Совершенный Сивиллой «дворцовый переворот» означал победу «ястребов» над «голубями» во главе с Раймундом, графом Триполи. И хотя «голуби» отбивались с большим трудом, на их стороне были практически все королевские вассалы, за исключением Реноде Шатильона. Самого Ги де Лузиньяна почти все презирали. Граф Раймунд предлагал короновать принцессу Изабеллу, 13-летнюю дочь покойного Амальрика I, вышедшую замуж за 11-летнего Онфруа Торонского. Их венчание состоялось год назад в замке Керак, осажденном войсками Саладина. Он приказал приостановить обстрел крепости из осадных орудий на время обряда венчания, и в благодарность мать Онфруа послала мусульманским вождям блюда с брачными яствами. Как уже говорилось, эта осада была снята при личном участии Балдуина IV, вынужденного передвигаться на носилках; однако события тех дней сильно напугали юного Онфруа Торонского – по свидетельству современников, он «обладал чрезвычайной красотой и для своих лет был весьма образован, но по своим наклонностям больше походил на девушку, нежели мужчину». Когда же Раймунд предложил его кандидатуру на королевский трон, Онфруа от страха сбежал в Иерусалим, где засвидетельствовал свое почтение Ги де Лузиньяну. Так перевод стал свершившимся фактом, и все бароны, не считая Раймунда, графа Триполи, и Балдуина Ибеленского, выказали полную покорность новому монарху.
   С этого момента уже ничто не могло сдержать агрессиивных планов Рено де Шатильона. Доставшиеся ему в результате женитьбы земли за рекой Иордан простирались до Акабасского залива в Красном море. По этой территории, прорезавшей владения Саладина, пролегали многочисленные караванные пути из Египта в Сирию. В 1182 году, воспользовавшись стратегическим расположением своего фьефа, он совершил ряд вооруженных набегов на соседей-мусульман. Его вероломство вызвало резкое возмущение всего мусульманского мира. Выстроив и опробовав новые галеры в Мертвом море, Рено затем спустил их на воду в Акабасском заливе. Отсюда он направился на юг, безжалостно грабя и опустошая мусульманские порты, расположенные по обоим берегам Иордана, а также торговые корабли и даже суда с паломниками, направлявшиеся в Мекку. Бросив якорь в порту ар-Рагиб, он снарядил вооруженную экспедицию в саму Мекку, намереваясь вывезти оттуда останки пророка Мухаммеда. Однако неподалеку от города франкский отряд был разбит египетскими войсками, которые направил туда Малик, брат Саладина. Захваченных в плен латинян публично казнили на площадях Мекки и Каира.
   Неизвестно, был ли это единичный террористический набег, осуществленный лично Рено, либо одно из «самых дерзких деяний в цепи совместно задуманных акций от лица всего Иерусалимского королевства», однако описанные выше события сразу превратили Рено в кровного врага Саладина, которого весь мусульманский мир считал гарантом безопасности мусульманских святынь на Ближнем Востоке и авторитет которого неожиданно оказался подорван. Сразу после вступления на трон короля Ги Рено еще сильнее рассердил Саладина, захватив мусульманский торговый караван, направлявшийся из Египта в Сирию, и уничтожив охранявший его отряд египтян. Это было откровенное нарушение перемирия, и Саладин потребовал полного возмещения потерь, в первую очередь от самого Рено, отказавшегося даже принять его послов, а затем и от короля Ги – тот, правда, приказал Рено прекратить бесчинства и уладить конфликт, но так и не смог заставить его подчиниться: ведь во многом благодаря ему он и получил свою корону.
   Естественно, что все недоброжелатели Рено сочли разграбление мирного каравана актом неприкрытого бандитизма, но даже его сторонники называли такое поведение «необъяснимым», полагая, что, возможно, он просто ошибся и принял отряд охранников-египтян за воинов Саладина, нарушившего перемирие. Каковы бы ни были мотивы этого инцидента, война стала неизбежной – причем в то самое время, когда между латинскими государствами на Ближнем Востоке произошел раскол. Выявился конфликт между баронами-старожилами, изо всех сил пытавшимися удержать свои владения, и вновь прибывшими из Европы рыцарями, стремившимися к новым походам и территориальным завоеваниям. В тот же период обострились идеологические разногласия между сторонниками добрососедских отношений с мусульманами и теми, кто рассматривал любой компромисс с неверными как предательство основ христианства. При этом было весьма непросто провести четкую границу между двумя лагерями. Однако можно однозначно утверждать: сам факт, что граф Триполи бегло говорил по-арабски и с интересом изучал исламские тексты, заставлял подозревать, что он не во всем следовал христианским принципам.
   Словно желая укрепить эти подозрения, Раймунд обратился к Саладину за помощью в борьбе против Ги де Лузиньяна. Их переговоры не ограничивались простым соглашением о перемирии – речь шла об открытом сотрудничестве. Идя навстречу своему возможному союзнику, Раймунд даже разрешил коннице египетских мамлюков под командованием сына Саладина аль-Афдаля пройти через свои владения в Галилею – для проведения там разведки. Согласно договоренности, мусульманской кавалерии не разрешалось проводить военные операции и оставаться на чужой территории на ночь. Об этом соглашении были извещены все подданные графа Раймунда, в том числе в замке Фев, куда как раз прибыла делегация, посланная королем Ги для примирения с графом Триполи, – в нее входили великие магистры тамплиеров и госпитальеров.
   Жерар де Ридфор тут же призвал под свои знамена девяносто рыцарей-тамплиеров из окрестных крепостей и направился к Назарету, где к нему присоединились еще сорок рыцарей. Недалеко от Назарета его воины встретились с мусульманским отрядом, который остановился на водопой у Крессонского источника. Увидев явное превосходство мусульман, магистр госпитальеров Роже де Мулен предложил Жерару отступить. Его поддержал и маршал тамплиеров Жак де Майи. Однако их предостережения лишь распалили Жерара де Ридфора. Обвинив своего, коллегу-госпитальера и трусости, он оскорбил и Жака де Майи: «Вы говорите как человек, который хотел бы удрать; вы слишком любите свою белокурую голову, которую вы так хотели бы сохранить». – «Я умру перед лицом врага как честный человек, – ответил ему брат Жак. – Это вы повернете поводья как предатель». Объединенный рыцарский отряд с ходу атаковал египтян, но результаты оказались плачевными: все рыцари, включая Жака де Майи и Роже де Мулена, были убиты, в живых остались лишь трое тамплиеров, в том числе сам виновник этой катастрофы Жерар де Ридфор. Многие светские рыцари попали в плен вместе с христианами из Назарета, которые выбрались из города в надежде поживиться легкой добычей.
   Единственным достижением латинян можно считать последовавший после поражения разрыв постыдного соглашения между графом Раймундом и Саладином, а также примирение графа с королем Ги. Пока Саладин стягивал мусульманские войска из подчиненных ему доминионов – Алеппо, Мосула, Дамаска и Египта – в местечко аль-Аштар за рекой Иордан, король Ги также объявил всеобщую мобилизацию латинских ратников, назначив пунктом сбора город Акру. Тридцать тысяч марок, переданных английским королем Генрихом II тамплиерам для организации нового крестового похода, были использованы для оплаты наемников и экипировки армии латинян. К исходу июня король Иерусалимский собрал под свои знамена 20-тысячное войско, включая 12 тысяч кавалеристов. Фактически в Иерусалим были стянуты все воинские ресурсы – как добровольцы, так и наемники, – которыми латиняне располагали на Ближнем Востоке; христианские крепости и поселения опустели.
   1 июля 1187 года Саладин форсировал реку Иордан южнее Тивериадского озера с 30 тысячами пехотинцев и 12-тысячной конницей. Далее он разделил войско на две части – половина отряда направилась на запад, в сторону предгорий, а остальные двинулись к расположённой на берегу озера Тиверии. После недолгого сопротивления город перешел в руки турок, однако графиня Триполи, укрывшаяся в Тивериадском замке вместе с сыновьями, успела отправить послание своему супругу, который находился с королевской армией в Акре.
   Нерешительный Ги де Лузиньян долго не мог сделать однозначный выбор между советами «голубей» и «ястребов». Еще не зная о судьбе своей жены и сыновей, граф Раймунд предлагал соблюдать осмотрительность и утверждал, что Саладину с его огромным войском не удастся долго продержаться в такой пустынной местности, да еще в самый разгар знойного палестинского лета. Но его оппоненты – Рено де Шатильон и Жерар де Ридфор – выступали за немедленный бросок на Тиверию, упрекая Раймунда в трусости и припоминая его предательские переговоры с Саладином. Как и раньше, слабовольный Ги не смог проигнорировать советы этих вельмож, которые в свое время помогли ему занять королевский трон. И он приказал армии выступать на Тиверию. В полдень 2 июля крестоносцы разбили лагерь вблизи местечка Сефория, в стратегически весьма выгодном месте – с достаточным запасом воды и кормом для лошадей.
   Здесь их нагнал гонец из Тиверии с известием о тяжелом положении супруги графа Триполи. Находившиеся с Раймундом сыновья стали умолять короля Ги поспешить на помощь их матери, однако сам Раймунд считал, что безрассудно и губительно оставлять такую выгодную позицию и вести войско через пустынные холмы, отделявшие франкское войско от Тивериадского озера. Он также добавил, что ради сохранения королевства готов рисковать судьбой своих владений и собственной женой. «Тиверия принадлежит мне, – сказал он, – так же как моя жена и мое состояние, и никто не потеряет столько, сколько я, если замок будет утрачен. Если они захватят мою жену, моих людей и мое добро и разрушат мой город, я возвращу это, когда смогу, и отстрою свой город, когда смогу, ибо предпочитаю видеть разрушенной Тиверию, чем погибшей – всю Землю».
   На военном совете король и большинство баронов согласились с доводами Раймунда, однако в полночь, когда Ги дс Лузиньян остался один и готовился ко сну, к нему в шатер проник магистр тамплиеров Жерар де Ридфор. Разве можно доверять предателю? И разве не бесчестие – бросить в беде захваченный неприятелем город, находящийся совсем рядом? Жерар страстно заверял, что «тамплиеры готовы сбросить свои белые плащи, продать и заложить все, что у них есть, только чтобы отомстить за смерть своих братьев в битве у Крессонского источника».
   И снова, будучи не в силах противостоять напору де Ридфора, король Ги отдал приказ свернуть лагерь и немедленно выступать. Крестоносцы пустились в путь еще до зари. Они шли на восток по длинной бесплодной равнине, расположенной среди таких же бесплодных холмов; по другому склону дорога спускалась к берегам Тивериадского озера. Расстояние было небольшим – двадцать километров от Сефории до Тиверии, – но длинный караван тянулся пешим шагом. При этом их постоянно обстреливали неуловимые турецкие лучники, метко стрелявшие на скаку не только в людей, но и в лошадей. Кроме того, крестоносцы изнемогали от жажды, и в местечке Любия король – по просьбе тамплиеров, защищавших их арьергард, – решил сделать привал и переночевать. Возглавлявший авангард граф Раймунд резко возражал против такого решения: «О Господи! Война проиграна, и все мы мертвецы. Королевству пришел конец!»
   Все колодцы в деревне оказались пусты. Армию латинян, разбившую лагерь в одном из самых безводных мест под названием Рога Хыттина, со всех сторон окружили турецкие войска Саладина. В течение ночи кольцо все больше сжималось; многие крестоносцы, выходившие из лагеря в поисках воды, были захвачены в плен или убиты. Турки подожгли кустарник и сухую траву вокруг лагеря, и латиняне стали задыхаться в едком дыму.
   На рассвете Саладин повел своих солдат в атаку. Обезумевшие от жажды, невыносимой жары и дыма, христианские пехотинцы пытались прорваться к озеру через плотные ряды сарацин, но почти все погибли, а остальные попали в плен. Облаченные в тяжелые доспехи, рыцари с трудом отбивали непрерывные атаки турецкой кавалерии, однако они настолько ослабли от жажды, что серьезного сопротивления оказать не могли. Проскочить сквозь неожиданно разомкнувшиеся турецкие фаланги (обычная тактика легких мусульманских отрядов) удалось лишь графу Раймунду с частью его воинов. Не сумев воссоединиться с основной массой окруженных крестоносцев, граф и его люди отступили к побережью и направились в Триполи.
   Оставшиеся на поле боя крестоносцы заняли круговую оборону вокруг своего короля, совершая время от времени вылазки против сарацин. В рядах латинян находился архиепископ Акрский, державший в руках святую реликвию – Крест Животворящий, который, однако, затем удалось захватить мусульманам. Битва была закончена. Король Ги и оставшиеся в живых рыцари попадали на землю, страдая от невыносимой жажды. Самых знатных пленников доставили в шатер триумфатора Саладина – среди них были король Ги, его брат Амальрик, Рено де Шатильон и юный Онфруа Торонский. Изнемогавшему от жажды королю султан предложил – с изысканной любезностью и подчеркнутым уважением – бокал с розовой водой и льдом, доставленным с вершины горы Хеврон. Отпив несколько глотков, король протянул бокал Рено де Шатильону, но тому не позволили утолить жажду: по арабским воинским правилам жизнь гарантируется только тем пленникам, которым дается еда или питье.
   Саладину представилась возможность расправиться с Рено за все его беззакония и вероломство, но предварительно – опять же в соответствии с исламскими канонами – ему позволили сделать выбор: принять ислам или умереть. Рассмеявшись в лицо Саладину, Рено заявил, что скорее тот примет христианство, и добавил: «Если бы ты уверовал в истинного Бога, то избежал бы тех адских мук, которые тебе, несомненно, уготованы». Услышав это, Саладин выхватил саблю и отсек ему голову.
   В отличие от Рено королю и светским рыцарям была дарована жизнь. «Король не убивает короля, – объяснил Саладин, – однако человеческое вероломство и дерзость часто не знают границ». Пленных франкских вождей отправили в дамасскую тюрьму, дав строгое предписание тюремщикам не причинять заключенным вреда. Однако на рыцарей из мона-шеских орденов эти правила не распространялись. Как постоянно заявлял Саладин, он «очистит землю от этих нечестивцев». Каждому воину, захватившему в плен рыцаря-монаха, полагалась награда в пятьдесят динаров, после чего ему приказывали убить пленника. Окружавшие Саладина мусульманские богословы, исламские отшельники и суфийские мистики упрашивали его разрешить им лично отрубить неверному голову. Неожиданным исключением оказался лишь великий магистр ордена Храма Жерар де Ридфор – его оставили в живых. Остальным рыцарям, как и Рено де Шатильону, предложили сделать выбор: принять ислам или умереть. Всю ночь под дикие вопли их палачей они готовились к смерти. Никто из них не отрекся от Христа, и на рассвете все 230 рыцарей-тамплиеров вместе с братьями-госпитальерами были обезглавлены фанатиками-исламистами.
   После поражения при Хыттине дальнейшая судьба христиан в Святой земле была предопределена. Военные гарнизоны были выведены из всех замков и крепостей, принадлежавших латинянам, и вскоре более полусотни таких укреплений либо добровольно сдались, либо были захвачены сарацинами. Графине Триполи разрешили беспрепятственно покинуть Тиверийский замок, а 10 июля того же года Жослин де Куртине – один из самых непримиримых «ястребов» – практически без сопротивления сдал отлично укрепленную Акру. Во время захвата Аскалона Саладин решил проверить стойкость захваченных им пленников. Он приказал вывести к воротам крепости Жерара де Ридфора и короля Ги; последний отдал осажденным приказ открыть ворота и сдаться. В ответ посыпались ругательства, а в ходе последовавшей стычки погибли два турецких эмира из окружения Саладина. Однако судьба Аскалона была предрешена, и 4 сентября город капитулировал. А вот гарнизон Газы, состоявший из тамплиеров, сдался без боя – верные данному ими обету послушания, они выполнили приказ своего магистра Жерара де Ридфора.
   После этого Саладин обратил свой жадный взор на главную цель – Иерусалим. Обороной города руководили королева Сивилла, патриарх Ираклий и Балдуин Ибеленский. Сил у осажденных было явно недостаточно – всего два рыцаря, и Балдуин был вынужден срочно произвести в рыцари три десятка холостых горожан. В Иерусалиме было полно беженцев, в основном женщин и детей, а на лояльность мусульман и православных христиан вряд ли можно было полагаться. И тут результат осады был в принципе предрешен; однако, опасаясь возможного пожара и беспокоясь за судьбу мусульманской мечети Купол Скалы, Саладин решил начать переговоры. За то, чтобы беспрепятственно выпустить из города все население, он потребовал выкуп в сто тысяч динаров – сумма неслыханная. Потом установил индивидуальный тариф: десять динаров за мужчину, пять – за женщину и один – за ребенка. Отдельно из общественного фонда (главным образом из орденской казны госпитальеров) было выделено тридцать тысяч динаров за освобождение семи тысяч неимущих жителей. И 2 октября 1187 года, в очередную годовщину восхождения пророка Мухаммеда с Храмовой горы на небеса, Саладин триумфально въехал в Иерусалим. С побежденными христианами он обращался весьма милостиво; его поведение, как подчеркивают летописцы, выгодно отличалось от поведения патриарха Ираклия и членов рыцарско-монашеских орденов, особенно тамплиеров, – они отказались поделиться с согражданами своими сокровищами и с неохотой расстались со средствами, которые им специально передал Генрих II для выкупа из рабства бедняков.
   С этого момента Храм оказался в руках Саладина и тамплиеры были вынуждены убрать свою резиденцию из мечети аль-Акса. После их ухода мусульмане тщательно отмыли ее розовой водой, а в честь одержанной победы установили памятную кафедру, посвященную Нуреддину. Хотя храм Гроба Господня был оставлен православным христианам, крест, венчавший Собор на Скале, был сброшен наземь, и под восторженные вопли мусульман его еще два дня таскали по городским улицам, пиная и колотя палками.
   Столь милостивое отношение Саладина к иерусалимским христианам объяснялось как его природным великодушием, так и дальновидным расчетом. В военном трактате аль-Харави «О военных хитростях» – написан по распоряжению сына Саладина, аль-Малика (а может, и самого Саладина) – автор замечает, что «доброе отношение к мирным жителям помогает продемонстрировать силу и тем самым устрашить врага…» Одним из показательных примеров такой демонстрации силы и спокойствия является великодушное разрешение, данное турками гарнизонам осажденных городов, покинуть свои крепости и перебраться в Тир или другие франкские поселения. Подобные действия были призваны показать, что султан абсолютно не опасается своих поверженных противников. Тем самым всем франкам как бы демонстрировалось презрение – за «безответственность, недальновидность, мелочность и алчность… их благородных рыцарей и вельмож». В своем трактате аль-Харави резко осудил католическое духовенство за ту легкость, с которой оно нарушает собственные клятвы, данные Саладину. Не скрывая своего глубокого уважения к рыцарским орденам, автор в то же же время предупреждает Саладина, чтобы тот «опасался тамплиеров и госпитальеров… поскольку никогда не сумеет достичь своих целей, если попытается действовать через них; ибо эти монахи одержимы в своем религиозном рвении и не обращают внимания на то, что происходит в остальном мире».
   Насколько верны оценки, данные аль-Харави? Нет сомнений, что великодушие и благородство, проявленные Саладином при взятии Иерусалима, заметно укрепили его престиж и в то же время подорвали волю части латинян к сопротивлению. Однако его жестокое обращение с рыцарями католических орденов только укрепило их волю и решимость к борьбе. Знаменитая крепость Керак, где в 1183 году проходила брачная церемония под аккомпанемент осадных орудий Саладина, более года стойко выдерживала турецкую осаду, и только наступивший из-за недостатка продовольствия голод заставил тамплиеров сдаться. Такова же судьба Монреаля. Лишь после непрерывной месячной бомбардировки капитулировали тамплиеры, защищавшие замок Сафет, и госпитальеры в крепости Бельвуар. Но некоторые цитадели по-прежнему оставались в руках рыцарских орденов. Так, госпитальеры удержали Крак-де-Шевалье и Кастель-Блан. Тамплиеры, вынужденные отдать замок Гастон в Амманских горах, все-таки отстояли Роше-Гильом и, несмотря на падение самого города, – замок в Тортозе.
   Указанные выше опорные пункты, а также прибрежные города Антиохия, Триполи и Тир остались в руках христиан. Прибывший в Антиохию сицилийский флот доставил подкрепление для местного гарнизона под командованием Боэмунда, а положение Тира резко стабилизировалось после появления новой партии крестоносцев из Европы под командованием германского князя Конрада Монферратского, умело организовавшего оборону. Вскоре его корабли разбили египетский флот, и в 1189 году Саладин был вынужден снять осаду.
   В июне того же года Саладин отпустил на свободу Ги де Лузиньяна – тот поклялся никогда не воевать и навсегда покинуть пределы королевства. Однако, получив от священникои уверение, что вынужденная клятва, данная неверному, не имеет законной силы, король Ги собрал новый отряд из рыцарей, которые были выкуплены или просто освобождены, и направился к Тиру. Но Конрад Монферратский отказался открыть ему городские ворота – по его мнению, Ги потерял корону по собственной вине. Напрасно проведя под городскими стенами несколько месяцев, тот понял, что ему остается либо убираться из Святой земли, либо предпринять решительные действия, дабы восстановить свои права на корону.
   Приняв довольно неожиданное решение, в августе 1189 года Ги де Лузиньян направился со своим отрядом к Акре, которая была взята войсками Саладина сразу после битвы при Хыттине. В этом походе он опирался на тамплиеров во главе с Жераром де Ридфором. Хотя неподалеку еще располагались части регулярной турецкой армии, Ги организовал осаду, но мусульманский гарнизон успешно отбивал все его попытки захватить город. Пожалуй, в XII веке в Сирии это был единственный пример, когда методичная осада проводилась на виду у стоявшей в поле армии противника, которая угрожала осаждавшим с тыла и могла оказать поддержку осажденным. Откровенная дерзость этого плана, несомненно, объясняется активным участием Жерара де Ридфора, который предпринимал отчаянные шаги, чтобы спасти свою подмоченную репутацию. Но 4 октября 1189 года при очередном наступлении на Акру Великий магистр тамплиеров был убит.
 
9. Ричард Львиное Сердце
 
   Новости о бедах, потрясших Святую землюг достигли папы Урбана III, когда тот находился в Вероне. О печальных событиях ему поведали местные рыцари-храмовники – они получили письмо от брата Террье, который занимал в Палестине должность командора и один из немногих сумел спастись в битве при Хыттине. Самого Урбана и всю папскую курию известия буквально потрясли: никто в Европе не мог представить, что такое поражение возможно. И все единодушно решили, что Господь оставил свою паству за людские грехи. Монах Петр Блуаский, присутствовавший на заседании курии, направил английскому королю Генриху II письмо, где обрисовал «страстную реакцию кардиналов и решимость верховного понтифика, который призвал всех присутствовавших пожертвовать своим благополучием и богатствами и отстаивать дело Христа не только на словах, но и на деле, своим примером». От пережитых скорбей папа Урбан III вскоре скончался.
   Когда архиепископ Тирский Жозе, прибывший по поручению баронов Заморья летом 1187 года из Тира в Палермо за помощью, встретился с королем Сицилийским Вильгельмом II и рассказал ему о случившейся с ближневосточными латинянами катастрофе, потрясенный король сбросил роскошную шелковую мантию, облачился в монашескую власяницу и уединился в часовне, где четыре дня предавался покаянным молитвам. Наследник папы Урбана престарелый итальянец Альберто де Морра, принявший имя Григория VIII, занимал папский трон лишь два месяца, и он обратился со страстным воззванием ко всем европейским монархам, призывая их прекратить междоусобицы и объявить семилетнее перемирие, дабы организовать новый крестовый поход. Папская булла «Аudita Tremendi» была написана чрезвычайно живым и страстным языком. Первым на нее откликнулся король Вильгельм Сицилийский, пославший на помощь осажденным в Антиохии латинянам флот в составе пятидесяти галер.
   Идея всеобщего покаяния, которую провозгласил Бернард Клервоский еще перед 2-м Крестовым походом, теперь была подкреплена подлинно рыцарской целью – вырвать из рук неверных и вернуть христианам Святой Крест Животворящий. Именно с этого времени слово crucesignata («знак креста», лат.) прочно вошло не только в церковную терминологию, но и в обиход большинства европейских рыцарей и князей. В период 1-го Крестового похода геральдика еще не получила достаточного распространения; теперь же геральдические символы стали появляться на щитах и знаменах. Среди европейской знати еще больше окрепло убеждение, что крестовый поход является высшим выражением доблести и чести – самый главный поединок с силами зла и высшая цель настоящего рыцаря. Так, Петр Блуаский – свидетель публичного покаяния римских прелатов и самого папы Урбана III, всем сердцем воспринявший страстные призывы Григория VIII – в своем трактате «Passio Regimaldi», посвященном описанию жизни и смерти злосчастного Рено де Шатильона, назвал его не просто мучеником, а святым.