Страница:
* * * На следующее утро командир авиагруппы Тимур Барнавели собрал весь подчинённый ему личный состав в штабе (при нормальном положении вещей сюда приглашались только командиры эскадрилий) и объявил, что пора приступать к плановым полётам. - Во-первых, - говорил он мучающимся с похмелья офицерам, - мы продолжаем учения. Подполковник Громов принёс мне на утверждение план таких учений, и я его уже подписал. Особое внимание в плане уделяется отработке навыков ближнего воздушного боя на малых высотах и согласованию действий авиагруппы с корабельными боевыми постами. Ответственным за выполнение программы учений назначаю себя. Во-вторых, необходимо обеспечить круглосуточное патрулирование воздушного пространства в пределах двухсоткилометровой зоны от крейсера. Два самолёта должны постоянно находиться в воздухе... - Но зачем, товарищ подполковник? - спросил Золотарёв. - Топливо только зря пожжём. - Топлива у нас достаточно, - успокоил Барнавели. - Нам недостаёт главного - разведданных. Самолёта ДРЛО у нас нет и не будет, и это наша самая главная ахиллесова пята... - Можно подумать, - шепнул Лукашевич Стуколину, - будто бы у Ахиллеса было несколько пяток: главные, неглавные и самая главная. Тот хмыкнул, выражая своё одобрение удачной шутке. - Ничего смешного в этом, товарищи офицеры, я лично не вижу, - строго сказал Барнавели, чуткое ухо которого уловило смешок. - Как вы все прекрасно знаете, радиус действия корабельного поста радиолокационной разведки ограничен горизонтом. Высота главного локатора "Витязя" над уровнем моря при сегодняшней осадке составляет 90 метров. Элементарный расчёт показывает, что радиус контролируемой постом зоны не превышает сорока километров. Таким образом, любая сволочь имеет возможность подкрасться на сверхмалой и вставить нам фитиль по самые гланды. Теперь, надеюсь, всё понято? - Понятно... понятно... - Кроме нас радиолокационный дозор на ближнем радиусе будет осуществлять специальный вертолёт, но раннего предупреждения никакой вертолёт обеспечить не сможет. Поэтому с сегодняшнего дня мы начинаем боевое патрулирование по составленному мною графику. Смена - четыре часа. Первыми в дозор пойдут подполковник Громов и старший лейтенант Рашидов. Громов начинает с северного направления, Рашидов - с южного. Движение по часовой стрелке. Высота - десять тысяч. Главная задача - глядеть и бдеть. - Разрешите сделать замечание, товарищ подполковник, - поднял руку Стуколин. Барнавели нахмурился, но высказаться позволил: - Делайте ваше замечание, товарищ капитан. - Я считаю, что старшего лейтенанта Рашидова нельзя отпускать в индивидуальный полёт. По рядам прокатился шепоток, а Барнавели опешил. Он, разумеется, знал об инциденте, произошедшем между Стуколином и Рашидовым в первый же день приезда лётчиков в Крым, но, не имея точного представления о побудительных мотивах, не придавал этому инциденту особого значения. Рашидов был в тройке лучших пилотов авиагруппы, заметно обгоняя по результатам тестов и экзаменов того же Стуколина, имел богатый боевой опыт, хорошо знал "Су-27К" (от которого до "Су-33" даже не шаг, а так - мелкий шажок) и вообще производил впечатление ответственного и требовательного к себе офицера. Не доверять ему у Барнавели не было никаких оснований, а Фокин не счёл нужным Тимура Мерабовича предупредить - полагал, видимо, что бумаги, подписанной Рашидовым на Литейном-4, вполне достаточно, чтобы старший лейтенант не наделал глупостей. - Почему вы считаете, что Рашидова нельзя отпускать в индивидуальный полёт? - глупо спросил Барнавели. - Потому что он сбежит. Загрузки ему вполне хватит, чтобы добраться до любой из стран северо-западного побережья Африки. Все присутствующие в штабе офицеры, выворачивая шеи, посмотрели на Рашидова, который с безучастным видом сидел на "галёрке". За два с лишним месяца службы с ним пилоты привыкли к его нелюдимости и спокойной уверенности, в приятели к нему никто не набивался, а потому с какого-то момента Руслана просто перестали замечать. А тут вдруг такой финт! - Вы собираетесь сбежать, товарищ старший лейтенант? - обратился Барнавели непосредственно к обвиняемому. Рашидов встал. - Нет, товарищ подполковник. У меня и в мыслях ничего подобного не было. - Он врёт! - безапелляционно заявил Стуколин. - Он с самого начала так и рассчитывал: когда представится возможность - сбежать. - Но почему он не сбежал во время учений над "Ниткой"? - задал резонный вопрос Барнавели. - Потому что сбили бы его на хрен, - ответил Алексей. - Да и топлива ему до Турции не хватило бы - вы же нам выдавали в обрез. - Ну хорошо, допустим, - на лице Барнавели появилась улыбка: он что-то там про себя понял и теперь воспринимал ситуацию с юмором. - А почему тогда он не сбежал во время перелёта? - Потому что я держал его на прицеле, и он это знал. Кто-то из офицеров присвистнул, кто-то в наступившей тишине сказал отчётливо: "Мать!" - Пользуясь случаем и в присутствии всех, - нарушил молчание Рашидов, - я хотел бы принести капитанам Алексею Стуколину и Алексею Лукашевичу свои извинения. Более года назад я участвовал в войне против армии Российской Федерации, но и вы, ребята, воевали и воюете с людьми, которые ещё совсем недавно были вашими соотечественниками. Здесь, в составе нашей авиагруппы, есть и русские, и грузины, и украинцы - любой из вас мог бы оказаться на моём месте, если бы правительство его страны приказало пойти и убить... - Не любой, - сказал со своего места Золотарёв, который за свою карьеру военным лётчиком сумел повоевать и в Приднестровье, и в Чечне, и ещё кое-где вне границ бывшего Советского Союза. - Говори только за себя. - Но я в любом случае, - возвысил голос Руслан, понимая, что затянул и сейчас его начнут перебивать, - прошу прощения у моих новых сослуживцев за то, что воевал против них. Простите меня, ребята, за прошлое и давайте думать о будущем. Снова воцарилась тишина. Стуколин, хмурясь и потирая кулак, сел в кресло. - Я так понимаю, - сказал Барнавели, - извинения принимаются? Стуколин промолчал. Он извинений не принял, но, судя по всему, здесь это никого не интересовало. Потому что никто из них не горел в сбитом Рашидовым самолёте, и не тонул в ледяном море без надежды на спасение, и не дрался с Рашидовым на ножах. Впрочем, Громов, который как раз дрался, кажется, тоже поверил и простил. "Идиоты, - думал Стуколин. - И Костя - тоже кретин. Ничего, вы меня попомните, когда эта сука чернозадая сбежит". Стуколин ошибался. Рашидов действительно не собирался сбегать - он хотел в очередной раз испытать судьбу, чтобы проверить, прав ли он в своём выборе...
* * * По вечерам офицеры встречались в кают-компании. Снова звучали песни под гитару, снова тасовалась замусоленная колода, снова рассказывались байки и снова велись разговоры о будущем. Как-то раз, во второй половине дня, в кают-компании собрались семеро троица друзей из Питера, Сергей Золотарёв, бородатый спецназовец Роман, журналист Кадман и старший офицер по воспитательной работе Мстислав Губанов, только что отстоявший вахту на боевом информационном посту и заглянувший на огонёк. Громов в задумчивости перебирал струны, Губанов и Роман Прохоров разложили шахматную доску, Золотарёв размышлял, какую бы историю ему сегодня выдать на потребу публике, остальные - маялись от безделья. - Кстати, а что у нас с выборами? - спросил Стуколин старшего офицера по воспитательной работе. - Когда и как? - Двадцать шестого, как и положено, - отозвался Губанов; он играл белыми, а потому сделал первый ход: е2-е4. - А счётная комиссия? А бюллетени? - Всё путём. Председателем комиссии будет Долгопрудный. Старший помощник Ткач и ваш Барнавели - типа заместители. Бюллетени отпечатаем на принтере, а результаты уйдут через спутник по шифрованной связи. - Нарушение на нарушении и нарушением погоняет, - проворчал Кадман; он вчера вечером перебрал со спиртным и теперь отпаивался минералкой. - Экий ты, брат Антон, зануда, - сказал Роман, он сделал ответный ход: с7-с5. - Главное в выборах что? - А что главное в выборах? - встрепенулся Кадман. - В выборах главное - ощущение собственной значимости, - нравоучительно заявил Роман. - Ты, такой маленький и серый, выбираешь такого большого и разноцветного! - Это ещё что за намёки? - возмутился Губанов, двигая пешку на d3. - Кого это ты называешь маленьким и серым? - Себя, разумеется, - с улыбкой сказал Роман, отвечая ходом на d5. - А я съем, - объявил Губанов и действительно съел пешку пешкой. - Приятного аппетита, - Роман двинул на d5 ферзя, и две пешки, чёрная и белая, отправились в коробку. - Ты смотри, какой простор для оперативного манёвра образовался! Губанов, схватившись за голову, задумался. - Вот я и говорю, - продолжал Кадман, - нет в нашем народе осознания важности процесса, называемого выборами. Все почему-то думают, что в их жизни ничего после выборов не изменится, а потому голосуют, прислушиваясь к голосу собственных комплексов, а не разума. Вот будут голосовать двадцать шестого за этого полковника, и ведь не за человека будут голосовать и даже не за политического деятеля, а за символ утраченного величия. - А что вас не устраивает? - зашевелился Стуколин. - Конкретно. - Меня конкретно не устраивает, что мы всегда идём на выборы, думая при этом о чём угодно - о "великом" прошлом, о "мерзком" настоящем - но никогда о будущем, за которое на самом деле голосуем. - Силён, писатель, - Роман рассмеялся. - Уважаю! - А что мы можем знать о будущем? - начал потихоньку закипать импульсивный Стуколин. - Когда ГКЧП сажали и Белый дом расстреливали, тоже ведь думали, что при Ельцине будет лучше, чем при них, а в результате что получилось? Армия развалена, на окраинах - война за войной, безработица растёт, смертность растёт, рождаемость падает. Если так дальше пойдёт, скоро русских вообще не останется. - Вот именно! - Кадман воздел указательный палец. - Чтобы сделать выбор, необходимо прежде всего сесть и подумать, какое будущее ты хотел бы видеть для себя и для своих детей. Вот вы, Алексей, каким вы хотели бы видеть будущее нашей страны? - Нормальным, - отозвался Стуколин. - Чтобы без кризисов, и зарплату вовремя платили. Чтобы всех этих уродов пересажали по нарам, а людям дали спокойно работать и зарабатывать. - Видите? У вас уже имеется некая позитивная программа. Остаётся только ознакомиться с программами кандидатов в президенты и проголосовать за ту, которая наиболее соответствует... - А толку? - вмешался в беседу Лукашевич. - Они все одно и то же обещают, и все обманут. Сегодня скажут одно, завтра сделают другое. - Ну и не нужно голосовать за тех, кто обманывает. - Вот мы и голосуем за полковника, - сказал Стуколин, - потому что он до сих пор не обманывал. - Так он ничего и не обещал! - А вообще мысль интересная, - заметил Громов, и все посмотрели на него. О будущем. Мы действительно об этом мало думаем и говорим, но я уверен, что у каждого есть своё видение будущего. Причём, вполне определённое мир, в котором ему хотелось бы жить. Есть, наверное, и мрачные миры, хотя те, кто мечтает об этих мирах, вряд ли считают их мрачными. - Не знаю, - сказал Лукашевич, - может быть, это я один такой тупой, но, честно говоря, я себе никакого мира будущего не представляю. - Но ведь вам наверняка чего-нибудь хочется? - попробовал направить его Кадман. - Чего-то вам не хватает? Лукашевич пожал плечами: - Всего мне хватает. Любимая жена, приличный заработок... - "Что ещё нужно, чтобы встретить старость?" - процитировал, хохотнув, Роман. - Тогда объясните мне, - попросил Антон вкрадчиво, - почему вы оставили любимую жену, забыли про свой приличный заработок и оказались здесь? Чего вы ищете в этой сомнительной экспедиции? - Уж сразу и "сомнительная", - буркнул Губанов, но на него никто не обратил внимания. - Не знаю, - Лукашевич задумчиво улыбнулся. - Наверное, я просто хочу, чтобы нас уважали. - Кого это "нас"? - Нас! Русских. И чтобы уважали мою страну. - Ага, - кивнул Антон. - Мне всё ясно. Типичные имперские амбиции. - Эй, писатель, - решил вставить своё грозное словечко Золотарёв. - Ты говори, да не заговаривайся. Кадман не испугался. - Ну как вы понять не можете?! - воскликнул он. - Никто нас уважать не будет до тех пор, пока мы сами себя уважать не научимся. И никакие секретные экспедиции, никакие вооружённые силы, никакие ядерные и прочие дубинки этого положения не изменят! - А мы, значит, себя не уважаем? - Если голосуем не головой, а другими частями тела, то да - не уважаем. - Слушай, Кадман, а ты вообще русский? - осведомился Золотарёв с подозрением. - Фамилия у тебя какая-то странная. - Нормальная у меня фамилия, - Антон поправил очки. - И намёки ваши в данном контексте совершенно неуместны. Хотя и многое объясняют. - Что, например? - Что вы из тех людей, кому нужна империя ради империи, а не ради людей, которые её населяют. - Много ты понимаешь, сопляк! - Ты тоже за языком последи, - урезонил капитана Роман. - А то не посмотрю, что ты весь из себя боевой пилот. - Ладно вам, - Золотарёв, кажется, и сам понял, что погорячился. Писатель сам хорош. Не понимает, блин, простых вещей. - Я не блин, - тут же сказал Антон. - я Кадман. Все заулыбались. Накал дискуссии сразу снизился, и Золотарёв смог продолжить: - Вот ты говоришь: империя для людей. А я говорю: не может быть империи для людей. Если при строительстве империи ориентироваться на волю отдельных человеков, получится не империя, а цыганский табор - вроде того, что сейчас всякие там "реформаторы" построили у нас. Я вообще не понимаю, что это такое - демократия? Все равны? Почему меня уравнивают с каким-то бомжом подзаборным? Или с дебилом-переростком, у которого все мозги давно отшиблены в пьяных драках? Им, понятно, империя не нужна, но почему они имеют точно такое же право решать этот вопрос, как и я? - Потому что это основное правило игры, - смиренно объяснил Кадман. - Да не хочу я играть ни в какие игры! - заявил Золотарёв. - Не мальчик я уже, да и какие игры тут могут быть, когда речь идёт о нашем с вами будущем? - Кстати, возвращаясь к тому, с чего мы собственно начали, - сказал Громов, - каким ты, Сергей, видишь наше будущее? Точнее, каким ты хотел бы его видеть? - Уж, конечно, без этой вашей хвалёной демократии. Каким я вижу будущее? он на несколько секунд задумался. - В первую очередь я отменил бы эту идиотскую избирательную систему. Равенства захотели? Чтоб, значит, каждый дебил и алкоголик мог в президенты выбираться? Не будет вам равенства. Ввёл бы шкалу. То, что ты родился, вырос и закончил среднюю школу, ещё ничего о тебе не говорит. О твоих родителях говорит, но не о тебе! Потом сдаёшь экзамены в институт или идёшь в армию. Ага, выбрал себе путь и доказал, что справляешься - получи своё избирательное право величиной в один голос. Закончил институт и пошёл в аспирантуру, отслужил два года срочной и пошёл в военное училище - получи ещё голос. Защитил диссертацию, дослужился до лейтенанта - ещё один голос. Сделал открытие, повоевал в "горячей точке" - ещё голос. И так далее. А в политику можешь идти, только набрав определённое количество голосов. Сотня есть - имеешь право выдвигаться в депутаты Государственной Думы, ещё больше - в президенты. - Но при такой системе голоса будут элементарно продаваться и покупаться, - намекнул Кадман. - А вот и нет! - торжествующе объявил Золотарёв. - Во-первых, голоса нельзя будет продавать или покупать. Во-вторых, периодически будет проводиться переаттестация, невзирая на чины и заслуги. Если окажется, что человек не соответствует своей должности, значит, нужно провести расследование, кто ему голосов прибавил и на эту должность поднял. Если факт коррупции удастся доказать - смертная казнь и для взяточника, и для взяткодателя. И потом, не забывайте, что все ключевые должности остаются выборными, и победить вы сможете только в том случае, если привлечёте на свою сторону как можно больше грамотных и опытных людей, а не бомжей, голоса которых можно сегодня за рубль купить. - Ну а как быть с остальными? - поинтересовался Роман. - Не все, наверное, смогут в институт или в армию пойти. Кто-то ведь должен и у станка стоять, и улицы подметать, и канализацию чистить... - Я же говорю, равенства не будет. Но по большому-то счёту, этим людям, что улицы метут, да дерьмо разгребают, избирательное право и не нужно. Они всё равно им не пользуются. Во время выборов посмотри: кто-то на дачу умотал - в грядке ковыряться, кто-то с утра за пивом сбегал и до вечера похмеляется, кто-то вообще забил болт, будто его это не касается - зачем им голоса? Зачем нам их голоса? На самом-то деле им не избирательное право нужно, а чтобы зарплату вовремя платили, да в магазинах жратвы и шмотья было вволю по доступным ценам. - Технократия какая-то получается, - подытожил Роман. - Ничего подобного! - немедленно встрял Кадман. - Технократия - это власть специалистов, а то, что нам нарисовал товарищ капитан, - это кастовая система. В этом его "будущем" человек, однажды оступившись или не добрав баллов на аттестации, попадает в парии и уже никакими силами из клоаки не выберется. Система эта на самом деле душит любую инициативу, любое новшество. Возьмём, к примеру, Королёва. Сергея Павловича. Знаете ли вы, сколько у него ракет на стартовом столе взорвалось, прежде чем первый спутник в космос отправился? А по предлагаемой нам системе его после первого взрыва в дворники услали бы, и не было бы никакого спутника! - Вот за что я вас, демократов, особенно ненавижу, - Золотарёв снова начал злиться, - так это за то, что вы слова сказать не можете, не передёрнув. Лживость ваша и критиканство - вот уже где! - он чиркнул себя большим пальцем по горлу. - Задело? - Кадман выглядел удовлетворённым. - Правильно, должно задевать... - Ты просто подумать не хочешь! - огрызнулся Золотарёв. - Зашорен, блин, как коммуняка! Королёв бы при такой системе в "шарашке" бы не сидел, а был бы он лауреатом и депутатом. Потому что любой грамотный и опытный специалист знает: без сбоев не бывает эксперимента, а особенно - в передовых областях. - А зависть? - вопросил Антон. - А амбиции? Вы что же, думаете, ваша система их отменит? - Хватит! - остановил разгорающуюся перепалку Громов. - Вы хотели услышать историю? Хорошо, я расскажу вам историю. - Говорите помедленнее, пожалуйста, - Кадман ухватился за блокнот. - Я записываю!..
АЭРОНЕФ "25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ" История, рассказанная подполковником Константином Громовым в кают-компании авианесущего крейсера "Варяг" (Запись и литературная обработка - Антона Кадмана) ...Это случилось одним ненастным осенним днём на побережье Финского залива. Пограничный наряд, патрулировавший берег в непосредственной близости от Ленинградской атомной электростанции, наткнулся на пустом пляже на сильно избитого мужчину в разорванной пилотской куртке, пребывающего в бессознательном состоянии. Неизвестный пришёл в себя только через час - когда был доставлен в расположение местного военного госпиталя и передан медикам. Очнувшись, он повёл себя более чем странно: попытался вырваться из палаты, крича, что он является "подданным суверенного гражданина Туполева" и требует немедленного освобождения из-под стражи. Он остановился только после того, как дежурная медсестра вызвала подкрепление в виде двух рядовых срочной службы из наряда по госпиталю. При их появлении неизвестный сразу же успокоился и, сказав: "Ну слава Богу, я, кажется, дома", вернулся на койку. Ещё через час в госпиталь прибыл следователь военной прокуратуры, который и допросил неизвестного. Оказалось, что пограничникам повезло найти человека, которого вот уже третьи сутки безуспешно разыскивали все спасательные службы Ленинградского военного округа. Был это лётчик первого класса, майор Андрей Тимофеев, вылетевший на перехват подозрительного объекта, идущего на малой высоте со стороны Финляндии, и исчезнувший вместе с истребителем. Следователь краем уха слышал об этом инциденте и проявил большой интерес к его подробностям. Тимофеев рассказал ему всё, без утайки, и в течение последующего месяца повторил свою историю неоднократно самым разным чинам и представителям всевозможных ведомств и служб. Самое интересное заключается в том, что все, выслушавшие его рассказ, приходили к тому же самому выводу, который с первого раза сделал следователь. Не стала исключением и специальная комиссия от Военно-медицинской академии, вердикт которой звучал примерно так: майор Андрей Тимофеев перенёс тяжелейшее психическое расстройство в результате авиакатастрофы и длительного пребывания в холодной воде. Этот диагноз поставил жирный крест на дальнейшей военной карьере Тимофеева, и комиссию тут понять можно: никто не доверит дорогостоящий боевой самолёт человеку с пошатнувшимся душевным здоровьем. Его наградили медалью "За отвагу" и с почётом отправили в запас. Андрей очень переживал раннюю отставку, много пил поначалу, но не спился, пристроившись инструктором в аэроклубе. Там в лице студентов и школьников, интересующихся современной авиацией, он нашёл своих первых благодарных слушателей, которые, конечно же, не верили в историю Тимофеева, но никогда не говорили ему об этом, полагая, видимо, что Андрей рассказывает им очередную байку из авиационного фольклора. Как-то и мне довелось услышать её из первых уст на банкете, посвящённом Дню авиации, куда Андрея пригласили по инициативе командования округом, вспомнившего о его заслугах. Возможно, за десять лет, что минули к тому времени с момента загадочного происшествия, его история обросла вымышленными подробностями, которые майор Тимофеев додумал уже сам в процессе многочисленных пересказов, но в основе, я уверен, лежит подлинное событие, хоть и несколько приукрашенное. Итак, поздней осенью Андрей Тимофеев на своём "МиГе-23", получив команду из штаба ПВО округа, вылетел на перехват неопознанного объекта, нарушившего границу Советского Союза. Объект двигался сравнительно медленно, и в штабе решили, что, скорее всего, это метеозонд на большом аэростате, а потому повышенной боевой готовности объявлено не было, и майор действовал один, а не в паре, как обычно принято. Цель он увидел издалека и был шокирован её внешним видом и размерами. Версия об аэростате, занесённом попутным ветром, отпадала сама собой. Более всего цель напоминала дирижабль типа "цеппелин", только без признаков рулевых поверхностей, двигателей или гондолы. Но не бывает дирижаблей в три километра в поперечнике, выкрашенных в ярко-красный цвет, с изображением серпа и молота в носовой части и надписью огромными буквами вдоль всего корпуса: "25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ". - Перехватчик, вы видите цель? - спросил штурман наведения. Тимофеев промычал что-то невнятное, и на этом связь оборвалась. Истребитель словно вошёл в мёртвую и чётко ограниченную зону - в наушниках затрещало, "МиГ" чуть тряхнуло, будто он попал в воздушную яму, и наступила тишина. - База, приём, - запросил Тимофеев, - База, вы слышите меня? Я вижу цель, База. Это что-то невероятное! База, приём? Но штурман наведения молчал. Майор попытался менять частоту, но на всех диапазонах был различим лишь шорох помех. Тимофеев понял, что это неслучайно. Он разом вспомнил все разговорчики о "летающих тарелках", которые можно вдоволь наслушаться в "курилке" любого авиационного подразделения. Кто-то видел их на самом деле, кто-то только хвастался, что видел, кто-то своими ушами слышал, что кто-то видел, но все сходились в одном - явление существует, и разумного объяснения ему пока не найдено. Впрочем, объект, наблюдаемый Тимофеевым, мало походил на "тарелку". К тому же, эта надпись на чистейшем русском языке. И родная символика... Может быть, этот "дирижабль" - наше новое секретное оружие? Но тогда почему штаб ПВО округа оказался не в курсе? И что это значит "Вашингтонская Коммуна"? Коммуна, насколько известно, была Парижская... Истребитель тем временем продолжал лететь по направлению к неопознанному объекту. Вскоре стали различимы детали. Оболочка "дирижабля" оказалась сварной и состояла из цельных металлических листов - будто корпус морского судна. По "экватору" её опоясывала площадка шириной метров в десять - о назначении этой стальной ленты приходилось только догадываться. Согласно действующим международным нормам, самолёты-нарушители принято опрашивать на частоте 121 с половиной мегагерца. Поскольку ничего другого не оставалось, Тимофеев так и поступил. К его удивлению, те, кто находился на "дирижабле", отозвались на его запрос. - Вы находитесь в суверенной зоне гражданина Калашникова! - зазвучал в наушниках твёрдый голос. - Назовите пароль или немедленно покиньте суверенную зону! Вы находитесь в суверенной зоне гражданина Калашникова! Назовите пароль или... Ага, подумал майор, значит, всё-таки свои - земные и советские. Это облегчало задачу. - Слушайте вы! - грубо сказал Тимофеев. - С вами говорит пилот-перехватчик. Вы нарушили границу Советского Союза. Назовите вашу государственную принадлежность и регистрационный номер. В противном случае вы будете уничтожены. Истребитель майора приблизился к объекту настолько, что Андрею пришлось делать разворот. На удалении в километр неопознанный объект выглядел ещё более внушительно, заслоняя собой полнеба. Оставалось загадкой, какая сила приводит эту тушу в движение, но Тимофеев решил не задумываться об этом он всё узнает в свой срок.
* * * По вечерам офицеры встречались в кают-компании. Снова звучали песни под гитару, снова тасовалась замусоленная колода, снова рассказывались байки и снова велись разговоры о будущем. Как-то раз, во второй половине дня, в кают-компании собрались семеро троица друзей из Питера, Сергей Золотарёв, бородатый спецназовец Роман, журналист Кадман и старший офицер по воспитательной работе Мстислав Губанов, только что отстоявший вахту на боевом информационном посту и заглянувший на огонёк. Громов в задумчивости перебирал струны, Губанов и Роман Прохоров разложили шахматную доску, Золотарёв размышлял, какую бы историю ему сегодня выдать на потребу публике, остальные - маялись от безделья. - Кстати, а что у нас с выборами? - спросил Стуколин старшего офицера по воспитательной работе. - Когда и как? - Двадцать шестого, как и положено, - отозвался Губанов; он играл белыми, а потому сделал первый ход: е2-е4. - А счётная комиссия? А бюллетени? - Всё путём. Председателем комиссии будет Долгопрудный. Старший помощник Ткач и ваш Барнавели - типа заместители. Бюллетени отпечатаем на принтере, а результаты уйдут через спутник по шифрованной связи. - Нарушение на нарушении и нарушением погоняет, - проворчал Кадман; он вчера вечером перебрал со спиртным и теперь отпаивался минералкой. - Экий ты, брат Антон, зануда, - сказал Роман, он сделал ответный ход: с7-с5. - Главное в выборах что? - А что главное в выборах? - встрепенулся Кадман. - В выборах главное - ощущение собственной значимости, - нравоучительно заявил Роман. - Ты, такой маленький и серый, выбираешь такого большого и разноцветного! - Это ещё что за намёки? - возмутился Губанов, двигая пешку на d3. - Кого это ты называешь маленьким и серым? - Себя, разумеется, - с улыбкой сказал Роман, отвечая ходом на d5. - А я съем, - объявил Губанов и действительно съел пешку пешкой. - Приятного аппетита, - Роман двинул на d5 ферзя, и две пешки, чёрная и белая, отправились в коробку. - Ты смотри, какой простор для оперативного манёвра образовался! Губанов, схватившись за голову, задумался. - Вот я и говорю, - продолжал Кадман, - нет в нашем народе осознания важности процесса, называемого выборами. Все почему-то думают, что в их жизни ничего после выборов не изменится, а потому голосуют, прислушиваясь к голосу собственных комплексов, а не разума. Вот будут голосовать двадцать шестого за этого полковника, и ведь не за человека будут голосовать и даже не за политического деятеля, а за символ утраченного величия. - А что вас не устраивает? - зашевелился Стуколин. - Конкретно. - Меня конкретно не устраивает, что мы всегда идём на выборы, думая при этом о чём угодно - о "великом" прошлом, о "мерзком" настоящем - но никогда о будущем, за которое на самом деле голосуем. - Силён, писатель, - Роман рассмеялся. - Уважаю! - А что мы можем знать о будущем? - начал потихоньку закипать импульсивный Стуколин. - Когда ГКЧП сажали и Белый дом расстреливали, тоже ведь думали, что при Ельцине будет лучше, чем при них, а в результате что получилось? Армия развалена, на окраинах - война за войной, безработица растёт, смертность растёт, рождаемость падает. Если так дальше пойдёт, скоро русских вообще не останется. - Вот именно! - Кадман воздел указательный палец. - Чтобы сделать выбор, необходимо прежде всего сесть и подумать, какое будущее ты хотел бы видеть для себя и для своих детей. Вот вы, Алексей, каким вы хотели бы видеть будущее нашей страны? - Нормальным, - отозвался Стуколин. - Чтобы без кризисов, и зарплату вовремя платили. Чтобы всех этих уродов пересажали по нарам, а людям дали спокойно работать и зарабатывать. - Видите? У вас уже имеется некая позитивная программа. Остаётся только ознакомиться с программами кандидатов в президенты и проголосовать за ту, которая наиболее соответствует... - А толку? - вмешался в беседу Лукашевич. - Они все одно и то же обещают, и все обманут. Сегодня скажут одно, завтра сделают другое. - Ну и не нужно голосовать за тех, кто обманывает. - Вот мы и голосуем за полковника, - сказал Стуколин, - потому что он до сих пор не обманывал. - Так он ничего и не обещал! - А вообще мысль интересная, - заметил Громов, и все посмотрели на него. О будущем. Мы действительно об этом мало думаем и говорим, но я уверен, что у каждого есть своё видение будущего. Причём, вполне определённое мир, в котором ему хотелось бы жить. Есть, наверное, и мрачные миры, хотя те, кто мечтает об этих мирах, вряд ли считают их мрачными. - Не знаю, - сказал Лукашевич, - может быть, это я один такой тупой, но, честно говоря, я себе никакого мира будущего не представляю. - Но ведь вам наверняка чего-нибудь хочется? - попробовал направить его Кадман. - Чего-то вам не хватает? Лукашевич пожал плечами: - Всего мне хватает. Любимая жена, приличный заработок... - "Что ещё нужно, чтобы встретить старость?" - процитировал, хохотнув, Роман. - Тогда объясните мне, - попросил Антон вкрадчиво, - почему вы оставили любимую жену, забыли про свой приличный заработок и оказались здесь? Чего вы ищете в этой сомнительной экспедиции? - Уж сразу и "сомнительная", - буркнул Губанов, но на него никто не обратил внимания. - Не знаю, - Лукашевич задумчиво улыбнулся. - Наверное, я просто хочу, чтобы нас уважали. - Кого это "нас"? - Нас! Русских. И чтобы уважали мою страну. - Ага, - кивнул Антон. - Мне всё ясно. Типичные имперские амбиции. - Эй, писатель, - решил вставить своё грозное словечко Золотарёв. - Ты говори, да не заговаривайся. Кадман не испугался. - Ну как вы понять не можете?! - воскликнул он. - Никто нас уважать не будет до тех пор, пока мы сами себя уважать не научимся. И никакие секретные экспедиции, никакие вооружённые силы, никакие ядерные и прочие дубинки этого положения не изменят! - А мы, значит, себя не уважаем? - Если голосуем не головой, а другими частями тела, то да - не уважаем. - Слушай, Кадман, а ты вообще русский? - осведомился Золотарёв с подозрением. - Фамилия у тебя какая-то странная. - Нормальная у меня фамилия, - Антон поправил очки. - И намёки ваши в данном контексте совершенно неуместны. Хотя и многое объясняют. - Что, например? - Что вы из тех людей, кому нужна империя ради империи, а не ради людей, которые её населяют. - Много ты понимаешь, сопляк! - Ты тоже за языком последи, - урезонил капитана Роман. - А то не посмотрю, что ты весь из себя боевой пилот. - Ладно вам, - Золотарёв, кажется, и сам понял, что погорячился. Писатель сам хорош. Не понимает, блин, простых вещей. - Я не блин, - тут же сказал Антон. - я Кадман. Все заулыбались. Накал дискуссии сразу снизился, и Золотарёв смог продолжить: - Вот ты говоришь: империя для людей. А я говорю: не может быть империи для людей. Если при строительстве империи ориентироваться на волю отдельных человеков, получится не империя, а цыганский табор - вроде того, что сейчас всякие там "реформаторы" построили у нас. Я вообще не понимаю, что это такое - демократия? Все равны? Почему меня уравнивают с каким-то бомжом подзаборным? Или с дебилом-переростком, у которого все мозги давно отшиблены в пьяных драках? Им, понятно, империя не нужна, но почему они имеют точно такое же право решать этот вопрос, как и я? - Потому что это основное правило игры, - смиренно объяснил Кадман. - Да не хочу я играть ни в какие игры! - заявил Золотарёв. - Не мальчик я уже, да и какие игры тут могут быть, когда речь идёт о нашем с вами будущем? - Кстати, возвращаясь к тому, с чего мы собственно начали, - сказал Громов, - каким ты, Сергей, видишь наше будущее? Точнее, каким ты хотел бы его видеть? - Уж, конечно, без этой вашей хвалёной демократии. Каким я вижу будущее? он на несколько секунд задумался. - В первую очередь я отменил бы эту идиотскую избирательную систему. Равенства захотели? Чтоб, значит, каждый дебил и алкоголик мог в президенты выбираться? Не будет вам равенства. Ввёл бы шкалу. То, что ты родился, вырос и закончил среднюю школу, ещё ничего о тебе не говорит. О твоих родителях говорит, но не о тебе! Потом сдаёшь экзамены в институт или идёшь в армию. Ага, выбрал себе путь и доказал, что справляешься - получи своё избирательное право величиной в один голос. Закончил институт и пошёл в аспирантуру, отслужил два года срочной и пошёл в военное училище - получи ещё голос. Защитил диссертацию, дослужился до лейтенанта - ещё один голос. Сделал открытие, повоевал в "горячей точке" - ещё голос. И так далее. А в политику можешь идти, только набрав определённое количество голосов. Сотня есть - имеешь право выдвигаться в депутаты Государственной Думы, ещё больше - в президенты. - Но при такой системе голоса будут элементарно продаваться и покупаться, - намекнул Кадман. - А вот и нет! - торжествующе объявил Золотарёв. - Во-первых, голоса нельзя будет продавать или покупать. Во-вторых, периодически будет проводиться переаттестация, невзирая на чины и заслуги. Если окажется, что человек не соответствует своей должности, значит, нужно провести расследование, кто ему голосов прибавил и на эту должность поднял. Если факт коррупции удастся доказать - смертная казнь и для взяточника, и для взяткодателя. И потом, не забывайте, что все ключевые должности остаются выборными, и победить вы сможете только в том случае, если привлечёте на свою сторону как можно больше грамотных и опытных людей, а не бомжей, голоса которых можно сегодня за рубль купить. - Ну а как быть с остальными? - поинтересовался Роман. - Не все, наверное, смогут в институт или в армию пойти. Кто-то ведь должен и у станка стоять, и улицы подметать, и канализацию чистить... - Я же говорю, равенства не будет. Но по большому-то счёту, этим людям, что улицы метут, да дерьмо разгребают, избирательное право и не нужно. Они всё равно им не пользуются. Во время выборов посмотри: кто-то на дачу умотал - в грядке ковыряться, кто-то с утра за пивом сбегал и до вечера похмеляется, кто-то вообще забил болт, будто его это не касается - зачем им голоса? Зачем нам их голоса? На самом-то деле им не избирательное право нужно, а чтобы зарплату вовремя платили, да в магазинах жратвы и шмотья было вволю по доступным ценам. - Технократия какая-то получается, - подытожил Роман. - Ничего подобного! - немедленно встрял Кадман. - Технократия - это власть специалистов, а то, что нам нарисовал товарищ капитан, - это кастовая система. В этом его "будущем" человек, однажды оступившись или не добрав баллов на аттестации, попадает в парии и уже никакими силами из клоаки не выберется. Система эта на самом деле душит любую инициативу, любое новшество. Возьмём, к примеру, Королёва. Сергея Павловича. Знаете ли вы, сколько у него ракет на стартовом столе взорвалось, прежде чем первый спутник в космос отправился? А по предлагаемой нам системе его после первого взрыва в дворники услали бы, и не было бы никакого спутника! - Вот за что я вас, демократов, особенно ненавижу, - Золотарёв снова начал злиться, - так это за то, что вы слова сказать не можете, не передёрнув. Лживость ваша и критиканство - вот уже где! - он чиркнул себя большим пальцем по горлу. - Задело? - Кадман выглядел удовлетворённым. - Правильно, должно задевать... - Ты просто подумать не хочешь! - огрызнулся Золотарёв. - Зашорен, блин, как коммуняка! Королёв бы при такой системе в "шарашке" бы не сидел, а был бы он лауреатом и депутатом. Потому что любой грамотный и опытный специалист знает: без сбоев не бывает эксперимента, а особенно - в передовых областях. - А зависть? - вопросил Антон. - А амбиции? Вы что же, думаете, ваша система их отменит? - Хватит! - остановил разгорающуюся перепалку Громов. - Вы хотели услышать историю? Хорошо, я расскажу вам историю. - Говорите помедленнее, пожалуйста, - Кадман ухватился за блокнот. - Я записываю!..
АЭРОНЕФ "25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ" История, рассказанная подполковником Константином Громовым в кают-компании авианесущего крейсера "Варяг" (Запись и литературная обработка - Антона Кадмана) ...Это случилось одним ненастным осенним днём на побережье Финского залива. Пограничный наряд, патрулировавший берег в непосредственной близости от Ленинградской атомной электростанции, наткнулся на пустом пляже на сильно избитого мужчину в разорванной пилотской куртке, пребывающего в бессознательном состоянии. Неизвестный пришёл в себя только через час - когда был доставлен в расположение местного военного госпиталя и передан медикам. Очнувшись, он повёл себя более чем странно: попытался вырваться из палаты, крича, что он является "подданным суверенного гражданина Туполева" и требует немедленного освобождения из-под стражи. Он остановился только после того, как дежурная медсестра вызвала подкрепление в виде двух рядовых срочной службы из наряда по госпиталю. При их появлении неизвестный сразу же успокоился и, сказав: "Ну слава Богу, я, кажется, дома", вернулся на койку. Ещё через час в госпиталь прибыл следователь военной прокуратуры, который и допросил неизвестного. Оказалось, что пограничникам повезло найти человека, которого вот уже третьи сутки безуспешно разыскивали все спасательные службы Ленинградского военного округа. Был это лётчик первого класса, майор Андрей Тимофеев, вылетевший на перехват подозрительного объекта, идущего на малой высоте со стороны Финляндии, и исчезнувший вместе с истребителем. Следователь краем уха слышал об этом инциденте и проявил большой интерес к его подробностям. Тимофеев рассказал ему всё, без утайки, и в течение последующего месяца повторил свою историю неоднократно самым разным чинам и представителям всевозможных ведомств и служб. Самое интересное заключается в том, что все, выслушавшие его рассказ, приходили к тому же самому выводу, который с первого раза сделал следователь. Не стала исключением и специальная комиссия от Военно-медицинской академии, вердикт которой звучал примерно так: майор Андрей Тимофеев перенёс тяжелейшее психическое расстройство в результате авиакатастрофы и длительного пребывания в холодной воде. Этот диагноз поставил жирный крест на дальнейшей военной карьере Тимофеева, и комиссию тут понять можно: никто не доверит дорогостоящий боевой самолёт человеку с пошатнувшимся душевным здоровьем. Его наградили медалью "За отвагу" и с почётом отправили в запас. Андрей очень переживал раннюю отставку, много пил поначалу, но не спился, пристроившись инструктором в аэроклубе. Там в лице студентов и школьников, интересующихся современной авиацией, он нашёл своих первых благодарных слушателей, которые, конечно же, не верили в историю Тимофеева, но никогда не говорили ему об этом, полагая, видимо, что Андрей рассказывает им очередную байку из авиационного фольклора. Как-то и мне довелось услышать её из первых уст на банкете, посвящённом Дню авиации, куда Андрея пригласили по инициативе командования округом, вспомнившего о его заслугах. Возможно, за десять лет, что минули к тому времени с момента загадочного происшествия, его история обросла вымышленными подробностями, которые майор Тимофеев додумал уже сам в процессе многочисленных пересказов, но в основе, я уверен, лежит подлинное событие, хоть и несколько приукрашенное. Итак, поздней осенью Андрей Тимофеев на своём "МиГе-23", получив команду из штаба ПВО округа, вылетел на перехват неопознанного объекта, нарушившего границу Советского Союза. Объект двигался сравнительно медленно, и в штабе решили, что, скорее всего, это метеозонд на большом аэростате, а потому повышенной боевой готовности объявлено не было, и майор действовал один, а не в паре, как обычно принято. Цель он увидел издалека и был шокирован её внешним видом и размерами. Версия об аэростате, занесённом попутным ветром, отпадала сама собой. Более всего цель напоминала дирижабль типа "цеппелин", только без признаков рулевых поверхностей, двигателей или гондолы. Но не бывает дирижаблей в три километра в поперечнике, выкрашенных в ярко-красный цвет, с изображением серпа и молота в носовой части и надписью огромными буквами вдоль всего корпуса: "25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ". - Перехватчик, вы видите цель? - спросил штурман наведения. Тимофеев промычал что-то невнятное, и на этом связь оборвалась. Истребитель словно вошёл в мёртвую и чётко ограниченную зону - в наушниках затрещало, "МиГ" чуть тряхнуло, будто он попал в воздушную яму, и наступила тишина. - База, приём, - запросил Тимофеев, - База, вы слышите меня? Я вижу цель, База. Это что-то невероятное! База, приём? Но штурман наведения молчал. Майор попытался менять частоту, но на всех диапазонах был различим лишь шорох помех. Тимофеев понял, что это неслучайно. Он разом вспомнил все разговорчики о "летающих тарелках", которые можно вдоволь наслушаться в "курилке" любого авиационного подразделения. Кто-то видел их на самом деле, кто-то только хвастался, что видел, кто-то своими ушами слышал, что кто-то видел, но все сходились в одном - явление существует, и разумного объяснения ему пока не найдено. Впрочем, объект, наблюдаемый Тимофеевым, мало походил на "тарелку". К тому же, эта надпись на чистейшем русском языке. И родная символика... Может быть, этот "дирижабль" - наше новое секретное оружие? Но тогда почему штаб ПВО округа оказался не в курсе? И что это значит "Вашингтонская Коммуна"? Коммуна, насколько известно, была Парижская... Истребитель тем временем продолжал лететь по направлению к неопознанному объекту. Вскоре стали различимы детали. Оболочка "дирижабля" оказалась сварной и состояла из цельных металлических листов - будто корпус морского судна. По "экватору" её опоясывала площадка шириной метров в десять - о назначении этой стальной ленты приходилось только догадываться. Согласно действующим международным нормам, самолёты-нарушители принято опрашивать на частоте 121 с половиной мегагерца. Поскольку ничего другого не оставалось, Тимофеев так и поступил. К его удивлению, те, кто находился на "дирижабле", отозвались на его запрос. - Вы находитесь в суверенной зоне гражданина Калашникова! - зазвучал в наушниках твёрдый голос. - Назовите пароль или немедленно покиньте суверенную зону! Вы находитесь в суверенной зоне гражданина Калашникова! Назовите пароль или... Ага, подумал майор, значит, всё-таки свои - земные и советские. Это облегчало задачу. - Слушайте вы! - грубо сказал Тимофеев. - С вами говорит пилот-перехватчик. Вы нарушили границу Советского Союза. Назовите вашу государственную принадлежность и регистрационный номер. В противном случае вы будете уничтожены. Истребитель майора приблизился к объекту настолько, что Андрею пришлось делать разворот. На удалении в километр неопознанный объект выглядел ещё более внушительно, заслоняя собой полнеба. Оставалось загадкой, какая сила приводит эту тушу в движение, но Тимофеев решил не задумываться об этом он всё узнает в свой срок.