Дабы подчеркнуть свое неприятие Христа, священникам-тамплиерам якобы полагалось во время мессы пропускать все слова, связанные с его прославлением. Обвинители утверждали, что у тамплиеров существовала некая тайная церемония службы демону по имени Бафомет – в виде кошки, черепа или скульптурного изображения головы с тремя лицами. На поясе рыцари носили веревки или ремни, «освященные» прикосновением к подобной голове. Утверждалось также, что это делалось «большинством и повсеместно», а тех, кто отказывался, либо убивали, либо бросали в темницу.
   Наряду с этими главными беззакониями существовали и другие странности, которые также вызывали подозрение общественности. Заседание тамплиерского капитула всегда проводилось тайно, ночью и под усиленной охраной. Великий магистр – вместе с другими старшими офицерами – исповедовал и отпускал грехи братьям-храмовникам, хотя и не имел на это церковных полномочий. Всем тамплиерам вменялись в вину жадность и своекорыстие; они «не считали грехом… присвоить имущество других – как законными, так и незаконными методами» – и постоянно стремились «приумножить богатства ордена любым способом…» И еще их обвиняли в предательстве, в тайных переговорах с мусульма-нами, которые, дескать, привели к потере Святой земли.
   Неудивительно, что когда папа Климент V и король Яков II Арагонский впервые услышали эти обвинения, то не поверили ни единому слову. С такими же грязными обвинениями в ереси и содомии католическая церковь в свое время обрушилась на катаров, а совсем недавно Гильом Ногаре и его коллега Гильом де Плезан – на несчастного Бонифация VIII. Однако эти откровенно ложные обвинения удачно совпали с негативным общественным отношением к хра-рмовникам; кроме того, в Средние века люди очень остро воспринимали все связанное с колдовством и демонами, а в ХV – XVI веках такие настроения вылились в настоящую охоту на ведьм.
   Скептическое отношение папы к выдвинутым против тамплиеров обвинениям, а также его суверенный контроль над орденом Храма, по идее, должны были если не подавить в зародыше, то хотя бы приглушить эту истерию. Однако неожиданно Жак де Моле подтвердил все сказанное королем Филиппом, заявив, что действительно отрицал Иисуса Христа как Спасителя, что плевал на распятие, когда вступал в ряды ордена. Единственное обвинение, от которого Великий магистр счел нужным отмежеваться, – участие в гомосексуальных связях. Но признания в святотатстве для Гильома Ногаре и его сподвижников оказалось достаточно, чтобы довести дело до конца.
   Далее последовали признания и других высших руководителей тамплиеров: Жоффруа де Шарне, командора Нормандии; Жана де Ла Тура, парижского казначея ордена и одновременно финансового советника самого Филиппа Красивого; Гуго де Перо, генерального смотрителя ордена, который принимал в члены ордена многих французских тамплиеров и на которого многие указали как на пособника их духовного падения. В своем признании 9 ноября Гуго согласился со всеми обвинениями – даже с тем, будто «при вступ-лении в ряды ордена он говорил новичкам: если кому из них, будет невтерпеж и он разогреется от обуявшей страсти, то Гуго предоставит ему возможность охладить свой темперамент с одним из братьев». Вначале он отказался очернить своих коллег, но был уведен на некоторое время охранниками и «в тот же день» признался инквизиторам, что такая «братская любовь» была в ордене делом «вполне обычным и повсеместным».
   С чего же могла начаться в ордене подобная сатанинская практика? Жоффруа де Гонвиль, командор Аквитании и Пуату, заявил, «что некий растленный магистр… оказался н тюрьме турецкого султана, а выбраться оттуда ему удалось лишь после того, как он поклялся, что внедрит в ордене святотатственный обычай – при вступлении в ряды тамплиеров проклинать Иисуса Христа…» Не исключено, что этим магистром могли быть Бертран де Бланфор или Гильом де Боже. Сам Жоффруа отказался отречься от Христа, но командор его простил – вероятно, потому, что его дядя был весьма влиятельной особой при дворе английского короля. Однако его заставили поклясться на Евангелии, что он никому не расскажет об этом обычае.
   Только четверо тамплиеров категорически отвергли вес обвинения – Жан де Шатовиллар, Анри д'Арсиньи, Жан Парижский и Ламбер де Този, – но их показания практи-чески не сказались на общей картине. Таким образом, хорошо подготовленное и неожиданное выступление короля Филиппа против ордена Храма приобрело вполне доказательный и законченный вид. И хотя определенные подозрения в истинных причинах этих нападок еще оставались, папа Климент V понял, что у него нет иного выхода, как одобрить действия монарха, признав их правомерными, и активнее вмешаться в расследование самому. Меньше чем через месяц после сенсационного признания Жака де Моле, 22 ноябя 1307 года, Климент V отправил письменное послание, озаглавленное «Раstoralis praeminentiae», всем королям и принцам Западной Европы, призывая их осторожно, тайно и одновременно решительно произвести арест тамплиеров и конфисковать их собственность от имени церкви. В этом письме он всячески превозносил стойкость веры и религиозное рвение Филиппа Красивого, но вместе с тем подчеркивал, что теперь это дело переходит под контроль Папской курии.
   Первым перед церковной следственной комиссией в составе трех кардиналов, присланных папой из Пуатье в Париж, предстал Жак де Моле. И он сразу отрекся от предыдущих показаний. По словам одного из очевидцев, он задрал подол рубахи и продемонстрировал следы жестоких пыток теле; кардиналы «горестно вскрикнули и потеряли дар речи». Вскоре последовали отказы от показаний и других обвиняемых – однако, похоже, это не слишком удивило членов папской следственной комиссии. К тому же недавно назначенные десять новых кардиналов (в том числе девять французов) опасались пойти против мнения инквизиции и королевских легатов, тем более что папа Климент выразил поддержку французскому королю. Но внутри Папской курии .вспыхнули острые разногласия, усиленные давлением сторонников тамплиеров, в частности брата Жака де Моле, настоятеля собора в Лангре. Более того, многие руководители храмовников были в хороших отношениях с тремя кардиналами – членами папской комиссии, посланной в Париж. Кстати, именно во время их совместного обеда с Гуго де Перо тот опроверг свои предыдущие показания, данные, судя по всему, под пыткой.
   Следует отметить, что подобные отказы для самих обвиняемых были сопряжены с другой страшной опасностью: согласно правилам святой инквизиции, упорствующего ере-тика, отказавшегося от прежних показаний, передавали светским властям для сожжения на костре. Но Жак де Моле, по-видимому, верил в справедливость папы Климента V, и по-началу эта вера казалась небезосновательной. Когда король Филипп по дороге в Пуатье вдруг узнал, что кардиналы отказываются признать обоснованность обвинений в адрес там-плиеров, он тут же вернулся в Париж и написал Клименту V резкое письмо, угрожая выдвинуть против того аналогичные обвинения. Однако нервы у папы оказались достаточно крепкими, и он ответил, что скорее сам умрет, чем осудит невинных, и в феврале 1308 года велел инквизиторам приостановить пытки тамплиеров.
   Когда следствие перешло под контроль римского понтифика, всех арестованных тамплиеров перевели в королевские тюрьмы. Оливье де Пени, командор Ломбардии, един-ственный из них, оставленный папой Климентом под домашним арестом в Пуатье, бежал в ночь на 13 февраля; за его голову был обещано вознаграждение в десять тысяч флоринов. В руки королевских чиновников перешло и все имущество, принадлежавшее ордену, а у папы для подобных действий не было в распоряжении никаких воинских подразделений. К тому же Пуатье находился ближе к Парижу, чем к Ананьи, поэтому юридическая власть папы оказалась слабее фактической власти короля.
   Король Филипп умело апеллировал к общественному мнению, а поскольку Климент V так и не отважился решительно ответить на его угрозы, то королевские глашатаи и вся администрация рьяно принялись клеймить и поносить всех, кто пытался выступить в защиту тамплиеров. Были срочно изданы анонимные памфлеты, направленные против папы и намеренно разжигавшие возмущение французов его слабоволием. В одном из таких обращений, написанном, вероятно, уже упоминавшимся адвокатом из Нормандии Пьером Дюбуа, говорилось, что папа Климент развел семейственность и погряз в коррупции, а посему не способен вершить правосудие. И что лишь обильными взятками тамплиеров можно объяснить тот факт, что он до сих пор не решается признать их очевидную вину.
   Королевская пропаганда решила задействовать в этом деле весьма влиятельные организации французского королевства – Парижский университет и Генеральные штаты (французский парламент). В феврале 1308 года Филипп Красивый официально запросил парижских докторов теологии: как ему поступить с тамплиерами? Имеет ли он право предать их суду без согласия папы римского? И как поступить с их собственностью, если храмовников признают виновными? Однако полученный ответ не вполне соответствовал королевским желаниям: похвалив Филиппа за религиозное рвение, ученые, однако, подтвердили, что орден Храма находится под юрисдикцией римского понтифика, и напомнили королю, что власть его не беспредельна. Таким образом, активные действия против еретиков король мог предпринять лишь с благословения и согласия католической церкви.
   Недовольный этими научными теологизмами, король Филипп решил собрать Генеральные штаты, представлявшие дворянство, духовенство и буржуазию. Заседание, на котором он собирался заручиться поддержкой парламента в борьбе с тамплиерами, было назначено в городе Тур через три недели после Пасхи. Королевские чиновники строго проследили, чтобы там были представлены все города Франции, где имелся хотя бы один рынок, а вассалам короля и представителям высшего духовенства были направлены именные приглашения. Документов этого заседания не сохранилось, но точно известно, что Гильом Ногаре выступил там с пространной обличительной речью, направленной не только против ордена Храма, но и предыдущего папы Бонифация VIII.
   Когда большинство делегатов двинулись по домам – сообщить сенсационную весть о тамплиерах, часть участников заседания отправились вместе с королем в Пуатье. Там, на глазах родовитой французской знати, в том числе брата Филиппа Карла Валуа и сыновей Филиппа IV, король смиренно распростерся у ног папы Климента V. Тот поднял его с пола, оказав подчеркнутое внимание и уважение монарху. И 29 мая 1308 года на открытом заседании католической консистории – в присутствии кардиналов, епископов, родовитых дворян и знатной городской буржуазии – Гильом де Плезан зачитал все обвинения против тамплиеров. Им не только вменяли в вину ересь, черную магию и святотатство, но и признали их ответственными за утрату Святой земли. Как было заявлено, эти злокозненные деяния были разоблачены лишь благодаря религиозному усердию короля Филиппа IV и твердой воле всего французского народа, которые выполнили за папу всю грязную работу, а посему если тот не признает вину ордена Храма и срочно не присоединится к «самым страстным ревнителям христианской веры», то король и его подданные сами осуществят Божественное возмездие. Климента V эти ультимативные заявления не запугали, и он держался спокойно. Хотя Гильом де Плезан всячески пытался скрыть тот факт, что Филипп IV давно зарится на собственность тамплиеров, папа твердо заявил, что согласится участвовать в судебном процессе лишь после того, как все арестованные тамплиеры и их собственность будут у него. Казалось бы, ситуация зашла в тупик, но королевским чи-новникам и Папской курии все-таки удалось достичь компромисса.
   Пойдя на некоторые уступки католическому иерарху, Филипп Красивый представил папе семьдесят два тамплиера, которых заставил повторить свои показания о разложении ордена. Это не значило, что французский монарх передает дело под юрисдикцию папы римского, – внешне это выглядело как возможность выслушать обе стороны. Разумеется, все семьдесят два «свидетеля» были отобраны самым тщательным образом. Так, первым перед Папской курией предстал капеллан Жан Фолльяко, которого незадолго до этого руководство ордена обвинило в коррупции. Имел нарекания по службе и сержант Этьен Тройе – теперь он красочно описал ту самую голову (Бафомета), которая присутствовала на богослужениях тамплиеров и которую «сопровождали два брата с восковыми свечами в серебряных канделябрах». Он также заявил, что его неоднократно избивали за отказ участвовать в гомосексуальных утехах братьев-тамплиеров. Другой сержант, Жан Шалон, рассказал, что по прика-командора Франции Жерара де Вильера непокорных бросили в яму, и на его (свидетеля) глазах погибли девять человек. Он также поведал, будто накануне ареста командора кто-то предупредил, и тот на пятидесяти лошадях вывез все сокровища тамплиеров в порт Ла-Рошель. Там казну погрубили на восемнадцать судов и отправили неизвестно куда.
   В результате сорок из представших перед кардиналами свидетелей признались хотя бы в одном преступлении. Однако описания пресловутого «идола» были весьма различны. Один утверждал, что это была «отвратительная черная рожа», другой видел нечто «белое и с бородой», а трое – «голову с тремя лицами». Более внимательный анализ показывает, что среди представленных Папской курии тамплиеров более половины еще ранее были исключены из ордена. Среди них не было ни одного представителя орденского руководства: папе объяснили, что, к сожалению, все они «слишком плохо себя чувствуют, но всегда к его услугам в Шинонской тюрьме». Однако в целом показания свидетелей отвечали интересам как папы, так и короля, давая каждому возможность что называется сохранить лицо. Теперь Климент мог «с чистой совестью» разрешить инквизиции продолжить расследование, Филипп же обязался передать имущество ордена под контроль специальных кураторов, а сами тамплиеры оставались в его руках, но уже «по поручению церкви».
   В изданных сразу после этого события – в июле-августе 1308 года – папских буллах, особенно в «Facience miseracordam», Климент V показал, что фактически полностью принял версию событий, состряпанную королем и его чиновниками, и признал, что тот действовал «не из корысти», а «как правоверный католик, послушно следующий по стопам своих предшественников». Климент поручил епископам организовать в своих округах провинциальные советы по расследованию «злокозненных деяний мерзких тамплиеров». Такой совет должен был состоять из двух монахов-доминиканцев, двух францисканцев и двух кафедральных ка- ноников. Для расследования деятельности ордена была создана отдельная папская комиссия в составе восьми спецуполномоченных, и одновременно в Шинон – для допроса высокопоставленных узников – направили трех кардиналов. А на 1310 год Климент V назначил Генеральный церковный собор во Вьенне, на котором предполагалось обсудить дело тамплиеров, подготовку крестового похода и вопросы цер-ковной реформы.
   Что же побудило Климента V столь резко изменить свое отношение к тамплиерам? Возможно – но и маловероятно, – что на него повлияли признания свидетелей, хотя он слишком хорошо представлял методы, которыми эти показания добывались. Куда более реальной кажется версия, что он просто решил пожертвовать тамплиерами ради стабильности церкви и ради своих честолюбивых интересов. Об этом говорит и выражение, которое он использует в своем послании: король Филипп, дескать, «следует по стопам своих предшественников»! Не только понтифик, но и все современники считали, что король Филипп IV унаследовал престиж и политический вес своего знаменитого деда Людовика IX Святого. А посему – в отличие от злосчастного императора Фридриха II, упорно, но безуспешно боровшегося с Папской курией, – французский монарх мог реально претендовать не только на светскую власть понтифика, но и на его духовный авторитет. Несмотря на мнение парижских ученых-теологов, что борьба с ересью является исключительной прерогативой самого папы, факты показывают, что королевский гнев был направлен не только против тамплиеров, но в равной степени и против тех, кто вольно или невольно поддерживал их.
   Крикливые королевские глашатаи и целая армия наемных адвокатов умело играли на настроениях большинства европейцев, в сознании которых тамплиеры прочно ассоци-ировались с такими маргинальными общественными группами, как прокаженные, евреи и мусульмане. Незадолго до этого Карл II, двоюродный брат Филиппа IV, управлявший Южной Италией из Неаполя, изгнал из своих владений мусульманскую общину, которая когда-то обосновалась на Сицилии с позволения императора Фридриха II. Успех этих пропагандистских усилий виден хотя бы из письменного запроса, который папская комиссия направила королю Арагона Якову II: действительно ли тамплиеры принимали ислам и планировали в Гранаде вступить в союз с местными евреями и сарацинами? Имелись сведения, что некоторые из бежавших от преследования храмовников получили политическое убежище у мусульман: например, послом тунисского султана при дворе короля Якова II был бывший командор тамплиеров в одной из провинций Бернар Фонтибу. И королевские следователи стремились сделать эти сведения достоянием общественности.
   Еще более действенной оказалось однозначное отождествление вышеупомянутых маргинальных групп с «силами тьмы». Обвинения в колдовстве и черной магии производили на умы средневековых людей неизгладимое впечатление. Изображения демонов неизменно присутствовали в барельефах и фресках кафедральных соборов и церквей; искренний страх перед сатаной испытывали не только необразованные крестьяне и ремесленники. Жак Дюэз – монах одного из монастырей в Гаскони, получивший кардинальскую митру из рук Климента V, а затем сменивший его под именем Иоанна XXII, – будучи родом из богатой купеческой семьи и получив университетское образование, панически боялся погибнуть от колдовской порчи и приказал инквизиторам тщательно выявлять всех, кто «заключил союз с нечистым». Он был абсолютно убежден, что многие просто маскируются под христиан, а сами давно подписали «тайный договор с дьяволом».
   Из сказанного невольно возникает вопрос: а не мог ли сатана овладеть душой самого папы? И ответ на него далеко не столь очевиден, как кажется, тем более для таких опытных крючкотворов, как Гильом Ногаре и его коллега Гильом де Плезан, ревностно исполнявших задание своего «начальника», Филиппа Красивого. Пожалуй, только этим и можно объяснить столь упорное противодействие Климента V «христианнейшему из монархов». Разве у того же епископа Памьерского Бернара Сессе, посмевшего назвать Филиппа IV «глупой и косноязычной совой», не было такого советника из преисподней? В этом несчастный сам признался под пытками. Но самое важное – откровенным еретиком был смертельный враг короля Филиппа папа Бонифаций VIII, содомит и слуга сатаны.
   Душевное состояние тех, чьему примеру папа Климент V, опасаясь обвинения в связи с дьяволом, не хотел следовать, было тяжелым. Помимо жестких и настойчивых нападок на тамплиеров король Филипп предложил провести посмертный суд над Бонифацием VIII по обвинению в ереси. Что касается церковного канона, то подобный прецедент в истории Рима уже имел место – с папой Формозом в 896 году. Сам Филипп добивался нового процесса, чтобы постфактум смыть с себя позор того святотатства, которое сотворил в Ананьи его приспешник Гильом Ногаре. Одновременно это позволило бы доказать всему миру, что он имеет право не просто судидъ подданных, но «также арестовывать и карать пап-вероотступников». В Папской курии было достаточно «бонифацианцев», и это подтолкнуло Климента к примирению с королем. Пожертвовать тамплиерами казалось меньшим злом – и Святой престол ими пожертвовал.
   Частью намеченной Филиппом кампании поношения покойного понтифика была также канонизация Пьетро дель Морроне – папы-отшельника Целестина V, которого якобы незаконно сместил, а затем бросил в тюрьму и отравил коварный Бонифаций VIII. Окончательное признание того, что Целестин V вознесся на небеса, по мнению Филиппа, означало неизбежное падение строптивого Бонифация в преисподнюю. Поэтому процессу канонизации святого Целестина предшествовала целая серия инспирированных «чудес», рас-считанных на простолюдинов.
   Под мощным напором могущественного французского монарха, который считал себя ответственным лишь перед Богом, и под влиянием собственного окружения Климент V оставался верен своей любимой тактике выжидания и затягивания и одновременно старался держаться подальше от эпицентра событий, передав практически все под контроль Филиппа Красивого. Политический хаос в Италии того времени не позволял папе вернуться в Папскую область, поэтому он создал новый анклав – со столицей в городке Авиньон, расположенном на берегу Роны, на самой границе Прованса. В августе 1308 года Климент V объявил, что папский двор покидает Пуатье и переезжает в Авиньон. Это считалось временной мерой, однако город оставался резиденцией католических иерархов в течение семидесяти лет.
   Но даже после переезда в Авиньон, затянувшегося до марта следующего года, давление Филиппа Красивого на папу не ослабло. И перед самым отъездом из Пуатье Климент все-таки согласился на судебное расследование дела покойного Бонифация VIII, но пошел на это весьма неохотно, испытывая угрызения совести, поскольку отлично понимал, сколь губителен может быть этот суд для авторитета папской власти. За пределами Франции известие о предстоящем суде вызвало волну возмущения. И всем стало ясно, что Климент V – всего лишь пешка в руках Филиппа IV. Король Яков II Арагонский прислал папе резкое письмо, высказав свое беспокойство в связи с этим.
   Неудивительно, что, когда расследование все-таки началось, защиту Бонифация VIII взял на себя сам Климент V: он воззвал к благочестию короля Филиппа, говорил о его преданности делу церкви, которую тот неоднократно проявлял. После этого папа разрешил продолжить расследование, но, умело используя доскональное знание римского права, искусно затянул процесс – то скрупулезно требуя многочисленных письменных материалов по делу, то просто откладывая слушания, как, например, в декабре 1310 года из-за приступов желудочной болезни.
   До его выздоровления консультации по делу Бонифация продолжались вне зала суда. В результате папа и французский король нашли компромиссный вариант: Климент V при-знавал, что скандальное нападение на покойного понтифика в Ананьи – просто недоразумение, ведь королевские посланцы во главе с Ногаре хотели всего лишь пригласить папу на заседание Генеральных штатов. А сам факт насилия в отношении Бонифация VIII объясняется неприязнью его личных врагов из Папской области. При этом была подчеркнута почетная роль короля Филиппа – «стойкого борца за веру» и «защитника католической церкви». В ответ на это Климент отозвал все папские указы с критикой Филиппа и его при-ближенных. Гильом Ногаре получил папское прощение в обмен на обязательство отправиться в крестовый поход, а также посетить некоторые святыни во Франции и Испании. Филипп Красивый пошел еще дальше – он объявил о согласии с любым решением, которое примет Климент V по делу его предшественника Бонифация VIII.
   Достигнутый компромисс вызвал негативную реакцию в Европе. Данте Алигьери представил эту историю как пример откровенного проституирования Папской курии французским королем. Посол Арагона при папском дворе писал своему монарху, чтр-«Филипп теперь стал королем, папой и императором одновременно». Широко распространился слух, будто отпущение грехов Гильому Ногаре стоило королю Филиппу сто тысяч флоринов. Однако, по мнению современных историков, поведение папы Климента V в деле Бонифация VIII не столько заслуживает критики, сколько позволяет ясно понять, что на самом деле папа одержал политическую победу. Фактически единственный компромисс, на который он согласился, – формальное одобрение действий французского короля. Однако это решение носило чисто умозрительный характер и легко могло быть пересмотрено. Столь же обдуманно Климент поступил и в отношении «папы-отшельника» Целестина V, который был канонизирован в 1313 году, но лишь как праведник и под светским именем – как святой Пьетро де Морроне, а не как мученик, на чем настаивал ко-роль Филипп.
   Таким образом – умело затягивая принятие важных решений и проявляя недюжинное терпение и выдержку, – папа Климент V сумел сохранить авторитет и независимость като-лической церкви. В отличие от своих знаменитых предшественников – таких, как Григорий VII и Иннокентий III, прилагавших титанические усилия в борьбе с германскими императорами, – Климент оказался не в состоянии открыто противостоять фанатичному, коварному и мстительному французскому самодержцу. И все же в деле Бонифация VIII и его предшественника Целестина V «авиньонскому затворнику» удалось провести умную политическую операцию, пойдя лишь на незначительные уступки.