Маркел, чтоб такая девушка, как Руфа, согласилась на что-то, кроме полноценного и законного брака.
– Хорошо, я выйду за тебя, – спокойно согласилась Руфа. – Ты мне, Марик, тоже глянулся… Только одно условие. Обещай соблюсти. Брак заключать по нашей вере будем, по деревенской.
– Да не вопрос! – отмахнулся Маркел, любуясь атласной кожей своей избранницы и предвкушая грядущие вскорости за свадьбой наслаждения. – Пого-ди… Это что же, в город не поедем, расписываться в загсе не будем?
Впервые тут увидел Маркел, как исказилось брезгливой гримасой лицо его будущей супруги.
– Если и впрямь хочешь стать моим мужем, Маркел, – раздельно и веско сказала Руфа, – то забудь не то что про город с его порядками, а и про весь мир, что за стенами нашей деревни.
– Это что же? – удивился Маркел. – Вы вроде старообрядцев каких получаетесь? Затворников? Да на дворе двадцатый век! Гагарин недавно летал в космос! Социализм строим!
Руфа презрительно покривила пухлую губку:
– То нас не касается. Община наша живет своим укладом. И с внешним миром не знается, потому что внешний мир весь погряз в грехе и почитает неправильных богов…
Маркел слушал это разинув рот.
– Впрочем, – спохватилась Руфа, – про то, каких богов надо почитать, а каких – нет, тебе еще знать не положено. Потому что ты не член общины нашей. Я тебя не неволю, Маркел. И от слова своего ты еще можешь отказаться. Подумай. Мы выведем тебя своими тропами к мирским жилищам, но обратно в деревню нашу ты дороги не найдешь. И про меня тебе забыть придется. Ничего, найдутся в вашем городе красавицы…
– Такой, как ты, не найти мне, – отрывисто сказал Маркел. – Черт с ним, с городом, с совхозом. Остаюсь с тобой, в деревне. Только вот что… Я атеист.
– Это как понять? – поморщилась Руфа. – Пороком тайным страдаешь или дурной болезнью болел?
– Тьфу на тебя! – вспылил Маркел. – Атеист – это тот, кто не верит в богов всяких, вот я о чем… А вы, я вижу, тут все уж очень верующие.
– Да, мы верующие, – сказала Руфа. – А коли ты с нами жить остаешься, то и сам скоро верующим станешь.
– Агитировать будете… – непонятно сказал Маркел.
– В наших богов нельзя не верить, – непонятно же ответила и Руфа.
Некоторое время спустя после означенного теологического диспута Маркел и Руфа сочетались браком по местному огнелюдскому обычаю. И с этого момента, как стал Маркел окончательно «своим» в деревне, стали открываться ему сокровенные тайны яроверов. Да и о жене своей узнал Маркел такое, что не снилось ни одному популярному в то время научно-техническому журналу: при желании либо хозяйственной необходимости Руфа ребром ладони, раскаленным почище паяльника, резала металлические листы вполпа-льца толщиной. Одним дуновением могла запалить костер либо растопить печь. А воду для стирки грела, просто опустив руку в двухведерную бадью – была наподобие жуткого невозможного кипятильника… И с тех пор как впервые столкнулся с таким феноменом Маркел, с тех пор как узнал, какими на самом деле являются жители деревни Огнево, характер его, доселе веселый, гордый и даже настырный, сильно изменился. Словно подменили Маркела Потапова – из бойкого парня превратился он в тихоню, жениного подкаблучника… И, как заметил, как понял постепенно из всего образа жизни деревни Огнево, многие мужики вроде него были беспримерно тихими, покладистыми и до жути боялись своих огненно одаренных жен. Нет, не то чтобы огнелюдовские бабы мужчин своих как-то третировали или запугивали. И хоть в таких семьях никогда не случалось скандалов, никогда мужчина не чувствовал себя главой и хозяином. Да и дети, рождавшиеся от браков человека и пламенги, тянулись больше к матери, нежели к отцу, и имели в натуре своей больше материнских качеств.
Так было и с первыми тремя детьми Потаповых. Маркел не возражал – его и самого, в глубине души, не тянуло к этим «неправильным» детям. Тот ртутно-прозрачный блеск глаз, что сперва заворожил его в красавице Руфи, теперь – в собственных детях – внушал безотчетный страх и даже отвращение. Будь то другая деревня, Маркел бы запил, потому что не может даже самый крепкий человек жить в постоянном и предельном напряжении души. Но в Огневе не водилось ничего спиртного, строгая община яроверов почитала абсолютную трезвость добродетелью, угодной Дочери-Творцу. Не было в Огневе и шумных, разудалых праздников – во-первых, потому что жили огне-вцы по своему, отличному от светского, календарю, и, во-вторых, ни свадьбы, ни дни рождения не обставлялись у них хоть малой торжественностью…
Но речь сейчас не о том. Итак, в семействе Потаповых выросло трое чад, и тут выяснилось, что Руфа опять в тягости. Она отнеслась к своей поздней беременности спокойно, но Маркел, в отличие от нее, вдруг принял все это слишком близко к сердцу. А именно: он решил, что всю беременность Руфа должна проходить не под присмотром местных бабок, а под присмотром квалифицированных городских врачей, да и ребенка будет рожать не в избе, а в специальной родильной палате, как то положено цивилизованным женщинам. Может быть, лелеял Маркел тайную надежду, что новый ребенок, родись он в условиях, в которых рождаются все дети, будет обычным, нормальным, а не маленьким чудовищем, подобно дракону исторгающим пламя.
– Повезу тебя в город, – сказал Маркел жене. Она посмотрела на него прозрачными глазами:
– Обычаев не знаешь?
– Довольно с меня ваших обычаев, – отрезал Маркел. – Всю жизнь я тебе волю давал. А теперь будет по-моему.
Руфа на это ничего не сказала, словно считала ниже своего пламенгиного достоинства вступать в пререкания с мужем-человеком. Ее почти взрослые дети молча наблюдали за тем, как мать собирает в дорогу немудреные пожитки (в Огневе жили бедно, скудно, но свято – только тем, что сами пряли или шили, пользовались, ничего из «мира» не приносили). Наконец, дочь сказала матери:
– Это к худу, мама. Не езди с ним.
(Маркел как раз вышел из избы, так что разговора не слышал.)
Руфа молчала. Дочь продолжила:
– Мне сон приснился: если выйти за ворота деревни нашей, то сразу настигнет гибель. Мама, не езди. Разве ты здесь не родишь? Или ты отцу потакать вздумала?! Так ведь он всего лишь человек!
– Язык придержи, – посоветовала дочке Руфа. – Потому и поеду с ним, что он человек. И ему надо на свoe племя поглядеть. После этого он, чаю я, пуще нашу жизнь и нашу веру полюбит…
Так вот и собрались Руфа и Маркел Потаповы, оставили дом и хозяйство на детей и поехали в город. Ехали верхом, другого транспорта, кроме лошадей, в Огневе не было, пробирались одним им ведомыми тропами и наконец прибыли в совхоз Кривая Моль-да – на родину Маркела.
Сказать, что своим появлением в совхозе они произвели нечто вроде взрыва – значит ничего не сказать. Как же, из глухой тайги явилось семейство, глава которого – человек, давно считавшийся погибшим! Мало того, эти люди – жители той самой таинственной, до которой никому нет ходу, деревни Огнево! И самая главная сенсация – приехали таежные дикари в цивилизацию не просто так, а ради святого дела деторождения.
Об этом немедля раструбил в местной прессе молодой да ранний журналист Акашкин, по счастливой случайности находившийся в совхозе на момент прибытия туда Потаповых. Пожалуй, прибудь в район Кривой Мольды инопланетное летающее блюдце, и то информационная эйфория не была бы такой мощной. Журналист даже ухитрился взять у Маркела интервью. Это интервью тоже напечатали и выяснили из него, что «наши таежные соседи» явились с целью сдаться на милость городского родильного дома имени Инессы Арманд.
В роддоме тоже, конечно, ахнули. Доселе не появлялись в контингенте беременных женщины из овеянной нехорошими легендами глухомани. Плюс к тому у Руфи, в отличие от Маркела, не было ни паспорта, ни вообще каких бы то ни было документов. Но на эту бюрократическую препону решили закрыть глаза и положили Руфь на сохранение с огромным количеством обследований и анализов – словно и впрямь она была марсианка, а не простая (на первый взгляд) женщина…
Беременность Руфи протекала спокойно, без особых осложнений, если не считать тяжелого характера и моральной подавленности самой беременной. Она старалась избегать положенных ей процедур, ела только то, что приносил ей Маркел, и часто сидела у окна, глядя в одну точку пугающе-серебряным взглядом. Она не уставала повторять, что, кабы не воля мужа, она сроду не оказалась бы на чужой земле, в больнице, где все не так, не по-людски, точнее, не по-яроверски. Мирных же бесед ни с персоналом, ни с будущими роженицами Руфа тоже не вела, держалась особняком и с какой-то непонятной надменностью, будто принцесса в изгнании. Разговаривала только с мужем – в короткие минуты его визитов – и постоянно укоряла его за то, что вывез он ее из родной деревни и быть теперь беде. Но Маркел был тверд. Он в совхозе Кривая Мильда на время беременности жены устроился механизатором, снял комнату у старухи, которая помнила его еще пацаненком, и ждал того момента, когда Руфа разрешится от бремени.
Когда же момент этот настал, выяснилось, что роды будут сложными и тяжелыми – плод был непомерно большим. Врачи решили не мучить роженицу и делать операцию. Руфа противилась и, задыхаясь от боли, вопила, что все равно будет рожать сама, поскольку таковы обычаи их общины… Ей дали наркоз, но все врачи, находящиеся на этой фантастической операции, уверяли, что им все время казалось, что эта «сумасшедшая роженица» вот-вот очнется от наркоза и спрыгнет со стола…
Операцию провели с поистине филигранной точностью и четкостью. Но когда на свет божий наконец появился ребенок…
– Господи, – сказала акушерка, – это же сиамские близнецы!
Определение было абсолютно верным. Две девочки-младенца, сросшиеся бедрами, натужно заревели, словно проклиная свою несчастливую звезду, угораздившую их родиться такими, а заодно и предчувствуя судьбу, которая будет к ним немилостива.
– Но вообще-то они крепкие, – сказала акушерка. – И вон как орут! Выживут. А потом можно будет сделать операцию по разделению… Так, Ольга Юрьевна?
Ольга Юрьевна, врач, проводившая операцию, ничего не ответила. Потому что она смотрела на лицо роженицы с красивым именем Руфь. Лицо Руфи было совершенно серебряным.
– Мы теряем ее, – прошептала Ольга Юрьевна. – Она умирает!
Тут же, препоручив сиамских близнецов специалистам, бригада врачей принялась вытаскивать с того света роженицу. Но лицо ее так и осталось серебряно-восковым, и на экране кардиомонитора с противным гудением светилась ровная зеленая линия…
– Как мы об этом отцу скажем? – прошептала Ольга Юрьевна…
Но отцу не пришлось ничего говорить. Маркел Потапов так никогда и не узнал о том, что у него родились уроды, а жена умерла на родильном столе. Потому что аккурат в день родов (дождливый июньский день) Маркел отправился зачем-то в поле. И там в него со снайперской точностью угодила молния (единственная молния за все лето!), оставив новорожденных близнецов круглыми сиротами…
И еще вот что интересно. Дней через десять после описанных событий в роддом заявилась женщина и предъявила документы на имя Хорошевой Фариды Ивановны, родной сестры покойной Руфы. Она вы-слушала от врачей историю рождения сиамских близнецов и историю смерти их родителей, а потом заявила, что забирает детей себе. Противиться тому не стали – выглядела Фарида Ивановна так царственно и недоступно, что о формальностях типа справок и разрешений на усыновление персонал больницы решил не вспоминать. К тому же кому нужны были эти дети-уродцы, да еще в разгар перестройки, когда рушились привычные системы мира и социального благополучия.
Фарида Ивановна взяла закутанных в казенное одеяльце близнецов и посмотрела на выдававшую их ей медсестру прозрачно-серебряным взглядом:
– Где похоронили их мать?
– Отца за Желтым мысом схоронили, на старом кладбище… – ответила медсестра.
– Я спрашиваю про мать, – голосом, от которого делалось неуютно, повторила Фарида Ивановна.
– Так ведь кремировали ее. В больничном крематории, – зачастила медсестра, и сердце отчего-то у нее зацокало, будто конь бил копытом о серебряную мостовую. – Ведь у нее здесь нет никаких родственников, а с деревней ихней как связаться, нету ни телефона, ни почты… А урну с прахом в могиле мужа похоронили, там же, на старом кладбище за Желтым мысом…
Близнецы в руках Фариды Ивановны тихо заскулили, открыли глаза, похожие на тусклые серебристые рыбьи чешуйки…
– Спасибо, – сказала Фарида Ивановна. Больше ее никто никогда не видел. Во всяком слу-чае, в городе Щедром. И о сиамских близнецах не было ни слуху ни духу… А на старом городском кладбище действительно есть могила с нищенской таблич-кой и надписью: «Маркел Потапов. Руфа Потапова». За ней никто не ухаживает, поэтому она густо и щедро заросла странным бурьяном – листья у него словно покрыты серебряной пылью. А еще в особенно темные ночи над этой могилой можно увидеть неяркое ровное и бесшумное пламя, которое ничего не сжигает вокруг. Правда, последний факт сомнителен, потому что упомянутое пламя видел алкоголик города Щедрого Мотя Плотвин – а ему, из-за белой горячки, пламя уже повсюду мерещилось…
А в общине яроверов объявили сорокадневное покаяние. Потому что не сумели удержать в стенах своих Тайну. Потому что нарушили завет своей богини. И потому, что отныне оставшиеся дети исчезнувших Маркела и Руфы Потаповых почитались сиротами, лишенными доброго наследства и доброй же славы.
Глава третья
Однако на самом деле события сложились не столь драматично. Маркел Потапов, проплутав в тайге немыслимое количество дней и уничтожив съестные припасы в своем рюкзаке, буквально чудом попал-таки в тайную деревню. К тому времени Маркел и отощал здорово, и красота его потускнела, и силушки убавилось, но в деревне пришельца приняли, стали выхаживать и лечить – только не мирскими лекарствами, а своими, настоянными на неведомых травах. Особенно преуспела в деле Маркелова исцеления девушка по имени Руфь, или, как все ее звали в деревне, Руфа. И едва Маркел долечился до такой степени, что возвратилась к нему способность ценить и понимать женскую красоту, едва разглядел он терпеливую и немногословную Руфу, как тут же понял – отныне погиб он окончательно, потому что встретил-таки свою принцессу неземной красоты. Руфа, коей в пору знакомства с Маркелом едва минуло двадцать, была действительно красавицей, каких поискать. Красота ее была особой стати и породы – огнелюдовской. Руфа, как и прочие здешние девы и жены, отличалась царственной стройностью стана, божественной соразмерностью фигуры и лицом, словно сошедшим с полотен древних мастеров… Кожа девушки была словно атласной и такой светлой, что в темноте светилась, как серебро. Глаза, почти прозрачные, как мартовская капель, смотрели рассудительно и мудро для столь молодых лет. И что бы Руфа ни делала: полы ли мыла, доила ли корову, давала ли корм двум здоровенным боровам, что вечно недовольно хрюкали в просторном хлеву… Месила ли тесто, варила ли щи, стирала ли в большом деревянном корыте… Так вот, все, что ни делала Руфа, делала она все с той же царственной осанкой и поступью, без суеты, без капризов, без присущей многим замотанным хозяйством женщинам над-рывности и истеричности… Немудрено, что едва Маркел почуял в себе прежнюю силу, как незамедлительно предложил красавице Руфе стать его женой. Почему женой, а не просто подружкой-полюбовницей? Да все просто: и помыслить не мог Маркел, чтоб такая девушка, как Руфа, согласилась на что-то, кроме полноценного и законного брака.
– Хорошо, я выйду за тебя, – спокойно согласилась Руфа. – Ты мне, Марик, тоже глянулся… Только одно условие. Обещай соблюсти. Брак заключать по нашей вере будем, по деревенской.
– Да не вопрос! – отмахнулся Маркел, любуясь атласной кожей своей избранницы и предвкушая грядущие вскорости за свадьбой наслаждения. – Пого-ди… Это что же, в город не поедем, расписываться в загсе не будем?
Впервые тут увидел Маркел, как исказилось брезгливой гримасой лицо его будущей супруги.
– Если и впрямь хочешь стать моим мужем, Маркел, – раздельно и веско сказала Руфа, – то забудь не то что про город с его порядками, а и про весь мир, что за стенами нашей деревни.
– Это что же? – удивился Маркел. – Вы вроде старообрядцев каких получаетесь? Затворников? Да на дворе двадцатый век! Гагарин недавно летал в космос! Социализм строим!
Руфа презрительно покривила пухлую губку:
– То нас не касается. Община наша живет своим укладом. И с внешним миром не знается, потому что внешний мир весь погряз в грехе и почитает неправильных богов…
Маркел слушал это разинув рот.
– Впрочем, – спохватилась Руфа, – про то, каких богов надо почитать, а каких – нет, тебе еще знать не положено. Потому что ты не член общины нашей. Я тебя не неволю, Маркел. И от слова своего ты еще можешь отказаться. Подумай. Мы выведем тебя своими тропами к мирским жилищам, но обратно в деревню нашу ты дороги не найдешь. И про меня тебе забыть придется. Ничего, найдутся в вашем городе красавицы…
– Такой, как ты, не найти мне, – отрывисто сказал Маркел. – Черт с ним, с городом, с совхозом. Остаюсь с тобой, в деревне. Только вот что… Я атеист.
– Это как понять? – поморщилась Руфа. – Пороком тайным страдаешь или дурной болезнью болел?
– Тьфу на тебя! – вспылил Маркел. – Атеист – это тот, кто не верит в богов всяких, вот я о чем… А вы, я вижу, тут все уж очень верующие.
– Да, мы верующие, – сказала Руфа. – А коли ты с нами жить остаешься, то и сам скоро верующим станешь.
– Агитировать будете… – непонятно сказал Маркел.
– В наших богов нельзя не верить, – непонятно же ответила и Руфа.
Некоторое время спустя после означенного теологического диспута Маркел и Руфа сочетались браком по местному огнелюдскому обычаю. И с этого момента, как стал Маркел окончательно «своим» в деревне, стали открываться ему сокровенные тайны яроверов. Да и о жене своей узнал Маркел такое, что не снилось ни одному популярному в то время научно-техническому журналу: при желании либо хозяйственной необходимости Руфа ребром ладони, раскаленным почище паяльника, резала металлические листы вполпа-льца толщиной. Одним дуновением могла запалить костер либо растопить печь. А воду для стирки грела, просто опустив руку в двухведерную бадью – была наподобие жуткого невозможного кипятильника… И с тех пор как впервые столкнулся с таким феноменом Маркел, с тех пор как узнал, какими на самом деле являются жители деревни Огнево, характер его, доселе веселый, гордый и даже настырный, сильно изменился. Словно подменили Маркела Потапова – из бойкого парня превратился он в тихоню, жениного подкаблучника… И, как заметил, как понял постепенно из всего образа жизни деревни Огнево, многие мужики вроде него были беспримерно тихими, покладистыми и до жути боялись своих огненно одаренных жен. Нет, не то чтобы огнелюдовские бабы мужчин своих как-то третировали или запугивали. И хоть в таких семьях никогда не случалось скандалов, никогда мужчина не чувствовал себя главой и хозяином. Да и дети, рождавшиеся от браков человека и пламенги, тянулись больше к матери, нежели к отцу, и имели в натуре своей больше материнских качеств.
Так было и с первыми тремя детьми Потаповых. Маркел не возражал – его и самого, в глубине души, не тянуло к этим «неправильным» детям. Тот ртутно-прозрачный блеск глаз, что сперва заворожил его в красавице Руфи, теперь – в собственных детях – внушал безотчетный страх и даже отвращение. Будь то другая деревня, Маркел бы запил, потому что не может даже самый крепкий человек жить в постоянном и предельном напряжении души. Но в Огневе не водилось ничего спиртного, строгая община яроверов почитала абсолютную трезвость добродетелью, угодной Дочери-Творцу. Не было в Огневе и шумных, разудалых праздников – во-первых, потому что жили огне-вцы по своему, отличному от светского, календарю, и, во-вторых, ни свадьбы, ни дни рождения не обставлялись у них хоть малой торжественностью…
Но речь сейчас не о том. Итак, в семействе Потаповых выросло трое чад, и тут выяснилось, что Руфа опять в тягости. Она отнеслась к своей поздней беременности спокойно, но Маркел, в отличие от нее, вдруг принял все это слишком близко к сердцу. А именно: он решил, что всю беременность Руфа должна проходить не под присмотром местных бабок, а под присмотром квалифицированных городских врачей, да и ребенка будет рожать не в избе, а в специальной родильной палате, как то положено цивилизованным женщинам. Может быть, лелеял Маркел тайную надежду, что новый ребенок, родись он в условиях, в которых рождаются все дети, будет обычным, нормальным, а не маленьким чудовищем, подобно дракону исторгающим пламя.
– Повезу тебя в город, – сказал Маркел жене. Она посмотрела на него прозрачными глазами:
– Обычаев не знаешь?
– Довольно с меня ваших обычаев, – отрезал Маркел. – Всю жизнь я тебе волю давал. А теперь будет по-моему.
Руфа на это ничего не сказала, словно считала ниже своего пламенгиного достоинства вступать в пререкания с мужем-человеком. Ее почти взрослые дети молча наблюдали за тем, как мать собирает в дорогу немудреные пожитки (в Огневе жили бедно, скудно, но свято – только тем, что сами пряли или шили, пользовались, ничего из «мира» не приносили). Наконец, дочь сказала матери:
– Это к худу, мама. Не езди с ним.
(Маркел как раз вышел из избы, так что разговора не слышал.)
Руфа молчала. Дочь продолжила:
– Мне сон приснился: если выйти за ворота деревни нашей, то сразу настигнет гибель. Мама, не езди. Разве ты здесь не родишь? Или ты отцу потакать вздумала?! Так ведь он всего лишь человек!
– Язык придержи, – посоветовала дочке Руфа. – Потому и поеду с ним, что он человек. И ему надо на свoe племя поглядеть. После этого он, чаю я, пуще нашу жизнь и нашу веру полюбит…
Так вот и собрались Руфа и Маркел Потаповы, оставили дом и хозяйство на детей и поехали в город. Ехали верхом, другого транспорта, кроме лошадей, в Огневе не было, пробирались одним им ведомыми тропами и наконец прибыли в совхоз Кривая Моль-да – на родину Маркела.
Сказать, что своим появлением в совхозе они произвели нечто вроде взрыва – значит ничего не сказать. Как же, из глухой тайги явилось семейство, глава которого – человек, давно считавшийся погибшим! Мало того, эти люди – жители той самой таинственной, до которой никому нет ходу, деревни Огнево! И самая главная сенсация – приехали таежные дикари в цивилизацию не просто так, а ради святого дела деторождения.
Об этом немедля раструбил в местной прессе молодой да ранний журналист Акашкин, по счастливой случайности находившийся в совхозе на момент прибытия туда Потаповых. Пожалуй, прибудь в район Кривой Мольды инопланетное летающее блюдце, и то информационная эйфория не была бы такой мощной. Журналист даже ухитрился взять у Маркела интервью. Это интервью тоже напечатали и выяснили из него, что «наши таежные соседи» явились с целью сдаться на милость городского родильного дома имени Инессы Арманд.
В роддоме тоже, конечно, ахнули. Доселе не появлялись в контингенте беременных женщины из овеянной нехорошими легендами глухомани. Плюс к тому у Руфи, в отличие от Маркела, не было ни паспорта, ни вообще каких бы то ни было документов. Но на эту бюрократическую препону решили закрыть глаза и положили Руфь на сохранение с огромным количеством обследований и анализов – словно и впрямь она была марсианка, а не простая (на первый взгляд) женщина…
Беременность Руфи протекала спокойно, без особых осложнений, если не считать тяжелого характера и моральной подавленности самой беременной. Она старалась избегать положенных ей процедур, ела только то, что приносил ей Маркел, и часто сидела у окна, глядя в одну точку пугающе-серебряным взглядом. Она не уставала повторять, что, кабы не воля мужа, она сроду не оказалась бы на чужой земле, в больнице, где все не так, не по-людски, точнее, не по-яроверски. Мирных же бесед ни с персоналом, ни с будущими роженицами Руфа тоже не вела, держалась особняком и с какой-то непонятной надменностью, будто принцесса в изгнании. Разговаривала только с мужем – в короткие минуты его визитов – и постоянно укоряла его за то, что вывез он ее из родной деревни и быть теперь беде. Но Маркел был тверд. Он в совхозе Кривая Мильда на время беременности жены устроился механизатором, снял комнату у старухи, которая помнила его еще пацаненком, и ждал того момента, когда Руфа разрешится от бремени.
Когда же момент этот настал, выяснилось, что роды будут сложными и тяжелыми – плод был непомерно большим. Врачи решили не мучить роженицу и делать операцию. Руфа противилась и, задыхаясь от боли, вопила, что все равно будет рожать сама, поскольку таковы обычаи их общины… Ей дали наркоз, но все врачи, находящиеся на этой фантастической операции, уверяли, что им все время казалось, что эта «сумасшедшая роженица» вот-вот очнется от наркоза и спрыгнет со стола…
Операцию провели с поистине филигранной точностью и четкостью. Но когда на свет божий наконец появился ребенок…
– Господи, – сказала акушерка, – это же сиамские близнецы!
Определение было абсолютно верным. Две девочки-младенца, сросшиеся бедрами, натужно заревели, словно проклиная свою несчастливую звезду, угораздившую их родиться такими, а заодно и предчувствуя судьбу, которая будет к ним немилостива.
– Но вообще-то они крепкие, – сказала акушерка. – И вон как орут! Выживут. А потом можно будет сделать операцию по разделению… Так, Ольга Юрьевна?
Ольга Юрьевна, врач, проводившая операцию, ничего не ответила. Потому что она смотрела на лицо роженицы с красивым именем Руфь. Лицо Руфи было совершенно серебряным.
– Мы теряем ее, – прошептала Ольга Юрьевна. – Она умирает!
Тут же, препоручив сиамских близнецов специалистам, бригада врачей принялась вытаскивать с того света роженицу. Но лицо ее так и осталось серебряно-восковым, и на экране кардиомонитора с противным гудением светилась ровная зеленая линия…
– Как мы об этом отцу скажем? – прошептала Ольга Юрьевна…
Но отцу не пришлось ничего говорить. Маркел Потапов так никогда и не узнал о том, что у него родились уроды, а жена умерла на родильном столе. Потому что аккурат в день родов (дождливый июньский день) Маркел отправился зачем-то в поле. И там в него со снайперской точностью угодила молния (единственная молния за все лето!), оставив новорожденных близнецов круглыми сиротами…
И еще вот что интересно. Дней через десять после описанных событий в роддом заявилась женщина и предъявила документы на имя Хорошевой Фариды Ивановны, родной сестры покойной Руфы. Она вы-слушала от врачей историю рождения сиамских близнецов и историю смерти их родителей, а потом заявила, что забирает детей себе. Противиться тому не стали – выглядела Фарида Ивановна так царственно и недоступно, что о формальностях типа справок и разрешений на усыновление персонал больницы решил не вспоминать. К тому же кому нужны были эти дети-уродцы, да еще в разгар перестройки, когда рушились привычные системы мира и социального благополучия.
Фарида Ивановна взяла закутанных в казенное одеяльце близнецов и посмотрела на выдававшую их ей медсестру прозрачно-серебряным взглядом:
– Где похоронили их мать?
– Отца за Желтым мысом схоронили, на старом кладбище… – ответила медсестра.
– Я спрашиваю про мать, – голосом, от которого делалось неуютно, повторила Фарида Ивановна.
– Так ведь кремировали ее. В больничном крематории, – зачастила медсестра, и сердце отчего-то у нее зацокало, будто конь бил копытом о серебряную мостовую. – Ведь у нее здесь нет никаких родственников, а с деревней ихней как связаться, нету ни телефона, ни почты… А урну с прахом в могиле мужа похоронили, там же, на старом кладбище за Желтым мысом…
Близнецы в руках Фариды Ивановны тихо заскулили, открыли глаза, похожие на тусклые серебристые рыбьи чешуйки…
– Спасибо, – сказала Фарида Ивановна. Больше ее никто никогда не видел. Во всяком слу-чае, в городе Щедром. И о сиамских близнецах не было ни слуху ни духу… А на старом городском кладбище действительно есть могила с нищенской таблич-кой и надписью: «Маркел Потапов. Руфа Потапова». За ней никто не ухаживает, поэтому она густо и щедро заросла странным бурьяном – листья у него словно покрыты серебряной пылью. А еще в особенно темные ночи над этой могилой можно увидеть неяркое ровное и бесшумное пламя, которое ничего не сжигает вокруг. Правда, последний факт сомнителен, потому что упомянутое пламя видел алкоголик города Щедрого Мотя Плотвин – а ему, из-за белой горячки, пламя уже повсюду мерещилось…
А в общине яроверов объявили сорокадневное покаяние. Потому что не сумели удержать в стенах своих Тайну. Потому что нарушили завет своей богини. И потому, что отныне оставшиеся дети исчезнувших Маркела и Руфы Потаповых почитались сиротами, лишенными доброго наследства и доброй же славы.
Глава третья
INERS NEGOTIUM[3]
Дарья Белинская провела бессонную ночь. Причем провела ее перед обычным компьютером (что бывало редко), а не перед магическим кристаллом (что бывало куда чаще). Магистр Рэм не подвел: в половине первого ночи Дарья получила объемное письмо, зашифрованное ее открытым ключом и открывающееся только на ее же личный пароль. Дарья мимоходом подумала, что магистр Рэм при всей романтической эксцентричности своей натуры все-таки отличается воистину нечеловеческой скаредностью – даже Интернетом он пользовался лишь ночью, когда оплата была копеечной.
Дарья ввела пароль, сняла с письма защиту, и перед ней предстали файлы под кодовым названием «Наведенная смерть». Чувствуется, что особисты ложи не отличались особой фантазией. Дарья состроила гримаску: магистр Рэм явно прислал ей далеко не всю информацию, которой на данный момент располагает ложа. Несмотря на то что она его лично попросила…
Впрочем, и присланного было достаточно. Более чем. Дарья поежилась – внезапно стало прохладно – набросила поверх пеньюара большой мягкий и теплый платок из толедской шерсти и погрузилась в чтение досье.
Оно отличалось спартанской лаконичностью. По сушеству, это был список жертв, место и время их смерти. И больше ничего, никаких комментариев. Впрочем, в досье каждой жертвы имелась краткая биографическая справка, но Дарья понимала – справка только формальность. Справка не поможет установить истину.
Дарья читала и ежилась все больше. Ей казалось, что она не в своих покоях, а в подвале, пропитанном сыростью и гнилью.
«Валленберг Луиза Агнесса, 15 лет. Княжество Лихтенштейн, г. Вадуц. Скончалась 3 июня 2018 года.
Гончар Марина, 14 лет. Беларусь, г. Витебск. Скончалась 24 сентября 2018 года.
Доспевска Барбара, 13 лет. Болгария, г. Стара Заго-ра. Скончалась 4 октября 2018 года.
Иевлева Галина, 15 лет. Россия, г. Калуга. Скончалась 8 марта 2019 года.
Ингефельд Сельма, 14 лет. Швеция, г. Гетеборг. Скончалась 13 ноября 2018 года.
Ишкольц Мирта, 15 лет. Венгрия, г. Дебрецен. Скончалась 5 апреля 2019 года.
Кудрявцева Светлана, 14 лет. Россия, г. Екатеринбург. Скончалась 12 декабря 2018 года.
Кулабина Анастасия, 13 лет. Россия, г. Воронеж. Скончалась 1 августа 2018 года.
Ланнерфиц Стефания, 15, 5 лет. Австрия, г. Инсбрук. Скончалась 6 сентября 2018 года.
Маковцева Зося, 13, 5 лет. Россия, г. Щедрый. Скончалась 25 марта 2019 года.
Саанредам Ирма Луиза, 15 лет. Нидерланды, г. Утрехт. Скончалась 8 марта 2019 года.
Стишковская Агата, 15 лет. Польша, г. Гданьск. Скончалась 12 июня 2018 года.
Халгримаа Эдда, 12 лет. Исландия, г. Кефлавик. Скончалась 6 сентября 2018 года.
Шпайер Шарлотта, 15, 5 лет. Германия, г. Эссен. Скончалась 12 марта 2019 года».
Дарья перечитала список трижды. Потерла виски, встала и подошла к окну. Вгляделась в его сине-черную глубину и вздрогнула: ей показалось, что за окном стоят четырнадцать девочек в белых саванах.
– Чур меня, – привычно сказала Дарья, отскакивая от окна. – Надо взять себя в руки, иначе я ничего не смогу расследовать… Но скотина, скотина магистр Рэм! Я до последнего момента не знала, что все убитые Наведенной Смертью – дети!
Дарья подошла к резному, инкрустированному самоцветами и перламутром буфету, который совершенно не вписывался в обстановку, до того выглядел музейно и архаично. Она не раз заявляла Хелии, что хотела бы выкинуть из своих покоев это чудовище черного дерева, но Хелия неизменно отвечала госпоже вежливым отказом. Да Дарья и сама понимала, что с буфетом не расстанется. Он был заклят своим создателем – могущественным толедским колдуном Карло Маггиоре, – заклят хранить и не выдавать непосвященным любую тайну, которую ему доверят, любое сокровище, любое существо, живое или мертвое, буде оно окажется в недрах буфета. Карло Маггиоре, колдун-краснодеревщик, наделил свое создание способностью не гореть в огне, не тонуть в воде и стойко выдерживать удары топора либо осадного тарана… И, как повествует легенда, сам Маггиоре спасался в своем буфете от преследований инквизиции. Правда, в глубокой старости колдуна поразило безумие, и он свел счеты с жизнью, опять-таки замуровавшись в буфете. Где и пребывал до сих пор, чем сильно раздражал Дарью: в присутствии скелета мужчины было как-то не совсем прилично хранить в шкапчиках буфета выпивку, потому что ничего более секретного и важного Дарье пока не доводилось прятать. Возможно, теперь ситуация изменится, когда она всерьез примется за расследование…
Итак, Дарья подошла к буфету и отперла один из шкапчиков. Достала бутылку красного толедского и тут же услышала осторожный стук из недр мебельного шедевра: это скелет мэтра Маггиоре напрашивался в собутыльники. Иногда Дарья даже позволяла ему выбраться из буфета и пропустить с нею рюмку-другую. Но сейчас девушке было не до общения с бойким скелетом. Она сказала по-испански:
– Мэтр Маггиоре, в другой раз. Я и сама собираюсь выпить лишь символически. У меня большие проблемы, мэтр.
Средневековый скелет колдуна-краснодеревщика благодаря длительному общению с Дарьей уже знал, что означает слово «проблемы», поэтому ограничился лишь ободряющим стуком и более не претендовал на бокал толедского.
А Дарье и самой, едва она вспомнила, что за работа ее ожидает, пить расхотелось. Она поставила бутылку в шкапчик, захлопнула дверцу и вздохнула. Вернулась к компьютеру. Список девочек, убитых при помощи колдовской Наведенной Смерти, смотрел на Дарью Белинскую с экрана.
– Итак, – сказала Дарья. – Что мы имеем? Фраза эта, да еще произнесенная в тишине собственной комнаты, показалась ей донельзя глупой. И Дарья поняла – почему. Она столкнулась с тем, что было слишком для нее страшно. За три года, что ей пришлось занимать пост Госпожи Ведьм, Дарья Белинская, конечно, повидала всякого. Несколько раз на нее совершались покушения. Трижды ей приходилось принимать участие в ритуалах, одно воспоминание о которых наполняло душу леденящим ужасом. Близкий друг Дарьи (не Рэм Теден, разумеется) был аниматором, и ей нередко случалось быть свидетельницей его работы… Но оказалось – страшней всего вот этот список. И все, что с ним связано. Госпожа Ведьм уже жалела, что взяла на себя такую работу… – Ты должна, . – сказала себе Дарья. – Ты дала слово. Слово ведьмы.
Она заставила себя успокоиться и теперь новыми, холодно-рассудительными глазами смотрела на список.
«Анализировать», – отдала она приказ компьютеру и через несколько минут созерцала результат машинного анализа. Машина не чувствует, что за каждой строчкой стоит человек, когда-то живший, радующийся жизни и радовавший других. Машина просто выполняет приказ…
«Анализ по категории „Время“. В 2018 году устранено девять человеко-позиций:
Валленберг Луиза Агнесса, 3 июня
Гончар Марина, 24 сентября
Доспевска Барбара, 4 октября
Ингефельд Сельма, 13 ноября
Кудрявцева Светлана, 12 декабря
Кулабина Анастасия, 1 августа
Ланнерфиц Стефания, 6 сентября
Стишковская Агата, 12 июня
Халгримаа Эдда, 6 сентября
Соответственно, наибольшая активность устранения человеко-позиций приходится на сентябрь 2018 гола (три позиции). При этом две человеко-позиции (Ланнерфиц Стефания и Халгримаа Эдда) устранены в один и тот же день.
В 2019 году устранено пять человеко-позиций:
Иевлева Галина, 8 марта
Ишкольц Мирта, 5 апреля
Маковцева Зося, 25 марта
Саанредам Ирма Луиза, 8 марта
Шпайер Шарлотта, 12 марта
Соответственно, наибольшая активность устранения приходится на март 2019 года (четыре человеко-позиции), при этом две человеко-позиции (Иевлева Галина и Саанредам Ирма Луиза) устранены в один и тот же день.
Анализ по категории «Место». Все человеко-позиции устранены в странах Европы… »
– Это я и без тебя поняла, – буркнула Дарья. – Приостановить анализ.
«Выполнено».
Госпожа Ведьм тоскливыми глазами смотрела на экран.
– Святая Вальпурга, с чего мне начинать? – сказала она. – С того, что Наведенная Смерть настигала свои жертвы в один и тот же день, хотя эти жертвы находились в разных странах? Или с того, что в прошлом году было убито восемь девочек, а в этом – только пять. Но год едва начался, у убийцы все впереди, жертв может быть и не восемь, а больше, гораздо больше, если не остановить его… Стоп. Почему я думаю об убийце как о существе? Реально, для своих близких и знакомых, эти девочки покончили с собой. А на самом деле на них навели смерть. Кто навел? Нет, я правильно думаю об убийце – тот, кто в совершенстве владеет магией Наведенной Смерти, и есть убийца! Но для чего он (или она?) устранял именно девочек с таким маниакальным упорством?! Маниакальным? Маг-маньяк, наводящий смерть на девочек в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет? Откуда? Почему? Зачем?..
– Ты стала разговаривать сама с собой, госпожа, – Дарья услышала за своей спиной голос, дернулась и немедленно занавесила компьютерные расчеты пестрым скринсейвером. Неторопливо обернулась.
На диване сидел в эффектной позе мужчина, в котором только наметанный глаз ведьмы сумел бы распознать не человека, а инкуба. Мужчина выглядел великолепным брюнетом с сапфирно-голубыми глазами, расстегнутая белоснежная рубашка с пышным воротником и манжетами открывала взору смуглую мускулистую грудь, черные бархатные штаны обтягивали ноги и плавно перетекали в кроваво-красного цвета ботфорты. В правой руке мужчина держал чересчур блестящую рапиру, рассеянно чертя ее острым концом какие-то узоры над высоким ворсом ковра.
Дарья ввела пароль, сняла с письма защиту, и перед ней предстали файлы под кодовым названием «Наведенная смерть». Чувствуется, что особисты ложи не отличались особой фантазией. Дарья состроила гримаску: магистр Рэм явно прислал ей далеко не всю информацию, которой на данный момент располагает ложа. Несмотря на то что она его лично попросила…
Впрочем, и присланного было достаточно. Более чем. Дарья поежилась – внезапно стало прохладно – набросила поверх пеньюара большой мягкий и теплый платок из толедской шерсти и погрузилась в чтение досье.
Оно отличалось спартанской лаконичностью. По сушеству, это был список жертв, место и время их смерти. И больше ничего, никаких комментариев. Впрочем, в досье каждой жертвы имелась краткая биографическая справка, но Дарья понимала – справка только формальность. Справка не поможет установить истину.
Дарья читала и ежилась все больше. Ей казалось, что она не в своих покоях, а в подвале, пропитанном сыростью и гнилью.
«Валленберг Луиза Агнесса, 15 лет. Княжество Лихтенштейн, г. Вадуц. Скончалась 3 июня 2018 года.
Гончар Марина, 14 лет. Беларусь, г. Витебск. Скончалась 24 сентября 2018 года.
Доспевска Барбара, 13 лет. Болгария, г. Стара Заго-ра. Скончалась 4 октября 2018 года.
Иевлева Галина, 15 лет. Россия, г. Калуга. Скончалась 8 марта 2019 года.
Ингефельд Сельма, 14 лет. Швеция, г. Гетеборг. Скончалась 13 ноября 2018 года.
Ишкольц Мирта, 15 лет. Венгрия, г. Дебрецен. Скончалась 5 апреля 2019 года.
Кудрявцева Светлана, 14 лет. Россия, г. Екатеринбург. Скончалась 12 декабря 2018 года.
Кулабина Анастасия, 13 лет. Россия, г. Воронеж. Скончалась 1 августа 2018 года.
Ланнерфиц Стефания, 15, 5 лет. Австрия, г. Инсбрук. Скончалась 6 сентября 2018 года.
Маковцева Зося, 13, 5 лет. Россия, г. Щедрый. Скончалась 25 марта 2019 года.
Саанредам Ирма Луиза, 15 лет. Нидерланды, г. Утрехт. Скончалась 8 марта 2019 года.
Стишковская Агата, 15 лет. Польша, г. Гданьск. Скончалась 12 июня 2018 года.
Халгримаа Эдда, 12 лет. Исландия, г. Кефлавик. Скончалась 6 сентября 2018 года.
Шпайер Шарлотта, 15, 5 лет. Германия, г. Эссен. Скончалась 12 марта 2019 года».
Дарья перечитала список трижды. Потерла виски, встала и подошла к окну. Вгляделась в его сине-черную глубину и вздрогнула: ей показалось, что за окном стоят четырнадцать девочек в белых саванах.
– Чур меня, – привычно сказала Дарья, отскакивая от окна. – Надо взять себя в руки, иначе я ничего не смогу расследовать… Но скотина, скотина магистр Рэм! Я до последнего момента не знала, что все убитые Наведенной Смертью – дети!
Дарья подошла к резному, инкрустированному самоцветами и перламутром буфету, который совершенно не вписывался в обстановку, до того выглядел музейно и архаично. Она не раз заявляла Хелии, что хотела бы выкинуть из своих покоев это чудовище черного дерева, но Хелия неизменно отвечала госпоже вежливым отказом. Да Дарья и сама понимала, что с буфетом не расстанется. Он был заклят своим создателем – могущественным толедским колдуном Карло Маггиоре, – заклят хранить и не выдавать непосвященным любую тайну, которую ему доверят, любое сокровище, любое существо, живое или мертвое, буде оно окажется в недрах буфета. Карло Маггиоре, колдун-краснодеревщик, наделил свое создание способностью не гореть в огне, не тонуть в воде и стойко выдерживать удары топора либо осадного тарана… И, как повествует легенда, сам Маггиоре спасался в своем буфете от преследований инквизиции. Правда, в глубокой старости колдуна поразило безумие, и он свел счеты с жизнью, опять-таки замуровавшись в буфете. Где и пребывал до сих пор, чем сильно раздражал Дарью: в присутствии скелета мужчины было как-то не совсем прилично хранить в шкапчиках буфета выпивку, потому что ничего более секретного и важного Дарье пока не доводилось прятать. Возможно, теперь ситуация изменится, когда она всерьез примется за расследование…
Итак, Дарья подошла к буфету и отперла один из шкапчиков. Достала бутылку красного толедского и тут же услышала осторожный стук из недр мебельного шедевра: это скелет мэтра Маггиоре напрашивался в собутыльники. Иногда Дарья даже позволяла ему выбраться из буфета и пропустить с нею рюмку-другую. Но сейчас девушке было не до общения с бойким скелетом. Она сказала по-испански:
– Мэтр Маггиоре, в другой раз. Я и сама собираюсь выпить лишь символически. У меня большие проблемы, мэтр.
Средневековый скелет колдуна-краснодеревщика благодаря длительному общению с Дарьей уже знал, что означает слово «проблемы», поэтому ограничился лишь ободряющим стуком и более не претендовал на бокал толедского.
А Дарье и самой, едва она вспомнила, что за работа ее ожидает, пить расхотелось. Она поставила бутылку в шкапчик, захлопнула дверцу и вздохнула. Вернулась к компьютеру. Список девочек, убитых при помощи колдовской Наведенной Смерти, смотрел на Дарью Белинскую с экрана.
– Итак, – сказала Дарья. – Что мы имеем? Фраза эта, да еще произнесенная в тишине собственной комнаты, показалась ей донельзя глупой. И Дарья поняла – почему. Она столкнулась с тем, что было слишком для нее страшно. За три года, что ей пришлось занимать пост Госпожи Ведьм, Дарья Белинская, конечно, повидала всякого. Несколько раз на нее совершались покушения. Трижды ей приходилось принимать участие в ритуалах, одно воспоминание о которых наполняло душу леденящим ужасом. Близкий друг Дарьи (не Рэм Теден, разумеется) был аниматором, и ей нередко случалось быть свидетельницей его работы… Но оказалось – страшней всего вот этот список. И все, что с ним связано. Госпожа Ведьм уже жалела, что взяла на себя такую работу… – Ты должна, . – сказала себе Дарья. – Ты дала слово. Слово ведьмы.
Она заставила себя успокоиться и теперь новыми, холодно-рассудительными глазами смотрела на список.
«Анализировать», – отдала она приказ компьютеру и через несколько минут созерцала результат машинного анализа. Машина не чувствует, что за каждой строчкой стоит человек, когда-то живший, радующийся жизни и радовавший других. Машина просто выполняет приказ…
«Анализ по категории „Время“. В 2018 году устранено девять человеко-позиций:
Валленберг Луиза Агнесса, 3 июня
Гончар Марина, 24 сентября
Доспевска Барбара, 4 октября
Ингефельд Сельма, 13 ноября
Кудрявцева Светлана, 12 декабря
Кулабина Анастасия, 1 августа
Ланнерфиц Стефания, 6 сентября
Стишковская Агата, 12 июня
Халгримаа Эдда, 6 сентября
Соответственно, наибольшая активность устранения человеко-позиций приходится на сентябрь 2018 гола (три позиции). При этом две человеко-позиции (Ланнерфиц Стефания и Халгримаа Эдда) устранены в один и тот же день.
В 2019 году устранено пять человеко-позиций:
Иевлева Галина, 8 марта
Ишкольц Мирта, 5 апреля
Маковцева Зося, 25 марта
Саанредам Ирма Луиза, 8 марта
Шпайер Шарлотта, 12 марта
Соответственно, наибольшая активность устранения приходится на март 2019 года (четыре человеко-позиции), при этом две человеко-позиции (Иевлева Галина и Саанредам Ирма Луиза) устранены в один и тот же день.
Анализ по категории «Место». Все человеко-позиции устранены в странах Европы… »
– Это я и без тебя поняла, – буркнула Дарья. – Приостановить анализ.
«Выполнено».
Госпожа Ведьм тоскливыми глазами смотрела на экран.
– Святая Вальпурга, с чего мне начинать? – сказала она. – С того, что Наведенная Смерть настигала свои жертвы в один и тот же день, хотя эти жертвы находились в разных странах? Или с того, что в прошлом году было убито восемь девочек, а в этом – только пять. Но год едва начался, у убийцы все впереди, жертв может быть и не восемь, а больше, гораздо больше, если не остановить его… Стоп. Почему я думаю об убийце как о существе? Реально, для своих близких и знакомых, эти девочки покончили с собой. А на самом деле на них навели смерть. Кто навел? Нет, я правильно думаю об убийце – тот, кто в совершенстве владеет магией Наведенной Смерти, и есть убийца! Но для чего он (или она?) устранял именно девочек с таким маниакальным упорством?! Маниакальным? Маг-маньяк, наводящий смерть на девочек в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет? Откуда? Почему? Зачем?..
– Ты стала разговаривать сама с собой, госпожа, – Дарья услышала за своей спиной голос, дернулась и немедленно занавесила компьютерные расчеты пестрым скринсейвером. Неторопливо обернулась.
На диване сидел в эффектной позе мужчина, в котором только наметанный глаз ведьмы сумел бы распознать не человека, а инкуба. Мужчина выглядел великолепным брюнетом с сапфирно-голубыми глазами, расстегнутая белоснежная рубашка с пышным воротником и манжетами открывала взору смуглую мускулистую грудь, черные бархатные штаны обтягивали ноги и плавно перетекали в кроваво-красного цвета ботфорты. В правой руке мужчина держал чересчур блестящую рапиру, рассеянно чертя ее острым концом какие-то узоры над высоким ворсом ковра.