Полковник выдержал многозначительную паузу и, подавшись вперед, наклонился через стол к съежившемуся на стуле Максиму. Максим инстинктивно отпрянул. Теперь полковник смотрел на него в упор.
- Я все знаю о тебе, - повторил полковник твердо. - Я знаю, что ты давно и последовательно сочувствуешь коммунистическому движению. Я знаю, где ты находился в дни так называемого "мятежа". Я знаю, что твоя личная программа гораздо разумнее программ ортодоксов идеи. Я знаю, насколько хорошо ты научился скрывать свои убеждения, ведь мальчишки, которые тебя окружают, вряд ли сумеют оценить их глубину?
Максим молчал. Расширенными глазами он смотрел на полковника. Полковник шумно вздохнул и выпрямился.
- Но главное, - продолжал он, возвышаясь над столом, уперев в столешницу огромные кулаки, - я знаю, что ты достоин; ты - патриот и настоящий коммунист; ты пройдешь свой путь до конца и нигде не свернешь в сторону...
- Товарищ полковник... - попытался выдавить из себя Максим.
- Постой, - Игорь Валентинович погрозил ему указательным пальцем, - я еще не закончил. Дело в том, Максим, что я в курсе твоих проблем.
- Да?! - Максим встрепенулся. У него появилась надежда.
- Мы в курсе, - непреклонно продолжил полковник, - что за тобой, за твоей бедной головушкой идет охота. - Он сделал упреждающий жест, остановив новое восклицание Максима. - Мы даже осведомлены о характере этой охоты. На тебя обратили внимание не просто сильные, а сверхсильные мира сего; они наращивают и темп, и мощь охоты. Ты, как нетрудно догадаться, хотел бы избавиться от преследований?
- Да-да, конечно...-горячо заговорил Максим, стоило представиться такой возможности; при этом он заерзал на стуле. - Но как? Там были такие... существа... это...
- Киборги, ты хочешь сказать, - чуть улыбнувшись, напомнил полковник. - Искусственные человекоподобные существа? Как в известном американском фильме?
- Да-да, вы точно говорите, все правильно... - На этот раз Максима не испугала совершенная проницательность полковника.
- Видишь, как много я знаю, - улыбнулся тот поощрительно. - А теперь и тебе, Максим, предстоит узнать кое-что новое... Ответь, ты веришь в путешествия во времени?
- После работ Михайлова - Несса кто же не верит? - вырвалось у Максима, который был сейчас захвачен другим, но когда он сумел-таки переключиться, то сразу пожалел, что вырвалось.
Все-таки с результатами работ Михайлова и Несса он был знаком лишь по иллюстрированным статейкам в популярных журналах типа "Знание - сила". К тому же и в наиболее оптимистически-восторженных статьях нет-нет да и проскальзывала приглушенная нотка скепсиса: а не вкралась ли все-таки где-нибудь в выкладки двух великих ученых, удостоенных в прошлом году Нобелевской премии, маленькая ошибка, пока незамеченная и неучтенная математическая загогулина, которая в будущем возьмет да разрушит все великолепное с большим трудом и талантом возведенное здание теории. Может быть, здесь что-то не так... Но с другой стороны - бегают вот киборги по улицам Ленинграда и американский фильм... Тьфу ты, дался тебе этот фильм...
- Я открою тебе, Максим, одну тайну, - сказал полковник проникновенно, и Максим, сосредоточив все внимание, приготовился слушать. - Путешествия во времени реализованы уже давным-давно, и я один из тех людей, кто сумел шагнуть из одного времени в другое. Я, в некотором роде, агент, Максим. Агент из другого времени. Но прибыл я не из будущего, как показано в твоем фильме. - Полковник снова улыбнулся. - Я агент прошлого. И прошлое, наше славное прошлое, Максим, спрашивает тебя, готов ли ты отдать всего себя во имя нашей славной борьбы?
Без юмора в тот момент на Максима смотреть было нельзя. Он вытаращился, замер и по отсутствующему выражению его лица можно было бы подумать, что он ничего не понял. Но полковнику-то не нужно было даже догадываться: он точно знал, что Максим его слышит и верит каждому слову. И он знал, что самое большее через три минуты, получив быстрые лаконичные ответы на два своих вопроса, Максим скажет: "Да!", и потом уже делом техники будет отправить его в спецотдел Корпуса. Он начнет там свой путь, пока не придет наконец к подлинному осознанию своей миссии. "И тогда круг замкнется, - подумал полковник. - Впрочем, о чем это я? Круг уже замкнулся..."
18 августа 1938 года (год Тигра)
Новообразовавшаяся альветвь ISTI-58.101. L
Последовавшие за первым допросом события запомнились Игорьку смутно. Несмотря на спонтанно образовавшуюся легенду, на допросе его долго били. Били с жестокостью отчаянной. Били сапогом в пах, били кулаком в лицо и в солнечное сплетение. Когда Игоря в очередной раз приводили в чувство, ему подумалось, что его хотят просто убить. Но тогда зачем все эти сложности? В конце концов он сам уже не понимал, какая сила удерживает его на плаву в этом мире. От побоев он скоро потерял способность соображать, не понимал, чего от него требуют эти огромные, остро пахнущие табаком, потом и перегаром люди. Ему что-то подсунули подписать - он подписал, не читая, даже не подписал, а вывел на ощупь какие-то каракули. Он не понимал, да и не мог понять, что эти люди просто-напросто мечутся, как муравьи в растревоженном муравейнике. Они не знают, что им делать, потому что нет никаких приказов на этот счет сверху; потому что там, наверху, разыгралась нешуточная борьба за власть; они не знают и потому, усугубляя неразбериху, действуют так, как подсказывает им многолетний опыт "работы" и особое понимание аспектов введенного на днях чрезвычайного положения. Они неистовствуют, потому что чувствуют: их время подходит к концу и если при "Всеобщем Отце" еще был шанс как-то вывернуться в период очередной глобальной чистки органов, то теперь, кто бы ни занял кремлевский трон, любой в первую очередь займется ими, и уж тогда пощады не жди. Они паниковали, они напивались до беспамятства, они выкуривали тонны табака, они сошли уже с ума, и еще они били, били, били, не разбираясь, всех заключенных подряд, срывая на них злобу своего безумия.
А на улицах Москвы уже стреляли по ночам; и новоиспеченный комиссар НКВД Лаврентий Павлович сцепился в отчаянной схватке с осмелевшими командармами; и Гитлер, позабыв все другие свои заботы, с неиссякаемым интересом читал и перечитывал подробные донесения абвера о развитии событий в России. От того, чем закончится московская die Belustigung, зависела не только судьба Страны Советов, но и судьба всей Европы, а то и мира. А в Москву стекались люди, забивая плотной массой вагоны; они ехали проститься с вождем, и никто не мог им объяснить, что происходит, почему нет доступа к телу и когда будут похороны.
Но Игорек не мог знать всего этого. Заключенные шептались по углам тесных камер, обсуждали скудные сведения, приносимые с воли очередной партией арестованных, но Игорек не слушал этих разговоров, не воспринимал их, находясь в пределах узкого затуманенного мирка своего нового полубредового бытия. Он сидел на полу камеры; избитое тело болело, гудела голова, и ему казалось, что он видит Митрохина, и Митрохин кивал и улыбался ему, и словно манил куда-то молча, жестами. И хотелось поверить ему, встать и идти, но Митрохин начинал исчезать, сквозь его прозрачное тело можно было разглядеть стену; его место занимала мама, поджав губы, качала головой, смотрела укоряюще.
Иногда ему казалось - происходило это чаще всего в ходе допросов - что он видит того седовласого полковника, что отправил его и других умирать в этот жестокий кровавый мир. Полковник обычно находился в тени, сидел за столом в кабинете и вроде бы даже сочувственно наблюдал за тем, как избивают Игорька. Форму старшего офицера Корпуса он сменил на форму полковника НКВД, но Игорек все равно узнал его, и когда кто-нибудь из допрашивающих бил его по лицу с криком: "Ну говори, вражина, на кого работаешь?", он пытался сказать им, что врагом он стал по ошибке, а настоящий враг вон там, за столом, но распухшие губы отказывались повиноваться, из горла вырывался лишь слабый стон. Однажды смурные от бессонницы "голубые фуражки", войдя в камеру, приказали всем встать и строиться в коридоре, потом гуртом повели заключенных на выход, чего раньше никогда не делалось. Кто-то крикнул:
- Мужики, кончать ведут!
И толпа вмиг обезумела. В узких коридорах трудно и опасно стрелять, но "голубые фуражки", запаниковав, открыли огонь. Истошно закричали раненые. Игорька сильно толкнули, он упал бревном и ударился головой о бетонный пол. Когда он очнулся и получил возможность более-менее адекватно воспринимать действительность, то обнаружил, что находится внутри вагона-зава, на Архипелаге прозванном "Столыпиным". Купе этого вагона, отгороженные от коридора косой решеткой, с маленьким окошком на уровне вторых полок были набиты под завязку - до двадцати человек на купе. В невыносимой духоте они ехали уже сутки, и не было никакой возможности расслабиться, размять затекшие члены, элементарно справить нужду.
- Где я? - спросил Игорек хриплым шепотом у притиснутого к нему старичка в рваной косоворотке.
- Так что ж, - отвечал старичок, невесело усмехаясь. - По этапу везут, дело известное.
Поезд шел очень медленно, подолгу простаивая на каких-то заброшенных полустанках. Заключенных из него не выводили, конвой покуривал в коридоре, делая вид, что не слышит ни мольбы, ни проклятий. Кормили селедкой, после селедки мучила жажда, но воду конвой наливал неохотно и редко: замучаешься потом эту рвань в сортир выводить. Так и ехали.
Игорек думал, что умрет здесь; сил жить у него почти не осталось. Он думал только: скорее бы. Но смерть пока обходила его стороной. Обошла и на этот раз.
Как-то поезд стоял особенно долго, и заключенные услышали отдаленную канонаду.
- Мать честная, война у них там, что ли? - предположил кто-то с третьей багажной полки.
- Этого быть не может, - уверенно заявил другой, сидевший на полу. Это вам не семнадцатый год! Какая война?
Тем не менее все зашевелились, а те, кому повезло захватить "престижные" места на вторых полках, приникли, свесившись к зарешеченному окошку.
- Не видать ни черта.
- Дай я посмотрю.
- Эй, вы, урви, хватит п...ть, толково говорите, что видно.
И в этот самый момент возник свист, сначала - предельно тонкий, едва различимый, затем - растущий, все заглушающий. Потом рвануло так, что качнуло вагон, и один из любознательных сверзился вниз на охнувших в один голос заключенных.
- Вот едрить твою налево, - сообщил старичок в косоворотке. - Как в Гражданскую.
Все затаили дыхание.
Грохот канонады усилился. Очевидно, фронт придвигался. И придвигался быстро.
Протопав по коридору, конвой высыпал из вагона. Охранники забегали вдоль состава. Пока еще можно было различить их выкрики:
- Наступление... наступление...
- ... Вашу мать! Какое наступление?! Ты хоть соображаешь, какую...
- Танки прорвались!..
- Связь... связь... свяжитесь же...
- Поджигай вагоны, чего уставился?! Поджигай, кому говорят!..
Последнее это восклицание, произнесенное рядом и отчетливо, расслышали все.
- Мама родная, да они нас спалить хотят!
Заключенные, не веря, уставились друг на друга. Но последовавшая за приказом возня под окнами и острый запах керосина, проникший в вагон, не оставляли места сомнениям.
- Ломайте решетку! - взвизгнул кто-то сверху. - Ломайте решетку! Навались все вместе!
- Ее разве сломишь?
- Ох скоты, ох и скоты! Ведь спалят же, так запросто и спалят.
Все шло к тому, что сейчас начнется паника и в тесноте заключенные просто передавят друг друга еще до того, как конвой подожжет вагон. Нечто похожее творилось и в соседних купе. Грохнул новый взрыв - на этот раз снаряд лег чуть дальше.
- Что же делать-то?! Что же делать-то, братцы?! Последние эти слова заглушил рев двигателей.
- Танки! Танки! - завопил тот мужик, который сумел удержаться у окошка.
И новые крики снаружи, сухие щелчки выстрелов. У Игорька от рева, грохота и криков нестерпимо разболелась голова, а перед глазами замельтешили яркие разноцветные точки. Он зажал уши ладонями и скорчился на своем месте, чтобы только не видеть ничего, не слышать ничего. Он готов был умереть, но снова выжил.
Рев двигателей сошел на нет. В коридоре вдруг появился охранник. Не видя ничего от ужаса, с перекошенным лицом он успел почти добежать до купе конвоя, но грохнуло два выстрела - один за другим - и охранник с лету уткнулся носом в пол. В коридор шагнул новый персонаж - веселый молоденький танкист в комбинезоне и кожаном шлеме, с огромным пистолетом в отставленной руке.
- Ну что, мужики, заждались?! - радостно спросил у открывших рты заключенных.
Он снял шлем, и сразу стали видны веснушки на его потном и грязноватом лице. Он засунул пистолет в кобуру и наклонился к хрипящему на полу охраннику. Отыскал связку ключей и пошел вдоль решеток, снимая замки.
- Выбирайтесь, - пригласил он, - да только по одному, не кучей. А то передавите друг друга, - танкист засмеялся.
- А кто вы такие будете? - поинтересовался старичок в косоворотке.
Освободитель посуровел.
- Танковая бригада "Львы Троцкого", - отрапортовал четко.
- Откуда такие?
- Ха, они еще спрашивают! - почему-то возмутился танкист. - Вылазьте по одному, нечего тут дискуссию разводить...
Заключенные хлынули на волю, останавливались, жмурясь на ярком солнце и разглядывая с замиранием странные, необычайной формы башни танков, что растянулись колонной вдоль всего состава; на бегающих танкистов, на распростертых под ногами конвоиров, еще минуту назад выступавших в роли злых богов для измученного племени заключенных, а теперь - или растянувшихся в смертной судороге в грязи, или построенных здесь же с поднятыми над головой руками.
Еще одна новообразовавшаяся реальность, войдя в прямое соприкосновение с другой, прекратила существование...
10 апреля 1967 года (год Овцы)
Основной вектор реальности ISTS-63.18. K
Урок политической правильности (Dieu! - что за название!) сегодня вела поручик лейб-гвардии Ея Императорского Величества, младшая дочь Государыни Всех Британских губерний Жемчужного Пояса Пресветлой Империи баронесса фон Больцев Александра Сергеевна. Это была высокая и весьма спортивная дама, коротко, по армейской моде, стриженная, с прямым взглядом и сильным голосом.
Вера долго не могла понять, почему в имперской армии служат женщины, да еще и столь высокого в категориях Империи происхождения, но когда ее познакомили с официальной версией истории этого нового для нее мира, все встало на свои места. Пресветлая Империя была не просто сверхдержавой, Пресветлая Империя была сверхдержавой с четко выраженной политикой экспансии. Определилось так исторически. Долгое время (почти целое тысячелетие!) на ее территории существовало множество мелких государств-княжеств, находившихся в состоянии перманентной войны друг с другом. Война эта ослабляла нацию, делая ее города легкой добычей для тевтонов запада и кочевников востока. Так продолжалось до тех пор, пока четыреста лет назад не появился человек, ум, воля и военное искусство которого сумели поднять с колен униженный и почти уже уничтоженный народ. Звали этого человека Александр Новгородский, он стал основателем Пресветлого Новгородского Княжества, и первым русским, которого могучие тогда бароны Тевтонии признали равным себе. Именно его усилиями, а впоследствии усилиями его сыновей - Новгородское Княжество выросло до размеров всемирной Империи.
Однако экспансия на том не прекратилась. Три научно-технические революции, обусловленные последними войнами за мировое господство с извечными противниками Империи - Государством Верховных Друидов и Республикой Восходящего Солнца - за четыре десятилетия преобразили лик планеты и саму Империю. Некий ученый по имени Андрей фон Нукер открыл для нее недостигаемые ранее миры других реальностей. Широта новых горизонтов поставила и новые требования. Победным шествием бронекавалерийских дивизий не заканчивается экспансия; от победителя требуется еще и удержать захваченные земли за собой. И хотя Империя весьма ловко использовала принцип "разделяй и властвуй", верных людей все же катастрофически не хватало. По этой объективной причине в Пресветлой Империи стала возможна эмансипация, и женщины (и в первую очередь наиболее знатные из них) стали пользоваться всеми без исключений правами наравне с мужчинами. Но и не только правами и обязанностями тоже. Как-то: служба в вооруженных силах.
Именно поэтому Александра фон Больцев находилась здесь, в стенах гвардейской разведшколы для девочек. Но, впрочем, она никогда и не сетовала на судьбу и понимала историческую необходимость такой работы. Можно сказать, что такая судьба ее даже устраивала.
- Итак, милые, я сегодня вам много чего порассказала, - говорила Александра фон Больцев, заложив руки за спину и прохаживаясь перед доской, на которой висела упрощенная схема аристократической иерархии Пресветлой Империи, - а теперь хочу послушать вас. Что вы знаете, что вы запомнили, что вы впитали. Вы, я надеюсь, готовы ответить на мои вопросы?
По классному залу (здесь были одни девушки, в большинстве своем сироты, лишенные в своих вселенных нормальной семьи, нормального дома, нормальной жизни) прокатился легкий шепоток. Затем наступила тягостная пауза, известная во всех школах во все времена, - пауза того пограничного состояния в обучении, когда преподаватель переходит от ответов к вопросам. Александра фон Больцев прекрасно умела выдерживать эту драматическую паузу. Вот и теперь, дождавшись, когда накал молчаливой мизансцены достигнет предельной величины, она продолжила:
- Хочу я, например, послушать сегодня, почему народы Поясов всегда приветствуют политику Империи вне зависимости от их собственных политических, этнических, религиозных представлений и норм? Кто-нибудь хочет ответить на этот мой вопрос? Самостоятельно. Ну же, милые, прошу...
Вера знала, как согласно программе политической правильности следует отвечать на этот вопрос, но до сих пор и вполне сознательно избегала проявлять в делах обучения какую-либо инициативу. У нее имелось собственное мнение о политике Пресветлой Империи, она полагала ее политикой закоренелого реваншизма, деформировавшегося со временем в национальную традицию. И по поводу "приветственного отношения народов" у Веры также имелось особое мнение, не совпадавшее, правда, с установками программы. Собственно, сам дух Пресветлой Империи противоречил тем ценностям, что принесла она с собой из родного мира. При других обстоятельствах она просто отказалась бы от участия в этой "экспансии", но теперь у нее был Михаил. А он любил Империю, он был верен Империи, он готов был отдать жизнь за Империю. И она пошла с ним. И с Империей.
- Вижу, милые, вы не спешите отличиться, - констатировала Александра фон Больцев с наигранным удивлением. - Что ж, буду тогда вызывать. - И снова эта пауза. - Сегодня мы послушаем... Веру Найденову, - Всеобщий вздох облегчения: "не меня". - Встань, милая, пожалуйста.
Вера поднялась из-за парты.
- Ты помнишь вопрос?
- Я помню вопрос, государыня.
Придется отвечать. И следи за своей речью: не дай бог ляпнуть что-нибудь по-французски - наряд вне очереди в зверинце, кормить смрадных гадов...
- Ты готова отвечать?
- Я готова отвечать, государыня.
- Отвечай.
- Политика Пресветлой Империи в Поясах опирается в основе своей на один из наиболее прогрессивных принципов, - забубнила Вера, стараясь не глядеть в глаза Александре фон Больцев. - Этот принцип понятен всем и находит поддержку в самых широких слоях населения. Суть принципа состоит в том, что каждому, кто примет гражданство Пресветлой Империи, будет даровано право на эмиграцию в любой мир Империи по его выбору. Мечта многих людей таким образом и благодаря Империи может теперь быть осуществлена. Любой человек, если он не государственный преступник и если он присягал на верность Ее Величеству, может теперь выбрать мир себе по душе, получить там работу, обрести место в жизни и покой.
- Блестящий ответ, милая, - оценила Александра фон Больцев, а потом вдруг шагнула к Вере и крепкими пальцами взяла ее за подбородок, чтобы теперь та не могла спрятать взгляд. - У тебя красивое имя: Вера. И потому именно тебя я хочу спросить: ты веришь, Вера, в то, что говоришь?
- Верю...
- Тогда громче, пусть все слышат. Девушки затаили дыхание: подобное на их глазах происходило впервые.
- Я верю!
- Странно, очень странно, - Александра фон Больцев отпустила Веру, спрятав руку за спину, - а мне тут рассказывали, что именно по этому вопросу ты как-то обронила в столовой: "Там хорошо, где нас нет". Как понимать твои слова?
Вера в отчаянии закусила губу. Уже донесли! Dieu! Dieu! Что за люди?!
- Ты не веришь, - покачивая головой, заключила Александра фон Больцев. - Ты сомневаешься... И это мне нравится. - Она резко развернулась на каблуках и направилась к доске. - Вы удивитесь, милые, - говорила она, а класс видел ее спину, - но почему-то именно из сомневающихся получаются самые хорошие разведчики. Мы, Гвардия, ценим сомневающихся. Сомневайтесь, милые, сомневайтесь. - Она остановилась и, обернувшись, вновь посмотрела на Веру. - А с тобой, Найденова, я бы в разведку пошла.
Девушки разинули рты: более высокой оценки личных качеств ученика в школе не существовало.
И тут - очень вовремя - прозвенел звонок.
- Урок закончен, - объявила Александра фон Больцев. - Все свободны. А ты, Вера, подумай над моими словами.
- Я подумаю, - пообещала Вера.
А подумать было над чем.
Когда девушки покинули класс, Александра фон Больцев уселась за одну из парт, посидела, сцепив пальцы и недолго о чем-то размышляя, затем набрала на телефонном диске номер коммутатора школы и попросила:
- Пришлите ко мне смерта по имени Азеф. Срочно. И пусть захватит бумаги по формированию групп. Я буду ждать.
ПОНЕДЕЛЬНИК ЧЕТВЕРТЫЙ
Возможность стать собственным родителем - еще не самая главная проблема путешествия во времени. Откровенно говоря, вопрос материнства или отцовства - сущий пустяк, который в дружных семьях с прогрессивными взглядами разрешить не так уж сложно.
Дуглас Адаме
11 мая 1992 года (год Обезьяны)
Основной вектор реальности CELT-167.09. Z
Он коснулся кончиками пальцев гладкой зеркальной поверхности ворот, и створки легко разошлись, пропуская Вячеслава во двор.
Двор замка был широк и совершенно пуст. Здесь вполне можно было бы устроить парад, смотр войск и тому подобное, если бы кому-нибудь в этом пустом мертвом мире понадобилось по странной причуде держать войска. Даже Вячеславу-прим, несмотря на его склонность к разного рода помпезным забавам, это показалось излишним. Он предпочел жить здесь в одиночестве этакий добровольно ушедший от мирской "суеты сует" в тишину и благодать отшельничества гордый, независимый и великолепный в свой гордости и независимости лорд.
"Позер, - думал о нем Вячеслав, шагая через двор. - Неужели и я где-то в глубине души поддерживаю некую позу? Не хочется верить. Но ведь он - это я, а я - это он. Как все сложно, хотя пора уже и привыкнуть".
Да, пора бы уже и привыкнуть. А ведь не думалось, что так далеко все зайдет, даже когда Вячеслав замкнул первое и далеко не последнее в своей жизни хронокольцо, похитив у более молодого биологически двойника Джулика и отправившись с вновь обретенным другом в будущее сразу на миллиард лет, надеясь увидеть закат планеты Земля, ее старость, сравнить реальность со знаменитым описанием Уэллса: "нe могу передать вам, какое страшное запустение царило в мире. На востоке - багровое небо, на севере - темнота, мертвое соленое море, каменистый берег, по которому медленно ползали мерзкие чудовища..." Все усложнилось с тех пор. И в усложнении этом Всадники сыграли не последнюю роль. А для чего - вопрос пустой, потому что никогда никто из рода Homo sapiens не получит на него ответа.
Парадные двери, ведущие во внутренние помещения замка, скрывали за собой герметичный тамбур со сложной вентиляционной системой: среда замка была более привычна для человеческого организма; и Вячеслав-прим позаботился о том, чтобы ни грана ядовитого наружного воздуха не попало внутрь. Порой ему нравилось в нарушение своего гордого одиночества пригласить в гости какого-нибудь экзотического персонажа из мира людей. Рядом с парадной дверью на высоте человеческого роста был врезан обыкновенный электрический звонок. Вид этого звонка в который уже раз позабавил Вячеслава прекрасной иллюстрацией на тему известного произведения М. Твена "Янки при дворе короля Артура" - круглая кнопка электрического звонка на стене величественного в готическом стиле замка. Красев протянул руку и нажал на кнопку.
- Ага! - прогремел через полминуты усиленный скрытыми динамиками голос. - К нам, оказывается, гости пожаловали. И нетрудно догадаться, кто же именно из гостей.
- Нетрудно, - согласился Вячеслав. - Кто же еще может заявиться к тебе без приглашения?
- Что ж, проходи. Гостям, даже незваным, всегда мы рады.
Позер, улыбаясь, думал Вячеслав, заходя в тамбур. Какой же все-таки позер. О себе говорит не иначе как во множественном числе. У кого из юмористов было: "мы" могут позволить говорить о себе лишь короли да беременные женщины? Король! Хотя если вдуматься, каждого из нас действительно много: какой хвост из разных "тебя" тянется за любым человеком из прошлого.
Дверь за его спиной закрылась, с характерным чмоканьем сработала система герметизации; загудели компрессоры, заполняя тамбур воздухом далекой отсюда реальности. Вячеслав-прим славно потрудился, построив здесь, на золотой планете, свой "высокий замок".
- Я все знаю о тебе, - повторил полковник твердо. - Я знаю, что ты давно и последовательно сочувствуешь коммунистическому движению. Я знаю, где ты находился в дни так называемого "мятежа". Я знаю, что твоя личная программа гораздо разумнее программ ортодоксов идеи. Я знаю, насколько хорошо ты научился скрывать свои убеждения, ведь мальчишки, которые тебя окружают, вряд ли сумеют оценить их глубину?
Максим молчал. Расширенными глазами он смотрел на полковника. Полковник шумно вздохнул и выпрямился.
- Но главное, - продолжал он, возвышаясь над столом, уперев в столешницу огромные кулаки, - я знаю, что ты достоин; ты - патриот и настоящий коммунист; ты пройдешь свой путь до конца и нигде не свернешь в сторону...
- Товарищ полковник... - попытался выдавить из себя Максим.
- Постой, - Игорь Валентинович погрозил ему указательным пальцем, - я еще не закончил. Дело в том, Максим, что я в курсе твоих проблем.
- Да?! - Максим встрепенулся. У него появилась надежда.
- Мы в курсе, - непреклонно продолжил полковник, - что за тобой, за твоей бедной головушкой идет охота. - Он сделал упреждающий жест, остановив новое восклицание Максима. - Мы даже осведомлены о характере этой охоты. На тебя обратили внимание не просто сильные, а сверхсильные мира сего; они наращивают и темп, и мощь охоты. Ты, как нетрудно догадаться, хотел бы избавиться от преследований?
- Да-да, конечно...-горячо заговорил Максим, стоило представиться такой возможности; при этом он заерзал на стуле. - Но как? Там были такие... существа... это...
- Киборги, ты хочешь сказать, - чуть улыбнувшись, напомнил полковник. - Искусственные человекоподобные существа? Как в известном американском фильме?
- Да-да, вы точно говорите, все правильно... - На этот раз Максима не испугала совершенная проницательность полковника.
- Видишь, как много я знаю, - улыбнулся тот поощрительно. - А теперь и тебе, Максим, предстоит узнать кое-что новое... Ответь, ты веришь в путешествия во времени?
- После работ Михайлова - Несса кто же не верит? - вырвалось у Максима, который был сейчас захвачен другим, но когда он сумел-таки переключиться, то сразу пожалел, что вырвалось.
Все-таки с результатами работ Михайлова и Несса он был знаком лишь по иллюстрированным статейкам в популярных журналах типа "Знание - сила". К тому же и в наиболее оптимистически-восторженных статьях нет-нет да и проскальзывала приглушенная нотка скепсиса: а не вкралась ли все-таки где-нибудь в выкладки двух великих ученых, удостоенных в прошлом году Нобелевской премии, маленькая ошибка, пока незамеченная и неучтенная математическая загогулина, которая в будущем возьмет да разрушит все великолепное с большим трудом и талантом возведенное здание теории. Может быть, здесь что-то не так... Но с другой стороны - бегают вот киборги по улицам Ленинграда и американский фильм... Тьфу ты, дался тебе этот фильм...
- Я открою тебе, Максим, одну тайну, - сказал полковник проникновенно, и Максим, сосредоточив все внимание, приготовился слушать. - Путешествия во времени реализованы уже давным-давно, и я один из тех людей, кто сумел шагнуть из одного времени в другое. Я, в некотором роде, агент, Максим. Агент из другого времени. Но прибыл я не из будущего, как показано в твоем фильме. - Полковник снова улыбнулся. - Я агент прошлого. И прошлое, наше славное прошлое, Максим, спрашивает тебя, готов ли ты отдать всего себя во имя нашей славной борьбы?
Без юмора в тот момент на Максима смотреть было нельзя. Он вытаращился, замер и по отсутствующему выражению его лица можно было бы подумать, что он ничего не понял. Но полковнику-то не нужно было даже догадываться: он точно знал, что Максим его слышит и верит каждому слову. И он знал, что самое большее через три минуты, получив быстрые лаконичные ответы на два своих вопроса, Максим скажет: "Да!", и потом уже делом техники будет отправить его в спецотдел Корпуса. Он начнет там свой путь, пока не придет наконец к подлинному осознанию своей миссии. "И тогда круг замкнется, - подумал полковник. - Впрочем, о чем это я? Круг уже замкнулся..."
18 августа 1938 года (год Тигра)
Новообразовавшаяся альветвь ISTI-58.101. L
Последовавшие за первым допросом события запомнились Игорьку смутно. Несмотря на спонтанно образовавшуюся легенду, на допросе его долго били. Били с жестокостью отчаянной. Били сапогом в пах, били кулаком в лицо и в солнечное сплетение. Когда Игоря в очередной раз приводили в чувство, ему подумалось, что его хотят просто убить. Но тогда зачем все эти сложности? В конце концов он сам уже не понимал, какая сила удерживает его на плаву в этом мире. От побоев он скоро потерял способность соображать, не понимал, чего от него требуют эти огромные, остро пахнущие табаком, потом и перегаром люди. Ему что-то подсунули подписать - он подписал, не читая, даже не подписал, а вывел на ощупь какие-то каракули. Он не понимал, да и не мог понять, что эти люди просто-напросто мечутся, как муравьи в растревоженном муравейнике. Они не знают, что им делать, потому что нет никаких приказов на этот счет сверху; потому что там, наверху, разыгралась нешуточная борьба за власть; они не знают и потому, усугубляя неразбериху, действуют так, как подсказывает им многолетний опыт "работы" и особое понимание аспектов введенного на днях чрезвычайного положения. Они неистовствуют, потому что чувствуют: их время подходит к концу и если при "Всеобщем Отце" еще был шанс как-то вывернуться в период очередной глобальной чистки органов, то теперь, кто бы ни занял кремлевский трон, любой в первую очередь займется ими, и уж тогда пощады не жди. Они паниковали, они напивались до беспамятства, они выкуривали тонны табака, они сошли уже с ума, и еще они били, били, били, не разбираясь, всех заключенных подряд, срывая на них злобу своего безумия.
А на улицах Москвы уже стреляли по ночам; и новоиспеченный комиссар НКВД Лаврентий Павлович сцепился в отчаянной схватке с осмелевшими командармами; и Гитлер, позабыв все другие свои заботы, с неиссякаемым интересом читал и перечитывал подробные донесения абвера о развитии событий в России. От того, чем закончится московская die Belustigung, зависела не только судьба Страны Советов, но и судьба всей Европы, а то и мира. А в Москву стекались люди, забивая плотной массой вагоны; они ехали проститься с вождем, и никто не мог им объяснить, что происходит, почему нет доступа к телу и когда будут похороны.
Но Игорек не мог знать всего этого. Заключенные шептались по углам тесных камер, обсуждали скудные сведения, приносимые с воли очередной партией арестованных, но Игорек не слушал этих разговоров, не воспринимал их, находясь в пределах узкого затуманенного мирка своего нового полубредового бытия. Он сидел на полу камеры; избитое тело болело, гудела голова, и ему казалось, что он видит Митрохина, и Митрохин кивал и улыбался ему, и словно манил куда-то молча, жестами. И хотелось поверить ему, встать и идти, но Митрохин начинал исчезать, сквозь его прозрачное тело можно было разглядеть стену; его место занимала мама, поджав губы, качала головой, смотрела укоряюще.
Иногда ему казалось - происходило это чаще всего в ходе допросов - что он видит того седовласого полковника, что отправил его и других умирать в этот жестокий кровавый мир. Полковник обычно находился в тени, сидел за столом в кабинете и вроде бы даже сочувственно наблюдал за тем, как избивают Игорька. Форму старшего офицера Корпуса он сменил на форму полковника НКВД, но Игорек все равно узнал его, и когда кто-нибудь из допрашивающих бил его по лицу с криком: "Ну говори, вражина, на кого работаешь?", он пытался сказать им, что врагом он стал по ошибке, а настоящий враг вон там, за столом, но распухшие губы отказывались повиноваться, из горла вырывался лишь слабый стон. Однажды смурные от бессонницы "голубые фуражки", войдя в камеру, приказали всем встать и строиться в коридоре, потом гуртом повели заключенных на выход, чего раньше никогда не делалось. Кто-то крикнул:
- Мужики, кончать ведут!
И толпа вмиг обезумела. В узких коридорах трудно и опасно стрелять, но "голубые фуражки", запаниковав, открыли огонь. Истошно закричали раненые. Игорька сильно толкнули, он упал бревном и ударился головой о бетонный пол. Когда он очнулся и получил возможность более-менее адекватно воспринимать действительность, то обнаружил, что находится внутри вагона-зава, на Архипелаге прозванном "Столыпиным". Купе этого вагона, отгороженные от коридора косой решеткой, с маленьким окошком на уровне вторых полок были набиты под завязку - до двадцати человек на купе. В невыносимой духоте они ехали уже сутки, и не было никакой возможности расслабиться, размять затекшие члены, элементарно справить нужду.
- Где я? - спросил Игорек хриплым шепотом у притиснутого к нему старичка в рваной косоворотке.
- Так что ж, - отвечал старичок, невесело усмехаясь. - По этапу везут, дело известное.
Поезд шел очень медленно, подолгу простаивая на каких-то заброшенных полустанках. Заключенных из него не выводили, конвой покуривал в коридоре, делая вид, что не слышит ни мольбы, ни проклятий. Кормили селедкой, после селедки мучила жажда, но воду конвой наливал неохотно и редко: замучаешься потом эту рвань в сортир выводить. Так и ехали.
Игорек думал, что умрет здесь; сил жить у него почти не осталось. Он думал только: скорее бы. Но смерть пока обходила его стороной. Обошла и на этот раз.
Как-то поезд стоял особенно долго, и заключенные услышали отдаленную канонаду.
- Мать честная, война у них там, что ли? - предположил кто-то с третьей багажной полки.
- Этого быть не может, - уверенно заявил другой, сидевший на полу. Это вам не семнадцатый год! Какая война?
Тем не менее все зашевелились, а те, кому повезло захватить "престижные" места на вторых полках, приникли, свесившись к зарешеченному окошку.
- Не видать ни черта.
- Дай я посмотрю.
- Эй, вы, урви, хватит п...ть, толково говорите, что видно.
И в этот самый момент возник свист, сначала - предельно тонкий, едва различимый, затем - растущий, все заглушающий. Потом рвануло так, что качнуло вагон, и один из любознательных сверзился вниз на охнувших в один голос заключенных.
- Вот едрить твою налево, - сообщил старичок в косоворотке. - Как в Гражданскую.
Все затаили дыхание.
Грохот канонады усилился. Очевидно, фронт придвигался. И придвигался быстро.
Протопав по коридору, конвой высыпал из вагона. Охранники забегали вдоль состава. Пока еще можно было различить их выкрики:
- Наступление... наступление...
- ... Вашу мать! Какое наступление?! Ты хоть соображаешь, какую...
- Танки прорвались!..
- Связь... связь... свяжитесь же...
- Поджигай вагоны, чего уставился?! Поджигай, кому говорят!..
Последнее это восклицание, произнесенное рядом и отчетливо, расслышали все.
- Мама родная, да они нас спалить хотят!
Заключенные, не веря, уставились друг на друга. Но последовавшая за приказом возня под окнами и острый запах керосина, проникший в вагон, не оставляли места сомнениям.
- Ломайте решетку! - взвизгнул кто-то сверху. - Ломайте решетку! Навались все вместе!
- Ее разве сломишь?
- Ох скоты, ох и скоты! Ведь спалят же, так запросто и спалят.
Все шло к тому, что сейчас начнется паника и в тесноте заключенные просто передавят друг друга еще до того, как конвой подожжет вагон. Нечто похожее творилось и в соседних купе. Грохнул новый взрыв - на этот раз снаряд лег чуть дальше.
- Что же делать-то?! Что же делать-то, братцы?! Последние эти слова заглушил рев двигателей.
- Танки! Танки! - завопил тот мужик, который сумел удержаться у окошка.
И новые крики снаружи, сухие щелчки выстрелов. У Игорька от рева, грохота и криков нестерпимо разболелась голова, а перед глазами замельтешили яркие разноцветные точки. Он зажал уши ладонями и скорчился на своем месте, чтобы только не видеть ничего, не слышать ничего. Он готов был умереть, но снова выжил.
Рев двигателей сошел на нет. В коридоре вдруг появился охранник. Не видя ничего от ужаса, с перекошенным лицом он успел почти добежать до купе конвоя, но грохнуло два выстрела - один за другим - и охранник с лету уткнулся носом в пол. В коридор шагнул новый персонаж - веселый молоденький танкист в комбинезоне и кожаном шлеме, с огромным пистолетом в отставленной руке.
- Ну что, мужики, заждались?! - радостно спросил у открывших рты заключенных.
Он снял шлем, и сразу стали видны веснушки на его потном и грязноватом лице. Он засунул пистолет в кобуру и наклонился к хрипящему на полу охраннику. Отыскал связку ключей и пошел вдоль решеток, снимая замки.
- Выбирайтесь, - пригласил он, - да только по одному, не кучей. А то передавите друг друга, - танкист засмеялся.
- А кто вы такие будете? - поинтересовался старичок в косоворотке.
Освободитель посуровел.
- Танковая бригада "Львы Троцкого", - отрапортовал четко.
- Откуда такие?
- Ха, они еще спрашивают! - почему-то возмутился танкист. - Вылазьте по одному, нечего тут дискуссию разводить...
Заключенные хлынули на волю, останавливались, жмурясь на ярком солнце и разглядывая с замиранием странные, необычайной формы башни танков, что растянулись колонной вдоль всего состава; на бегающих танкистов, на распростертых под ногами конвоиров, еще минуту назад выступавших в роли злых богов для измученного племени заключенных, а теперь - или растянувшихся в смертной судороге в грязи, или построенных здесь же с поднятыми над головой руками.
Еще одна новообразовавшаяся реальность, войдя в прямое соприкосновение с другой, прекратила существование...
10 апреля 1967 года (год Овцы)
Основной вектор реальности ISTS-63.18. K
Урок политической правильности (Dieu! - что за название!) сегодня вела поручик лейб-гвардии Ея Императорского Величества, младшая дочь Государыни Всех Британских губерний Жемчужного Пояса Пресветлой Империи баронесса фон Больцев Александра Сергеевна. Это была высокая и весьма спортивная дама, коротко, по армейской моде, стриженная, с прямым взглядом и сильным голосом.
Вера долго не могла понять, почему в имперской армии служат женщины, да еще и столь высокого в категориях Империи происхождения, но когда ее познакомили с официальной версией истории этого нового для нее мира, все встало на свои места. Пресветлая Империя была не просто сверхдержавой, Пресветлая Империя была сверхдержавой с четко выраженной политикой экспансии. Определилось так исторически. Долгое время (почти целое тысячелетие!) на ее территории существовало множество мелких государств-княжеств, находившихся в состоянии перманентной войны друг с другом. Война эта ослабляла нацию, делая ее города легкой добычей для тевтонов запада и кочевников востока. Так продолжалось до тех пор, пока четыреста лет назад не появился человек, ум, воля и военное искусство которого сумели поднять с колен униженный и почти уже уничтоженный народ. Звали этого человека Александр Новгородский, он стал основателем Пресветлого Новгородского Княжества, и первым русским, которого могучие тогда бароны Тевтонии признали равным себе. Именно его усилиями, а впоследствии усилиями его сыновей - Новгородское Княжество выросло до размеров всемирной Империи.
Однако экспансия на том не прекратилась. Три научно-технические революции, обусловленные последними войнами за мировое господство с извечными противниками Империи - Государством Верховных Друидов и Республикой Восходящего Солнца - за четыре десятилетия преобразили лик планеты и саму Империю. Некий ученый по имени Андрей фон Нукер открыл для нее недостигаемые ранее миры других реальностей. Широта новых горизонтов поставила и новые требования. Победным шествием бронекавалерийских дивизий не заканчивается экспансия; от победителя требуется еще и удержать захваченные земли за собой. И хотя Империя весьма ловко использовала принцип "разделяй и властвуй", верных людей все же катастрофически не хватало. По этой объективной причине в Пресветлой Империи стала возможна эмансипация, и женщины (и в первую очередь наиболее знатные из них) стали пользоваться всеми без исключений правами наравне с мужчинами. Но и не только правами и обязанностями тоже. Как-то: служба в вооруженных силах.
Именно поэтому Александра фон Больцев находилась здесь, в стенах гвардейской разведшколы для девочек. Но, впрочем, она никогда и не сетовала на судьбу и понимала историческую необходимость такой работы. Можно сказать, что такая судьба ее даже устраивала.
- Итак, милые, я сегодня вам много чего порассказала, - говорила Александра фон Больцев, заложив руки за спину и прохаживаясь перед доской, на которой висела упрощенная схема аристократической иерархии Пресветлой Империи, - а теперь хочу послушать вас. Что вы знаете, что вы запомнили, что вы впитали. Вы, я надеюсь, готовы ответить на мои вопросы?
По классному залу (здесь были одни девушки, в большинстве своем сироты, лишенные в своих вселенных нормальной семьи, нормального дома, нормальной жизни) прокатился легкий шепоток. Затем наступила тягостная пауза, известная во всех школах во все времена, - пауза того пограничного состояния в обучении, когда преподаватель переходит от ответов к вопросам. Александра фон Больцев прекрасно умела выдерживать эту драматическую паузу. Вот и теперь, дождавшись, когда накал молчаливой мизансцены достигнет предельной величины, она продолжила:
- Хочу я, например, послушать сегодня, почему народы Поясов всегда приветствуют политику Империи вне зависимости от их собственных политических, этнических, религиозных представлений и норм? Кто-нибудь хочет ответить на этот мой вопрос? Самостоятельно. Ну же, милые, прошу...
Вера знала, как согласно программе политической правильности следует отвечать на этот вопрос, но до сих пор и вполне сознательно избегала проявлять в делах обучения какую-либо инициативу. У нее имелось собственное мнение о политике Пресветлой Империи, она полагала ее политикой закоренелого реваншизма, деформировавшегося со временем в национальную традицию. И по поводу "приветственного отношения народов" у Веры также имелось особое мнение, не совпадавшее, правда, с установками программы. Собственно, сам дух Пресветлой Империи противоречил тем ценностям, что принесла она с собой из родного мира. При других обстоятельствах она просто отказалась бы от участия в этой "экспансии", но теперь у нее был Михаил. А он любил Империю, он был верен Империи, он готов был отдать жизнь за Империю. И она пошла с ним. И с Империей.
- Вижу, милые, вы не спешите отличиться, - констатировала Александра фон Больцев с наигранным удивлением. - Что ж, буду тогда вызывать. - И снова эта пауза. - Сегодня мы послушаем... Веру Найденову, - Всеобщий вздох облегчения: "не меня". - Встань, милая, пожалуйста.
Вера поднялась из-за парты.
- Ты помнишь вопрос?
- Я помню вопрос, государыня.
Придется отвечать. И следи за своей речью: не дай бог ляпнуть что-нибудь по-французски - наряд вне очереди в зверинце, кормить смрадных гадов...
- Ты готова отвечать?
- Я готова отвечать, государыня.
- Отвечай.
- Политика Пресветлой Империи в Поясах опирается в основе своей на один из наиболее прогрессивных принципов, - забубнила Вера, стараясь не глядеть в глаза Александре фон Больцев. - Этот принцип понятен всем и находит поддержку в самых широких слоях населения. Суть принципа состоит в том, что каждому, кто примет гражданство Пресветлой Империи, будет даровано право на эмиграцию в любой мир Империи по его выбору. Мечта многих людей таким образом и благодаря Империи может теперь быть осуществлена. Любой человек, если он не государственный преступник и если он присягал на верность Ее Величеству, может теперь выбрать мир себе по душе, получить там работу, обрести место в жизни и покой.
- Блестящий ответ, милая, - оценила Александра фон Больцев, а потом вдруг шагнула к Вере и крепкими пальцами взяла ее за подбородок, чтобы теперь та не могла спрятать взгляд. - У тебя красивое имя: Вера. И потому именно тебя я хочу спросить: ты веришь, Вера, в то, что говоришь?
- Верю...
- Тогда громче, пусть все слышат. Девушки затаили дыхание: подобное на их глазах происходило впервые.
- Я верю!
- Странно, очень странно, - Александра фон Больцев отпустила Веру, спрятав руку за спину, - а мне тут рассказывали, что именно по этому вопросу ты как-то обронила в столовой: "Там хорошо, где нас нет". Как понимать твои слова?
Вера в отчаянии закусила губу. Уже донесли! Dieu! Dieu! Что за люди?!
- Ты не веришь, - покачивая головой, заключила Александра фон Больцев. - Ты сомневаешься... И это мне нравится. - Она резко развернулась на каблуках и направилась к доске. - Вы удивитесь, милые, - говорила она, а класс видел ее спину, - но почему-то именно из сомневающихся получаются самые хорошие разведчики. Мы, Гвардия, ценим сомневающихся. Сомневайтесь, милые, сомневайтесь. - Она остановилась и, обернувшись, вновь посмотрела на Веру. - А с тобой, Найденова, я бы в разведку пошла.
Девушки разинули рты: более высокой оценки личных качеств ученика в школе не существовало.
И тут - очень вовремя - прозвенел звонок.
- Урок закончен, - объявила Александра фон Больцев. - Все свободны. А ты, Вера, подумай над моими словами.
- Я подумаю, - пообещала Вера.
А подумать было над чем.
Когда девушки покинули класс, Александра фон Больцев уселась за одну из парт, посидела, сцепив пальцы и недолго о чем-то размышляя, затем набрала на телефонном диске номер коммутатора школы и попросила:
- Пришлите ко мне смерта по имени Азеф. Срочно. И пусть захватит бумаги по формированию групп. Я буду ждать.
ПОНЕДЕЛЬНИК ЧЕТВЕРТЫЙ
Возможность стать собственным родителем - еще не самая главная проблема путешествия во времени. Откровенно говоря, вопрос материнства или отцовства - сущий пустяк, который в дружных семьях с прогрессивными взглядами разрешить не так уж сложно.
Дуглас Адаме
11 мая 1992 года (год Обезьяны)
Основной вектор реальности CELT-167.09. Z
Он коснулся кончиками пальцев гладкой зеркальной поверхности ворот, и створки легко разошлись, пропуская Вячеслава во двор.
Двор замка был широк и совершенно пуст. Здесь вполне можно было бы устроить парад, смотр войск и тому подобное, если бы кому-нибудь в этом пустом мертвом мире понадобилось по странной причуде держать войска. Даже Вячеславу-прим, несмотря на его склонность к разного рода помпезным забавам, это показалось излишним. Он предпочел жить здесь в одиночестве этакий добровольно ушедший от мирской "суеты сует" в тишину и благодать отшельничества гордый, независимый и великолепный в свой гордости и независимости лорд.
"Позер, - думал о нем Вячеслав, шагая через двор. - Неужели и я где-то в глубине души поддерживаю некую позу? Не хочется верить. Но ведь он - это я, а я - это он. Как все сложно, хотя пора уже и привыкнуть".
Да, пора бы уже и привыкнуть. А ведь не думалось, что так далеко все зайдет, даже когда Вячеслав замкнул первое и далеко не последнее в своей жизни хронокольцо, похитив у более молодого биологически двойника Джулика и отправившись с вновь обретенным другом в будущее сразу на миллиард лет, надеясь увидеть закат планеты Земля, ее старость, сравнить реальность со знаменитым описанием Уэллса: "нe могу передать вам, какое страшное запустение царило в мире. На востоке - багровое небо, на севере - темнота, мертвое соленое море, каменистый берег, по которому медленно ползали мерзкие чудовища..." Все усложнилось с тех пор. И в усложнении этом Всадники сыграли не последнюю роль. А для чего - вопрос пустой, потому что никогда никто из рода Homo sapiens не получит на него ответа.
Парадные двери, ведущие во внутренние помещения замка, скрывали за собой герметичный тамбур со сложной вентиляционной системой: среда замка была более привычна для человеческого организма; и Вячеслав-прим позаботился о том, чтобы ни грана ядовитого наружного воздуха не попало внутрь. Порой ему нравилось в нарушение своего гордого одиночества пригласить в гости какого-нибудь экзотического персонажа из мира людей. Рядом с парадной дверью на высоте человеческого роста был врезан обыкновенный электрический звонок. Вид этого звонка в который уже раз позабавил Вячеслава прекрасной иллюстрацией на тему известного произведения М. Твена "Янки при дворе короля Артура" - круглая кнопка электрического звонка на стене величественного в готическом стиле замка. Красев протянул руку и нажал на кнопку.
- Ага! - прогремел через полминуты усиленный скрытыми динамиками голос. - К нам, оказывается, гости пожаловали. И нетрудно догадаться, кто же именно из гостей.
- Нетрудно, - согласился Вячеслав. - Кто же еще может заявиться к тебе без приглашения?
- Что ж, проходи. Гостям, даже незваным, всегда мы рады.
Позер, улыбаясь, думал Вячеслав, заходя в тамбур. Какой же все-таки позер. О себе говорит не иначе как во множественном числе. У кого из юмористов было: "мы" могут позволить говорить о себе лишь короли да беременные женщины? Король! Хотя если вдуматься, каждого из нас действительно много: какой хвост из разных "тебя" тянется за любым человеком из прошлого.
Дверь за его спиной закрылась, с характерным чмоканьем сработала система герметизации; загудели компрессоры, заполняя тамбур воздухом далекой отсюда реальности. Вячеслав-прим славно потрудился, построив здесь, на золотой планете, свой "высокий замок".