Теперь и первый могильщик отшатнулся в сторону так, что, оступившись, чуть не упал.
"Нормаль, ты уверена, что перевела все правильно о будущем?"
"Оценка неадекватности перевода - 23,446%".
Час от часу не легче, успел подумать Вячеслав, осознав, что допустил-таки некую ошибку, спровоцировал конфликт.
Но в ту же секунду могильщики без предупреждения проделали непонятную Красеву последовательность манипуляций. Они взялись за руки; причем первый повернулся к Вячеславу спиной; глядя в глаза друг другу, присели на корточки, подняв сплетенные руки вверх, и затянули длинную песнь, сопровождаемую невнятными подвываниями. Или, что вполне возможно, длинную молитву. "Если, конечно, мне приходится наблюдать отправление религиозного обряда, - подумал Красев обеспокоенно, - а не ритуал по изгнанию демона".
"Нормаль, где перевод?"
"Структурно-лингвистический анализ. Представленный фонетический фрагмент не имеет общих структурных корней с лингвистической системой рассматриваемой реальности".
"Какой же тогда имеет?"
"Информации недостаточно".
"Ив банке нет?"
"И в банке нет".
Последний ответ Нормаль дала, как обычно, сухо, но в самом его построении Вячеслав уловил некий оттенок язвительности, что для Нормаль было, в общем-то, нехарактерно.
"Красев в Стране Чудес", - подумал он о себе с усмешкой. Минут через пять могильщики, завершив свою песнь (или молитву?) громким совместным урчанием, наконец успокоились, встали к Вячеславу лицом и в полный рост, зачем-то спрятали за спиной руки и, кажется, не смея более поднять на него глаз, повели хором то, что Красев поименовал для себя ОБРАЩЕНИЕМ:
- О, пришедший из Будущего! Прости абсурдов за непонимание. Из-за него мы нарушили Установление и задавали тебе вопросы. Ты волен выбрать любое наказание для абсурдов. Но в оправдание себе мы скажем лишь, что не имели в том интереса. Абсурды осознают свою вину. Абсурды ждут твоего решения.
"Так, нам все-таки повезло с тобой, Нормаль. Нам придется выступить в роли не местного дьявола, но местного божества, и это радует. Такое положение, как я понимаю, позволяет нам задавать вопросы без риска быть неправильно истолкованными".
"Нормаль, что ты думаешь по этому поводу?"
"Информации недостаточно".
"Будет тебе сейчас море информации. Успевай только переваривать".
- Я не буду вас наказывать, - заявил Красев могильщикам. - Я принимаю ваше оправдание. Но вы должны будете ответить на мои вопросы. Вы согласны?
- Да, пришедший из Будущего. Мы будем отвечать на твои вопросы.
- Кто вы такие? - с ходу взял быка за рога Красев.
- Мы трупоеды ("Могильщики", - немедленно поправила перевод Нормаль, прежде чем Вячеслав успел поразиться такому сообщению). Мы убираем тела. Тел стало много. Завтра идет война. Сферы ведут войну. Из-за Сфер разрушаются города. Из-за Сфер гибнут люди. Завтра нет возможности убирать тела. Мы убираем тела Сегодня. Каждый день убираем тела за Завтра.
Многословный ответ, но далеко не исчерпывающий. Скорее с ним вопросов даже прибавилось. Ну-ну, чем дальше в лес, тем больше дров. Попробуем выяснить главное.
- Кто такие Сферы? Почему они ведут войну? Объяснения могильщиков, последовавшие за этим, оказались еще более пространны и еще более невнятны. Однако кое-что не без помощи ожившей Нормаль с ее комментариями Вячеслав для себя уяснил.
Выводы из уясненного ошеломляли. Выводы из уясненного заставляли Красева задуматься, а так ли уж верна картина мира, те представления о природе пространства-времени, которые он для себя считал устоявшимися, пересмотру не подлежащими. Даже при описании в своих романах самых необыкновенных миров, когда прозаик Красен пускал в ход не только личный опыт от посещения той или иной альветви, но и давал вволю погулять своей личной фантазии - даже в том случае не решился бы он описать подобной реальности, куда оказался заброшен злой волей своего двойника.
Во-первых, потому, что никогда не принимал основ мировоззрения солипсистов. А здесь был рай для настоящего солипсиста. Во-вторых, потому, что всегда полагал нелепой философию субъективных идеалистов. А здесь тот же Беркли очень быстро стал бы общепризнанным авторитетом, спорить с которым бесполезно, потому что он всегда и во всем прав.
Но самое интересное - мир этот был создан искусственно, а это уже ни в какие ворота не лезло. И создан, между прочим, не абстрактным Демиургом, а вполне конкретными людьми.
Случилось это, как понял Вячеслав, невообразимо давно. Местное человечество уверенной поступью вошло в Золотую Эру мирного сосуществования, сбалансированной экономики и потрепанной, но как-то сохраненной экологии. Все было хорошо, оставалась одна проблема демографическая. Меры по регулированию рождаемости запоздали. Мегаполисы росли, как грибы. До возможности космической экспансии здесь не додумались в силу различных исторически сложившихся причин.
Человечество нашло более простой (так им казалось!) выход из положения. Оно разделилось на семь равных частей, и каждая из этих частей получила право пользоваться одним из дней недели. Но только одним. Решение проблемы было как-то связано с умелым использованием волновой природы кровотока. Обнаружилась также некая связь между ним и биотоками живых организмов. Ученые нащупали ниточку между Временем и материальной основой гештальта. По сути, они выявили то, что, по словам Всадников, являлось жизненной квинтэссенцией Времени. И в результате действительно замечательных разработок в этом направлении им удалось достигнуть существующего на сегодня в векторе положения вещей.
Каждые сутки ровно в полночь одно человечество на планете по мановению ока сменялось другим. Они жили каждый в своем дне: в Понедельнике, во Вторнике, в Среде и так далее по семидневному циклу, никогда не встречаясь друг с другом. Но тесно сотрудничая. Дело в том, что эффект не распространялся на неживые объекты или объекты низшей организации. Поэтому между днями действовали торговые, деловые, юридические, гражданские и прочие иные соглашения, обеспечивающие приемлемое сосуществование семи цивилизаций на одной общей для всех территории. К прочему, действовал Закон, обязующий человечества дней обмениваться информацией.
Конечно, не обходилось без недоразумений. Конечно, не обходилось без эксцессов. Конечно, не обходилось без разногласий и официальных нот. Но все это было решаемо, все это в конце концов улаживалось. Люди привыкли жить в мире. Война началась не по вине людей.
Поначалу Вячеслав долго не мог понять, кто или что имеется в виду. Объяснения могильщиков не слишком помогли делу. В конце концов он выяснил, что Сферы - это не организация и не нация, Сферы - это вообще не люди, Сферы - это Сферы. Судя по всему, они пришли извне. Откуда? Точно неизвестно.
Куда? В Понедельник, в Завтра. Что они представляют собой - тоже неизвестно. Конечные цели Сфер? Нет ясности в этом вопросе.
Но из-за Сфер началась война. Война идет по Понедельникам, а остальным дням приходится хоронить мертвецов. Сферы... Сферы...
Что-то было знакомое для Вячеслава в этом образе бездушных всепроникающих сфер. Что-то очень знакомое...
Он не сумел поймать ускользающий образ-воспоминание и обратился к Нормали за помощью.
"Версия, - откликнулась Нормаль. - Здесь действует научная миссия Всадников времени".
Ну конечно!
Все сразу встало на свои места.
Всадники! Ведь он сам, Вячеслав Красев, когда-то называл их Сферами.
Всадники... Научная миссия Всадников.
Теперь он мог только посочувствовать местному человечеству. Оно сделало поразительное открытие, связанное с природой Времени. Этим оно спасло себя от последствий демографического взрыва, но и этим же оно привлекло к себе внимание Всадников, могущественных бесчеловечных властителей и охранителей Времени. Всадников никогда не интересовали дела людей, никогда не волновали проблемы человеческой этики или морали. Привлечь к себе их внимание было опасно, очень опасно, потому что никогда нельзя было предсказать, чем это внимание обернется. Красеву когда-то повезло. Всадники проявили желание говорить с ним, но здесь по всему другой случай. Здесь - научная миссия. И добром это не кончится.
Красев мог только посочувствовать миру дней. Против Всадников нет защиты. Не придумано. И не будет никогда придумано. К тому же местное человечество, судя по примитивной, склепанной на скорую руку бронетехнике, давно уже разучилось правильно воевать. Но в конце концов они обретут опыт, вспомнят хорошо забытое старое: чего-чего, а как делать оружие, человек быстро вспоминает. Но что-либо существенное противопоставить силе Всадников они все равно не смогут.
Красев мог бы дать местному человечеству совет. Он мог бы сказать им: сидите, ребята, и не рыпайтесь. Пережидаете, как непогоду. Но догадывался, что вряд ли его слова возымеют хоть какое-то действие, даже в случае если его посчитают настоящим божеством и тут же на месте канонизируют. Да и не хотелось давать ему такого совета, потому что, будучи все-таки плоть от крови существом человеческим, он понимал их, понимал их желание защитить свой мир, свою жизнь от бесцеремонного вторжения.
Однако и задерживаться здесь он не видел для себя особой необходимости. Теперь он знал, как сумел его двойник, давно с пристальным вниманием наблюдавший за деятельностью Всадников на Светлой Стороне времени, отправить его сюда, в странный непривычный мир Дней. И главное Вячеслав теперь знал, как ему отсюда выбраться.
Ведь эффект перехода не распространяется на неживые Объекты и Объекты низшей организации, не так ли?
"Отличная идея", - поддержала Нормаль.
Вячеслав, глядя на ожидающих его дальнейших вопросов могильщиков, на платформу с мертвыми телами, задумчиво кивнул. Ему не хотелось снова умирать, но это был единственный выход.
ПОНЕДЕЛЬНИК ПЯТЫЙ
Это трудно объяснить непосвященному человеку. Один мир фактически переходит в другой совершенно случайно. По существу, природа бесконечности такова, что кажется, должно существовать бесконечное число близких линий, по которым мы непрестанно перемещаемся. Обычно здесь нет видимых отличий, и мы не замечаем их примерно так же, как не замечаем того, что движемся из одной временной точки в другую в процессе нормального возрастания энтропии.
Кейт Лаумер
18 сентября 1967 года (год Овцы)
Основной вектор реальности ISTB-01.14. S
Их держали под замком на хлебе и воде уже неделю: Игорька и того странного человека в дождевике, который появился вдруг на пороге представительства Клуба Альтруистов, разом взорвав приобретший относительную устойчивость мир Бабаева. В физическом смысле незнакомцу досталось тогда крепче, чем Игорьку, и первые сутки он провалялся в беспамятстве, но не бредил, а лишь болезненно постанывал. Почему-то никто здесь не удосужился привести к раненому человеку врача.
Их держали под замком в подвале, и подвал этот был как подвал, ничем специально не оборудованный - сразу становилось ясно, что не тюрьма, а обыкновенный подвал в обыкновенном доме: здесь было жарко и сыро; подтекали трубы, проходившие под самым потолком, но вообще было достаточно светло и чисто; крыс, по крайней мере, не наблюдалось.
Воду в алюминиевом ведре и краюху хлеба раз в день приносил хмурый здоровенный дядька: седой и с примечательно большими ушами, в замызганном, некогда пестром, протертом на локтях до дыр халате и в шароварах непривычного покроя. Дядька молча ставил все это хозяйство перед дверью и сначала уходил куда-то с другим ведром, заменявшим узникам парашу, и только уже после этого отдавал Игорьку хлеб, возвращал два традиционных ведра.
Но в конце концов странный товарищ Игорька по несчастью как-то сам собой оклемался и на третий день уже смог прогуляться по камере, кряхтя и поглаживая бока. Бабаев попробовал немедленно выяснить, кто он такой и как оказался в резиденции Клуба Альтруистов, но незнакомец на его торопливые и зачем-то шепотом заданные вопросы отвечать не соизволил; и Бабаеву ничего не оставалось, как отвязаться пока со своими расспросами и дожидаться того момента, когда незнакомец сам захочет все объяснить.
Время текло медленно; заняться здесь, в этой импровизированной камере предварительного заключения, было решительно нечем; неопределенность положения угнетала, давила на психику, и в результате незнакомец тоже устал играть в молчанку и как-то на четвертое утро пленения, прохаживаясь и поглаживая, спросил:
- Ну и как тебе это нравится?
Игорек встрепенулся и вскочил. Но незнакомец смотрел в сторону с независимым видом, и Бабаев решил было, что ему послышалось. Однако незнакомец вдруг резко повернулся на каблуках - в уверенном движении его Игорьку померещилась угроза, он даже отшатнулся - и тут же снова этот странный человек расслабился, потянулся, зевнув широко, и продолжил:
- Из князи - в грязи, а?
- А кто вы такой? - Игорек не хотел, но контрвопрос его получился с вызывающей интонацией - невольно.
- Я? - незнакомец улыбнулся кривой, очень нехорошей улыбкой. - Тебе мое имя все равно ничего не скажет. Но!.. Если ты так нуждаешься в метке, зови меня Милордом. - Он неожиданным плавным движением выставил руку вперед и вверх и покрутил в воздухе кистью; Бабаев так и не понял, что должен был символизировать собой подобный жест.
Милорд, прищурившись, покачал головой. Улыбка его чуть выправилась.
- Именно так, - сказал он мечтательно, - именно так меня когда-то называли...
- А меня зовут Игорь...
- Бабаев, - закончил за Игорька Милорд.
- Откуда вы?... - Но тут Игорек спохватился, вспомнив, что буквально вчера, перед тем как изложить очнувшемуся незнакомцу скудную информацию из первых рук и задать свои вопросы, он для начала представился.
- Игорь Бабаев, - повторил Милорд. - Из новообращенных, а?
- Я - Альтруист, - заявил Бабаев гордо.
- Вижу, что не валенок, - отвечал Милорд.
Он вдруг подмигнул Игорьку. Бабаеву не понравился этот мимический жест. За тем, как подмигнул ему Милорд, казалось, кроется нечто заведомо дурное, по-человечески противное натуре любого Альтруиста. Бабаев от внезапной озабоченности сразу же потерял нить и не знал, что сказать на "валенка".
- Так-так... - Впрочем, Милорд и не ждал от него каких-либо реплик по этому поводу; он прошелся по камере, привычно поглаживая бока. - Убежать, значит, нельзя? Да и смысла побег особого не имеет... Как ты считаешь, а?
Игорек попытался отогнать ощущение неприязни к Милорду, которое вдруг нахлынуло на него. В конце концов этот человек, Милорд, пришел к Гашарти как к хорошо знакомому, как к другу; и они разговаривали как хорошо знакомые, и почти как друзья, и это может означать только одно... А что вообще ты можешь знать об их отношениях, об истории их отношений? Но судишь по полной строгости! Не так он сказал, не так повернулся, не так посмотрел - слушать тебя, Игорь, противно! Может, еще скажешь, что именно Милорд в смерти Сержа виноват? А он такая же жертва, как и ты, как... Серж. И не забудь, кстати, Милорду ты представлен не был, сам представился; и безоглядно доверять тебе у него оснований не больше, чем у тебя ему. И тогда все его оговорки, намеки, мимические жесты - лишь способ проверить, а тот ли человек Игорь Бабаев, за какого себя, не краснея, выдает.
И если еще неделю назад подобное умозаключение вряд ли само собой пришло бы Игорьку в голову ("Ведь он видел меня в представительстве Клуба, рядом с Гашарти - как он может мне не доверять?"), то теперь, после вероломного нападения людей в черном, после того как в одну секунду убили они любимого человека прямо там, на ковре, в представительстве - теперь Игорек вполне понял и оценил осторожность своего нового знакомого.
Потому неприязнь почти без сопротивления подчинилась и ушла, хотя и оставив где-то на самом дне души Бабаева мутные капли ожидания подвоха.
- Бежать всегда имеет смысл, - заявил Игорек убежденно, он продумал свой ответ. - У меня даже есть идея.
- Вот как? - Милорд, казалось, искренне заинтересовался.
Он уселся на койку - пружины скрипнули - и поманил Игоря пальцем, предлагая сесть рядом.
- И что же это за идея?
- Завтра утром придет сторож. Охранник. Он принесет хлеб и воду. Он всегда приходит один. По виду сильный, и мне одному с ним не справится, а вот вдвоем мы вполне...
- Значит, "вполне"? - перебил Бабаева Милорд. - Мы на него наваливаемся - и дело в шляпе, а?
Нормальный человек. Почему ты ему не доверял? А он с ходу ухватил, с ходу поддержал.
- Да-да. - Игорек закивал. - Заманить его сюда и вдвоем навалиться. Только вот когда мы выберемся, я не знаю, куда идти, и вообще... где мы находимся, я не знаю. Но ведь это не проблема, правда? Главное - выбраться?
- Или допросить охранника, - медленно произнес Милорд, а потом вдруг снова, посмотрев Игорьку в глаза, многозначительно подмигнул. - С пристрастием, а?
Бабаев не понял, что означает "с пристрастием", но идея ему понравилась. В самом деле, кому еще как не охраннику знать, где они, насколько далеко от представительств Клуба находятся? Впрочем, тут же Игорек подумал о том, что охранник-то как раз ничего этого знать не должен. Ведь он, судя по всему, находится на низшей должности в иерархии гипотетического противника, а таким, как он (и это Бабаев знал уже из курса современной социологии), обычно не считают нужным сообщать информацию более той, чем необходима для исполнения непосредственных обязанностей. Вышестоящие инстанции в этих мирах традиционно не привыкли разъяснять нижестоящим, что, зачем и где происходит; они привыкли отдавать приказы и ждать их беспрекословно точного выполнения. Это тебе не КА, где все равны и иерархия строится по признакам опытности и личных способностей; здесь охранник, скорее всего, ничего не знает, да и не хочет ничего знать...
- Но ведь главное - выбраться? - заторопился успокоить самого себя Игорек, разгоняя эти вполне здравые, но подрывающие веру в успех задуманного дела мысли. - А там мы еще что-нибудь придумаем.
Милорд молчал, покачивая головой. Неясно было, то ли он согласен с планом Игорька и просто беспокоят его те же самые вопросы об осведомленности стража, то ли думает он совсем о другом, о постороннем.
Только тут наконец Бабаев сообразил, что в принципе его визави должен знать о противнике гораздо больше, ведь ему уже пришлось убегать от людей в черном, и хотя в конечном итоге уйти от них ему не удалось, что повлекло за собой смерть Гашарти, но по меньшей мере он должен хотя бы догадываться, кто они - люди в черном, каковы их цели и возможности.
- Милорд, - обратился к товарищу по несчастью Игорь. - А что вы знаете об этих людях?
- О каких людях? - рассеянно переспросил Милорд; он продолжал о чем-то напряженно размышлять.
- О тех, которые засадили нас сюда... Тех, которые убили Сержа... Если бы вы рассказали мне...
Игорек не закончил вопроса. Он увидел, что Милорд его не слушает. И Милорд действительно его не слушал. Вид он имел совершенно отрешенный.
Но прошла минута, и взгляд его прояснился. На губах появилась знакомая кривоватая ухмылочка, и на душе Игорька, как только завидел он ее, опять неприятно засвербело. Ну ничего не мог он с собой поделать, тем более что сам Милорд своим поведением, своими словами настороженность Бабаева подкреплял. Даже просто манера держать себя с собеседником, присущая Милорду, напомнила Игорьку не кого-нибудь из знакомых ему и уважаемых Альтруистов, а поведенческие повадки мэра Питерполиса, который частенько появлялся в представительстве по тому или иному делу. Это позерство, это откровенное неумение и нежелание слушать собеседника, это пренебрежение и эти намеки. И недомолвки, и ужимки, и многозначительные жесты. Все это претило Игорьку. Он ценил в людях честность, открытость в словах и поступках.
- Так-так, - сказал Милорд, с юмором Игорька разглядывая. - Бежать отсюда, значит, можно? И у тебя, значит, есть даже план? Что ж, уважаю. Ты из дергунков, а?
Бабаев снова, и в который уже раз, не понял вопроса. "Из дергунков"?...
- Я не... совсем... понимаю, - признался он неуверенно. - А кто это такие - "дергунки"?
Милорд хлопнул себя по колену и вдруг громко расхохотался. Можно сказать, он зашелся смехом, откинувшись спиной на подвальную холодную стену, и чуть слезы не брызнули у него из глаз. Но видно, сразу напомнили о себе скрытые травмы, и смех почти немедленно сменился громким надсадным кашлем. Когда приступ кашля наконец прошел, Милорд с минуту молчал, осторожно ощупывая бока. Потом встал и, не глядя более на Игорька, обратился к стене напротив с некоей высокомерной патетичностью в заметно подсевшем голосе.
- Господа судьи, - сказал он. - Мы глубоко ошибались, когда думали, что перед нами предстал закоренелый преступник, из тех, что давно позабыли такие замечательные архаичные слова, как "честь", "достоинство", "благородство". На самом же деле перед нами элементарный заморыш, господа! Один из множества других, подобных ему и несчастных заморышей. Да-да, господа, мы могли бы догадаться об этом и раньше, ведь наш общий скоропостижно скончавшийся друг - я Сержа Гашарти, конечно, имею в виду работал именно с этим замороченным контингентом Клуба, и кого еще я мог встретить в его резиденции как не очередного подопечного? Но, господа, могу сказать в свое оправдание и то, что до сей поры лучше думал о разведчиках известной вам Империи! А они оказались не на уровне, не сумели, как видите, отличить песняра от заморыша. Невольно задумаешься, а стоит ли с ними сотрудничать в дальнейшем, а?
Теперь Игорек кое-что стал понимать, но не так много, как ему хотелось бы. Он понимал, что Милорд обезьянничает; он понимал, что Милорд не желает говорить с ним серьезно. Не понимал Бабаев главного: почему Милорд так себя повел? В результате к осадку настороженности прибавилась еще темная обида. Да, теперь Игорек определился: мне не по пути с этим человеком, кем бы ему ни приходился Серж, пусть даже братом родным!
- Вам не нравится мой план? - сердито вопросил Бабаев. - Предложите другой.
Милорд повернулся на каблуках. Упер левую руку кулаком в бок, а правую - поднял, наставив указательный палец на Игорька.
- Вот посмотрите, господа судьи, - продолжал он играть в свой театр одного актера. - Перед вами классический образчик заморыша или, если кому угодно, замороченного. Одно, как известно, производное от другого, и вы можете выбрать себе для него любое поименование из этих двух: или то, которое вам более нравится, или то, которое, по вашему мнению, ему более соответствует. Вот он весь перед вами, господа. Марионетка так называемого Клуба Альтруистов; он не представляет себе жизни без Клуба; чтобы воссоединиться с Клубом он задумал побег и, надеюсь, легко пойдет на то, чтобы лишить жизни охранника ради этой своей цели. Но простим, господа, ему это невинное по большому счету намерение. Ведь не со зла он это хочет сделать, а от любви к Клубу, а значит, от любви к человечеству, во имя большого общечеловеческого счастья...
Смысл, как минимум, половины слов Милорда ускользал от Игорька. Но одно его зацепило, покоробило и укрепило в новом мнении - эта непреднамеренно брошенная фраза, словно напрямую взятая, выделенная из знакомо-злобного шипения дешевых бульварных газет: "...так называемый Клуб Альтруистов". Худшие подозрения Бабаева подтвердились: перед ним стоял враг!
Но только почему, зачем такой честный чистый человек, как Серж Гашарти, мог что-то общее иметь с этим... этим проходимцем?
- Да, господа, - продолжал тем временем витийствовать Милорд, казалось, не замечая гаммы чувств, находившей наглядное отображение на честном лице Бабаева. - Именно таков образ мыслей нашего заморыша. Однако, я повторюсь, не будем слишком строги к нему. В конце концов, он всего лишь замороченный; его лишили памяти о прошлом; он был избавлен от такой мелочи, как прежние его моральные убеждения и ориентиры. На самом деле, в данный конкретный момент своей жизни он ничего другого не знает, кроме Клуба Альтруистов; ничего другого не видел, кроме Клуба Альтруистов; ничего другого не может принять, кроме Клуба Альтруистов. Вы скажете, это было жестоко - лишить его права выбора? Я соглашусь с вами, но добавлю, что все это с ним было проделано опять же от большой любви к человечеству. Кстати, вы заметили, господа, ведь это всегда так: чем больше любовь к человечеству, тем больше ее носителями применяется способов для переделки конкретных его представителей, а?
- Стойте! - закричал, не выдержав, Игорек. - Зачем же вы так?! Что я вам сделал?!
И Милорд сбился. Так и застыл с открытым ртом в позе трибуна. И судя по всему, снова ушел в себя. Взгляд его опустел. А надежда Игоря на то, что товарищ по несчастью поддержит план побега, подскажет какую-нибудь идею, которая пойдет на пользу дела, рассыпалась ненадежным карточным домиком. Веру в то, что перед ним Альтруист, постигла еще более тяжелая участь. Игорек с ужасом думал о том, что вот теперь он остался один на один против врагов Клуба, и не от кого ждать поддержки или хотя бы доброго слова, и как теперь себя вести, что предпринять? Гашарти подсказал бы, но Гашарти мертв, а этот его... "знакомый", он, это ясно, ответит насмешкой, очередной издевкой, или вообще не захочет отвечать...
Так и оказалось. Когда через минуту визави Бабаева осмотрелся вокруг более осмысленным взглядом, желание продолжать свое издевательски высокомерное выступление у него пропало, и он грубо сказал Игорьку, все еще сидящему на его кровати:
- Расселся, а? Слазь-ка, Альтруист.
"Нормаль, ты уверена, что перевела все правильно о будущем?"
"Оценка неадекватности перевода - 23,446%".
Час от часу не легче, успел подумать Вячеслав, осознав, что допустил-таки некую ошибку, спровоцировал конфликт.
Но в ту же секунду могильщики без предупреждения проделали непонятную Красеву последовательность манипуляций. Они взялись за руки; причем первый повернулся к Вячеславу спиной; глядя в глаза друг другу, присели на корточки, подняв сплетенные руки вверх, и затянули длинную песнь, сопровождаемую невнятными подвываниями. Или, что вполне возможно, длинную молитву. "Если, конечно, мне приходится наблюдать отправление религиозного обряда, - подумал Красев обеспокоенно, - а не ритуал по изгнанию демона".
"Нормаль, где перевод?"
"Структурно-лингвистический анализ. Представленный фонетический фрагмент не имеет общих структурных корней с лингвистической системой рассматриваемой реальности".
"Какой же тогда имеет?"
"Информации недостаточно".
"Ив банке нет?"
"И в банке нет".
Последний ответ Нормаль дала, как обычно, сухо, но в самом его построении Вячеслав уловил некий оттенок язвительности, что для Нормаль было, в общем-то, нехарактерно.
"Красев в Стране Чудес", - подумал он о себе с усмешкой. Минут через пять могильщики, завершив свою песнь (или молитву?) громким совместным урчанием, наконец успокоились, встали к Вячеславу лицом и в полный рост, зачем-то спрятали за спиной руки и, кажется, не смея более поднять на него глаз, повели хором то, что Красев поименовал для себя ОБРАЩЕНИЕМ:
- О, пришедший из Будущего! Прости абсурдов за непонимание. Из-за него мы нарушили Установление и задавали тебе вопросы. Ты волен выбрать любое наказание для абсурдов. Но в оправдание себе мы скажем лишь, что не имели в том интереса. Абсурды осознают свою вину. Абсурды ждут твоего решения.
"Так, нам все-таки повезло с тобой, Нормаль. Нам придется выступить в роли не местного дьявола, но местного божества, и это радует. Такое положение, как я понимаю, позволяет нам задавать вопросы без риска быть неправильно истолкованными".
"Нормаль, что ты думаешь по этому поводу?"
"Информации недостаточно".
"Будет тебе сейчас море информации. Успевай только переваривать".
- Я не буду вас наказывать, - заявил Красев могильщикам. - Я принимаю ваше оправдание. Но вы должны будете ответить на мои вопросы. Вы согласны?
- Да, пришедший из Будущего. Мы будем отвечать на твои вопросы.
- Кто вы такие? - с ходу взял быка за рога Красев.
- Мы трупоеды ("Могильщики", - немедленно поправила перевод Нормаль, прежде чем Вячеслав успел поразиться такому сообщению). Мы убираем тела. Тел стало много. Завтра идет война. Сферы ведут войну. Из-за Сфер разрушаются города. Из-за Сфер гибнут люди. Завтра нет возможности убирать тела. Мы убираем тела Сегодня. Каждый день убираем тела за Завтра.
Многословный ответ, но далеко не исчерпывающий. Скорее с ним вопросов даже прибавилось. Ну-ну, чем дальше в лес, тем больше дров. Попробуем выяснить главное.
- Кто такие Сферы? Почему они ведут войну? Объяснения могильщиков, последовавшие за этим, оказались еще более пространны и еще более невнятны. Однако кое-что не без помощи ожившей Нормаль с ее комментариями Вячеслав для себя уяснил.
Выводы из уясненного ошеломляли. Выводы из уясненного заставляли Красева задуматься, а так ли уж верна картина мира, те представления о природе пространства-времени, которые он для себя считал устоявшимися, пересмотру не подлежащими. Даже при описании в своих романах самых необыкновенных миров, когда прозаик Красен пускал в ход не только личный опыт от посещения той или иной альветви, но и давал вволю погулять своей личной фантазии - даже в том случае не решился бы он описать подобной реальности, куда оказался заброшен злой волей своего двойника.
Во-первых, потому, что никогда не принимал основ мировоззрения солипсистов. А здесь был рай для настоящего солипсиста. Во-вторых, потому, что всегда полагал нелепой философию субъективных идеалистов. А здесь тот же Беркли очень быстро стал бы общепризнанным авторитетом, спорить с которым бесполезно, потому что он всегда и во всем прав.
Но самое интересное - мир этот был создан искусственно, а это уже ни в какие ворота не лезло. И создан, между прочим, не абстрактным Демиургом, а вполне конкретными людьми.
Случилось это, как понял Вячеслав, невообразимо давно. Местное человечество уверенной поступью вошло в Золотую Эру мирного сосуществования, сбалансированной экономики и потрепанной, но как-то сохраненной экологии. Все было хорошо, оставалась одна проблема демографическая. Меры по регулированию рождаемости запоздали. Мегаполисы росли, как грибы. До возможности космической экспансии здесь не додумались в силу различных исторически сложившихся причин.
Человечество нашло более простой (так им казалось!) выход из положения. Оно разделилось на семь равных частей, и каждая из этих частей получила право пользоваться одним из дней недели. Но только одним. Решение проблемы было как-то связано с умелым использованием волновой природы кровотока. Обнаружилась также некая связь между ним и биотоками живых организмов. Ученые нащупали ниточку между Временем и материальной основой гештальта. По сути, они выявили то, что, по словам Всадников, являлось жизненной квинтэссенцией Времени. И в результате действительно замечательных разработок в этом направлении им удалось достигнуть существующего на сегодня в векторе положения вещей.
Каждые сутки ровно в полночь одно человечество на планете по мановению ока сменялось другим. Они жили каждый в своем дне: в Понедельнике, во Вторнике, в Среде и так далее по семидневному циклу, никогда не встречаясь друг с другом. Но тесно сотрудничая. Дело в том, что эффект не распространялся на неживые объекты или объекты низшей организации. Поэтому между днями действовали торговые, деловые, юридические, гражданские и прочие иные соглашения, обеспечивающие приемлемое сосуществование семи цивилизаций на одной общей для всех территории. К прочему, действовал Закон, обязующий человечества дней обмениваться информацией.
Конечно, не обходилось без недоразумений. Конечно, не обходилось без эксцессов. Конечно, не обходилось без разногласий и официальных нот. Но все это было решаемо, все это в конце концов улаживалось. Люди привыкли жить в мире. Война началась не по вине людей.
Поначалу Вячеслав долго не мог понять, кто или что имеется в виду. Объяснения могильщиков не слишком помогли делу. В конце концов он выяснил, что Сферы - это не организация и не нация, Сферы - это вообще не люди, Сферы - это Сферы. Судя по всему, они пришли извне. Откуда? Точно неизвестно.
Куда? В Понедельник, в Завтра. Что они представляют собой - тоже неизвестно. Конечные цели Сфер? Нет ясности в этом вопросе.
Но из-за Сфер началась война. Война идет по Понедельникам, а остальным дням приходится хоронить мертвецов. Сферы... Сферы...
Что-то было знакомое для Вячеслава в этом образе бездушных всепроникающих сфер. Что-то очень знакомое...
Он не сумел поймать ускользающий образ-воспоминание и обратился к Нормали за помощью.
"Версия, - откликнулась Нормаль. - Здесь действует научная миссия Всадников времени".
Ну конечно!
Все сразу встало на свои места.
Всадники! Ведь он сам, Вячеслав Красев, когда-то называл их Сферами.
Всадники... Научная миссия Всадников.
Теперь он мог только посочувствовать местному человечеству. Оно сделало поразительное открытие, связанное с природой Времени. Этим оно спасло себя от последствий демографического взрыва, но и этим же оно привлекло к себе внимание Всадников, могущественных бесчеловечных властителей и охранителей Времени. Всадников никогда не интересовали дела людей, никогда не волновали проблемы человеческой этики или морали. Привлечь к себе их внимание было опасно, очень опасно, потому что никогда нельзя было предсказать, чем это внимание обернется. Красеву когда-то повезло. Всадники проявили желание говорить с ним, но здесь по всему другой случай. Здесь - научная миссия. И добром это не кончится.
Красев мог только посочувствовать миру дней. Против Всадников нет защиты. Не придумано. И не будет никогда придумано. К тому же местное человечество, судя по примитивной, склепанной на скорую руку бронетехнике, давно уже разучилось правильно воевать. Но в конце концов они обретут опыт, вспомнят хорошо забытое старое: чего-чего, а как делать оружие, человек быстро вспоминает. Но что-либо существенное противопоставить силе Всадников они все равно не смогут.
Красев мог бы дать местному человечеству совет. Он мог бы сказать им: сидите, ребята, и не рыпайтесь. Пережидаете, как непогоду. Но догадывался, что вряд ли его слова возымеют хоть какое-то действие, даже в случае если его посчитают настоящим божеством и тут же на месте канонизируют. Да и не хотелось давать ему такого совета, потому что, будучи все-таки плоть от крови существом человеческим, он понимал их, понимал их желание защитить свой мир, свою жизнь от бесцеремонного вторжения.
Однако и задерживаться здесь он не видел для себя особой необходимости. Теперь он знал, как сумел его двойник, давно с пристальным вниманием наблюдавший за деятельностью Всадников на Светлой Стороне времени, отправить его сюда, в странный непривычный мир Дней. И главное Вячеслав теперь знал, как ему отсюда выбраться.
Ведь эффект перехода не распространяется на неживые Объекты и Объекты низшей организации, не так ли?
"Отличная идея", - поддержала Нормаль.
Вячеслав, глядя на ожидающих его дальнейших вопросов могильщиков, на платформу с мертвыми телами, задумчиво кивнул. Ему не хотелось снова умирать, но это был единственный выход.
ПОНЕДЕЛЬНИК ПЯТЫЙ
Это трудно объяснить непосвященному человеку. Один мир фактически переходит в другой совершенно случайно. По существу, природа бесконечности такова, что кажется, должно существовать бесконечное число близких линий, по которым мы непрестанно перемещаемся. Обычно здесь нет видимых отличий, и мы не замечаем их примерно так же, как не замечаем того, что движемся из одной временной точки в другую в процессе нормального возрастания энтропии.
Кейт Лаумер
18 сентября 1967 года (год Овцы)
Основной вектор реальности ISTB-01.14. S
Их держали под замком на хлебе и воде уже неделю: Игорька и того странного человека в дождевике, который появился вдруг на пороге представительства Клуба Альтруистов, разом взорвав приобретший относительную устойчивость мир Бабаева. В физическом смысле незнакомцу досталось тогда крепче, чем Игорьку, и первые сутки он провалялся в беспамятстве, но не бредил, а лишь болезненно постанывал. Почему-то никто здесь не удосужился привести к раненому человеку врача.
Их держали под замком в подвале, и подвал этот был как подвал, ничем специально не оборудованный - сразу становилось ясно, что не тюрьма, а обыкновенный подвал в обыкновенном доме: здесь было жарко и сыро; подтекали трубы, проходившие под самым потолком, но вообще было достаточно светло и чисто; крыс, по крайней мере, не наблюдалось.
Воду в алюминиевом ведре и краюху хлеба раз в день приносил хмурый здоровенный дядька: седой и с примечательно большими ушами, в замызганном, некогда пестром, протертом на локтях до дыр халате и в шароварах непривычного покроя. Дядька молча ставил все это хозяйство перед дверью и сначала уходил куда-то с другим ведром, заменявшим узникам парашу, и только уже после этого отдавал Игорьку хлеб, возвращал два традиционных ведра.
Но в конце концов странный товарищ Игорька по несчастью как-то сам собой оклемался и на третий день уже смог прогуляться по камере, кряхтя и поглаживая бока. Бабаев попробовал немедленно выяснить, кто он такой и как оказался в резиденции Клуба Альтруистов, но незнакомец на его торопливые и зачем-то шепотом заданные вопросы отвечать не соизволил; и Бабаеву ничего не оставалось, как отвязаться пока со своими расспросами и дожидаться того момента, когда незнакомец сам захочет все объяснить.
Время текло медленно; заняться здесь, в этой импровизированной камере предварительного заключения, было решительно нечем; неопределенность положения угнетала, давила на психику, и в результате незнакомец тоже устал играть в молчанку и как-то на четвертое утро пленения, прохаживаясь и поглаживая, спросил:
- Ну и как тебе это нравится?
Игорек встрепенулся и вскочил. Но незнакомец смотрел в сторону с независимым видом, и Бабаев решил было, что ему послышалось. Однако незнакомец вдруг резко повернулся на каблуках - в уверенном движении его Игорьку померещилась угроза, он даже отшатнулся - и тут же снова этот странный человек расслабился, потянулся, зевнув широко, и продолжил:
- Из князи - в грязи, а?
- А кто вы такой? - Игорек не хотел, но контрвопрос его получился с вызывающей интонацией - невольно.
- Я? - незнакомец улыбнулся кривой, очень нехорошей улыбкой. - Тебе мое имя все равно ничего не скажет. Но!.. Если ты так нуждаешься в метке, зови меня Милордом. - Он неожиданным плавным движением выставил руку вперед и вверх и покрутил в воздухе кистью; Бабаев так и не понял, что должен был символизировать собой подобный жест.
Милорд, прищурившись, покачал головой. Улыбка его чуть выправилась.
- Именно так, - сказал он мечтательно, - именно так меня когда-то называли...
- А меня зовут Игорь...
- Бабаев, - закончил за Игорька Милорд.
- Откуда вы?... - Но тут Игорек спохватился, вспомнив, что буквально вчера, перед тем как изложить очнувшемуся незнакомцу скудную информацию из первых рук и задать свои вопросы, он для начала представился.
- Игорь Бабаев, - повторил Милорд. - Из новообращенных, а?
- Я - Альтруист, - заявил Бабаев гордо.
- Вижу, что не валенок, - отвечал Милорд.
Он вдруг подмигнул Игорьку. Бабаеву не понравился этот мимический жест. За тем, как подмигнул ему Милорд, казалось, кроется нечто заведомо дурное, по-человечески противное натуре любого Альтруиста. Бабаев от внезапной озабоченности сразу же потерял нить и не знал, что сказать на "валенка".
- Так-так... - Впрочем, Милорд и не ждал от него каких-либо реплик по этому поводу; он прошелся по камере, привычно поглаживая бока. - Убежать, значит, нельзя? Да и смысла побег особого не имеет... Как ты считаешь, а?
Игорек попытался отогнать ощущение неприязни к Милорду, которое вдруг нахлынуло на него. В конце концов этот человек, Милорд, пришел к Гашарти как к хорошо знакомому, как к другу; и они разговаривали как хорошо знакомые, и почти как друзья, и это может означать только одно... А что вообще ты можешь знать об их отношениях, об истории их отношений? Но судишь по полной строгости! Не так он сказал, не так повернулся, не так посмотрел - слушать тебя, Игорь, противно! Может, еще скажешь, что именно Милорд в смерти Сержа виноват? А он такая же жертва, как и ты, как... Серж. И не забудь, кстати, Милорду ты представлен не был, сам представился; и безоглядно доверять тебе у него оснований не больше, чем у тебя ему. И тогда все его оговорки, намеки, мимические жесты - лишь способ проверить, а тот ли человек Игорь Бабаев, за какого себя, не краснея, выдает.
И если еще неделю назад подобное умозаключение вряд ли само собой пришло бы Игорьку в голову ("Ведь он видел меня в представительстве Клуба, рядом с Гашарти - как он может мне не доверять?"), то теперь, после вероломного нападения людей в черном, после того как в одну секунду убили они любимого человека прямо там, на ковре, в представительстве - теперь Игорек вполне понял и оценил осторожность своего нового знакомого.
Потому неприязнь почти без сопротивления подчинилась и ушла, хотя и оставив где-то на самом дне души Бабаева мутные капли ожидания подвоха.
- Бежать всегда имеет смысл, - заявил Игорек убежденно, он продумал свой ответ. - У меня даже есть идея.
- Вот как? - Милорд, казалось, искренне заинтересовался.
Он уселся на койку - пружины скрипнули - и поманил Игоря пальцем, предлагая сесть рядом.
- И что же это за идея?
- Завтра утром придет сторож. Охранник. Он принесет хлеб и воду. Он всегда приходит один. По виду сильный, и мне одному с ним не справится, а вот вдвоем мы вполне...
- Значит, "вполне"? - перебил Бабаева Милорд. - Мы на него наваливаемся - и дело в шляпе, а?
Нормальный человек. Почему ты ему не доверял? А он с ходу ухватил, с ходу поддержал.
- Да-да. - Игорек закивал. - Заманить его сюда и вдвоем навалиться. Только вот когда мы выберемся, я не знаю, куда идти, и вообще... где мы находимся, я не знаю. Но ведь это не проблема, правда? Главное - выбраться?
- Или допросить охранника, - медленно произнес Милорд, а потом вдруг снова, посмотрев Игорьку в глаза, многозначительно подмигнул. - С пристрастием, а?
Бабаев не понял, что означает "с пристрастием", но идея ему понравилась. В самом деле, кому еще как не охраннику знать, где они, насколько далеко от представительств Клуба находятся? Впрочем, тут же Игорек подумал о том, что охранник-то как раз ничего этого знать не должен. Ведь он, судя по всему, находится на низшей должности в иерархии гипотетического противника, а таким, как он (и это Бабаев знал уже из курса современной социологии), обычно не считают нужным сообщать информацию более той, чем необходима для исполнения непосредственных обязанностей. Вышестоящие инстанции в этих мирах традиционно не привыкли разъяснять нижестоящим, что, зачем и где происходит; они привыкли отдавать приказы и ждать их беспрекословно точного выполнения. Это тебе не КА, где все равны и иерархия строится по признакам опытности и личных способностей; здесь охранник, скорее всего, ничего не знает, да и не хочет ничего знать...
- Но ведь главное - выбраться? - заторопился успокоить самого себя Игорек, разгоняя эти вполне здравые, но подрывающие веру в успех задуманного дела мысли. - А там мы еще что-нибудь придумаем.
Милорд молчал, покачивая головой. Неясно было, то ли он согласен с планом Игорька и просто беспокоят его те же самые вопросы об осведомленности стража, то ли думает он совсем о другом, о постороннем.
Только тут наконец Бабаев сообразил, что в принципе его визави должен знать о противнике гораздо больше, ведь ему уже пришлось убегать от людей в черном, и хотя в конечном итоге уйти от них ему не удалось, что повлекло за собой смерть Гашарти, но по меньшей мере он должен хотя бы догадываться, кто они - люди в черном, каковы их цели и возможности.
- Милорд, - обратился к товарищу по несчастью Игорь. - А что вы знаете об этих людях?
- О каких людях? - рассеянно переспросил Милорд; он продолжал о чем-то напряженно размышлять.
- О тех, которые засадили нас сюда... Тех, которые убили Сержа... Если бы вы рассказали мне...
Игорек не закончил вопроса. Он увидел, что Милорд его не слушает. И Милорд действительно его не слушал. Вид он имел совершенно отрешенный.
Но прошла минута, и взгляд его прояснился. На губах появилась знакомая кривоватая ухмылочка, и на душе Игорька, как только завидел он ее, опять неприятно засвербело. Ну ничего не мог он с собой поделать, тем более что сам Милорд своим поведением, своими словами настороженность Бабаева подкреплял. Даже просто манера держать себя с собеседником, присущая Милорду, напомнила Игорьку не кого-нибудь из знакомых ему и уважаемых Альтруистов, а поведенческие повадки мэра Питерполиса, который частенько появлялся в представительстве по тому или иному делу. Это позерство, это откровенное неумение и нежелание слушать собеседника, это пренебрежение и эти намеки. И недомолвки, и ужимки, и многозначительные жесты. Все это претило Игорьку. Он ценил в людях честность, открытость в словах и поступках.
- Так-так, - сказал Милорд, с юмором Игорька разглядывая. - Бежать отсюда, значит, можно? И у тебя, значит, есть даже план? Что ж, уважаю. Ты из дергунков, а?
Бабаев снова, и в который уже раз, не понял вопроса. "Из дергунков"?...
- Я не... совсем... понимаю, - признался он неуверенно. - А кто это такие - "дергунки"?
Милорд хлопнул себя по колену и вдруг громко расхохотался. Можно сказать, он зашелся смехом, откинувшись спиной на подвальную холодную стену, и чуть слезы не брызнули у него из глаз. Но видно, сразу напомнили о себе скрытые травмы, и смех почти немедленно сменился громким надсадным кашлем. Когда приступ кашля наконец прошел, Милорд с минуту молчал, осторожно ощупывая бока. Потом встал и, не глядя более на Игорька, обратился к стене напротив с некоей высокомерной патетичностью в заметно подсевшем голосе.
- Господа судьи, - сказал он. - Мы глубоко ошибались, когда думали, что перед нами предстал закоренелый преступник, из тех, что давно позабыли такие замечательные архаичные слова, как "честь", "достоинство", "благородство". На самом же деле перед нами элементарный заморыш, господа! Один из множества других, подобных ему и несчастных заморышей. Да-да, господа, мы могли бы догадаться об этом и раньше, ведь наш общий скоропостижно скончавшийся друг - я Сержа Гашарти, конечно, имею в виду работал именно с этим замороченным контингентом Клуба, и кого еще я мог встретить в его резиденции как не очередного подопечного? Но, господа, могу сказать в свое оправдание и то, что до сей поры лучше думал о разведчиках известной вам Империи! А они оказались не на уровне, не сумели, как видите, отличить песняра от заморыша. Невольно задумаешься, а стоит ли с ними сотрудничать в дальнейшем, а?
Теперь Игорек кое-что стал понимать, но не так много, как ему хотелось бы. Он понимал, что Милорд обезьянничает; он понимал, что Милорд не желает говорить с ним серьезно. Не понимал Бабаев главного: почему Милорд так себя повел? В результате к осадку настороженности прибавилась еще темная обида. Да, теперь Игорек определился: мне не по пути с этим человеком, кем бы ему ни приходился Серж, пусть даже братом родным!
- Вам не нравится мой план? - сердито вопросил Бабаев. - Предложите другой.
Милорд повернулся на каблуках. Упер левую руку кулаком в бок, а правую - поднял, наставив указательный палец на Игорька.
- Вот посмотрите, господа судьи, - продолжал он играть в свой театр одного актера. - Перед вами классический образчик заморыша или, если кому угодно, замороченного. Одно, как известно, производное от другого, и вы можете выбрать себе для него любое поименование из этих двух: или то, которое вам более нравится, или то, которое, по вашему мнению, ему более соответствует. Вот он весь перед вами, господа. Марионетка так называемого Клуба Альтруистов; он не представляет себе жизни без Клуба; чтобы воссоединиться с Клубом он задумал побег и, надеюсь, легко пойдет на то, чтобы лишить жизни охранника ради этой своей цели. Но простим, господа, ему это невинное по большому счету намерение. Ведь не со зла он это хочет сделать, а от любви к Клубу, а значит, от любви к человечеству, во имя большого общечеловеческого счастья...
Смысл, как минимум, половины слов Милорда ускользал от Игорька. Но одно его зацепило, покоробило и укрепило в новом мнении - эта непреднамеренно брошенная фраза, словно напрямую взятая, выделенная из знакомо-злобного шипения дешевых бульварных газет: "...так называемый Клуб Альтруистов". Худшие подозрения Бабаева подтвердились: перед ним стоял враг!
Но только почему, зачем такой честный чистый человек, как Серж Гашарти, мог что-то общее иметь с этим... этим проходимцем?
- Да, господа, - продолжал тем временем витийствовать Милорд, казалось, не замечая гаммы чувств, находившей наглядное отображение на честном лице Бабаева. - Именно таков образ мыслей нашего заморыша. Однако, я повторюсь, не будем слишком строги к нему. В конце концов, он всего лишь замороченный; его лишили памяти о прошлом; он был избавлен от такой мелочи, как прежние его моральные убеждения и ориентиры. На самом деле, в данный конкретный момент своей жизни он ничего другого не знает, кроме Клуба Альтруистов; ничего другого не видел, кроме Клуба Альтруистов; ничего другого не может принять, кроме Клуба Альтруистов. Вы скажете, это было жестоко - лишить его права выбора? Я соглашусь с вами, но добавлю, что все это с ним было проделано опять же от большой любви к человечеству. Кстати, вы заметили, господа, ведь это всегда так: чем больше любовь к человечеству, тем больше ее носителями применяется способов для переделки конкретных его представителей, а?
- Стойте! - закричал, не выдержав, Игорек. - Зачем же вы так?! Что я вам сделал?!
И Милорд сбился. Так и застыл с открытым ртом в позе трибуна. И судя по всему, снова ушел в себя. Взгляд его опустел. А надежда Игоря на то, что товарищ по несчастью поддержит план побега, подскажет какую-нибудь идею, которая пойдет на пользу дела, рассыпалась ненадежным карточным домиком. Веру в то, что перед ним Альтруист, постигла еще более тяжелая участь. Игорек с ужасом думал о том, что вот теперь он остался один на один против врагов Клуба, и не от кого ждать поддержки или хотя бы доброго слова, и как теперь себя вести, что предпринять? Гашарти подсказал бы, но Гашарти мертв, а этот его... "знакомый", он, это ясно, ответит насмешкой, очередной издевкой, или вообще не захочет отвечать...
Так и оказалось. Когда через минуту визави Бабаева осмотрелся вокруг более осмысленным взглядом, желание продолжать свое издевательски высокомерное выступление у него пропало, и он грубо сказал Игорьку, все еще сидящему на его кровати:
- Расселся, а? Слазь-ка, Альтруист.