Страница:
Неужели дверь закрыта? Да, закрыта, хотя, помнится, она не закрывала ее за собой, когда бросилась искать Доминика. Разумеется, Джулия и Адриан должны были понимать: неприлично им оставаться вдвоем в гостиной за закрытой дверью. Но если Джулия вдруг расплакалась? Тогда, конечно, другое дело…
Покачав головой, Кэтрин осторожно открыла дверь. Адриан и Джулия стояли возле камина. Барон держал Джулию за руку и говорил ей что-то так тихо, что Кэтрин не смогла разобрать слов. Но эти слова заставили Джулию улыбнуться, покраснеть и опустить глаза.
Они не заметили присутствия Кэтрин, и та поспешно прикрыла дверь. Было очевидно, что безобразная выходка Доминика ничуть не повлияла на взаимное чувство, возникшее между Джулией и Адрианом. И даже казалось, что скандал способствовал их сближению.
Что ж, оставалось только надеяться, что Доминик все-таки придет в себя и не станет лезть на стену из-за того, что отношения между его другом и сестрой зашли довольно далеко.
Кэтрин несколько раз громко кашлянула, затем снова открыла дверь. Как она и предполагала, парочка поспешила разойтись. Джулия – глаза ее сияли, а щеки раскраснелись–тотчас же вернулась на диван, а Адриан принялся перебирать какие-то безделушки на каминной полке. У обоих был виноватый вид – точь-в-точь как у детей, пойманных на том, что они посмели смеяться во время воскресной службы.
– Ты нашла Доминика? – спросила Джулия, расправляя свою юбку.
Кэтрин кивнула:
– Да, нашла. Хотя я сомневаюсь, что он спустится. Не знаю, что ему померещилось, но он очень огорчился. Думаю, надо дать ему время прийти в себя.
Адриан нахмурился:
– Доминик всегда был очень вспыльчивым.
– Верно, – сказала Джулия и улыбнулась барону. – Но несмотря на вспыльчивость, он всегда был справедлив. Я уверена, он скоро успокоится, и мы сможем обсудить ситуацию как цивилизованные люди.
– Любой брат мог бы вспылить в подобной ситуации и повести себя подобным же образом, если бы вдруг решил, что его сестре грозит опасность быть обманутой. Тем более – его собственным другом. – Кэтрин пристально посмотрела сначала на золовку, затем на барона. Оба смогли выдержать ее взгляд не более мгновения.
Адриан в смущении пробормотал:
– Я понимаю, что вы имеете в виду, миссис Мэллори, И намереваюсь серьезно поговорить с Домиником, когда он придет в себя настолько, что не станет сразу же набрасываться на меня с кулаками. Но неужели его гнев был вызван одними только братскими чувствами? Или какими-то еще?
Кэтрин с вызовом вздернула подбородок:
– Какими, например?
Адриан пристально взглянул на нее:
– Возможно, он так сильно огорчился потому, что понимает, насколько уязвимо его собственное сердце.
Кэтрин вздрогнула. Она поняла, что Адриан намекает на их с Домиником отношения. На то, что не все у них так гладко, как казалось.
– Мужчины редко бывают настолько чувствительны, барон, – сказала Кэтрин, отворачиваясь к камину. – Они не любят, они обладают. А когда им становится скучно – бросают.
Джулия шумно вздохнула, услышав, в каких мрачных красках Кэтрин описывает романтические чувства.
– Может, в отношении некоторых мужчин это и верно, – сказала она, – но мой брат не таков. Что бы он ни… – Джулия внезапно умолкла и с тревогой взглянула на Адриана. – Что бы он ни натворил, бросить он не способен. Он знает, что такое одиночество. – Джулия вновь устремила взгляд на Кэтрин: – И ты тоже это знаешь, я уверена.
Слова подруги резанули Кэтрин как ножом по сердцу. Она тихо ахнула и отступила на шаг. Совсем не свой собственный брак собиралась она обсуждать, возвращаясь в гостиную. И как это разговор так быстро вышел из-под ее контроля?
– Прошу простить меня, – сказала она, стараясь не обращать внимания на жгучие слезы, которые наворачивались ей на глаза. – Знаете, у меня голова вдруг ужасно разболелась, а завтра рано вставать. Джулия, позвони Мэтьюзу, когда захочешь спать. Он проводит тебя в твои покои. Доброй ночи. – Она коротко кивнула золовке, затем барону. И тотчас же, подобрав юбки, вышла из комнаты.
Вихрем взлетев по лестнице, Кэтрин заперлась в своей спальне. Тяжело вздохнув, привалилась к двери.
Джулия и Адриан облекли в слова ее собственные мысли, которые так мучили ее в последние недели. Конечно же, Доминик Мэллори не так уж сильно от нее отличался. И он смог бы понять, как ей было больно, как одиноко. Да, он смог бы понять ее.
Кэтрин вдруг заметила, что уже стоит возле двери, соединявшей ее личные покои со спальней мужа. Она осторожно приоткрыла дверь и посмотрела на кровать Доминика.
На их кровать.
Немного помедлив, она проскользнула в спальню. Взяв подушку мужа, прижала ее к лицу. Подушка до сих пор хранила его запах.
Ей потребовались все ее силы, чтобы побороть нараставшие чувства. Если Джулия и Адриан правы, если Доминик и в самом деле начал питать к ней те же чувства, что и она к нему, то как же ей сохранить ту стену отчуждения, которую она воздвигла между собой и мужем? Она понятия не имела.
Она даже не понимала больше, хочет ли она эту стену сохранить.
Доминик заглянул в гостиную и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Его сестра сидела на краешке дивана и занималась каким-то рукоделием. Джулия старалась сосредоточиться на своей работе, но было очевидно, что она ужасно нервничала. Доминику захотелось уйти побыстрее. И не важно, что сестра из-за него нервничала, что угодно – только бы избежать неприятного разговора с ней.
Но если он сейчас спрячется, их отношения могут разрушиться окончательно. Нет, он должен взять себя в руки и сделать то, чего так не любил делать. Должен признать, что был не прав.
Он вошел в гостиную и без всяких предисловий сказал:
– Прости меня, Джулия.
Она в испуге вздрогнула и подняла глаза от своего шитья. Но, увидев, что перед ней брат, тут же нахмурилась и, отложив рукоделие, пристально взглянула на брата, стоявшего в дверях. Какое-то время она молча смотрела на него, затем, указав на кресло подле себя, сказала:
– Сядь, Доминик.
Коротко кивнув, он сел, и кресло показалось ему ужасно неудобным. Конечно же, его грызло раскаяние. Хотя голос Джулии звучал бесстрастно, глаза ее были полны боли. И ему вдруг вспомнились тяжелые годы детства. В те времена одна лишь сестра была ему опорой и утешительницей.
Сегодня он отплатил сестре за ее верность и любовь жестокой и дикой выходкой. Да и вспылил-то он по причинам, которые не имели ни малейшего к ней касательства.
– Думаю, тебе следует хорошенько подумать о том, почему ты так вспылил, – сказала Джулия, глядя на него все так же пристально.
Доминик заерзал под ее взглядом.
– Я что-то плохо сплю последнее время.
Она едва заметно улыбнулась:
– Ты всегда спал не слишком хорошо. Я помню, как ты даже в детстве часто расхаживал по ночам по своей комнате. Иногда – всю ночь напролет. Если я не спала, то слышала.
Он нахмурился. Да, верно. В юности ему не раз случалось проводить целые ночи без сна, бесконечно решая вопрос: было ли правдой то, что Коулден сообщил ему о его происхождении? Он гадал, наступит ли когда-нибудь день, когда человек, которого он называл отцом, подтвердит или опровергнет слова, брошенные его братом. Иногда ему даже хотелось, чтобы слова эти оказались правдой. Он мечтал об отце, который никогда не питал бы к нему ненависти, никогда не поднимал бы на него руку.
Теперь все было по-другому. Теперь он не спал ночами из-за Кэтрин. В те часы, когда он сжимал жену в объятиях, он готов был забыть о мучивших его так долго вопросах. Но так было по ночам, а утром… Утром реальность вновь вступала в свои права. Правда, в последнее время реальность и днем не очень-то его тревожила. И это тоже заслуга Кэтрин.
– Дело не в одной только бессоннице, – продолжала Джулия, не сводя пытливого взгляда с его лица. – Никогда прежде ты не впадал в такой гнев, причем из-за пустяка. – Она вспыхнула. – Почти пустяка.
Доминик не удержался и съязвил:
– Ты считаешь это пустяком? Ведь вы с Адрианом смотрели друг на друга с таким откровенным… – Он снова заерзал в кресле. – Было видно, что вас влечет друг к другу. Для меня это оказалось неожиданностью, вот я и вспылил по глупости. Потому и приношу свои извинения.
Джулия поджала губы:
– Тебе следовало бы извиняться за свой эгоизм. Я понимаю, что Адриан был тебе близким другом долгие годы, а я для тебя всего лишь воспоминание о той жизни, от которой ты убежал. Но я-то не могла убежать, Доминик! Я осталась в той жизни, как в ловушке, осталась из-за того, что я женщина. Но я тоже хочу быть счастливой. Неужели тебе не хочется, чтобы и я получила шанс на счастье?
Доминик с удивлением смотрел на сестру.
– Ты думаешь, что я так вспылил из ревности, из-за того, что приревновал Адриана к тебе? – пролепетал он. – Думаешь, я испугался, что ты отберешь у меня Адриана, если ваши отношения будут развиваться?
Она покачала головой:
– Нет, я так не думаю. Ты вспылил, потому что приревновал нас к тому чувству, которое мы готовы обрести и которого ты сам боишься как огня. – Джулия рывком поднялась на ноги и сделала несколько шагов по комнате; Затем снова повернулась к брату: – И чувство это – любовь. Ты, Доминик, никому не позволяешь любить тебя, потому что смертельно боишься любви. И боишься полюбить. Вот почему ты не спишь. Но ночам ты держишь в объятиях женщину, к которой начинаешь испытывать любовь, и это приводит тебя в ужас. К тому же ты женился на ней, выполняя условие подлой сделки. И теперь ты ежедневно причиняешь ей страдания своим враньем и недомолвками.
Доминик попятился к двери. И почему столь нелепое обвинение так больно кольнуло его – словно все это было правдой, а не просто сентиментальной чепухой? Да, Кэтрин была ему небезразлична, с этим он готов был согласиться. И ему самому было противно, что он солгал жене, – это тоже верно. Но чтобы он любил ее…
Нет, такого просто быть не могло.
Джулия снова заговорила, и выражение ее лица немного смягчилось.
– Можешь смотреть на меня, выпучив глаза, сколько тебе угодно. Но поверь, я тебя прекрасно знаю. Пожалуй, даже лучше, чем ты сам себя.
– Это просто смешно, – прошептал он.
Джулия нахмурилась:
– Я понимаю, тебе сейчас тяжело. Действительно, легко ли жить, зная свою родословную только наполовину? Тем более что Коул столько лет дразнил тебя, попрекая твоим происхождением, а мама наотрез отказывается говорить на эту тему. Ты надеялся найти ответ в этом доме?
Доминик отступил еще на шаг. Он был слишком ошеломлен, чтобы отпираться.
– Да, ты права. Я получил сведения, что у матери… что это произошло именно здесь, в Лэнсинг-Сквере. И я надеялся найти какие-нибудь документы, из которых можно было бы понять, кто же мой отец. – Он помолчал немного, потом добавил: – Я и не подозревал, что тебе известно, что я бастард.
Джулия криво усмехнулась:
– Должно быть, ты принимаешь меня за дурочку или за глухую. Скандалы, которые происходили у вас с Коулом, трудно было не услышать – стены дрожали. Я давно все знаю. – Она шагнула к брату и взяла его за руку. – Но я всегда любила тебя, Доминик, и сейчас люблю. И, разумеется, я считаю тебя братом.
Он невольно вздрогнул. Слова сестры пробились в самое его сердце, в ту его часть, которую он давно считал мертвой.
– Прости меня, Джулия. – Доминик шагнул к сестре и обнял ее. – Я не должен был называть тебя старой девой. И нехорошо было намекать, что между тобой и Адрианом могло происходить что-то неподобающее.
Она улыбнулась:
– Спасибо. Честно говоря, я сама не знаю, будет ли иметь продолжение та сцена, которая так рассердила тебя сегодня. – На лице ее появилось рассеянное выражение. – Адриан твердит, что всегда верил в любовь с первого взгляда, и он поклялся, что будет просить моей руки, как подобает честному человеку. Я не первый год выезжаю в свет, и опыт сделал меня более практичной. Но я убеждена, что никогда ни к одному мужчине не испытывала подобных чувств.
Доминику же вдруг вспомнилось то мгновение, когда он увидел Кэтрин впервые. Он определенно почувствовал тогда сильное влечение к своей будущей жене мгновенно. Это была похоть. Но и нечто большее. Что-то, чего он никогда не испытывал прежде.
Он снова вернулся к проблемам сестры:
– Ты заслуживаешь счастья, Джулия. И не важно, будет ли это «любовь с первого взгляда», в которую так верит Адриан, или чувство, которое разрастется со временем. И если ты найдешь свое счастье с моим лучшим другом, то я буду безумно рад. Ему я скажу то же самое. Скажу после того, как извинюсь перед ним сегодня вечером.
Джулия с нежностью взглянула на брата:
– Спасибо, Доминик. – Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Можно, я дам тебе один совет?
Он вздохнул:
– Если я скажу «нельзя», тебя это ведь не остановит?
Она весело рассмеялась:
– Вероятно, ты прав. Прошу тебя, не совершай ужасной ошибки, не исключай Кэтрин из своей жизни и не изгоняй ее из своего сердца только потому, что женился на ней, выполняя условия сделки. – Она склонила голову к плечу. – Я была бы последней дурочкой, если б не заметила, что ваш брак давно уже перестал быть сделкой. Ведь так?
Он открыл было рот, собираясь горячо отрицать это, но не смог найти слов. Не смог, потому что понимал: сказанное Джулией – чистейшая правда. Чувства, которые он испытывал к Кэтрин, изменились за последние несколько недель. Но он не знал, что это за чувства, не знал, что испытывает к жене теперь. Пожалуй, это было нечто большее, чем просто похоть, Но возможно ли для него нечто большее? Он так часто твердил себе, что нет, невозможно, и теперь ему трудно было посмотреть на все иначе.
– Да, наверное. – Он пожал плечами. – А впрочем, не знаю…
– Нет, знаешь, – возразила сестра. – Просто ты не хочешь это признать. – Она со вздохом повернулась к двери. – Я совершенно без сил, Доминик. День был ужасно долгим – для всех нас. Но подумай о том, что я сказала, хорошо? Я прекрасно помню, в каком аду тебе приходилось жить, когда ты был ребенком. И мне бы очень не хотелось, чтобы ты создал для себя новый ад. Подумай о том, что теперь ты наконец-то можешь стать по-настоящему счастливым. – Она грустно улыбнулась и добавила: – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – сказал Доминик, но сестра уже вышла из гостиной и даже успела прикрыть за собой дверь.
Оставшись один, он со стоном рухнул в ближайшее кресло. Черт возьми, почему же его жизнь стала такой ужасно сложной? И ведь мало того, что каждое утро он просыпался с тоскливым чувством, что ему чего-то не хватает, что ему нужно что-то еще, помимо тела жены… Теперь он настолько запутался в сложных взаимоотношениях с женой, что даже обидел сестру и, возможно, навсегда утратил дружбу Адриана. К тому же он совершенно забросил поиски своего настоящего отца. Почему?
Вопросы Джулии заставили его всерьез задуматься и взглянуть на ситуацию трезво. Было совершенно ясно: он уже привык к тому, что в жизнь его вошла Кэт. Она не только делила с ним постель, но и стала частью его жизни. Его души. Сердца.
Но между ними лежало столько всего – непонимание, недомолвки, полуправда, ложь… Ему даже страшно было думать об этом, однако пришло время рассказать жене о той дьявольской сделке, которую он заключил. Это был единственный способ создать то будущее, о котором он уже начал мечтать. Но только после того, как жена узнает правду, он сможет по-настоящему разглядеть, какое оно, это будущее. И сделать его реальностью.
Доминик со вздохом вошел в свои покои и принялся снимать рубашку. После долгого разговора с Адрианом он почувствовал себя намного лучше. Друг не только простил ему его вспышку, но и заверил, что намерения его в отношении Джулии самые честные и серьезные, хотя страсть его и вспыхнула столь внезапно.
Крахмальное полотно с легким шорохом упало на пол, и Доминик принялся за сапоги: сначала снял один сапог, а затем, усевшись в кресло, стащил и другой. Не хотелось ему сегодня звать камердинера. Хотелось побыть одному, наедине со своими мыслями. Или, еще лучше, провалиться в темное забытье сна.
– Мм…
Доминик медленно обернулся и посмотрел на кровать. В оранжевых отблесках камина он увидел, что под одеялом что-то бугрится. Что-то очень изящно очерченное. И очень напоминающее его жену.
Но что Кэтрин делает здесь? Когда она ушла, оставив его на чердаке, она была в такой ярости… Он был совершенно уверен, что она наконец выполнит свою угрозу и действительно станет ночевать на своей половине. Однако вот она, лежит в его постели. Ее черные волосы рассыпались по подушке, а одна рука – на его половине кровати, словно ей вздумалось потянуться за чем-то во сне.
Он замер, потрясенный ее красотой, ошеломленный самим фактом ее присутствия здесь. И на него вдруг нахлынула такая нежность к этой женщине, что дыхание перехватило.
Медленно поднявшись на ноги, Доминик снял с себя оставшуюся одежду. Затем забрался под одеяло и осторожно прижал жену к себе. Она не проснулась, но что-то тихонько проговорила во сне и прижалась щекой к его плечу. Минуту спустя она снова пробормотала что-то нечленораздельное. Единственное слово, которое он сумел разобрать, – его, Доминика, имя.
Он невольно улыбнулся. Появление Кэтрин в его жизни было первым хорошим событием за долгое, долгое время. И хотя их брак был заключен как часть подлой сделки, почему-то он вовсе не ассоциировал жену с этой грязью. Собственно говоря, в его жизни только она одна и не имела отношения к его прошлому.
И можно было бы так все и оставить. По крайней мере, до тех пор, пока их нежные чувства друг к другу не начнут охладевать. Если он сначала возместит ей ущерб, о котором она пока не подозревает, и только потом признается во всем, возможно, он сумеет удержать жену подле себя.
Только теперь он понял, как сильно ему хотелось ее удержать.
Глава 13
Покачав головой, Кэтрин осторожно открыла дверь. Адриан и Джулия стояли возле камина. Барон держал Джулию за руку и говорил ей что-то так тихо, что Кэтрин не смогла разобрать слов. Но эти слова заставили Джулию улыбнуться, покраснеть и опустить глаза.
Они не заметили присутствия Кэтрин, и та поспешно прикрыла дверь. Было очевидно, что безобразная выходка Доминика ничуть не повлияла на взаимное чувство, возникшее между Джулией и Адрианом. И даже казалось, что скандал способствовал их сближению.
Что ж, оставалось только надеяться, что Доминик все-таки придет в себя и не станет лезть на стену из-за того, что отношения между его другом и сестрой зашли довольно далеко.
Кэтрин несколько раз громко кашлянула, затем снова открыла дверь. Как она и предполагала, парочка поспешила разойтись. Джулия – глаза ее сияли, а щеки раскраснелись–тотчас же вернулась на диван, а Адриан принялся перебирать какие-то безделушки на каминной полке. У обоих был виноватый вид – точь-в-точь как у детей, пойманных на том, что они посмели смеяться во время воскресной службы.
– Ты нашла Доминика? – спросила Джулия, расправляя свою юбку.
Кэтрин кивнула:
– Да, нашла. Хотя я сомневаюсь, что он спустится. Не знаю, что ему померещилось, но он очень огорчился. Думаю, надо дать ему время прийти в себя.
Адриан нахмурился:
– Доминик всегда был очень вспыльчивым.
– Верно, – сказала Джулия и улыбнулась барону. – Но несмотря на вспыльчивость, он всегда был справедлив. Я уверена, он скоро успокоится, и мы сможем обсудить ситуацию как цивилизованные люди.
– Любой брат мог бы вспылить в подобной ситуации и повести себя подобным же образом, если бы вдруг решил, что его сестре грозит опасность быть обманутой. Тем более – его собственным другом. – Кэтрин пристально посмотрела сначала на золовку, затем на барона. Оба смогли выдержать ее взгляд не более мгновения.
Адриан в смущении пробормотал:
– Я понимаю, что вы имеете в виду, миссис Мэллори, И намереваюсь серьезно поговорить с Домиником, когда он придет в себя настолько, что не станет сразу же набрасываться на меня с кулаками. Но неужели его гнев был вызван одними только братскими чувствами? Или какими-то еще?
Кэтрин с вызовом вздернула подбородок:
– Какими, например?
Адриан пристально взглянул на нее:
– Возможно, он так сильно огорчился потому, что понимает, насколько уязвимо его собственное сердце.
Кэтрин вздрогнула. Она поняла, что Адриан намекает на их с Домиником отношения. На то, что не все у них так гладко, как казалось.
– Мужчины редко бывают настолько чувствительны, барон, – сказала Кэтрин, отворачиваясь к камину. – Они не любят, они обладают. А когда им становится скучно – бросают.
Джулия шумно вздохнула, услышав, в каких мрачных красках Кэтрин описывает романтические чувства.
– Может, в отношении некоторых мужчин это и верно, – сказала она, – но мой брат не таков. Что бы он ни… – Джулия внезапно умолкла и с тревогой взглянула на Адриана. – Что бы он ни натворил, бросить он не способен. Он знает, что такое одиночество. – Джулия вновь устремила взгляд на Кэтрин: – И ты тоже это знаешь, я уверена.
Слова подруги резанули Кэтрин как ножом по сердцу. Она тихо ахнула и отступила на шаг. Совсем не свой собственный брак собиралась она обсуждать, возвращаясь в гостиную. И как это разговор так быстро вышел из-под ее контроля?
– Прошу простить меня, – сказала она, стараясь не обращать внимания на жгучие слезы, которые наворачивались ей на глаза. – Знаете, у меня голова вдруг ужасно разболелась, а завтра рано вставать. Джулия, позвони Мэтьюзу, когда захочешь спать. Он проводит тебя в твои покои. Доброй ночи. – Она коротко кивнула золовке, затем барону. И тотчас же, подобрав юбки, вышла из комнаты.
Вихрем взлетев по лестнице, Кэтрин заперлась в своей спальне. Тяжело вздохнув, привалилась к двери.
Джулия и Адриан облекли в слова ее собственные мысли, которые так мучили ее в последние недели. Конечно же, Доминик Мэллори не так уж сильно от нее отличался. И он смог бы понять, как ей было больно, как одиноко. Да, он смог бы понять ее.
Кэтрин вдруг заметила, что уже стоит возле двери, соединявшей ее личные покои со спальней мужа. Она осторожно приоткрыла дверь и посмотрела на кровать Доминика.
На их кровать.
Немного помедлив, она проскользнула в спальню. Взяв подушку мужа, прижала ее к лицу. Подушка до сих пор хранила его запах.
Ей потребовались все ее силы, чтобы побороть нараставшие чувства. Если Джулия и Адриан правы, если Доминик и в самом деле начал питать к ней те же чувства, что и она к нему, то как же ей сохранить ту стену отчуждения, которую она воздвигла между собой и мужем? Она понятия не имела.
Она даже не понимала больше, хочет ли она эту стену сохранить.
Доминик заглянул в гостиную и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Его сестра сидела на краешке дивана и занималась каким-то рукоделием. Джулия старалась сосредоточиться на своей работе, но было очевидно, что она ужасно нервничала. Доминику захотелось уйти побыстрее. И не важно, что сестра из-за него нервничала, что угодно – только бы избежать неприятного разговора с ней.
Но если он сейчас спрячется, их отношения могут разрушиться окончательно. Нет, он должен взять себя в руки и сделать то, чего так не любил делать. Должен признать, что был не прав.
Он вошел в гостиную и без всяких предисловий сказал:
– Прости меня, Джулия.
Она в испуге вздрогнула и подняла глаза от своего шитья. Но, увидев, что перед ней брат, тут же нахмурилась и, отложив рукоделие, пристально взглянула на брата, стоявшего в дверях. Какое-то время она молча смотрела на него, затем, указав на кресло подле себя, сказала:
– Сядь, Доминик.
Коротко кивнув, он сел, и кресло показалось ему ужасно неудобным. Конечно же, его грызло раскаяние. Хотя голос Джулии звучал бесстрастно, глаза ее были полны боли. И ему вдруг вспомнились тяжелые годы детства. В те времена одна лишь сестра была ему опорой и утешительницей.
Сегодня он отплатил сестре за ее верность и любовь жестокой и дикой выходкой. Да и вспылил-то он по причинам, которые не имели ни малейшего к ней касательства.
– Думаю, тебе следует хорошенько подумать о том, почему ты так вспылил, – сказала Джулия, глядя на него все так же пристально.
Доминик заерзал под ее взглядом.
– Я что-то плохо сплю последнее время.
Она едва заметно улыбнулась:
– Ты всегда спал не слишком хорошо. Я помню, как ты даже в детстве часто расхаживал по ночам по своей комнате. Иногда – всю ночь напролет. Если я не спала, то слышала.
Он нахмурился. Да, верно. В юности ему не раз случалось проводить целые ночи без сна, бесконечно решая вопрос: было ли правдой то, что Коулден сообщил ему о его происхождении? Он гадал, наступит ли когда-нибудь день, когда человек, которого он называл отцом, подтвердит или опровергнет слова, брошенные его братом. Иногда ему даже хотелось, чтобы слова эти оказались правдой. Он мечтал об отце, который никогда не питал бы к нему ненависти, никогда не поднимал бы на него руку.
Теперь все было по-другому. Теперь он не спал ночами из-за Кэтрин. В те часы, когда он сжимал жену в объятиях, он готов был забыть о мучивших его так долго вопросах. Но так было по ночам, а утром… Утром реальность вновь вступала в свои права. Правда, в последнее время реальность и днем не очень-то его тревожила. И это тоже заслуга Кэтрин.
– Дело не в одной только бессоннице, – продолжала Джулия, не сводя пытливого взгляда с его лица. – Никогда прежде ты не впадал в такой гнев, причем из-за пустяка. – Она вспыхнула. – Почти пустяка.
Доминик не удержался и съязвил:
– Ты считаешь это пустяком? Ведь вы с Адрианом смотрели друг на друга с таким откровенным… – Он снова заерзал в кресле. – Было видно, что вас влечет друг к другу. Для меня это оказалось неожиданностью, вот я и вспылил по глупости. Потому и приношу свои извинения.
Джулия поджала губы:
– Тебе следовало бы извиняться за свой эгоизм. Я понимаю, что Адриан был тебе близким другом долгие годы, а я для тебя всего лишь воспоминание о той жизни, от которой ты убежал. Но я-то не могла убежать, Доминик! Я осталась в той жизни, как в ловушке, осталась из-за того, что я женщина. Но я тоже хочу быть счастливой. Неужели тебе не хочется, чтобы и я получила шанс на счастье?
Доминик с удивлением смотрел на сестру.
– Ты думаешь, что я так вспылил из ревности, из-за того, что приревновал Адриана к тебе? – пролепетал он. – Думаешь, я испугался, что ты отберешь у меня Адриана, если ваши отношения будут развиваться?
Она покачала головой:
– Нет, я так не думаю. Ты вспылил, потому что приревновал нас к тому чувству, которое мы готовы обрести и которого ты сам боишься как огня. – Джулия рывком поднялась на ноги и сделала несколько шагов по комнате; Затем снова повернулась к брату: – И чувство это – любовь. Ты, Доминик, никому не позволяешь любить тебя, потому что смертельно боишься любви. И боишься полюбить. Вот почему ты не спишь. Но ночам ты держишь в объятиях женщину, к которой начинаешь испытывать любовь, и это приводит тебя в ужас. К тому же ты женился на ней, выполняя условие подлой сделки. И теперь ты ежедневно причиняешь ей страдания своим враньем и недомолвками.
Доминик попятился к двери. И почему столь нелепое обвинение так больно кольнуло его – словно все это было правдой, а не просто сентиментальной чепухой? Да, Кэтрин была ему небезразлична, с этим он готов был согласиться. И ему самому было противно, что он солгал жене, – это тоже верно. Но чтобы он любил ее…
Нет, такого просто быть не могло.
Джулия снова заговорила, и выражение ее лица немного смягчилось.
– Можешь смотреть на меня, выпучив глаза, сколько тебе угодно. Но поверь, я тебя прекрасно знаю. Пожалуй, даже лучше, чем ты сам себя.
– Это просто смешно, – прошептал он.
Джулия нахмурилась:
– Я понимаю, тебе сейчас тяжело. Действительно, легко ли жить, зная свою родословную только наполовину? Тем более что Коул столько лет дразнил тебя, попрекая твоим происхождением, а мама наотрез отказывается говорить на эту тему. Ты надеялся найти ответ в этом доме?
Доминик отступил еще на шаг. Он был слишком ошеломлен, чтобы отпираться.
– Да, ты права. Я получил сведения, что у матери… что это произошло именно здесь, в Лэнсинг-Сквере. И я надеялся найти какие-нибудь документы, из которых можно было бы понять, кто же мой отец. – Он помолчал немного, потом добавил: – Я и не подозревал, что тебе известно, что я бастард.
Джулия криво усмехнулась:
– Должно быть, ты принимаешь меня за дурочку или за глухую. Скандалы, которые происходили у вас с Коулом, трудно было не услышать – стены дрожали. Я давно все знаю. – Она шагнула к брату и взяла его за руку. – Но я всегда любила тебя, Доминик, и сейчас люблю. И, разумеется, я считаю тебя братом.
Он невольно вздрогнул. Слова сестры пробились в самое его сердце, в ту его часть, которую он давно считал мертвой.
– Прости меня, Джулия. – Доминик шагнул к сестре и обнял ее. – Я не должен был называть тебя старой девой. И нехорошо было намекать, что между тобой и Адрианом могло происходить что-то неподобающее.
Она улыбнулась:
– Спасибо. Честно говоря, я сама не знаю, будет ли иметь продолжение та сцена, которая так рассердила тебя сегодня. – На лице ее появилось рассеянное выражение. – Адриан твердит, что всегда верил в любовь с первого взгляда, и он поклялся, что будет просить моей руки, как подобает честному человеку. Я не первый год выезжаю в свет, и опыт сделал меня более практичной. Но я убеждена, что никогда ни к одному мужчине не испытывала подобных чувств.
Доминику же вдруг вспомнилось то мгновение, когда он увидел Кэтрин впервые. Он определенно почувствовал тогда сильное влечение к своей будущей жене мгновенно. Это была похоть. Но и нечто большее. Что-то, чего он никогда не испытывал прежде.
Он снова вернулся к проблемам сестры:
– Ты заслуживаешь счастья, Джулия. И не важно, будет ли это «любовь с первого взгляда», в которую так верит Адриан, или чувство, которое разрастется со временем. И если ты найдешь свое счастье с моим лучшим другом, то я буду безумно рад. Ему я скажу то же самое. Скажу после того, как извинюсь перед ним сегодня вечером.
Джулия с нежностью взглянула на брата:
– Спасибо, Доминик. – Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Можно, я дам тебе один совет?
Он вздохнул:
– Если я скажу «нельзя», тебя это ведь не остановит?
Она весело рассмеялась:
– Вероятно, ты прав. Прошу тебя, не совершай ужасной ошибки, не исключай Кэтрин из своей жизни и не изгоняй ее из своего сердца только потому, что женился на ней, выполняя условия сделки. – Она склонила голову к плечу. – Я была бы последней дурочкой, если б не заметила, что ваш брак давно уже перестал быть сделкой. Ведь так?
Он открыл было рот, собираясь горячо отрицать это, но не смог найти слов. Не смог, потому что понимал: сказанное Джулией – чистейшая правда. Чувства, которые он испытывал к Кэтрин, изменились за последние несколько недель. Но он не знал, что это за чувства, не знал, что испытывает к жене теперь. Пожалуй, это было нечто большее, чем просто похоть, Но возможно ли для него нечто большее? Он так часто твердил себе, что нет, невозможно, и теперь ему трудно было посмотреть на все иначе.
– Да, наверное. – Он пожал плечами. – А впрочем, не знаю…
– Нет, знаешь, – возразила сестра. – Просто ты не хочешь это признать. – Она со вздохом повернулась к двери. – Я совершенно без сил, Доминик. День был ужасно долгим – для всех нас. Но подумай о том, что я сказала, хорошо? Я прекрасно помню, в каком аду тебе приходилось жить, когда ты был ребенком. И мне бы очень не хотелось, чтобы ты создал для себя новый ад. Подумай о том, что теперь ты наконец-то можешь стать по-настоящему счастливым. – Она грустно улыбнулась и добавила: – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – сказал Доминик, но сестра уже вышла из гостиной и даже успела прикрыть за собой дверь.
Оставшись один, он со стоном рухнул в ближайшее кресло. Черт возьми, почему же его жизнь стала такой ужасно сложной? И ведь мало того, что каждое утро он просыпался с тоскливым чувством, что ему чего-то не хватает, что ему нужно что-то еще, помимо тела жены… Теперь он настолько запутался в сложных взаимоотношениях с женой, что даже обидел сестру и, возможно, навсегда утратил дружбу Адриана. К тому же он совершенно забросил поиски своего настоящего отца. Почему?
Вопросы Джулии заставили его всерьез задуматься и взглянуть на ситуацию трезво. Было совершенно ясно: он уже привык к тому, что в жизнь его вошла Кэт. Она не только делила с ним постель, но и стала частью его жизни. Его души. Сердца.
Но между ними лежало столько всего – непонимание, недомолвки, полуправда, ложь… Ему даже страшно было думать об этом, однако пришло время рассказать жене о той дьявольской сделке, которую он заключил. Это был единственный способ создать то будущее, о котором он уже начал мечтать. Но только после того, как жена узнает правду, он сможет по-настоящему разглядеть, какое оно, это будущее. И сделать его реальностью.
Доминик со вздохом вошел в свои покои и принялся снимать рубашку. После долгого разговора с Адрианом он почувствовал себя намного лучше. Друг не только простил ему его вспышку, но и заверил, что намерения его в отношении Джулии самые честные и серьезные, хотя страсть его и вспыхнула столь внезапно.
Крахмальное полотно с легким шорохом упало на пол, и Доминик принялся за сапоги: сначала снял один сапог, а затем, усевшись в кресло, стащил и другой. Не хотелось ему сегодня звать камердинера. Хотелось побыть одному, наедине со своими мыслями. Или, еще лучше, провалиться в темное забытье сна.
– Мм…
Доминик медленно обернулся и посмотрел на кровать. В оранжевых отблесках камина он увидел, что под одеялом что-то бугрится. Что-то очень изящно очерченное. И очень напоминающее его жену.
Но что Кэтрин делает здесь? Когда она ушла, оставив его на чердаке, она была в такой ярости… Он был совершенно уверен, что она наконец выполнит свою угрозу и действительно станет ночевать на своей половине. Однако вот она, лежит в его постели. Ее черные волосы рассыпались по подушке, а одна рука – на его половине кровати, словно ей вздумалось потянуться за чем-то во сне.
Он замер, потрясенный ее красотой, ошеломленный самим фактом ее присутствия здесь. И на него вдруг нахлынула такая нежность к этой женщине, что дыхание перехватило.
Медленно поднявшись на ноги, Доминик снял с себя оставшуюся одежду. Затем забрался под одеяло и осторожно прижал жену к себе. Она не проснулась, но что-то тихонько проговорила во сне и прижалась щекой к его плечу. Минуту спустя она снова пробормотала что-то нечленораздельное. Единственное слово, которое он сумел разобрать, – его, Доминика, имя.
Он невольно улыбнулся. Появление Кэтрин в его жизни было первым хорошим событием за долгое, долгое время. И хотя их брак был заключен как часть подлой сделки, почему-то он вовсе не ассоциировал жену с этой грязью. Собственно говоря, в его жизни только она одна и не имела отношения к его прошлому.
И можно было бы так все и оставить. По крайней мере, до тех пор, пока их нежные чувства друг к другу не начнут охладевать. Если он сначала возместит ей ущерб, о котором она пока не подозревает, и только потом признается во всем, возможно, он сумеет удержать жену подле себя.
Только теперь он понял, как сильно ему хотелось ее удержать.
Глава 13
Кэтрин была окончательно сбита с толку. Она нахмурилась и вновь сделала вид, будто обмеряет окна своей спальни, хотя, войди сейчас кто-нибудь в комнату, ни за что не поверил бы, что мысли ее и в самом деле заняты будущими шторами. И мысли ее определенно были заняты совсем другим. Ну какие там могут быть шторы, когда дома такие перемены?
Доминик вот уже несколько дней как забросил свои розыски на чердаке. Ни разу он не поднимался туда после безобразной сцены, которую устроил Джулии и Адриану. Вместо этого он засел в своем кабинете. Ей удалось проникнуть туда только один раз, и она увидела, что муж, склонившись над столом, с бешеной скоростью строчит какую-то бумагу, которую он сразу же спрятал, едва услышал ее деликатное покашливание.
Разговор, который последовал, был краток, мягко выражаясь. Он выходил из кабинета только к обеду и иногда – чтобы прогуляться вместе с гостями. Но даже и тогда он сохранял какой-то отстраненный и рассеянный вид. Доминик постоянно приносил всем извинения за свою «ужасную рассеянность», но тут же снова уходил в себя.
Однако Адриан с Джулией не возражали против такого невнимания к ним – напротив, они вовсю пользовались ситуацией и почти все время проводили вдвоем: то катались на коньках по замерзшему пруду, то шли гулять в ближайшую деревеньку, то отправлялись кататься на санях. На глазах у Кэтрин их внезапно вспыхнувшая взаимная приязнь расцветала и превращалась в гораздо более глубокое чувство.
Она искренне радовалась за своих друзей… и ужасно завидовала им.
Да, Кэтрин готова была признать, что завидует влюбленным, хоть ей и больно было признавать это. Джулия и Адриан жили в прекрасной стране грез – в той самой, о которой она уже давно не мечтала. Они влюблялись друг в друга все сильнее, буквально у нее на глазах, и сколько бы Кэтрин ни твердила себе, что любовь таит в себе опасность, она видела: любовь прекрасна. Наблюдая за тем, как влюбленные сближаются все больше, она испытывала ту самую щемящую боль, которая теснила ей сердце всякий раз, когда она осмеливалась бросить исподтишка взгляд на своего мужа.
Но он-то, похоже, вовсе не мучился. Последняя ночь, которую они провели вместе, была ночью самых жарких споров. И Доминик не попытался соблазнить ее, он даже не стал ее будить. Если бы она ночью не проснулась и не обнаружила, что муж держит ее в объятиях, она бы даже не догадалась, что он приходил в спальню.
Ее личные покои стали ей казаться очень уж просторными и пустыми. В сердце ее затаилась тоска, и она страдала от того, что не спала вместе с мужем. Ей не хватало его теплых рук, ласковых объятий. Не хватало его самого.
– Ты же сама этого хотела, – напомнила себе Кэтрин и, опустившись в кресло, прикрыла ладонью глаза.
Сколько уже раз она повторяла эту фразу за последние несколько дней, и все-таки слова эти по-прежнему звучали неубедительно. Она изнывала от тоски по Доминику, по общению с ним и была ужасно разочарована тем, что он без нее прекрасно обходится. Почему-то она была уверена, что он придет на ее половину или попытается ласками и уговорами заманить ее на свою. Его пренебрежение она ощутила как пустоту, и пустота эта привела ее в ужас, хотя прежде она много раз продумывала именно такой поворот событий.
– Прошу прощения, миледи.
Вздрогнув, Кэтрин отняла ладони от лица и обернулась. В дверях стоял Мэтьюз, и было ясно: ему очень неловко, что он застал хозяйку в момент душевного волнения. Она поспешила придать лицу «спокойное» выражение и осведомилась:
– В чем дело, Мэтьюз?
– Прибыла посылка для вас. Принести ее прямо сюда? Или пусть отнесут в другую комнату?
Кэтрин ненадолго задумалась. То, что она успела заказать, должны были доставить еще очень не скоро. Чтобы сэкономить на пересылке, она специально указала в заказах, что это не срочно.
– Принесите посылку сюда, Мэтьюз. Но я представить себе не могу, что это такое.
Через несколько минут дворецкий вернулся с тремя свертками, упакованными в коричневую бумагу. Свертки были адресованы ей, но название магазина, написанное на обороте, оказалось совершенно незнакомым.
Недоуменно пожав плечами, Кэтрин разрезала бечевку ножницами, которые ей протянул предусмотрительный Мэтьюз. Развернула коричневую бумагу – и ахнула. Внутри оказалась именно такая ткань, о которой ей мечталось, когда она продумывала убранство своей гостиной. Ткань насыщенного синего цвета, с очень бледным, почти незаметным узором. С первого взгляда было ясно, что она очень дорогая – такую Кэтрин никак не могла бы себе позволить.
– И еще велели вручить вам вместе с посылкой вот это. – Мэтьюз протянул ей конверт.
Кэтрин взяла конверт дрожащей рукой. Старик же улыбнулся, затем поклонился и вышел из комнаты. Осторожно сломав печать, Кэтрин вытащила из конверта лист плотной дорогой бумаги и принялась читать.
Это было письмо от поверенного Доминика, в котором до ее сведения доводилось, что сумма, выделяемая ей «на булавки», увеличивается. Кроме того, учреждался особый фонд для финансирования работ по восстановлению и обновлению поместья. Увидев, какая сумма вложена в этот фонд, она глазам своим не поверила. Теперь можно было не только привести в порядок все комнаты в доме, но и заняться благоустройством земель, когда наступит весна.
Почему же Доминик вдруг проявил такую щедрость? Тем более сейчас, когда он, по всей видимости, потерял к ней интерес?
И тут ее осенило: ведь именно в этом причина! Муж охладел к ней, потому и предоставил ей возможность заниматься имением – в качестве компенсации. Чтобы ей было чем заняться, отвлечься… И чтобы она побыстрее забыла о нем и том времени, когда они были вместе.
Сколько раз она повторяла себе, что рано или поздно муж охладеет к ней. Однако думать про неизбежное было гораздо легче, чем на самом деле переживать такое. Надо пойти найти Доминика. Взглянуть ему в глаза, чтобы убедиться наверное, что он больше не желает ее.
Сунув письмо в карман, и подхватив один из свертков, Кэтрин поспешила к двери, соединявшей их спальни. Но Доминика в комнате не оказалось. Она вздохнула и направилась к лестнице.
– Мэтьюз! – звала она дворецкого, заглядывая во все комнаты. Но старик куда-то исчез. Доминика же в кабинете не было, и она не слышала, чтобы он поднимался на чердак.
И тут она услышала голоса. Причем доносились они из той самой гостиной, которую ей так не терпелось обставить. Что там делать Доминику? Ведь именно его густой баритон слышался за дверью.
– Мэтьюз, я не хочу, чтобы вы беспокоились о своем будущем, – говорил ее муж. – Я понимаю, что неопределенность очень угнетала всю прислугу, но знайте: что бы ни случилось, я обязательно прослежу, чтобы и о вас, и об остальных слугах позаботились как следует.
– Я очень ценю вашу заботу, мистер Мэллори. – В голосе Мэтьюза впервые за все эти недели не было обычной тревоги. – И я обязательно доведу до сведения всех слуг эту приятную новость.
– Вот и хорошо. А теперь – к делу. Посылка для миссис Мэллори прибыла?
Кэтрин замерла. Рука ее еще крепче сжала дверную ручку.
– Да, сэр.
– А ей… Ей понравилось?
Тут Кэтрин распахнула дверь и вошла в комнату:
– Почему бы тебе не спросить у нее самой?
Взор Доминика потемнел, и Кэтрин сразу же ощутила стеснение в груди. В серых глазах мужа по-прежнему читалось острое желание, пусть даже его поведение в последние дни свидетельствовало об обратном.
– Можете идти, Мэтьюз, – сказал Доминик, не сводя глаз с жены. Когда дверь за дворецким затворилась, он с усмешкой проговорил: – Вот уж не думал, что ты станешь подслушивать, Кэт. Много интересного успела услышать?
Доминик вот уже несколько дней как забросил свои розыски на чердаке. Ни разу он не поднимался туда после безобразной сцены, которую устроил Джулии и Адриану. Вместо этого он засел в своем кабинете. Ей удалось проникнуть туда только один раз, и она увидела, что муж, склонившись над столом, с бешеной скоростью строчит какую-то бумагу, которую он сразу же спрятал, едва услышал ее деликатное покашливание.
Разговор, который последовал, был краток, мягко выражаясь. Он выходил из кабинета только к обеду и иногда – чтобы прогуляться вместе с гостями. Но даже и тогда он сохранял какой-то отстраненный и рассеянный вид. Доминик постоянно приносил всем извинения за свою «ужасную рассеянность», но тут же снова уходил в себя.
Однако Адриан с Джулией не возражали против такого невнимания к ним – напротив, они вовсю пользовались ситуацией и почти все время проводили вдвоем: то катались на коньках по замерзшему пруду, то шли гулять в ближайшую деревеньку, то отправлялись кататься на санях. На глазах у Кэтрин их внезапно вспыхнувшая взаимная приязнь расцветала и превращалась в гораздо более глубокое чувство.
Она искренне радовалась за своих друзей… и ужасно завидовала им.
Да, Кэтрин готова была признать, что завидует влюбленным, хоть ей и больно было признавать это. Джулия и Адриан жили в прекрасной стране грез – в той самой, о которой она уже давно не мечтала. Они влюблялись друг в друга все сильнее, буквально у нее на глазах, и сколько бы Кэтрин ни твердила себе, что любовь таит в себе опасность, она видела: любовь прекрасна. Наблюдая за тем, как влюбленные сближаются все больше, она испытывала ту самую щемящую боль, которая теснила ей сердце всякий раз, когда она осмеливалась бросить исподтишка взгляд на своего мужа.
Но он-то, похоже, вовсе не мучился. Последняя ночь, которую они провели вместе, была ночью самых жарких споров. И Доминик не попытался соблазнить ее, он даже не стал ее будить. Если бы она ночью не проснулась и не обнаружила, что муж держит ее в объятиях, она бы даже не догадалась, что он приходил в спальню.
Ее личные покои стали ей казаться очень уж просторными и пустыми. В сердце ее затаилась тоска, и она страдала от того, что не спала вместе с мужем. Ей не хватало его теплых рук, ласковых объятий. Не хватало его самого.
– Ты же сама этого хотела, – напомнила себе Кэтрин и, опустившись в кресло, прикрыла ладонью глаза.
Сколько уже раз она повторяла эту фразу за последние несколько дней, и все-таки слова эти по-прежнему звучали неубедительно. Она изнывала от тоски по Доминику, по общению с ним и была ужасно разочарована тем, что он без нее прекрасно обходится. Почему-то она была уверена, что он придет на ее половину или попытается ласками и уговорами заманить ее на свою. Его пренебрежение она ощутила как пустоту, и пустота эта привела ее в ужас, хотя прежде она много раз продумывала именно такой поворот событий.
– Прошу прощения, миледи.
Вздрогнув, Кэтрин отняла ладони от лица и обернулась. В дверях стоял Мэтьюз, и было ясно: ему очень неловко, что он застал хозяйку в момент душевного волнения. Она поспешила придать лицу «спокойное» выражение и осведомилась:
– В чем дело, Мэтьюз?
– Прибыла посылка для вас. Принести ее прямо сюда? Или пусть отнесут в другую комнату?
Кэтрин ненадолго задумалась. То, что она успела заказать, должны были доставить еще очень не скоро. Чтобы сэкономить на пересылке, она специально указала в заказах, что это не срочно.
– Принесите посылку сюда, Мэтьюз. Но я представить себе не могу, что это такое.
Через несколько минут дворецкий вернулся с тремя свертками, упакованными в коричневую бумагу. Свертки были адресованы ей, но название магазина, написанное на обороте, оказалось совершенно незнакомым.
Недоуменно пожав плечами, Кэтрин разрезала бечевку ножницами, которые ей протянул предусмотрительный Мэтьюз. Развернула коричневую бумагу – и ахнула. Внутри оказалась именно такая ткань, о которой ей мечталось, когда она продумывала убранство своей гостиной. Ткань насыщенного синего цвета, с очень бледным, почти незаметным узором. С первого взгляда было ясно, что она очень дорогая – такую Кэтрин никак не могла бы себе позволить.
– И еще велели вручить вам вместе с посылкой вот это. – Мэтьюз протянул ей конверт.
Кэтрин взяла конверт дрожащей рукой. Старик же улыбнулся, затем поклонился и вышел из комнаты. Осторожно сломав печать, Кэтрин вытащила из конверта лист плотной дорогой бумаги и принялась читать.
Это было письмо от поверенного Доминика, в котором до ее сведения доводилось, что сумма, выделяемая ей «на булавки», увеличивается. Кроме того, учреждался особый фонд для финансирования работ по восстановлению и обновлению поместья. Увидев, какая сумма вложена в этот фонд, она глазам своим не поверила. Теперь можно было не только привести в порядок все комнаты в доме, но и заняться благоустройством земель, когда наступит весна.
Почему же Доминик вдруг проявил такую щедрость? Тем более сейчас, когда он, по всей видимости, потерял к ней интерес?
И тут ее осенило: ведь именно в этом причина! Муж охладел к ней, потому и предоставил ей возможность заниматься имением – в качестве компенсации. Чтобы ей было чем заняться, отвлечься… И чтобы она побыстрее забыла о нем и том времени, когда они были вместе.
Сколько раз она повторяла себе, что рано или поздно муж охладеет к ней. Однако думать про неизбежное было гораздо легче, чем на самом деле переживать такое. Надо пойти найти Доминика. Взглянуть ему в глаза, чтобы убедиться наверное, что он больше не желает ее.
Сунув письмо в карман, и подхватив один из свертков, Кэтрин поспешила к двери, соединявшей их спальни. Но Доминика в комнате не оказалось. Она вздохнула и направилась к лестнице.
– Мэтьюз! – звала она дворецкого, заглядывая во все комнаты. Но старик куда-то исчез. Доминика же в кабинете не было, и она не слышала, чтобы он поднимался на чердак.
И тут она услышала голоса. Причем доносились они из той самой гостиной, которую ей так не терпелось обставить. Что там делать Доминику? Ведь именно его густой баритон слышался за дверью.
– Мэтьюз, я не хочу, чтобы вы беспокоились о своем будущем, – говорил ее муж. – Я понимаю, что неопределенность очень угнетала всю прислугу, но знайте: что бы ни случилось, я обязательно прослежу, чтобы и о вас, и об остальных слугах позаботились как следует.
– Я очень ценю вашу заботу, мистер Мэллори. – В голосе Мэтьюза впервые за все эти недели не было обычной тревоги. – И я обязательно доведу до сведения всех слуг эту приятную новость.
– Вот и хорошо. А теперь – к делу. Посылка для миссис Мэллори прибыла?
Кэтрин замерла. Рука ее еще крепче сжала дверную ручку.
– Да, сэр.
– А ей… Ей понравилось?
Тут Кэтрин распахнула дверь и вошла в комнату:
– Почему бы тебе не спросить у нее самой?
Взор Доминика потемнел, и Кэтрин сразу же ощутила стеснение в груди. В серых глазах мужа по-прежнему читалось острое желание, пусть даже его поведение в последние дни свидетельствовало об обратном.
– Можете идти, Мэтьюз, – сказал Доминик, не сводя глаз с жены. Когда дверь за дворецким затворилась, он с усмешкой проговорил: – Вот уж не думал, что ты станешь подслушивать, Кэт. Много интересного успела услышать?