Покровский Александр Михайлович. "...Расстрелять"

   Потом он надевал фуражку набекрень, осаживался и добавлял: "Риф-ле-ны-е па-пу-а-сы! Перья распушу, вставлю вам всем в задницу и по ветру пущу! Короче, фейсом об тейбол теперь будет эври дей!"
   Старпом у нас был нервный и нетерпеливый. Особенно его раздражало, если кто-нибудь в люк центрального опускается слишком медленно, наступая на каждую ступеньку, чтоб не загреметь, а старпом в это время стоит под люком и ему срочно нужно наверх. В таких случаях он задирал голову в шахту люка и начинал вполне прилично:
   - Чья это там фантастическая задница, развевающаяся на ветру, на нас неукротимо надвигается?
   После чего он сразу же терял терпение: "А ну скорей! Скорей, говорю! Швыдче там, швыдче! Давай, ляжкой, ляжкой подрабатывай! Вращай, говорю, суставом, грызло конское, вращай!"
   Потеряв терпение, он вопил: "Жертва аборта! Я вам! Вам говорю! И нечего останавливаться и смотреть вдумчиво между ног! Что вы ползете, как удивленная беременная каракатица по тонкому льду?!"
   "Удивленная беременная каракатица" сползала и чаще всего оказывалась женщиной, гражданским специалистом.
   И вообще, наш старпом любил быстрые, волевые решения. Однажды его чуть крысы не съели. Злые языки рассказывали эту историю так.
   Торжественный и грозный старпом стоял в среднем проходе во втором отсеке и в цветных выражениях драл кого-то со страшной силой:
   - ...Вы хотите, чтоб нам с хрустом раскрыли ягодицы?.. а потом длительно и с наслаждением насиловали?.. треснувшим черенком совковой лопаты... вы этого добиваетесь?..
   И тут на него прыгнула крыса. Не то чтобы ей нужен был именно старпом. Просто он стоял очень удобво. Она плюхнулась к нему на плечо, пробежала через впуклую грудь на другое плечо (причем голый крысиный хвост мазанул старпома по роже) и в прыжке исчезла.
   Старпом, храня ощущение крысиного хвоста, вытащил глаза из амбразур и как болт проглотил. Обретя заново речь, он добрался на окосевших ногах до "каштана" и завопил в него:
   - Ме-ди-ка-сю-да! Этого хмыря болотного! Лейтенанта Жупикова! Где эта помятая падла?! Я его приведу в соответствие с фамилией! Что "кто это"? Это старпом, куриные яйца, старпом! Кто там потеет в "каштан"?! Кирпич вам на всю рожу! Выплюньте все изо рта и слушайте сюда! Жупикова, пулей чтоб был, теряя кал на асфальт! Я ему пенсне-то вошью!..
   Корабельные крысы находятся в заведовании у медика.
   - Лейтенанту Жупикову, - передали по кораблю, - прибыть во второй отсек к старпому.
   Лейтенант Жуликов двадцать минут метался между амбулаторией и отсечными аптечками. На амбулатории висел амбарный замок, у лейтенанта не было ключа (химик-санитар, старый козел, закрыл и ушел в госпиталь за анализами). Лейтенанту нужен был йод, а в отсечных аптечках ни черта нет (раскурочили, сволочи). На его испуганное "Что там случилось?" ему передали, что старпома укусила крыса за палец и теперь он мечтает увидеть медика живьем, чтобы взвесить его сырым.
   Наконец ему нашли йод, и он помчался во второй отсек, а по отсекам уже разнеслось:
   - Старпома крысы сожрали почти полностью.
   - Иди ты...
   - Он стоит, а она на него шась - и палец отхватила, а он ее журналом хрясь! и насмерть.
   - Старпом крысу?
   - Нет, крыса старпома. Слушаешь не тем местом.
   - Иди ты...
   - Точно...
   Лейтенант прилетел как ошпаренный, издали осматривая пальцы старпома. От волнения он никак не мог их сосчитать: то ли девять, то ли десять.
   - Подойдите сюда! - сказал старпом грозно, но все же со временем сильно поостыв. - Куда вас поцеловать? Покажите, куда вас поцеловать, цветок в проруби? Сколько вас можно ждать? Где вы все время ходите с лунным видом, яйца жуете? Когда этот бардак прекратится? Да вы посмотрите на себя! У вас уже рожа на блюдце не помещается! Глаз не видно! Вы знаете, что у вас крысы пешком по старпому ходят? Они же у меня скоро выгрызут что-нибудь - между прочим, между ног! Пока я ЖБП писать буду в тапочках! Только не юродствуйте здесь! Не надо этих телодвижений! Значит так, чтоб завтра на корабле не было ни одной крысы, хоть стреляйте их, хоть целуйте каждую! Как хотите! Не знаю! Все! Идите! И тут старпом заметил йод, и лицо его подобрело.
   - Вот Жу-упиков, - сказал он, старательно вытягивая "у", молодец! Где ж ты йод-то достал? На
   корабле же ни в одной аптечке йода нет. Вот, кстати, почему все аптечки разукомплектованы? выдра вы заморская, а? Я, что ли, за этим дерьмом следить должен? Вот вы мне завтра попадетесь вместе с крысами! Я вам очко-то проверну! Оно у вас станет размером с чашку петри и будет непрерывно чесаться, как у пьяного гамадрила с верховьев Нила!
   Слышали, наверное, выражение: "Бот выйдешь, бывало, раззявишь хлебало, а мухи летять и летять"? Именно такое выражение сошло с лица бедного лейтенанта после общения со старпомом.
   Но должен вам поведать, что на следующий день на корабле не было ни одной крысы. Я уж не знаю, как Жу-упикову это удалось? Целовал он их, что ли, каждую?
   Парад
   Праздничный парад. Офицерскую "коробку" - восемь на шестнадцать - привезли на площадь заранее. Начинается отстой. Морозно. Холод залезает в рукава, в брюки и кусается за офицерские ляжки.
   Шинель - тропическая форма одежды. От тропиков до полюса офицер флота российского носит шинель. Различаемся только нижним бельем. Б-р-р! Холодрыга. Не очень-то и постоишь. Черт побери!
   По случаю холода строй гудит. К строю подходит старший офицерской "коробки" капитан первого ранга в "шапке с ручкой".
   Вопрос: "Зачем капитанам первого ранга "шапка с ручкой"?
   Ответ: "Чтоб бакланы не гадили на рожу!" - "А у кого нет шапки?" - "Пускай гадят".
   - Прекратить болтовню в строю! Из строя:
   - Не кисло! А чего потом-то?
   - А он и сам не знает.
   - Прекратить разговоры! Гул слабеет и переносится в середину строя.
   - Рав-няй-сь!.. Сми-р-но-о!.. Воль-но!.. "Старший", потоптавшись, отходит. Холод и бесцельное ожидание надоели и ему. У нас всегда так: выгонят "народ" заранее, и - полдня стоишь. Середина начинает гулеть - как улей, потерявший матку. Слышны только те фразы, что громче общего фона.
   - А если в строю не болтать непрерывно, то чем же в строю непрерывно заниматься?
   - Непрерывно равняться.
   - Чего стоим-то?
   - Ефрейторский зазор.
   - А то б походили б, поорали б что-нибудь... героическое...
   - Ну и глупый же я...
   - Чего ж так поздно?
   - Ну не-ет, войну мы выиграем... мы ее начнем... заранее...
   - Чтобы встретить ядерный взрыв в строю и при всеоружии, надо сделать что?
   - Что?
   - Надо всех построить и не распускать строя...
   - Ну и праздник! Хуже субботы!
   - У военных не бывает праздников. У них есть только мероприятия по подготовке к празднованию и план устранения замечаний...
   - Вадик, а Вадик, я никак не пойму, чем мне нравится твоя кургузая шинель? Ты что, в ней купаешься, что ли? Или бетон месишь?
   - Я в ней плавал по заливу...
   - Ботиночки-то на тонкой подошве...
   - Это не ботиночки, а слезы скорохода...
   - А завтра еще и строевая прогулка...
   - Кто сказал?
   - Не "кто сказал", а по плану...
   - Это в выходной-то! Ну, собаки...
   - Интересно, кто ее придумал?
   - Тот, кто ее придумал, давно умер и не успел сообщить, для чего же он это сделал.
   - Прогулка нужна для устрашения...
   - Ага, гражданского населения. "Пиджаки" совсем охамели...
   - Прогулка нужна для укрепления боеготовности.
   - Да для ее укрепления я даже сейчас готов снять штаны и повернуться ко всем голой...
   - Во холодрыга! Насквозь пробирает! У меня уже писька втянулась вместе с ребятами, и остались гри дырки...
   - Офонарели они, что ли?! Я же с каждой минутой теряю политическую бдительность!..
   - Сейчас чаю бы...
   - Лучше водки...
   - Размечтался...
   - И ба-бу бы...
   - Ну, началось...
   - А ты знаешь здешнюю формулу любви?
   - Ну-ка?
   - Стол накрыт, женщины ждут, и никто не узнает.
   - Надо попрыгать, а то застудят мне братана, чем я потом размножаться-то буду? У меня ж редкий генетический код!
   - Да ну-у!
   - Не "да-ну-у", а ну да!
   - Строй колышется, подпрыгивает, в середине уже толкаются, чтоб согреться. "Старший" подает команду:
   - Курить! С мест не сходить! Окурки - в карман!
   - Чего он сказал?
   - Курить, говорит, на месте, а окурки - в карман соседу. Строй доволен. Строй закуривает. Клубы дыма, сквозь которые видны головы.
   - Давно бы так...
   - Вадя, а ты уже дымишь из кармана.
   - Какая собака подложила?! Ты, что ли?!
   - С-мир-на!!!
   - Курение прекратить!
   Прибыл самый главный морской начальник. Строевым шагом "старший" - к нему. Аж трясется от напряжения, бедненький. Главный начальник идет вразвалочку. Вот этим отличается флот от армии: младший рубит строевым, старший - вразвалочку. В армии рубят одинаково.
   - З-з-дра-в-с-твуй-те, то-ва-ри-щи!
   - Здрав-жела-това-щ-капитан пер-ранга!!!
   - Па-аз-драв-ля-ю ва-с!.. Короткое гавкающее троекратное "ура".
   - К тор-жест-вен-но-му маршу!.. В-оз-на-ме-но-вание!.. По-рот-но!.. На од-но-го ли-ней-но-го дис-тан-ции!.. Первая ро-та пря-мо!.. Ос-таль-ны-е на-пра-во!.. Рав-нение на-пра-во!.. Ша-го-м!.. Ма-р-ш!..
   Офицерская "коробка" поворачивает и идет на исходную позицию. "Старший" суетится, забегает, что-то вспоминает перебежками к последней шеренге, где собрана вся мелкота.
   - Последняя шеренга, последняя шеренга, - шипит он с придыханием, - равнение, не отставать! По вам будут судить о всем нашем прохождении! Вы - наше заднее лицо! Так что не уроните! Ясно?!
   - На-ле-во!.. Пря-ма-а!!!
   Одеревеневшие ноги бьют в землю. Шеренги... шеренги... студеные лица...
   - ...подтянулись!.. Ногу... ногу взяли! Равнение направо!..
   Огромными прыжками, непрестанно матерясь, догоняет остальных последняя шеренга... наше заднее лицо... Она не уронит...
   Ой, мама!
   Отрабатывалась торпедная стрельба. Подводный ракетно-ядерный крейсер метался в окружении сейнеров. Сейнеры были начеку: гигант мог и придавить; а когда гиганту пришла пора сделать залп, он его сделал, спутав сейнер с кораблями охранения.
   Вдруг всем стало не до рыбы. Торпеды выбрали самый жирный сейнер и помчались за ним. Сейнер, задрав нос, удирал от них во все лопатки.
   - Мама, мамочка, мама!!! - передавал радист вместо криков "SOS".
   - Он что там, очумел, что ли? - интересовались в центре и упрямо вызывали сейнер на связь.
   - Самый полный вперед, сети долой!!! - кричал сразу осевшим голосом капитан. Его крик далеко разносился над морской гладью, и казалось, это кричит сам сейнер, удиравший грациозными прыжками газели Томпсона. За ним гнались две учебные торпеды, отмечавшие свой славный путь маленькими ракетками.
   - Иду на "вы"! - означало это на торпедном языке. На мостике это понимали и так, а когда до винтов оставалось метра полтора, обитатели мостика, исключая капитана, вяло обмочились.
   Капитан давно уже стоял, крепко упершись в палубу широко разбросанными ногами. Капитан ждал.
   Только мотористы, скрытые в грохочущем чреве, были спокойны. Лошадям все равно, кто там сверху и как там сверху; и чего орать - добавить так добавить, был бы приказ, а там хоть все развались.
   - А что потом? - вероятно, все же спросите вы.
   - А ничего, - отвечаем вам, - сейнер убежал от торпед.
   Собака Баскервилей
   Перед отбоем мы с Серегой вышли подышать отрицательными ионами.
   Боже! Какая чудная ночь! Воздух хрустальный; природа - как крылышки стрекозы: до того замерла, до того, зараза, хрупка и прозрачна. Черт побери! Так, чего доброго, и поэтом станешь!
   - Серега, дыши!
   - Я дышу.
   Тральщики ошвартованы к стенке, можно сказать, задней своей частью. Это наше с Серегой место службы - тральщики бригады ОВРа.
   ОВР - это охрана водного района. Как засунут в какой-нибудь "водный район", чтоб их, сука, всех из шкурки повытряхивало, - так месяцами берега не видим. Но теперь, слава Богу, мы у пирса. Теперь и залить в себя чего-нибудь не грех.
   - Серега, дыши.
   - Я дышу.
   Кстати о бабочках: мы с Серегой пьем еще очень умеренно. И после этого мы всегда следим за здоровьем. Мы вам не Малиновский, который однажды зимой так накушался, что всю ночь проспал в сугробе, а утром встал как ни в чем ни бывало - и на службу. И хоть бы что! Даже насморк не подхватил. О чем это говорит? О качестве сукна. Шинель у него из старого отцовского сукна. Лет десять носит. Малину теперь, наверное, в запас уволят. Еще бы! Он же первого секретаря райкома в унитазе утопил: пришел в доф пьяненький, а там возня с избирателями, и захотел тут Малина. По дороге в гальюн встретил он какого-то мужика в гражданке - тот ему дверь загораживал. Взял Малина мужика за грудь одной рукой и молча окунул его в толчок. Оказался первый секретарь. Теперь уволят точно.
   - Cерега, ты дышишь?
   - Дышу.
   Господи, какой воздух! Вот так бы и простоял всю жизнь. Если б вы знали, как хорошо дышится после боевого траления! Часов восемь походишь с тралом, и совсем по-другому жизнь кушается. Особенно если тралишь боевые мины: идешь и каждую секунду ждешь, что она под тобой рванет. Пальцы потом стакан не держат.
   - Серега, мы себя как чувствуем?
   - Отлично!..
   - Ах, ночь, ночь...
   - Ва-а-а!!! Господи, что это?!
   - Серега, что это?
   - А черт его знает...
   - Ва-а-а!!!
   Крик. Потрясающий крик. И даже не крик, а вой какой-то!
   Воют справа по борту. Это точно. Звук сначала печальный, грудной, но заканчивается он таким звериным ревом, что просто мороз по коже. Лично я протрезвел в момент. Серега тоже.
   - Может это сирену включили где-нибудь? - - спросил я у Сереги шепотом.
   - Нет, - говорит мне Серега, и я чувствую, что дрожь его пробирает, - нет. Так воет только живое существо. Я знаю, кто это.
   - Кто?..
   - Так воет собака Баскервилей, когда идет по следу своей жертвы...
   - Иди ты.
   В ту ночь мы спали плохо. Вой повторялся еще раз десять, и с каждым разом он становился все ужасней. Шел он от воды, пробирал до костей, и вахтенные в ту ночь теряли сознание.
   Утром все выяснилось. Выл доктор у соседей. Он нажрался до чертиков, а потом высунулся в иллюминатор и завыл с тоски.
   Личность в запасе
   Если ваш глаз чем-нибудь раздражен, положите его на капитана первого ранга Платонова. На нем глаз отдыхает. Маленький, смирненький старичок в очках; выражение лица детское, шаловливое, с лукавинкой, особенно если он сидит в садике и читает центральные газеты. Ни за что не скажешь, что это легендарный подводник, командир, известный всему свету своими лих" ми маневрами, нестандратными решениями и ошеломительными выходками на берегу.
   Как-то на курорте он подумал-подумал, напился крепенько и начал купаться Аполлоном, раздевшись до него, до Аполлона, прямо на пляже. Его тогда схватилискрутили, ручонки за спину, дали по затылку и отвезли прямо в комендатуру, из которой он бежал, выломав доску в туалете. Но так он пил, конечно, очень редко.
   Однажды на учении его лодка всплыла в крейсерское положение, и над ее ракетной палубой тут же завис вертолет непонятной национальности. Не так уж часто над подводниками зависают вертолеты, чтоб в них что-то понимать.
   - Штатники, наверное, - решил Платонов, - а может, англичане. Это их "си-кинг", скорее всего.
   Потом он услал всех вниз, а сам залез на рубку, снял штаны и, нагнувшись, показал мировому империализму свой голубой зад. Обхватив ягодицы, он там еще несколько раз наклонился, энергично, на разрыв, чтоб познакомить заокеанских коллег со своими уникальными внутренностями.
   Пока он так старался, с вертолета донеслось усталым голосом командующего Северным флотом:
   - Пла-то-нов! Пла-то-нов! Наденьте штаны! А за незнание отечественной военной техники ставлю два балла. Сдадите зачет по тактике лично мне.
   - Товарищ командующий, - спросила как-то эта легендарная личность на инструктаже перед автономкой, - а как вести себя при получении сигнала бедствия от иностранного судна?
   - Пошлешь их подальше, ясно? - сказал командующий.
   - Ясно, есть! - сказал Платонов. Он как в воду глядел. В конце автономки, на переходе в базу, при всплытии на сеанс связи поймали "SOS"; норвежский сухогруз тонет, на судне пожар, поступает вода.
   Лодка всплыла, подошла к сухогрузу, с нее прыгнула аварийная партия. Потушили пожар, запустили машину, заткнули им дырки, снабдили топливом - и привет.
   По приходе в базу он доложил по команде.
   - А-а-а!!! - заорало начальство. - Боевая задача! Скрытность плавания! Два балла! - и подготовило документы об увольнении его в запас.
   А норвежские моряки, зная, что у нас к чему, по своим каналам обратились и попросили наградить командира "К-420" капитана первого ранга Платонова за оказанную помощь.
   - А мы его уже наградили, - ответили наши официальные органы.
   - Награжден, награжден, - успокоили атташе.
   - Ну, тогда пришлите нам письменное подтверждение, что вы его наградили, а мы у него потом возьмем интервью, - не унимались норвежцы.
   Дело принимало международный оборот. Пришлось оставить его в рядах: влепили ему выговор и тут же наградили каким-то орденом.
   Норвежцы не успокоились до тех пор, пока и из своего правительства не выколотили для него еще и норвежский орден.
   Отдыхая после этого в Хосте и принимая первую в своей жизни сероводородную ванну, Платонов вдруг с удивлением приятно обнаружил, что его здоровьем интересуются: подошел мужик в халате, пощупал пульс и спросил о самочувствии.
   После ухода медперсонала Платонов встал, выбрался из ванны, надел на себя белый халат, висевший тут же на гвоздике, и в таком виде (халат до пола) с серьезной рожей обошел все кабины и у всех женщин проверил пульс и спросил о самочувствии. Тетки были удивлены и растроганы такой частой посещаемостью медперсонала.
   Жена командующего очнулась первой: где-то она уже видела этого гномика; а когда они встретились в столовой, то Платонова уже ничто не могло спасти от увольнения в запас.
   Без опозданий
   Жена от Сереги Кремова ушла тогда, когда обнаружила в нем склонность с алкоголизму.
   С этой минуты он напивался после службы каждый день. А чтоб па службу не опаздывать, он приходил в состоянии "насосавшись" в тот дом, где жил командир его боевой части Толик Толстых, поднимался на третий этаж и ложился перед дверью своего командира на половичок. Прямо в шинели, застегнутой на все пуговицы, и в шапке, натянутой на уши.
   Каждое утро командир боевой части капитан второго ранга незабвенный Толик Толстых выходил из дверей
   и спотыкался о своего подчиненного: тот принципиально спал на пороге, лежа на спине строго горизонтально.
   Толик спотыкался, обнаруживал Серегу и разражался речью следующего содержания:
   - Ах ты кукла бесхозная, муфлон драный, титька кислая, гниль подкильная! Ах ты!..
   Потом Толик Толстых очень долго желал Сереге, чтоб его схватило, скрутило и чтоб так трахнуло, так трахнуло обо что-нибудь краеугольное, чтоб он, Толик, сразу же отмучился. Заканчивал он всегда так:
   - Ну ничего, ничего! Я тебе сейчас клизму сделаю. Профилактическую. Ведро глицерина с патефонными иголками. Ты у меня послужишь... Отечеству!..
   Потом он всегда поднимал Серегу, взваливал его на плечо и тащил на лодку.
   Так что за десять лет их совместного проживания Серега так ни разу на службу и не опоздал.
   Служба
   Чем занимается помощник оперативного бригады ОВРа Кронштадского водного района, если он уже два года как лейтенант, в меру нагл и зовут его Шура Бурденко? Конечно же, он занимается службой.
   У Шуры рожа нахальная и любую фразу он начинает так: "Вот когда мы управляли тральщиком..."; а если требуется на ком-нибудь окончательно поставить точку, то следует: "Ну-ка, перестрой-ка мне строй уступа вправо в строй обратного клина". По телефону он представляется: "Оперативный!" А где при этом сам оперативный? При Шуре, который, стоя помощником, по молодости не спит вообще, оперативному дежурному делать нечего. Он либо смотрит телевизор, либо "харю давит", либо жрет, либо гадит с упоением.
   Всем в этом мире правит помощник. Все на нем. Тайн в службе для Шуры не существует. Семена романтики в душе его уже взошли чирьяками, а зад с определенных пор стремительно обрастает ракушками.
   Звонок. Звонит оперативный базы. Шура берет трубку и представляется:
   - Оперативный!
   - Так! Какой у вас дежурный тральщик?
   - МТ-785. . - А поменьше есть?
   - Есть, рейдовый, "Корунд".
   - Значит так, со стенда кабельного размагничивания буй сорвало, отнесло его к Кроншлоту и бьет о стенку. Разбудил полгорода. Пошлите туда это корыто, пусть его назад отволокут.
   - Тык, товарищ капитан второго ранга, двадцать два часа уже, они там пьяные наверняка, может, утром?
   - Что?! С кем я разговариваю? Что такое?! Кто пьяный? Вы пьяный?
   - Никак нет!
   - Тогда в чем дело?! Вы получили приказание? Что за идиотизм?
   - Есть!
   - Что "есть"?!
   - Есть, послать корыто оттащить буй.
   - И доложите потом.
   - Есть.
   - И приведите себя в порядок!
   - Есть.
   - Все.
   - Есть.
   Коз-зел! Шура устало поправил очки и аккуратно опустил на место трубку. Наберут на флот козлов трахомных! Этот оперативный - связист, а связисты - они вообще святые. "Они приказа-али", а ты бегай, как меченый зайчик. Невтерпеж им, видите ли! Шура взялся за трубку телефона:
   - "Корунд", едрена вошь!
   - Есть.
   - Кто "есть", бугель вам на все рыло?!
   - Мичман Орлов!
   - Представляться надо, моченая тетя, пьян небось?!
   - Никак нет! В рабочем состоянии.
   - Знаем мы ваши "состояния". Значит так, Орлуха, заводи свой керогаз и струячь к Кроншлоту. Там буй сорвало со стенда кабельного размагничивания. Прибило его к стенке и мочалит его об нее. Со страшной силой. Уши у населения вянут. За ноздрю его и назад к маме! Понял?
   - Так точно!
   - Давай, пошел. Ноги в руки и доложите потом.
   - Есть! Конечно, Орлуха был в "рабочем состоянии", то бишь - пьян в сиську. Иначе он бы ничего не перепутал. К Кроншлоту он так и не дошел. Он увидел по
   дороге какой-то беспризорный, как ему померещилось, буй ("этот, что ли?"), заарканил его и начал корчевать.
   Буй сидит на мертвом якоре. Там еще и бетонная нашлепка имеется, но Орлухе было плевать. При-каза-ли.
   Тральщик потужился-потужился - никак. Ах ты! Орлуха врубился на полную мощность. Его керогаз гору своротит, если потребуется.
   И своротил. Буй сопротивлялся секунду-другую, а потом Орлуха его выдернул и проволок его якорем по новым кабелям стенда кабельного размагничивания. Якорь пахал так, что вода кипела от коротких замыканий. Десять лет стенд ремонтировали и теперь одним махом все свернули в трубочку. Утром зазвенел телефон. Шура взял трубку:
   - Оперативный. Трубка накалилась и ахнула:
   - СУКИ!!! - и дальше вой крокодила. - Сраная ОВРа (ав-ав)! Стая идиотов!... Распушенные кашалоты!... Задницы вместо голов!... Геморрой вместо мозга!.. Давить вас в зародыше!.. Да я вас... Да я вам! (Ав-ав-ав!)
   Шура выставил трубку в иллюминатор, чтоб случайно в уши не попало.
   А тот буй, что об Кроншлот ночью било, так и разбило, и он тихо булькнул.
   Гарькуша
   Гарькуша у нас командир тральщика и в то же время великолепный гонщик.
   Переднее колесо у него на мотоцикле огромное, а заднее маленькое. Гарькуша сидит на своем аппарате, как на пьедестале.
   После каждого выхода в море он катается по поселку, а за ним ВАИ гоняется. Вы бы видели эти гонки! Куда там американским каскадерам. Гарькуша несется как птица, пьяненький, конечно, а сзади у него баба сидит, и юбка у бабы белая с синим, и развевается она, как военно-морской флаг, а на хвосте у них ВАИ. Чтоб у них слюна непрерывно текла и глаза чтоб горели, он держит их от себя в пяти сантиметрах и смывается прямо из-под носа.
   Сколько они на Гарькушу комбригу жаловались - не перечесть. И все без толку. А вчера он на мотоцикле на корабль въехал. На подъем флага они опазывали. Только запикало - 8.00. - как с первым пиком он въехал на трап, по ступенькам вниз, потом промчался на ют, развернулся там на пяти квадратных сантиметрах, слез и, с последним пиком, скомандовал:
   - Флаг поднять!
   Комбриг будто шпагу проглотил: глаза выкатил, а изо рта ма-ма! Потом он сделал несколько глотательных упражнений и сказал сифилитическим голосом:
   - Гарь-ку-шу... ко мне...
   Я говорю всем...
   Я говорю всем: прихожу домой, надеваю вечерний костюм "тройку", рубашка с заколкой, темные сдержанные тона; жена вечернее платье, умелое сочетание драгоценностей и косметики, ребенок - как игрушка; свечи... где-то там, в конце гостиной, в полутонах, классическая музыка... второй половины... соединение душ, ужин, литература, графика, живопись, архитектура... второй половины... утонченность желаний... и вообще... Никто не верит!
   Своими руками
   Зам любил говорить с народом. Он рассказывал массу хороших, поучительных историй, но перед каждой историей в небольшой предисторической справке он всегда рассказывал о своей долгой и трудной жизни, а в конце концов добавлял: "все сам, своими руками." Зам каждый раз находил для нее новую интонацию, украшал ее тысячью различных оттенков, которые придавали фразе всегда утреннюю свежесть. Однажды в автономке вдали от родных берегов зам, рот которого практически никогда не закрывался, вдруг замолчал суток на пять. При этом он почти не появлялся из каюты, лишь иногда его огромное, скорбное тело бесшумной тенью скользило в гальюн. На шестые сутки вахтенные заметили, что зам отправился туда с каким-то ужасным, баррикадным выражением. Он зашел в гальюн, задраил дверь и принялся там ворочаться ночной неустроенной птицей.
   - Чего это он? - спросил один вахтенный у другого.
   - А... эта... жизнь была такая долгая и такая мотыжная...
   - А, - сказал вахтенный, - ну да... Отсек погрузился в тишину, лишь изредка оживал и ворочался гальюн. Дверь гальюна наконец лязгнула, и зам, с лицом искаженным за все человечество, появился из него. Надо заметить, что он по-старости и в результате тяжелого детства, забывал поднимать за собой стульчак.