Страница:
Елена Давыдова, ведущий специалист агентства «Курсель», занимающегосяevent-продюсированием (именно так следует именовать серьезные компании, организующие презентации и корпоративные вечеринки), перечисляет мне виды игрушечных, карнавальных позоров, типичных для офисных party:
— Если в компании, для которой мы организуем вечеринку, строгий дресс-код, непременно ближе к ночи кто-нибудь из работников, напившись пьяненьким, до трусов разденется. Устроит импровизированный стриптиз. А если заказчики специально подчеркивают, что коллектив у них очень дружный, и прибавляют, что дружелюбная атмосфера в офисе — важная часть их корпоративной философии, то вечером обязательно будет драка. А IT- компаниям мы вообще ставим условие — развозим по домам только тех сотрудников, у которых на лацкане пиджака прикреплен бейджик с домашним адресом.
— Почему так, Елена?
— Мы так и не смогли для себя сформулировать причины особого влияния алкоголя на среднего IT-шника, но к вечеру на их корпоративках пьяны все, включая генерального директора и даму-главного бухгалтера. При этом когда шоферы (а они тоже устают, наши водители, они не обязаны иметь чувство юмора) спрашивают: «Какой у вас адрес?» — все, буквально все, начинают с одной и той же шутки: «www…» и там дальше. Не знаю, может быть, это только нам так не везет? Возможно, я зря обобщаю?
— Какие сейчас самые модные корпоративные вечеринки? С Comedy club?
— Пожалуй. Хотя в этом году заметно больше стало заказов на сюжетный интерактив. Вот мы, например, занимаемся дизайном действительности.
— Чем?
— Уже второй год устраиваем новогодние корпоративки в стиле кинофильма «Крепкий орешек». Праздник начинается традиционно. Фуршет. Ведущий работает в стиле советского конферанса: «А теперь выпьем за успехи нашей фирмы в будущем году!» Даем ему провести два-три тоста, и когда недовольство клиентов уже нарастает, когда начинаются шиканья и смешки, в зал врываются аниматоры с автоматами.
— Какими?
— Бутафорскими. Гиперболоидами инженера Спилберга. Происходит как бы захват сотрудников фирмы в заложники. Мы сажаем всех на пол, и минут сорок идет такой радиоспектакль с элементами интерактива. Главный злодей переговаривается по телефону с главным героем Макклейном (с полицейским, которого в фильме играет Брюс Уиллис); одновременно аниматоры в зале грозно кричат на тех, кто вертится на полу; и плюс к тому, в толпе заложников у нас спрятаны два-три актера с фляжками спиртного. Они пускают фляги по кругу «для смелости» и вообще создают тревожную атмосферу. Верите ли, такого добиваемся адреналина, что когда в зале появляется спаситель Макклейн (а он у нас такой, какой надо — босой, лысый, мускулистый, весь в красной краске), некоторые девушки срываются с места и бросаются ему на грудь. А некоторые юноши не могут с пола встать — так на них действует алкоголь в неожиданной обстановке.
— Алкоголь — важная тема для всякой корпоративки?
— Безусловно, да. Мы это связываем с тем, что в последние годы для наших клиентов пропало понятие «праздничная еда». Советская триада «оливье, шпроты, курица» больше не работает. Праздничный стол — важнейшая часть ритуала, а мы не можем предложить нашим клиентам ни одного блюда, как бы символизирующего переход от будничного к праздничному. Видите ли, мы привозим ту еду, которую любой менеджер и так каждый день встречает во время своего бизнес-ланча. Салат с креветками, шашлычки на шпажках. Много ли вообще осталось «не житейской» еды? Черная икра, устрицы, кабанятина, дорогой коньяк? В любом случае, это не наш уровень. Поэтому символом праздника становится не качество еды и выпивки, а количество. Девушки больше, чем в будний день, едят; а мужчины — пьют. А потом поют.
— Вот как? Корпоративки кончаются песнями?
— Чиновничьи, во всяком случае. Вы имейте в виду, что чиновничество гуляет иначе, чем частные компании. Никакого Comedy club, только патетическая часть, конкурсы и караоке. В лучшем случае — эротик-шоу. Есть удивительные, знаете ли, команды — «Лесные девственники», «Мафия», «Одноклассницы», «Три сестры».
Итак — чиновник ни в смешном, ни в нелепом положении быть не хочет. Это-топонятно. Ему ли изживать праздником страх неудачи? Даже у самого маленького государственного служащего всегда есть подчиненный — посетитель, проситель. Вот он и есть — неудачник.
— Дай помаду покраситься.
— Не дам.
— Ну погоди, ссыкуха, еще сама замуж будешь выходить!»
Сценка в дамской комнате ЗАГСа.
Какими бы лощеными мажорами не считали себя новобрачные вне дома, на свадьбе им не избежать лимузинов и рушников. Даже клеркам из крупных корпораций. Семья заключит их в тесные объятья, поднесет каравай («кто откусит больший кусок, тот и будет верховодить в семье!»), осыплет рисовой крупой на выходе из загса, побьет тарелки и стаканы на Воробьевых горах, и тут же всунет новобрачной в руки совок: «А ну, молодуха, покажи свекрови, какая ты хозяйка!»
И тамада для свадебного застолья чаще всего выбирается родителями — это второй по популярности (после молодого яппи) тип конферансье. Руководитель. Бутафорский глава рода, старейшина племени. Приличный мужчина с этнографической кашей в голове, прекрасно знающий, как вести себя, что бы понравится Семье. Он должен беспокоить гостей, сообщая современной свадьбе тревогу и печаль, свойственную свадьбе архаической.
В зале ресторана «Грильяж» играется свадьба. На невесте — белый кринолин, небрежно сброшен с плеч белый норковый жакетик. Родители — подтянуты, хорошо одеты — свадьба не из бедных. Украшен зал гламурненько — с люстр свисают розовые и серебряные шарики.
Воздушные шары редко используются в Европе для свадебного убранства — возможно, именно это обстоятельство позволило журналисту «Ле Монд» (газета поместила серию очерков о российской повседневности) написать: «В России молодые люди рано связывают себя узами брака, поэтому воздушные шарики, украшающие свадебные кортежи и банкетные залы, символизируют, вероятно, акт окончательного расставания с детством и решительного перехода во взрослую жизнь». Интересно, какое бы объяснение пришло в голову сметливому европейцу, если бы он видел свадьбу балерины Волочковой, уж лет двадцать как решительно перешедшей во взрослую жизнь, но тем не менее спустившуюся к гостям с небес именно что на исполинском воздушном шарике. При этом наша Фея всех кристаллов Сваровски, в русской земле воссиявших, сидела в золоченом кресле, подвешенном на этом воздушном шаре.
Вернемся, однако, в «Грильяж». Перед женихом и невестой стоят две бутылки шампанского, связанные голубой атласной лентой. Это одна из свадебных примет — шампанское будет увезено новобрачными домой. Выпить же его, согласно примете, доведется только через год — в ночь первой годовщины бракосочетания.
Из какого бриллиантового космоса берутся, откуда растут эти свадебные приметы новейшего времени? Мало, что из всего разнообразия брачных обычаев и церемониалов (народных, советских, великосветских, европейских и пр.) Москва выбрала вариант посадской, мещанской, зажиточной свадьбы. Так еще народный гений навыдумывал кучу причудливых новомодных ритуалов. Разносчиками странных новинок служат, безусловно, компании, берущиеся за организацию свадеб, и свадебные конферансье — и тех, и других на рынке праздничных услуг неисчислимое множество.
Меж тем и в ресторане слышен сильный голос конферансье. То — профессиональный ведущий свадеб, тамада Лев Серебряный.
Звучит тост (текст его приводится дословно — Е.П.):
— Однажды поспорили между собой тигр и горный орел, кто их них перепрыгнет через ущелье. Тигр прыгнул, но силы ему не хватило, он сорвался вниз и разбился. Тогда орел как примерный семьянин и заботливый любящий муж содрал шкуру со льва, накинул на себя и понес домой. Пока шел, эта шкура его целиком и накрыла. Жена орла, увидев, что на пороге стоит тигр, сильным ударом клюва убивает своего мужа. Так выпьем же за то, чтобы жена узнавала мужа в любом состоянии, в каком бы он ни явился домой!
Тигр-лев и пеший орел нравятся папаше жениха, а мамаша сидит надувшись. Я думала — характер такой, а оказывается, она нюхом, как горный орел, почуяла опасность: после жульена тамада набросился на нее и родительницу невесты.
Свекровь и теща во время типичной московской свадьбы переживают настоящие терзания, ибо бесстыдные эротические намеки, составляющие развлекательную, глумливую часть действительно народной русской свадьбы, давно уже не используются, и остается только наваристый социальный юмор. Свекровь и теща — анекдотические персонажи, комические фигуры — кому ж, как не им, развлечь застолье. Тамада подходит к сватьям с заранее подготовленными шпаргалками, добрые женщины не смеют отказаться.
Теща: «У меня была лишь дочка, а теперь я при сыночке. Дочка мужа заимела, я сынком разбогатела (голос становится бесцветным, пустым). Раз жене твоей я мать, будешь мамой называть».
Мама жениха вскидывается, на лице ее появляется гримаса убийственной мимической силы. «Он выпил рюмку с гримасой, от которой случился бы выкидыш у маркитантки», — однажды написал о Суворове военный мемуарист де Дама; только на мирной столичной свадьбе я поняла, что мог иметь в виду наблюдательный воин.
Мама невесты, однако, продолжает: «Теща — это в анекдоте, а со мной не пропадете! А ребеночка родишь, сам с поклоном прибежишь».
Наступает голгофа свекрови:
«Я горжусь своим сыночком, у меня теперь и дочка. Как не может нравитьсятакая-то красавица (оговорочка по Фрейду). Если мамой будешь звать, заменю тебе я мать. (Теща гневно вздрагивает.) Я о доченьке мечтала, что б подружкою мне стала. Сына мы делить не будем, мы ведь оба его любим. Он ведь, право, не бревно — так что будем заодно». Жених сидит с неопределенным лицом. Никак не поймет — его обидели, что ли? И мамочка какая-то недовольная…
Я не жду много от разговора с Львом Серебряным — и приятнейшим образом ошибаюсь. Передо мной печальный, разумный человек, старый актер, знаток человеческих слабостей.
— Лев Евгеньевич, а что же у вас такой простоватый репертуар?
— О, все, что я произношу на свадьбе, проверено временем. Поверьте мне, я с первого взгляда на жениха и невесту знаю, какой тон надо избрать. Народные обычаи в моде! Ну, или то, что принято считать народными обычаями. Свадьбавсе-таки основательная вещь. Основательные вещи не должны быть оригинальными. По крайней мере, в этом до сих пор уверен отечественный семьянин. Холодильник не может быть красным, диван не должен быть в оранжевую рябу, потолок не стоит красить в зеленый цвет. Место телевизора — в зале на стене, а не в ванной на потолке. Поэтому когда дело доходит до организации свадьбы, даже интеллектуалы и неврастеники покорно слушают советы родни. Покупают каравай, рушник, клумбу на капот и белый кринолин.
Прав, пожалуй, опытный ведущий — свадебная оригинальность смотрится нелепо. Вот женился второй раз певец Газманов. Супруга его, рослая красавица, считает себя «креативной личностью», особенно преуспевшей в превращении любого будничного дня — в праздничный день. Так что она сама придумала весь церемониал свадьбы. Вместо фаты надела бейсболку, расшитую стразами Сваровски (ничего не поделаешь, эти стразы — слабость известных столичных красавиц), посадила Газманова в красный лакированный кабриолет. Ну, и порулили они в Грибоедовский. Невеста улыбается, машет ручкой, собирает восхищенные взоры, а вокруг московская дорога. Пробки, толкотня, тягомотина, фабрика ненависти. Так что смотрели зеваки на свадебную колесницу с большим сочувствием. Ветрено, пыльно, сидят они в этом кабриолете как голые.
— А какие из новейших церемоний кажутся вам наиболее дикими? — спросила я умницу Серебряного.
— Больше всего, — рассудительно ответил он, — мне претит обычай фотографировать невесту на белой лошади. Лошадь, во-первых, ни в чем не виновата. Во-вторых, у девяноста процентов невест кринолины держатся на проволочных обручах, вставленных в нижнюю юбку. И поэтому в тех же девяноста процентах случаев, когда девица лезет на лошадь «фоткаться», обручи становятся колом, и юбки задираются.
Причем не как-нибудь там мимолетно или шаловливо — нет, вся жесткая конструкция накрывает девку с головой, а мы вынуждены любоваться зрелищем ее парадного исподнего. И так каждые выходные, пять лет подряд.
— Да? А за пять лет в праздничном бельевом наборе хоть что-либо изменилось?
— Подвязки появились. У всех. Декоративные. Голубые. Одна штука на правой ноге. Теперь обычай в моде — сначала невеста кидает в толпу подружек букет, а потом жених стаскивает у нее с ноги подвязку и кидает своим друзьям. Кажется, тот из юношей, кто поймает, дольше всех не женится.
— Псевдоним у вас нечеловеческой красоты. Специально для клиентов подобрали?
— А вы как думаете? Предположим, у меня фамилия Бронштейн.
— А на самом деле?
— На самом деле — Киржнер. Я же должен чем-то зацепить внимание, чтоб именно меня выбрали из всей массы ведущих. Не могу же я писать в своем резюме: «С хлебом-солью на вышитом рушнике встретит молодых опытный тамада Левушка Киржнер»? Лев Серебряный — броско, солидно. Ах-ах, жизнь наша долгая. У меня, знаете, однокурсник в Щепкинском училище был — мальчик из провинциальной актерской династии. Топазов-Глинский была его фамилия. Как же мы над ним издевались! А он, бедняга, всем рассказывал свою долгую историю.
Дедушка его, давным-давно, как сейчас принято говорить — в начале прошлого века, работал в антрепризах «по Волге», и играл в фантастически популярных спектаклях-ужастиках. А что вы думаете — Островского, что ли, бесперечь играли? Кинематограф в пеленках, о телевидении даже Жюль Верн не помышлял, а народ спокон веку пугаться любил. Цирк, ярмарка и антреприза — вся развлекательная индустрия. А дедушка, как многие и многие актеры, из поповичей. Жеребячьего сословия. И фамилия у него соответствующая. Этих фамилий уж и не помнят, потому что впоследствии они просто исчезли. По матушке он Кедроливанский, а по батюшке — Крестовоздвиженский. И как вы представляете себе афишку: «В роли Вампира, кровавого виконта Д?Эрто — Симеон Крестовоздвиженский»? Смешно? Вот так — над чем посмеешься, тому и послужишь».
Печален Лев Серебряный, тамада, «работающий свадьбы в амплуа неблагородного отца».
Мы спорим с ним о том, что такое свадьба вообще. Переход из одного состояния в другое — как всякий праздник. Конец одного желания (выйти замуж, жениться) и начало другого желания (порядка, мира, более осмысленной жизни).
«Легко люди жить стали, ничего не боятся, — говорит Лев Евгеньевич, — свадьбы не боятся. Я в день своей свадьбы от страха себя не помнил. С супругою знаком три месяца, никакой интимной проверки устроить было, разумеется, невозможно. Что впереди — неясно. Не только в постели — жизнь подступала неведомая. Ни о каких пробных браках никто слыхом не слыхивал. Когда из свадьбы ушел страх, праздник сдулся».
Нет же — только лишившись страха, трагедии, интриги, свадьба и стала наконец праздником. В старом его значении — праздный день, пустой день. Свободный.
Прежнего уже нет, нового еще нет. Соседи кричат, пора идти выкупать невесту. Что еще за ерунда, придумают же, мздоимцы чертовы. Господи, как неловко! Растерянность, неловкость, трата, растрата, гульба, гудеж, радость, восторг, упоение, сладость, неловкость, растерянность. Вот и день прошел. Так и жизнь пройдет.
Все испытал, что мог? Кажется, все! Смирился? Кажется, да.
Грех укорененности
Действующие лица маленькой житейской драмы:
Людмила Георгиевна Чарушина, 63 года, пенсионерка, высшее техническое образование. Истинная глава фамилии, ответственный квартиросъемщик.
Сергей Чарушин, 41 год, сын Людмилы Георгиевны, ведущий специалист по IT-технологиям в торговой фирме.
Светлана Чарушина, 32 года, жена Сергея, домохозяйка.
Елена Чарушина, 35 лет, дочь Людмилы Георгиевны, очень элегантная женщина, сотрудница пресс-службыбогатой промышленной структуры.
Алина Рузакова, 13 лет, дочь Елены.
Вероника (10 лет) и Ваня (5 лет) Чарушины, дети Сергея и Светланы. В семье Ваню зовут Хотюнчиком.
Перед нами — четырехкомнатная квартира клана Чарушиных. Четырехкомнатная, впрочем, это одно название; общая площадь — 64 квадратных метра. Изолированная комната одна — 12 метров, потом «большая» — 18; из «большой» ведут две симметричные дверки — за каждой дверкой по маленькой, восьмиметровой, комнате. Балкон. Кухня (по документам) 7 м, но когда начали делать ремонт, рабочие мерили-мерили и намеряли 6 с половиной. Усушка и утруска.
Семь человек в тесноватой квартире панельного дома — это ли не почва для настоящей повседневной трагедии? Но никакой трагедии с Чарушиными не происходит.
Семья наших героев живет мирно — в этом-то и драма.
— Спокойный город? — удивляюсь я. — Да разве же?
— Москва — это место, где приезжие воюют с приезжими за жилье, — продолжает Людмила Георгиевна, — а москвичи живут спокойно-преспокойно, в своих квартирах. Нам не повезло, что квартира одна, а детей много. Ипотека — лошадиное какое-то слово. Жаль, конечно, что приходится на нее уповать. Но разменивать квартиру я детям не разрешаю — нельзя дробить жилье! Это путь на дно!
В недробленом жилье семейство устраивается следующим образом: изолированная комната отдана под детскую, там живут старшие девочки. В одной из маленьких комнат спальня супругов, Сергея и Светы; с ними спит и младший мальчик, Ваня-Хотюнчик.
Вторая маленькая комната — вотчина Людмилы Георгиевны. Елена спит в большой комнате. Конечно, неудобно в тридцать-то пять лет, с ее-то утонченностью, ночевать на диване, но Елена не ропщет. Вообще, в их совместной жизни много сложных условий и условностей, раздумий и расчетов, складывающихся в систему противовесов, хранящих психическое здоровье всех членов семьи. Лене приходится хуже всех — она «не имеет своего угла». Но зато она имеет возможность вовсе не заниматься хозяйством, жить девически свободной жизнью, пропадать на работе допоздна, встречаться с друзьями в любой день, не приходить домой ночевать — и при этом знает, что дочка ее будет встречена из школы, обласкана, что вечера ребенок проводит в ровном тепле. Это немало. Света, Сережина жена, также вполне могла бы чувствовать себя несчастной — на ней все хозяйство, трое шумных детей. Теснота чужого дома. И если бы Лена была более близка с Людмилой Георгиевной, жизнь Светланы и вправду могла бы стать беспросветной. Но обстоятельства сложились таким образом, что в великий женский союз вступили не Елена с матерью, а как раз Светлана со свекровью. Именно они утвердили в квартире женскую модель семьи, они являются распорядителями доходов и творцами уклада. Кроме того, Светлана не москвичка, а вовсе даже родом из Коврова. Она-то как раз победительница — живет в Москве, у мужа красивая машина. Когда она приезжает в родной город, подруги ей завидуют… В Коврове у родителей Светланы большой дом, все дети Чарушиных проводят там летние месяцы.
А что же Сергей? Отчего не тяготится теснотой? Оттого, что ему неудобно признаваться самому себе, что ему неудобно. Сергей, как и все остальные члены клана, испытывает чувство вины. Согласно семейной договоренности, наш ведущий специалист должен выплатить сестре треть стоимости родовой квартиры (Лена, конечно, немного сердится на матушку, что решено было выплачивать именно треть, а не половину). Эта сумма и станет первоначальным ипотечным взносом. Но деньги собираются медленно, а квартиры дорожают быстрехонько. К прошлому Новому году Сергей накопил пятьдесят тысяч долларов. За праздничным столом домочадцы резвились, строили планы. «Двухкомнатную, в нашем же районе! Алине еще четыре года учиться, ты не забыла?» — «Мама, но она к вам будет приходить уроки учить!» — «Не хочу, чтобы Алина жила не с нами…» Голосом, замешанным на сюсюке: «Ой, наш Хотюнчик вдруг чего-то не захотел!» За окном гремел гром, блистали китайские молнии. Пришел новый год! Пришел-пришел. Принес подарки. За три весенних месяца панельная квартира Чарушиных подорожала в два раза. И просят за нее теперь двести пятьдесят тысяч долларов.
Страшно выходить из теплой московской квартиры. За дверями — мороз власти, черные риэлтеры, жадные бездомные мажоры, противное лошадиное слово.
Приобретение квартиры в Москве требует усилий, выходящих за рамки обыкновенных. Грубо говоря, для этого поступка необходима эмоция войны, а не эмоция мира. Готовность к борьбе. К завоеванию.
Сергей оказался великим знатоком рынка элитного жилья. Он знает, где в Москве находится первый «настоящий» элитный дом, построенный в 1997-м году и пять лет подряд считавшийся самым лучшим. На улице Климашкина он находится, и называется «Агаларов-хаус». Его построил А.И. Агаларов, нынешний владелец «Крокус-интернейшнл».
А знаете ли вы, про какое чудесное строение придуман анекдот: «Проблема у нас одна — наш дом часто путают с храмом Христа Спасителя и просят у подъезда милостыню?»
А Сергей в курсе — это о жилом комплексе «Патриарх» в Ермолаевском переулке.
— Сережа, — спрашиваю я, — а что для вас все это знание?
— Жизнь долгая, — говорит Сергей, — может, еще понадобится. Знаете, как говорят: «Кто кого еще порвет!» — сказала Тузику грелка, надутая до 10 атмосфер.
— Смешно. Но мечтать о несбыточном — разрушительно.
— Разрушительно мечтать о квартире в соседнем панельном доме, да еще платить за нее триста тысяч долларов всю жизнь в рассрочку. Вы посмотрите, что творится вокруг, — вот мы живем возле МКАДа. Ну, строишь ты, застройщик, дом у черта на куличках. Ну и чего ты его называешь «Солнечным кварталом» или «Радугой»? Какая тут, к е. ням, радуга? Да, и еще ведь всегда упоминают в рекламе — как нечто заманчивое, повышающее цену — рядом лес. Минута ходьбы, и ты в лесу. А в этом лесу страшно! Зимой тут ветер воет!
Ох, действительно, зимой у нас как-то невесело. Я уж знаю: мы с Чарушиными рядышком живем. Зимой, под вечер, поднимается метель. Заметает гаражи, магазин «Продукты», боулинг «Мамайка». Меж стеной желтых огней и стеной темного леса — присыпанная снегом маленькая промзона. Выглянешь из окна — близко подступает древний страх, темный лес. Кто там бродит? Там, в лесу, лоси, зверопроход, грузинское кафе «Березка», в котором заворачивают в лаваш банку красной икры и называют это «оладушки от бабушки».
А еще в «наших» рекламных объявлениях пишут: «Пятнадцать минут ходьбы — и вы у метро!»
Пятнадцать лет ходьбы — и у вас будет прекрасная собственная московская квартира.
Ты герой. Ты победил большой город.
В себе же Лена любит легкость и независимость; к тому же знакомства с мужчинами для нее важная часть жизни. У Лены есть две ближайшие подруги, с которыми она два раза в неделю встречается в кафе. Одна подружка старинная — однокурсница; вторая — коллега по работе, энергичная девушка. Кстати, из провинции. Недавно купила квартиру.
— И представляешь, — говорит мне Лена, смеясь, — пришла в день покупки, села за столик и сказала: «Ну все, теперь я стала московской особой!» Мы ее теперь зовем: Московская Особая.
— Нет равенства в вашей дружбе?
— Конечно, есть!
— Ну да, ну да.
В день нашей встречи Лена купила новый отечественный журнал «Sex and the City». На обложке написано: «Для женщин большого города». Журнал произвел на Лену неизгладимое впечатление. На меня тоже.
«Мне нравится быть тридцатилетней. Независимой, уверенной в себе взрослой женщиной.
Хотя иногда я думаю о старости и одиночестве с таким ужасом на лице, который не всегда удается изобразить героям фильма „Хеллоуин“». Какая крамола! Удар в самое сердце русского гламура.
— Если в компании, для которой мы организуем вечеринку, строгий дресс-код, непременно ближе к ночи кто-нибудь из работников, напившись пьяненьким, до трусов разденется. Устроит импровизированный стриптиз. А если заказчики специально подчеркивают, что коллектив у них очень дружный, и прибавляют, что дружелюбная атмосфера в офисе — важная часть их корпоративной философии, то вечером обязательно будет драка. А IT- компаниям мы вообще ставим условие — развозим по домам только тех сотрудников, у которых на лацкане пиджака прикреплен бейджик с домашним адресом.
— Почему так, Елена?
— Мы так и не смогли для себя сформулировать причины особого влияния алкоголя на среднего IT-шника, но к вечеру на их корпоративках пьяны все, включая генерального директора и даму-главного бухгалтера. При этом когда шоферы (а они тоже устают, наши водители, они не обязаны иметь чувство юмора) спрашивают: «Какой у вас адрес?» — все, буквально все, начинают с одной и той же шутки: «www…» и там дальше. Не знаю, может быть, это только нам так не везет? Возможно, я зря обобщаю?
— Какие сейчас самые модные корпоративные вечеринки? С Comedy club?
— Пожалуй. Хотя в этом году заметно больше стало заказов на сюжетный интерактив. Вот мы, например, занимаемся дизайном действительности.
— Чем?
— Уже второй год устраиваем новогодние корпоративки в стиле кинофильма «Крепкий орешек». Праздник начинается традиционно. Фуршет. Ведущий работает в стиле советского конферанса: «А теперь выпьем за успехи нашей фирмы в будущем году!» Даем ему провести два-три тоста, и когда недовольство клиентов уже нарастает, когда начинаются шиканья и смешки, в зал врываются аниматоры с автоматами.
— Какими?
— Бутафорскими. Гиперболоидами инженера Спилберга. Происходит как бы захват сотрудников фирмы в заложники. Мы сажаем всех на пол, и минут сорок идет такой радиоспектакль с элементами интерактива. Главный злодей переговаривается по телефону с главным героем Макклейном (с полицейским, которого в фильме играет Брюс Уиллис); одновременно аниматоры в зале грозно кричат на тех, кто вертится на полу; и плюс к тому, в толпе заложников у нас спрятаны два-три актера с фляжками спиртного. Они пускают фляги по кругу «для смелости» и вообще создают тревожную атмосферу. Верите ли, такого добиваемся адреналина, что когда в зале появляется спаситель Макклейн (а он у нас такой, какой надо — босой, лысый, мускулистый, весь в красной краске), некоторые девушки срываются с места и бросаются ему на грудь. А некоторые юноши не могут с пола встать — так на них действует алкоголь в неожиданной обстановке.
— Алкоголь — важная тема для всякой корпоративки?
— Безусловно, да. Мы это связываем с тем, что в последние годы для наших клиентов пропало понятие «праздничная еда». Советская триада «оливье, шпроты, курица» больше не работает. Праздничный стол — важнейшая часть ритуала, а мы не можем предложить нашим клиентам ни одного блюда, как бы символизирующего переход от будничного к праздничному. Видите ли, мы привозим ту еду, которую любой менеджер и так каждый день встречает во время своего бизнес-ланча. Салат с креветками, шашлычки на шпажках. Много ли вообще осталось «не житейской» еды? Черная икра, устрицы, кабанятина, дорогой коньяк? В любом случае, это не наш уровень. Поэтому символом праздника становится не качество еды и выпивки, а количество. Девушки больше, чем в будний день, едят; а мужчины — пьют. А потом поют.
— Вот как? Корпоративки кончаются песнями?
— Чиновничьи, во всяком случае. Вы имейте в виду, что чиновничество гуляет иначе, чем частные компании. Никакого Comedy club, только патетическая часть, конкурсы и караоке. В лучшем случае — эротик-шоу. Есть удивительные, знаете ли, команды — «Лесные девственники», «Мафия», «Одноклассницы», «Три сестры».
Итак — чиновник ни в смешном, ни в нелепом положении быть не хочет. Это-топонятно. Ему ли изживать праздником страх неудачи? Даже у самого маленького государственного служащего всегда есть подчиненный — посетитель, проситель. Вот он и есть — неудачник.
Свадьба
«Невеста — сестре:— Дай помаду покраситься.
— Не дам.
— Ну погоди, ссыкуха, еще сама замуж будешь выходить!»
Сценка в дамской комнате ЗАГСа.
Какими бы лощеными мажорами не считали себя новобрачные вне дома, на свадьбе им не избежать лимузинов и рушников. Даже клеркам из крупных корпораций. Семья заключит их в тесные объятья, поднесет каравай («кто откусит больший кусок, тот и будет верховодить в семье!»), осыплет рисовой крупой на выходе из загса, побьет тарелки и стаканы на Воробьевых горах, и тут же всунет новобрачной в руки совок: «А ну, молодуха, покажи свекрови, какая ты хозяйка!»
И тамада для свадебного застолья чаще всего выбирается родителями — это второй по популярности (после молодого яппи) тип конферансье. Руководитель. Бутафорский глава рода, старейшина племени. Приличный мужчина с этнографической кашей в голове, прекрасно знающий, как вести себя, что бы понравится Семье. Он должен беспокоить гостей, сообщая современной свадьбе тревогу и печаль, свойственную свадьбе архаической.
В зале ресторана «Грильяж» играется свадьба. На невесте — белый кринолин, небрежно сброшен с плеч белый норковый жакетик. Родители — подтянуты, хорошо одеты — свадьба не из бедных. Украшен зал гламурненько — с люстр свисают розовые и серебряные шарики.
Воздушные шары редко используются в Европе для свадебного убранства — возможно, именно это обстоятельство позволило журналисту «Ле Монд» (газета поместила серию очерков о российской повседневности) написать: «В России молодые люди рано связывают себя узами брака, поэтому воздушные шарики, украшающие свадебные кортежи и банкетные залы, символизируют, вероятно, акт окончательного расставания с детством и решительного перехода во взрослую жизнь». Интересно, какое бы объяснение пришло в голову сметливому европейцу, если бы он видел свадьбу балерины Волочковой, уж лет двадцать как решительно перешедшей во взрослую жизнь, но тем не менее спустившуюся к гостям с небес именно что на исполинском воздушном шарике. При этом наша Фея всех кристаллов Сваровски, в русской земле воссиявших, сидела в золоченом кресле, подвешенном на этом воздушном шаре.
Вернемся, однако, в «Грильяж». Перед женихом и невестой стоят две бутылки шампанского, связанные голубой атласной лентой. Это одна из свадебных примет — шампанское будет увезено новобрачными домой. Выпить же его, согласно примете, доведется только через год — в ночь первой годовщины бракосочетания.
Из какого бриллиантового космоса берутся, откуда растут эти свадебные приметы новейшего времени? Мало, что из всего разнообразия брачных обычаев и церемониалов (народных, советских, великосветских, европейских и пр.) Москва выбрала вариант посадской, мещанской, зажиточной свадьбы. Так еще народный гений навыдумывал кучу причудливых новомодных ритуалов. Разносчиками странных новинок служат, безусловно, компании, берущиеся за организацию свадеб, и свадебные конферансье — и тех, и других на рынке праздничных услуг неисчислимое множество.
Меж тем и в ресторане слышен сильный голос конферансье. То — профессиональный ведущий свадеб, тамада Лев Серебряный.
Звучит тост (текст его приводится дословно — Е.П.):
— Однажды поспорили между собой тигр и горный орел, кто их них перепрыгнет через ущелье. Тигр прыгнул, но силы ему не хватило, он сорвался вниз и разбился. Тогда орел как примерный семьянин и заботливый любящий муж содрал шкуру со льва, накинул на себя и понес домой. Пока шел, эта шкура его целиком и накрыла. Жена орла, увидев, что на пороге стоит тигр, сильным ударом клюва убивает своего мужа. Так выпьем же за то, чтобы жена узнавала мужа в любом состоянии, в каком бы он ни явился домой!
Тигр-лев и пеший орел нравятся папаше жениха, а мамаша сидит надувшись. Я думала — характер такой, а оказывается, она нюхом, как горный орел, почуяла опасность: после жульена тамада набросился на нее и родительницу невесты.
Свекровь и теща во время типичной московской свадьбы переживают настоящие терзания, ибо бесстыдные эротические намеки, составляющие развлекательную, глумливую часть действительно народной русской свадьбы, давно уже не используются, и остается только наваристый социальный юмор. Свекровь и теща — анекдотические персонажи, комические фигуры — кому ж, как не им, развлечь застолье. Тамада подходит к сватьям с заранее подготовленными шпаргалками, добрые женщины не смеют отказаться.
Теща: «У меня была лишь дочка, а теперь я при сыночке. Дочка мужа заимела, я сынком разбогатела (голос становится бесцветным, пустым). Раз жене твоей я мать, будешь мамой называть».
Мама жениха вскидывается, на лице ее появляется гримаса убийственной мимической силы. «Он выпил рюмку с гримасой, от которой случился бы выкидыш у маркитантки», — однажды написал о Суворове военный мемуарист де Дама; только на мирной столичной свадьбе я поняла, что мог иметь в виду наблюдательный воин.
Мама невесты, однако, продолжает: «Теща — это в анекдоте, а со мной не пропадете! А ребеночка родишь, сам с поклоном прибежишь».
Наступает голгофа свекрови:
«Я горжусь своим сыночком, у меня теперь и дочка. Как не может нравитьсятакая-то красавица (оговорочка по Фрейду). Если мамой будешь звать, заменю тебе я мать. (Теща гневно вздрагивает.) Я о доченьке мечтала, что б подружкою мне стала. Сына мы делить не будем, мы ведь оба его любим. Он ведь, право, не бревно — так что будем заодно». Жених сидит с неопределенным лицом. Никак не поймет — его обидели, что ли? И мамочка какая-то недовольная…
Я не жду много от разговора с Львом Серебряным — и приятнейшим образом ошибаюсь. Передо мной печальный, разумный человек, старый актер, знаток человеческих слабостей.
— Лев Евгеньевич, а что же у вас такой простоватый репертуар?
— О, все, что я произношу на свадьбе, проверено временем. Поверьте мне, я с первого взгляда на жениха и невесту знаю, какой тон надо избрать. Народные обычаи в моде! Ну, или то, что принято считать народными обычаями. Свадьбавсе-таки основательная вещь. Основательные вещи не должны быть оригинальными. По крайней мере, в этом до сих пор уверен отечественный семьянин. Холодильник не может быть красным, диван не должен быть в оранжевую рябу, потолок не стоит красить в зеленый цвет. Место телевизора — в зале на стене, а не в ванной на потолке. Поэтому когда дело доходит до организации свадьбы, даже интеллектуалы и неврастеники покорно слушают советы родни. Покупают каравай, рушник, клумбу на капот и белый кринолин.
Прав, пожалуй, опытный ведущий — свадебная оригинальность смотрится нелепо. Вот женился второй раз певец Газманов. Супруга его, рослая красавица, считает себя «креативной личностью», особенно преуспевшей в превращении любого будничного дня — в праздничный день. Так что она сама придумала весь церемониал свадьбы. Вместо фаты надела бейсболку, расшитую стразами Сваровски (ничего не поделаешь, эти стразы — слабость известных столичных красавиц), посадила Газманова в красный лакированный кабриолет. Ну, и порулили они в Грибоедовский. Невеста улыбается, машет ручкой, собирает восхищенные взоры, а вокруг московская дорога. Пробки, толкотня, тягомотина, фабрика ненависти. Так что смотрели зеваки на свадебную колесницу с большим сочувствием. Ветрено, пыльно, сидят они в этом кабриолете как голые.
— А какие из новейших церемоний кажутся вам наиболее дикими? — спросила я умницу Серебряного.
— Больше всего, — рассудительно ответил он, — мне претит обычай фотографировать невесту на белой лошади. Лошадь, во-первых, ни в чем не виновата. Во-вторых, у девяноста процентов невест кринолины держатся на проволочных обручах, вставленных в нижнюю юбку. И поэтому в тех же девяноста процентах случаев, когда девица лезет на лошадь «фоткаться», обручи становятся колом, и юбки задираются.
Причем не как-нибудь там мимолетно или шаловливо — нет, вся жесткая конструкция накрывает девку с головой, а мы вынуждены любоваться зрелищем ее парадного исподнего. И так каждые выходные, пять лет подряд.
— Да? А за пять лет в праздничном бельевом наборе хоть что-либо изменилось?
— Подвязки появились. У всех. Декоративные. Голубые. Одна штука на правой ноге. Теперь обычай в моде — сначала невеста кидает в толпу подружек букет, а потом жених стаскивает у нее с ноги подвязку и кидает своим друзьям. Кажется, тот из юношей, кто поймает, дольше всех не женится.
— Псевдоним у вас нечеловеческой красоты. Специально для клиентов подобрали?
— А вы как думаете? Предположим, у меня фамилия Бронштейн.
— А на самом деле?
— На самом деле — Киржнер. Я же должен чем-то зацепить внимание, чтоб именно меня выбрали из всей массы ведущих. Не могу же я писать в своем резюме: «С хлебом-солью на вышитом рушнике встретит молодых опытный тамада Левушка Киржнер»? Лев Серебряный — броско, солидно. Ах-ах, жизнь наша долгая. У меня, знаете, однокурсник в Щепкинском училище был — мальчик из провинциальной актерской династии. Топазов-Глинский была его фамилия. Как же мы над ним издевались! А он, бедняга, всем рассказывал свою долгую историю.
Дедушка его, давным-давно, как сейчас принято говорить — в начале прошлого века, работал в антрепризах «по Волге», и играл в фантастически популярных спектаклях-ужастиках. А что вы думаете — Островского, что ли, бесперечь играли? Кинематограф в пеленках, о телевидении даже Жюль Верн не помышлял, а народ спокон веку пугаться любил. Цирк, ярмарка и антреприза — вся развлекательная индустрия. А дедушка, как многие и многие актеры, из поповичей. Жеребячьего сословия. И фамилия у него соответствующая. Этих фамилий уж и не помнят, потому что впоследствии они просто исчезли. По матушке он Кедроливанский, а по батюшке — Крестовоздвиженский. И как вы представляете себе афишку: «В роли Вампира, кровавого виконта Д?Эрто — Симеон Крестовоздвиженский»? Смешно? Вот так — над чем посмеешься, тому и послужишь».
Печален Лев Серебряный, тамада, «работающий свадьбы в амплуа неблагородного отца».
Мы спорим с ним о том, что такое свадьба вообще. Переход из одного состояния в другое — как всякий праздник. Конец одного желания (выйти замуж, жениться) и начало другого желания (порядка, мира, более осмысленной жизни).
«Легко люди жить стали, ничего не боятся, — говорит Лев Евгеньевич, — свадьбы не боятся. Я в день своей свадьбы от страха себя не помнил. С супругою знаком три месяца, никакой интимной проверки устроить было, разумеется, невозможно. Что впереди — неясно. Не только в постели — жизнь подступала неведомая. Ни о каких пробных браках никто слыхом не слыхивал. Когда из свадьбы ушел страх, праздник сдулся».
Нет же — только лишившись страха, трагедии, интриги, свадьба и стала наконец праздником. В старом его значении — праздный день, пустой день. Свободный.
Прежнего уже нет, нового еще нет. Соседи кричат, пора идти выкупать невесту. Что еще за ерунда, придумают же, мздоимцы чертовы. Господи, как неловко! Растерянность, неловкость, трата, растрата, гульба, гудеж, радость, восторг, упоение, сладость, неловкость, растерянность. Вот и день прошел. Так и жизнь пройдет.
Все испытал, что мог? Кажется, все! Смирился? Кажется, да.
Грех укорененности
Три поколения семьи в одной московской квартире
Людмила Георгиевна Чарушина, 63 года, пенсионерка, высшее техническое образование. Истинная глава фамилии, ответственный квартиросъемщик.
Сергей Чарушин, 41 год, сын Людмилы Георгиевны, ведущий специалист по IT-технологиям в торговой фирме.
Светлана Чарушина, 32 года, жена Сергея, домохозяйка.
Елена Чарушина, 35 лет, дочь Людмилы Георгиевны, очень элегантная женщина, сотрудница пресс-службыбогатой промышленной структуры.
Алина Рузакова, 13 лет, дочь Елены.
Вероника (10 лет) и Ваня (5 лет) Чарушины, дети Сергея и Светланы. В семье Ваню зовут Хотюнчиком.
Перед нами — четырехкомнатная квартира клана Чарушиных. Четырехкомнатная, впрочем, это одно название; общая площадь — 64 квадратных метра. Изолированная комната одна — 12 метров, потом «большая» — 18; из «большой» ведут две симметричные дверки — за каждой дверкой по маленькой, восьмиметровой, комнате. Балкон. Кухня (по документам) 7 м, но когда начали делать ремонт, рабочие мерили-мерили и намеряли 6 с половиной. Усушка и утруска.
Семь человек в тесноватой квартире панельного дома — это ли не почва для настоящей повседневной трагедии? Но никакой трагедии с Чарушиными не происходит.
Семья наших героев живет мирно — в этом-то и драма.
Мир
— Москва — очень спокойный город, — говорит Людмила Георгиевна, основательнейшим образом расположившись на кухне. Нарядное сияние пузатой медной вытяжки (вытяжка на современной кухне заменяет собой абажур и самовар, служит средоточием буржуазного уюта), пестрый кафель, разноцветные чашки — все подчеркивает праздничность обдуманного и умело устроенного уклада. Основательность «младшей реальности» — так теперь в американской социологии модно называть быт. Чудесное определение — «младшая реальность».— Спокойный город? — удивляюсь я. — Да разве же?
— Москва — это место, где приезжие воюют с приезжими за жилье, — продолжает Людмила Георгиевна, — а москвичи живут спокойно-преспокойно, в своих квартирах. Нам не повезло, что квартира одна, а детей много. Ипотека — лошадиное какое-то слово. Жаль, конечно, что приходится на нее уповать. Но разменивать квартиру я детям не разрешаю — нельзя дробить жилье! Это путь на дно!
В недробленом жилье семейство устраивается следующим образом: изолированная комната отдана под детскую, там живут старшие девочки. В одной из маленьких комнат спальня супругов, Сергея и Светы; с ними спит и младший мальчик, Ваня-Хотюнчик.
Вторая маленькая комната — вотчина Людмилы Георгиевны. Елена спит в большой комнате. Конечно, неудобно в тридцать-то пять лет, с ее-то утонченностью, ночевать на диване, но Елена не ропщет. Вообще, в их совместной жизни много сложных условий и условностей, раздумий и расчетов, складывающихся в систему противовесов, хранящих психическое здоровье всех членов семьи. Лене приходится хуже всех — она «не имеет своего угла». Но зато она имеет возможность вовсе не заниматься хозяйством, жить девически свободной жизнью, пропадать на работе допоздна, встречаться с друзьями в любой день, не приходить домой ночевать — и при этом знает, что дочка ее будет встречена из школы, обласкана, что вечера ребенок проводит в ровном тепле. Это немало. Света, Сережина жена, также вполне могла бы чувствовать себя несчастной — на ней все хозяйство, трое шумных детей. Теснота чужого дома. И если бы Лена была более близка с Людмилой Георгиевной, жизнь Светланы и вправду могла бы стать беспросветной. Но обстоятельства сложились таким образом, что в великий женский союз вступили не Елена с матерью, а как раз Светлана со свекровью. Именно они утвердили в квартире женскую модель семьи, они являются распорядителями доходов и творцами уклада. Кроме того, Светлана не москвичка, а вовсе даже родом из Коврова. Она-то как раз победительница — живет в Москве, у мужа красивая машина. Когда она приезжает в родной город, подруги ей завидуют… В Коврове у родителей Светланы большой дом, все дети Чарушиных проводят там летние месяцы.
А что же Сергей? Отчего не тяготится теснотой? Оттого, что ему неудобно признаваться самому себе, что ему неудобно. Сергей, как и все остальные члены клана, испытывает чувство вины. Согласно семейной договоренности, наш ведущий специалист должен выплатить сестре треть стоимости родовой квартиры (Лена, конечно, немного сердится на матушку, что решено было выплачивать именно треть, а не половину). Эта сумма и станет первоначальным ипотечным взносом. Но деньги собираются медленно, а квартиры дорожают быстрехонько. К прошлому Новому году Сергей накопил пятьдесят тысяч долларов. За праздничным столом домочадцы резвились, строили планы. «Двухкомнатную, в нашем же районе! Алине еще четыре года учиться, ты не забыла?» — «Мама, но она к вам будет приходить уроки учить!» — «Не хочу, чтобы Алина жила не с нами…» Голосом, замешанным на сюсюке: «Ой, наш Хотюнчик вдруг чего-то не захотел!» За окном гремел гром, блистали китайские молнии. Пришел новый год! Пришел-пришел. Принес подарки. За три весенних месяца панельная квартира Чарушиных подорожала в два раза. И просят за нее теперь двести пятьдесят тысяч долларов.
Страшно выходить из теплой московской квартиры. За дверями — мороз власти, черные риэлтеры, жадные бездомные мажоры, противное лошадиное слово.
Война
— Что толку быть москвичом, если приходится наново покупать собственное бесплатное жилье, — говорит мне Сергей Чарушин. — За наши квартиры вообще нельзя деньги брать. Они никогда ничего не стоили, они рождены бесплатными. Если бы можно было купить что-то принципиально новое, лучшее — ну, тут логично жилы рвать. Движение семьи вперед и вверх — на это я согласен работать. А тут, чтобы удержать свое… Трудно собраться.Приобретение квартиры в Москве требует усилий, выходящих за рамки обыкновенных. Грубо говоря, для этого поступка необходима эмоция войны, а не эмоция мира. Готовность к борьбе. К завоеванию.
Сергей оказался великим знатоком рынка элитного жилья. Он знает, где в Москве находится первый «настоящий» элитный дом, построенный в 1997-м году и пять лет подряд считавшийся самым лучшим. На улице Климашкина он находится, и называется «Агаларов-хаус». Его построил А.И. Агаларов, нынешний владелец «Крокус-интернейшнл».
А знаете ли вы, про какое чудесное строение придуман анекдот: «Проблема у нас одна — наш дом часто путают с храмом Христа Спасителя и просят у подъезда милостыню?»
А Сергей в курсе — это о жилом комплексе «Патриарх» в Ермолаевском переулке.
— Сережа, — спрашиваю я, — а что для вас все это знание?
— Жизнь долгая, — говорит Сергей, — может, еще понадобится. Знаете, как говорят: «Кто кого еще порвет!» — сказала Тузику грелка, надутая до 10 атмосфер.
— Смешно. Но мечтать о несбыточном — разрушительно.
— Разрушительно мечтать о квартире в соседнем панельном доме, да еще платить за нее триста тысяч долларов всю жизнь в рассрочку. Вы посмотрите, что творится вокруг, — вот мы живем возле МКАДа. Ну, строишь ты, застройщик, дом у черта на куличках. Ну и чего ты его называешь «Солнечным кварталом» или «Радугой»? Какая тут, к е. ням, радуга? Да, и еще ведь всегда упоминают в рекламе — как нечто заманчивое, повышающее цену — рядом лес. Минута ходьбы, и ты в лесу. А в этом лесу страшно! Зимой тут ветер воет!
Ох, действительно, зимой у нас как-то невесело. Я уж знаю: мы с Чарушиными рядышком живем. Зимой, под вечер, поднимается метель. Заметает гаражи, магазин «Продукты», боулинг «Мамайка». Меж стеной желтых огней и стеной темного леса — присыпанная снегом маленькая промзона. Выглянешь из окна — близко подступает древний страх, темный лес. Кто там бродит? Там, в лесу, лоси, зверопроход, грузинское кафе «Березка», в котором заворачивают в лаваш банку красной икры и называют это «оладушки от бабушки».
А еще в «наших» рекламных объявлениях пишут: «Пятнадцать минут ходьбы — и вы у метро!»
Пятнадцать лет ходьбы — и у вас будет прекрасная собственная московская квартира.
Ты герой. Ты победил большой город.
Большой город
А Елена Чарушина — поклонница сериала «Секс в большом городе». Или даже не так, Лена старается жить в Москве точно таким же образом, как живут манхэттенские героини. Сергей чувствует себя обманутым москвичом: злая судьба лишила главного — покоя. Москвичам положен покой, уверенность. А вот Лена ценит в городе непокой, нервную энергию, атмосферное электричество.В себе же Лена любит легкость и независимость; к тому же знакомства с мужчинами для нее важная часть жизни. У Лены есть две ближайшие подруги, с которыми она два раза в неделю встречается в кафе. Одна подружка старинная — однокурсница; вторая — коллега по работе, энергичная девушка. Кстати, из провинции. Недавно купила квартиру.
— И представляешь, — говорит мне Лена, смеясь, — пришла в день покупки, села за столик и сказала: «Ну все, теперь я стала московской особой!» Мы ее теперь зовем: Московская Особая.
— Нет равенства в вашей дружбе?
— Конечно, есть!
— Ну да, ну да.
В день нашей встречи Лена купила новый отечественный журнал «Sex and the City». На обложке написано: «Для женщин большого города». Журнал произвел на Лену неизгладимое впечатление. На меня тоже.
«Мне нравится быть тридцатилетней. Независимой, уверенной в себе взрослой женщиной.
Хотя иногда я думаю о старости и одиночестве с таким ужасом на лице, который не всегда удается изобразить героям фильма „Хеллоуин“». Какая крамола! Удар в самое сердце русского гламура.