Страница:
Доминик на мгновение поднял на него глаза, но ничего не ответил. Как такое могло произойти? Как? Барон переступил через письма, лежавшие на полу.
– Боже, что это такое?
Доминик снова посмотрел на Адриана. Затем со вздохом произнес:
– Эти письма принадлежат моей матери.
– Но зачем Кэтрин передала тебе их? – Адриан с беспокойством смотрел на друга. Отчаяние Доминика не на шутку встревожило его.
– Кэтрин передала для меня эти письма, потому что из них можно узнать, кто же был моим отцом. Это он написал эти письма.
Адриан уставился на него с выражением, которое, надо думать, очень напоминало выражение лица самого Доминика, когда он узнал правду о своем отце.
– Кто же он? – прошептал барон, опускаясь на колени рядом с другом.
– Его зовут Чарлз Видал.
Имя легко слетело с его губ. Он почему-то ожидал, что ощутит нечто необыкновенное, произнося вслух имя своего отца. Что вдруг почувствует что-то особенное. Но ничего особенного не произошло.
Адриан наморщил лоб:
– Не помню, чтобы слышал раньше это имя.
Доминик покачал головой:
– Неудивительно. Он не пэр. Он даже не джентльмен. Он был учителем музыки, которого моя мать собралась нанять для Джулии, проявившей незаурядный музыкальный талант уже в очень юном возрасте.
Глаза Адриана были широко раскрыты.
– Боже мой… – прошептал он.
Доминик кивнул:
– Если верить письмам, роман их завязался очень быстро. Насчет уроков она разговаривала с ним в Лондоне, а потом вдруг случайно выяснила, что он находится рядом, в этом графстве, дает уроки музыки дочери одного местного джентльмена.
Он подумал о том, какие прекрасные письма писал Видал Лариссе. Это были прочувствованные признания в настоящей любви и сожаления, что они вынуждены жить в разлуке. И он тревожился о том, что ей несладко живется в доме Харрисона Мэллори, и боялся за нее.
– Моя мать была очень несчастлива в браке, – сказал Доминик негромко. – Я даже и не подозревал, насколько несчастлива. А этот человек привнес в ее жизнь радость.
– Но почему же она всегда проявляла такое равнодушие к тебе? Почему столько лет хранила в тайне от тебя имя этого человека?
Доминик передернул плечами:
– Когда она забеременела, Мэллори сразу же понял, что ребенок никак не может быть от него. Он пришел в ярость, буянил, требовал, чтобы она назвала имя своего любовника. Она порвала с Видалом ради него же самого, чтобы не навлечь на него беду. Есть много писем, в которых он умоляет ее не отвергать его. Уговаривает бежать с ним. И умоляет дать ему возможность увидеть ребенка. То есть меня.
Доминик судорожно сглотнул. Хорошо зная нрав мужчин семейства Мэллори, он прекрасно понимал, почему Ларисса прервала отношения с человеком, которого любила. Если бы Харрисон Мэллори узнал, что любовник его жены не имеет ни титула, ни связей в обществе, что он беззащитен, он просто уничтожил бы бедного учителя музыки.
И все же боль и гнев жгли ему сердце. Его лишили отца, который хотел увидеть его, который умолял Лариссу в письмах рассказывать ему все подробности о ребенке. Который продолжал писать даже несколько лет спустя, хотя Ларисса давно уже перестала отвечать на его письма.
– Что с ним произошло? – спросил Адриан.
Доминик взял в руки последнее письмо из пачки.
– Вот это письмо было написано шесть лет спустя после моего рождения. В нем сообщается, что Видал приобрел некоторую известность в Лондоне как музыкант. Он также пишет о своей помолвке. Он написал моей матери, что до сих пор любит ее, но понимает, что им не суждено жить вместе.
Он пристально посмотрел на письмо. Прошло двадцать пять лет, а все равно можно было различить, что некоторые строки размыты. Ларисса плакала над этим письмом.
Адриан вопросительно взглянул на друга:
– Что же ты собираешься делать? Теперь ты знаешь, как его зовут, знаешь, что одно время он жил в Лондоне. Имея такие сведения, не составит труда найти его. Ты можешь поехать к нему. Он должен увидеть тебя. Я уверен, что вы…
Доминик поднял руку, прерывая друга:
– Какое теперь все это может иметь значение? – Он поднялся, уронив на пол письма своего отца. Теперь у него в руке осталась только записка жены. – Кэтрин сделала мне чудесный подарок – эти письма и сведения, содержащиеся в них. Но это был прощальный подарок. Она ушла от меня.
– Она объяснила почему? – спросил Адриан, тоже поднимаясь на ноги. У него был несколько чопорный вид, как если бы он не знал, как вести себя в такой ситуации.
Доминик протянул ему письмо:
– Она пишет, что пыталась простить мне мой обман. Он вспомнил ту ночь, которую Кэтрин подарила ему, прекрасную ночь, когда он впервые почувствовал, что она его простила. Прощение жены сняло тяжкий груз с его плеч. Оно дало ему надежду на будущее – даже при условии, что он никогда не узнает о своем прошлом.
– Но она пишет, что все-таки не может простить. Она не питает ко мне никаких теплых чувств. И не может жить со мной под одной крышей.
– Это все ложь.
Доминик обернулся на голос. В комнату вошла Джулия. Глаза ее сверкали, а губы были поджаты.
– Кэтрин любит тебя, Доминик. Я не понимаю, почему она была так твердо уверена в том, что уехать ей необходимо, но уехала она не потому, что не любит тебя. Она была очень подавлена и не хотела уезжать. И она хотела, чтобы ты узнал все про своих отца и мать. Хотела, чтобы ты обрел покой. Если бы она и в самом деле не питала к тебе никаких чувств, то разве стала бы беспокоиться о том, узнаешь ты правду о своих родителях или нет?
Луч надежды прорезал беспросветное отчаяние Доминика, но сразу же угас.
– Даже если это правда, то что же я могу поделать? Вспомни историю с исчезновением Сары. Если женщина не хочет, чтобы ее нашли, ее не найдут, будь уверена. И даже если я найду ее, то это будет совершенно бессмысленно – ведь она и в самом деле равнодушна ко мне.
Джулия положила руку на плечо брата:
– Доминик, все сводится вот к какому вопросу. Ты любишь ее?
Ни секунды не колеблясь, он кивнул:
– Я люблю ее всем сердцем, всей душой. Всем, что у меня есть.
Джулия едва заметно улыбнулась:
– Тогда ты должен найти ее. И не слушай ее протестов. Не тяни с объяснениями, расскажи ей о своих чувствах. Я, например, уверена в том, что она тебя любит. Ни одна женщина не станет убегать из дома ночью, если она равнодушна к мужу.
И тут Доминик почувствовал, что надежда вновь пробудилась в его сердце. Пусть Кэтрин ни разу не призналась ему в том, что любит его, однако она много раз доказала свои чувства делом. Джулия права. Что-то заставило жену бежать от него. И он понял вдруг, что сумеет победить это «что-то», если только отыщет ее.
Расправив плечи, он сказал:
– Вам ведь надо ехать, кажется. Так поезжайте же.
Джулия вспыхнула:
– О чем ты?
Доминик тихо рассмеялся.
– О, до меня дошли слухи о твоем намерении отправиться в Гретна-Грин. Так поезжай. И не возвращайся, пока не станешь баронессой.
Джулия улыбнулась, но радость ее была недолгой.
– Мы не уедем, пока нужны здесь.
Доминик порывисто обнял сестру:
– Спасибо за то, что тревожишься обо мне, и за то, что ты так хорошо относилась ко мне все эти годы. – Он чуть отстранился и заглянул в глаза сестры, которые были так не похожи на его собственные глаза. – Да, я очень тебе благодарен, но сейчас ты ничем не можешь мне помочь. Это я должен сделать сам.
Джулия вздохнула и отступила, снова встав рядом с Адрианом. Барон сразу обнял ее за плечи и сказал:
– А что ты собираешься делать, Доминик?
– Я собираюсь приказать, чтобы оседлали лошадь. Мне надо найти жену.
Глава 19
Глава 20
– Боже, что это такое?
Доминик снова посмотрел на Адриана. Затем со вздохом произнес:
– Эти письма принадлежат моей матери.
– Но зачем Кэтрин передала тебе их? – Адриан с беспокойством смотрел на друга. Отчаяние Доминика не на шутку встревожило его.
– Кэтрин передала для меня эти письма, потому что из них можно узнать, кто же был моим отцом. Это он написал эти письма.
Адриан уставился на него с выражением, которое, надо думать, очень напоминало выражение лица самого Доминика, когда он узнал правду о своем отце.
– Кто же он? – прошептал барон, опускаясь на колени рядом с другом.
– Его зовут Чарлз Видал.
Имя легко слетело с его губ. Он почему-то ожидал, что ощутит нечто необыкновенное, произнося вслух имя своего отца. Что вдруг почувствует что-то особенное. Но ничего особенного не произошло.
Адриан наморщил лоб:
– Не помню, чтобы слышал раньше это имя.
Доминик покачал головой:
– Неудивительно. Он не пэр. Он даже не джентльмен. Он был учителем музыки, которого моя мать собралась нанять для Джулии, проявившей незаурядный музыкальный талант уже в очень юном возрасте.
Глаза Адриана были широко раскрыты.
– Боже мой… – прошептал он.
Доминик кивнул:
– Если верить письмам, роман их завязался очень быстро. Насчет уроков она разговаривала с ним в Лондоне, а потом вдруг случайно выяснила, что он находится рядом, в этом графстве, дает уроки музыки дочери одного местного джентльмена.
Он подумал о том, какие прекрасные письма писал Видал Лариссе. Это были прочувствованные признания в настоящей любви и сожаления, что они вынуждены жить в разлуке. И он тревожился о том, что ей несладко живется в доме Харрисона Мэллори, и боялся за нее.
– Моя мать была очень несчастлива в браке, – сказал Доминик негромко. – Я даже и не подозревал, насколько несчастлива. А этот человек привнес в ее жизнь радость.
– Но почему же она всегда проявляла такое равнодушие к тебе? Почему столько лет хранила в тайне от тебя имя этого человека?
Доминик передернул плечами:
– Когда она забеременела, Мэллори сразу же понял, что ребенок никак не может быть от него. Он пришел в ярость, буянил, требовал, чтобы она назвала имя своего любовника. Она порвала с Видалом ради него же самого, чтобы не навлечь на него беду. Есть много писем, в которых он умоляет ее не отвергать его. Уговаривает бежать с ним. И умоляет дать ему возможность увидеть ребенка. То есть меня.
Доминик судорожно сглотнул. Хорошо зная нрав мужчин семейства Мэллори, он прекрасно понимал, почему Ларисса прервала отношения с человеком, которого любила. Если бы Харрисон Мэллори узнал, что любовник его жены не имеет ни титула, ни связей в обществе, что он беззащитен, он просто уничтожил бы бедного учителя музыки.
И все же боль и гнев жгли ему сердце. Его лишили отца, который хотел увидеть его, который умолял Лариссу в письмах рассказывать ему все подробности о ребенке. Который продолжал писать даже несколько лет спустя, хотя Ларисса давно уже перестала отвечать на его письма.
– Что с ним произошло? – спросил Адриан.
Доминик взял в руки последнее письмо из пачки.
– Вот это письмо было написано шесть лет спустя после моего рождения. В нем сообщается, что Видал приобрел некоторую известность в Лондоне как музыкант. Он также пишет о своей помолвке. Он написал моей матери, что до сих пор любит ее, но понимает, что им не суждено жить вместе.
Он пристально посмотрел на письмо. Прошло двадцать пять лет, а все равно можно было различить, что некоторые строки размыты. Ларисса плакала над этим письмом.
Адриан вопросительно взглянул на друга:
– Что же ты собираешься делать? Теперь ты знаешь, как его зовут, знаешь, что одно время он жил в Лондоне. Имея такие сведения, не составит труда найти его. Ты можешь поехать к нему. Он должен увидеть тебя. Я уверен, что вы…
Доминик поднял руку, прерывая друга:
– Какое теперь все это может иметь значение? – Он поднялся, уронив на пол письма своего отца. Теперь у него в руке осталась только записка жены. – Кэтрин сделала мне чудесный подарок – эти письма и сведения, содержащиеся в них. Но это был прощальный подарок. Она ушла от меня.
– Она объяснила почему? – спросил Адриан, тоже поднимаясь на ноги. У него был несколько чопорный вид, как если бы он не знал, как вести себя в такой ситуации.
Доминик протянул ему письмо:
– Она пишет, что пыталась простить мне мой обман. Он вспомнил ту ночь, которую Кэтрин подарила ему, прекрасную ночь, когда он впервые почувствовал, что она его простила. Прощение жены сняло тяжкий груз с его плеч. Оно дало ему надежду на будущее – даже при условии, что он никогда не узнает о своем прошлом.
– Но она пишет, что все-таки не может простить. Она не питает ко мне никаких теплых чувств. И не может жить со мной под одной крышей.
– Это все ложь.
Доминик обернулся на голос. В комнату вошла Джулия. Глаза ее сверкали, а губы были поджаты.
– Кэтрин любит тебя, Доминик. Я не понимаю, почему она была так твердо уверена в том, что уехать ей необходимо, но уехала она не потому, что не любит тебя. Она была очень подавлена и не хотела уезжать. И она хотела, чтобы ты узнал все про своих отца и мать. Хотела, чтобы ты обрел покой. Если бы она и в самом деле не питала к тебе никаких чувств, то разве стала бы беспокоиться о том, узнаешь ты правду о своих родителях или нет?
Луч надежды прорезал беспросветное отчаяние Доминика, но сразу же угас.
– Даже если это правда, то что же я могу поделать? Вспомни историю с исчезновением Сары. Если женщина не хочет, чтобы ее нашли, ее не найдут, будь уверена. И даже если я найду ее, то это будет совершенно бессмысленно – ведь она и в самом деле равнодушна ко мне.
Джулия положила руку на плечо брата:
– Доминик, все сводится вот к какому вопросу. Ты любишь ее?
Ни секунды не колеблясь, он кивнул:
– Я люблю ее всем сердцем, всей душой. Всем, что у меня есть.
Джулия едва заметно улыбнулась:
– Тогда ты должен найти ее. И не слушай ее протестов. Не тяни с объяснениями, расскажи ей о своих чувствах. Я, например, уверена в том, что она тебя любит. Ни одна женщина не станет убегать из дома ночью, если она равнодушна к мужу.
И тут Доминик почувствовал, что надежда вновь пробудилась в его сердце. Пусть Кэтрин ни разу не призналась ему в том, что любит его, однако она много раз доказала свои чувства делом. Джулия права. Что-то заставило жену бежать от него. И он понял вдруг, что сумеет победить это «что-то», если только отыщет ее.
Расправив плечи, он сказал:
– Вам ведь надо ехать, кажется. Так поезжайте же.
Джулия вспыхнула:
– О чем ты?
Доминик тихо рассмеялся.
– О, до меня дошли слухи о твоем намерении отправиться в Гретна-Грин. Так поезжай. И не возвращайся, пока не станешь баронессой.
Джулия улыбнулась, но радость ее была недолгой.
– Мы не уедем, пока нужны здесь.
Доминик порывисто обнял сестру:
– Спасибо за то, что тревожишься обо мне, и за то, что ты так хорошо относилась ко мне все эти годы. – Он чуть отстранился и заглянул в глаза сестры, которые были так не похожи на его собственные глаза. – Да, я очень тебе благодарен, но сейчас ты ничем не можешь мне помочь. Это я должен сделать сам.
Джулия вздохнула и отступила, снова встав рядом с Адрианом. Барон сразу обнял ее за плечи и сказал:
– А что ты собираешься делать, Доминик?
– Я собираюсь приказать, чтобы оседлали лошадь. Мне надо найти жену.
Глава 19
Кэтрин вздохнула и принялась барабанить пальцами по столу. Она знала, что ради будущего ребенка должна поесть. Жена хозяина гостиницы подала ей жареного фазана, картофель и хлеб, но она не могла проглотить ни кусочка, никак не могла заставить себя приняться за еду. Ей не хотелось есть. Ей не хотелось пить. И совершенно не хотелось ни о чем думать.
Кэтрин находилась в дороге уже два дня; она держала путь на север Англии, где жили ее друзья, и сопровождала ее только горничная. Казалось бы, ей следовало забыть обо всем из-за тягот пути, однако душевная боль не становилась слабее. Более того, она почти все время думала о Доминике.
Он снился ей ночью и всякий раз, когда она засыпала в карете. Кэтрин со счету сбилась, сколько раз на постоялых дворах, где надо было дожидаться свежих лошадей, ей казалось, что она видит мужа, и всякий раз она обманывалась.
Но теперь он уже прочел ее письмо, прочел всю ту ложь, что она написала, – про то, что она не находит в себе сил простить его, и про то, что он ей безразличен. Впрочем, письма своего отца он, наверное, тоже уже прочел и сейчас, надо думать, спешит в Лондон. Может, он уже в Лондоне, если скакал во весь дух. Теперь он знает имя – Чарлз Видал, так что наверняка ему удастся разыскать отца.
Она вздохнула. Ей очень хотелось узнать, как продвигаются дела у Доминика. Но все же она правильно поступила, когда уехала. Уйти от мужа – вот единственный способ сохранить рассудок.
Ну почему, почему ей никак не удается убедить себя в этом?
– Не надо ли вам еще чего-нибудь, дорогая?
Кэтрин подняла глаза и увидела перед собой жену хозяина гостиницы.
– Нет, спасибо, все прекрасно. – Кэтрин откусила кусочек фазана, чтобы успокоить добрую женщину. Она почти не почувствовала вкуса. – Я просто устала с дороги.
– Прошу прощения, мэм, но вид у вас такой, будто вы от самой жизни устали. – И женщина, не дожидаясь приглашения, уселась напротив Кэтрин. – Может, вам лучше выговориться? Сразу на душе полегчает.
Кэтрин вспыхнула. Делиться своими переживаниями с незнакомой женщиной, пусть и доброй на вид!
– Благодарю вас, но не стоит. – Она заставила себя улыбнуться. – Рассказывать нечего.
– Дело в мужчине, так? – Женщина и не подумала отступить. Кэтрин ничего не ответила, и она продолжала: – Меня зовут Нелл. Я так поняла, что вы не в настроении откровенничать с человеком, которого даже не знаете. Но и мне когда-то пришлось пережить сердечные страдания. Я не буду вас больше расспрашивать, но если вы надумаете поговорить, то я с удовольствием послушаю.
Кэтрин закусила губу.
– А что у вас были за страдания?
– Видите вон того мужчину? – Нелл кивнула в сторону барной стойки.
Кэтрин посмотрела на хозяина гостиницы, протиравшего стаканы.
– Мистера Уилкокса?
– Да. – Нелл улыбнулась, как влюбленная девушка. – Когда я с ним повстречалась, я была замужем за очень суровым парнем, который меня бил, порой очень сильно. И едва я увидела Блейна Уилкокса, как поняла, что люблю его. Но два года прошло, и понадобилась еще и норовистая лошадь, которая лягнула моего Мартина в голову, прежде чем я смогла уйти к Блейну. Но все равно я не сдавалась. Я не теряла надежды даже в самые тяжкие времена.
Кэтрин с изумлением уставилась на немолодую женщину, сидевшую напротив. Должно быть, эта женщина многое повидала в жизни. И если рассказать кому-нибудь о своих бедах, то, может, действительно станет легче. К тому же Нелл едва ли станет сплетничать.
– Дело в моем муже, – краснея, проговорила Кэтрин. – Я люблю его, но мы не можем жить вместе.
Хозяйка гостиницы внимательно смотрела на Кэтрин. Ясно было, что она совершенно не понимает, как такое может быть.
– Почему же? Он что, очень жестокий?
– Нет, совсем нет, – прошептала Кэтрин.
– Милая моя, – сказала женщина, поднимаясь, – если ты любишь мужа, то должна найти способ ужиться с ним. Не бросай его из-за глупостей.
Тут жена хозяина ушла, так как надо было подавать напитки семейству за соседним столиком. Кэтрин тоже встала и пошла наверх.
Она тихонько вошла в свою комнату и посмотрела на ярко пылавший камин. Хотя тепло и свет огня были приятны, все равно ей было неуютно. Не будет ей ни мира, ни покоя. Ведь она уже совершила то, от чего ее предостерегала Нелл. Она бросила мужа.
И сколько ни напоминала она себе о том, что поступила так по необходимости, все равно сердце у нее разрывалось на части.
– Ах, Доминик, – прошептала она. – Я так люблю тебя. Если б только существовал способ…
В дверь ее громко постучали, и она в испуге вскочила на ноги.
– Миссис Уилкокс, я не стала доедать ужин, простите, – сказала она, подходя к двери. – Я хочу побыть одна и попытаться заснуть.
– Впусти меня, Кэтрин! Прошу тебя!
Кэтрин отшатнулась от двери, и кровь отхлынула от ее лица. Доминик. Это он стоял за дверью, и в голосе его звучало такое отчаяние! Она еще не слышала, чтоб муж говорил таким голосом – даже когда его поиски заходили в тупик. Даже когда она узнала о его обмане.
Это был голос человека, который лишился всего.
Но почему он оказался здесь? На мгновение сердце ее подпрыгнуло в безумной надежде. Значит, он любит ее! Но надежда тут же угасла. Доминик был неравнодушен к ней, но и только. Скорее всего, он бросился вдогонку за ней потому, что хочет сохранить внешние приличия.
Сама не своя от волнения, она приблизилась к двери и с трудом открыла ее. За дверью стоял Доминик, большой и сильный, но с осунувшимся лицом и отчаянием в глазах. Сердце Кэтрин екнуло; казалось, оно вот-вот разорвется.
– С вами все в порядке?
Только сейчас она заметила мистера Уилкокса, из-за плеча которого выглядывала Нелл. Хозяин с угрозой во взгляде покосился на Доминика.
Кэтрин утвердительно кивнула:
– Да-да, все в порядке. Не беспокойтесь, это мой муж.
Доминик медленно повернулся и вперил в хозяина свирепый взгляд. Тот попятился, а вот Нелл ничуть не испугалась. Она лукаво подмигнула Кэтрин и ушла.
– Что ж, в таком случае спокойной ночи вам обоим. – Мистер Уилкокс последовал за женой со всей скоростью, какую только могли развить его короткие толстые ноги. А Кэтрин и Доминик остались вдвоем.
Его близость будоражила ее так же сильно, как и в их первую ночь. И реагировала она так же. Ей ужасно хотелось прильнуть к его жаркому телу и капитулировать перед ним, хотелось отдать ему всю свою любовь.
Но она попятилась.
Доминик воспользовался этим, чтобы войти в номер и закрыть за собой дверь. Он ничего не говорил и не пытался приблизиться к ней, только смотрел на нее глазами, взгляд которых был красноречивее всяких слов.
Кэтрин ухватилась за спинку кресла.
– Но тебе нужно ехать сейчас в Лондон. Тебе нужно найти твоего отца. – Она внезапно умолкла, пораженная ужасной мыслью. – Ты ведь получил мое письмо?
Он коротко кивнул:
– Да. – Наконец он сделал шаг к ней. Этот шаг показался ей нежнейшей лаской. – Глупое письмо.
– Нет, не глупое. – Она расправила плечи, но сердце ее снова сжалось. – Я сумела обнаружить документы, из которых можно узнать, кто твой отец. Так что твои розыски подошли к концу. И у меня не было больше причин оставаться там. – Она сделала глубокий вдох и добавила: – Там мне оставаться не хотелось.
– То есть не хотелось оставаться со мной? – Муж посмотрел ей в глаза.
Собравшись с духом, Кэтрин кивнула:
– Да, с тобой. – Она изнемогала от желания прикоснуться к его щеке, поцеловать его в губы, чтобы на этих губах снова появилась улыбка.
– Кэт, я хочу знать правду. Пожалуйста, объясни мне, почему ты на самом деле решила уйти? – сказал он, чуть повысив голос.
Она задрожала и отвернулась. Она боялась, что не сумеет солгать ему в лицо. Слишком притягивал ее его взгляд.
– Я уже объяснила! – Теперь и она повысила голос. – Я больше не хочу жить с тобой. Я нашла для тебя письма, узнала имя твоего отца и поняла, что теперь наконец стала свободной. Свой долг я выполнила.
Он взял ее за локоть и развернул лицом к себе.
– Повтори-ка это, глядя мне в глаза, Кэт. – В следующее мгновение муж впился в ее губы страстным и отчаянным поцелуем.
Она почти тотчас же сдалась и ответила на поцелуй, обещая самой себе, что это – в последний раз. Но сварливый голосок где-то в глубинах сознания сразу напомнил ей, что такое обещание она давала себе уже много, много раз. Однако Кэтрин заставила голосок замолчать. Обвивая руками шею мужа, она снова его поцеловала.
Внезапно он отступил на шаг и опять посмотрел ей в лицо:
– Кэтрин, ты не можешь повторить эти слова, глядя мне в глаза, потому что это ложь. Ты любишь меня.
Она попятилась в ужасе от мысли, что сейчас он снова обнимет ее и… Неужели он знает?
– Я… – Она в отчаянии шевелила губами. Как она ни старалась, не смогла выговорить ложь. – Да, я люблю тебя, Доминик. Но этого недостаточно.
– Но почему? – Он едва не задохнулся. – Любовь – это все.
Кэтрин презрительно хмыкнула и отвернулась. «А может, действительно пришло время рассказать ему все? – подумала она неожиданно. – Может, пора объяснить, почему мне никак нельзя жить с ним, когда я люблю его всей душой, а он может отвечать на мое чувство только страстью и дружеской приязнью?»
Вновь повернувшись к мужу, Кэтрин заставила себя заговорить:
– Ты спрашивал меня о моем прошлом не раз и не два. О моей семье. Теперь я хочу рассказать тебе об этом. Может, тогда ты наконец поймешь, почему тот факт, что я люблю тебя, не меняет ничего. Почему я не могу вернуться в Лэнсинг-Сквер.
Доминик на мгновение прикрыл глаза. Кэтрин призналась, что любит его, и это признание райской музыкой звучало у него в ушах, но радости он не испытывал. Потому что видел: жена исполнена решимости уйти от него.
– Расскажи. Я хочу знать все.
Она вздохнула и села в кресло у пылавшего камина. Он тоже сел и, подавшись вперед и упершись локтями в колени, приготовился слушать. Взгляд его не отрывался от лица жены.
– Я уже говорила тебе, что моя мать очень любила моего отца, а он не отвечал ей взаимностью. Но все было еще хуже. Отец не просто не любил ее, он пользовался ее любовью. Всякий раз, когда ему надо было добиться от нее чего-нибудь, он начинал делать вид, что пылает к ней страстью, а потом, когда переставал нуждаться в ней, безжалостно топтал ее чувство.
Доминик поморщился:
– Жестоко.
– Да. – Лицо ее исказилось. – Мой отец был эгоистичным и безжалостным человеком. Но моя мать упорно не желала замечать эти малоприятные черты его характера. Она любила его слепо. Выдумывала оправдания его поступкам. Даже винила во всем себя. Все это происходило на моих глазах, и всякий раз, когда отец, в очередной раз обидев ее, уходил, мама обрушивала свои жалобы на меня. Даже когда я была еще совсем маленькой. – Кэтрин помолчала немного, потом вновь заговорила: – И я поняла, что любовь может ослепить и меня, и тогда я перестану видеть правду. И что мной будет очень легко управлять, если я дам волю своей любви. – Она бросила взгляд на мужа, затем продолжила: – Вот почему я выбрала себе в мужья Коулдена. Я не любила его. Хотя испытывала к нему определенную симпатию… до того, как узнала, каков он на самом деле. Он не вызывал во мне страстных чувств, и я была уверена, что из-за него голову не потеряю.
Доминик шумно вздохнул. Так она вовсе не была влюблена в Коулдена! На сердце у него сразу стало легче.
– Очень печально, что тебе выпали такие переживания в детстве.
– Это был кошмар. – Она содрогнулась. – И с каждым годом становилось все хуже и хуже. Презрение, которое мой отец питал к матери, становилось все глубже. Он все чаще являлся в свет со своими любовницами. Но любовь матери оставалась такой же нерушимой, даже становилась сильнее от отчаяния. В ту ночь, когда они погибли, отец наговорил ей много жестоких слов. Он поклялся, что никогда больше не вернется к ней. Мать в панике побежала за ним, а я – за ней. И дело кончилось тем, что мы все втроем оказались в отцовом фаэтоне.
Доминик видел, с каким трудом давалось жене каждое слово, чего ей стоило продолжать рассказ. Он был потрясен ее мужеством и стойкостью, однако не стал спешить с утешениями, понимая, что все утешения бессмысленны, пока она не расскажет все, не снимет этот груз с души.
– Рассказывай дальше, – сказал он тихо.
– Мать пыталась уговорить его остаться и выставляла меня как предлог. Она принялась рвать вожжи у него из рук, но он не отдавал. И вдруг лошади заржали дико и понесли – все быстрее и быстрее. А потом… – Она содрогнулась. – Боже, страшно вспомнить. Фаэтон занесло на повороте. Ну, ты знаешь, что такое фаэтон. Наш разбился вдребезги. Меня выбросило, и каким-то чудом я осталась невредима. Мои родители остались в фаэтоне и свалились в придорожную канаву вместе с ним.
Сердце у него болезненно сжалось. Он придвинулся к жене и взял ее за руки. Легко было догадаться, насколько мучительны для нее эти воспоминания. Сколько раз она заново переживала это ужасное дорожное происшествие! Сколько раз оно посещало ее во сне в виде кошмаров!
– А что случилось потом? – спросил он, сжимая ее руки.
Голос ее задрожал.
– Я вылезла из овражка, в который упала. Я могла ходить, но мне было всего тринадцать лет. Я не могла помочь моим родителям. Хотя никто не мог бы. Они оба были мертвы – раздавлены обломками фаэтона и бьющимися в агонии лошадьми, которые свалились на них.
Слезы наконец хлынули у нее из глаз, оставляя блестящие мокрые дорожки на ее щеках.
– Как долго тебе пришлось дожидаться помощи? – спросил он, поглаживая ее по волосам.
– Я дошла до ближайшего дома, он оказался всего в нескольких милях от места происшествия. Но мне показалось, что я шла целую вечность.
Доминик заставил себя дышать ровнее; он обдумывал рассказ жены. Его собственное детство было несчастливым, в нем было много боли и много лжи, но не смертей. Да, в его детстве не было таких ужасов, как кошмарное крушение фаэтона, о котором рассказала Кэтрин. Неудивительно, что она всю жизнь боялась потерять голову от любви. И неудивительно, что она сама выбирала себе спутника жизни и пыталась сопротивляться, когда ей стали навязывать мужа.
– Теперь ты понимаешь, почему я не могу остаться с тобой? – спросила она, высвобождая свои руки и стараясь придать лицу решительное выражение.
– Нет, – ответил он. – Теперь я понимаю очень, очень многое, но не это.
Она тяжело вздохнула.
– Ты не любишь меня, Доминик. Ты сам сказал мне, когда мы только встретились, что не веришь в любовь. Боже мой, ты ведь даже не испытывал желания жениться, хотя со временем начал желать меня. Даже начал испытывать теплые чувства ко мне. Но не любовь. А я не могу жить без любви. И не стану.
Кэтрин находилась в дороге уже два дня; она держала путь на север Англии, где жили ее друзья, и сопровождала ее только горничная. Казалось бы, ей следовало забыть обо всем из-за тягот пути, однако душевная боль не становилась слабее. Более того, она почти все время думала о Доминике.
Он снился ей ночью и всякий раз, когда она засыпала в карете. Кэтрин со счету сбилась, сколько раз на постоялых дворах, где надо было дожидаться свежих лошадей, ей казалось, что она видит мужа, и всякий раз она обманывалась.
Но теперь он уже прочел ее письмо, прочел всю ту ложь, что она написала, – про то, что она не находит в себе сил простить его, и про то, что он ей безразличен. Впрочем, письма своего отца он, наверное, тоже уже прочел и сейчас, надо думать, спешит в Лондон. Может, он уже в Лондоне, если скакал во весь дух. Теперь он знает имя – Чарлз Видал, так что наверняка ему удастся разыскать отца.
Она вздохнула. Ей очень хотелось узнать, как продвигаются дела у Доминика. Но все же она правильно поступила, когда уехала. Уйти от мужа – вот единственный способ сохранить рассудок.
Ну почему, почему ей никак не удается убедить себя в этом?
– Не надо ли вам еще чего-нибудь, дорогая?
Кэтрин подняла глаза и увидела перед собой жену хозяина гостиницы.
– Нет, спасибо, все прекрасно. – Кэтрин откусила кусочек фазана, чтобы успокоить добрую женщину. Она почти не почувствовала вкуса. – Я просто устала с дороги.
– Прошу прощения, мэм, но вид у вас такой, будто вы от самой жизни устали. – И женщина, не дожидаясь приглашения, уселась напротив Кэтрин. – Может, вам лучше выговориться? Сразу на душе полегчает.
Кэтрин вспыхнула. Делиться своими переживаниями с незнакомой женщиной, пусть и доброй на вид!
– Благодарю вас, но не стоит. – Она заставила себя улыбнуться. – Рассказывать нечего.
– Дело в мужчине, так? – Женщина и не подумала отступить. Кэтрин ничего не ответила, и она продолжала: – Меня зовут Нелл. Я так поняла, что вы не в настроении откровенничать с человеком, которого даже не знаете. Но и мне когда-то пришлось пережить сердечные страдания. Я не буду вас больше расспрашивать, но если вы надумаете поговорить, то я с удовольствием послушаю.
Кэтрин закусила губу.
– А что у вас были за страдания?
– Видите вон того мужчину? – Нелл кивнула в сторону барной стойки.
Кэтрин посмотрела на хозяина гостиницы, протиравшего стаканы.
– Мистера Уилкокса?
– Да. – Нелл улыбнулась, как влюбленная девушка. – Когда я с ним повстречалась, я была замужем за очень суровым парнем, который меня бил, порой очень сильно. И едва я увидела Блейна Уилкокса, как поняла, что люблю его. Но два года прошло, и понадобилась еще и норовистая лошадь, которая лягнула моего Мартина в голову, прежде чем я смогла уйти к Блейну. Но все равно я не сдавалась. Я не теряла надежды даже в самые тяжкие времена.
Кэтрин с изумлением уставилась на немолодую женщину, сидевшую напротив. Должно быть, эта женщина многое повидала в жизни. И если рассказать кому-нибудь о своих бедах, то, может, действительно станет легче. К тому же Нелл едва ли станет сплетничать.
– Дело в моем муже, – краснея, проговорила Кэтрин. – Я люблю его, но мы не можем жить вместе.
Хозяйка гостиницы внимательно смотрела на Кэтрин. Ясно было, что она совершенно не понимает, как такое может быть.
– Почему же? Он что, очень жестокий?
– Нет, совсем нет, – прошептала Кэтрин.
– Милая моя, – сказала женщина, поднимаясь, – если ты любишь мужа, то должна найти способ ужиться с ним. Не бросай его из-за глупостей.
Тут жена хозяина ушла, так как надо было подавать напитки семейству за соседним столиком. Кэтрин тоже встала и пошла наверх.
Она тихонько вошла в свою комнату и посмотрела на ярко пылавший камин. Хотя тепло и свет огня были приятны, все равно ей было неуютно. Не будет ей ни мира, ни покоя. Ведь она уже совершила то, от чего ее предостерегала Нелл. Она бросила мужа.
И сколько ни напоминала она себе о том, что поступила так по необходимости, все равно сердце у нее разрывалось на части.
– Ах, Доминик, – прошептала она. – Я так люблю тебя. Если б только существовал способ…
В дверь ее громко постучали, и она в испуге вскочила на ноги.
– Миссис Уилкокс, я не стала доедать ужин, простите, – сказала она, подходя к двери. – Я хочу побыть одна и попытаться заснуть.
– Впусти меня, Кэтрин! Прошу тебя!
Кэтрин отшатнулась от двери, и кровь отхлынула от ее лица. Доминик. Это он стоял за дверью, и в голосе его звучало такое отчаяние! Она еще не слышала, чтоб муж говорил таким голосом – даже когда его поиски заходили в тупик. Даже когда она узнала о его обмане.
Это был голос человека, который лишился всего.
Но почему он оказался здесь? На мгновение сердце ее подпрыгнуло в безумной надежде. Значит, он любит ее! Но надежда тут же угасла. Доминик был неравнодушен к ней, но и только. Скорее всего, он бросился вдогонку за ней потому, что хочет сохранить внешние приличия.
Сама не своя от волнения, она приблизилась к двери и с трудом открыла ее. За дверью стоял Доминик, большой и сильный, но с осунувшимся лицом и отчаянием в глазах. Сердце Кэтрин екнуло; казалось, оно вот-вот разорвется.
– С вами все в порядке?
Только сейчас она заметила мистера Уилкокса, из-за плеча которого выглядывала Нелл. Хозяин с угрозой во взгляде покосился на Доминика.
Кэтрин утвердительно кивнула:
– Да-да, все в порядке. Не беспокойтесь, это мой муж.
Доминик медленно повернулся и вперил в хозяина свирепый взгляд. Тот попятился, а вот Нелл ничуть не испугалась. Она лукаво подмигнула Кэтрин и ушла.
– Что ж, в таком случае спокойной ночи вам обоим. – Мистер Уилкокс последовал за женой со всей скоростью, какую только могли развить его короткие толстые ноги. А Кэтрин и Доминик остались вдвоем.
Его близость будоражила ее так же сильно, как и в их первую ночь. И реагировала она так же. Ей ужасно хотелось прильнуть к его жаркому телу и капитулировать перед ним, хотелось отдать ему всю свою любовь.
Но она попятилась.
Доминик воспользовался этим, чтобы войти в номер и закрыть за собой дверь. Он ничего не говорил и не пытался приблизиться к ней, только смотрел на нее глазами, взгляд которых был красноречивее всяких слов.
Кэтрин ухватилась за спинку кресла.
– Но тебе нужно ехать сейчас в Лондон. Тебе нужно найти твоего отца. – Она внезапно умолкла, пораженная ужасной мыслью. – Ты ведь получил мое письмо?
Он коротко кивнул:
– Да. – Наконец он сделал шаг к ней. Этот шаг показался ей нежнейшей лаской. – Глупое письмо.
– Нет, не глупое. – Она расправила плечи, но сердце ее снова сжалось. – Я сумела обнаружить документы, из которых можно узнать, кто твой отец. Так что твои розыски подошли к концу. И у меня не было больше причин оставаться там. – Она сделала глубокий вдох и добавила: – Там мне оставаться не хотелось.
– То есть не хотелось оставаться со мной? – Муж посмотрел ей в глаза.
Собравшись с духом, Кэтрин кивнула:
– Да, с тобой. – Она изнемогала от желания прикоснуться к его щеке, поцеловать его в губы, чтобы на этих губах снова появилась улыбка.
– Кэт, я хочу знать правду. Пожалуйста, объясни мне, почему ты на самом деле решила уйти? – сказал он, чуть повысив голос.
Она задрожала и отвернулась. Она боялась, что не сумеет солгать ему в лицо. Слишком притягивал ее его взгляд.
– Я уже объяснила! – Теперь и она повысила голос. – Я больше не хочу жить с тобой. Я нашла для тебя письма, узнала имя твоего отца и поняла, что теперь наконец стала свободной. Свой долг я выполнила.
Он взял ее за локоть и развернул лицом к себе.
– Повтори-ка это, глядя мне в глаза, Кэт. – В следующее мгновение муж впился в ее губы страстным и отчаянным поцелуем.
Она почти тотчас же сдалась и ответила на поцелуй, обещая самой себе, что это – в последний раз. Но сварливый голосок где-то в глубинах сознания сразу напомнил ей, что такое обещание она давала себе уже много, много раз. Однако Кэтрин заставила голосок замолчать. Обвивая руками шею мужа, она снова его поцеловала.
Внезапно он отступил на шаг и опять посмотрел ей в лицо:
– Кэтрин, ты не можешь повторить эти слова, глядя мне в глаза, потому что это ложь. Ты любишь меня.
Она попятилась в ужасе от мысли, что сейчас он снова обнимет ее и… Неужели он знает?
– Я… – Она в отчаянии шевелила губами. Как она ни старалась, не смогла выговорить ложь. – Да, я люблю тебя, Доминик. Но этого недостаточно.
– Но почему? – Он едва не задохнулся. – Любовь – это все.
Кэтрин презрительно хмыкнула и отвернулась. «А может, действительно пришло время рассказать ему все? – подумала она неожиданно. – Может, пора объяснить, почему мне никак нельзя жить с ним, когда я люблю его всей душой, а он может отвечать на мое чувство только страстью и дружеской приязнью?»
Вновь повернувшись к мужу, Кэтрин заставила себя заговорить:
– Ты спрашивал меня о моем прошлом не раз и не два. О моей семье. Теперь я хочу рассказать тебе об этом. Может, тогда ты наконец поймешь, почему тот факт, что я люблю тебя, не меняет ничего. Почему я не могу вернуться в Лэнсинг-Сквер.
Доминик на мгновение прикрыл глаза. Кэтрин призналась, что любит его, и это признание райской музыкой звучало у него в ушах, но радости он не испытывал. Потому что видел: жена исполнена решимости уйти от него.
– Расскажи. Я хочу знать все.
Она вздохнула и села в кресло у пылавшего камина. Он тоже сел и, подавшись вперед и упершись локтями в колени, приготовился слушать. Взгляд его не отрывался от лица жены.
– Я уже говорила тебе, что моя мать очень любила моего отца, а он не отвечал ей взаимностью. Но все было еще хуже. Отец не просто не любил ее, он пользовался ее любовью. Всякий раз, когда ему надо было добиться от нее чего-нибудь, он начинал делать вид, что пылает к ней страстью, а потом, когда переставал нуждаться в ней, безжалостно топтал ее чувство.
Доминик поморщился:
– Жестоко.
– Да. – Лицо ее исказилось. – Мой отец был эгоистичным и безжалостным человеком. Но моя мать упорно не желала замечать эти малоприятные черты его характера. Она любила его слепо. Выдумывала оправдания его поступкам. Даже винила во всем себя. Все это происходило на моих глазах, и всякий раз, когда отец, в очередной раз обидев ее, уходил, мама обрушивала свои жалобы на меня. Даже когда я была еще совсем маленькой. – Кэтрин помолчала немного, потом вновь заговорила: – И я поняла, что любовь может ослепить и меня, и тогда я перестану видеть правду. И что мной будет очень легко управлять, если я дам волю своей любви. – Она бросила взгляд на мужа, затем продолжила: – Вот почему я выбрала себе в мужья Коулдена. Я не любила его. Хотя испытывала к нему определенную симпатию… до того, как узнала, каков он на самом деле. Он не вызывал во мне страстных чувств, и я была уверена, что из-за него голову не потеряю.
Доминик шумно вздохнул. Так она вовсе не была влюблена в Коулдена! На сердце у него сразу стало легче.
– Очень печально, что тебе выпали такие переживания в детстве.
– Это был кошмар. – Она содрогнулась. – И с каждым годом становилось все хуже и хуже. Презрение, которое мой отец питал к матери, становилось все глубже. Он все чаще являлся в свет со своими любовницами. Но любовь матери оставалась такой же нерушимой, даже становилась сильнее от отчаяния. В ту ночь, когда они погибли, отец наговорил ей много жестоких слов. Он поклялся, что никогда больше не вернется к ней. Мать в панике побежала за ним, а я – за ней. И дело кончилось тем, что мы все втроем оказались в отцовом фаэтоне.
Доминик видел, с каким трудом давалось жене каждое слово, чего ей стоило продолжать рассказ. Он был потрясен ее мужеством и стойкостью, однако не стал спешить с утешениями, понимая, что все утешения бессмысленны, пока она не расскажет все, не снимет этот груз с души.
– Рассказывай дальше, – сказал он тихо.
– Мать пыталась уговорить его остаться и выставляла меня как предлог. Она принялась рвать вожжи у него из рук, но он не отдавал. И вдруг лошади заржали дико и понесли – все быстрее и быстрее. А потом… – Она содрогнулась. – Боже, страшно вспомнить. Фаэтон занесло на повороте. Ну, ты знаешь, что такое фаэтон. Наш разбился вдребезги. Меня выбросило, и каким-то чудом я осталась невредима. Мои родители остались в фаэтоне и свалились в придорожную канаву вместе с ним.
Сердце у него болезненно сжалось. Он придвинулся к жене и взял ее за руки. Легко было догадаться, насколько мучительны для нее эти воспоминания. Сколько раз она заново переживала это ужасное дорожное происшествие! Сколько раз оно посещало ее во сне в виде кошмаров!
– А что случилось потом? – спросил он, сжимая ее руки.
Голос ее задрожал.
– Я вылезла из овражка, в который упала. Я могла ходить, но мне было всего тринадцать лет. Я не могла помочь моим родителям. Хотя никто не мог бы. Они оба были мертвы – раздавлены обломками фаэтона и бьющимися в агонии лошадьми, которые свалились на них.
Слезы наконец хлынули у нее из глаз, оставляя блестящие мокрые дорожки на ее щеках.
– Как долго тебе пришлось дожидаться помощи? – спросил он, поглаживая ее по волосам.
– Я дошла до ближайшего дома, он оказался всего в нескольких милях от места происшествия. Но мне показалось, что я шла целую вечность.
Доминик заставил себя дышать ровнее; он обдумывал рассказ жены. Его собственное детство было несчастливым, в нем было много боли и много лжи, но не смертей. Да, в его детстве не было таких ужасов, как кошмарное крушение фаэтона, о котором рассказала Кэтрин. Неудивительно, что она всю жизнь боялась потерять голову от любви. И неудивительно, что она сама выбирала себе спутника жизни и пыталась сопротивляться, когда ей стали навязывать мужа.
– Теперь ты понимаешь, почему я не могу остаться с тобой? – спросила она, высвобождая свои руки и стараясь придать лицу решительное выражение.
– Нет, – ответил он. – Теперь я понимаю очень, очень многое, но не это.
Она тяжело вздохнула.
– Ты не любишь меня, Доминик. Ты сам сказал мне, когда мы только встретились, что не веришь в любовь. Боже мой, ты ведь даже не испытывал желания жениться, хотя со временем начал желать меня. Даже начал испытывать теплые чувства ко мне. Но не любовь. А я не могу жить без любви. И не стану.
Глава 20
Доминик отпрянул от нее, и его лицо исказилось от боли. Словно его ударили. Она ударила.
– Ты в самом деле считаешь, что я стал бы играть на твоих чувствах и использовать тебя так, как твой отец использовал твою мать?
Она покачала головой:
– Нет. Я знаю, что так далеко ты не зашел бы. Ты не способен на преднамеренную жестокость. Но в некотором смысле это только ухудшило бы ситуацию. Жить рядом с тобой, любить тебя… и знать, что нет никакой надежды на твою любовь? Это было бы слишком невыносимо. Я поняла это, когда отважилась признаться себе самой, что влюблена в тебя.
Доминик улыбнулся. Глаза его загорелись, он поднялся с кресла и стал перед женой на колени. Протянув руку, прикоснулся к ее щеке.
– Выслушай меня, Кэтрин. Выслушай меня внимательно. Я люблю тебя.
Кэтрин показалось, что весь мир взорвался фейерверком – так велико было ее счастье. Она в изумлении ахнула, затем внимательно посмотрела на мужа. Искренне ли он это говорит?
– Прошу тебя, вернись домой.
Кэтрин, разочарованная, отвернулась.
– Видишь, Доминик, ты поступаешь точно так же, как мой отец. Ты хочешь, чтобы я вернулась домой, знаешь, что мне нужна твоя любовь, и потому так легко предлагаешь мне ее. Нет, я не могу сделать по-твоему, Доминик. Я не могу допустить, чтобы мой ребенок прошел через то, что довелось испытать мне.
Эти слова вырвались у нее сами собой, прежде чем она успела сообразить, что говорит. Она испуганно прикрыла задрожавшие губы ладонью и широко раскрытыми глазами посмотрела на Доминика.
– Ребенок?! – спросил он хриплым и резким голосом, резанувшим ее по сердцу как ножом.
– Да, Доминик, – прошептала она.
– То есть мой сын или моя дочка подрастает в данный момент у тебя в животе?! – воскликнул он. – И ты хотела скрыть это от меня? Потому и убежала?
Она попыталась что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова.
– Как ты могла так поступить со мной? – спросил он, не сводя пристального взгляда с ее лица. – Ты же прочла письма. Ты знаешь, что моему отцу не позволили ни разу даже взглянуть на меня, сколько он об этом ни просил. Он тосковал по мне. Неужели тебе не пришло в голову, что я буду так же тосковать о своем ребенке?
Кэтрин поморщилась. Собственные доводы вдруг показались ей ужасно эгоистичными в свете этих обвинений.
– Доминик, я сама испытала, каково это – жить с родителями, когда мать любит отца, а тот ее нет. Я не хочу, чтобы наш ребенок…
Не дав ей договорить, он схватил ее за плечи. Глаза его потемнели и сверкали огнем.
– Ни разу в жизни до сегодняшнего дня я не говорил ни одной женщине, что люблю ее. Я никогда и не хотел, чтобы в мою жизнь вошло это чувство. И уж точно у меня и в мыслях не было использовать влюбленность другого человека в своих целях. Но я люблю тебя. И я не твой отец, а ты не твоя мать.
Кэтрин сглотнула. Слова мужа проникли в самую ее душу, пробив стену сопротивления и страха, которую она возвела так давно. Она снова вгляделась в его лицо. Она увидела… любовь. Никогда ей не доводилось видеть подобное выражение на лице своего отца. На лице ее мужа отражалось такое чистое и доброе чувство, что больше она не могла обманывать себя.
– Ты в самом деле считаешь, что я стал бы играть на твоих чувствах и использовать тебя так, как твой отец использовал твою мать?
Она покачала головой:
– Нет. Я знаю, что так далеко ты не зашел бы. Ты не способен на преднамеренную жестокость. Но в некотором смысле это только ухудшило бы ситуацию. Жить рядом с тобой, любить тебя… и знать, что нет никакой надежды на твою любовь? Это было бы слишком невыносимо. Я поняла это, когда отважилась признаться себе самой, что влюблена в тебя.
Доминик улыбнулся. Глаза его загорелись, он поднялся с кресла и стал перед женой на колени. Протянув руку, прикоснулся к ее щеке.
– Выслушай меня, Кэтрин. Выслушай меня внимательно. Я люблю тебя.
Кэтрин показалось, что весь мир взорвался фейерверком – так велико было ее счастье. Она в изумлении ахнула, затем внимательно посмотрела на мужа. Искренне ли он это говорит?
– Прошу тебя, вернись домой.
Кэтрин, разочарованная, отвернулась.
– Видишь, Доминик, ты поступаешь точно так же, как мой отец. Ты хочешь, чтобы я вернулась домой, знаешь, что мне нужна твоя любовь, и потому так легко предлагаешь мне ее. Нет, я не могу сделать по-твоему, Доминик. Я не могу допустить, чтобы мой ребенок прошел через то, что довелось испытать мне.
Эти слова вырвались у нее сами собой, прежде чем она успела сообразить, что говорит. Она испуганно прикрыла задрожавшие губы ладонью и широко раскрытыми глазами посмотрела на Доминика.
– Ребенок?! – спросил он хриплым и резким голосом, резанувшим ее по сердцу как ножом.
– Да, Доминик, – прошептала она.
– То есть мой сын или моя дочка подрастает в данный момент у тебя в животе?! – воскликнул он. – И ты хотела скрыть это от меня? Потому и убежала?
Она попыталась что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова.
– Как ты могла так поступить со мной? – спросил он, не сводя пристального взгляда с ее лица. – Ты же прочла письма. Ты знаешь, что моему отцу не позволили ни разу даже взглянуть на меня, сколько он об этом ни просил. Он тосковал по мне. Неужели тебе не пришло в голову, что я буду так же тосковать о своем ребенке?
Кэтрин поморщилась. Собственные доводы вдруг показались ей ужасно эгоистичными в свете этих обвинений.
– Доминик, я сама испытала, каково это – жить с родителями, когда мать любит отца, а тот ее нет. Я не хочу, чтобы наш ребенок…
Не дав ей договорить, он схватил ее за плечи. Глаза его потемнели и сверкали огнем.
– Ни разу в жизни до сегодняшнего дня я не говорил ни одной женщине, что люблю ее. Я никогда и не хотел, чтобы в мою жизнь вошло это чувство. И уж точно у меня и в мыслях не было использовать влюбленность другого человека в своих целях. Но я люблю тебя. И я не твой отец, а ты не твоя мать.
Кэтрин сглотнула. Слова мужа проникли в самую ее душу, пробив стену сопротивления и страха, которую она возвела так давно. Она снова вгляделась в его лицо. Она увидела… любовь. Никогда ей не доводилось видеть подобное выражение на лице своего отца. На лице ее мужа отражалось такое чистое и доброе чувство, что больше она не могла обманывать себя.