Питерсен Дженна. Скандальная история

   Кэтрин закивала утвердительно: ей очень хотелось встретиться с прислугой. Во-первых, чтобы успокоить всех, а во-вторых, потому что ей хотелось начать свою «карьеру» хозяйки с торжественного обращения ко всем обитателям дома.
   Но Доминик поспешил вмешаться.
   – Нет, Мэтьюз, уже поздно, – заявил он. – Просто вели кому-нибудь принести нам наверх поднос с ужином. Мы поприветствуем прислугу завтра.
   Решительный тон, которым ее муж произнес это, заставил Кэтрин воздержаться от возражений – по крайней мере, отложить их до тех пор, пока они останутся наедине. Но опять она была неприятно поражена тоном Доминика. Ее муж держался так, будто и этот дом, и прислуга являлись для него всего лишь источником лишних хлопот. Это было странно, учитывая, как он взволновался, впервые увидев дом.
   Мэтьюз поклонился и указал в сторону лестницы. Наверху он провел их по длинному коридору к высоким двустворчатым дверям. Двери отворились, и они увидели прекрасные хозяйские покои. Огромная кровать была с высокими резными столбами, поддерживавшими балдахин, а в камине весело трещало пламя. Мебель же была необыкновенно изящная и, судя по всему, очень дорогая. Ясно было, что слуги постарались обставить хозяйскую спальню как можно лучше.
   – Боюсь, остальные покои еще не в лучшем состоянии, но здесь мы сделали, что могли, – как бы извиняясь, сказал Мэтьюз и поклонился.
   Кэтрин же невольно вздрогнула; ей очень хотелось иметь отдельную спальню. Но, сделав над собой усилие, она попыталась улыбнуться. Слуги так старались приготовиться к их приезду, и огорчение хозяйки было бы воспринято как неодобрение.
   Откуда Мэтьюзу было знать, что она не хочет делить со своим мужем спальню? Если бы у нее имелась отдельная комната, всегда можно было бы сослаться на головную боль и ускользнуть от Доминика… Но, увы, такой возможности у нее, оказывается, не было. Что ж придется полагаться только на силу воли.
   – Благодарю, все замечательно. – Доминик наконец-то улыбнулся старику. Его, похоже, отсутствие второй спальни нисколько не огорчило.
   – Я прикажу, чтобы вам принесли ужин сюда. Доброй ночи. – Мэтьюз снова поклонился и шагнул к двери.
   Кэтрин охватила паника. Она прекрасно знала: едва дверь за дворецким затворится, придет время искушений.
   – Доброй ночи, – сказала она в ответ. Несколько минут спустя дверь за стариком закрылась, и они с мужем остались наедине.
   – Ты мог бы держаться и поприветливее, – заметила Кэтрин. Она принялась расхаживать по комнате.
   Комната действительно была замечательная, однако взгляд Кэтрин то и дело обращался к кровати, высившейся напротив камина. Эта кровать была создана для греха.
   – Я что-то не так сказал? – с невиннейшим видом осведомился Доминик. Он ни на секунду не сводил взгляда с жены – следил за ней, как коршун за добычей.
   Кэтрин снова покосилась на кровать, но тут же ответа глаза. Она все острее ощущала близость мужа, и ей казалось, что в комнате становится все жарче. Увы, даже после заявлений, которые он сделал в карете – о том, каким должен быть их брак, – она все равно испытывала к нему влечение, и это влечение с каждой секундой усиливалось. Да, ее влекло к этому мужчине… как мошку на огонь.
   Чтобы как-то отвлечься, Кэтрин решила отчитать супруга.
   – Ты был слишком резок с ним, – заявила она. – И ты не удосужился успокоить старика, хотя совершенно очевидно, что и он, и все остальные слуги очень боятся потерять место.
   Собравшись с духом, Кэтрин наконец-то осмелилась посмотреть мужу в глаза. Эти серые глаза притягивали ее и согревали… И они заставляли забывать о том, что необходимо было помнить.
   Не ответив ни слова, он сделал шаг к ней, и она затаила дыхание. До чего же тяжело было противиться ему, когда он смотрел на нее так, как сейчас. От этих ярких глаз и от этой его улыбки она словно таяла.
   Внезапно Кэтрин поняла, что у нее подгибаются колени.
   – Т-ты, должно быть, устал, – пролепетала она, крепко вцепившись в штору; ей казалось, что если она не будет держаться, то не устоит на ногах и непременно упадет.
   Доминик приблизился к ней еще на шаг.
   – Меня терзает голод, – проговорил он рокочущим голосом, который проникал ей в самую душу.
   Она ухватилась за двусмысленность этого заявления – будто это был спасательный круг.
   – Да-да, понимаю… Сейчас я позвоню и узнаю, как там насчет нашего ужина. А то мы можем и спуститься… Посмотрели бы, как выглядит столовая, – добавила она с отчаянием в голосе.
   Доминик ухмыльнулся:
   – Дорогая, ты прекрасно поняла, какой именно голод меня терзает.
   Колени у нее снова подогнулись, но она каким-то немыслимым усилием воли сумела устоять на ногах. Только не поддаваться!» – кричала она мысленно – и в то же время трепетала в предвкушении ласк и поцелуев мужа.
   Кэтрин еще крепче вцепилась в парчовую штору и, судорожно сглотнув, проговорила:
   – Что ж, я готова выполнить свой супружеский долг, если это так необходимо. – Она надеялась, что слова «супружеский долг» расхолодят мужа.
   Доминик весело рассмеялся. Судя по всему, он и не думал отступать. Кэтрин мысленно отчитала себя за глупость. Было совершенно ясно: муж прекрасно все понимал, и обмануть его не удастся. Да-да, он знал, что она желала его так же, как он ее.
   Стараясь скрыть свои чувства, Кэтрин отвернулась к окну.
   – Неужели ночью все было так ужасно? – спросил Доминик.
   В следующее мгновение он оказался прямо за ее спиной, и Кэтрин почувствовала его дыхание. А затем губы его прижались к ее шее, и Кэтрин невольно вскрикнула – ее словно горячей водной окатило.
   – Нет, отчего же?.. Было совсем неплохо. Очень даже неплохо. – Она чуть не задохнулась, когда он расстегнул верхнюю пуговку у нее на спине.
   – А это тебе не нравится? – Он лизнул языком ее шею.
   – Нет, это слишком уж… – «Как чудесно!» – промелькнуло у нее. – Это слишком уж необычно.
   Он расстегнул еще одну пуговку, и губы его спустились пониже. Она попыталась совладать с собой, не застонать от наслаждения, однако не удержалась от стона.
   Доминик снова рассмеялся.
   – Значит, тебе не хочется, чтобы я так делал? – Он расстегнул последнюю пуговку, и спину ее словно охватило пламенем от прикосновения его жарких губ.
   – Н-нет… – прошептала она.
   – А может, лучше так? – Его рука скользнула ей под платье и под рубашку. Затем он осторожно опустил платье с одного плеча и положил ладонь на ее обнажившуюся грудь.
   – Нет-нет…
   Ей хотелось еще что-нибудь добавить, но она не могла вымолвить ни слова. К тому же все мысли мгновенно вылетели у нее из головы; она даже забыла, почему нельзя было допускать сближения с мужем. Да, она совершенно ничего не помнила, и ей оставалось лишь наслаждаться ласками Доминика.
   – А так?.. – Он легонько коснулся большим пальцем ее соска, и она громко вскрикнула; ей казалось, что пламя, охватившее все тело, вот-вот сожжет ее дотла.
   – О Боже! – Она прислонилась спиной к груди мужа. – Пожалуйста, не надо.
   Она умоляла его. Умоляла остановиться. И при этом страстно желала его.
   Тут снова послышался смех Доминика, а затем он повернул ее лицом к себе и тотчас же впился поцелуем в ее губы. Кэтрин почувствовала, что ноги ее стали совсем ватными, кровь же, казалось, закипела в жилах.
   Наконец он прервал поцелуй и заглянул ей в глаза.
   – А уж этого ни в коем случае не делать, верно, Кэт? – Муж внимательно смотрел на нее, ожидая ответа.
   Она едва заметно кивнула:
   – Ни в коем случае.
   Он поджал губы и вдруг отстранился от нее.
   – Что ж, очень хорошо. Я не стану брать то, что предложено мне не по доброй воле.
   Доминик сделал шаг назад, и Кэтрин уставилась на него в недоумении. Он что, уходить собрался? А ее так и оставит? Оставит трепещущую от желания? Но это… Это непостижимо.
   И конечно же, ей совсем не хотелось, чтобы он уходил. В глубине души она надеялась, что он не отступит и ей придется уступить. Значит, теперь она сама должна сделать выбор. Должна поступить так, как ей хотелось.
   Собравшись с духом, Кэтрин сделала шажок навстречу мужу. Посмотрев ему в глаза, она взяла его за руку и снова прижала его ладонь к своей груди. Он взглянул на нее с изумлением, но руку не убрал.
   По-прежнему глядя ему в глаза, Кэтрин сказала:
   – Я не откажу тебе. Ты сам это прекрасно знаешь.
   Не говоря ни слова, он обнял ее за талию, привлек к себе и прижался губами к ее губам. Затем подхватил на руки и отнес в свою постель. В их общую постель.
   Положив жену на покрывало, Доминик убрал с ее лица несколько выбившихся из прически прядей, стал снимать с нее платье. Кэтрин трепетала при каждом его прикосновении и тихонько стонала. Что бы она ни говорила мужу, она желала его, страстно желала. Так что, наверное, придется ей найти другой способ оградить от этого мужчины свое сердце…
   Тут губы его снова прижались к губам жены. Затем он принялся целовать ее груди, и соски тотчас же отвердели, превратившись в тугие бутоны. Минуту спустя он снял с Кэтрин оставшуюся одежду и, чуть приподнявшись, окинул ее взглядом. Ее черные волосы распустились и веером рассыпались по подушкам. Лицо же раскраснелось, и с губ то и дело срывались тихие стоны.
   «А ведь мне необыкновенно повезло, – подумал Доминик неожиданно. – Да, повезло, что такая женщина принадлежит мне, что она – моя жена». Эта мысль ужасно смутила его и в то же время наполнила душу ликованием.
   Немного помедлив, он снова склонился над ней и, коснувшись губами ее живота, стал продвигаться все ниже. Она напряглась всем телом и воскликнула:
   – Ах, Доминик!.. Что ты…
   Но он, не давая ей договорить, припал к ее телу в интимнейшем из поцелуев. Издав хриплый вопль, Кэтрин впилась ногтями в его плечи, и Доминик почувствовал, что с каждым поцелуем подводит ее все ближе к пределу. Он мысленно улыбнулся. Право же, его жена оказалась самой отзывчивой из всех любовниц, каких он только знал. Она была совершенно неопытна, но проявила себя очень способной ученицей. И он упивался каждым мгновением, проведенным с ней.
   У Кэтрин все поплыло перед глазами, когда палец Доминика проник в ее лоно. Казалось, тело ее жило какой – то новой жизнью – во всяком случае, она ощущала его совсем по-другому и наслаждалась этими совершенно новыми, неведомыми прежде ощущениями.
   В какой-то момент ей уже показалось, что она не сможет выдержать это напряжение и эту сладостную пытку, но тут наконец к ней пришло освобождение, и тело ее забилось в конвульсиях, а с губ сорвался протяжный вопль. И тотчас же Доминик приподнялся и поцеловал ее в губы. В следующее мгновение он вошел в нее, и она даже не заметила, когда он успел раздеться. Впрочем, она сейчас ничего бы не заметила, даже если бы дом вдруг загорелся.
   Доминик двигался все быстрее, и вскоре Кэтрин вновь почувствовала, как стало нарастать напряжение. Наслаждение же усиливалось с пугающей быстротой, и она вскрикивала все громче. Царапая ногтями спину мужа, Кэтрин, то и дело целовала его и раз за разом выгибалась ему навстречу. Наконец, громко выкрикнув его имя, она подалась ему навстречу в последний раз, и по телу ее прокатились судороги. Несколько секунд спустя она затихла в изнеможении и тотчас же почувствовала, что муж достиг вершины блаженства почти одновременно с ней.
   Прошло немало времени, прежде чем Кэтрин пришла в себя настолько, чтобы заметить, что Доминик переменил положение и теперь лежит рядом, прижимая ее к груди. Ей было тепло, она чувствовала небывалое удовлетворение и понимала, что находится сейчас чрезвычайно близко к опасной черте. Еще чуть-чуть – и она начнет привязываться к этому почти незнакомому ей человеку, а ведь он вполне способен заставить ее забыть о торжественной клятве, которую она дала себе в ту долгую страшную ночь, когда погибли ее родители. Да, она могла забыть о том, что нельзя сдаваться на милость мужчины, нельзя отдавать мужчине свое сердце.
   Сделав глубокий вдох, Кэтрин повернулась на бок и принялась чертить ногтем какой-то узор на груди мужа. Возможно, ей следовало начертить для себя новый план действий. План, который позволил бы ей наслаждаться по ночам, но при этом не сближаться с мужем по-настоящему.
   А он, судя по его ровному глубокому дыханию, уже засыпал. Она приподнялась на локте, чтобы рассмотреть его получше. Он был очень хорош собой, даже слишком хорош. На его щеках и на подбородке появился намек на щетину, и сейчас он еще больше походил на сурового и неукротимого воина, а не на избалованного младшего сынка из богатой аристократической семьи.
   Впрочем, если судить по его рассказам, то он вовсе не был избалованным. И конечно же, он совсем не походил на своего старшего брата. В лице Коула не было такой резкости, не было ее и в характере – Коул казался весьма добродушным и покладистым человеком.
   Тут ей в голову пришла довольно странная мысль. Кэтрин вдруг поняла, что ее жизнь с Коулом оказалась бы невыносимо скучной. Доминик же очаровывал и поражал, и именно это страшило ее более всего.
   Да-да, поэтому и требовалось что-то придумать, разработать какой-нибудь новый план.
   Что ж хорошо, пусть она будет предаваться страсти по ночам в постели мужа. Но чтобы оградить свое сердце и не влюбиться в Доминика, ей следует сделать так, чтобы дни они проводили порознь. Она не станет больше расспрашивать мужа о его прошлом. Не станет просить, чтобы он поделился с ней своими планами на будущее. Ведь Доминик сам дал ей понять: его бы вполне устроило, если бы она поменьше интересовалась его жизнью.
   К счастью у них возникнет много хозяйственных хлопот в поместье, так что оба будут очень заняты. И ведь ей действительно надо всерьез заняться обустройством дома – чтобы все здесь заблистало, и Доминик мог гордиться своим жилищем.
   Невольно улыбнувшись, Кэтрин снова опустила голову на плечо мужа, и его руки сразу же крепко обняли ее. Но когда она уже уплывала на волнах сна, какой-то тайный голосок нашептывал ей: «Ничего у тебя не получится».

Глава 8

   Это продолжалось три долгих, долгих дня. Три ночи подряд он засыпал рядом с теплой и ласковой женщиной но, проснувшись, находил постель пустой. И хорошо, если ему удавалось увидеть жену за столом – порой они встречались только вечером.
   Но даже вечером Доминик не мог добиться от жены объяснений по поводу ее постоянного отсутствия. Кэтрин так преуспела в изучении искусства ночной страсти, что всегда ухитрялась отвлечь его, и ему не удавалось всерьез ее расспросить.
   Доминик вышел в коридор, хлопнув дверью. Ему следовало бы сейчас поговорить со слугами – они вполне могли что-то помнить. Ему следовало порыться в старых вещах на чердаке в поисках каких-нибудь свидетельств. Да, следовало бы.
   Однако вместо этого он постоянно был занят поисками жены.
   Сегодня он снова проснулся в постели один. И испытал огромное разочарование – в который уже раз. Ему снился замечательный сон, и он надеялся претворить его в жизнь вместе со своей прелестной юной женой… Но, увы, протянув руку, он нащупал на ее стороне постели только холодную простыню.
   И вот теперь он носился по всему дому, пытаясь обнаружить Кэтрин. А она явно скрывалась от него. Да-да, скрывалась! Но почему? Чем он мог ее обидеть? И разве не она кричала в порыве страсти каждую ночь? Черт возьми, так в чем же дело?!
   Видимо, пора серьезно поговорить с женой. Он должен знать, почему она днем не желает проводить с ним время.
   Доминик остановился и сокрушенно покачал головой. Боже, о чем он думает? И что ему надо от жены? Ведь она прекрасно удовлетворяет его в постели, не требуя от него сердечной привязанности. Это же идеальный вариант. На такое он не смел и надеяться! Так почему его так раздражает ее отсутствие?
   Возможно, потому, что в те недолгие минуты, которые они проводили вместе, за столом, например, близость ее действовала на него так же возбуждающе, как и ночью, в постели. Кэтрин была очень неглупа и обладала чувством юмора. Правда, смеялась она редко, но когда смеялась, у него сразу теплело на сердце. И она была довольно образованная к тому же. Нередко замечания, которые Кэтрин отпускала по поводу прочитанного в утренней газете, заставляли Доминика всерьез задуматься.
   И ему нравилось беседовать с ней. Случалось ли ему раньше получать удовольствие от разговоров со своими возлюбленными? Кажется, нет. Тем сильнее была его досада из-за постоянных исчезновений жены.
   Мысленно выругавшись, он развернулся, собравшись уже отправиться туда, куда звал долг, – на чердак. Не станет он больше ее искать. Если она не желает проводить время в его обществе, очень хорошо.
   – Ах, Мэтьюз, вот эта просто чудо как хороша!
   Он замер при звуках этого голоса, донесшегося из комнаты всего в нескольких шагах от него.
   – Неужели такая чудесная ткань действительно лежала в каком-то сундуке, на половине прислуги? – продолжала Кэтрин.
   Доминик вдруг заметил, что идет на этот голос, идет, как моряки направляли свои суда на голос сирен. Можно было только надеяться, что жена его не столь опасна, как сирена. Хотя он начинал подозревать, что она много, много опаснее.
   Завернув за угол, Доминик заглянул в комнату, дверь которой была приоткрыта. Он и не подозревал о существовании этой комнаты. Впрочем, ничего удивительного. Ведь он не очень-то интересовался той частью дома, которая не была связана с его бесплодными поисками. Да и зачем ему этот дом? Он не собирался жить здесь. Это была обитель лжи.
   Кэтрин стояла с ярко-голубой тканью в руках и радостно улыбалась дворецкому. На морщинистом лице Мэтьюза тоже расплылась улыбка – улыбка мальчишки, сумевшего угодить своей хорошенькой наставнице.
   Доминик нахмурился. Вся прислуга – особенно мужчины – обожала Кэтрин. Иногда ему казалось, что слуги терпят его, Доминика, присутствие только потому, что он – муж Кэтрин.
   – Спасибо большое, Мэтьюз, – продолжала она. – Думаю, вы совершенно правы. Эта ткань просто идеально подходит для кресла в углу. Особенно хорошо она будет смотреться рядом с блекло-голубой, которую я собираюсь выписать для диванчика.
   – Прошу прощения, – сказал Доминик, переступив порог гостиной.
   Мэтьюз сразу же приосанился и немного покраснел. Кэтрин же, повернувшись к мужу, едва заметно кивнула ему в знак приветствия и вновь принялась рассматривать лежавшие перед ней ткани.
   – Доброе утро, – сказала она.
   Жена вела себя так, словно его, ее мужа, вовсе не было рядом. Посмотрев на дворецкого, она спросила:
   – Нельзя ли попросить Клодию и Айрин продолжить уборку бального зала? Я знаю, что они работали не покладая рук и зал уже почти готов. Я очень ценю…
   – Мэтьюз, выйдите-ка отсюда, – проворчал Доминик сам не понимая, почему так злится. Он знал только одно: ему хотелось, чтобы жена обратила на него внимание. А она болтала с прислугой о бальных залах и тканях…
   – Прости, дорогой, что ты сказал? Я не расслышала. – Кэтрин наконец-то посмотрела на мужа.
   – Я попросил моего дворецкого выйти, чтобы мы с тобой могли поговорить наедине, – заявил Доминик и покосился на Мэтьюза.
   Старик тотчас же поклонился и поспешно вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Кэтрин опустила сверток с тканью на кресло и, скрестив на груди руки, пристально взглянула на мужа:
   – Почему ты нагрубил Мэтьюзу? У нас с ним был очень серьезный разговор.
   Доминик кивнул на сверток с тканью:
   – Неужели это так важно?
   – Да, очень важно! И тебе следует знать, что я намерена превратить эту комнату в самую уютную в доме гостиную. – Она повернулась и простерла руку к окну с грязными стеклами. – Здесь самый лучший свет, и здесь будет очень тепло и уютно во второй половине дня.
   Доминик усмехнулся. Его раздражение как-то незаметно сошло на нет. Да и как можно сердиться на жену, у которой на очаровательной щечке красовалось грязное пятно?
   Шагнув к ней, он стер пятно пальцем.
   – Кэт, почему ты сбежала от меня сегодня утром?
   Она пожала плечами:
   – Не понимаю, о чем ты. Я проснулась, встала и пошла в свои покои, чтобы одеться.
   Его раздражение вспыхнуло с новой силой. Ему совсем не нравилось, что жена хочет иметь отдельные комнаты.
   – Ах да, твои покои… И скоро закончатся работы по их обустройству?
   Она отступила от него на несколько шагов.
   – Да, скоро. Через несколько дней, надо думать. И тогда я перестану докучать тебе своим постоянным присутствием.
   – Постоянным присутствием? Где именно? В моей постели? – осведомился он с лукавой улыбкой. – Кэт, ты можешь докучать мне своим присутствием в моей постели сколько твоей душе угодно. Хоть прямо сейчас и докучай.
   Она покраснела, но усилием воли заставила себя изобразить гнев.
   – Вы, сэр, разыскивали меня по всему дому, имея в виду какую-то определенную цель? Или только ради того, чтобы применить на практике свои незаурядные таланты соблазнителя?
   Доминик медлил с ответом. Да и что он мог сказать? Что добрый час бродил по всему дому, потому что соскучился по жене? Такой ответ вполне соответствовал бы действительности, но признаваться в этом ему почему-то не хотелось. Наверное, потому, что подобное признание сразу сломало бы те рамки, которыми он сам же и ограничил их отношения.
   Кроме того, эти чувства не были подлинными. Желание физической близости заставляло его искать общества жены, а отнюдь не более глубокое чувство. То, что жена начинала ему нравиться как человек, не имело никакого отношения к тому, что он весь изнывал от желания прикоснуться к ней.
   – Ты намеренно избегаешь меня, не так ли, Кэт?
   Она побледнела. Отступив еще на шаг, резко взмахнула рукой, словно в беспамятстве.
   – Нет-нет, я… Может, тебе интересно узнать, что я собираюсь сделать в поместье?
   Он тяжко вздохнул. Опять разговоры об обустройстве дома. Каждый раз, когда ей хотелось уйти от какого-нибудь разговора, она заводила все ту же песню. А он был сыт по горло рассуждениями о красках и коврах.
   – Нет, не интересно. – Доминик отрицательно покачал головой. – Меня все это совершенно не интересует.
   – Не интересно? – Казалось, она обиделась. – Но почему…
   – Перестань, Кэт. Мне совершенно безразлично, что ты собираешься сделать с этим поместьем. Собственно говоря, я не хочу, чтобы ты вообще что-нибудь с ним делала. И не хочу, чтобы прислуга хоть что-нибудь убирала из дома.
   Кэтрин пожала плечами.
   – Я тебя совершенно не понимаю, – сказала она. – Ведь дом обставлен мебелью, которая давно вышла из моды. Да и стены необходимо заново оклеить обоями и покрасить. И еще мне очень хотелось бы купить новый ковер в библиотеку. Но как я смогу привести этот дом в порядок и сделать его таким, чтобы им можно было гордиться, если ты не позволишь мне ничего здесь переделывать?
   Он нахмурился:
   – Говорю же тебе, меня не интересует это поместье. Я не собираюсь оставлять его себе. Я хочу завершить дело, ради которого приехал сюда, а потом вернуться в Лондон. Мой лондонский дом не нуждается в ремонте, и обустраивать его заново тоже нет никакой необходимости. Ты сама в этом убедишься, когда мы приедем туда. И там ты сможешь занять себя походами по модным лавкам…
   Она рот раскрыла от изумления:
   – Ты не собираешься оставлять себе Лэнсинг-Сквер?
   – По-моему, я ясно выразился. – Доминик видел, что его жена уже успела привязаться к этому запущенному дому, и это почему-то еще больше его раздражало.
   – Мне кажется, это очень красивое поместье, – сказала она. – Достаточно исправить здесь кое-что, вложить немного денег, и…
   Он решительно покачал головой:
   – Я ничего не собираюсь исправлять. А деньгами рисковать тем более не намерен.
   Она вздохнула:
   – Тогда почему мы здесь? Почему мы приехали сюда, если это поместье тебе безразлично? Ведь ты мог бы отвезти меня прямо в Лондон. Или в любое другое из своих поместий. Что за дело держит тебя в этом доме, если ты целыми днями сидишь на чердаке, а ночами… – Она в смущении умолкла и отвела глаза.
   Доминик еще больше помрачнел. Невозможно было объяснить жене мотивы его поступков, не рассказав при этом всю правду. А делать этого он пока не собирался.
   – Мои дела тебя не касаются, – заявил он.
   Она взглянула на него с удивлением:
   – Но я же твоя жена.
   – Это не дает тебе права вмешиваться во все мои дела.
   – Что ж, очень хорошо. – Она нахмурилась. – Тогда, может, ты будешь настолько любезен, что сообщишь мне, что произойдет с прислугой в том случае, если ты не станешь пользоваться поместьем? Они и дальше будут существовать на такие мизерные средства?
   Доминик взъерошил ладонью волосы. И как их разговор принял столь неожиданное направление? Стараясь взять себя в руки, он пробурчал:
   – Понятия не имею, что с ними будет. Разумеется, я позабочусь о том, чтобы все слуги получили хорошие рекомендации, когда будут уходить…
   – Ты собираешься уволить прислугу? – Лицо ее исказилось ужасом.
   – Совершенно верно. Когда мы покончим здесь со всем… Да, я собираюсь закрыть дом, а прислугу уволить.
   – Но почему? И почему бы тогда не продать это поместье человеку, который сможет оценить его по достоинству? Да и мы вполне могли бы здесь жить. – Она с мольбой взглянула на мужа и схватила его за руку.
   Доминик невольно поморщился. Его мучила совесть. Но как объяснить жене, что поместье это ему ненавистно? Здесь, в этом доме, он был зачат во время какого-то любовного приключения матери. И здесь его настоящий отец отвернулся от него. Закрыть этот дом и забыть о нем – вот что он собирался сделать. Такой поступок превратил бы Лэнсинг-Сквер из ужасной страницы прошлого в обыкновенный земельный участок, которым он, Доминик, мог бы распоряжаться по своему усмотрению. И тогда мысли о прошлом его не мучили бы.