Агриппина, все еще не совсем понимая, что происходит, приняла предложение Илюхи и присела за стол. Сам же Солнцевский тут же наполнил третий кубок янтарным напитком.
   – Ну за справедливость! – с интонациями незабываемого генерала из «Особенностей национальной охоты» предложил тост Илюха.
   Княжеская чета ничего против такого тоста не имела, и кубки с приятным звоном стукнулись друг о друга. И если Берендей осушил свой чуть ли не залпом, то Агриппина дегустировала неведомый напиток осторожно, маленькими глотками. Как ни странно, вкус ей больше понравился, чем не понравился. Ну а самым удивительным оказался тот факт, что алкоголя в нем не оказалось. Уж что-что, а это княгиня могла определить точно.
   – Это дело очень хорошо с соленой вяленой рыбой, – охотно подсказал супруге Берендей и подвинул к ней поближе плошку с лещом.
   Княгиня последовала совету мужа, отщипнула соленую рыбью спинку и сделала еще несколько глотков.
   – Вкусно, – наконец вынесла она свой вердикт.
   – Не то слово, Грунечка, – тут же поддакнул Берендей.
   – Вот видите, можно хорошо посидеть и без алкоголя, – резонно и абсолютно верно заметила княгиня и отправила себе в рот очередной кусок рыбы.
   – Конечно, можно, – чуть ли не хором ответили мужчины и лукаво перемигнулись.
   «Вот что значит подойти к делу с выдумкой. И посидеть можно отлично, и жена спокойна. Главное теперь – не перепутать, из какого кувшина кому наливать. Нам „Феофана классического“, а ей „Мотю безалкогольного“.
   – Ну что, профуфыкал команду? – немного расслабившись, огорошила Солнцевского княгиня.
   – Не понял, а я-то тут при чем? – удивился Илюха.
   – А кто при чем? Ты командир, и в том, что не уберег подчиненных от темницы, твоя главная вина.
   – Да вы что, Агриппина Иоанновна! – обиженно взвился Солнцевский. – Это все происки империализма в лице отдельных его представителей из агрессивного блока НАТО!
   – Твое НАТО, это само собой, – отрезала княгиня. – А с себя вины не складывай. Если это действительно твои ребята хулиганили, твоя вина, что их распустил. А если навет на них навели, тоже виноват, что интригу не раскусил и ворога на свет белый за жабры не вытащил.
   Последняя фраза несколько удивила Солнцевского, и он начал серьезно сомневаться, что пиво было такое уж безалкогольное.
   – Ведь ваша сила была в нестандартном подходе к ситуации! – продолжала рубить правду-матку Агриппина.
   – Так я и собирался нестандартно подпалить «Иноземную слободу» с четырех сторон, – начал оправдываться Солнцевский.
   – Я же сказала нестандартно, а не глупо! Ты же несколько блестящих дел со своими ребятами провернул, так чего же ты сейчас-то стушевался?
   – Не знаю, – честно признался Илюха, – как-то уж очень быстро все произошло. Еще совсем недавно у меня было все: друзья, работа, положение, и вдруг все это рассыпалось словно карточный домик.
   – Значит, для начала надо восстановить команду, а уже потом сообща решать возникшую проблему.
   – Я их отпустить не могу, – обреченно заметил притихший Берендей, – это как-никак дипломатический скандал, да вся Европа сейчас следит за тем, что у нас в Киеве происходит и по какому пути мы будем развиваться.
   – Помолчал бы уж, – осадила муженька княгиня.
   И тут в стриженой голове Илюхи четко и ясно материализовалась вполне сносная идейка. Он даже крякнул от неожиданности.
   – Европа говорите... Так будет вам Европа!
   С этими словами Илюха ломанулся прочь из комнаты, однако уже в дверях притормозил и бросил своим гостям:
   – Посидите тут, я быстро.
   Солнцевский затворил за собой поплотнее двери и принялся искать домового. И хотя «Чумные палаты» были не таких уж гигантских размеров, это было совсем непросто. Домовой, мягко говоря, не очень приемлет шумные компании и предпочитает в такой момент затаиться где-нибудь в укромном уголочке. Однако чаще всего он любил ошиваться в лаборатории Изи.
   – Феофан, ты где? – гаркнул Илюха, как только добрался до чердака.
   – Ты чего орешь? – раздалось совсем рядом с богатырем, и домовой позволил себя заметить.
   Причем, судя по блестящим глазкам, он уже успел приложиться к Изиным творениям.
   – Ты знаешь, где черт деньги прячет? – перешел сразу к главному Илюха.
   Услышав такой, с первого взгляда, простой вопрос, Феофан тут же напрягся, осторожно ответил:
   – Конечно, нет.
   – Не виляй. Кому, как не тебе, знать, где Изя прячет деньги!
   – А я не знаю, – набычившись, буркнул Феофан, – я вам не нянька следить за всеми.
   – Да пойми ты, эти деньги нужны как раз для того, чтобы его с кичи вынуть!
   Домовой запыхтел, словно закипающий самовар, но сдаваться не собирался.
   – Знать не знаю, ведать не ведаю.
   – Да он только рад будет, коли ты мне расскажешь!
   – Рад?! – не сдержался Феофан. – Да он мне голову оторвет!
   – Не оторвет, – успокоил его Солнцевский, – беру все на себя. Мол, это я сам случайно подсмотрел, куда он кубышку прячет, а ты тут совсем даже ни при чем.
   – Не поверит, – хмуро заметил домовой и маленькими пальчиками нервно начал теребить волосатое ухо, – ни за что не поверит.
   – Поверит, а что ему еще останется делать? – пожал плечами Солнцевский. – К тому же другого способа вытащить его и Любаву с нар, а Мотю вернуть из ссылки я не вижу.
   Было видно, что Феофан дрогнул, Илюха тут же постарался закрепить успех.
   – Поди соскучился по Любавиным пирогам-то?
   Домовой крякнул и с яростью продолжил терзать свое многострадальное ухо.
   – Да и пиво скоро закончится, а Изя еще собирался с тобой вместе новый сорт, персонально для Берендея, придумать.
   Феофан уже был готов согласиться, но возможная кровавая месть старого черта за кассу «Дружины специального назначения» не позволяла сделать последний шаг.
   – К тому же это наши общие деньги, – продолжал гнуть свое Илюха. – И мои, и Любавины, и даже Мотины.
   Пауза, колебания продолжаются, Илюха продолжает:
   – А я тебе, ко всему прочему, куплю новую белую душегрейку на меху, с яркой вышивкой. Недавно на базаре такую видел.
   Последний довод доконал домового, и он решился, резко махнув маленькой рукой.
   – Эх, была не была, ежели что, прикроешь! Ладно, дам тебе наводку.
   – Конечно, прикрою, мое слово крепче алмаза!
   – Но только на основную казну, – уточнил Феофан, – личную заначку черта я сдавать не буду.
   – Интересно, откуда у него «личная» заначка, ему что, всех наших денег не хватает? – удивился Солнцевский, следуя за домовым, но тут же поправил сам себя: – Хотя о чем это я? Он же черт, да к тому же еще и Изя.
   Между тем старый, но от этого не менее шустрый домовой залез под старую кровать, долго там кряхтел, еще больше чихал, но в конце концов вытащил на свет божий кожаный мешок впечатляющего размера.
   – Ну Изя и жук! – констатировал Солнцевский, прикинув мешочек на вес.
   – Судьба у него такая, – заметил Феофан, – но смотри, ты обещал.
   – Да, да, конечно. Я сам знал, где бабки спрятаны, а ты тут ни при чем.
   – А давай еще скажем, что я защищал деньги?
   – Ага, до последней капли крови, – отмахнулся Солнцевский. – Не надо палку перегибать.
   На том и порешили, Феофан сладко зевнул и отправился на дневной отдых, а Илюха потащил мешок к представителям правящей династии.
   – Вот! – в своей манере выдал Солнцевский, грохнув мешок на стол перед князем и княгиней.
   – Что? – не поняли ни он, ни она.
   – Говорю, вот вам европейский путь развития!
   Агриппина и Берендей переглянулись и, судя по их взглядам, опять ничего не поняли. Пришлось Илюхе брать на себя непривычную роль и в образе адвоката доводить до власти свою позицию.
   – Это называется освобождение под залог. Вы получаете эти деньги, а мои друзья, Изя и Любава, освобождаются под подписку о невыезде за пределы княжества. А Мотя выходит из подполья и возвращается к нормальной жизни и домашнему питанию. В случае осуждения нашей команды или попытки сбежать от вашего справедливого правосудия деньги поступают в доход государства, то есть вам.. А в случае оправдательного приговора возвращаются своим законным владельцам. Между прочим, ваша хваленая Европа уже давно живет по такому принципу.
   – Ведь можешь же, когда захочешь! – не скрывая своей радости, заметила Агриппина Иоанновна.
   – Э-э-э... – протянул Берендей, развязав мешок.
   – Это касса всей нашей команды, нажитая потом и кровью, – охотно пояснил Илюха, – все, что у нас есть.
   – Э-э-э... – заклинило князя.
   – Думаю, бояре поддержат этот передовой европейский опыт и утвердят положительное решение князя, – внесла свой вклад Агриппина.
   – А... – сменил букву Берендей.
   – А иноземцам возразить будет нечего, – отрезала супруга. – Ладно, это все процессуальные мелочи, их можно будет утрясти позже, и этим займешься ты, Берендей. А ты, Илюха, быстро отправляйся в темницу и поскорее вызволяй узников, скажешь, князь приказал.
   Присутствующие мужчины с уважением посмотрели на княгиню, тут же с ней согласились и, пропустив на посошок по паре кубков, отправились выполнять намеченное ее железной рукой.
 
* * *
 
   Оставим на некоторое время Солнцевского в покое и посмотрим, как провели это время остальные члены «Дружины специального назначения». Начнем, пожалуй, с самого молодого его члена.
   Трехголовый проглот Мотя, как и опасался Илюха, не смог совладать с собой и в первый же день обожрался. Ну не мог спокойно смотреть Гореныш на подвешенные к потолку вяленые бараньи туши, которые по замыслу Соловейки и Солнцевского должны были скрасить его одиночество минимум на неделю. Поэтому, несмотря на все наставления хозяина, харчи были уничтожены за один присест. После был длительный спокойный сон, а потом костлявая рука голода протянулась к тонким шейкам Змея.
   Ну денек он еще продержался, обнаружив в погребе пару недогрызенных мослов, а потом стало реально голодно. Вот и пришлось трехголовому недорослю самостоятельно заняться добычей пропитания. Возможность перекусить галками и воронами была Мотей решительно отметена. Погонять их в воздухе, испугать до полусмерти зазевавшуюся каркушу, подкравшись к ней на ноль-высоте, это святое. А вот глотать этих говоруний, это явный перебор, противоречащий жизненным принципам Гореныша.
   И тогда Мотя решил заняться рыбной ловлей. Небольшая, но полноводная речка, протекающая неподалеку, для этого подходила как нельзя лучше. Это несложное с первого взгляда действие давалось ему с большим трудом.
   Змей располагался на отмели и в шесть глаз следил за проплывающими мимо рыбами. Подразумевалось, что, как только на расстоянии броска появляется рыбина, она хватается зубами и выбрасывается на берег. Ха, не тут-то было! Голов-то три, и они никак не могли прийти к взаимопониманию. То все разом бросаются за одной рыбешкой и соответственно смачно стукаются лбами под водой. А то, наоборот, при виде добычи каждая из голов считает, что ее поймает соседняя, и спокойно наблюдает, как рыба уходит из зоны поражения. Дальше, конечно, следует разбор полетов и бурная, но незлобная ругань с самим собой.
   А тут еще белки, раскачиваясь на ветках, начинали обсуждать его действия, при этом хохоча на весь лес. Приходилось отвлекаться от рыбалки, гонять хохотушек по всему лесу, а потом еще битый час объяснять им правила поведения культурного животного. А за это время весь скромный улов оказывался давно утащен шустрой лисицей. В общем, сплошные расстройства и неприятности выпали на бедные головы Моти.
   И только во сне он мог улыбаться и быть абсолютно счастливым. Ведь там ему снилась Любава, выставляющая три тазика аппетитно пахнущей каши с мясом, и любимый хозяин, предлагающий три копченых говяжьих ноги. Конечно, ему снились и игры с Илюхой, и привычное ворчание Изи, но неизменно все сводилось к тазикам и дивно закопченному мясу. Однако наступало утро, сны исчезали, а вместе с ними и чувство сытости. Оставалось только разочарование и обида на тяжелую судьбу.
   «Домой хочу!» – трижды говорил сам себе Мотя, и опять-таки с троекратным вздохом, несчастный и всеми брошенный, отправлялся на очередную рыбную ловлю.
 
* * *
 
   За свою долгую и весьма бурную жизнь Изю сажали пятьдесят три раза. Это старый черт знал абсолютно точно, так как вел подробный учет. И это не считая банальных приводов и прочих недоразумений, которые, как правило, длились совсем недолго. Основной статьей, по которой проходил Изя из века в век, было конечно же мошенничество. К этой статье он относился с особым трепетом, так как за ней стояли виртуозно обтяпанные делишки в особо крупных размерах. Но каждый раз обвинение неизменно рассыпалось, свидетели меняли показания и рогатый оказывался на свободе.
   За свою судьбу Изя ни капли не волновался. Ну во-первых, на воле оставались друзья, а во-вторых, в арсенале старого черта было большое количество способов незаметно покинуть любое помещение. Но этими чрезвычайными мерами он пользоваться пока не собирался.
   К тому же, в свете своей влюбленности, Изя был хронически романтично настроен. А где еще найти такие исключительные условия, дабы предаться грезам о любимой, как не в темнице? Тем более что условия ему были созданы и вправду приличные. Узники срочно расселены, между тремя камерами прорублен проход, произведен срочный, но вполне приличный ремонт. Мебель также была доставлена самая лучшая, а уж о еде и говорить было нечего. Берендей, не в силах официально вывести своих любимцев из-под удара, приказал своему личному повару временно взять «узника № 1» на довольствие.
   Так что Изя валялся на диване, вкушал яства с княжеского стола и грезил. Несравненная Газель приходила к нему в мечтах в виде удивительно красивой восточной царевны. Тонкий стан, пышные формы, черные как смоль волосы, бархатный голос, помноженный на богатство будущего тестя, делали эти мечты сладостными и желанными.
   Под влиянием таких мыслей он неожиданно ощутил тягу к стихосложению и вытребовал отборного пергамена, который был молниеносно изведен кошмарными стихами.
   «Но ведь дело не в таланте, а в чувствах!» – заявил сам себе Изя и тут же старательно накарябал на стене: «Здесь томился от любовного пыла и несправедливых обвинений поэт-романтик Изя».
   Оставшись довольным своим действием, черт решил немного поразмяться и обыграл стражу в наперстки. Причем среди выигранных денег и прочих предметов оказались и ключи от его собственной камеры. Этого ему показалось мало, и он лично занялся подготовкой еще одной камеры-люкс для будущего соседа. Основываясь на своем богатом опыте, он не без оснований полагал, что ее займет кто-то из своих.
   Как вы знаете, интуиция его не подвела, и его соседкой вскоре стала Соловейка. По этому поводу они закатили небольшой пир и, справедливо рассудив, что Солнцевский их сегодня все равно спасти не успеет, решили хорошенько выспаться перед завтрашним, несомненно, тяжелым днем. А что он именно таким и окажется, они почему-то не сомневались.
 
* * *
 
   Ну а Соловейка провела в темнице всего лишь сутки. За это время она успела перекусить с Изей, от души отоспаться и хорошенько обдумать свое житье-бытье. Раньше на это как-то не было времени. Сами посудите: служба, тренировки, спецзадания и банальная готовка, которая отнимала больше всего времени. Хорошо еще, что готовить она умела и любила, а то этот момент мог испортить удивительную жизнь бывшей купеческой дочки. Ведь накормить надо было не только двух реальных богатырей, но и милого, но вечно голодного троглодита по имени Мотя.
   «Удивительная у меня все-таки жизнь! – лежа на нарах на пуховой перине, думала Соловейка. – Вместо того чтобы выйти замуж за сосватанного батюшкой жениха, сбежала из дому, потом от бессильной обиды шалила на большой дороге, а после встретила их. Странного бритого молодца, с увесистой золотой цепью на шее в малиновом пиджаке, черта с обломанным рогом и маленького Змея-Горыныча. Это, несомненно, самое важное событие в моей жизни. Да, они очень странные, но с ними удивительно интересно и спокойно».
   Вот даже сейчас, находясь в темнице, она ничуть не сомневалась, что вскорости окажется на воле и они с друзьями разрешат и эту, казалось бы, совсем неразрешимую проблему. Главное им опять собраться вместе!
   А потом Любава переключилась на совсем даже небогатырские думы. Не забывайте, помимо того, что перед нами была повидавшая виды бывшая Злодейка-Соловейка, а ныне младший богатырь, она была прежде всего юной девушкой. А девушкам в этом возрасте просто положено влюбляться, вздыхать и мечтать. Так что не будем подглядывать за ее грезами и оставим девушку в покое, лежащей с мечтательным выражением лица на пуховой перине в двухкомнатной камере-люкс спецкрыла княжеской темницы.
 
* * *
 
   – Ты чего, совсем тут обалдел без меня? – словно раненый слон в предрассветный час ревел Изя, мечась по «Чумным палатам». – Да это же трибунал, не меньше!
   – Изя, дай мне хоть слово сказать! – попытался Солнцевский на секунду прервать стенания черта.
   – Какие могут быть слова, ежели все, что нажито непосильным трудом, вылетело в трубу! – не унимался Изя. – Ты вообще о чем думал, когда такие деньжищи к Берендею потащил?
   – О тебе, – совершенно искренне признался Илюха. – Ну и, конечно, о Любаве и Моте.
   Услышав это, Любава улыбнулась уголками губ, а Мотя радостно хрюкнул. Он просто не мог оторваться от горы всяческой снеди, которую ему навалила сердобольная Соловейка.
   – Это не оправдание для таких немыслимых трат! Ты хоть знаешь, сколько там было? Да за эти деньги можно было взять Урюпинск со всеми потрохами в аренду лет на двести!
   – Иначе было нельзя, это был первый опыт по освобождению под залог в истории Киевской Руси, – резонно заметил Илюха, – к тому же твою персональную заначку я не тронул.
   – Ч-чего? – даже начав заикаться от неожиданности, молвил черт.
   – Говорю, личную твою заначку я не трогал, – охотно пояснил Солнцевский.
   – А ты откуда про нее знаешь? – осторожно поинтересовался Изя.
   – Изя, братан, да какие могут быть секреты между своими?
   – Ребята, а что такое заначка? – влезла Соловейка.
   – Э-э-э... – протянул черт, – я тебе как-нибудь потом расскажу. А пока ты, Илюха, успокой мое старое дряблое сердечко. Скажи, ты договорился с Берендеем, что в случае нашей реабилитации вся обозначенная сумма возвращается назад до последней копейки?
   – Да какие копейки? У тебя там не то что меди, даже серебра нет!
   – У меня с серебром отношения не складываются, а в золоте хранить капиталы как-то привычнее. Ты не ответил на мой вопрос!
   – Да, конечно, договорился, – отмахнулся Солнцевский.
   – А свидетели при этом были? – не отставал черт.
   – Княжна Агриппина подойдет?
   – Вполне, – тут же согласился повеселевший Изя, радостно потирая ладошки. – Значит, надо срочно вывести на чистую воду супостатов, устроить им зачистку под корень и вернуть наши денежки. Ну что, какой у тебя план?
   – У меня? – удивился Солнцевский.
   – Ну да, не у меня же! – пожал плечами черт. – Надеюсь, ты не забыл, что я влюблен и ни на какие пакости совершенно не способен. Ну чего тянешь, излагай!
   Теперь настало время не удивляться, а возмущаться.
   – Да ты чего, рогатый! Это же ты у нас специалист по интригам, ловушкам и прочим составляющим настоящего контрразведчика!
   – Это так, можно сказать для души, а на самом деле я специалист по финансам и снабжению, – с гордостью поведал Изя. – Но сейчас это совершенно неважно, потому что я исключительно романтично настроен. А романтика никоим боком не сочетается ни с контрразведкой, ни с финансами.
   – Кстати о романтике, – спохватился Солнцевский, – ты должен мне дать честное слово, что до конца всей этой истории завяжешь со своей любовью.
   – Что я сделаю? – хмыкнул черт. – И с чем?
   Илюха зарычал, про себя выматерился, но отставать от компаньона не спешил.
   – Дай мне слово, что не будешь искать свиданий со своей козой, тем более пытаться ее умыкнуть.
   – Во-первых, не с козой, а с Газелью, – обиженным голосом заметил Изя.
   – Один черт, обе рогатые и с копытами, – парировал Илюха.
   – Я тоже рогатый и с копытами! – взревел обиженный в лучших чувствах средний богатырь.
   – Вот и не лезь к ней! Вот закончится вся эта история, и мы все вместе покумекаем, как ей под паранджу заглянуть.
   – Ребята, вы в своем уме? – встряла в разговор Соловейка. – Вроде приличные богатыри, а собираетесь девице под паранджу лезть.
   – Да это не то, о чем ты подумала, – отмахнулся Солнцевский и обратился уже к Изе: – Ну так что, по рукам?
   Думал старый черт долго, минут пять, не меньше. И поверьте, для его сумасшедшего темперамента это было очень много. Наконец он на что-то решился и махнул рукой.
   – А, ладно, согласен! На какие только жертвы не пойдешь ради блага концессии. Но только уговор, моей личной жизнью займемся сразу же после нашей реабилитации и возвращения казны. Кстати, а ты что, веришь честному слову черта?
   – Тебе верю, своих кидать ты не будешь, – пожал плечами Солнцевский, немного подумал и добавил, – во всяком случае по-крупному.
   – Да, я такой, – довольно заметил Изя и погладил себя по голове, – я вообще с вами распустился и стал до неприличия положительным. Ну ладно, давайте скрипеть мозгами вместе, надо же эту воинствующую хунту к ответу призвать!
   На том и порешили. Сели все вместе за стол, для стимулирования умственного процесса разлили себе по кубкам пиво (мужчинам «Изю темного», а Соловейке «Мотю безалкогольного») и принялись коллективно скрипеть. Скрипели, скрипели, но так ничего и не выскрипели.
   – Изя, ну соберись, а? – искренне попросила черта Соловейка. – Ты только приличную идейку выдай, а мы уж с Илюхой подсобим!
   – Ты что, думаешь, я не хочу вернуть деньги? – удивился черт. – Ну не лезет мне ничего в голову! Только глаза закрою, так она, моя несравненная, передо мной встает.
   – Кто тебе мешает думать с открытыми глазами? – буркнул очень недовольный Илюха.
   – С открытыми еще хуже, хочется стихи писать.
   – Ну так пиши.
   – Не могу, они получаются просто мерзкими, но все равно хочется.
   Солнцевский с крайним интересом взглянул на друга, но ничего не сказал.
   Так промучились до вечера, а уже когда стемнело, на Изю было просто страшно смотреть. Он аж весь извелся, пытаясь придумать план по выявлению скрытого врага. Но, увы, все было напрасно, никаких коварных мыслей в голове черта не появилось. Сплошные лютики, цветочки и элегантные Газели. Наконец Солнцевский не выдержал, взял со стола бутыль пива и отправился отмокать в джакузи. Соловейка также вышла из-за стола и, сладко потянувшись, отправилась спать.
   А Изя все сидел за столом и пытался выдавить из себя хоть одну удобоваримую идейку. Одно дело, когда отвечаешь сам за себя, а вот когда на тебя рассчитывают друзья, это уже совсем другая песня. Наконец старый черт на что-то решился и вскочил со скамьи.
   – Скажи мне год назад, что я ради друзей буду способен на такое, копытом в глаз бы получил, – в пустоту выдал Изя.
   Далее он достал кусок пергамента и накарябал там пару строк. После он зачем-то потрогал свои рога, скорбно вздохнул, потрепал задремавшего Мотю по головам и отправился прочь.
   «Нужна консультация, я скоро вернусь.
   P. S. Илюха, не ори и не буянь, Любава, наверное, уже спит. Лучше хлопни стаканчик, оно и для здоровья полезнее, и нервы сбережешь.
   P. P. S. Я помню про подписку о невыезде. Если что, постарайся меня отмазать».
   Вот такую записку обнаружил Солнцевский на столе, когда расслабленный выбрался из джакузи. А рядом с письмом стоял наполненный заботливой Изиной рукой стакан самогона. По совету друга он не орал и не буянил. Илюха просто принял предложенное лекарство и озадаченный опустился на лавку.
   Что бы это могло значить? Куда мог слинять черт на ночь глядя? У кого он собрался консультироваться? Это только некоторые из вопросов, которые крутились в стриженой голове Солнцевского.
   – Во дает старый черт! – даже с некоторым уважением наконец выдал Илюха. – Ладно, не маленький, небось не пропадет.
 
* * *
 
   Объявился Изя через два дня, ближе к вечеру. Он ввалился в «Чумные» и заставил замереть в оцепенении не только Соловейку и Мотю, но даже Солнцевского. Вместо привычной форменной косухи или повседневного кафтана он был одет в шикарный кремовый костюм, на его голове красовалась ковбойская шляпа, на ногах сверкали фирменные казаки из крокодиловой кожи, а в зубах дымилась огромная сигара. Ну а дивный аромат, который распространился в горнице, был явно французского производства.
   – Здорово, ребята! Ну как, скучали по дядюшке Изе? А я вам подарочки привез.
   С этими словами он бухнул в центр стола сумку и принялся извлекать на свет божий всевозможные предметы. Для начала, словно фокусник в цирке, он вытащил необычайно длинную связку сарделек и торжественно накинул ее на шею ошалевшему Моте. Гореныш терялся не больше мгновения, и тут же в три глотки принялся уничтожать это до сих пор невиданное блюдо.
   Далее на столе появились две бутылки Hennessy, бутылка Baileys, три батона сырокопченой колбасы, оковалок сыра с благородной плесенью, банка оливок с анчоусами, две банки шпрот и одна банка килек в томатном соусе. Появление последней Изя охотно прокомментировал:
   – Ностальгия.