Планкетт Джеймс. Рассказы

- Точно?
- Конечно, - нежно сказала она.
Сейчас ему казалось, что он никогда не дождется завтрашней ночи. Он
вздохнул и стал разглядывать зал. После напряженного дня в теле ощущалась
приятная тяжесть, от долгого пребывания на солнце лицо и руки покалывало.
Вошел новый посетитель, пристроился у камелька, поставил на колени мелодион.
Его попросили сыграть. Денис поспешил подать знак, чтобы им принесли еще по
стаканчику, - не хотелось потом прерывать музыку. Едва раздались первые
звуки, все замолкли, а Хелен откинулась на спинку стула и сказала блаженно:
- Прелесть какая!
Они засиделись в баре допоздна, не в силах оторваться от музыки и
топящегося камелька.
Ночью ему снилась рыба. Он стоял на берегу речки, деревья нависали
прямо над его головой, ночь мягко накрывала его своим куполом, речка
бесшумно струилась, в ее черноте то там, то сям неожиданно вспыхивали
огненные сполохи. Где-то внизу залегла рыба, ее хвост не прекращал своего
непрерывного, еле уловимого движения. Она бодрствовала, глядя перед собой
недреманным оком, премудрая, всеведущая. Во сне ему виделись рыба; он сам;
ночь.
Наутро он копал червей, когда внезапно послышался шум автомобиля. Он
бросил лопату и поглядел направо - туда, где над легкой аркой моста вилась
дорога. Поначалу он увидел только полоску горной дороги. Немощеной песчаной
дороги, усеянной осколками слюды, отсвечивавшими на солнце. Потом по ней
проехала машина и затормозила где-то поблизости. Взбираясь по тропинке среди
зарослей папоротника, Денис узнал Кэру по спине еще до того, как тот
обернулся.
- Денис! - Кэру тянул к нему руку. Денис пожал ее.
- Я увидел твой мотоцикл на дороге, - объяснил Кэру. - И узнал его по
номеру.
- Пойдем к нам, мы снимаем здесь домик, - сказал Денис.
- К нам? - переспросил Кэру, улыбаясь.
- Я здесь с Хелен, - сказал Денис. По лицу Кэру было видно, как им все
сильнее и сильнее овладевает подозрение, причем такое, которое и в мыслях
держать не подобает.
- Вы живете там одни?
- Да, вдвоем, - не стал отпираться Денис. Он шел впереди, на ходу
рассказывая о том, как они тут устроились, какие погожие стоят дни и сколько
они платят хозяину, но все время мысленно уповая: пусть сегодня, хотя бы в
порядке исключения, Хелен оденется путем, а не выйдет к дверям полуголая.
Вопреки его ожиданиям, Хелен лежала в палисаднике одетая, по меркам
Кэру, явно легкомысленно. Денис сказал Хелен:
- Познакомься, это Роберт Кэру.
- Я о вас наслышана, - улыбнулась Хелен.
Кэру он сказал:
- А это Хелен.
- А-а-а, - протянул Кэру.
От растерянности он не нашелся, что еще сказать.
- Вы как раз поспели к ленчу, - сказала Хелен. Денис извинился перед
Кэру и прошел за Хелен на кухню.
- За что только такая напасть?
- Что нам до него? - ответила Хелен.
- Он уже восемь лет, как обручен с моей сестрой Морой. Вся наша семья
от него в восторге - такой он положительный.
- Надо же - солнце светит вовсю, а он с зонтиком. Умора.
- Теперь он сочтет, что его долг христианина - доложить обо всем
родителям. Экая жалость, что ты... То есть, что он тебя в таком...
- Да он свалился как снег на голову.
- Но ты и виду не подала, что он застал тебя врасплох.
- Просто не успела. Это было так внезапно, хорошо еще, что он на меня
не наступил.
- Да ладно, - сказал Денис, смирясь. - Все равно ничего не изменишь.
Хелен пришла в голову мысль отправить Дениса и Кэру на прогулку в горы.
Мысль эта осенила ее после того, как, промаявшись с Кэру весь ленч, они
показали ему домик. Кэру заглядывал в спальни, нырял в стенные шкафы,
дивился мехам, встроенным в просторный камин, чайнику, свисавшему на цепях с
балок. Держался он любезно, и все же чудилось, что его подспудное
неодобрение оставляет следы на всем, чего он ни касается. Поначалу Кэру
нисколько не соблазнился прогулкой, но вдруг ни с того ни с сего передумал.
Хелен собрала им еду и наконец выпроводила из дому: Кэру долго мешкал -
никак не мог решить, брать с собой зонтик или не брать. Они заверяли его,
что дождя не будет, требовали, чтобы он посмотрел, какое ясное сегодня небо
- ни ветерка, ни облачка.
- На всякий случай лучше возьму, - заявил наконец Кэру, взвесив все
"за" и "против".
- Дело твое, - сказал Денис.
Они долго карабкались по крутому склону, поросшему сосняком, Кэру снял
сначала пиджак, потом развязал галстук и отстегнул воротничок. Денис
пропустил его вперед - пусть задает темп. Зонтик, подтяжки, рубашка без
воротничка с торчавшей на шее, ненужной теперь запонкой - все раздражало
Дениса. Но он забыл о них, стоило им углубиться в лес и деревья, высокие и
стройные на нижних отрогах, поднялись вместе с ними вверх и окутали их
зеленым сумраком.
И снова его мыслями завладела форель. Утром у него созрел план. На
закате он спустится к реке, к тому самому месту, которое заприметил еще
вчера. Подождет, пока совсем не стемнеет и не заглохнет, не забудется шум
его шагов. Для наживки он выкопал червя, смертоноснее приманки не было на
реке - грязного цвета червя, который сворачивался на крючке в клубок, но
стоило забросить его в воду, как он выворачивался напоказ белым брюхом. Если
забросить червя осторожно - так, будто тот сам собой свалился с нависших над
рекой веток, - перед этим форели не устоять. Как-то раз, когда у него вышли
все мушки, он наживил червя, не возлагая на него особых надежд, и так
совершенно случайно ему открылась заключенная в нем страшная сила. Уму
непостижимо, почему при бесконечном природном разнообразии от большинства
приманок практически никакого толку, эта же действует без промаха. Жизни не
хватит, чтобы классифицировать все живые существа на одном акре земли. Он
хотел было поделиться этой мыслью с Кэру, но вовремя удержался. Кэру еще,
чего доброго, узрит тут доказательство всемогущества божия.
Часа через два они вышли из лесу. Лес резко обрывался. Только что их
окружали мрак и тишина, и вот уже на них обрушились яркие краски и
ослепительный свет. В море зарослей вереска и утесника островками торчали
выветрившиеся, рыхлые валуны. Эта слепящая глаза пестрина оглушила их своей
внезапностью, как громкий крик, Денис даже замер на месте, но не столько
глядел по сторонам, сколько вслушивался - даже о форели на время забыл. Чуть
повыше по склону, у ручейка, стекавшего из узкой расселины, раскинулась
зеленая лужайка - она так и манила полежать на ней. Они решили сделать здесь
привал.
Кэру раскрыл зонтик и спрятался от солнца.
- Я как знал, что он пригодится, - сказал он.
Невысказанные вопросы витали в воздухе. Кэру под черным зонтиком
выглядел нелепо, как гигантская летучая мышь, вылетевшая на яркий свет.
Денис приподнялся на локте и сказал:
- Отсюда виден наш дом.
- Где он? - спросил Кэру и тоже приподнялся.
- По ходу русла, потом влево, ближе к низине.
Кэру увидел их дом. Домик с ослепительно белыми стенами и ярко-красными
переплетами окон, с ухоженным палисадником и молодым плодовым садом лепился
к склону горы.
- Очень красиво, - нехотя признался Кэру, видно было, что в душе его
смута. Денис решил положить конец таким натянутым отношениям - они были ему
тягостны - и с полуусмешкой сказал:
- "Покойны шатры у грабителей и безопасны у раздражающих бога".
Кэру шмыгнул обратно под зонтик - точь-в-точь так потревоженная улитка
прячется в свой домик.
- Я думаю о твоих родителях, - сказал он многозначительно.
- Чем меньше они будут знать, тем меньше будут беспокоиться.
Кэру забрал эти слова с собой под сень зонтика, долго размышлял там над
ними и решил переменить тактику.
- Надеюсь, Денис, ты не сердишься, что я завел этот разговор. Я ведь в
некотором роде член семьи.
- Ничуть, - сказал Денис.
Он не видел Кэру. Солнце слепило ему глаза, огромный черный зонт совсем
закрыл Кэру, так что казалось, будто его голос доносится из глубокой пещеры.
- Вот уж чего никак от тебя не ожидал, - начал Кэру, но Денис не
захотел прийти к нему на выручку. - Я вовсе не хочу сказать, будто ты
согрешил... с...
Денис подождал. Похоже, Кэру не решится произнести имя Хелен. Так оно и
есть.
- ... этой девушкой. Но нельзя забывать о соблазне. Что скажут твои
отец и мать, узнай они об этом? Твой брат Джон стал священнослужителем.
Подумай, как тяжело будет у него на душе, узнай он, что ты живешь с юной
девушкой в уединенной местности.
Денис ничего не ответил. Он следил за речкой, за ее быстрым течением -
как стремительно она бежит, как неотступно хранит верность руслу, как
бурливо покорна силам, противоборствовать которым не хочет, чтобы не
замедлять свой бег.
- Подумай и о Море. Мы собираемся пожениться. Мы любим друг друга. Что,
по-твоему, она бы сказала, предложи я ей поехать отдыхать вместе, вот как ты
с этой девушкой?
Денис сорвал травинку. Здесь на горе росла тонкая, мягкая, чуть не
серебристого цвета трава. А внизу в долине трава - темно-зеленая, сочная.
Мора и Кэру были уже восемь лет как помолвлены. Если они и любят друг друга,
то, видать, не слишком пылко.
- А тебе никогда не хочется? - спросил Денис.
- Не хочется чего?
- Уехать куда-нибудь вдвоем?
- Так и будет, - ответил Кэру внушительно, - когда обстоятельства
позволят и мы сможем просить изволения божьего на наш брак.
И снова Денис с трудом удержался от улыбки. Кэру говорил так, словно
объявлял о решении основать дело "Роберт и Мора, компания с ограниченной
ответственностью". Соответствующие меры будут предприняты.
- Но не раньше?
Кэру высунул голову из-под зонтика.
- Да будет позволено тебе напомнить, ты говоришь о своей сестре, -
сказал он.
- Знаю, - сказал Денис.
- Мора - добрая католичка. И никогда не допустит ничего подобного.
- Вот именно, - сказал Денис. - Вы оба не допускать умеете куда лучше,
чем любить.
Кэру, подтянув колени к подбородку, зажал между ними зонтик и предался
размышлениям. А чуть погодя удрученно сказал:
- Я плохо выражаю свои мысли, ты же, напротив, красно говоришь, но за
твоими словами ничего не стоит. Во всяком случае, для меня за ними ничего не
стоит. Тем не менее ты не можешь не признать, что живешь во грехе... во
всяком случае, что при таких обстоятельствах до греха недалеко.
- Этого я не отрицаю, - невозмутимо признал Денис.
- То-то и оно! - вырвалось у Кэру.
Чистосердечное признание Дениса извлекло Кэру из-под зонта, и он
предложил перекусить. Денис знал, что речь идет об отсрочке, не более того.
Они занялись чаем. Кэру принес воды, набрал сучьев. Денис смастерил из
сучьев треногу, подвесил на нее манерку. Кэру встал на четвереньки и, едва
не упершись носом в землю, стал раздувать костер. Денис развернул
бутерброды. Бутерброды, приготовленные Хелен. Мысль эта почему-то его
радовала.
Он привалился к валуну и забыл обо всем, кроме того, что его окружало.
Перед ним простирался поросший папоротником каменистый склон, ниже, там, где
начинался сосняк, зелень буйным потоком низвергалась в долину. Он и не
предполагал, что существует столько оттенков зеленого цвета. Чтобы
классифицировать все эти оттенки, тоже не хватит жизни. Там, за горами, был
мир, населенный родителями и священниками, мир, где предубеждение и
необходимость в едином оплоте оборачивались волей общества и вели войну с
желанием отдельного человека. От общества не скрыться. Общество - вот оно и
сейчас у него под боком, раздувает костер. Общество спросило:
- Как ты определяешь, когда вода вскипела?
Денис не без труда переключился.
- Прислони ложку ручкой к боку манерки, и ты почувствуешь вибрацию, -
сказал Денис.
Кэру последовал его совету. Лицо его озарилось улыбкой, мимолетной, но
на этот раз неподдельной.
- И правда. Просто не верится.
Он снял манерку с огня, отвинтил крышку. Кэру сказал, что в лесу естся
совсем по-иному. Наверное, потому, что нагуливаешь аппетит. Еще одно
свидетельство преимущества жизни на открытом воздухе. Все это он вещал
из-под зонта, куда снова залез. Тем временем мысли Дениса были заняты только
одним.
- Ты им скажешь? - спросил он.
- Значит, я разбередил твою совесть?
- Наверное, слегка разбередил, но не в этом дело. Ты их только
растревожишь, а это ничего не изменит.
- А вдруг это на тебя подействует?
- Не подействует.
- Никогда не поверю, что ты захочешь их огорчить.
- Это от тебя зависит, - отрезал Денис.
- Денис, - сказал Кэру, отставляя чашку. - Я хочу тебе кое-что сказать.
Ты не поинтересовался, что привело меня в эти края. И где я взял машину.
- Верно.
- Дело в том, что меня уволили. Фирма, где я работал, закрылась. Мы с
Морой жили в вечном страхе, что рано или поздно так и случится.
- Поэтому вы оба так долго откладывали свадьбу?
- Я - поэтому. Что до Моры, то она готова была рискнуть.
- Ты веришь в бога. Но не слишком на него полагаешься.
- Он даровал нам предвидение и осмотрительность. Нельзя, чтобы его дары
пропадали втуне.
Дениса пронзила жалость к Кэру и сестре - восемь лет они ждали, но их
долготерпение так и не было вознаграждено.
- Очень жаль, что ты потерял работу. Я думал, тебя отпустили на
несколько дней из конторы - передохнуть.
- Мне подвернулась возможность получить другую работу, и я попросил
приятеля одолжить мне машину. По правде говоря, мне как раз сегодня
назначили приехать туда для предварительной беседы. Но теперь уже слишком
поздно. Я опоздал.
Денис вгляделся в Кэру, у него мелькнула мысль - уж не рехнулся ли тот.
- Неужели ты так задержался только для того, чтобы поговорить со мной о
Хелен?
- Я остановился, просто чтобы с тобой поздороваться. Но когда я узнал,
что тут творится, я почел своим неотложным долгом поговорить с тобой.
- Ну и поговорил бы, зачем же было тратить весь день?
- Поначалу я так и собирался. Но потом понял, что от разговора на ходу
не будет проку. Вот я и думал, если провести с тобой весь день... - Кэру
вздохнул. Он был неподдельно удручен. - Скажи, мои слова хоть как-то на тебя
повлияли?
- Ты смутил мой покой, не без этого, - признался Денис, - но что
касается Хелен, тут все останется по-прежнему.
- И тебе не стыдно продолжать такую жизнь, изо дня в день гневя
господа? Я отказываюсь тебя понимать!
- Мы с тобой разные люди, - сказал Денис. - Честно говоря, я не верю в
бога. Я верю в то, что нас окружает - горы, валуны, речки. Человеку подобает
жить в таких вот местах, как это, и радоваться жизни. Только и всего -
ничего ни до, ни после этого не будет. Природа знать про тебя не знает и
ничего от тебя не ждет. Так что и тебе нет до нее дела.
Он сам удивился своим словам. До сих пор он всерьез не думал о таких
вещах. Кэру молчал.
- Извини, - сказал Денис.
Кэру и на это ничего не ответил. Вид у него был жалкий, разочарование
отпечатлелось у него на лице.
А перед мысленным взором Дениса вновь встала рыба, и не только рыба, но
и все вокруг: валун, зыбящаяся вокруг вода, нависшие над речкой деревья,
смотрящие на них горы. Хорошо бы успеть на речку, когда Кэру уедет. Чуть
погодя, подгоняемый нетерпением, которое он, как мог, старался скрыть, Денис
сказал:
- Нам пора назад.

Когда они вновь спустились на дорогу, Кэру не захотел зайти в дом.
Разворачивая машину, он сказал:
- Да будет тебе известно, я ничего не стану им говорить, прежде всего
из-за Моры. У нее и без того хватает огорчений.
- Как ты ей объяснишь, почему не поехал устраиваться на работу?
- Я ей не сказал об этой работе. Тогда она не находила бы себе места от
беспокойства. А меня ведь могли и не взять.
- Подвернется что-нибудь другое, - сказал Денис. Он не слишком в это
верил. Возраст Кэру начинал работать против него. И свойства его характера,
при всей их положительности, были самые заурядные и в глаза никак не
бросались. К нему надо было присмотреться.
- С божьей помощью, - сказал Кэру, отъезжая.
Позже, когда Денис натягивал сапоги, Хелен сказала:
- Ты что, на речку собрался?
В голосе ее звучала растерянность.
- Попытаюсь взять эту форель. Хочу спуститься к речке прежде, чем
стемнеет.
- Да оставь ты ее в покое.
Она обняла его за плечи. В комнате царил полумрак. Руки ее манили,
отвлекали. В ее голосе, одни интонации которого его будоражили, ему
послышалось желание. Но он мягко высвободился из ее рук. У них вся ночь
впереди.
- У меня есть план, - сказал он, не прекращая сборов. По его тону она
поняла, что своего решения он не переменит. И вышла из комнаты.

Дэн О'Салливен, ближайший их сосед, стоял в дверях своего дома, когда
Денис шел к реке. Дом у Дэна был маленький, крытый рифленым железом, залитым
битумом. Некогда белые стены от непогоды стали такого же грязно-желтого
цвета, как спесиво выступающие куры, бродящие по грязи у крыльца.
- На рыбную ловлю собрались? - крикнул ему Дэн. Денис поднял удочку и
помахал ею в воздухе.
- Скоро смеркаться начнет, - снова крикнул Дэн.
Денис задрал голову, оглядел небо. За чернеющими на глазах облаками
небо полыхало огнем. К тому же и ветер крепчал. Спину сквозь свитер
пронизывал холод.
- Посижу, пока не начнется дождь, - ответил Денис, чтобы поддержать
разговор, и углубился в лес. В лесу оказалось темнее, чем он ожидал.
Поначалу лес шел негустой, с частыми прогалинами. Дальше начиналась чаща,
ему приходилось то и дело нагибаться, чтобы продраться сквозь нее. Тем не
менее он быстро шел вперед, ощупью находя дорогу в полумраке, сосредоточенно
вслушиваясь в журчание речки, которое с каждым шагом становилось все громче.
Все же он вздохнул с облегчением, когда вышел наконец к речке и вдобавок
неподалеку от заветного места. Увидел, как зыбится вода вокруг камня влево
вверх по течению речки. Как он ни старался, а все же, подходя, наделал шума.
Несколько раз поскользнулся на раскисшей земле, теряя равновесие, хватался
за ветки, и они с треском ломались. Он наживил приманку, закурил сигарету,
присел на корточки, тишина и сумрак обступили его. Сердце его тревожно
стучало, но он понимал, что должен обуздать свое нетерпение. Надо ждать -
замереть, затаиться. Поначалу густая пелена мошкары скрывала от него речку.
Дым разогнал мошкару.
Река сопротивлялась наступлению сумерек. Она копила свет, как скряга.
Когда тьма поглотила все окрест, река начала выдавать от своих щедрот свет -
каплю за каплей, блик за бликом. Она была настороже. Она не желала
погружаться во тьму. Тьма для нее означала гибель.
Как-то вечером, когда Дэн О'Салливен возвращался с ними от Флаэрти, от
выпитого он впал в тоску и остановился на кладбище - ему захотелось показать
им, где похоронены его отец и мать. Светила луна, влажные стебли высокой
пахучей травы ласкались к их рукам. Дэн сказал, что когда-то, давным-давно,
его отец, мать и шестеро братьев и сестер счастливо жили-поживали в их
маленьком домике. Потом братья и сестры один за другим уехали в Америку, а
он остался с отцом и матерью. Потом умер отец. За ним мать. И он остался
один. Первое время по ночам он томился без сна в своей одинокой постели и
молил отца и мать поговорить с ним. Никакого ответа, ничего. Он думал, они
боятся ослушаться господа бога, и молил господа позволить хотя бы одному из
них прийти к нему хоть на краткий миг. Он просил господа снизойти к его
безысходному одиночеству. И снова - ничего, никакого ответа. Ночь за ночью
он молился, и ночь за ночью в наступавшей между молитвами тишине слышал лишь
тиканье часов да шорох пепла в угасающем очаге. Но однажды ночью ему стало
невмоготу, он встал и оделся. Его потянуло на кладбище. Он стоял у могилы
отца и матери и просил их поговорить с ним. И снова ничего не услышал в
ответ, ничто не шелохнулось на сельском кладбище, вокруг не было ничего,
решительно ничего. И, вслушиваясь в это ничто, которое не отвечало, как ни
проси, ни моли, ни рыдай, он впервые подумал: если ничего нет, у чего же он
просит? Он разговаривает ни с чем. Если б был на свете бог, он разрешил бы
отцу и матери прийти к нему, если б были его родители, они бы пришли к нему
вопреки воле божьей, потому что они услышали бы, как он взывает к ним,
поняли его тоску: ведь он был им дороже всего. Он не роптал на бога. Бога не
было. Он не роптал на отца и мать. Их тоже не было. Той ночью, на кладбище,
он узнал, что за пределом лет, отпущенных каждому из нас, нет ничего -
только тишина и пустота. Мы думаем, что есть бог на небесах, а нет ни бога,
ни небес. Вот о чем рассказал им Дэн О'Салливен.
Денис докурил сигарету и, забывшись, чуть было не швырнул ее в реку.
Спохватился и бросил ее себе под ноги, где она с минуту тлела, потом,
зашипев, погасла - ее постепенно засосало в грязь. Несмотря на окружающую
тьму, речка мерцала, а когда набирающий силу ветер колыхал верхушки
деревьев, гладь ее почти беззвучно подергивалась рябью. В реку неуклюже
плюхнулась крыса. Денис следил за тем, как она наискосок переплывает реку,
воздев мордочку к небу. Он вдруг остро почувствовал, как он оторван здесь от
всего. Перед ним текла река, позади на полмили простирались заросли вереска,
густое переплетение листвы, каменные ограды и деревянные заборы, небо
тяжелым темным пологом накрыло все окрест, ветер гнул ветки. Пожалуй, пора
приступать к делу.
Он приспустил леску и завел над рекой конец удочки, пока по лесу за его
спиной вновь не загулял ветер. Он заметил, как ветер набирает силу,
рассчитал, когда он домчит до реки, - и точно, вот уже ветер ревет в ветвях
над его головой. Когда речка вновь подернулась рябью, он забросил насадку
около берега. Секунда-другая - ничего. Потом удочку слегка дернуло и чуть не
сразу же сильно рвануло. Леска скользнула между пальцами и вдруг замерла.
Сердце у него бешено колотилось. Рыба, если это она дергала леску, не
сорвалась с крючка. Она ушла на дно. Денис положил удилище и оснастил леску
несколькими грузильцами - леска туго натянулась. Он снял одно грузильце, но
не дал леске провиснуть. Леска цеплялась за дно, минуты тянулись одна за
другой, и снова - ничего. Но тут натяжение ослабло. Денис потихоньку потянул
удилище вверх. Едва рыба выглянула из воды, как он сильным рывком вывел ее
на берег. Рыба шлепнулась в грязь и в ужасе взлетела в воздух. Денис
хватанул рыбу кулаком, вдавив ее глубоко в грязь, и сам растянулся рядом.
Прикончить рыбу было нечем, поэтому он волочил ее за собой, шаря рукой по
грязи. Нащупал сломанный сук и бил, бил рыбу по голове, не в силах
остановиться. Наконец рыба затихла. Он взял рыбу под жабры, разобрал как
можно тщательнее удочку и впотьмах стал пробираться сквозь заросли вверх по
склону, пока не выбрался на прогалину.
Здесь он остановился, его сотрясала дрожь. Вокруг ветер раскачивал
деревья, а прямо перед ним обломанная резким порывом ветра ветка,
продравшись сквозь густую путаницу листвы, тяжело обрушилась на землю.
Колючки куманики изодрали ему лицо, руки. Кровь на его руках смешалась с
кровью и слизью рыбы. Из жабр и разинутой пасти рыбы все еще сочилась кровь.
У рыбы был вид убиенной жертвы.
Ночью Хелен сказала:
- Хорошо, что Кэру нас не выдаст.
- Угу, - сказал Денис. Он давно молчал, лежал подле нее в темноте,
сложив на груди руки. Они казались ему чересчур гладкими, чужими.
- Я хочу сказать - ужасно было б неприятно.
Слова ее не доходили до него. Он прислушивался к вою ветра. В неистовом
порыве он проносился над горой, лесом, над кладбищем, над их домом. Над
рекой и валуном. И уносился дальше - в пустоту.
- Ты о чем-то задумался.
- О ветре. Хоть бы он стих.
- К утру уляжется, - сказала она. Он замер. Чуть спустя она сказала:
- Что ж, спокойной ночи, милый.
Слова ее звучали вопросительно. Он знал, чего она ждет, но не находил в
себе отклика.
- Спокойной ночи, - нежно сказал он.
Когда он закрыл глаза, все началось сначала. Над его головой свисали
ветки, морща речную гладь, порывисто налетал ветер, рыба разевала пасть, из
нее шла кровь. Это был и Кэру, и Дэн, и Хелен. И Мир. И пронзительный крик.
Но крик в ничто. И неужто даже роптать не на кого?
Он протянул руку, коснулся Хелен. Она спала.

ДЖЕЙНИ-МЕРИ

Перевод М. Загота

В то утро подморозило; Джейни-Мери, одетая в заношенное линялое
платьице, повернула на Николас-стрит и устало прислонилась к витрине.
Головенка опустилась на грудь, грязные, нечесаные волосы закрыли лицо.
Джейни-Мери обхватила себя тонкими ручками - так все-таки теплее. Там, за
углом, остались дома Каннинга - прихваченные инеем крохотные садики,
скрипучие ворота, которые обжигают холодом. Она обошла все дома, все до
одного. Местным жителям ее робкий стук был хорошо знаком. Кто-то даже
проворчал:
- Опять девчонка Карти пришла, можешь не открывать. На этой неделе уже
два раза являлась - хорошего понемножку.
А те, кто отвечал на стук, встречали ее сурово. В полуоткрытую дверь
высовывались сердитые и недовольные лица. Скажи маме, пусть отправляет тебя
в школу, возмущались они, а то взяла моду - посылает ребенка попрошайничать.
У них своих ртов хватает, дай бог свою ораву прокормить, вон их сколько!
Здесь же, на Николас-стрит, была школа, и дети с ранцами уже шли на
занятия. Чей-то ранец раскрылся, и Джейни-Мери увидела несколько книжек,
завернутый в бумагу завтрак, бутылку молока. Школа... Исчерканная
непонятными знаками доска, Джейни-Мери запинается, что-то мямлит,
ухмыляющиеся лица ребят...
Иногда в школу приходил отец Бенедикт. Он задавал вопросы по катехизису
и угощал детей конфетами. У этого громадного человека было больше чутья,
нежели интеллекта, а к детям он питал больше любви, чем к наукам. Как-то раз
он обратил внимание на Джейни-Мери - она сидела за последней партой одна. И
вдруг над ней нависла его массивная фигура. На парту легли конфеты в