Страница:
— Не надо бояться, — раздумчиво произнес Баттисто. — Я понимаю… Когда тебя принесли в каюту, ты кричал: «Я смотрел хорошо! Только нагнулся прикурить». — Он пожевал губами и, успокаивая больного, закончил: — Ничего. Капитан больше виноват, чем ты. Пускай его судят.
«Пускай его судят»! Успокоил! Да разве дело лишь в том, кого будут судить? На траулере были люди, товарищи. Все ли они живы, целы? На это Баттисто не мог ответить. Сам он не видел траулера, слишком был занят.
Некоторое время они молчали. Первым заговорил Олег:
— Баттисто!
— Да, мой мальчик.
— Передай капитану: я прошу его связаться по радио с каким-либо советским судном. Пускай меня снимут со «Святого Себастьяна».
— Я передам, — сказал Баттисто. — Но не думай, что так просто найти в море советское судно. Надо еще, чтоб оно было у нас на пути. Капитан не может сворачивать с курса. Итак, мы идем с пластырем, самым тихим ходом.
— Я понимаю, — кивнул Олег. — Все понимаю. Все же пускай радист свяжется с нашими.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ПЯТАЯ
«Пускай его судят»! Успокоил! Да разве дело лишь в том, кого будут судить? На траулере были люди, товарищи. Все ли они живы, целы? На это Баттисто не мог ответить. Сам он не видел траулера, слишком был занят.
Некоторое время они молчали. Первым заговорил Олег:
— Баттисто!
— Да, мой мальчик.
— Передай капитану: я прошу его связаться по радио с каким-либо советским судном. Пускай меня снимут со «Святого Себастьяна».
— Я передам, — сказал Баттисто. — Но не думай, что так просто найти в море советское судно. Надо еще, чтоб оно было у нас на пути. Капитан не может сворачивать с курса. Итак, мы идем с пластырем, самым тихим ходом.
— Я понимаю, — кивнул Олег. — Все понимаю. Все же пускай радист свяжется с нашими.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Баттисто уделял больному много внимания, даже в рабочее время забегал проведать его. И все же в долгие часы одиночества думы Олега были однообразны, тягостны и сводились к одному: что делать? Надо действовать. Решительно. А куда может приложить свою решимость больной, прикованный к чужой койке? Даже когда ему станет лучше, все будет не просто. Ведь он не дома и даже не на «Воскресенске», где можно в чем-то ошибиться, зная, что его поправят, в худшем случае даже накажут. А вот случилось же, что и ошибся-то он чуть-чуть, закурил не вовремя, а получилось такое… разумом не охватишь. Нет. Ошибаться в его положении нельзя. Надо действовать только наверняка. А для этого хорошо бы знать, с кем его свела судьба. Олег подолгу вслушивался в доносившиеся с палубы голоса, силясь понять, что там за люди. И он обрадовался, когда в каюту вошел незнакомый матрос. Коренастый, с широкими плотными плечами и всклокоченной шевелюрой над полным подвижным лицом, он подошел к койке и ткнул пальцем в свою грудь.
— Педро!
— Олег! — Больной показал обеими руками па себя.
— Ольег, Ольег! — подхватил Педро. По широкому лицу его разбежались частые добрые морщинки. — Ольег карош.
Вся их беседа состояла из жестов и нескольких слов. Нехитрая беседа! Педро к месту и не к месту ввертывал «карош», «давай-давай» и «шайбу». Это было все, что он знал по-русски. И все же собеседники остались довольны друг другом: поговорили.
Разбудил Олега шум за иллюминатором. Знакомый шум. Настороженный слух выделил из него шипение стравливаемого пара, потом лязг крана, далекий гудок. Порт!
Олег откинул одеяло. Поискал глазами ботинки.
Очень не вовремя заглянул в каюту Баттисто. От него Олег узнал, что «Святой Себастьян» зашел в небольшой западногерманский порт Эмден. Через час закончится маленькая погрузка, и пароход выйдет в море. Следующий порт будет повеселее. Баттисто весело подмигнул. Бордо! Франция!
Едва Баттисто прикрыл за собой дверь, как Олег поднялся. Борясь с легким головокружением, снял с вешалки пиджак, шапку, проверил документы. Все на месте. Тяжело дыша от волнения, взял он брюки и до боли прикусил губу. Правая штанина была разорвана снизу и почти до кармана. Сойти в таких брюках в чужом порту нечего и думать — сразу обратят внимание на оборванца. Задержат. Влипнешь похуже, чем на «Святом Себастьяне». Визы-то заграничной у рыбака нет, да и вряд ли встретишь в небольшом западногерманском порту советское судно. А если голова закружится посильнее да свалится он на причале? Припомнилось Олегу прочитанное в газете, как весной, после выхода из Кильского канала, на «Ростове Великом» были найдены антисоветские листовки. В клубе рыбаков рассказывали, как в Гамбурге какой-то подонок зазывал наших моряков перейти в «свободный мир», соблазнял привольной и богатой жизнью, потом даже на своей машине въехал на причал: смотрите, как я живу, и вы так же заживете. В Эмдене увязнешь такой — оборванный, больной, без гроша в кармане — и не выберешься. Ошибаться в его положении нельзя.
Олег осмотрел брюки. Как их надеть? Борясь с усилившимся от волнения головокружением, он повесил брюки на место и вернулся на койку.
Назавтра Олегу стало лучше.
Заходил старший помощник. С помощью Баттисто расспросил больного и строго наказал: лежать, меньше двигаться.
Вечером Олег попросил у Баттисто иголку, нитки и принялся зашивать брюки. После починки одна штанина оказалась на палец уже второй. Не брюки — смех! Но все же теперь было в чем выйти из каюты. Иначе и в Бордо не выберешься с парохода.
Не зная, как убить время, Олег достал из кармана пиджака блокнот и записал запомнившиеся португальские слова. Набралось их немного, всего двенадцать. Хорошо бы теперь проверить, правильно ли он записал их.
Олег с трудом дождался Баттисто. Заглядывая в блокнот, он составил первую фразу. Получилась она неуклюжая: «Я смотреть ты». Баттисто улыбнулся и что-то ответил по-португальски. Олег осмелел: составил вторую фразу. Скроить из немногих слов еще фразу ему не удалось. Глядя на его усилия, Баттисто посмеялся от души, но затем не только поправил произношение Олега, но и продиктовал ему около тридцати новых слов.
Одиночество теперь стало легче. Оставаясь один, Олег заучивал незнакомые слова, составляя из них фразы…
Хоть и неказисто выглядели брюки после починки, а все же они выручили. Утром Олег впервые вышел на палубу, посидел на люке, подставляя лицо солнцу и любуясь морем. Бескрайнее, меняющее с расстоянием окраску — от золотисто-зеленой под бортом до синевато-стальной у горизонта, — оно не походило на привычные воды Балтики и Северной Атлантики.
Трудно пришлось Олегу с матросами, желавшими побеседовать с русским парнем. Искать нужные слова в блокноте и составлять из них фразы оказалось очень сложно. Куда проще было объясняться жестами. И совсем просто стало, когда Олег начал показывать фокусы: вдруг достал из уха Педро монету, с размаху вбил ее в голову соседа и тут же выхватил из-под подбородка. Зрители шумно одобряли манипуляции фокусника. Из нестройного гомона выделялся восторженный голос Педро:
— Шайбу! Давай-давай!
За недолгое знакомство с Олегом познания его в русском языке несколько обогатились. Особенно полюбилось ему слово «бродяга», которое он произносил с раскатистым «р-р» — «бр-родяга», вкладывая в него самый разнообразный смысл. К вечеру Олег успел познакомиться с грубоватым кочегаром Фернандо, долговязым рулевым Мигуэлем и машинистом Марио. Последнее знакомство Олег завязал с боцманом Родриго. Окончилось оно неожиданно: боцман усадил его чинить брезенты.
Олег схватился за работу с жадностью. Она несколько отвлекала от мучительного ожидания: скоро ли Бордо? Расположился он с брезентом на юте, в тени спасательной шлюпки. Иногда к нему подходили новые приятели — Педро, Фернандо, Мигуэль, дружелюбно похлопывали по плечу, приговаривая: «Карош, карош!» Слово это быстро привилось на пароходе. Желая сделать приятное этим улыбчивым парням, Олег отвечал им по-португальски. Два — три десятка наспех заученных слов мало помогали ему. Да и в произношении Олега были серьезные изъяны. Слушая его, матросы бесцеремонно хохотали. Смеялся с ними и сам Олег. Пользуясь своим блокнотом-словариком, он составлял новую фразу. Снова хохот. И так, пока кто-либо не догадается поправить Олега. Тогда и остальные принимались, перебивая друг друга, помогать русскому парню.
Трудно понять португальца. Вместо того чтобы сказать несколько слов, он произносит длинную речь. Попутно он обратится за одобрением к слушателям. Кто-то из них так же пространно и многословно поддержит его. А там разговор пойдет вкруговую. А Олег сидит посредине и смотрит на спорящих, не понимая, с чего они так расходились.
Чаще других навещал Олега толстощекий Педро. Он не только помогал ему, но и сам интересовался русскими словами. Делалось это очень просто. Поднимет Педро руку и спросит:
— Это?
— Рука, — подскажет Олег.
— Рука, рука, рука, — повторит Педро и ткнет пальцем в ногу: — Это?
— Нога, — ответит Олег. Педро уйдет, громко повторяя:
— Рука-нога, рука-нога…
Спустя какое-то время забежит он в каюту, скажет «Рука-нога. Давай-давай!» и, довольный, отправится по своим делам.
Всего лишь раз Олег увидел капитана, по милости которого он не только оказался на «Святом Себастьяне», но и плыл на каком-то странном положении: не матрос и не пассажир. Капитан — высокий, худой, с изжелта-бледным лицом и припухшими дряблыми веками — Олегу не понравился. Во всей его внешности было нечто заносчивое, особенно в чуть опущенных углах тонкого рта, придававшего лицу брезгливое выражение. Даже имя у капитана было длинное, как фигура и лицо: Эмильо Алонсо Эскапо да Альва.
Не раз порывался Олег поговорить с капитаном начистоту, попросить передать его на встречное советское судно до прихода в порт. Неужели ничего подходящего нет на ближних морских трассах? По стоило увидеть длинное, с нездоровой желтизной лицо, брезгливо поджатые губы, и желание поговорить с ним исчезало. Лучше дождаться прихода в Бордо, а там без лишних разговоров унести ноги с чужого парохода.
Все же Олег не выдержал и напомнил Баттисто о своей просьбе.
— Море, мой мальчик, не улица, — ответил Баттисто. — Не так легко найти в нем нужное судно и чтоб оно находилось на нужном курсе.
— Хоть какое-либо советское судно отвечало нам? — не унимался Олег.
— Зачем тебе какое-нибудь? — удивился Баттисто. — Надо найти такое, чтобы оно сняло тебя со «Святого Себастьяна». А его нет!
— Педро!
— Олег! — Больной показал обеими руками па себя.
— Ольег, Ольег! — подхватил Педро. По широкому лицу его разбежались частые добрые морщинки. — Ольег карош.
Вся их беседа состояла из жестов и нескольких слов. Нехитрая беседа! Педро к месту и не к месту ввертывал «карош», «давай-давай» и «шайбу». Это было все, что он знал по-русски. И все же собеседники остались довольны друг другом: поговорили.
Разбудил Олега шум за иллюминатором. Знакомый шум. Настороженный слух выделил из него шипение стравливаемого пара, потом лязг крана, далекий гудок. Порт!
Олег откинул одеяло. Поискал глазами ботинки.
Очень не вовремя заглянул в каюту Баттисто. От него Олег узнал, что «Святой Себастьян» зашел в небольшой западногерманский порт Эмден. Через час закончится маленькая погрузка, и пароход выйдет в море. Следующий порт будет повеселее. Баттисто весело подмигнул. Бордо! Франция!
Едва Баттисто прикрыл за собой дверь, как Олег поднялся. Борясь с легким головокружением, снял с вешалки пиджак, шапку, проверил документы. Все на месте. Тяжело дыша от волнения, взял он брюки и до боли прикусил губу. Правая штанина была разорвана снизу и почти до кармана. Сойти в таких брюках в чужом порту нечего и думать — сразу обратят внимание на оборванца. Задержат. Влипнешь похуже, чем на «Святом Себастьяне». Визы-то заграничной у рыбака нет, да и вряд ли встретишь в небольшом западногерманском порту советское судно. А если голова закружится посильнее да свалится он на причале? Припомнилось Олегу прочитанное в газете, как весной, после выхода из Кильского канала, на «Ростове Великом» были найдены антисоветские листовки. В клубе рыбаков рассказывали, как в Гамбурге какой-то подонок зазывал наших моряков перейти в «свободный мир», соблазнял привольной и богатой жизнью, потом даже на своей машине въехал на причал: смотрите, как я живу, и вы так же заживете. В Эмдене увязнешь такой — оборванный, больной, без гроша в кармане — и не выберешься. Ошибаться в его положении нельзя.
Олег осмотрел брюки. Как их надеть? Борясь с усилившимся от волнения головокружением, он повесил брюки на место и вернулся на койку.
Назавтра Олегу стало лучше.
Заходил старший помощник. С помощью Баттисто расспросил больного и строго наказал: лежать, меньше двигаться.
Вечером Олег попросил у Баттисто иголку, нитки и принялся зашивать брюки. После починки одна штанина оказалась на палец уже второй. Не брюки — смех! Но все же теперь было в чем выйти из каюты. Иначе и в Бордо не выберешься с парохода.
Не зная, как убить время, Олег достал из кармана пиджака блокнот и записал запомнившиеся португальские слова. Набралось их немного, всего двенадцать. Хорошо бы теперь проверить, правильно ли он записал их.
Олег с трудом дождался Баттисто. Заглядывая в блокнот, он составил первую фразу. Получилась она неуклюжая: «Я смотреть ты». Баттисто улыбнулся и что-то ответил по-португальски. Олег осмелел: составил вторую фразу. Скроить из немногих слов еще фразу ему не удалось. Глядя на его усилия, Баттисто посмеялся от души, но затем не только поправил произношение Олега, но и продиктовал ему около тридцати новых слов.
Одиночество теперь стало легче. Оставаясь один, Олег заучивал незнакомые слова, составляя из них фразы…
Хоть и неказисто выглядели брюки после починки, а все же они выручили. Утром Олег впервые вышел на палубу, посидел на люке, подставляя лицо солнцу и любуясь морем. Бескрайнее, меняющее с расстоянием окраску — от золотисто-зеленой под бортом до синевато-стальной у горизонта, — оно не походило на привычные воды Балтики и Северной Атлантики.
Трудно пришлось Олегу с матросами, желавшими побеседовать с русским парнем. Искать нужные слова в блокноте и составлять из них фразы оказалось очень сложно. Куда проще было объясняться жестами. И совсем просто стало, когда Олег начал показывать фокусы: вдруг достал из уха Педро монету, с размаху вбил ее в голову соседа и тут же выхватил из-под подбородка. Зрители шумно одобряли манипуляции фокусника. Из нестройного гомона выделялся восторженный голос Педро:
— Шайбу! Давай-давай!
За недолгое знакомство с Олегом познания его в русском языке несколько обогатились. Особенно полюбилось ему слово «бродяга», которое он произносил с раскатистым «р-р» — «бр-родяга», вкладывая в него самый разнообразный смысл. К вечеру Олег успел познакомиться с грубоватым кочегаром Фернандо, долговязым рулевым Мигуэлем и машинистом Марио. Последнее знакомство Олег завязал с боцманом Родриго. Окончилось оно неожиданно: боцман усадил его чинить брезенты.
Олег схватился за работу с жадностью. Она несколько отвлекала от мучительного ожидания: скоро ли Бордо? Расположился он с брезентом на юте, в тени спасательной шлюпки. Иногда к нему подходили новые приятели — Педро, Фернандо, Мигуэль, дружелюбно похлопывали по плечу, приговаривая: «Карош, карош!» Слово это быстро привилось на пароходе. Желая сделать приятное этим улыбчивым парням, Олег отвечал им по-португальски. Два — три десятка наспех заученных слов мало помогали ему. Да и в произношении Олега были серьезные изъяны. Слушая его, матросы бесцеремонно хохотали. Смеялся с ними и сам Олег. Пользуясь своим блокнотом-словариком, он составлял новую фразу. Снова хохот. И так, пока кто-либо не догадается поправить Олега. Тогда и остальные принимались, перебивая друг друга, помогать русскому парню.
Трудно понять португальца. Вместо того чтобы сказать несколько слов, он произносит длинную речь. Попутно он обратится за одобрением к слушателям. Кто-то из них так же пространно и многословно поддержит его. А там разговор пойдет вкруговую. А Олег сидит посредине и смотрит на спорящих, не понимая, с чего они так расходились.
Чаще других навещал Олега толстощекий Педро. Он не только помогал ему, но и сам интересовался русскими словами. Делалось это очень просто. Поднимет Педро руку и спросит:
— Это?
— Рука, — подскажет Олег.
— Рука, рука, рука, — повторит Педро и ткнет пальцем в ногу: — Это?
— Нога, — ответит Олег. Педро уйдет, громко повторяя:
— Рука-нога, рука-нога…
Спустя какое-то время забежит он в каюту, скажет «Рука-нога. Давай-давай!» и, довольный, отправится по своим делам.
Всего лишь раз Олег увидел капитана, по милости которого он не только оказался на «Святом Себастьяне», но и плыл на каком-то странном положении: не матрос и не пассажир. Капитан — высокий, худой, с изжелта-бледным лицом и припухшими дряблыми веками — Олегу не понравился. Во всей его внешности было нечто заносчивое, особенно в чуть опущенных углах тонкого рта, придававшего лицу брезгливое выражение. Даже имя у капитана было длинное, как фигура и лицо: Эмильо Алонсо Эскапо да Альва.
Не раз порывался Олег поговорить с капитаном начистоту, попросить передать его на встречное советское судно до прихода в порт. Неужели ничего подходящего нет на ближних морских трассах? По стоило увидеть длинное, с нездоровой желтизной лицо, брезгливо поджатые губы, и желание поговорить с ним исчезало. Лучше дождаться прихода в Бордо, а там без лишних разговоров унести ноги с чужого парохода.
Все же Олег не выдержал и напомнил Баттисто о своей просьбе.
— Море, мой мальчик, не улица, — ответил Баттисто. — Не так легко найти в нем нужное судно и чтоб оно находилось на нужном курсе.
— Хоть какое-либо советское судно отвечало нам? — не унимался Олег.
— Зачем тебе какое-нибудь? — удивился Баттисто. — Надо найти такое, чтобы оно сняло тебя со «Святого Себастьяна». А его нет!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Олег поправлялся быстро. Не раз он мысленно сходил в Бордо на берег и шел в город. Что будет с ним дальше, он представлял себе весьма смутно. Нелегко в чужой стране, не зная языка, найти нужных людей. Без гроша в кармане. И продать-то нечего. Разве часы с руки. Купят ли их у оборванца? Возможно, Баттисто соблазнится или Педро? Все же «Вымпел»! Часики плоские, модные… Стоит ли думать об этом? Решение принято: домой, к своим, что бы там ни ждало виновника аварии.
Мысли о возвращении поднимали в памяти давние споры с отцом, не хотевшим, чтобы сын уходил в море. Споры шли долгие, упорные. Вмешивалась в них и мать. Зачем Алику ехать куда-то? Чем плохо в Пскове? Город, конечно, небольшой, но красивый. Со всей страны, даже с Украины, с далекого Кавказа, приезжают сюда полюбоваться древним кремлем, Мирожским монастырем, поклониться пушкинским местам… Но тут и отец сердито отмахивался от нее. Разве обязан парень сидеть возле родителей? Пускай поищет свое место: едет в Ригу, в Ленинград, даже на Ангару. Но море!.. Отец сам рыбачил на Чудском озере. В памяти его сохранились лишь теневые стороны промысловой жизни. А застарелый ревматизм постоянно и злобно напоминал о них.
Олег развязал затянувшиеся споры просто: как только ему исполнилось восемнадцать лет, он уехал из Пскова в Калининград и поступил на комсомольско-молодежный траулер «Воскресенск». За полтора года Олег стал опытным рыбаком. Признали его новую профессию и дома.
И теперь все рухнуло. Он барахтался под обломками, силясь выбраться из-под них.
Особенно почувствовал он это после встречи с итальянским танкером, направлявшимся из Палермо в Дублин. Капитан «Святого Себастьяна» сел в катер и отправился с целой свитой на танкер. Попал в нее и Баттисто. А вечером он принес в каюту итальянскую газету.
Прежде всего Баттисто запер дверь на ключ. Предосторожность его стала понятна, когда он развернул газету. Это была коммунистическая «Унита». Баттисто прочитал заметку о столкновении «Воскресенска» и «Святого Себастьяна». Перегруженный траулер получил тяжелое повреждение и затонул. Четыре рыбака, спавшие в носовых каютах, погибли.
В эти минуты Олег — ссутулившийся, с серым лицом — походил на тяжелобольного. Едва ли он и сам понимал сейчас, что где-то в глубине сознания все еще теплилась надежда, что «Воскресенск» цел и отвечать придется только за халатное несение службы. А тут явное преступление. Тяжкое! Люди погибли. Кто жил в носовых каютах? Леха Моргунов, хмурый консервщик Паялин, отец троих мальчишек, Антон Сваха… Побежал в каюту. Согреться хотел!
Олег взял газету. Всмотрелся в незнакомый текст. Прочитать удалось всего два слова: «Воскресенск» и «Сан-Себастьяно». Но и этого было достаточно. Робкие сомнения развеялись. В каюте стало душно, сумрачно.
— Капитан жив? — спросил Олег, с трудом шевеля жесткими губами.
— Шивой! — беспечно ответил Баттисто, поджигая газету. — Плохо ему будет, но все-таки живой остался.
Олег не мог опомниться после обрушившегося на него удара. Он хотел представить себе будущее, искал в нем какие-то проблески светлого и не находил…
Баттисто понимал его состояние. Он кончил жечь газету. Собирая со столика в кулек сморщенные ломкие листки пепла, он заговорил осторожно, старательно подбирая слово к слову. Когда в море случается несчастье и гибнут люди, принято кого-то карать. Нужно ли это? Самое страшное наказание никогда еще не оживляло и не оживит погибших, не утешит их близких. И все же матери, потерявшей сына, жене, ставшей вдовой, или осиротевшим детям любое возмездие кажется малым. Был как-то Баттисто на таком суде, слышал плач и проклятье в зале, видел, как женщины — молодые и старухи, — отталкивая полицейских, рвались к осужденным, готовые растерзать их.
— Что же делать? — Впервые Олег произнес эти слова вслух. — Что делать?
Баттисто ответил без размышлений: надо держаться подальше от тюрьмы. Зачем садиться за решетку? Земля велика! Пять континентов! Тысячи городов! Молодой, сильный парень всегда найдет себе в них место. Почему бы Олегу пока не остаться на «Святом Себастьяне»? Платят здесь хорошо. Плавают на пароходе не только португальцы, но и испанцы, итальянцы. Есть даже два араба. Будет и один русский. Куда он пойдет с судна, не имея в кармане ни гроша? А подкопит за несколько рейсов на пароходе, тогда можно будет спокойно подумать, как устроить свою жизнь. Деньги! Баттисто значительно поднял широкие плотные брови. Когда они есть, мы их не ценим, разбрасываем по кабакам, тратим на пустяки. А без денег?..
Слушая его, Олег растерялся. Все, что говорил Баттисто, вызывало в нем бурный протест. Отрезать себя на всю жизнь от земли, где он получил жизнь, от родных! Никогда не увидеть тех, с кем мальчишкой дружил и дрался, юношей танцевал в городском саду… Но все они уже, в любом случае, отделены от него непреодолимой преградой. Олег никогда не видел тюрьмы, но сейчас четко, почти зримо представлял себе ее…
Взгляд Олега задержался на спокойном море. Зеленая вода теплого океана, повисшие над ним в бескрайнем море розоватые перышки облачков, горячее солнце… Сменять все это на тюремную камеру, где даже электрическая лампочка и та заключена в железную решетку. Стоило подумать об этом, и становилось зябко, появлялось желание оттянуть неизбежное наказание.
Больше Олег не заводил разговора о будущем. Не говорил об этом и Баттисто.
Мысли о возвращении поднимали в памяти давние споры с отцом, не хотевшим, чтобы сын уходил в море. Споры шли долгие, упорные. Вмешивалась в них и мать. Зачем Алику ехать куда-то? Чем плохо в Пскове? Город, конечно, небольшой, но красивый. Со всей страны, даже с Украины, с далекого Кавказа, приезжают сюда полюбоваться древним кремлем, Мирожским монастырем, поклониться пушкинским местам… Но тут и отец сердито отмахивался от нее. Разве обязан парень сидеть возле родителей? Пускай поищет свое место: едет в Ригу, в Ленинград, даже на Ангару. Но море!.. Отец сам рыбачил на Чудском озере. В памяти его сохранились лишь теневые стороны промысловой жизни. А застарелый ревматизм постоянно и злобно напоминал о них.
Олег развязал затянувшиеся споры просто: как только ему исполнилось восемнадцать лет, он уехал из Пскова в Калининград и поступил на комсомольско-молодежный траулер «Воскресенск». За полтора года Олег стал опытным рыбаком. Признали его новую профессию и дома.
И теперь все рухнуло. Он барахтался под обломками, силясь выбраться из-под них.
Особенно почувствовал он это после встречи с итальянским танкером, направлявшимся из Палермо в Дублин. Капитан «Святого Себастьяна» сел в катер и отправился с целой свитой на танкер. Попал в нее и Баттисто. А вечером он принес в каюту итальянскую газету.
Прежде всего Баттисто запер дверь на ключ. Предосторожность его стала понятна, когда он развернул газету. Это была коммунистическая «Унита». Баттисто прочитал заметку о столкновении «Воскресенска» и «Святого Себастьяна». Перегруженный траулер получил тяжелое повреждение и затонул. Четыре рыбака, спавшие в носовых каютах, погибли.
В эти минуты Олег — ссутулившийся, с серым лицом — походил на тяжелобольного. Едва ли он и сам понимал сейчас, что где-то в глубине сознания все еще теплилась надежда, что «Воскресенск» цел и отвечать придется только за халатное несение службы. А тут явное преступление. Тяжкое! Люди погибли. Кто жил в носовых каютах? Леха Моргунов, хмурый консервщик Паялин, отец троих мальчишек, Антон Сваха… Побежал в каюту. Согреться хотел!
Олег взял газету. Всмотрелся в незнакомый текст. Прочитать удалось всего два слова: «Воскресенск» и «Сан-Себастьяно». Но и этого было достаточно. Робкие сомнения развеялись. В каюте стало душно, сумрачно.
— Капитан жив? — спросил Олег, с трудом шевеля жесткими губами.
— Шивой! — беспечно ответил Баттисто, поджигая газету. — Плохо ему будет, но все-таки живой остался.
Олег не мог опомниться после обрушившегося на него удара. Он хотел представить себе будущее, искал в нем какие-то проблески светлого и не находил…
Баттисто понимал его состояние. Он кончил жечь газету. Собирая со столика в кулек сморщенные ломкие листки пепла, он заговорил осторожно, старательно подбирая слово к слову. Когда в море случается несчастье и гибнут люди, принято кого-то карать. Нужно ли это? Самое страшное наказание никогда еще не оживляло и не оживит погибших, не утешит их близких. И все же матери, потерявшей сына, жене, ставшей вдовой, или осиротевшим детям любое возмездие кажется малым. Был как-то Баттисто на таком суде, слышал плач и проклятье в зале, видел, как женщины — молодые и старухи, — отталкивая полицейских, рвались к осужденным, готовые растерзать их.
— Что же делать? — Впервые Олег произнес эти слова вслух. — Что делать?
Баттисто ответил без размышлений: надо держаться подальше от тюрьмы. Зачем садиться за решетку? Земля велика! Пять континентов! Тысячи городов! Молодой, сильный парень всегда найдет себе в них место. Почему бы Олегу пока не остаться на «Святом Себастьяне»? Платят здесь хорошо. Плавают на пароходе не только португальцы, но и испанцы, итальянцы. Есть даже два араба. Будет и один русский. Куда он пойдет с судна, не имея в кармане ни гроша? А подкопит за несколько рейсов на пароходе, тогда можно будет спокойно подумать, как устроить свою жизнь. Деньги! Баттисто значительно поднял широкие плотные брови. Когда они есть, мы их не ценим, разбрасываем по кабакам, тратим на пустяки. А без денег?..
Слушая его, Олег растерялся. Все, что говорил Баттисто, вызывало в нем бурный протест. Отрезать себя на всю жизнь от земли, где он получил жизнь, от родных! Никогда не увидеть тех, с кем мальчишкой дружил и дрался, юношей танцевал в городском саду… Но все они уже, в любом случае, отделены от него непреодолимой преградой. Олег никогда не видел тюрьмы, но сейчас четко, почти зримо представлял себе ее…
Взгляд Олега задержался на спокойном море. Зеленая вода теплого океана, повисшие над ним в бескрайнем море розоватые перышки облачков, горячее солнце… Сменять все это на тюремную камеру, где даже электрическая лампочка и та заключена в железную решетку. Стоило подумать об этом, и становилось зябко, появлялось желание оттянуть неизбежное наказание.
Больше Олег не заводил разговора о будущем. Не говорил об этом и Баттисто.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Сменился Олег в двадцать часов. Черное небо усеяли звезды, такие крупные, тяжелые, что, казалось, дунь ветерок посильнее — и они посыплются в море. Устало облокотись на планшир, Олег смотрел на черную лоснящуюся воду, мерцающие в ней отражения звезд.
— Ольег!
Педро подошел к нему, осмотрелся — вблизи никого не было — и заговорил тихо и быстро, помогая себе жестами. Руки его хватали одна другую за запястья, скрещивались, потом он сгреб себя за воротник и сделал вид, что ведет куда-то силой. Закончил Педро всемирно известным жестом: изобразил пальцами обеих рук зарешеченное оконце. Олег вспомнил, что Педро несколько раз произнес слово, похожее на «полиция», и насторожился. Но ничего больше понять ему не удалось.
Предупреждение Педро припомнилось скоро. «Святой Себастьян» подходил к порту. С берега спускались к морю стройные ряды белых домов. Разрывы между ними заполняла весело клубящаяся зелень. Над городом выделялись острые шпили соборов. В узких оконцах колоколен кострами полыхали лучи заходящего солнца.
Олега не радовала красота берега, города. Сетубал! Португалия! Вот куда зашвырнуло его! Шли в Бордо, а прибыли в Сетубал. Все это очень усложняло положение Олега. В Бордо можно было встретить советское судно, друзей нашей страны, на худой конец, всеми правдами и неправдами, хоть пешком, добраться до Парижа и разыскать там посольство Советского Союза. В Сетубале не к кому обратиться, даже посоветоваться не с кем. А нужда в добром совете становилась все острее.
«Святой Себастьян» протяжно прогудел и лег курсом на порт. Приближались стоящие у причалов суда, белая пассажирская пристань с голубым куполом.
Олег стоял у фальшборта, когда его окликнул Баттисто.
— Капитан зовет, — сказал он.
Как ни ждал Олег развязки затянувшегося пребывания на «Святом Себастьяне», как ни хотел поговорить с капитаном начистоту, попросить передать его на встречное советское судно, но сейчас неприятный холодок стиснул грудь. Не здесь, у порога чужой страны, фашистской Португалии, хотелось ему потолковать с капитаном. Сетубал похуже Эмдена. Если в маленьком западногерманском порту почти безнадежно было искать советское судно, то в Сетубале об этом и думать нелепо.
В каюту капитана, отделанную красным деревом и бронзой, Баттисто вошел первым. Сдернув в дверях вязаную шапочку, он почтительно выслушал капитана и перевел Олегу.
Капитан чувствует себя невольным виновником того, что произошло с русским парнем, поэтому он хотел дать ему возможность поправиться, а затем высадить на берег. Но «Святой Себастьян» задержался в пути из-за аварии. Пришлось идти в порт назначения без захода в Бордо. А здесь, в Сетубале, при проверке экипажа Олега снимет с парохода портовая полиция («Не стоит иметь с ней дело», — предостерегающе добавил от себя Баттисто).
— Разве капитан не знал, что пароход идет в Сетубал без захода в Бордо? — спросил Олег, желая выиграть время, подумать, как ему держаться.
— Не знал, — ответил за капитана Баттисто. — Ты забыл, мой мальчик, что «Святой Себастьян» — трампшип: идет туда, где его ждет груз. В пути нас задержала авария. Груз из Бордо отправили другим пароходом. Пришлось нам идти прямо в Сетубал.
Капитан нетерпеливо перебил его и что-то сказал.
— Подпиши контракт на три месяца, — продолжал Баттисто, — тогда капитан сможет защитить тебя от портовой полиции. Но на берег не сходи. Там могут придраться к русскому… Мало ли что может случиться. Полиция есть полиция! На пароходе капитан — король. На берегу он ничего не может сделать. Решай быстро. Когда подойдем к причалу, будет поздно.
Капитан раздраженно спросил что-то. Тонкие белые руки его перебирали на письменном столе какие-то бумажки.
— Говори сразу, — поторопил Олега Баттисто, — да или нет. Капитан спешит. — Он показал в иллюминатор. — Видишь?
Олег взглянул в иллюминатор. На причале, особняком от небольшой группы встречающих пароход, стояли трое в морской форме и два полицейских в серых мундирах со спускающимися из-под погон белыми аксельбантами. Что делать? Сказать «нет» — попасть в фашистскую полицию. Подписать контракт — вырваться из Португалии. Будет еще время, другие порты. Но и в другом порту не сойдешь с парохода в рваных титанах, канареечно-желтом роконе, нелепой здесь стеганке и меховой шапке. Олег вспомнил предупреждение Педро, его скрещенные в запястьях руки, пальцы, изобразившие тюремную решетку, и решился.
Из капитанской каюты Олег вышел с мутной головой. Как ни убеждал он себя, что подписал контракт вынужденно, что иного выхода в его положении не было, все же дико звучало: Олег Рубцов — португальский матрос. Он спустился в пустой салон, оттуда в свою каюту. А в голове настойчиво повторялись четыре слова: Олег Рубцов — португальский матрос! Олег Рубцов — португальский матрос!..
— Ольег!
Педро подошел к нему, осмотрелся — вблизи никого не было — и заговорил тихо и быстро, помогая себе жестами. Руки его хватали одна другую за запястья, скрещивались, потом он сгреб себя за воротник и сделал вид, что ведет куда-то силой. Закончил Педро всемирно известным жестом: изобразил пальцами обеих рук зарешеченное оконце. Олег вспомнил, что Педро несколько раз произнес слово, похожее на «полиция», и насторожился. Но ничего больше понять ему не удалось.
Предупреждение Педро припомнилось скоро. «Святой Себастьян» подходил к порту. С берега спускались к морю стройные ряды белых домов. Разрывы между ними заполняла весело клубящаяся зелень. Над городом выделялись острые шпили соборов. В узких оконцах колоколен кострами полыхали лучи заходящего солнца.
Олега не радовала красота берега, города. Сетубал! Португалия! Вот куда зашвырнуло его! Шли в Бордо, а прибыли в Сетубал. Все это очень усложняло положение Олега. В Бордо можно было встретить советское судно, друзей нашей страны, на худой конец, всеми правдами и неправдами, хоть пешком, добраться до Парижа и разыскать там посольство Советского Союза. В Сетубале не к кому обратиться, даже посоветоваться не с кем. А нужда в добром совете становилась все острее.
«Святой Себастьян» протяжно прогудел и лег курсом на порт. Приближались стоящие у причалов суда, белая пассажирская пристань с голубым куполом.
Олег стоял у фальшборта, когда его окликнул Баттисто.
— Капитан зовет, — сказал он.
Как ни ждал Олег развязки затянувшегося пребывания на «Святом Себастьяне», как ни хотел поговорить с капитаном начистоту, попросить передать его на встречное советское судно, но сейчас неприятный холодок стиснул грудь. Не здесь, у порога чужой страны, фашистской Португалии, хотелось ему потолковать с капитаном. Сетубал похуже Эмдена. Если в маленьком западногерманском порту почти безнадежно было искать советское судно, то в Сетубале об этом и думать нелепо.
В каюту капитана, отделанную красным деревом и бронзой, Баттисто вошел первым. Сдернув в дверях вязаную шапочку, он почтительно выслушал капитана и перевел Олегу.
Капитан чувствует себя невольным виновником того, что произошло с русским парнем, поэтому он хотел дать ему возможность поправиться, а затем высадить на берег. Но «Святой Себастьян» задержался в пути из-за аварии. Пришлось идти в порт назначения без захода в Бордо. А здесь, в Сетубале, при проверке экипажа Олега снимет с парохода портовая полиция («Не стоит иметь с ней дело», — предостерегающе добавил от себя Баттисто).
— Разве капитан не знал, что пароход идет в Сетубал без захода в Бордо? — спросил Олег, желая выиграть время, подумать, как ему держаться.
— Не знал, — ответил за капитана Баттисто. — Ты забыл, мой мальчик, что «Святой Себастьян» — трампшип: идет туда, где его ждет груз. В пути нас задержала авария. Груз из Бордо отправили другим пароходом. Пришлось нам идти прямо в Сетубал.
Капитан нетерпеливо перебил его и что-то сказал.
— Подпиши контракт на три месяца, — продолжал Баттисто, — тогда капитан сможет защитить тебя от портовой полиции. Но на берег не сходи. Там могут придраться к русскому… Мало ли что может случиться. Полиция есть полиция! На пароходе капитан — король. На берегу он ничего не может сделать. Решай быстро. Когда подойдем к причалу, будет поздно.
Капитан раздраженно спросил что-то. Тонкие белые руки его перебирали на письменном столе какие-то бумажки.
— Говори сразу, — поторопил Олега Баттисто, — да или нет. Капитан спешит. — Он показал в иллюминатор. — Видишь?
Олег взглянул в иллюминатор. На причале, особняком от небольшой группы встречающих пароход, стояли трое в морской форме и два полицейских в серых мундирах со спускающимися из-под погон белыми аксельбантами. Что делать? Сказать «нет» — попасть в фашистскую полицию. Подписать контракт — вырваться из Португалии. Будет еще время, другие порты. Но и в другом порту не сойдешь с парохода в рваных титанах, канареечно-желтом роконе, нелепой здесь стеганке и меховой шапке. Олег вспомнил предупреждение Педро, его скрещенные в запястьях руки, пальцы, изобразившие тюремную решетку, и решился.
Из капитанской каюты Олег вышел с мутной головой. Как ни убеждал он себя, что подписал контракт вынужденно, что иного выхода в его положении не было, все же дико звучало: Олег Рубцов — португальский матрос. Он спустился в пустой салон, оттуда в свою каюту. А в голове настойчиво повторялись четыре слова: Олег Рубцов — португальский матрос! Олег Рубцов — португальский матрос!..
ГЛАВА ПЯТАЯ
Причал медленно надвигался на «Святого Себастьяна». Уже можно было разглядеть лица встречающих пароход женщин, их одежду.
На палубе шла знакомая предстояночная суета. Матросы в выходных костюмах сбивались в компании, о чем-то оживленно сговаривались. Были и такие, что искали на причале знакомые лица. Стоящий рядом с Олегом здоровенный детина, судя по ногтям, окаймленным въевшейся угольной пылью, кочегар, сложив руки рупором, истошно завопил:
— Мария-а!
Ему ответила тоненькая девчушка с алым цветком в черных волосах. Кто она? Сестра кочегара, невеста или, может быть, подружка?
Снова закричал кочегар. На причале почему-то засмеялись и стали аплодировать. А девушка вытащила из волос гвоздику и бросила кочегару. Тот рванулся навстречу всем телом, вытянул руки, но цветок упал между причалом и бортом парохода. Кочегар огорченно развел руками. Но тут вахтенные взялись за сходни, и он побежал вниз.
Скоро на «Святом Себастьяне» не осталось никого, кроме вахтенных. Олег бесцельно слонялся по палубе, посматривая на близкий, но недоступный для него берег. Он не мог сойти даже на причал, послушать мандолину, постоять рядом с горластой смуглой девчонкой: около нее торчал здоровенный полицейский.
Второй, заложив руки за спину, важно разгуливал по причалу.
Над морем, портом нависла черная теплая ночь. Огни города, уходя вдаль, сливались в мерцающие наплывы. В них вплетались мигающие цветные рекламы. За ними угадывались веселые и шумные южные улицы, витрины магазинов и кафе, ярко освещенные фасады кинотеатров. Хоть посмотреть бы на все это!
Стоять одному на палубе надоело. Олег спустился в каюту. От нечего делать прибрал ее, полюбовался красавицей под кружевным зонтиком и лег спать.
Утром, сразу после завтрака, в каюту вошли двое: молодой рыхловатый толстяк с лоснящимся пробором и тусклый человечек с измятым лицом.
— Корреспондент газеты «Полемико» сеньор Рибейра, — тусклый человечек показал на толстяка, — хочет побеседовать с вами.
— Но я не желаю беседовать ни с ним, ни с вами, — резко бросил Олег и подумал: «Что это за птицы? Зачем я им понадобился?»
— Я переводчик… — начал пожилой.
— А мне все равно, — оборвал его Олег. — Я вас не знаю и знать не хочу.
Посетители ему не понравились, и он решил отделаться от них любыми средствами, хотя бы грубостью. Но молодой уже сидел за столиком и быстро писал что-то в блокноте, иногда шевеля большими красными ушами.
— Сеньор Рибейра просит вас рассказать, как вы попали на «Святого Себастьяна», — невозмутимо продолжал переводчик.
— Я уже ответил на все ваши вопросы сразу. — Скуластое смуглое лицо Олега застыло в показном безразличии.
— Понимаю. — Переводчик опустил вялые, слегка припухшие веки. — Вы опасаетесь, что беседа ваша, опубликованная в португальской газете, вызовет гонения советских властей на ваших престарелых родителей.
Олег с трудом сдерживал желание выбросить назойливых посетителей за дверь. Кисти рук его набрякли, стали тяжелы.
— Нравится ли вам служба на «Святом Себастьяне»? — Переводчик держался так, как будто не замечал колючего вида Олега, не слышал грубостей.
Не отвечая ему, Олег подошел к иллюминатору и с деланным интересом уставился на пустые сходни и видящего на планшире одинокого вахтенного.
— У вас не было неприятностей с портовой полицией? — В голосе переводчика прозвучала угроза.
Олег оторвался от иллюминатора. Оказывается, здесь участь его зависит не только от капитана, портовых властей, но даже от назойливых писак. Таких не вытолкаешь из каюты. Возможно, они и хотят, чтобы он сорвался, учинил скандал. Не выйдет.
— Что ж вы молчите? — спросил его переводчик.
Олег отвернулся к иллюминатору и увидел у сходен полицейского.
— Нет, — с усилием произнес Олег. — Не было.
— Мы очень рады за вас. — Угрожающие ноты в голосе переводчика окрепли. — В таком случае, расскажите, кто был виноват в столкновении «Святого Себастьяна» с «Воскресенском»?
Вот почему так быстро появились на пароходе господа журналисты! Они хотят, чтобы Олег, спасая свою шкуру, свалил вину за столкновение на капитана траулера. Не выйдет! Олег отвернулся от переводчика и всмотрелся в стоящего у сходен полицейского. Зачем он тут торчит? Чего ждет?
— Мы ждем ответа. — Переводчик уставился на него водянистыми глазами. — Слышите?
— Я слабо разбираюсь в навигационных правилах, — осторожно произнес Олег.
— Но вы же матрос первого класса, — теснил его переводчик.
— Матрос, но не штурман, — отбивался Олег.
— Вы стояли впередсмотрящим и не могли не видеть, как произошло столкновение.
— Не видел, — с неожиданной твердостью ответил Олег. — В момент столкновения я смотрел в другую сторону.
— В таком случае, вина за столкновение ложится на вас, — подхватил переводчик. — Вы обязаны были…
Закончить фразу он не успел. Олег обеими руками отодвинул его, как куклу, от двери и вышел из каюты. Почти пробежав по узкому проходу, он задержался в дверях. Где бы укрыться от опасных посетителей? Внимание его привлек открытый люк. Палуба была пуста. Вахтенный по-прежнему сидел на планшире лицом к причалу, болтая с полицейским. Олег быстро прошел к люку и спустился по отвесному, похожему на стремянку железному трапу в трюм. Осторожно, нащупывая выставленными вперед руками шершавые ящики, пробрался в темную глубину.
На палубе шла знакомая предстояночная суета. Матросы в выходных костюмах сбивались в компании, о чем-то оживленно сговаривались. Были и такие, что искали на причале знакомые лица. Стоящий рядом с Олегом здоровенный детина, судя по ногтям, окаймленным въевшейся угольной пылью, кочегар, сложив руки рупором, истошно завопил:
— Мария-а!
Ему ответила тоненькая девчушка с алым цветком в черных волосах. Кто она? Сестра кочегара, невеста или, может быть, подружка?
Снова закричал кочегар. На причале почему-то засмеялись и стали аплодировать. А девушка вытащила из волос гвоздику и бросила кочегару. Тот рванулся навстречу всем телом, вытянул руки, но цветок упал между причалом и бортом парохода. Кочегар огорченно развел руками. Но тут вахтенные взялись за сходни, и он побежал вниз.
Скоро на «Святом Себастьяне» не осталось никого, кроме вахтенных. Олег бесцельно слонялся по палубе, посматривая на близкий, но недоступный для него берег. Он не мог сойти даже на причал, послушать мандолину, постоять рядом с горластой смуглой девчонкой: около нее торчал здоровенный полицейский.
Второй, заложив руки за спину, важно разгуливал по причалу.
Над морем, портом нависла черная теплая ночь. Огни города, уходя вдаль, сливались в мерцающие наплывы. В них вплетались мигающие цветные рекламы. За ними угадывались веселые и шумные южные улицы, витрины магазинов и кафе, ярко освещенные фасады кинотеатров. Хоть посмотреть бы на все это!
Стоять одному на палубе надоело. Олег спустился в каюту. От нечего делать прибрал ее, полюбовался красавицей под кружевным зонтиком и лег спать.
Утром, сразу после завтрака, в каюту вошли двое: молодой рыхловатый толстяк с лоснящимся пробором и тусклый человечек с измятым лицом.
— Корреспондент газеты «Полемико» сеньор Рибейра, — тусклый человечек показал на толстяка, — хочет побеседовать с вами.
— Но я не желаю беседовать ни с ним, ни с вами, — резко бросил Олег и подумал: «Что это за птицы? Зачем я им понадобился?»
— Я переводчик… — начал пожилой.
— А мне все равно, — оборвал его Олег. — Я вас не знаю и знать не хочу.
Посетители ему не понравились, и он решил отделаться от них любыми средствами, хотя бы грубостью. Но молодой уже сидел за столиком и быстро писал что-то в блокноте, иногда шевеля большими красными ушами.
— Сеньор Рибейра просит вас рассказать, как вы попали на «Святого Себастьяна», — невозмутимо продолжал переводчик.
— Я уже ответил на все ваши вопросы сразу. — Скуластое смуглое лицо Олега застыло в показном безразличии.
— Понимаю. — Переводчик опустил вялые, слегка припухшие веки. — Вы опасаетесь, что беседа ваша, опубликованная в португальской газете, вызовет гонения советских властей на ваших престарелых родителей.
Олег с трудом сдерживал желание выбросить назойливых посетителей за дверь. Кисти рук его набрякли, стали тяжелы.
— Нравится ли вам служба на «Святом Себастьяне»? — Переводчик держался так, как будто не замечал колючего вида Олега, не слышал грубостей.
Не отвечая ему, Олег подошел к иллюминатору и с деланным интересом уставился на пустые сходни и видящего на планшире одинокого вахтенного.
— У вас не было неприятностей с портовой полицией? — В голосе переводчика прозвучала угроза.
Олег оторвался от иллюминатора. Оказывается, здесь участь его зависит не только от капитана, портовых властей, но даже от назойливых писак. Таких не вытолкаешь из каюты. Возможно, они и хотят, чтобы он сорвался, учинил скандал. Не выйдет.
— Что ж вы молчите? — спросил его переводчик.
Олег отвернулся к иллюминатору и увидел у сходен полицейского.
— Нет, — с усилием произнес Олег. — Не было.
— Мы очень рады за вас. — Угрожающие ноты в голосе переводчика окрепли. — В таком случае, расскажите, кто был виноват в столкновении «Святого Себастьяна» с «Воскресенском»?
Вот почему так быстро появились на пароходе господа журналисты! Они хотят, чтобы Олег, спасая свою шкуру, свалил вину за столкновение на капитана траулера. Не выйдет! Олег отвернулся от переводчика и всмотрелся в стоящего у сходен полицейского. Зачем он тут торчит? Чего ждет?
— Мы ждем ответа. — Переводчик уставился на него водянистыми глазами. — Слышите?
— Я слабо разбираюсь в навигационных правилах, — осторожно произнес Олег.
— Но вы же матрос первого класса, — теснил его переводчик.
— Матрос, но не штурман, — отбивался Олег.
— Вы стояли впередсмотрящим и не могли не видеть, как произошло столкновение.
— Не видел, — с неожиданной твердостью ответил Олег. — В момент столкновения я смотрел в другую сторону.
— В таком случае, вина за столкновение ложится на вас, — подхватил переводчик. — Вы обязаны были…
Закончить фразу он не успел. Олег обеими руками отодвинул его, как куклу, от двери и вышел из каюты. Почти пробежав по узкому проходу, он задержался в дверях. Где бы укрыться от опасных посетителей? Внимание его привлек открытый люк. Палуба была пуста. Вахтенный по-прежнему сидел на планшире лицом к причалу, болтая с полицейским. Олег быстро прошел к люку и спустился по отвесному, похожему на стремянку железному трапу в трюм. Осторожно, нащупывая выставленными вперед руками шершавые ящики, пробрался в темную глубину.