— Он вполне здоров, — ответил аббат Радульфус. — Однако тут есть одна нерешенная проблема. По всей видимости, прошлой ночью в Лейтоне был совершен обряд бракосочетания Ричарда с дочерью сэра Фулке. Ричард пошел на это добровольно, но, по его словам, этот брак не законный, поскольку отшельник Кутред, совершивший обряд, не является священником.
— Что вы говорите! — удивился шериф и едва не присвистнул. Он повернулся к Фулке, который, прикусив язык, настороженно наблюдал за происходящим. — А что на это скажете вы, милорд?
— Скажу, что это несусветная чушь. Отшельник появился у нас вместе с монахами из Билдваса. Я не слыхал о нем ни одного худого слова и не верю, что он обманул нас. Мы всецело доверяли ему.
— В этом я не сомневаюсь, — насмешливо сказал аббат. — Если он и обманул вас, то вы, столь жаждавшие этого брака, разумеется, ничего не знали об обмане.
— Но Ричард-то, я полагаю, не желал этого брака? — спросил Хью, усмехнувшись. — Этого нельзя оставлять, мы должны узнать правду.
— Мы придерживаемся того же мнения, — согласился аббат. — Сэр Фулке дал мне согласие встретиться у скита отшельника завтра после заутрени и выслушать объяснения Кутреда. Я как раз собирался послать за вами, милорд шериф, дабы изложить вам суть дела и просить поехать завтра вместе со мной. А со всем этим, — аббат властным взглядом обвел внимавшую ему толпу, — надо заканчивать. Если вы, Хью, соизволите отужинать со мной, то услышите обо всем случившемся. Роберт, пусть братья разойдутся. Сожалею, что нынче вечером наш покой был нарушен. Брат Павел… — аббат взглянул на Ричарда, вцепившегося в рясу монаха и готового держаться за нее до последнего. — Уведи его, Павел. Умой, накорми и приведи ко мне после ужина. Ему есть, что рассказать мне, о чем он пока умолчал. Пусть все разойдутся, смотреть тут больше не на что.
Братья стали послушно расходиться, в недоумении размышляя о том, что нарушило их вечерний распорядок. Разумеется, не обошлось без перешептывания в общей комнате и оживленного обсуждения в последующие дни в час отдыха перед полуденной трапезой. Брат Павел увел своего вновь обретенного подопечного, дабы умыть его и привести в надлежащий вид, чтобы тот после ужина предстал перед аббатом. Эймер Босье, который со злобным удовлетворением взирал на сцену крушения чужих надежд, словно ему самому стало от этого легче, равнодушно повернулся и пошел через двор в странноприимный дом. В эту минуту нечто заставило Кадфаэля обернуться, однако он не увидел того, кого искал глазами. Рейфа из Ковентри нигде не было видно. Кадфаэль сообразил, что тот, видимо, тихонько удалился еще прежде, чем события во дворе достигли своей кульминации. Неужели ему было неинтересно? Неужели он нашел в себе силы отказаться от такого необычного зрелища? Или он услышал нечто важное для себя и не мог ждать?
Фулке Эстли все еще медлил, стоя перед шерифом в нерешительности и как бы не зная, что ему делать, — объяснять, оправдываться или молча уйти. Или все же сказать несколько слов на прощанье?
— Итак, милорд, до завтра, — коротко сказал он. — Как и обещал, я приеду к скиту отшельника.
— Вот и отлично! — вымолвил Хью. — И вы меня очень обяжете, если известите обо всем его покровительницу. Быть может, леди Дионисия захочет присутствовать при завтрашней встрече. А сейчас, милорд, не смею вас задерживать. Если понадобитесь, я знаю, где вас искать. Ваше счастье, что с Ричардом ничего не случилось, ибо несодеянное зло забывается быстро. Надеюсь, ничего новенького вы не замышляете.
Фулке почел за лучшее промолчать. Учтиво поклонившись аббату, он повернулся и потребовал своего коня, после чего сел в седло и неспешно выехал за ворота.
Брат Кадфаэль, которого аббат пригласил в свои покои после ужина, по дороге, повинуясь некоему инстинкту, решил заглянуть в конюшню. Черный пони Ричарда спокойно стоял в своем стойле, как следует обтертый и вымытый после тяжелой скачки, а также хорошо накормленный. Однако гнедого жеребца с белой звездочкой на лбу на месте не было, равно как и его упряжи. Похоже, какое-то неотложное дело заставило Рейфа из Ковентри отправиться в дорогу.
Умытый, вычищенный и умиротворенный тем, что наконец-то он дома, Ричард сидел на низком стульчике подле аббата и рассказывал свою историю, точнее ту ее часть, которую считал возможным рассказать. Мальчика внимательно слушали. Помимо аббата, Хью Берингара и брата Кадфаэля, приглашенного по настоянию шерифа, у аббата присутствовал еще и брат Павел, все еще опасающийся выпустить своего подопечного из поля зрения. Ричард терпеливо и даже с удовольствием перенес утомительную процедуру, когда его трясли, мыли, скребли и все такое прочее, в результате чего перед аббатом предстал чистенький и сияющий мальчик. В рассказе Ричарда были кое-какие пробелы, и он знал, что ему станут задавать вопросы, однако аббат Радульфус был человек благородного рода и принимал во внимание, что не к лицу порядочному человеку выдавать тех, кто помог ему, и даже тех слуг, что причинили ему вред по приказу своих хозяев.
— Не согласишься ли ты опознать тех двоих парней, что позвали и отвезли тебя в Рокстер? — спросил Хью.
Ричард задумался об искушении отомстить тому рыжему парню за его тумаки и насмешки, однако отверг этот путь как недостойный для благородного человека.
— Боюсь, не смогу, — сказал он. — Уже темнело.
Шериф не настаивал.
— Кто-нибудь помогал тебе убежать из Лейтона? — спросил аббат. — Едва ли ты обошелся своими силами.
Ответить оказалось не так-то просто. Скажи он правду в этих стенах, среди друзей, Хильтруде бы это не повредило, однако если об этом когда-нибудь узнает ее отец, девушке не позавидуешь. Лучше уж придерживаться того, что должна была утверждать сама Хильтруда, мол, дверь случайно забыли запереть и он убежал без посторонней помощи. От Кадфаэля не ускользнул легкий румянец на щеках мальчика, когда тот рассказывал эту часть своего приключения, коротко и без прикрас. Впрочем, если мальчик не лгал, ему было чему радоваться.
— Знал бы Фулке, какую скользкую рыбку он поймал! — усмехнулся Хью. — Но ты еще не рассказал нам, зачем уехал из аббатства, и о том, кто сообщил тебе, что отшельник обманом выдает себя за священника.
Наступил решающий момент. Ричард еще раньше пытался что-нибудь придумать, покуда брат Павел по-свойски учил его уму-разуму, дабы он научился послушанию и порядку и уяснил себе пагубные последствия, проистекающие из пренебрежения ими. Ричард настороженно поглядел на аббата, бросил короткий взгляд на шерифа, чьи поступки как представителя светской власти были куда менее предсказуемы, и искренне вымолвил:
— Отец, я обещал все рассказать вам, и никому другому. Дело в том, что есть один человек, которому мой рассказ может сильно повредить, а насколько я знаю, он этого никак не заслуживает. Я не могу подвергать его опасности.
— Я не требую от тебя нарушать клятву, — угрюмо сказал аббат. — Завтра я выслушаю твое признание. Я рад, что ты поступил благородно, и ценю твое доверие. А теперь тебе лучше отправиться в постель, ибо ты нуждаешься в отдыхе. Уведи его, брат Павел!
Ричард учтиво поклонился, радуясь, что легко отделался. Однако проходя мимо шерифа, он остановился, словно нечто беспокоило его.
— Милорд, вы сказали, в Лейтоне все отрицали, что я там был. Это понятно, они боялись. Но неужели и Хильтруда тоже?
Хью умел быстрее многих сопоставлять факты, но если и догадался о чем-либо, то не подал вида.
— Это ты про дочь Эстли? — спросил он равнодушно. — Я не говорил с ней, ее в Лейтоне уже не было.
Не было! Значит, ей не пришлось лгать. Должно быть, она уехала потихоньку, как только ее отец отправился в погоню за ним. Ричард учтиво пожелал всем доброй ночи и с легким сердцем отправился спать.
— Его выпустила Хильтруда, это ясно как день, — заявил Хью, едва дверь за мальчиком затворилась. — Она такая же жертва, как и он. Теперь кое-что проясняется. Ричарда схватили на краю Эйтонского леса, когда он возвращался в аббатство. И как раз в Эйтонском лесу находятся сторожка лесничего и скит отшельника Кутреда. К отшельнику мальчик не заезжал. Кто, как не дочь Эйлмунда явилась около полудня в Шрусбери, вынудив меня срочно поехать в Лейтон, куда я собирался лишь завтра? Откуда у нее сведения, она толком не объяснила, мол, один прохожий крестьянин сказал ей, дескать, видел в Лейтоне мальчика, который вполне может оказаться Ричардом. Скорее всего, Ричард так и не скажет, зачем уехал из аббатства и кто сказал ему, что Кутред не священник. Милорд, мне кажется, что кое у кого, не будем называть его имени, среди наших знакомых есть верные друзья. Надеюсь, они столь же справедливые судьи! Итак завтра, слава богу, мне не нужно заниматься поисками. Ричард наконец дома, у вас. А сказать по правде, я уверен, что второй человек, которого я искал, никуда не денется. Как бы то ни было, на завтра у нас есть дело. Посмотрим, что это нам даст.
Сразу по окончании заутрени они сели на коней и отправились в путь. Аббат Радульфус, Хью Берингар и брат Кадфаэль, который так или иначе собирался заехать в сторожку Эйлмунда, дабы убедиться в том, что тот идет на поправку. Не так уж часто удавалось Кадфаэлю совместить свои, так сказать, служебные обязанности с тем, чтобы удовлетворить свое человеческое любопытство. Своей поездкой Кадфаэль был обязан и Хью Берингару, ибо тот был не прочь иметь лишнего свидетеля с острым глазом, способного заметить малейшие детали и чья помощь могла оказаться неоценимой.
Утро выдалось необыкновенно ясное, давешнего тумана как не бывало, тянуло свежим сухим ветерком, гнавшим по лесным тропинкам опавшие листья и красивший мутным золотом те, что все еще держались на ветках. Кроны деревьев горели на первом морозце огненным багрянцем. Кадфаэль подумал о том, что пройдет еще пара недель и не будет у Гиацинта укрытия в лесу от незваных гостей, ибо даже дубы тогда обронят свою листву. Правда, через денек-другой, благодарение господу, Эймер Босье, наверное, прекратит свои поиски, смирится и уберется восвояси, дабы не потерять своей выгоды дома. Тело его отца давным-давно уже лежало в окованном гробу, и хотя с Эймером было всего двое грумов, ему достался отличный конь Дрого, да и с носильщиками у него не должно быть проблем, ибо их можно было нанять на любом постоялом дворе. Тщетно Эймер обшарил тут все окрестности и выказывал теперь явные признаки раздражения. Таким образом, Гиацинт и не подозревал, сколь близка его долгожданная свобода, которую он, без всякого сомнения, заслужил, ибо кто, как не он сообщил Ричарду о том, что Кутред не тот, за кого себя выдает. Гиацинт бродил с Кутредом по дорогам Англии и познакомился с ним задолго до того, как они появились в Билдвасе. И Гиацинт вполне мог знать о своем досточтимом хозяине нечто такое, чего не знал никто другой.
Старый густой лес скрывал от их глаз скит отшельника, покуда они не подъехали почти вплотную. Неожиданно деревья расступились, и глазам их открылась небольшая зеленая прочисть, низкая неровная изгородь вокруг огорода и серый каменный домик со следами недавнего ремонта. Дверь в дом была распахнута, как это всегда было у Кутреда, — заходи кто хочешь. На частично возделанном огороде никто не работал, из дома не доносилось ни звука. Приехавшие спешились у ворот и привязали коней. Должно быть, Кутред находился внутри и молился в одиночестве.
— Вы идите первым, отец аббат, — сказал Хью, пропуская аббата вперед. — Здесь скорее ваше право, чем мое.
Проходя под низкой каменной притолокой, аббату пришлось пригнуть голову. Войдя, он на мгновение остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку, царившему внутри. Через единственное узкое окошко сочился приглушенный утренний свет, ибо скит был окружен высокими деревьями. Очертания предметов обстановки угадывались с трудом, — узкое ложе у стены, небольшой стол и скамья, несколько горшков, тарелка, чашка и глиняная миска. Через пустой дверной проем, ведущий в часовню, в свете горящей лампады был виден каменный алтарь, однако все прочее скрадывала темнота. Лампада едва теплилась и почти не давала света.
— Кутред! — крикнул аббат в темноту. — Где вы? Аббат из Шрусбери приветствует вас именем господа!
Никакого ответа, лишь слабое эхо. Хью вошел следом за аббатом и приблизился ко входу в часовню. Здесь он замер, тяжело дыша.
Кутред и впрямь был в часовне, однако он не молился. Отшельник лежал навзничь перед алтарем, ногами к выходу, словно упал или был отброшен, когда направлялся наружу. Полы его рясы задрались, обнажив мускулистые ноги, на груди его виднелось продолговатое темное пятно крови, — в том месте, куда вонзился кинжал. Лицо отшельника, обрамленное спутанными черными волосами и бородой, было искажено гримасой не то гнева, не то предсмертной муки, — оскаленные крепкие зубы, глаза полуоткрыты. Руки Кутреда были раскинуты, подле правой кисти на каменном полу лежал длинный кинжал, словно он выпал из руки при падении.
Был ли Кутред священником или нет, он уже ничего не мог сказать в свою защиту. Бесполезно было трогать его, ибо, без всякого сомнения, он умер уже несколько часов назад, причем насильственной смертью.
— Помоги ему бог! — хрипло прошептал аббат, застывший над покойником. — Бог милостив к убиенным. Кто же мог решиться на такое?
Хью встал перед убитым на колени и потрогал его, — тело Кутреда уже остыло и стало коченеть. Теперь нельзя было потребовать ответа от отшельника Кутреда и некому было сделать для него что-либо в этом мире, — на нет и суда нет.
— Он мертв уже несколько часов, никак не меньше, — сказал шериф. — Это уже второй убитый у меня в графстве, а я еще и убийцу первого не нашел! Господи помилуй, что за дьявольщина кроется в этом лесу!
— Неужели это связано с тем, что рассказал нам мальчик? — сокрушенно спросил аббат. — Неужели кто-то опередил нас, дабы не дать отшельнику говорить в свою защиту и похоронить правду вместе с ним? Я понимаю, они составили целый заговор с этим браком, дабы завладеть землей. Но неужели они зашли так далеко, что решились на смертоубийство?
— Если это и впрямь убийство, — вслух, но с сомнением заметил брат Кадфаэль скорее для себя, нежели для остальных.
Все это время он молча стоял у входа в часовню, внимательно осматривая помещение, которое отлично помнил со времени своего прошлого визита сюда. Обстановка была столь бедной, что он помнил все до мелочей. Часовня была больше жилой комнаты, здесь вполне можно было ходить и даже сражаться. Занята была лишь восточная стена, в которой имелось крошечное квадратное окошко. Под ним находился алтарный камень, на нем стоял резной ларец, на крышке которого покоился серебряный крест, а по обе стороны от него — два подсвечника с незажженными свечами. На камне перед ларцом теплилась лампада, она стояла прямо перед ним… Но ведь раньше перед ларцом было пусто! Кадфаэлю показалось странным то обстоятельство, что, казалось бы, тут была борьба, но алтарь в полном порядке. Кадфаэль отметил про себя, что пропала всего одна вещь, — требник в кожаном переплете с витиеватым тисненым орнаментом, тот самый требник, который было бы не стыдно иметь и принцу.
Хью встал с колен и отошел ко входу в часовню, осматривая ее вместе с Кадфаэлем. Они были здесь вместе и теперь могли сравнить результаты своих наблюдений.
— У тебя есть основания сомневаться? — бросил он короткий взгляд на Кадфаэля.
— Насколько я понимаю, Кутред был вооружен, — сказал Кадфаэль. Хью тоже заметил длинный кинжал, что находился подле правой руки отшельника. Хью не стал его трогать. Убедившись в том, что тело уже коченеет, он вообще не стал тут ничего трогать. — Когда отшельник упал, он выронил оружие. Это именно его кинжал. И Кутред пролил кровь. На клинке есть следы, причем это не его кровь. Что бы здесь ни случилось, это не был подлый удар в спину.
Сомневаться в сказанном не приходилось. Рана была чуть повыше сердца, запекшаяся кровь залила всю грудь. Кинжал, которым закололи Кутреда, был вынут из раны, откуда свободно вытекала кровь. Кинжал же Кутреда, лежавший на полу, был лишь чуть-чуть обагрен кровью, и лишь несколько капель упали с него на каменный пол.
— Вы говорите, что здесь был бой? — спросил аббат, выходя из своего оцепенения. — Но откуда у святого отшельника оружие? Даже при встрече с разбойниками святой человек должен уповать не на оружие, но на милость господню.
— Если здесь и побывал разбойник, то разбойник весьма странный, — заметил Кадфаэль. — Он не украл ни серебряного креста, ни подсвечников. Они даже не упали во время борьбы. Разве что он вновь поставил их на место.
— Верно, — согласился аббат. — Он убил не для того, чтобы ограбить. Но тогда зачем? Кому понадобилось убивать святого человека, у которого нет ничего своего, кроме алтарных украшений и принадлежностей? Он тихо жил среди нас, и, как говорят, любой мог прийти к нему со своими бедами и тревогами. Кому он помешал? Быть может, тот же человек убил и Дрого Босье? Или, чего доброго, в наших краях уже двое убийц?
— Не будем забывать о слуге отшельника, — хмуро заметил Хью Берингар. — Мы так и не нашли его. Я уже думал, что он подался на запад, куда-нибудь в Уэльс. Однако вполне возможно, что он все еще здесь. Кое-кто мог поверить ему и дать убежище. И у меня есть некоторые основания считать именно так. Если он и впрямь тот самый виллан, что сбежал от Босье, то у него были веские основания избавиться от своего господина. А Кутред, который отказался от него, узнав, что приютил негодяя, узнал, скажем, где тот скрывается. Так что у этого парня был повод убить и отшельника. Все это лишь предположения, однако их нельзя оставлять в стороне.
Кадфаэль подумал, что ни Эйлмунд, ни Аннет, ни, конечно, Ричард не станут рассказывать о Гиацинте до тех пор, пока Эймер Босье не уедет в свой Нортгемптоншир и пока Гиацинт не сможет выйти из своего убежища и говорить в свою защиту. А здесь лишь он, Кадфаэль, точно знает, где все это время находился Гиацинт и что в скиту отшельника его наверняка не было. За Гиацинта можно было не беспокоиться, но жаль, что в свое время они не позволили Кадфаэлю признаться во всем Хью Берингару.
Солнце уже поднялось, его лучи пробивались сквозь листву, освещая распростертое на каменном полу тело. Складки поношенной черной рясы Кутреда были скомканы, словно их смяла сильная рука, посреди темнело кровавое пятно. Кадфаэль склонился и раздвинул слипшиеся складки.
— Здесь убийца вытер свой кинжал перед тем, как вложить его обратно в ножны, — сказал он.
— Дважды, — сказал Хью, углядев еще одно такое же пятно, но не столь заметное. Человек действовал хладнокровно, тщательно вытирая орудие убийства, когда дело было сделано. — Посмотри-ка сюда, на этот ларец, — позвал Хью Кадфаэля.
Он обошел вокруг мертвеца и приблизился к алтарю, затем провел пальцем вдоль крышки ларца, как раз над замком. Там обнаружилась небольшая зазубрина, след от клинка, которым вскрывали ларец. Хью снял с ларца крест и открыл крышку. Та легко подалась. Замок был взломан, ларец пуст. Остался лишь тонкий аромат благородной древесины. Даже пыли внутри не было, ибо крышка закрывалась очень плотно.
— Такое впечатление, что из ларца нечто взяли, — заметил Кадфаэль. Про исчезнувший требник он пока молчал, хотя ни минуты не сомневался в том, что его отсутствие не ускользнуло от внимания Хью Берингара.
— А вот серебро на месте. Что же такое могло храниться у бедного отшельника помимо серебра, подаренного ему леди Дионисией? В Билдвас он пришел пешком, с одной сумой, какая есть у всякого пилигрима. Правда, у его слуги Гиацинта был еще заплечный мешок. Интересно, этот ларец ему тоже подарила леди Дионисия, или отшельник принес его с собой?
Они так увлеклись осмотром помещения, что совсем не обращали внимания на то, что происходило снаружи. Впрочем, оттуда до них не доносилось ни звука. Потрясенные увиденным, они забыли о еще одном человеке, который был приглашен на эту встречу. И вот до них донесся женский голос, он раздавался у них за спиной, из жилой комнаты, — высокий и надменный.
— Тут нет никакого секрета. Просто спросите у меня.
Все трое в тревоге обернулись и увидели леди Дионисию. Ее высокая, стройная фигура заслонила им солнечный свет, из-за которого она сперва почти ничего не видела, войдя со двора в полумрак. Все трое мужчин стояли между ней и распростертым на полу телом отшельника. Таким образом, леди Дионисия не могла видеть ничего особенного, кроме того, что шериф стоит у алтаря над открытым ларцом, подле которого находился крест. Зато это она видела отлично и воспылала гневом.
— Что это значит, милорд? Зачем вы трогаете вещи святого человека? Где Кутред? Как осмелились вы войти сюда в его отсутствие?
Вперед выступил аббат, еще более заслоняя своей фигурой лежавший на полу труп. Он попытался выпроводить леди Дионисию из часовни.
— Мадам, вы все узнаете, однако я прошу вас пройти в другую комнату и посидеть там. Подождите минуту, пока мы приведем тут все в порядок. Уверяю вас, мы ведем себя самым почтительным образом.
Солнечный свет, проникавший снаружи, вновь померк. Его заслонила массивная фигура Фулке Эстли. Тот встал позади леди Дионисии и мешал аббату вывести ее. Да она и не собиралась уходить, негодуя и возмущаясь.
— Где Кутред? — настаивала она. — Знает ли он, что вы здесь? Как вышло, что его нет в скиту? Он никогда не уходит отсюда…
Лживые слова замерли у нее на губах, леди поперхнулась. Посреди кучи темных складок за спиной аббата она увидела бледное пятно, — то была босая нога без сандалии. Глаза леди Дионисии уже привыкли к полумраку, она решительно отвела руку аббата и шагнула вперед. Одного взгляда ей хватило, чтобы получить ответ на все свои вопросы. Кутред был здесь. На этот раз он и впрямь никуда не ушел из своего скита.
Благородное лицо леди Дионисии стало серым, приобретя восковой оттенок. В одно мгновение она как-то осунулась. Леди Дионисия испустила отчаянный вопль, в котором было больше ужаса, нежели горя. Отпрянув, она рванулась к выходу и уткнулась в грудь стоявшего позади нее Фулке Эстли.
— Что вы говорите! — удивился шериф и едва не присвистнул. Он повернулся к Фулке, который, прикусив язык, настороженно наблюдал за происходящим. — А что на это скажете вы, милорд?
— Скажу, что это несусветная чушь. Отшельник появился у нас вместе с монахами из Билдваса. Я не слыхал о нем ни одного худого слова и не верю, что он обманул нас. Мы всецело доверяли ему.
— В этом я не сомневаюсь, — насмешливо сказал аббат. — Если он и обманул вас, то вы, столь жаждавшие этого брака, разумеется, ничего не знали об обмане.
— Но Ричард-то, я полагаю, не желал этого брака? — спросил Хью, усмехнувшись. — Этого нельзя оставлять, мы должны узнать правду.
— Мы придерживаемся того же мнения, — согласился аббат. — Сэр Фулке дал мне согласие встретиться у скита отшельника завтра после заутрени и выслушать объяснения Кутреда. Я как раз собирался послать за вами, милорд шериф, дабы изложить вам суть дела и просить поехать завтра вместе со мной. А со всем этим, — аббат властным взглядом обвел внимавшую ему толпу, — надо заканчивать. Если вы, Хью, соизволите отужинать со мной, то услышите обо всем случившемся. Роберт, пусть братья разойдутся. Сожалею, что нынче вечером наш покой был нарушен. Брат Павел… — аббат взглянул на Ричарда, вцепившегося в рясу монаха и готового держаться за нее до последнего. — Уведи его, Павел. Умой, накорми и приведи ко мне после ужина. Ему есть, что рассказать мне, о чем он пока умолчал. Пусть все разойдутся, смотреть тут больше не на что.
Братья стали послушно расходиться, в недоумении размышляя о том, что нарушило их вечерний распорядок. Разумеется, не обошлось без перешептывания в общей комнате и оживленного обсуждения в последующие дни в час отдыха перед полуденной трапезой. Брат Павел увел своего вновь обретенного подопечного, дабы умыть его и привести в надлежащий вид, чтобы тот после ужина предстал перед аббатом. Эймер Босье, который со злобным удовлетворением взирал на сцену крушения чужих надежд, словно ему самому стало от этого легче, равнодушно повернулся и пошел через двор в странноприимный дом. В эту минуту нечто заставило Кадфаэля обернуться, однако он не увидел того, кого искал глазами. Рейфа из Ковентри нигде не было видно. Кадфаэль сообразил, что тот, видимо, тихонько удалился еще прежде, чем события во дворе достигли своей кульминации. Неужели ему было неинтересно? Неужели он нашел в себе силы отказаться от такого необычного зрелища? Или он услышал нечто важное для себя и не мог ждать?
Фулке Эстли все еще медлил, стоя перед шерифом в нерешительности и как бы не зная, что ему делать, — объяснять, оправдываться или молча уйти. Или все же сказать несколько слов на прощанье?
— Итак, милорд, до завтра, — коротко сказал он. — Как и обещал, я приеду к скиту отшельника.
— Вот и отлично! — вымолвил Хью. — И вы меня очень обяжете, если известите обо всем его покровительницу. Быть может, леди Дионисия захочет присутствовать при завтрашней встрече. А сейчас, милорд, не смею вас задерживать. Если понадобитесь, я знаю, где вас искать. Ваше счастье, что с Ричардом ничего не случилось, ибо несодеянное зло забывается быстро. Надеюсь, ничего новенького вы не замышляете.
Фулке почел за лучшее промолчать. Учтиво поклонившись аббату, он повернулся и потребовал своего коня, после чего сел в седло и неспешно выехал за ворота.
Брат Кадфаэль, которого аббат пригласил в свои покои после ужина, по дороге, повинуясь некоему инстинкту, решил заглянуть в конюшню. Черный пони Ричарда спокойно стоял в своем стойле, как следует обтертый и вымытый после тяжелой скачки, а также хорошо накормленный. Однако гнедого жеребца с белой звездочкой на лбу на месте не было, равно как и его упряжи. Похоже, какое-то неотложное дело заставило Рейфа из Ковентри отправиться в дорогу.
Умытый, вычищенный и умиротворенный тем, что наконец-то он дома, Ричард сидел на низком стульчике подле аббата и рассказывал свою историю, точнее ту ее часть, которую считал возможным рассказать. Мальчика внимательно слушали. Помимо аббата, Хью Берингара и брата Кадфаэля, приглашенного по настоянию шерифа, у аббата присутствовал еще и брат Павел, все еще опасающийся выпустить своего подопечного из поля зрения. Ричард терпеливо и даже с удовольствием перенес утомительную процедуру, когда его трясли, мыли, скребли и все такое прочее, в результате чего перед аббатом предстал чистенький и сияющий мальчик. В рассказе Ричарда были кое-какие пробелы, и он знал, что ему станут задавать вопросы, однако аббат Радульфус был человек благородного рода и принимал во внимание, что не к лицу порядочному человеку выдавать тех, кто помог ему, и даже тех слуг, что причинили ему вред по приказу своих хозяев.
— Не согласишься ли ты опознать тех двоих парней, что позвали и отвезли тебя в Рокстер? — спросил Хью.
Ричард задумался об искушении отомстить тому рыжему парню за его тумаки и насмешки, однако отверг этот путь как недостойный для благородного человека.
— Боюсь, не смогу, — сказал он. — Уже темнело.
Шериф не настаивал.
— Кто-нибудь помогал тебе убежать из Лейтона? — спросил аббат. — Едва ли ты обошелся своими силами.
Ответить оказалось не так-то просто. Скажи он правду в этих стенах, среди друзей, Хильтруде бы это не повредило, однако если об этом когда-нибудь узнает ее отец, девушке не позавидуешь. Лучше уж придерживаться того, что должна была утверждать сама Хильтруда, мол, дверь случайно забыли запереть и он убежал без посторонней помощи. От Кадфаэля не ускользнул легкий румянец на щеках мальчика, когда тот рассказывал эту часть своего приключения, коротко и без прикрас. Впрочем, если мальчик не лгал, ему было чему радоваться.
— Знал бы Фулке, какую скользкую рыбку он поймал! — усмехнулся Хью. — Но ты еще не рассказал нам, зачем уехал из аббатства, и о том, кто сообщил тебе, что отшельник обманом выдает себя за священника.
Наступил решающий момент. Ричард еще раньше пытался что-нибудь придумать, покуда брат Павел по-свойски учил его уму-разуму, дабы он научился послушанию и порядку и уяснил себе пагубные последствия, проистекающие из пренебрежения ими. Ричард настороженно поглядел на аббата, бросил короткий взгляд на шерифа, чьи поступки как представителя светской власти были куда менее предсказуемы, и искренне вымолвил:
— Отец, я обещал все рассказать вам, и никому другому. Дело в том, что есть один человек, которому мой рассказ может сильно повредить, а насколько я знаю, он этого никак не заслуживает. Я не могу подвергать его опасности.
— Я не требую от тебя нарушать клятву, — угрюмо сказал аббат. — Завтра я выслушаю твое признание. Я рад, что ты поступил благородно, и ценю твое доверие. А теперь тебе лучше отправиться в постель, ибо ты нуждаешься в отдыхе. Уведи его, брат Павел!
Ричард учтиво поклонился, радуясь, что легко отделался. Однако проходя мимо шерифа, он остановился, словно нечто беспокоило его.
— Милорд, вы сказали, в Лейтоне все отрицали, что я там был. Это понятно, они боялись. Но неужели и Хильтруда тоже?
Хью умел быстрее многих сопоставлять факты, но если и догадался о чем-либо, то не подал вида.
— Это ты про дочь Эстли? — спросил он равнодушно. — Я не говорил с ней, ее в Лейтоне уже не было.
Не было! Значит, ей не пришлось лгать. Должно быть, она уехала потихоньку, как только ее отец отправился в погоню за ним. Ричард учтиво пожелал всем доброй ночи и с легким сердцем отправился спать.
— Его выпустила Хильтруда, это ясно как день, — заявил Хью, едва дверь за мальчиком затворилась. — Она такая же жертва, как и он. Теперь кое-что проясняется. Ричарда схватили на краю Эйтонского леса, когда он возвращался в аббатство. И как раз в Эйтонском лесу находятся сторожка лесничего и скит отшельника Кутреда. К отшельнику мальчик не заезжал. Кто, как не дочь Эйлмунда явилась около полудня в Шрусбери, вынудив меня срочно поехать в Лейтон, куда я собирался лишь завтра? Откуда у нее сведения, она толком не объяснила, мол, один прохожий крестьянин сказал ей, дескать, видел в Лейтоне мальчика, который вполне может оказаться Ричардом. Скорее всего, Ричард так и не скажет, зачем уехал из аббатства и кто сказал ему, что Кутред не священник. Милорд, мне кажется, что кое у кого, не будем называть его имени, среди наших знакомых есть верные друзья. Надеюсь, они столь же справедливые судьи! Итак завтра, слава богу, мне не нужно заниматься поисками. Ричард наконец дома, у вас. А сказать по правде, я уверен, что второй человек, которого я искал, никуда не денется. Как бы то ни было, на завтра у нас есть дело. Посмотрим, что это нам даст.
Сразу по окончании заутрени они сели на коней и отправились в путь. Аббат Радульфус, Хью Берингар и брат Кадфаэль, который так или иначе собирался заехать в сторожку Эйлмунда, дабы убедиться в том, что тот идет на поправку. Не так уж часто удавалось Кадфаэлю совместить свои, так сказать, служебные обязанности с тем, чтобы удовлетворить свое человеческое любопытство. Своей поездкой Кадфаэль был обязан и Хью Берингару, ибо тот был не прочь иметь лишнего свидетеля с острым глазом, способного заметить малейшие детали и чья помощь могла оказаться неоценимой.
Утро выдалось необыкновенно ясное, давешнего тумана как не бывало, тянуло свежим сухим ветерком, гнавшим по лесным тропинкам опавшие листья и красивший мутным золотом те, что все еще держались на ветках. Кроны деревьев горели на первом морозце огненным багрянцем. Кадфаэль подумал о том, что пройдет еще пара недель и не будет у Гиацинта укрытия в лесу от незваных гостей, ибо даже дубы тогда обронят свою листву. Правда, через денек-другой, благодарение господу, Эймер Босье, наверное, прекратит свои поиски, смирится и уберется восвояси, дабы не потерять своей выгоды дома. Тело его отца давным-давно уже лежало в окованном гробу, и хотя с Эймером было всего двое грумов, ему достался отличный конь Дрого, да и с носильщиками у него не должно быть проблем, ибо их можно было нанять на любом постоялом дворе. Тщетно Эймер обшарил тут все окрестности и выказывал теперь явные признаки раздражения. Таким образом, Гиацинт и не подозревал, сколь близка его долгожданная свобода, которую он, без всякого сомнения, заслужил, ибо кто, как не он сообщил Ричарду о том, что Кутред не тот, за кого себя выдает. Гиацинт бродил с Кутредом по дорогам Англии и познакомился с ним задолго до того, как они появились в Билдвасе. И Гиацинт вполне мог знать о своем досточтимом хозяине нечто такое, чего не знал никто другой.
Старый густой лес скрывал от их глаз скит отшельника, покуда они не подъехали почти вплотную. Неожиданно деревья расступились, и глазам их открылась небольшая зеленая прочисть, низкая неровная изгородь вокруг огорода и серый каменный домик со следами недавнего ремонта. Дверь в дом была распахнута, как это всегда было у Кутреда, — заходи кто хочешь. На частично возделанном огороде никто не работал, из дома не доносилось ни звука. Приехавшие спешились у ворот и привязали коней. Должно быть, Кутред находился внутри и молился в одиночестве.
— Вы идите первым, отец аббат, — сказал Хью, пропуская аббата вперед. — Здесь скорее ваше право, чем мое.
Проходя под низкой каменной притолокой, аббату пришлось пригнуть голову. Войдя, он на мгновение остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку, царившему внутри. Через единственное узкое окошко сочился приглушенный утренний свет, ибо скит был окружен высокими деревьями. Очертания предметов обстановки угадывались с трудом, — узкое ложе у стены, небольшой стол и скамья, несколько горшков, тарелка, чашка и глиняная миска. Через пустой дверной проем, ведущий в часовню, в свете горящей лампады был виден каменный алтарь, однако все прочее скрадывала темнота. Лампада едва теплилась и почти не давала света.
— Кутред! — крикнул аббат в темноту. — Где вы? Аббат из Шрусбери приветствует вас именем господа!
Никакого ответа, лишь слабое эхо. Хью вошел следом за аббатом и приблизился ко входу в часовню. Здесь он замер, тяжело дыша.
Кутред и впрямь был в часовне, однако он не молился. Отшельник лежал навзничь перед алтарем, ногами к выходу, словно упал или был отброшен, когда направлялся наружу. Полы его рясы задрались, обнажив мускулистые ноги, на груди его виднелось продолговатое темное пятно крови, — в том месте, куда вонзился кинжал. Лицо отшельника, обрамленное спутанными черными волосами и бородой, было искажено гримасой не то гнева, не то предсмертной муки, — оскаленные крепкие зубы, глаза полуоткрыты. Руки Кутреда были раскинуты, подле правой кисти на каменном полу лежал длинный кинжал, словно он выпал из руки при падении.
Был ли Кутред священником или нет, он уже ничего не мог сказать в свою защиту. Бесполезно было трогать его, ибо, без всякого сомнения, он умер уже несколько часов назад, причем насильственной смертью.
— Помоги ему бог! — хрипло прошептал аббат, застывший над покойником. — Бог милостив к убиенным. Кто же мог решиться на такое?
Хью встал перед убитым на колени и потрогал его, — тело Кутреда уже остыло и стало коченеть. Теперь нельзя было потребовать ответа от отшельника Кутреда и некому было сделать для него что-либо в этом мире, — на нет и суда нет.
— Он мертв уже несколько часов, никак не меньше, — сказал шериф. — Это уже второй убитый у меня в графстве, а я еще и убийцу первого не нашел! Господи помилуй, что за дьявольщина кроется в этом лесу!
— Неужели это связано с тем, что рассказал нам мальчик? — сокрушенно спросил аббат. — Неужели кто-то опередил нас, дабы не дать отшельнику говорить в свою защиту и похоронить правду вместе с ним? Я понимаю, они составили целый заговор с этим браком, дабы завладеть землей. Но неужели они зашли так далеко, что решились на смертоубийство?
— Если это и впрямь убийство, — вслух, но с сомнением заметил брат Кадфаэль скорее для себя, нежели для остальных.
Все это время он молча стоял у входа в часовню, внимательно осматривая помещение, которое отлично помнил со времени своего прошлого визита сюда. Обстановка была столь бедной, что он помнил все до мелочей. Часовня была больше жилой комнаты, здесь вполне можно было ходить и даже сражаться. Занята была лишь восточная стена, в которой имелось крошечное квадратное окошко. Под ним находился алтарный камень, на нем стоял резной ларец, на крышке которого покоился серебряный крест, а по обе стороны от него — два подсвечника с незажженными свечами. На камне перед ларцом теплилась лампада, она стояла прямо перед ним… Но ведь раньше перед ларцом было пусто! Кадфаэлю показалось странным то обстоятельство, что, казалось бы, тут была борьба, но алтарь в полном порядке. Кадфаэль отметил про себя, что пропала всего одна вещь, — требник в кожаном переплете с витиеватым тисненым орнаментом, тот самый требник, который было бы не стыдно иметь и принцу.
Хью встал с колен и отошел ко входу в часовню, осматривая ее вместе с Кадфаэлем. Они были здесь вместе и теперь могли сравнить результаты своих наблюдений.
— У тебя есть основания сомневаться? — бросил он короткий взгляд на Кадфаэля.
— Насколько я понимаю, Кутред был вооружен, — сказал Кадфаэль. Хью тоже заметил длинный кинжал, что находился подле правой руки отшельника. Хью не стал его трогать. Убедившись в том, что тело уже коченеет, он вообще не стал тут ничего трогать. — Когда отшельник упал, он выронил оружие. Это именно его кинжал. И Кутред пролил кровь. На клинке есть следы, причем это не его кровь. Что бы здесь ни случилось, это не был подлый удар в спину.
Сомневаться в сказанном не приходилось. Рана была чуть повыше сердца, запекшаяся кровь залила всю грудь. Кинжал, которым закололи Кутреда, был вынут из раны, откуда свободно вытекала кровь. Кинжал же Кутреда, лежавший на полу, был лишь чуть-чуть обагрен кровью, и лишь несколько капель упали с него на каменный пол.
— Вы говорите, что здесь был бой? — спросил аббат, выходя из своего оцепенения. — Но откуда у святого отшельника оружие? Даже при встрече с разбойниками святой человек должен уповать не на оружие, но на милость господню.
— Если здесь и побывал разбойник, то разбойник весьма странный, — заметил Кадфаэль. — Он не украл ни серебряного креста, ни подсвечников. Они даже не упали во время борьбы. Разве что он вновь поставил их на место.
— Верно, — согласился аббат. — Он убил не для того, чтобы ограбить. Но тогда зачем? Кому понадобилось убивать святого человека, у которого нет ничего своего, кроме алтарных украшений и принадлежностей? Он тихо жил среди нас, и, как говорят, любой мог прийти к нему со своими бедами и тревогами. Кому он помешал? Быть может, тот же человек убил и Дрого Босье? Или, чего доброго, в наших краях уже двое убийц?
— Не будем забывать о слуге отшельника, — хмуро заметил Хью Берингар. — Мы так и не нашли его. Я уже думал, что он подался на запад, куда-нибудь в Уэльс. Однако вполне возможно, что он все еще здесь. Кое-кто мог поверить ему и дать убежище. И у меня есть некоторые основания считать именно так. Если он и впрямь тот самый виллан, что сбежал от Босье, то у него были веские основания избавиться от своего господина. А Кутред, который отказался от него, узнав, что приютил негодяя, узнал, скажем, где тот скрывается. Так что у этого парня был повод убить и отшельника. Все это лишь предположения, однако их нельзя оставлять в стороне.
Кадфаэль подумал, что ни Эйлмунд, ни Аннет, ни, конечно, Ричард не станут рассказывать о Гиацинте до тех пор, пока Эймер Босье не уедет в свой Нортгемптоншир и пока Гиацинт не сможет выйти из своего убежища и говорить в свою защиту. А здесь лишь он, Кадфаэль, точно знает, где все это время находился Гиацинт и что в скиту отшельника его наверняка не было. За Гиацинта можно было не беспокоиться, но жаль, что в свое время они не позволили Кадфаэлю признаться во всем Хью Берингару.
Солнце уже поднялось, его лучи пробивались сквозь листву, освещая распростертое на каменном полу тело. Складки поношенной черной рясы Кутреда были скомканы, словно их смяла сильная рука, посреди темнело кровавое пятно. Кадфаэль склонился и раздвинул слипшиеся складки.
— Здесь убийца вытер свой кинжал перед тем, как вложить его обратно в ножны, — сказал он.
— Дважды, — сказал Хью, углядев еще одно такое же пятно, но не столь заметное. Человек действовал хладнокровно, тщательно вытирая орудие убийства, когда дело было сделано. — Посмотри-ка сюда, на этот ларец, — позвал Хью Кадфаэля.
Он обошел вокруг мертвеца и приблизился к алтарю, затем провел пальцем вдоль крышки ларца, как раз над замком. Там обнаружилась небольшая зазубрина, след от клинка, которым вскрывали ларец. Хью снял с ларца крест и открыл крышку. Та легко подалась. Замок был взломан, ларец пуст. Остался лишь тонкий аромат благородной древесины. Даже пыли внутри не было, ибо крышка закрывалась очень плотно.
— Такое впечатление, что из ларца нечто взяли, — заметил Кадфаэль. Про исчезнувший требник он пока молчал, хотя ни минуты не сомневался в том, что его отсутствие не ускользнуло от внимания Хью Берингара.
— А вот серебро на месте. Что же такое могло храниться у бедного отшельника помимо серебра, подаренного ему леди Дионисией? В Билдвас он пришел пешком, с одной сумой, какая есть у всякого пилигрима. Правда, у его слуги Гиацинта был еще заплечный мешок. Интересно, этот ларец ему тоже подарила леди Дионисия, или отшельник принес его с собой?
Они так увлеклись осмотром помещения, что совсем не обращали внимания на то, что происходило снаружи. Впрочем, оттуда до них не доносилось ни звука. Потрясенные увиденным, они забыли о еще одном человеке, который был приглашен на эту встречу. И вот до них донесся женский голос, он раздавался у них за спиной, из жилой комнаты, — высокий и надменный.
— Тут нет никакого секрета. Просто спросите у меня.
Все трое в тревоге обернулись и увидели леди Дионисию. Ее высокая, стройная фигура заслонила им солнечный свет, из-за которого она сперва почти ничего не видела, войдя со двора в полумрак. Все трое мужчин стояли между ней и распростертым на полу телом отшельника. Таким образом, леди Дионисия не могла видеть ничего особенного, кроме того, что шериф стоит у алтаря над открытым ларцом, подле которого находился крест. Зато это она видела отлично и воспылала гневом.
— Что это значит, милорд? Зачем вы трогаете вещи святого человека? Где Кутред? Как осмелились вы войти сюда в его отсутствие?
Вперед выступил аббат, еще более заслоняя своей фигурой лежавший на полу труп. Он попытался выпроводить леди Дионисию из часовни.
— Мадам, вы все узнаете, однако я прошу вас пройти в другую комнату и посидеть там. Подождите минуту, пока мы приведем тут все в порядок. Уверяю вас, мы ведем себя самым почтительным образом.
Солнечный свет, проникавший снаружи, вновь померк. Его заслонила массивная фигура Фулке Эстли. Тот встал позади леди Дионисии и мешал аббату вывести ее. Да она и не собиралась уходить, негодуя и возмущаясь.
— Где Кутред? — настаивала она. — Знает ли он, что вы здесь? Как вышло, что его нет в скиту? Он никогда не уходит отсюда…
Лживые слова замерли у нее на губах, леди поперхнулась. Посреди кучи темных складок за спиной аббата она увидела бледное пятно, — то была босая нога без сандалии. Глаза леди Дионисии уже привыкли к полумраку, она решительно отвела руку аббата и шагнула вперед. Одного взгляда ей хватило, чтобы получить ответ на все свои вопросы. Кутред был здесь. На этот раз он и впрямь никуда не ушел из своего скита.
Благородное лицо леди Дионисии стало серым, приобретя восковой оттенок. В одно мгновение она как-то осунулась. Леди Дионисия испустила отчаянный вопль, в котором было больше ужаса, нежели горя. Отпрянув, она рванулась к выходу и уткнулась в грудь стоявшего позади нее Фулке Эстли.
Глава тринадцатая
Леди Дионисия не стонала и не плакала, не из тех женщин она была. Она долго сидела на ложе Кутреда в жилой комнате, — бледная, с окаменевшим лицом, глядя прямо перед собой на голую каменную стену. Едва ли она слышала тщательно подбираемые слова аббата, который пытался утешить ее, и едва ли обратила внимание на неуклюжие попытки Фулке Эстли, предлагавшего ей свои услуги, в которых она вовсе не нуждалась. Она лихорадочно размышляла о том, что это убийство оставило все ее вопросы без ответа, и вне всякой логики почему-то пришла к выводу, что оно лишь подтверждает наличие духовного сана у Кутреда и что, стало быть, совершенный им обряд бракосочетания является законным и не подлежащим сомнению. Как бы то ни было, она ни на кого не обращала ни малейшего внимания. В своих раздумьях она ушла очень далеко. Все ее прежние замыслы померкли, потеряли значение. Лицом к лицу она столкнулась с картиной внезапной смерти, без исповеди и отпущения грехов, и она не хотела иметь к ней никакого отношения. Кадфаэль прочел это желание у нее в глазах, когда вышел из часовни, где сделал все возможное, дабы уложить покойника в более или менее приличной позе. Смерть отшельника побудила леди Дионисию задуматься о ее собственной смерти, которую она не хотела встретить с душой, отягощенной прегрешениями. Быть может, ее ожидали еще многие годы жизни, однако ей было ясно показано, что смерть не имеет обыкновения ждать и ни у кого не испрашивает позволения.
— Где шериф? — спросила она наконец, подняв глаза на своего злейшего врага, причем голос ее был лишен какого-либо выражения и, пожалуй, казался даже мягче того голоса, каким она обычно разговаривала с челядью и со своими крестьянами.
— Шериф уехал за своими людьми, чтобы те унесли отсюда покойника, — ответил ей аббат. — Если хотите, его отнесут в Итон, ибо именно вы покровительствовали отшельнику. А если это будет для вас слишком мучительно, то в аббатство. Там его похоронят, как положено.
— Вы окажете мне любезность, если возьмете его к себе, — тихо сказала леди Дионисия. — Теперь я не знаю, что и думать. Фулке передал мне слова моего внука. Отшельник теперь не может отвечать за себя, да и я тоже. Но я ни минуты не сомневалась в том, что он был священником.
— Я верю вам, мадам, — сказал аббат.
Глаза старой леди постепенно прояснились, с лица сошла восковая бледность. Женщина приходила в себя, возвращаясь в мир реальности после расплывчатых видений Судного дня. Вскоре она вновь встанет лицом к лицу с тем, на что всегда смотрела открытыми глазами, и с прежним упорством и настойчивостью продолжит битву, которую вела изо дня в день.
— Святой отец, если я нынче вечером приеду в аббатство, не исповедаете ли вы меня? — спросила она, решительно повернувшись к аббату Радульфусу. — Я буду спать спокойнее, когда покаюсь в своих грехах.
— Где шериф? — спросила она наконец, подняв глаза на своего злейшего врага, причем голос ее был лишен какого-либо выражения и, пожалуй, казался даже мягче того голоса, каким она обычно разговаривала с челядью и со своими крестьянами.
— Шериф уехал за своими людьми, чтобы те унесли отсюда покойника, — ответил ей аббат. — Если хотите, его отнесут в Итон, ибо именно вы покровительствовали отшельнику. А если это будет для вас слишком мучительно, то в аббатство. Там его похоронят, как положено.
— Вы окажете мне любезность, если возьмете его к себе, — тихо сказала леди Дионисия. — Теперь я не знаю, что и думать. Фулке передал мне слова моего внука. Отшельник теперь не может отвечать за себя, да и я тоже. Но я ни минуты не сомневалась в том, что он был священником.
— Я верю вам, мадам, — сказал аббат.
Глаза старой леди постепенно прояснились, с лица сошла восковая бледность. Женщина приходила в себя, возвращаясь в мир реальности после расплывчатых видений Судного дня. Вскоре она вновь встанет лицом к лицу с тем, на что всегда смотрела открытыми глазами, и с прежним упорством и настойчивостью продолжит битву, которую вела изо дня в день.
— Святой отец, если я нынче вечером приеду в аббатство, не исповедаете ли вы меня? — спросила она, решительно повернувшись к аббату Радульфусу. — Я буду спать спокойнее, когда покаюсь в своих грехах.