Страница:
Теперь, когда все закончилось, Стив снова обрел уверенность, сидя рядом с друзьями, с которыми он только что делил опасность. И снова радовался жизни, чувствуя себя в безопасности в теплой машине, мчавшейся под проливным дождем по проселочным дорогам среди бескрайних полей. Лишь изредка мелькали ярко освещенные дома. В машине, за рулем которой был Тим. Тиму не впервой участвовать в подобных акциях. Он и впредь будет с ними каждый раз, когда это позволят его другие обязанности. Он их лидер. Работать под его руководством – большая честь. Сердце Стива готово было выпрыгнуть из груди от полноты чувств.
– Будет лучше, – сказал Тим, остановив машину у въезда в кампус, где они должны были выйти, – если вы рассредоточитесь. Не нужно, чтобы в ближайшие дни вас видели вместе. Думаю, что все обойдется, но осторожность никогда не мешает. Вряд ли служащие запомнили вас в поднявшейся суматохе; не так уж сильно вы отличаетесь от сотен любых других молодых людей, но все же ничего нельзя сказать наверняка. Советую вам провести уикенд вне кампуса, а еще лучше – уехать домой, если это возможно.
Стив быстро шел к своему корпусу. Теперь, когда он остался один в темноте на открытом пространстве, его охватил необъяснимый страх: ему казалось, что что-то вот-вот набросится на него сзади. Подумать только, три года за решеткой! Он вздрогнул. Тим посоветовал уехать домой, если можно. Конечно, это прекрасное алиби. Но как он объяснит свой неожиданный приезд родителям? Нужно придумать какой-то предлог. Ничего, что-нибудь придет в голову. Главное сейчас – побыстрее попасть в аэропорт.
Они все сидели в гостиной. Был поздний вечер, и Анна собиралась уходить, как вдруг переливчатая трель звонка нарушила тишину. Айрис от неожиданности буквально подпрыгнула на стуле.
– Не может быть! – воскликнула она, подойдя к двери и посмотрев в глазок. – Это Стив.
Встревоженный Тео тоже встал, когда сын вошел в комнату. Он выглядел измотанным, мокрая одежда прилипла к телу.
– Что… что случилось? – запинаясь, проговорил Тео.
– Не волнуйтесь. Ничего страшного. Возникла небольшая проблема, только и всего. Обстоятельства сложились так, что лучше было уехать из кампуса и провести уикенд дома.
Тео охватило недоброе предчувствие.
– Что за проблема?
– Мы… в общем, произошел инцидент в местном отделе регистрации призывников. Скорее всего, никто не сможет доказать, что мы в нем замешаны, особенно если станет известно, что нас даже не было в городе.
– Что ты имеешь в виду под «инцидентом»? Стив колебался.
– Ну, вы сами знаете. Об этом постоянно пишут в газетах.
– Ты говоришь о тех случаях, когда выливают кровь на документы и… – Тео удалось не повысить голос.
Стив кивнул. Лаура и Джимми уставились на брата, а Анна с Айрис – друг на друга. В комнате повисло напряженное молчание. Но вот Тео заговорил. Он говорил с трудом, слова будто застревали у него в горле.
– Так вот чем ты занимаешься, вот чему учат тебя в университете, вот какие науки ты осваиваешь.
По выражению лица Стива невозможно было определить, о чем он думает. Он рассматривал пятно на стене над головой отца и, казалось, не слушал, старался не слушать, что ему говорят.
– Ну, отвечай же, – потребовал Тео, но Стив молчал.
– Ты понимаешь, – продолжал Тео, – что на карту поставлено твое будущее. Сейчас. В эту самую минуту. Если твое участие обнаружится, ты конченый человек.
– Я знаю. Я отдаю себе в этом отчет, – ответил Стив, хрустнув пальцами.
Тео ненавидел это звук, но сейчас не обратил на него внимания.
Он старается держать себя в руках, подумала Айрис, и ей стало жалко мужа.
Зачем обрушилось на них это несчастье? Сегодня был такой мирный вечер. Они все сидели за столом, ужинали… Тео разговаривал с мамой… Филипп сыграл для них новую вещь, которую разучил… Потом Лаура играла в шашки с Джимми. А теперь покой нарушен… Что только станет с этим мальчишкой?
– Что ты пытаешься доказать? – снова обратился к сыну Тео. – Что ты можешь это сделать и выйти сухим из воды?
– Я ничего не пытаюсь доказать. Я хочу остановить эту грязную войну. Сколько раз можно об этом говорить?
– Послушай, – начал Тео, и по его тону Айрис поняла, что сейчас будет испробован «разумный» подход, я сам считаю эту войну ошибкой. Причин много. Начать с того, что в ней вряд ли возможно одержать победу. Но в нынешнем 1966 году пятьдесят шесть процентов американцев поддерживают президента. Джонсон заявляет, что готов начать мирные переговоры, но без участия ханойских коммунистов. И он, вероятно, прав. Там, где коммунисты приходят к власти – в Венгрии ли, на Кубе, воцаряется террор. Мне становится страшно при мысли о том, что и во Вьетнаме могут победить коммунисты. Страшно за тамошнее население. Но я не во всем могу разобраться. Да, да, я не знаю ответов на все вопросы, но одно мне ясно: то, что делаешь ты – это не ответ.
– А ты приезжай к нам в кампус. Поговори со студентами и преподавателями. Ты увидишь, что многие не согласятся с тобой. Причем люди более знающие, чем ты.
Тео вспыхнул и сжал губы, сумев удержаться от резкого ответа на этот выпад, и, помолчав с минуту, сказал совсем другое:
– Может, это и так. Но, Господи, разве ты не понимаешь, во что тебя втягивают? Оставим в стороне марксизм и прочую тарабарщину – здесь мы все равно не придем к единому мнению. Давай поговорим о твоем поступке. Как можно управлять государством, любым государством независимо от его политической системы, если каждый гражданин будет сам решать, какие законы соблюдать, а какие нет? Я гражданин, и это накладывает на меня определенные обязанности. Если меня призовут в армию, я пойду, нравится мне это или нет.
Стив с презрением посмотрел на отца.
– Ну, тебе нечего беспокоиться. Едва ли они будут призывать людей твоего возраста. На прошлой неделе, – продолжал он чуть ли не весело, – я наткнулся на одно выражение: «Каждый мнит себя солдатом, видя бой со стороны». Вполне подходит к данной ситуации.
– Не будь нахалом. Ты прекрасно знаешь, что я сражался в оккупированной Франции. Не смей оскорблять меня. – Тео, возвысив голос, повторил: – Не смей оскорблять меня, слышишь?
Айрис в отчаянии вмешалась в разговор:
– Я уверена, Тео, он не хотел оскорбить тебя. Мы все ужасно расстроены, давайте…
– Айрис, не вступайся за него. Я сам как-нибудь разберусь. Мы тут не в игрушки играем. Что мы скажем, если ФБР будет искать его здесь? Что? Анна встала.
– Я сделаю тебе сэндвич и кофе, Стив. Ты, наверное, проголодался.
– Нет, я не голоден, Нана.
Но Анна уже направилась на кухню, а следом за ней пошли Айрис и Лаура. Мама в таком же ужасе, как и я, подумала Айрис. Ей необходимо чем-то заняться, и лучше всего на кухне, чтобы успокоиться. Почувствовав внезапную слабость, Айрис опустилась на стул, а Анна с Лаурой принялись хлопотать на кухне, пытаясь таким образом отвлечься от тревожных и пугающих мыслей: Анна взялась резать хлеб и мясо, а Лаура стала мыть над раковиной виноград. Это была уютная семейная сценка, и посторонний человек, посмотрев на них со стороны, ни за что не догадался бы, что в соседней комнате обстановка накалена до предела, а в душе у всех – сплошная мука.
Слезы подступили к глазам Айрис и, сделав вид, будто ищет что-то, она встала и открыла дверцу холодильника. Но Анна успела заметить выражение на лице дочери.
– Лаура, дорогая, – сказала она, – уже поздно. Тебе не пора спать?
Айрис пришла в себя.
– Не стоило тебе слышать всего этого, Лаура. Слишком это страшно, слишком безобразно.
– Мне пятнадцать, мама.
– Все равно не стоило.
– Ты мне не доверяешь?
– Конечно, мы тебе доверяем. Но это такое серьезное дело, не нужно, чтобы оно отягчало чью-нибудь совесть. Папа и я должны все обговорить и обо всем подумать, но тебе лучше ничего не знать.
– Лаура знает, что происходит в мире, – спокойно возразила Анна. – Нельзя отгораживать ее от жизни, от жизни все равно не спрячешься.
– Со мной все о'кей, мама, – вставила Лаура, – не переживай.
Айрис поцеловала встревоженную девочку в лоб.
– Я люблю тебя, Лаура.
Как только Лаура вышла, Айрис разрыдалась.
– Ты можешь этому поверить? – сквозь слезы проговорила она. – Кто бы мог подумать, что наш сын станет скрываться от закона? Что бы сказал папа? А мы так гордились Стивом, он был таким…
– Не надо, Айрис, не плачь. Слезами ничего не исправишь. Где поднос? Налей и Тео чашку.
Джимми ушел наверх, и Тео со Стивом остались одни. «Ну почему у Стива такой высокомерный вид?» – подумала Айрис. Сама его манера держаться приводит Тео в ярость. Он должен понимать это. Но ему как будто все равно, он словно нарочно старается разозлить Тео. Она провела рукой по лбу, будто так могла прогнать эти мысли.
Филипп, который некоторое время назад лег спать, сейчас снова спустился вниз и стоял в дверях в одной пижаме. Мальчик был испуган, но и полон любопытства.
– Иди к себе, сынок, – обратился к нему Тео. – Я понимаю, тебе хочется узнать, что происходит, но подожди до утра. Утром я тебе все объясню. Ночью тебе нужно спать. Иди, беспокоиться не о чем, – добавил он мягко.
Затем, словно ему в голову пришла новая мысль, воскликнул, повернувшись к Стиву:
– Эх, попадись они мне в руки, эти профессора!
– Я же объяснял, – терпеливо сказал Стив, – профессора здесь ни при чем. Мои друзья и я действовали самостоятельно. Мы и сами умеем думать. Ты ничего в этом не понимаешь.
– Так уж и не понимаю? Любой, кто читает газеты, знает, что происходит.
По лицу Тео градом струился пот. Айрис никогда не видела его в такой ярости – вздувшиеся на висках вены, казалось, вот-вот лопнут. И все же он еще держал себя в руках и говорил относительно спокойно.
– Когда я вспоминаю себя в твои годы… Я бы никогда не осмелился…
– «Времена, они ведь меняются», – процитировал Стив. – Но тебе, скорее всего, не нравится Боб Дилан.
– Почему же, он прекрасный певец. И зарабатывает немалые деньги. Все они такие, эти звезды эстрады. Распевают о том, как отвратителен им дух стяжательства, пропитавший наше общество, а сами не стесняются делать деньги и жить в роскоши. Свернуть бы им всем их проклятые шеи, чтобы они никогда больше не пропели ни одной ноты.
– Ты все сказал? – спросил Стив. – Если все, я пойду спать. Я устал.
Тео бросил на него гневный взгляд.
– Да, ты, конечно, очень устал. Денек у тебя выдался на редкость тяжелый. Не легко, должно быть, учинять разгром в отделе регистрации призывников.
Атмосфера в комнате была ледяной, словно кто-то отключил отопление. Капли дождя блестели на стеклянной стене, отделявшей комнату от террасы. Все стояли в дальнем конце комнаты, и Айрис, чувствовавшей себя бесконечно несчастной, пришла вдруг в голову мысль о зеваках, собравшихся на месте дорожного происшествия или вокруг упавшего на улице прохожего.
Вы только посмотрите на него, думал Тео, стоит здесь с презрительным видом в грязной мокрой куртке, борода неопрятная… а ведь такой красивый мальчик. Что он пытается доказать?
– Ты пачкаешь ковер, – вслух сказал он.
– Во-первых, это всего лишь вода, а во-вторых, подумаешь, ковер. В жизни есть куда более важные вещи.
– Вот как? А ты заработал хоть на один ковер? Да ты самого себя еще не можешь прокормить, а осмеливаешься говорить с нами… смотреть нам в глаза, кривя губы. Что это у тебя на брюках?
Стив взглянул на темные пятна.
– Кровь, наверное.
– Кровь, да? То-то мне будет приятно вспомнить об этом, когда придется оплачивать очередной счет за твое обучение. Ну до того приятно!
Тео прошел в другой конец комнаты и задернул шторы. Зашуршал тяжелый шелк, звякнули медные колечки. Когда ОН вернулся, в лице его не было ни кровинки. Он медленно, с трудом, проговорил:
– Последний раз спрашиваю тебя, намерен ли ты порвать с этими людьми, прежде чем твоя жизнь будет окончательно загублена?
– Нет, я не могу этого сделать.
Тео непроизвольно сжимал и разжимал кулаки.
– Тогда мне, как законопослушному гражданину, следует, черт возьми, донести на тебя. Вот так-то!
– Нет! – выкрикнула Айрис. – Нет, Тео! Ты не можешь так думать. В конце концов, они же никого не покалечили, никого не убили. Стив сказал, они в первую очередь думали о том, как избежать насилия. Ты должен принять это в расчет, Тео.
– Нет, Айрис. Не указывай мне, что я должен и чего не должен делать. Посмотри на кровь на его одежде. А ведь он воспитывался в такой семье…
– Дерьмо! – заорал Стив. Он весь дрожал. – Я презираю все это. Это тупое, эгоистичное, узкое…
Он описал широкий круг рукой, словно показывая, что его слова относятся ко всему, находящемуся в комнате: и к людям – матери, отцу, бабушке, брату, и к вещам, которые они с такой любовью приобретали для детей – книгам, картинам, роялю; этим яростным жестом он будто проклинал все и вся, даже невинные розы, подаренные ей Тео ко дню рождения.
– Ты! – сказал Тео. – Ты знаешь, о чем я сейчас подумал? Что ты подхватил вирус какой-то страшной болезни. Ты и говоришь, как больной. В этом доме никто так не говорит.
– Мы вообще говорим на разных языках. Я не желаю оставаться под этой крышей. – Стив повернулся к Анне. – Нана, ты позволишь мне переночевать у тебя? Если нет, я устроюсь под деревом.
– Не будь дураком, – ответила Анна. – Иди, жди меня в машине.
Когда за Стивом захлопнулась дверь, все трое молча уставились друг на друга, словно каждый надеялся прочитать на лице другого ответ на мучивший их всех вопрос.
Айрис заговорила первой:
– Это все бравада. Он испуган до смерти. – Она умоляюще посмотрела на Тео. – Я уверена, я готова поклясться, что он никогда больше не сделает ничего подобного.
– А я совсем в этом не уверен.
– Я отвезу его к себе. По крайней мере он не будет действовать вам на нервы и, возможно, вы сможете немного поспать, – сказала Анна. Надев пальто, она тихо добавила: – Вам придется примириться с тем, что он не оправдал ваших ожиданий. Нельзя вложить свои мысли в голову другого человека.
– Вы правы, мама, – с глубокой горечью откликнулся Тео. – Нельзя сформировать человека по идеальному образцу. Теперь я это понимаю.
У двери на улицу Анна остановилась.
– Внутренний мир любого человека – тайна для окружающих. Мы можем понять только самих себя. – В тусклом свете прихожей Айрис увидела, что по лицу матери промелькнула печальная улыбка, больше похожая на болезненную гримасу. – А иногда и этого не можем.
Раздеваясь, Тео расхаживал по комнате. Всегда такой аккуратный, сейчас он бросил рубашку на стул, а ботинки оставил валяться на полу. И он говорил не переставая.
– Работаешь не покладая рук, хочешь создать надежный фундамент для своих детей, а они тебя отвергают. Но что-то же мы сделали правильно, ведь с другими нашими детьми все обстоит благополучно. Эти бунтари мнят себя людьми с широким кругозором, – продолжал ворчать он, – и считают при этом, что все придуманное не ими, созданное не вчера, сказанное теми, кому за тридцать – хлам. Вдобавок они нелогичны – хотят совершить революцию и в то же время ведут вольный образ жизни хиппи. – Он сел на край кровати, сжав голову руками. – Айрис, я не знаю, что делать. Может, и в самом деле следовало сдать его властям. Для него же было бы лучше. Он бы понес заслуженное наказание, и это послужило бы ему уроком.
Айрис, сидевшая перед туалетным столиком, расчесывая волосы, в ужасе резко обернулась.
– Тео, ты не можешь так думать. Он никогда тебе этого не простил бы, никогда, до конца жизни.
– И все-таки для него же самого это было бы лучше.
– И я… я тоже никогда бы тебе этого не простила. Стив еще ребенок. У него это пройдет. Будь терпелив с ним.
– Ребенок? Ну, нянчиться с ним я не собираюсь, я тебе прямо скажу. Я хочу сделать из него человека, а не потакать ему во всем.
– Разве несколько минут назад в разговоре с мамой ты не признал, что нельзя сформировать человека по своему образу и подобию?
– Я не говорил «по своему образу и подобию», я сказал «по идеальному образу». Но это верно лишь отчасти. Я имел в виду… Ах, Айрис, ради Бога, давай на сегодня прекратим этот разговор. Завтра с утра у меня операция. Поставь будильник на полшестого. Утром надо принять душ, сейчас я так вымотан, что даже на это у меня нет сил.
Они лежали рядом. Обычно Айрис клала голову Тео на плечо, он говорил, что ему нравится ощущать прикосновение к телу ее теплых волос. Но сейчас она положила голову повыше на подушку, так что их щеки соприкоснулись, и его ресницы защекотали ей лицо. Повернувшись, они прижались друг к другу, и их сердца забились в едином ритме.
– Биение живых сердец, – прошептала она, думая вслух, и нежно погладила его по щеке.
– Айрис… дверь заперта?
– Да.
Он лег на нее, и она приняла его в себя, подумав: что бы ни случилось, у нас всегда есть это утешение, это ни с чем не сравнимое чистое наслаждение, полнейшее растворение друг в друге, бальзам, исцеляющий души.
Затем наступил тот миг, когда весь мир вокруг словно перестает существовать – «краткая смерть», как назвал кто-то, она не помнила, кто, апогей физической близости; потом она снова вернулась к жизни, в тишину их спальни, ощутила на груди руку любимого.
В ночь, подобную этой, после акта любви, хорошо бездумно лежать в теплой постели, в теплой комнате, ожидая, когда придет сон, и чувствуя себя надежно защищенным от дождя, барабанящего по стеклам, от любых невзгод, подстерегающих тебя снаружи. Только вот невзгоды могут в любой момент без приглашения вторгнуться в твой дом. Тео услышал, как где-то в дальнем конце сада с треском, похожим на треск сломанной кости, сломалось дерево. Наверное, старый клен в углу; корни у него давно подгнили. Кошмарная ночь! Но по крайней мере Стив не бродит где-то по улицам и не попал в тюрьму. Идиот, юный идиот, разрушающий собственную жизнь. Прекрасно, когда у человека есть идеалы и он борется за них, но не таким же образом. Наказать бы его как следует, вправить мозги в его глупую голову. Анна… может, она повлияет на него, как в ту ночь накануне бар-мицвы, от которой их отделяет, кажется, целое столетие. Нет… он теперь взрослый, да тогда и дело было совсем в другом.
Он осторожно, стараясь не натягивать одеяло, чтобы не разбудить Айрис, повернулся и прислушался. Айрис дышала неровно, значит, тоже не спала. Эта история потрясла ее. Бедная Айрис. Добром это не кончится. Их сын идет по плохой дороге. Тео в этом не сомневался.
Айрис всегда чувствовала, спит Тео или нет. Она потянулась было к нему, желая утешить, но передумала. Бывали моменты, когда он нуждался в утешении, но иногда лучше было оставить его в покое. Как же хорошо она его знала!
Что же теперь будет делать Стив? Тео переживает из-за него мучительнее, чем я. Он, конечно, ни за что с этим не согласится, но он всегда стремился к совершенству во всем, в этом-то все и дело.
Бедный милый Тео. Хочет угодить мне, даже перестал заигрывать с женщинами. А если бы и заигрывал, я бы не обратила внимания. Так я решила в тот день несколько лет назад, когда он подвез медсестру, а я выставила себя ревнивой дурой.
Несколько холодных слезинок выкатились из глаз Айрис и скатились по вискам в волосы.
8
– Будет лучше, – сказал Тим, остановив машину у въезда в кампус, где они должны были выйти, – если вы рассредоточитесь. Не нужно, чтобы в ближайшие дни вас видели вместе. Думаю, что все обойдется, но осторожность никогда не мешает. Вряд ли служащие запомнили вас в поднявшейся суматохе; не так уж сильно вы отличаетесь от сотен любых других молодых людей, но все же ничего нельзя сказать наверняка. Советую вам провести уикенд вне кампуса, а еще лучше – уехать домой, если это возможно.
Стив быстро шел к своему корпусу. Теперь, когда он остался один в темноте на открытом пространстве, его охватил необъяснимый страх: ему казалось, что что-то вот-вот набросится на него сзади. Подумать только, три года за решеткой! Он вздрогнул. Тим посоветовал уехать домой, если можно. Конечно, это прекрасное алиби. Но как он объяснит свой неожиданный приезд родителям? Нужно придумать какой-то предлог. Ничего, что-нибудь придет в голову. Главное сейчас – побыстрее попасть в аэропорт.
Они все сидели в гостиной. Был поздний вечер, и Анна собиралась уходить, как вдруг переливчатая трель звонка нарушила тишину. Айрис от неожиданности буквально подпрыгнула на стуле.
– Не может быть! – воскликнула она, подойдя к двери и посмотрев в глазок. – Это Стив.
Встревоженный Тео тоже встал, когда сын вошел в комнату. Он выглядел измотанным, мокрая одежда прилипла к телу.
– Что… что случилось? – запинаясь, проговорил Тео.
– Не волнуйтесь. Ничего страшного. Возникла небольшая проблема, только и всего. Обстоятельства сложились так, что лучше было уехать из кампуса и провести уикенд дома.
Тео охватило недоброе предчувствие.
– Что за проблема?
– Мы… в общем, произошел инцидент в местном отделе регистрации призывников. Скорее всего, никто не сможет доказать, что мы в нем замешаны, особенно если станет известно, что нас даже не было в городе.
– Что ты имеешь в виду под «инцидентом»? Стив колебался.
– Ну, вы сами знаете. Об этом постоянно пишут в газетах.
– Ты говоришь о тех случаях, когда выливают кровь на документы и… – Тео удалось не повысить голос.
Стив кивнул. Лаура и Джимми уставились на брата, а Анна с Айрис – друг на друга. В комнате повисло напряженное молчание. Но вот Тео заговорил. Он говорил с трудом, слова будто застревали у него в горле.
– Так вот чем ты занимаешься, вот чему учат тебя в университете, вот какие науки ты осваиваешь.
По выражению лица Стива невозможно было определить, о чем он думает. Он рассматривал пятно на стене над головой отца и, казалось, не слушал, старался не слушать, что ему говорят.
– Ну, отвечай же, – потребовал Тео, но Стив молчал.
– Ты понимаешь, – продолжал Тео, – что на карту поставлено твое будущее. Сейчас. В эту самую минуту. Если твое участие обнаружится, ты конченый человек.
– Я знаю. Я отдаю себе в этом отчет, – ответил Стив, хрустнув пальцами.
Тео ненавидел это звук, но сейчас не обратил на него внимания.
Он старается держать себя в руках, подумала Айрис, и ей стало жалко мужа.
Зачем обрушилось на них это несчастье? Сегодня был такой мирный вечер. Они все сидели за столом, ужинали… Тео разговаривал с мамой… Филипп сыграл для них новую вещь, которую разучил… Потом Лаура играла в шашки с Джимми. А теперь покой нарушен… Что только станет с этим мальчишкой?
– Что ты пытаешься доказать? – снова обратился к сыну Тео. – Что ты можешь это сделать и выйти сухим из воды?
– Я ничего не пытаюсь доказать. Я хочу остановить эту грязную войну. Сколько раз можно об этом говорить?
– Послушай, – начал Тео, и по его тону Айрис поняла, что сейчас будет испробован «разумный» подход, я сам считаю эту войну ошибкой. Причин много. Начать с того, что в ней вряд ли возможно одержать победу. Но в нынешнем 1966 году пятьдесят шесть процентов американцев поддерживают президента. Джонсон заявляет, что готов начать мирные переговоры, но без участия ханойских коммунистов. И он, вероятно, прав. Там, где коммунисты приходят к власти – в Венгрии ли, на Кубе, воцаряется террор. Мне становится страшно при мысли о том, что и во Вьетнаме могут победить коммунисты. Страшно за тамошнее население. Но я не во всем могу разобраться. Да, да, я не знаю ответов на все вопросы, но одно мне ясно: то, что делаешь ты – это не ответ.
– А ты приезжай к нам в кампус. Поговори со студентами и преподавателями. Ты увидишь, что многие не согласятся с тобой. Причем люди более знающие, чем ты.
Тео вспыхнул и сжал губы, сумев удержаться от резкого ответа на этот выпад, и, помолчав с минуту, сказал совсем другое:
– Может, это и так. Но, Господи, разве ты не понимаешь, во что тебя втягивают? Оставим в стороне марксизм и прочую тарабарщину – здесь мы все равно не придем к единому мнению. Давай поговорим о твоем поступке. Как можно управлять государством, любым государством независимо от его политической системы, если каждый гражданин будет сам решать, какие законы соблюдать, а какие нет? Я гражданин, и это накладывает на меня определенные обязанности. Если меня призовут в армию, я пойду, нравится мне это или нет.
Стив с презрением посмотрел на отца.
– Ну, тебе нечего беспокоиться. Едва ли они будут призывать людей твоего возраста. На прошлой неделе, – продолжал он чуть ли не весело, – я наткнулся на одно выражение: «Каждый мнит себя солдатом, видя бой со стороны». Вполне подходит к данной ситуации.
– Не будь нахалом. Ты прекрасно знаешь, что я сражался в оккупированной Франции. Не смей оскорблять меня. – Тео, возвысив голос, повторил: – Не смей оскорблять меня, слышишь?
Айрис в отчаянии вмешалась в разговор:
– Я уверена, Тео, он не хотел оскорбить тебя. Мы все ужасно расстроены, давайте…
– Айрис, не вступайся за него. Я сам как-нибудь разберусь. Мы тут не в игрушки играем. Что мы скажем, если ФБР будет искать его здесь? Что? Анна встала.
– Я сделаю тебе сэндвич и кофе, Стив. Ты, наверное, проголодался.
– Нет, я не голоден, Нана.
Но Анна уже направилась на кухню, а следом за ней пошли Айрис и Лаура. Мама в таком же ужасе, как и я, подумала Айрис. Ей необходимо чем-то заняться, и лучше всего на кухне, чтобы успокоиться. Почувствовав внезапную слабость, Айрис опустилась на стул, а Анна с Лаурой принялись хлопотать на кухне, пытаясь таким образом отвлечься от тревожных и пугающих мыслей: Анна взялась резать хлеб и мясо, а Лаура стала мыть над раковиной виноград. Это была уютная семейная сценка, и посторонний человек, посмотрев на них со стороны, ни за что не догадался бы, что в соседней комнате обстановка накалена до предела, а в душе у всех – сплошная мука.
Слезы подступили к глазам Айрис и, сделав вид, будто ищет что-то, она встала и открыла дверцу холодильника. Но Анна успела заметить выражение на лице дочери.
– Лаура, дорогая, – сказала она, – уже поздно. Тебе не пора спать?
Айрис пришла в себя.
– Не стоило тебе слышать всего этого, Лаура. Слишком это страшно, слишком безобразно.
– Мне пятнадцать, мама.
– Все равно не стоило.
– Ты мне не доверяешь?
– Конечно, мы тебе доверяем. Но это такое серьезное дело, не нужно, чтобы оно отягчало чью-нибудь совесть. Папа и я должны все обговорить и обо всем подумать, но тебе лучше ничего не знать.
– Лаура знает, что происходит в мире, – спокойно возразила Анна. – Нельзя отгораживать ее от жизни, от жизни все равно не спрячешься.
– Со мной все о'кей, мама, – вставила Лаура, – не переживай.
Айрис поцеловала встревоженную девочку в лоб.
– Я люблю тебя, Лаура.
Как только Лаура вышла, Айрис разрыдалась.
– Ты можешь этому поверить? – сквозь слезы проговорила она. – Кто бы мог подумать, что наш сын станет скрываться от закона? Что бы сказал папа? А мы так гордились Стивом, он был таким…
– Не надо, Айрис, не плачь. Слезами ничего не исправишь. Где поднос? Налей и Тео чашку.
Джимми ушел наверх, и Тео со Стивом остались одни. «Ну почему у Стива такой высокомерный вид?» – подумала Айрис. Сама его манера держаться приводит Тео в ярость. Он должен понимать это. Но ему как будто все равно, он словно нарочно старается разозлить Тео. Она провела рукой по лбу, будто так могла прогнать эти мысли.
Филипп, который некоторое время назад лег спать, сейчас снова спустился вниз и стоял в дверях в одной пижаме. Мальчик был испуган, но и полон любопытства.
– Иди к себе, сынок, – обратился к нему Тео. – Я понимаю, тебе хочется узнать, что происходит, но подожди до утра. Утром я тебе все объясню. Ночью тебе нужно спать. Иди, беспокоиться не о чем, – добавил он мягко.
Затем, словно ему в голову пришла новая мысль, воскликнул, повернувшись к Стиву:
– Эх, попадись они мне в руки, эти профессора!
– Я же объяснял, – терпеливо сказал Стив, – профессора здесь ни при чем. Мои друзья и я действовали самостоятельно. Мы и сами умеем думать. Ты ничего в этом не понимаешь.
– Так уж и не понимаю? Любой, кто читает газеты, знает, что происходит.
По лицу Тео градом струился пот. Айрис никогда не видела его в такой ярости – вздувшиеся на висках вены, казалось, вот-вот лопнут. И все же он еще держал себя в руках и говорил относительно спокойно.
– Когда я вспоминаю себя в твои годы… Я бы никогда не осмелился…
– «Времена, они ведь меняются», – процитировал Стив. – Но тебе, скорее всего, не нравится Боб Дилан.
– Почему же, он прекрасный певец. И зарабатывает немалые деньги. Все они такие, эти звезды эстрады. Распевают о том, как отвратителен им дух стяжательства, пропитавший наше общество, а сами не стесняются делать деньги и жить в роскоши. Свернуть бы им всем их проклятые шеи, чтобы они никогда больше не пропели ни одной ноты.
– Ты все сказал? – спросил Стив. – Если все, я пойду спать. Я устал.
Тео бросил на него гневный взгляд.
– Да, ты, конечно, очень устал. Денек у тебя выдался на редкость тяжелый. Не легко, должно быть, учинять разгром в отделе регистрации призывников.
Атмосфера в комнате была ледяной, словно кто-то отключил отопление. Капли дождя блестели на стеклянной стене, отделявшей комнату от террасы. Все стояли в дальнем конце комнаты, и Айрис, чувствовавшей себя бесконечно несчастной, пришла вдруг в голову мысль о зеваках, собравшихся на месте дорожного происшествия или вокруг упавшего на улице прохожего.
Вы только посмотрите на него, думал Тео, стоит здесь с презрительным видом в грязной мокрой куртке, борода неопрятная… а ведь такой красивый мальчик. Что он пытается доказать?
– Ты пачкаешь ковер, – вслух сказал он.
– Во-первых, это всего лишь вода, а во-вторых, подумаешь, ковер. В жизни есть куда более важные вещи.
– Вот как? А ты заработал хоть на один ковер? Да ты самого себя еще не можешь прокормить, а осмеливаешься говорить с нами… смотреть нам в глаза, кривя губы. Что это у тебя на брюках?
Стив взглянул на темные пятна.
– Кровь, наверное.
– Кровь, да? То-то мне будет приятно вспомнить об этом, когда придется оплачивать очередной счет за твое обучение. Ну до того приятно!
Тео прошел в другой конец комнаты и задернул шторы. Зашуршал тяжелый шелк, звякнули медные колечки. Когда ОН вернулся, в лице его не было ни кровинки. Он медленно, с трудом, проговорил:
– Последний раз спрашиваю тебя, намерен ли ты порвать с этими людьми, прежде чем твоя жизнь будет окончательно загублена?
– Нет, я не могу этого сделать.
Тео непроизвольно сжимал и разжимал кулаки.
– Тогда мне, как законопослушному гражданину, следует, черт возьми, донести на тебя. Вот так-то!
– Нет! – выкрикнула Айрис. – Нет, Тео! Ты не можешь так думать. В конце концов, они же никого не покалечили, никого не убили. Стив сказал, они в первую очередь думали о том, как избежать насилия. Ты должен принять это в расчет, Тео.
– Нет, Айрис. Не указывай мне, что я должен и чего не должен делать. Посмотри на кровь на его одежде. А ведь он воспитывался в такой семье…
– Дерьмо! – заорал Стив. Он весь дрожал. – Я презираю все это. Это тупое, эгоистичное, узкое…
Он описал широкий круг рукой, словно показывая, что его слова относятся ко всему, находящемуся в комнате: и к людям – матери, отцу, бабушке, брату, и к вещам, которые они с такой любовью приобретали для детей – книгам, картинам, роялю; этим яростным жестом он будто проклинал все и вся, даже невинные розы, подаренные ей Тео ко дню рождения.
– Ты! – сказал Тео. – Ты знаешь, о чем я сейчас подумал? Что ты подхватил вирус какой-то страшной болезни. Ты и говоришь, как больной. В этом доме никто так не говорит.
– Мы вообще говорим на разных языках. Я не желаю оставаться под этой крышей. – Стив повернулся к Анне. – Нана, ты позволишь мне переночевать у тебя? Если нет, я устроюсь под деревом.
– Не будь дураком, – ответила Анна. – Иди, жди меня в машине.
Когда за Стивом захлопнулась дверь, все трое молча уставились друг на друга, словно каждый надеялся прочитать на лице другого ответ на мучивший их всех вопрос.
Айрис заговорила первой:
– Это все бравада. Он испуган до смерти. – Она умоляюще посмотрела на Тео. – Я уверена, я готова поклясться, что он никогда больше не сделает ничего подобного.
– А я совсем в этом не уверен.
– Я отвезу его к себе. По крайней мере он не будет действовать вам на нервы и, возможно, вы сможете немного поспать, – сказала Анна. Надев пальто, она тихо добавила: – Вам придется примириться с тем, что он не оправдал ваших ожиданий. Нельзя вложить свои мысли в голову другого человека.
– Вы правы, мама, – с глубокой горечью откликнулся Тео. – Нельзя сформировать человека по идеальному образцу. Теперь я это понимаю.
У двери на улицу Анна остановилась.
– Внутренний мир любого человека – тайна для окружающих. Мы можем понять только самих себя. – В тусклом свете прихожей Айрис увидела, что по лицу матери промелькнула печальная улыбка, больше похожая на болезненную гримасу. – А иногда и этого не можем.
Раздеваясь, Тео расхаживал по комнате. Всегда такой аккуратный, сейчас он бросил рубашку на стул, а ботинки оставил валяться на полу. И он говорил не переставая.
– Работаешь не покладая рук, хочешь создать надежный фундамент для своих детей, а они тебя отвергают. Но что-то же мы сделали правильно, ведь с другими нашими детьми все обстоит благополучно. Эти бунтари мнят себя людьми с широким кругозором, – продолжал ворчать он, – и считают при этом, что все придуманное не ими, созданное не вчера, сказанное теми, кому за тридцать – хлам. Вдобавок они нелогичны – хотят совершить революцию и в то же время ведут вольный образ жизни хиппи. – Он сел на край кровати, сжав голову руками. – Айрис, я не знаю, что делать. Может, и в самом деле следовало сдать его властям. Для него же было бы лучше. Он бы понес заслуженное наказание, и это послужило бы ему уроком.
Айрис, сидевшая перед туалетным столиком, расчесывая волосы, в ужасе резко обернулась.
– Тео, ты не можешь так думать. Он никогда тебе этого не простил бы, никогда, до конца жизни.
– И все-таки для него же самого это было бы лучше.
– И я… я тоже никогда бы тебе этого не простила. Стив еще ребенок. У него это пройдет. Будь терпелив с ним.
– Ребенок? Ну, нянчиться с ним я не собираюсь, я тебе прямо скажу. Я хочу сделать из него человека, а не потакать ему во всем.
– Разве несколько минут назад в разговоре с мамой ты не признал, что нельзя сформировать человека по своему образу и подобию?
– Я не говорил «по своему образу и подобию», я сказал «по идеальному образу». Но это верно лишь отчасти. Я имел в виду… Ах, Айрис, ради Бога, давай на сегодня прекратим этот разговор. Завтра с утра у меня операция. Поставь будильник на полшестого. Утром надо принять душ, сейчас я так вымотан, что даже на это у меня нет сил.
Они лежали рядом. Обычно Айрис клала голову Тео на плечо, он говорил, что ему нравится ощущать прикосновение к телу ее теплых волос. Но сейчас она положила голову повыше на подушку, так что их щеки соприкоснулись, и его ресницы защекотали ей лицо. Повернувшись, они прижались друг к другу, и их сердца забились в едином ритме.
– Биение живых сердец, – прошептала она, думая вслух, и нежно погладила его по щеке.
– Айрис… дверь заперта?
– Да.
Он лег на нее, и она приняла его в себя, подумав: что бы ни случилось, у нас всегда есть это утешение, это ни с чем не сравнимое чистое наслаждение, полнейшее растворение друг в друге, бальзам, исцеляющий души.
Затем наступил тот миг, когда весь мир вокруг словно перестает существовать – «краткая смерть», как назвал кто-то, она не помнила, кто, апогей физической близости; потом она снова вернулась к жизни, в тишину их спальни, ощутила на груди руку любимого.
В ночь, подобную этой, после акта любви, хорошо бездумно лежать в теплой постели, в теплой комнате, ожидая, когда придет сон, и чувствуя себя надежно защищенным от дождя, барабанящего по стеклам, от любых невзгод, подстерегающих тебя снаружи. Только вот невзгоды могут в любой момент без приглашения вторгнуться в твой дом. Тео услышал, как где-то в дальнем конце сада с треском, похожим на треск сломанной кости, сломалось дерево. Наверное, старый клен в углу; корни у него давно подгнили. Кошмарная ночь! Но по крайней мере Стив не бродит где-то по улицам и не попал в тюрьму. Идиот, юный идиот, разрушающий собственную жизнь. Прекрасно, когда у человека есть идеалы и он борется за них, но не таким же образом. Наказать бы его как следует, вправить мозги в его глупую голову. Анна… может, она повлияет на него, как в ту ночь накануне бар-мицвы, от которой их отделяет, кажется, целое столетие. Нет… он теперь взрослый, да тогда и дело было совсем в другом.
Он осторожно, стараясь не натягивать одеяло, чтобы не разбудить Айрис, повернулся и прислушался. Айрис дышала неровно, значит, тоже не спала. Эта история потрясла ее. Бедная Айрис. Добром это не кончится. Их сын идет по плохой дороге. Тео в этом не сомневался.
Айрис всегда чувствовала, спит Тео или нет. Она потянулась было к нему, желая утешить, но передумала. Бывали моменты, когда он нуждался в утешении, но иногда лучше было оставить его в покое. Как же хорошо она его знала!
Что же теперь будет делать Стив? Тео переживает из-за него мучительнее, чем я. Он, конечно, ни за что с этим не согласится, но он всегда стремился к совершенству во всем, в этом-то все и дело.
Бедный милый Тео. Хочет угодить мне, даже перестал заигрывать с женщинами. А если бы и заигрывал, я бы не обратила внимания. Так я решила в тот день несколько лет назад, когда он подвез медсестру, а я выставила себя ревнивой дурой.
Несколько холодных слезинок выкатились из глаз Айрис и скатились по вискам в волосы.
8
К осени 1967 года энтузиазм американцев пошел на убыль: они стали уставать от войны во Вьетнаме, от ежевечерних военных сводок по телевидению, сопровождающихся демонстрацией кадров с изображением горящих деревень, маленьких фигурок, разбегающихся в разные стороны, непроходимых, кишащих насекомыми джунглей и кружащих в воздухе вертолетов, готовящихся вывезти раненых из этого тропического ада.
Весь мир в агонии, подумала Айрис. Кровавые события разворачиваются не только по другую сторону Тихого океана, но и на Ближнем Востоке, где войска Сирии, Египта и Иордании, которых поддерживает Советский Союз, чуть ли не ежедневно вторгаются на территорию Израиля, разоряют его города. Не бывать миру, заявили арабские лидеры на совещании в Хартуме, до тех пор, пока мы не сбросим израильтян в море.
Нескончаемый виток насилия.
Но, конечно же, больше всего она тревожилась за Стива. После инцидента с налетом на пункт регистрации призывников он редко приезжал домой. По телефону они разговаривали спокойно, но с чувством какой-то неловкости. Никто не спрашивал его, чем он занимается; он вряд ли ответил бы на этот вопрос, да и им самим было проще не знать. По крайней мере, учебу он не бросил, и отметки у него были отличными.
Родители никогда не приставали с вопросами о Стиве к Джимми, учившемуся в том же университете, считая нечестным и непорядочным выпытывать у него сведения о брате. Изредка он сам как бы случайно мог обронить фразу, вроде: «Стив уехал сегодня в Балтимор. Там состоится марш протеста. Я вас об этом предупреждаю, чтобы вы не волновались, если прочтете что-то в газетах».
Однажды Айрис спросила Джимми:
– Откуда он берет деньги? Того, что мы ему посылаем, недостаточно для этих поездок.
– У его друзей есть деньги, – ответил Джимми. – Не знаю, где они их достают, но деньги у них есть.
В феврале 1968 года вьетнамцы отмечали свой национальный праздник Тет – годовщину победы над китайцами полтора века назад. Нельзя было не поражаться тому, что эти, подвергшиеся жестоким бомбардировкам, люди не только были все еще живы, но и не утратили боевого духа и оказались в состоянии начать новое наступление на американцев; они совершили нападение на территорию посольства в Сайгоне, отбить которое удалось далеко не сразу – бои продолжались всю ночь. Военные не придали этому эпизоду большого значения, а он между тем положил начало падению популярности президента. В марте президент объявил, что не будет выставлять свою кандидатуру на следующий срок, вызвав бурю ликования среди американской молодежи, во всяком случае, большей ее части.
В августе в Чикаго открылся съезд Демократической партии. Подготовка к нему имела зловещий характер. Части Национальной гвардии Иллинойса и полиция были приведены в состояние боевой готовности на случай возможных террористических актов: «йиппи», например, заявили, что введут ЛСД [19]в систему водоснабжения Чикаго. Итак, глаза американцев были с большим, чем обычно, вниманием прикованы к телевизионным экранам.
Тео с Айрис остались на лето одни. Лаура, перешедшая в последний класс средней школы, уехала в Нью-Гемпшир в составе группы агитаторов, призывающих голосовать за Маккарти. Филипп проводил лето в лагере в лесах Мэна. Джимми работал санитаром в чикагской больнице. Стив прислал кое-как нацарапанное коротенькое письмо с минимумом информации: он едет на запад с группой студентов, специализирующихся в политологии, для участия в каком-то семинаре; напишет позже. До августа он так и не написал им больше ни строчки, но Айрис была уверена, как если бы кто-то сообщил ей об этом, что местом назначения поездки «на запад» был Чикаго. Однако, сидя рядом с Тео перед телевизором, слушая программу новостей, она не стала говорить о своем беспокойстве.
Они смотрели, как один за другим были забаллотированы претенденты, включившие в свою программу обещание «немедленного мира», и кандидатом от Демократической партии стал Хэмфри. Смотрели на беспорядки, вспыхнувшие в городе после того, как полиция разогнала молодых людей, разбивших, несмотря на запрет, лагерь в парке Линкольна. «Свиньи!» – орали молодые люди и длинноволосые девушки, все в одинаковых джинсах и майках. «Комми!» – кричали в ответ полицейские, раздавая направо и налево удары дубинками. В парке Гранта собралось десять тысяч человек. На улице напротив отеля «Хилтон» завязалась настоящая схватка. В полицейских летели кирпичи, камни, «вонючие» бомбы, [20]те в свою очередь пустили в ход слезоточивый газ. С верхних этажей зданий бросали пакеты с экскрементами и мочой. Глядя прямо в камеры, молодые демонстранты, раскачиваясь, словно они пели в хоре или исполняли какой-то ритуальный танец, скандировали: «Весь мир смотрит на нас! Весь мир смотрит на нас!»
Айрис застыла в напряженном молчании, не замечая, что руки у нее сжаты в кулаки. В комнате было темно, светился лишь экран телевизора; и в этом слабом свете она увидела, как Тео наклонился вперед, стараясь не упустить ни одной подробности происходящего на экране. Возможно, подумала она, он, так же как и я, высматривает Стива в этой оголтелой толпе.
– Полиция заходит слишком далеко, – сказала она. Какая жалость. Ведь они же совсем еще дети.
– Верно. Некоторые полицейские утратили чувство меры. Но они тоже всего лишь люди. Их вывели из терпения. Эти юнцы неуправляемы, вытворяют Бог знает что. Бросают всякие гадости из окон, танцуют голыми в фонтанах. А ведь вроде бы интеллигентные ребята, студенты университетов. В чем смысл? Чего они, черт возьми, хотят? Ведь в Париже начались мирные переговоры.
– Хотела бы я знать, – пробормотала она, – там ли Стив.
– Ну, если он и там, лучше бы ему не танцевать голым в фонтане, – угрюмо отозвался Тео.
Не прошло и пятнадцати минут, как зазвонил телефон. Позже, возвращаясь к случившемуся, Айрис всегда вспоминала, что при первом же звонке ее охватило недоброе предчувствие.
Звонил Джимми.
– Мам? Не волнуйся, пожалуйста. Потом все наверняка как-то уладится, но Стива арестовали сегодня.
– О Господи! Арестовали! Где?
– В Чикаго. Он позвонил мне, и я тут же пришел. Я сейчас в полицейском участке.
Весь мир в агонии, подумала Айрис. Кровавые события разворачиваются не только по другую сторону Тихого океана, но и на Ближнем Востоке, где войска Сирии, Египта и Иордании, которых поддерживает Советский Союз, чуть ли не ежедневно вторгаются на территорию Израиля, разоряют его города. Не бывать миру, заявили арабские лидеры на совещании в Хартуме, до тех пор, пока мы не сбросим израильтян в море.
Нескончаемый виток насилия.
Но, конечно же, больше всего она тревожилась за Стива. После инцидента с налетом на пункт регистрации призывников он редко приезжал домой. По телефону они разговаривали спокойно, но с чувством какой-то неловкости. Никто не спрашивал его, чем он занимается; он вряд ли ответил бы на этот вопрос, да и им самим было проще не знать. По крайней мере, учебу он не бросил, и отметки у него были отличными.
Родители никогда не приставали с вопросами о Стиве к Джимми, учившемуся в том же университете, считая нечестным и непорядочным выпытывать у него сведения о брате. Изредка он сам как бы случайно мог обронить фразу, вроде: «Стив уехал сегодня в Балтимор. Там состоится марш протеста. Я вас об этом предупреждаю, чтобы вы не волновались, если прочтете что-то в газетах».
Однажды Айрис спросила Джимми:
– Откуда он берет деньги? Того, что мы ему посылаем, недостаточно для этих поездок.
– У его друзей есть деньги, – ответил Джимми. – Не знаю, где они их достают, но деньги у них есть.
В феврале 1968 года вьетнамцы отмечали свой национальный праздник Тет – годовщину победы над китайцами полтора века назад. Нельзя было не поражаться тому, что эти, подвергшиеся жестоким бомбардировкам, люди не только были все еще живы, но и не утратили боевого духа и оказались в состоянии начать новое наступление на американцев; они совершили нападение на территорию посольства в Сайгоне, отбить которое удалось далеко не сразу – бои продолжались всю ночь. Военные не придали этому эпизоду большого значения, а он между тем положил начало падению популярности президента. В марте президент объявил, что не будет выставлять свою кандидатуру на следующий срок, вызвав бурю ликования среди американской молодежи, во всяком случае, большей ее части.
В августе в Чикаго открылся съезд Демократической партии. Подготовка к нему имела зловещий характер. Части Национальной гвардии Иллинойса и полиция были приведены в состояние боевой готовности на случай возможных террористических актов: «йиппи», например, заявили, что введут ЛСД [19]в систему водоснабжения Чикаго. Итак, глаза американцев были с большим, чем обычно, вниманием прикованы к телевизионным экранам.
Тео с Айрис остались на лето одни. Лаура, перешедшая в последний класс средней школы, уехала в Нью-Гемпшир в составе группы агитаторов, призывающих голосовать за Маккарти. Филипп проводил лето в лагере в лесах Мэна. Джимми работал санитаром в чикагской больнице. Стив прислал кое-как нацарапанное коротенькое письмо с минимумом информации: он едет на запад с группой студентов, специализирующихся в политологии, для участия в каком-то семинаре; напишет позже. До августа он так и не написал им больше ни строчки, но Айрис была уверена, как если бы кто-то сообщил ей об этом, что местом назначения поездки «на запад» был Чикаго. Однако, сидя рядом с Тео перед телевизором, слушая программу новостей, она не стала говорить о своем беспокойстве.
Они смотрели, как один за другим были забаллотированы претенденты, включившие в свою программу обещание «немедленного мира», и кандидатом от Демократической партии стал Хэмфри. Смотрели на беспорядки, вспыхнувшие в городе после того, как полиция разогнала молодых людей, разбивших, несмотря на запрет, лагерь в парке Линкольна. «Свиньи!» – орали молодые люди и длинноволосые девушки, все в одинаковых джинсах и майках. «Комми!» – кричали в ответ полицейские, раздавая направо и налево удары дубинками. В парке Гранта собралось десять тысяч человек. На улице напротив отеля «Хилтон» завязалась настоящая схватка. В полицейских летели кирпичи, камни, «вонючие» бомбы, [20]те в свою очередь пустили в ход слезоточивый газ. С верхних этажей зданий бросали пакеты с экскрементами и мочой. Глядя прямо в камеры, молодые демонстранты, раскачиваясь, словно они пели в хоре или исполняли какой-то ритуальный танец, скандировали: «Весь мир смотрит на нас! Весь мир смотрит на нас!»
Айрис застыла в напряженном молчании, не замечая, что руки у нее сжаты в кулаки. В комнате было темно, светился лишь экран телевизора; и в этом слабом свете она увидела, как Тео наклонился вперед, стараясь не упустить ни одной подробности происходящего на экране. Возможно, подумала она, он, так же как и я, высматривает Стива в этой оголтелой толпе.
– Полиция заходит слишком далеко, – сказала она. Какая жалость. Ведь они же совсем еще дети.
– Верно. Некоторые полицейские утратили чувство меры. Но они тоже всего лишь люди. Их вывели из терпения. Эти юнцы неуправляемы, вытворяют Бог знает что. Бросают всякие гадости из окон, танцуют голыми в фонтанах. А ведь вроде бы интеллигентные ребята, студенты университетов. В чем смысл? Чего они, черт возьми, хотят? Ведь в Париже начались мирные переговоры.
– Хотела бы я знать, – пробормотала она, – там ли Стив.
– Ну, если он и там, лучше бы ему не танцевать голым в фонтане, – угрюмо отозвался Тео.
Не прошло и пятнадцати минут, как зазвонил телефон. Позже, возвращаясь к случившемуся, Айрис всегда вспоминала, что при первом же звонке ее охватило недоброе предчувствие.
Звонил Джимми.
– Мам? Не волнуйся, пожалуйста. Потом все наверняка как-то уладится, но Стива арестовали сегодня.
– О Господи! Арестовали! Где?
– В Чикаго. Он позвонил мне, и я тут же пришел. Я сейчас в полицейском участке.