Страница:
– Мечта! – воскликнул Лионель. – Боже милосердный!
– Есть гравюра восемнадцатого века, изображающая Элевтеру, – сказала Кэт, не обращая на него внимания. – Дом вдалеке, а на переднем плане – подвода с сахаром, которую везут шестнадцать волов, восемь впереди и восемь сзади. Это делалось, чтобы не перевернуться при спуске с горы.
– Кэт – большая любительница истории, – объяснил Лионель.
– Я тоже, – заметил Фрэнсис.
– Тогда вы должны посмотреть эти гравюры, – сказала Кэт. – Есть еще одна – с оленем. Здесь когда-то жили самые разные необыкновенные существа.
Кэт улыбнулась. Щербинка между передними зубами придает ее улыбке добродушие, подумал Фрэнсис, но не слишком украшает ее.
– Кэт еще любит музыку, – сказал Лионель. – Не может жить без своего пианино. И это не все. Скачет на лошадях, как ветер, управляется с парусной лодкой и в довершении всего занимается благотворительностью в негритянских поселках.
Улыбка сошла с лица девушки.
Почему он так с ней обращается? Фрэнсис посмотрел на Марджори, которая всегда умела найти выход из неловкой ситуации. Но Марджори была занята разговором с англичанкой и пожилым джентльменом, присоединившимся к их группе.
Заговорил отец Бейкер:
– У Кэт беспокойная совесть, она очень помогает мне во многих делах.
– Со всем уважением, отец мой, – сказал Лионель. – Я могу только подтвердить ваши слова, – он сглотнул слюну. – Вопрос в том, как далеко и в каких размерах заключается ее помощь. Если вернуться в семидесятые годы прошлого века, мой дед предвидел многое из того, что заботит нас сегодня. Он всегда говорил, – он огляделся и понизил голос, – что неприятности начнутся со смешением крови, когда таких будет достаточно много. У них будет ум белых и темперамент черных. Достаточно будет малейшего толчка, чтобы они уничтожили всех нас.
– Думаю, вы преувеличиваете, – сказал отец Бейкер.
– Думаю, нет. О, я думаю, что у нас тут будет коммунизм, во всяком случае, не скоро. Они сейчас заняты Ямайкой и Тринидадом. Но посмотрите, они хотят голосовать по принципу «один человек – один голос», а это станет большой ошибкой, если позволить людям, не имеющим собственности, распоряжаться общественными деньгами. Между прочим, встревожен даже средний класс, образованные полукровки! И не говорите, что это не так, даже если сами они об этом не говорят. Возьмите, например, доктора Мибейна, он весьма богатый человек… Кстати, вот он, спускается по ступенькам.
Фрэнсис увидел мужчину с достаточно светлой кожей. Он сходил вниз с чувством собственного достоинства, рядом с ним шла женщина с таким же цветом кожи в элегантном платье.
– Совершенно справедливо, – отметил отец Бейкер. – Вам нечего опасаться доктора Мибейна.
– По счастью, нет. Его сын, – повернулся к Фрэнсису Лионель, – делает блестящую карьеру.
– У него большие способности, – сказал отец Бейкер, – он был моим учеником.
– Он получил юридическую степень и, говорят, откроет собственное дело. Бог знает, что нас ждет. Может быть, все и обойдется. А пока я, по меньшей мере, в растерянности.
– Ты колониалист, – отчетливо произнесла Кэт. – Ты ошибся веком и мне тебя жаль.
Рассмеявшись, Лионель потрепал жену по щеке и поднялся:
– Прошу меня извинить, мне нужно кое с кем поговорить. Немного политики. До встречи, – он поклонился Фрэнсису, – не воспринимайте священника слишком серьезно. У него много разных идей: то ли демагог, то ли подстрекатель.
– Боюсь, – заметил отец Бейкер, когда Лионель ушел, – что мы утомили вас нашими делами, мистер Лютер. Мы тут на острове привыкли думать, что много значим, а на самом деле мы такие маленькие.
– Нет, – упрямо сказала Кэт, – мы важны. Мы – микрокосмос и отражаем происходящее во Вселенной.
В этот момент Марджори избавилась от пожилой английской пары и повернулась к ним:
– Скажите, Кэт, а вы когда-нибудь жили в старом поместье?
– В очень старом. Оно называется «Причуда Джорджины».
– У места с таким названием должна быть своя история.
– Да, у него есть… история. Построивший его был богатым человеком. Своих сыновей он послал учиться в Англию, как это было принято. Один из сыновей вернулся с невестой, Джорджиной. Она была очень молода и, говорят, совсем не хотела жить в таком отдаленном месте. Она боялась рабов и не зря – они изнасиловали и убили ее во время восстания. В ту ночь было сожжено десять домов, а их владельцы перерезаны.
– Боже мой! – дрожа воскликнула Марджори.
– В нашем доме есть портрет, мы считаем, что это она. Подражание Гейнсборо. Молодая девушка в платье по щиколотку, в черных кружевных туфлях, с маленькой собачкой.
– У меня мороз по коже, – призналась Марджори.
– Вы себе это представили, да? Душная ночь, все спят, она лежит на большой кровати, а в окно лезут рабы с мачете. И с факелами, чтобы поджечь дом.
– Какой ужас! – выдохнула Марджори.
– Да. И, тем не менее, это можно понять. Она была одним из ваших предков, Фрэнсис. Конечно! «Причуда Джорджины» была поместьем Фрэнсисов! Она должно быть ваша прапра – не знаю, сколько – бабушка. Или тетка.
Стало совсем темно, сгустились фиолетовые сумерки. Где-то неподалеку в пруду оживились лягушки. Два мальчика пододвинули стулья к отцу Бейкеру и заговорили с ним о крикете. Молодая женщина напротив Марджори сообщила об аукционе, на который была выставлена обстановка поместья во французском стиле. Фрэнсис посмотрел на часы. Уходить еще рано. Но позади был длинный день, и он внезапно почувствовал усталость. Марджори и та женщина говорили теперь об автомобилях, а может, о сигарах. Лягушки и оркестр заглушали слова.
Кэт Тэрбокс зажгла сигарету. Надо, наверное, развлечь ее разговором, поскольку мужчина с другой стороны был занят кем-то другим.
– У вас есть дети? – спросил он и тут же похолодел, поняв какую допустил оплошность: забыл, что именно из-за ее выкидыша они не смогли приехать на их с Марджори свадьбу.
– Нет, – спокойно ответила она. Тогда он сказал:
– Кажется, вы очень много времени уделяете общественной деятельности? – О Боже! Все хуже и хуже, он говорит совсем не то.
Она ответила вопросом на вопрос:
– А чем вы занимаетесь?
– Работаю с ценными бумагами в компании отца.
– Ах да, я помню. Вам нравится?
– Не особенно.
Он удивился своему ответу, потому что весь последний год ему казалось, что его вполне устраивает эта работа.
– Почему же тогда вы этим занимаетесь?
– Не знаю. Привык. Так, наверное.
– Во всяком случае, честный ответ.
Он лихорадочно придумывал, о чем бы еще поговорить.
– Как называется дерево, под которым мы сидим? У него необыкновенные корни. Никогда не видел ничего подобного.
– Это баньян. Из Индии. Почти все на этом острове откуда-нибудь завезено. Попугаи и сахарный тростник, кофе, бананы…
– Бананы не местное растение?
– Нет. Их впервые увидел в Индии Александр Македонский. Европейцы завезли их в Новый Свет. У них длинная история, а укоренились они здесь. Как я, как все мы.
– Вы так поэтично говорите, – сказал Фрэнсис. Ему показалось, что на лбу у нее появилась морщинка, он быстро добавил, – я не хотел вас обидеть. Я сказал о вашем воображении. Вы, может, и не подозреваете о нем.
– Ну что вы, Лионель постоянно говорит, что я уношусь прочь на крыльях мечты.
– Что это вы тут обо мне говорите? – поинтересовался Лионель, появляясь у столика.
– Ты ведь всегда говоришь, что я не реалистка, верно?
– Бог мой, как туманно ты выражаешься. Но в этом и состоит женское очарование, не так ли, Фрэнсис?
– Я могу тебе сказать, пожив в браке четыре года, тоже самое, – ответил Фрэнсис, одаривая Лионеля светской улыбкой, которой ему пришлось научиться, поскольку после женитьбы он стал бывать в свете. Переведя взгляд на Марджори, он улыбнулся уже искренне. Ему было неуютно в тяжелой атмосфере противоречия и он внезапно почувствовал благодарность за свой гармоничный брак. Он дотянулся и взял жену за руку.
– У меня затруднение, – сказал Лионель. – Парень, с которым я только что говорил, улетает, как оказалось, завтра днем. Поэтому утром мне придется заняться деловыми переговорами. А я планировал отвезти вас в Элевтеру. Я понимаю, что вы хотите как можно скорее покончить с этим и вернуться домой.
– Ничего страшного, – быстро ответил Фрэнсис, – если вы поможете нам с автомобилем и скажете, куда ехать, мы справимся сами.
– Вы не сможете найти дорогу самостоятельно.
– Я отвезу вас, – предложила Кэт.
– Это займет у вас целый день! – запротестовала Марджори.
– Меня это не пугает. Я заеду за вами в половине девятого.
Крытый брезентом «джип», подпрыгивая на ухабах, спустился по дороге.
– «Джип» – лучшая машина для здешних дорог, – сказала Кэт и, увидев белые сандалии Марджори, заметила, – Вы испортите их или сломаете лодыжку. У вас есть что-нибудь еще?
– Только кроссовки для тенниса. Но с платьем они будут смотреться нелепо.
– Наденьте их. На вас никто не собирается смотреть, – и почувствовав, что ее слова могли показаться грубыми, искренне добавила, – я совсем не хотела сказать, что вы не заслуживаете взглядов.
Сначала дорога шла близко от берега моря. Рыбаки возились с сетями. На камнях возле бухт, где встречаются соленая и пресная вода, сушилось белье. Голые ребятишки играли около ветхих лачуг. Вскоре дорога повернула вглубь острова и пошла в гору, сахарный тростник сменился банановыми деревьями. Внизу сквозь листья проглядывало море, тихое и сияющее под утренним солнцем. С горы спускались груженые ослики. Женщины, несшие на головах тяжелые корзины, уступали автомобилю дорогу.
– Восхитительно! Необыкновенно! – восторгалась Марджори.
– Вы находите? – несколько сухо отозвалась Кэт. То там, то здесь от дороги отходили аллеи, ведущие к большим белым домам.
– «Поместье Анны» – назвала один из них Кэт. – Здесь живут друзья Герберта и Джулии. Они разводят лошадей. Вернее, он разводит лошадей, а она играет в бридж. Не то чтобы я была против бриджа, я и сама неплохо играю, но мне кажется, что в жизни можно заняться чем-нибудь более стоящим.
С заднего сиденья Фрэнсис видел лицо Кэт, повернутое к нему на три четверти. Все, о чем она думает, тут же отражается у нее на лице, подумал он. Некоторое время они молчали.
Словно вспомнив об обязанности развлекать гостей, Кэт заговорила:
– Посмотрите на те горные пальмы, вон там, у них гладкие стволы и совсем немного листьев на верхушке. Тут есть узкие ущелья, где можно найти разные окаменелости и ракушки с коралловых рифов. Когда-то здесь был только океан.
Красное дерево и бамбук склонялись над узкой дорогой. Густая листва тропического леса совсем не пропускала солнца.
– Через такие заросли, наверное, не пробраться, – поежилась Марджори. – Мне даже жутко.
– Здесь есть дорожки. Сюда пробираются местные жители и ловят здесь попугаев, хотя это и запрещено законом. Их тайно вывозят в чемоданах, большинство из них гибнет в пути. Какая жестокость! Я просто из себя выхожу, когда думаю об этом, – со страстью сказала Кэт.
Дорога постепенно пошла вниз. Они проехали маленькую деревушку, на склоне горы виднелись обработанные куски земли, паслись овцы и коровы.
Они проехали еще немного и внезапно Кэт остановила машину:
– Вот, Элевтера.
Перед ними на открытом пространстве стоял длинный белый дом. Позади него возвышалась гора, перед ним в величественном молчании расстилалось мерцающее море.
– Край света, – тихо произнесла Кэт.
Она отпустила тормоз, и машина двинулась. Узорные ворота распахнуты, длинная пальмовая аллея заросла травой. Изящная арка над дверью разрушилась, а окна закрыты ставнями. Дорожки затерялись в высокой – по колено – траве. Упадок, подобный разрушительной болезни.
С минуту они смотрели на открывшуюся им картину. Потом Марджори спросила:
– В этом доме выросла твоя мать?
Фрэнсис кивнул, будучи не в состоянии говорить. Он не ожидал, что будет настолько потрясен, почувствует такую боль. На этой террасе сидели и разговаривали, по этой дорожке подъезжали гости, их встречали цветы и дружелюбный лай собак. Все было полно жизни.
Глаза у него увлажнились и, чтобы никто этого не заметил, он вышел из машины.
Они вошли в дом. В просторном холле все деревянные детали были отполированы и украшены резьбой. Лестничные перила были сделаны в виде спирали, а вместо шаров на балясинах красовались ананасы. Стены были обшиты резными панелями. Через открытую дверь в помещение проник солнечный луч, и в теплом воздухе заплясали пылинки.
– Уменьшенная копия Драммонд-холла, – заметила Марджори.
– Эти большие дома строились на один манер, – ответила Кэт. – А вот здесь библиотека. Красное дерево, и очень дорогое. Оно выглядит особенно красиво, когда отполировано.
– С этой стороны нет шкафов! – воскликнула Марджори. – Работа сделана только наполовину! Как странно.
Фрэнсис почувствовал, что должен сказать веское слово практического свойства:
– Взгляните, здесь протекает крыша, – и добавил с сомнением, – как вы думаете, нужно ли ее отремонтировать прежде, чем выставлять дом на продажу?
– Я считаю, что мы не должны вкладывать ни цента, – заявила Марджори. – Во-первых, у нас нет денег. Просто пометим: продается «как есть».
– Странно, что это место не разграблено, – заметил Фрэнсис.
– Здесь люди верят в нечистую силу, – сказала Кэт. – Деревенские жители считают, что существуют духи и ведьмы. Вы слышали о сказках Ананси?
– Да, – ответил Фрэнсис. – Старые сказки, пришедшие из Африки.
– Потрясающее невежество, в наше-то время, – фыркнула Марджори.
– Совсем не потрясающее, если учесть их образ жизни, – сказала Кэт. В голосе прозвучала нотка нетерпимости.
Она в самом деле слишком нетерпима, подумал Фрэнсис. В то же время, она права – местные деревни так убоги. Что могут знать эти люди?
– Осмотрим поместье? – предложила Кэт. – Здесь можно было проехать вокруг, но сейчас дороги стали непроходимыми для автомобиля.
– А как вы ориентируетесь? – спросила Марджори.
– Я бывала здесь в детстве. Мой дедушка знал Верджила Фрэнсиса.
– Вы знали моего прадедушку? – изумленно спросил Фрэнсис.
– Не очень хорошо. На Сен-Фелисе все друг друга знают и имеют представление о родственных связях. А знаете, мне кажется, что вы похожи на него. Он был высоким, и нос у него был такой, как у вас, – произнесла она, разглядывая Фрэнсиса. – Забавно, какие, казалось бы, незначительные вещи помнишь о человеке через столько лет.
Марджори обнаружила сахарную мельницу или скорее ее развалины. Верхний слой черепицы был сбит, куски ее валялись в высокой траве. Тут же лежал огромный заржавевший котел.
– В нем варили похлебку из маниоковой муки для рабов, – сказала Кэт. – Смотрите, здесь на замковом камне выбито «Т.Ф.»; «Ф», естественно, Фрэнсис, а кто был «Т» – не знаю… Поставлен год – «1727».
Марджори ушла вперед, не обращая особого внимания на детали. Фрэнсису, напротив, хотелось все рассмотреть, почувствовать вкус, помечтать. Ему даже показалось, что он слышит топот ног, голоса, звук работающего механизма.
– Здесь должно быть был дом, – позвала Марджори. – Остался фундамент.
– Это дом надсмотрщика, – крикнула в ответ Кэт. – Он жил здесь вместе со счетоводом. А дальше стояли бараки рабов. На таком участке их помещалось до пятидесяти.
Внезапно в траве кто-то зашевелился. Несколько коз появились из травы, посмотрели на чужаков и возобновили трапезу.
– Они одичали, – заметила Кэт.
– Они едят что-то похожее на кактусы, – удивилась Марджори.
– Так и есть. Это растение называют «Турецкая голова», и едят его только козы.
Фрэнсис стоял неподвижно. Я хочу все прочувствовать. Гудение пчел. Дуновение ветра. Козы, шуршащие травой.
Истома, тоска и печаль окутали его. Вслух он произнес:
– Грустно. Грустно.
– Ничуть! Все держалось на труде рабов, – резко сказала Марджори.
– Конечно, я не об этом. Я хотел сказать – он осекся.
Голос Марджори звучал громко и ясно:
– Они заслужили то, что получили. Помимо владения другими людьми, они были ужасающе некомпетентны. Они истощили почву, тратили больше, чем имели, и привели все в упадок. Может, вернемся в дом?
Они сели на ступеньках террасы. Далеко внизу поблескивала серебристая речка. На берегу маленького заливчика видны были деревья, наклоненные океанским ветром в сторону суши.
– Здесь встречаются Атлантика и Карибы. Если вы страдаете морской болезнью, то лучше не ходить здесь под парусом, – предостерегала Кэт.
Марджори вскрикнула и вскочила. Маленькая змейка переползла то, что осталось от садовой дорожки, и скрылась в траве.
– Она неопасна, – успокоила Кэт.
– На острове нет ядовитых змей? Я слышала, что есть такие, от укуса которых погибаешь за минуту.
– Раньше были такие. Около пяти футов в длину. Они прятались в связках бананов, и от их укуса действительно можно было умереть через несколько минут. Когда я была маленькой, они еще водились, но теперь их больше нет.
– Мне все равно страшно, – сказала Марджори. – Давайте поедем. Или ты, Фрэнсис, хочешь еще что-нибудь посмотреть?
– Я хотел бы уточнить, какие достоинства этого места я могу подчеркнуть при продаже?
Кэт развела руки:
– Его достоинства перед вами.
Он взглянул на нее. Она была очень серьезна.
– Да, – мягко согласился он, – красота. Красота этой горы.
– У тебя будут покупать не красоту, – сказала Марджори. – Я захватила карандаш и бумагу, давайте сделаем пометки, – она повернулась к Кэт. – Вы знаете, как вести такое хозяйство. Что бы вы сделали, если бы оно принадлежало вам?
– Я бы начала с посадки деревьев. На высоких местах леса почти не осталось. И так повсюду на острове. Результат недальновидной деятельности. От этого происходит эрозия почвы, засухи и наводнения. Мы пытаемся обучать мелких фермеров.
– Бьюсь об заклад, без особого успеха, – произнесла Марджори.
– На это требуется время, – ответила Кэт.
Фрэнсису было неуютно. Женщины, определенно, невзлюбили друг друга. Непонятно почему… и что с этим делать.
Кэт продолжала:
– После этого я бы посадила бананы. И немного сахара, потому что для него требуется много техники. Я бы развела крупный рогатый скот, овец, ну и фрукты. И не только на экспорт. Здесь огромная нехватка продуктов питания. Вы знаете, что этот маленький остров даже не может себя прокормить? Какой позор! Дети пьют импортное консервированное молоко, если вообще пьют! Позор!
Марджори холодно наблюдала за ней:
– Пожалуйста, продолжайте. Я записываю.
– Я бы посадила какао. На этой стороне острова много дождей, а это как раз подойдет. Используйте бананы как временную защиту, когда сажаете молодые растения какао. И кокосы. В городе есть фабрика по производству копры. Из кокосового молока женщины делают масло для приготовления пищи, а отжимки идут на корм скоту. Еще есть маис, мускатный орех. Это можно выращивать на экспорт. Я помогала вам?
Марджори быстро писала:
– Да, спасибо. Хотя мне представляется, что тот, кто захочет купить это поместье вряд ли будет всем этим заниматься. Эти записи скорее всего бесполезны.
– Трудно сказать. Фрэнсис поднялся:
– Очень убедительно, Кэт. Может, вы уговорите и покупателя? У вас, кстати, никого нет на примете?
– Это будет нелегко. Обратитесь к «Аттербери и Шоу» в Коувтауне. Они занимаются недвижимостью. Поехали?
Несколько мгновений он стоял у машины, держась за дверцу, и смотрел на дом.
Кэт с любопытством посмотрела на него:
– Он заворожил вас?
– Это поэма, как вы и сказали.
Она улыбнулась в ответ, показывая щербинку между зубами. Не пойму, почему эта щербинка так очаровательна, рассеянно подумал Фрэнсис.
В их комнате в Драммонд-холле Марджори произнесла:
– Она тебе понравилась?
– Кто?
– Не прикидывайся, – со сладкой улыбочкой отозвалась она. – Кэт, конечно. Кто же еще?
– Ну конечно, она очень приятный человек. Она сделала все, чтобы помочь нам.
– Я не это имею в виду. Она понравилась тебе по-настоящему. Ты увлекся. Ты желаешь ее.
– Ты сошла с ума, – гневно сказал он.
– Это твой тип. Сильная и сексуальная, – сказала Марджори, снимая блузку. Над белой грудью темнел загорелый участок кожи в форме сердечка.
– Сексуальная? Да она даже не хорошенькая. Не очень.
– Она старше меня.
– На полгода!
– Они несчастливы, ты заметил?
– Я знаю. Мне жаль их.
– Да, она – твой тип. Просторы, животные. Такая же духовность. Она раздевала тебя глазами.
– Что? – закричал он.
– Да, когда рассказывала, как выглядел твой дедушка.
– Я не помню.
– Ты прекрасно помнишь! Она сказала, что у тебя дедушкин нос.
– Прадедушкин.
– Смотри-ка, помнишь!
– Прекрати, Марджори.
– Это правда, ты ее желаешь. Она начала переодеваться к обеду.
– Слушай, – сказал он, – давай-ка пошлем этот обед к черту. Я объясню тебе кое-что насчет желания.
В зеркале трюмо отражалась гибкая молодая женщина с выразительным ртом и умными глазами; мужчина, стоявший позади, был почти такого же возраста, но улыбался он улыбкой мальчика, стремящегося доставить удовольствие.
Неделю спустя Лионель показывал ему свои владения.
Он рассказывал о сахарном тростнике, о механизации, о не использованных еще возможностях, а Фрэнсис поймал себя на том, что хотя он с неподдельным интересом слушает своего дядю, думает он о том, насколько разные Лионель и Кэт, и, что совершенно непонятно, как они могли пожениться.
Когда они вернулись к дому, Лионель показал на двух пятнистых лошадей, пасшихся за забором:
– Питомцы Кэт. Она понимает толк в разведении лошадей, но этих двух она пестует, как комнатных собак. Наверное, из-за того, что у нее нет детей.
Фрэнсис промолчал.
– Доктора говорят, что она никогда не сможет иметь детей. У нее что-то там разладилось после выкидыша.
– Мне очень жаль, – сказал Фрэнсис.
– Кэт помогает мне. Она ведет бухгалтерские книги, объезжает плантации – лишняя пара глаз, – они спустились по ступенькам. – Я отвезу тебя к отцу. Я бы предложил тебе остаться пообедать, но Кэт в городе. Мне нужно встретить ее в половине первого.
Фрэнсис почувствовал легкое разочарование. Смешно!
– Ничего, вы и так уделяете нам столько времени. Со стороны Кэт было большой любезностью отвезти нас тогда в Элевтеру.
– О, она это любит! Она обожает показывать остров гостям. Она славная, – помолчав, несколько смущенно он добавил, – тебе могло показаться, что я был с ней немного грубоват тогда, на свадьбе… Я все понимаю, она болеет сердцем за всех и за все, но когда-нибудь это причинит ей неприятности. Я-то это понимаю, и злюсь, но ничего не могу с собой поделать.
Фрэнсису почему-то было неприятно слышать эти слова, и он неловко повторил:
– Вы так к нам добры.
– Все что нужно, только скажите. Если что-то беспокоит, просто скажите.
– О, все прекрасно, только Марджори волнуется, что ей не хватит нарядов.
– Никаких проблем. Пойдите к Да Куньи. Платья у него из Франции, Марджори может накупить себе одежды на два года вперед.
– Боюсь, так долго мы здесь не пробудем.
– Вы задержитесь дольше, чем думаете. Если только не хотите оставить все на попечение «Аттербери и Шоу».
– Я, наверное, так и сделаю. Но сначала все-таки попытаюсь продать сам, запрошу минимальную цену.
– Что ж, попробуй, – кивнул Лионель. И они вернулись в Драммонд-холл.
Мистер Аттербери проводил Фрэнсиса до двери.
– Мой человек быстро свяжется с нужными людьми. Могу вас заверить, мистер Лютер, что эта сделка дело решенное.
Фрэнсис поблагодарил его, скрестив украдкой пальцы. На улице его ждал взятый напрокат автомобиль, но ему почему-то не хотелось возвращаться к расписанной по часам жизни Драммонд-холла, и он пошел вниз по Причальной улице, мимо классического георгианского фасада «Барклай банка», к площади.
Был базарный день, и город кипел жизнью. Автобусы доставляли людей из деревень, босые женщины в соломенных шляпах были одеты в хлопчатобумажные платья неописуемых ярких расцветок. Дети всех возрастов бегали среди связок бананов, плодов хлебного дерева, рыбы и кокосов. Желтые собаки – все собаки здесь были, похоже, одной породы, хотя в них было намешано много кровей и эта смесь сама уже превратилась в породу – рыскали повсюду в толпе и дрались из-за еды.
Фрэнсис немного постоял, наблюдая оживленную картину, и свернул за угол. У сиротского приюта он остановился, чтобы послушать пение детей – в предыдущее воскресенье он слышал их на службе в соборе. Напротив приюта было кладбище. Он перешел улицу и ступил за ограду, но не пошел дальше, а, погрузившись в ощущение безмятежной радости, дослушал гимн и вернулся на тротуар.
Не слишком знакомый с городом, он свернул под аркаду. В густой тени фиговых деревьев стояли дома с узкими окнами и похожими на кружево железными балюстрадами. Их вполне можно было бы встретить в Париже на площади Вогезов. Он остановился на следующей маленькой площади, чтобы прочитать надпись на круглой бронзовой табличке, вделанной в мостовую. Она гласила: на этом месте 11 июля 1802 года был казнен через повешение Самуэль Вернон, член Совета Его Величества, за убийство своего негра-раба Плуто.
– Есть гравюра восемнадцатого века, изображающая Элевтеру, – сказала Кэт, не обращая на него внимания. – Дом вдалеке, а на переднем плане – подвода с сахаром, которую везут шестнадцать волов, восемь впереди и восемь сзади. Это делалось, чтобы не перевернуться при спуске с горы.
– Кэт – большая любительница истории, – объяснил Лионель.
– Я тоже, – заметил Фрэнсис.
– Тогда вы должны посмотреть эти гравюры, – сказала Кэт. – Есть еще одна – с оленем. Здесь когда-то жили самые разные необыкновенные существа.
Кэт улыбнулась. Щербинка между передними зубами придает ее улыбке добродушие, подумал Фрэнсис, но не слишком украшает ее.
– Кэт еще любит музыку, – сказал Лионель. – Не может жить без своего пианино. И это не все. Скачет на лошадях, как ветер, управляется с парусной лодкой и в довершении всего занимается благотворительностью в негритянских поселках.
Улыбка сошла с лица девушки.
Почему он так с ней обращается? Фрэнсис посмотрел на Марджори, которая всегда умела найти выход из неловкой ситуации. Но Марджори была занята разговором с англичанкой и пожилым джентльменом, присоединившимся к их группе.
Заговорил отец Бейкер:
– У Кэт беспокойная совесть, она очень помогает мне во многих делах.
– Со всем уважением, отец мой, – сказал Лионель. – Я могу только подтвердить ваши слова, – он сглотнул слюну. – Вопрос в том, как далеко и в каких размерах заключается ее помощь. Если вернуться в семидесятые годы прошлого века, мой дед предвидел многое из того, что заботит нас сегодня. Он всегда говорил, – он огляделся и понизил голос, – что неприятности начнутся со смешением крови, когда таких будет достаточно много. У них будет ум белых и темперамент черных. Достаточно будет малейшего толчка, чтобы они уничтожили всех нас.
– Думаю, вы преувеличиваете, – сказал отец Бейкер.
– Думаю, нет. О, я думаю, что у нас тут будет коммунизм, во всяком случае, не скоро. Они сейчас заняты Ямайкой и Тринидадом. Но посмотрите, они хотят голосовать по принципу «один человек – один голос», а это станет большой ошибкой, если позволить людям, не имеющим собственности, распоряжаться общественными деньгами. Между прочим, встревожен даже средний класс, образованные полукровки! И не говорите, что это не так, даже если сами они об этом не говорят. Возьмите, например, доктора Мибейна, он весьма богатый человек… Кстати, вот он, спускается по ступенькам.
Фрэнсис увидел мужчину с достаточно светлой кожей. Он сходил вниз с чувством собственного достоинства, рядом с ним шла женщина с таким же цветом кожи в элегантном платье.
– Совершенно справедливо, – отметил отец Бейкер. – Вам нечего опасаться доктора Мибейна.
– По счастью, нет. Его сын, – повернулся к Фрэнсису Лионель, – делает блестящую карьеру.
– У него большие способности, – сказал отец Бейкер, – он был моим учеником.
– Он получил юридическую степень и, говорят, откроет собственное дело. Бог знает, что нас ждет. Может быть, все и обойдется. А пока я, по меньшей мере, в растерянности.
– Ты колониалист, – отчетливо произнесла Кэт. – Ты ошибся веком и мне тебя жаль.
Рассмеявшись, Лионель потрепал жену по щеке и поднялся:
– Прошу меня извинить, мне нужно кое с кем поговорить. Немного политики. До встречи, – он поклонился Фрэнсису, – не воспринимайте священника слишком серьезно. У него много разных идей: то ли демагог, то ли подстрекатель.
– Боюсь, – заметил отец Бейкер, когда Лионель ушел, – что мы утомили вас нашими делами, мистер Лютер. Мы тут на острове привыкли думать, что много значим, а на самом деле мы такие маленькие.
– Нет, – упрямо сказала Кэт, – мы важны. Мы – микрокосмос и отражаем происходящее во Вселенной.
В этот момент Марджори избавилась от пожилой английской пары и повернулась к ним:
– Скажите, Кэт, а вы когда-нибудь жили в старом поместье?
– В очень старом. Оно называется «Причуда Джорджины».
– У места с таким названием должна быть своя история.
– Да, у него есть… история. Построивший его был богатым человеком. Своих сыновей он послал учиться в Англию, как это было принято. Один из сыновей вернулся с невестой, Джорджиной. Она была очень молода и, говорят, совсем не хотела жить в таком отдаленном месте. Она боялась рабов и не зря – они изнасиловали и убили ее во время восстания. В ту ночь было сожжено десять домов, а их владельцы перерезаны.
– Боже мой! – дрожа воскликнула Марджори.
– В нашем доме есть портрет, мы считаем, что это она. Подражание Гейнсборо. Молодая девушка в платье по щиколотку, в черных кружевных туфлях, с маленькой собачкой.
– У меня мороз по коже, – призналась Марджори.
– Вы себе это представили, да? Душная ночь, все спят, она лежит на большой кровати, а в окно лезут рабы с мачете. И с факелами, чтобы поджечь дом.
– Какой ужас! – выдохнула Марджори.
– Да. И, тем не менее, это можно понять. Она была одним из ваших предков, Фрэнсис. Конечно! «Причуда Джорджины» была поместьем Фрэнсисов! Она должно быть ваша прапра – не знаю, сколько – бабушка. Или тетка.
Стало совсем темно, сгустились фиолетовые сумерки. Где-то неподалеку в пруду оживились лягушки. Два мальчика пододвинули стулья к отцу Бейкеру и заговорили с ним о крикете. Молодая женщина напротив Марджори сообщила об аукционе, на который была выставлена обстановка поместья во французском стиле. Фрэнсис посмотрел на часы. Уходить еще рано. Но позади был длинный день, и он внезапно почувствовал усталость. Марджори и та женщина говорили теперь об автомобилях, а может, о сигарах. Лягушки и оркестр заглушали слова.
Кэт Тэрбокс зажгла сигарету. Надо, наверное, развлечь ее разговором, поскольку мужчина с другой стороны был занят кем-то другим.
– У вас есть дети? – спросил он и тут же похолодел, поняв какую допустил оплошность: забыл, что именно из-за ее выкидыша они не смогли приехать на их с Марджори свадьбу.
– Нет, – спокойно ответила она. Тогда он сказал:
– Кажется, вы очень много времени уделяете общественной деятельности? – О Боже! Все хуже и хуже, он говорит совсем не то.
Она ответила вопросом на вопрос:
– А чем вы занимаетесь?
– Работаю с ценными бумагами в компании отца.
– Ах да, я помню. Вам нравится?
– Не особенно.
Он удивился своему ответу, потому что весь последний год ему казалось, что его вполне устраивает эта работа.
– Почему же тогда вы этим занимаетесь?
– Не знаю. Привык. Так, наверное.
– Во всяком случае, честный ответ.
Он лихорадочно придумывал, о чем бы еще поговорить.
– Как называется дерево, под которым мы сидим? У него необыкновенные корни. Никогда не видел ничего подобного.
– Это баньян. Из Индии. Почти все на этом острове откуда-нибудь завезено. Попугаи и сахарный тростник, кофе, бананы…
– Бананы не местное растение?
– Нет. Их впервые увидел в Индии Александр Македонский. Европейцы завезли их в Новый Свет. У них длинная история, а укоренились они здесь. Как я, как все мы.
– Вы так поэтично говорите, – сказал Фрэнсис. Ему показалось, что на лбу у нее появилась морщинка, он быстро добавил, – я не хотел вас обидеть. Я сказал о вашем воображении. Вы, может, и не подозреваете о нем.
– Ну что вы, Лионель постоянно говорит, что я уношусь прочь на крыльях мечты.
– Что это вы тут обо мне говорите? – поинтересовался Лионель, появляясь у столика.
– Ты ведь всегда говоришь, что я не реалистка, верно?
– Бог мой, как туманно ты выражаешься. Но в этом и состоит женское очарование, не так ли, Фрэнсис?
– Я могу тебе сказать, пожив в браке четыре года, тоже самое, – ответил Фрэнсис, одаривая Лионеля светской улыбкой, которой ему пришлось научиться, поскольку после женитьбы он стал бывать в свете. Переведя взгляд на Марджори, он улыбнулся уже искренне. Ему было неуютно в тяжелой атмосфере противоречия и он внезапно почувствовал благодарность за свой гармоничный брак. Он дотянулся и взял жену за руку.
– У меня затруднение, – сказал Лионель. – Парень, с которым я только что говорил, улетает, как оказалось, завтра днем. Поэтому утром мне придется заняться деловыми переговорами. А я планировал отвезти вас в Элевтеру. Я понимаю, что вы хотите как можно скорее покончить с этим и вернуться домой.
– Ничего страшного, – быстро ответил Фрэнсис, – если вы поможете нам с автомобилем и скажете, куда ехать, мы справимся сами.
– Вы не сможете найти дорогу самостоятельно.
– Я отвезу вас, – предложила Кэт.
– Это займет у вас целый день! – запротестовала Марджори.
– Меня это не пугает. Я заеду за вами в половине девятого.
Крытый брезентом «джип», подпрыгивая на ухабах, спустился по дороге.
– «Джип» – лучшая машина для здешних дорог, – сказала Кэт и, увидев белые сандалии Марджори, заметила, – Вы испортите их или сломаете лодыжку. У вас есть что-нибудь еще?
– Только кроссовки для тенниса. Но с платьем они будут смотреться нелепо.
– Наденьте их. На вас никто не собирается смотреть, – и почувствовав, что ее слова могли показаться грубыми, искренне добавила, – я совсем не хотела сказать, что вы не заслуживаете взглядов.
Сначала дорога шла близко от берега моря. Рыбаки возились с сетями. На камнях возле бухт, где встречаются соленая и пресная вода, сушилось белье. Голые ребятишки играли около ветхих лачуг. Вскоре дорога повернула вглубь острова и пошла в гору, сахарный тростник сменился банановыми деревьями. Внизу сквозь листья проглядывало море, тихое и сияющее под утренним солнцем. С горы спускались груженые ослики. Женщины, несшие на головах тяжелые корзины, уступали автомобилю дорогу.
– Восхитительно! Необыкновенно! – восторгалась Марджори.
– Вы находите? – несколько сухо отозвалась Кэт. То там, то здесь от дороги отходили аллеи, ведущие к большим белым домам.
– «Поместье Анны» – назвала один из них Кэт. – Здесь живут друзья Герберта и Джулии. Они разводят лошадей. Вернее, он разводит лошадей, а она играет в бридж. Не то чтобы я была против бриджа, я и сама неплохо играю, но мне кажется, что в жизни можно заняться чем-нибудь более стоящим.
С заднего сиденья Фрэнсис видел лицо Кэт, повернутое к нему на три четверти. Все, о чем она думает, тут же отражается у нее на лице, подумал он. Некоторое время они молчали.
Словно вспомнив об обязанности развлекать гостей, Кэт заговорила:
– Посмотрите на те горные пальмы, вон там, у них гладкие стволы и совсем немного листьев на верхушке. Тут есть узкие ущелья, где можно найти разные окаменелости и ракушки с коралловых рифов. Когда-то здесь был только океан.
Красное дерево и бамбук склонялись над узкой дорогой. Густая листва тропического леса совсем не пропускала солнца.
– Через такие заросли, наверное, не пробраться, – поежилась Марджори. – Мне даже жутко.
– Здесь есть дорожки. Сюда пробираются местные жители и ловят здесь попугаев, хотя это и запрещено законом. Их тайно вывозят в чемоданах, большинство из них гибнет в пути. Какая жестокость! Я просто из себя выхожу, когда думаю об этом, – со страстью сказала Кэт.
Дорога постепенно пошла вниз. Они проехали маленькую деревушку, на склоне горы виднелись обработанные куски земли, паслись овцы и коровы.
Они проехали еще немного и внезапно Кэт остановила машину:
– Вот, Элевтера.
Перед ними на открытом пространстве стоял длинный белый дом. Позади него возвышалась гора, перед ним в величественном молчании расстилалось мерцающее море.
– Край света, – тихо произнесла Кэт.
Она отпустила тормоз, и машина двинулась. Узорные ворота распахнуты, длинная пальмовая аллея заросла травой. Изящная арка над дверью разрушилась, а окна закрыты ставнями. Дорожки затерялись в высокой – по колено – траве. Упадок, подобный разрушительной болезни.
С минуту они смотрели на открывшуюся им картину. Потом Марджори спросила:
– В этом доме выросла твоя мать?
Фрэнсис кивнул, будучи не в состоянии говорить. Он не ожидал, что будет настолько потрясен, почувствует такую боль. На этой террасе сидели и разговаривали, по этой дорожке подъезжали гости, их встречали цветы и дружелюбный лай собак. Все было полно жизни.
Глаза у него увлажнились и, чтобы никто этого не заметил, он вышел из машины.
Они вошли в дом. В просторном холле все деревянные детали были отполированы и украшены резьбой. Лестничные перила были сделаны в виде спирали, а вместо шаров на балясинах красовались ананасы. Стены были обшиты резными панелями. Через открытую дверь в помещение проник солнечный луч, и в теплом воздухе заплясали пылинки.
– Уменьшенная копия Драммонд-холла, – заметила Марджори.
– Эти большие дома строились на один манер, – ответила Кэт. – А вот здесь библиотека. Красное дерево, и очень дорогое. Оно выглядит особенно красиво, когда отполировано.
– С этой стороны нет шкафов! – воскликнула Марджори. – Работа сделана только наполовину! Как странно.
Фрэнсис почувствовал, что должен сказать веское слово практического свойства:
– Взгляните, здесь протекает крыша, – и добавил с сомнением, – как вы думаете, нужно ли ее отремонтировать прежде, чем выставлять дом на продажу?
– Я считаю, что мы не должны вкладывать ни цента, – заявила Марджори. – Во-первых, у нас нет денег. Просто пометим: продается «как есть».
– Странно, что это место не разграблено, – заметил Фрэнсис.
– Здесь люди верят в нечистую силу, – сказала Кэт. – Деревенские жители считают, что существуют духи и ведьмы. Вы слышали о сказках Ананси?
– Да, – ответил Фрэнсис. – Старые сказки, пришедшие из Африки.
– Потрясающее невежество, в наше-то время, – фыркнула Марджори.
– Совсем не потрясающее, если учесть их образ жизни, – сказала Кэт. В голосе прозвучала нотка нетерпимости.
Она в самом деле слишком нетерпима, подумал Фрэнсис. В то же время, она права – местные деревни так убоги. Что могут знать эти люди?
– Осмотрим поместье? – предложила Кэт. – Здесь можно было проехать вокруг, но сейчас дороги стали непроходимыми для автомобиля.
– А как вы ориентируетесь? – спросила Марджори.
– Я бывала здесь в детстве. Мой дедушка знал Верджила Фрэнсиса.
– Вы знали моего прадедушку? – изумленно спросил Фрэнсис.
– Не очень хорошо. На Сен-Фелисе все друг друга знают и имеют представление о родственных связях. А знаете, мне кажется, что вы похожи на него. Он был высоким, и нос у него был такой, как у вас, – произнесла она, разглядывая Фрэнсиса. – Забавно, какие, казалось бы, незначительные вещи помнишь о человеке через столько лет.
Марджори обнаружила сахарную мельницу или скорее ее развалины. Верхний слой черепицы был сбит, куски ее валялись в высокой траве. Тут же лежал огромный заржавевший котел.
– В нем варили похлебку из маниоковой муки для рабов, – сказала Кэт. – Смотрите, здесь на замковом камне выбито «Т.Ф.»; «Ф», естественно, Фрэнсис, а кто был «Т» – не знаю… Поставлен год – «1727».
Марджори ушла вперед, не обращая особого внимания на детали. Фрэнсису, напротив, хотелось все рассмотреть, почувствовать вкус, помечтать. Ему даже показалось, что он слышит топот ног, голоса, звук работающего механизма.
– Здесь должно быть был дом, – позвала Марджори. – Остался фундамент.
– Это дом надсмотрщика, – крикнула в ответ Кэт. – Он жил здесь вместе со счетоводом. А дальше стояли бараки рабов. На таком участке их помещалось до пятидесяти.
Внезапно в траве кто-то зашевелился. Несколько коз появились из травы, посмотрели на чужаков и возобновили трапезу.
– Они одичали, – заметила Кэт.
– Они едят что-то похожее на кактусы, – удивилась Марджори.
– Так и есть. Это растение называют «Турецкая голова», и едят его только козы.
Фрэнсис стоял неподвижно. Я хочу все прочувствовать. Гудение пчел. Дуновение ветра. Козы, шуршащие травой.
Истома, тоска и печаль окутали его. Вслух он произнес:
– Грустно. Грустно.
– Ничуть! Все держалось на труде рабов, – резко сказала Марджори.
– Конечно, я не об этом. Я хотел сказать – он осекся.
Голос Марджори звучал громко и ясно:
– Они заслужили то, что получили. Помимо владения другими людьми, они были ужасающе некомпетентны. Они истощили почву, тратили больше, чем имели, и привели все в упадок. Может, вернемся в дом?
Они сели на ступеньках террасы. Далеко внизу поблескивала серебристая речка. На берегу маленького заливчика видны были деревья, наклоненные океанским ветром в сторону суши.
– Здесь встречаются Атлантика и Карибы. Если вы страдаете морской болезнью, то лучше не ходить здесь под парусом, – предостерегала Кэт.
Марджори вскрикнула и вскочила. Маленькая змейка переползла то, что осталось от садовой дорожки, и скрылась в траве.
– Она неопасна, – успокоила Кэт.
– На острове нет ядовитых змей? Я слышала, что есть такие, от укуса которых погибаешь за минуту.
– Раньше были такие. Около пяти футов в длину. Они прятались в связках бананов, и от их укуса действительно можно было умереть через несколько минут. Когда я была маленькой, они еще водились, но теперь их больше нет.
– Мне все равно страшно, – сказала Марджори. – Давайте поедем. Или ты, Фрэнсис, хочешь еще что-нибудь посмотреть?
– Я хотел бы уточнить, какие достоинства этого места я могу подчеркнуть при продаже?
Кэт развела руки:
– Его достоинства перед вами.
Он взглянул на нее. Она была очень серьезна.
– Да, – мягко согласился он, – красота. Красота этой горы.
– У тебя будут покупать не красоту, – сказала Марджори. – Я захватила карандаш и бумагу, давайте сделаем пометки, – она повернулась к Кэт. – Вы знаете, как вести такое хозяйство. Что бы вы сделали, если бы оно принадлежало вам?
– Я бы начала с посадки деревьев. На высоких местах леса почти не осталось. И так повсюду на острове. Результат недальновидной деятельности. От этого происходит эрозия почвы, засухи и наводнения. Мы пытаемся обучать мелких фермеров.
– Бьюсь об заклад, без особого успеха, – произнесла Марджори.
– На это требуется время, – ответила Кэт.
Фрэнсису было неуютно. Женщины, определенно, невзлюбили друг друга. Непонятно почему… и что с этим делать.
Кэт продолжала:
– После этого я бы посадила бананы. И немного сахара, потому что для него требуется много техники. Я бы развела крупный рогатый скот, овец, ну и фрукты. И не только на экспорт. Здесь огромная нехватка продуктов питания. Вы знаете, что этот маленький остров даже не может себя прокормить? Какой позор! Дети пьют импортное консервированное молоко, если вообще пьют! Позор!
Марджори холодно наблюдала за ней:
– Пожалуйста, продолжайте. Я записываю.
– Я бы посадила какао. На этой стороне острова много дождей, а это как раз подойдет. Используйте бананы как временную защиту, когда сажаете молодые растения какао. И кокосы. В городе есть фабрика по производству копры. Из кокосового молока женщины делают масло для приготовления пищи, а отжимки идут на корм скоту. Еще есть маис, мускатный орех. Это можно выращивать на экспорт. Я помогала вам?
Марджори быстро писала:
– Да, спасибо. Хотя мне представляется, что тот, кто захочет купить это поместье вряд ли будет всем этим заниматься. Эти записи скорее всего бесполезны.
– Трудно сказать. Фрэнсис поднялся:
– Очень убедительно, Кэт. Может, вы уговорите и покупателя? У вас, кстати, никого нет на примете?
– Это будет нелегко. Обратитесь к «Аттербери и Шоу» в Коувтауне. Они занимаются недвижимостью. Поехали?
Несколько мгновений он стоял у машины, держась за дверцу, и смотрел на дом.
Кэт с любопытством посмотрела на него:
– Он заворожил вас?
– Это поэма, как вы и сказали.
Она улыбнулась в ответ, показывая щербинку между зубами. Не пойму, почему эта щербинка так очаровательна, рассеянно подумал Фрэнсис.
В их комнате в Драммонд-холле Марджори произнесла:
– Она тебе понравилась?
– Кто?
– Не прикидывайся, – со сладкой улыбочкой отозвалась она. – Кэт, конечно. Кто же еще?
– Ну конечно, она очень приятный человек. Она сделала все, чтобы помочь нам.
– Я не это имею в виду. Она понравилась тебе по-настоящему. Ты увлекся. Ты желаешь ее.
– Ты сошла с ума, – гневно сказал он.
– Это твой тип. Сильная и сексуальная, – сказала Марджори, снимая блузку. Над белой грудью темнел загорелый участок кожи в форме сердечка.
– Сексуальная? Да она даже не хорошенькая. Не очень.
– Она старше меня.
– На полгода!
– Они несчастливы, ты заметил?
– Я знаю. Мне жаль их.
– Да, она – твой тип. Просторы, животные. Такая же духовность. Она раздевала тебя глазами.
– Что? – закричал он.
– Да, когда рассказывала, как выглядел твой дедушка.
– Я не помню.
– Ты прекрасно помнишь! Она сказала, что у тебя дедушкин нос.
– Прадедушкин.
– Смотри-ка, помнишь!
– Прекрати, Марджори.
– Это правда, ты ее желаешь. Она начала переодеваться к обеду.
– Слушай, – сказал он, – давай-ка пошлем этот обед к черту. Я объясню тебе кое-что насчет желания.
В зеркале трюмо отражалась гибкая молодая женщина с выразительным ртом и умными глазами; мужчина, стоявший позади, был почти такого же возраста, но улыбался он улыбкой мальчика, стремящегося доставить удовольствие.
Неделю спустя Лионель показывал ему свои владения.
Он рассказывал о сахарном тростнике, о механизации, о не использованных еще возможностях, а Фрэнсис поймал себя на том, что хотя он с неподдельным интересом слушает своего дядю, думает он о том, насколько разные Лионель и Кэт, и, что совершенно непонятно, как они могли пожениться.
Когда они вернулись к дому, Лионель показал на двух пятнистых лошадей, пасшихся за забором:
– Питомцы Кэт. Она понимает толк в разведении лошадей, но этих двух она пестует, как комнатных собак. Наверное, из-за того, что у нее нет детей.
Фрэнсис промолчал.
– Доктора говорят, что она никогда не сможет иметь детей. У нее что-то там разладилось после выкидыша.
– Мне очень жаль, – сказал Фрэнсис.
– Кэт помогает мне. Она ведет бухгалтерские книги, объезжает плантации – лишняя пара глаз, – они спустились по ступенькам. – Я отвезу тебя к отцу. Я бы предложил тебе остаться пообедать, но Кэт в городе. Мне нужно встретить ее в половине первого.
Фрэнсис почувствовал легкое разочарование. Смешно!
– Ничего, вы и так уделяете нам столько времени. Со стороны Кэт было большой любезностью отвезти нас тогда в Элевтеру.
– О, она это любит! Она обожает показывать остров гостям. Она славная, – помолчав, несколько смущенно он добавил, – тебе могло показаться, что я был с ней немного грубоват тогда, на свадьбе… Я все понимаю, она болеет сердцем за всех и за все, но когда-нибудь это причинит ей неприятности. Я-то это понимаю, и злюсь, но ничего не могу с собой поделать.
Фрэнсису почему-то было неприятно слышать эти слова, и он неловко повторил:
– Вы так к нам добры.
– Все что нужно, только скажите. Если что-то беспокоит, просто скажите.
– О, все прекрасно, только Марджори волнуется, что ей не хватит нарядов.
– Никаких проблем. Пойдите к Да Куньи. Платья у него из Франции, Марджори может накупить себе одежды на два года вперед.
– Боюсь, так долго мы здесь не пробудем.
– Вы задержитесь дольше, чем думаете. Если только не хотите оставить все на попечение «Аттербери и Шоу».
– Я, наверное, так и сделаю. Но сначала все-таки попытаюсь продать сам, запрошу минимальную цену.
– Что ж, попробуй, – кивнул Лионель. И они вернулись в Драммонд-холл.
Мистер Аттербери проводил Фрэнсиса до двери.
– Мой человек быстро свяжется с нужными людьми. Могу вас заверить, мистер Лютер, что эта сделка дело решенное.
Фрэнсис поблагодарил его, скрестив украдкой пальцы. На улице его ждал взятый напрокат автомобиль, но ему почему-то не хотелось возвращаться к расписанной по часам жизни Драммонд-холла, и он пошел вниз по Причальной улице, мимо классического георгианского фасада «Барклай банка», к площади.
Был базарный день, и город кипел жизнью. Автобусы доставляли людей из деревень, босые женщины в соломенных шляпах были одеты в хлопчатобумажные платья неописуемых ярких расцветок. Дети всех возрастов бегали среди связок бананов, плодов хлебного дерева, рыбы и кокосов. Желтые собаки – все собаки здесь были, похоже, одной породы, хотя в них было намешано много кровей и эта смесь сама уже превратилась в породу – рыскали повсюду в толпе и дрались из-за еды.
Фрэнсис немного постоял, наблюдая оживленную картину, и свернул за угол. У сиротского приюта он остановился, чтобы послушать пение детей – в предыдущее воскресенье он слышал их на службе в соборе. Напротив приюта было кладбище. Он перешел улицу и ступил за ограду, но не пошел дальше, а, погрузившись в ощущение безмятежной радости, дослушал гимн и вернулся на тротуар.
Не слишком знакомый с городом, он свернул под аркаду. В густой тени фиговых деревьев стояли дома с узкими окнами и похожими на кружево железными балюстрадами. Их вполне можно было бы встретить в Париже на площади Вогезов. Он остановился на следующей маленькой площади, чтобы прочитать надпись на круглой бронзовой табличке, вделанной в мостовую. Она гласила: на этом месте 11 июля 1802 года был казнен через повешение Самуэль Вернон, член Совета Его Величества, за убийство своего негра-раба Плуто.