Страница:
Он бросил машину на обочине и двинулся дальше пешком, шагая почти на ощупь; лихорадочное возбуждение подгоняло его. Он с трудом сдерживал себя, был как голодный зверь, почуявший запах крови. Он сжимал револьвер в кармане так крепко, что рукоять стала скользкой от пота.
Его везение кончилось внезапно: цель была на расстоянии пистолетного выстрела, когда механический часовой перехватил сигнал «стрекозы» и сбил ее из разрядника. Ему показалось, что вместе с биоэлектронной букашкой умерла частичка души – напичканный оружием железный чурбан только что расстрелял его последнюю надежду. Он снова побрел в туман, размышлял, тянул время, в голове билось: сукин сын был рядом, он мог даже выстрелить в него, если бы поторопился. Он шел, отворачиваясь от любопытных взглядов; ни один из вариантов не складывался, яростное отчаяние клокотало в нем.
Он увидел усталую молодую женщину, она сидела, замерев от страха. Боевой робот катился прочь. Хенрика будто что-то толкнуло при виде ее беззащитности; почудилось, будто кроме них в этом безмолвном тумане нет никого на многие мили. И тогда он принял решение, которое в конце концов вышвырнуло его в другой мир, взломав ледяную пустоту, где до сих пор он существовал сам по себе.
Он остановился и произнес:
«Не пугайтесь, он просто патрулирует периметр».
47
48
49
50
51
Его везение кончилось внезапно: цель была на расстоянии пистолетного выстрела, когда механический часовой перехватил сигнал «стрекозы» и сбил ее из разрядника. Ему показалось, что вместе с биоэлектронной букашкой умерла частичка души – напичканный оружием железный чурбан только что расстрелял его последнюю надежду. Он снова побрел в туман, размышлял, тянул время, в голове билось: сукин сын был рядом, он мог даже выстрелить в него, если бы поторопился. Он шел, отворачиваясь от любопытных взглядов; ни один из вариантов не складывался, яростное отчаяние клокотало в нем.
Он увидел усталую молодую женщину, она сидела, замерев от страха. Боевой робот катился прочь. Хенрика будто что-то толкнуло при виде ее беззащитности; почудилось, будто кроме них в этом безмолвном тумане нет никого на многие мили. И тогда он принял решение, которое в конце концов вышвырнуло его в другой мир, взломав ледяную пустоту, где до сих пор он существовал сам по себе.
Он остановился и произнес:
«Не пугайтесь, он просто патрулирует периметр».
47
В то утро туман накрыл Дендал бурым покрывалом, он скрыл от глаз обезображенную воронками землю и провисшие плети колючих заграждений; машины впереди казались темными тенями. Плотный, непроницаемый, он нес с собой ароматы влажного тлена из джунглей и поглощал звуки, отчего Ханне стало казаться, будто у нее заложены уши. На вкус туман был как сухая вата.
Вереница машин невыносимо медленно вползала в раскрытые ворота. Гулко взрыкивали танки конвоя. Лица водителей были помяты после бессонной ночи, слова теряли окончания, отрывистые голоса пропадали в вязкой мгле. Ханна и сама была измучена, голова ее налилась свинцом, в глазах поселилась резь. Больше половины пути она провела за рулем, стараясь не потерять из виду светлячки габаритных огней впереди, вздрагивая каждый раз, когда вертолет сопровождения выпускал по темной стене джунглей ракету. Весь их путь сопровождался глухими хлопками: пилоты перестраховывались, били по подозрительным местам, короткие вспышки высвечивали частокол исполинских стволов, глаза долго не могли видеть ничего, кроме белых пятен в ночи. Хесус все же настоял, чтобы она позволила ему вести машину. До самого поста у Матуго она терпела его зубовный скрежет – об остановке во время движения в колонне не могло быть и речи. Она неумело свернула для него устрашающего вида самокрутку, сладкий дым ел глаза, кружилась голова, Хесус начал было хорохориться, но после Матуго Ханна увидела на его губах кровь. На посту в Посаре она упросила немолодого полицейского с ближайшей оказией отправить Хесуса обратно в Пуданг. Это стоило ей половины всего запаса наличных, и теперь Ханна всерьез опасалась, что ей не хватит денег на приличную гостиницу: бывало, в прифронтовых городах не принимали карточки. Сейчас ей хотелось одного: свернуться на заднем сиденье и закрыть глаза.
Где-то в тумане раздался резкий щелчок – будто ударили монетой по стеклу. Ханна испуганно вздрогнула. Гудя, как высоковольтная линия, на дорогу вскарабкался безобразный стальной кентавр и покатил, расшвыривая с треугольных гусениц комки грязи. Ей показалось, будто оружейные стволы наставлены прямо на нее, и она замерла, боясь шевельнуться.
– Не пугайтесь, он просто патрулирует периметр.
Она повернула голову. Высокий бородатый мужчина ободряюще улыбался ей.
– Главное, не делайте резких движений, и он не обратит на вас внимания.
– Благодарю, я знаю, – сухо ответила Ханна: ей стало неприятно, что незнакомый человек стал свидетелем ее слабости. К тому же уличные знакомства в стране дикарей часто бывают смертельно опасны.
Бородач кивнул, поправил сумку на плече и отправился дальше, спокойный и независимый.
Ханна задумчиво смотрела ему вслед, пока туман не поглотил высокую фигуру. Сердце ее колотилось как после долгого бега. Что-то в случайном собеседнике против воли раскрепостило ее. Может быть, его мягкая улыбка? Она вспомнила – у него голубые глаза. И эта борода ему удивительно к лицу. Ей вдруг стало неловко за свою резкость. Случайному прохожему взбрело в голову поддержать испуганную женщину. С этой чертовой войной она совершенно отвыкла от проявления простых человеческих чувств. Она посмотрелась в зеркало. Подумала: «Выгляжу ужасно, глаза покраснели. Неудивительно, что я его не заинтересовала». Одернула себя – ее ждет связной Герба Рамиреса, большой шишки из «Тигров», дурацкая интрижка сейчас, как камушек в ботинке.
Но ненужная грустинка никак не желала исчезать. Ханна обняла руль, устроилась щекой на руке и попробовала думать о Джоне. Минуты вязли в тумане, каждая длиной с час. Очередь продвигалась невыносимо медленно.
– Не хочу показаться навязчивым, мисс, но такая беспечность здесь неуместна, – произнес над ухом тот же голос.
Она встрепенулась. «Я просто соскучилась по Джону, уверила она себя. Хочу скоротать время».
– Вы всегда появляетесь как привидение?
– Это все туман, – ответил он. – Здесь такие не редкость – вокруг влажный лес. Я вас напугал?
– Ничуть. Что вы там говорили про беспечность?
– Похоже, вы едете одна.
– Допустим.
– Отчаянная вы женщина.
– Довольно неуклюжий заход, скажу я вам.
Он обезоруживающе улыбнулся:
– Дремлете одна в машине, да еще и окна настежь. Дендал неплохой городок, но из-за войны женщин тут маловато.
– Предлагаете составить вам компанию? – против желания едко спросила она.
Он оставил ее колкий тон без внимания:
– Здесь обожают белых женщин, любая дурнушка c планеты Альянса сойдет за королеву. А такая как вы, да еще без сопровождения – как красная тряпка для быка. Знаете – половина копов тут связана с бандитами. Не успеете моргнуть, как с вами беда приключится.
– А вторая половина?
– Вторая с партизанами. Здесь это основной бизнес. Закон рынка – спрос превышает предложение.
– Нечего сказать, веселая картина. А как же миротворцы?
– Они тут ничего не решают. Забились в свои укрепления, смену и продукты им доставляют вертолетами. Это вам не Пуданг, регулярных частей тут нет. Сектор контролирует военная компания. «Черная вода», если не ошибаюсь. Специализируется на вербовке пехоты.
– Что ж, я буду осторожна, сеньор…
– Альберто Хастингс, мисс.
– Ханна Дэвис.
У него оказалась крепкая и в то же время совершенно не грубая рука. Совсем как у Джона.
– Благодарю за предупреждение, Альберто.
– Был рад помочь, Ханна.
Кольнуло разочарование – он снова уходит. Она боролась с собой: господи, да что со мной приключилось? Так не ко времени.
– А вы, Альберто? Чем вы занимаетесь? – спросила она вдогонку, чувствуя, как горят щеки. Возникла спасительная мысль: мы просто немного поговорим.
Он остановился. Казалось, вопрос заставил его крепко задуматься.
– Да чем только не занимаюсь, Ханна. Мясо выращиваю. Табаком торгую. Иногда не гнушаюсь перепродать машину-другую – жить-то надо.
– Вы местный?
– Нет, я из Куригу. Но сейчас живу в Пуданге.
– А я-то гадаю, что у вас за акцент.
– Просто долгое время жил далеко от дома. Если хотите, можем говорить по-английски.
– Вот так дела, – она заговорила на родном языке с удовольствием, какого не ожидала. – Будто земляка встретила.
– Последний раз говорил по-английски еще в университете. Наверное, у меня безобразный акцент. Вы уж не смейтесь.
Интересно, что он решит, если она сейчас подкрасит губы? Воспримет это как жест заинтересованности? Она вновь почувствовала себя двадцатилетней. В двадцать лет Ханна попала на свою первую войну. Тогда она принимала все близко к сердцу, потому что еще верила в добро и зло, имела идеалы, влюблялась в суровых миротворцев и в самоотверженных докторов. И вот теперь забытые чувства пробудили в ней неясное томление.
– И не думала, Альберто. У вас прекрасный выговор, – заверила она. – Дайте-ка угадаю… изучали экономику?
– Ни за что не догадаетесь. Историю позднеколониального периода.
– Странная специализация для торговца.
– Сейчас на Фарадже в цене другие знания. – В голосе его послышалась грусть.
– Я не хотела вас обидеть, – поспешила сказать Ханна.
– Если хотите, я могу представиться вашим охранником, – предложил он. – Женщина под охраной – здесь это нормально, вы попадете в город без проблем.
Никогда раньше проявление мужского смущения так не заводило ее.
– А как же ваша машина?
Он снова улыбнулся, на этот раз с облегчением:
– Мой компаньон вполне способен проехать в ворота без посторонней помощи.
Она попыталась унять сердцебиение: каждое слово этого мужчины, каждый жест задевали внутри нее невидимые нити. Хотелось говорить с ним снова и снова. Было невозможно выдержать взгляд его голубых глаз, он будто жег ее. Скрывая смятение, Ханна достала косметичку.
– Что ж, садитесь. – Губы произнесли это без ее участия.
Он бросил сумку на заднее сиденье и легко запрыгнул на высокую подножку, в каждом его движении угадывалась скрытая сила.
– Я покину вас сразу за зоной безопасности. Любите музыку?
– Что? Да. Очень. Предпочитаю классику. И блюзы.
– Блюзы? Вот так совпадение. Будет о чем поговорить.
Вереница машин невыносимо медленно вползала в раскрытые ворота. Гулко взрыкивали танки конвоя. Лица водителей были помяты после бессонной ночи, слова теряли окончания, отрывистые голоса пропадали в вязкой мгле. Ханна и сама была измучена, голова ее налилась свинцом, в глазах поселилась резь. Больше половины пути она провела за рулем, стараясь не потерять из виду светлячки габаритных огней впереди, вздрагивая каждый раз, когда вертолет сопровождения выпускал по темной стене джунглей ракету. Весь их путь сопровождался глухими хлопками: пилоты перестраховывались, били по подозрительным местам, короткие вспышки высвечивали частокол исполинских стволов, глаза долго не могли видеть ничего, кроме белых пятен в ночи. Хесус все же настоял, чтобы она позволила ему вести машину. До самого поста у Матуго она терпела его зубовный скрежет – об остановке во время движения в колонне не могло быть и речи. Она неумело свернула для него устрашающего вида самокрутку, сладкий дым ел глаза, кружилась голова, Хесус начал было хорохориться, но после Матуго Ханна увидела на его губах кровь. На посту в Посаре она упросила немолодого полицейского с ближайшей оказией отправить Хесуса обратно в Пуданг. Это стоило ей половины всего запаса наличных, и теперь Ханна всерьез опасалась, что ей не хватит денег на приличную гостиницу: бывало, в прифронтовых городах не принимали карточки. Сейчас ей хотелось одного: свернуться на заднем сиденье и закрыть глаза.
Где-то в тумане раздался резкий щелчок – будто ударили монетой по стеклу. Ханна испуганно вздрогнула. Гудя, как высоковольтная линия, на дорогу вскарабкался безобразный стальной кентавр и покатил, расшвыривая с треугольных гусениц комки грязи. Ей показалось, будто оружейные стволы наставлены прямо на нее, и она замерла, боясь шевельнуться.
– Не пугайтесь, он просто патрулирует периметр.
Она повернула голову. Высокий бородатый мужчина ободряюще улыбался ей.
– Главное, не делайте резких движений, и он не обратит на вас внимания.
– Благодарю, я знаю, – сухо ответила Ханна: ей стало неприятно, что незнакомый человек стал свидетелем ее слабости. К тому же уличные знакомства в стране дикарей часто бывают смертельно опасны.
Бородач кивнул, поправил сумку на плече и отправился дальше, спокойный и независимый.
Ханна задумчиво смотрела ему вслед, пока туман не поглотил высокую фигуру. Сердце ее колотилось как после долгого бега. Что-то в случайном собеседнике против воли раскрепостило ее. Может быть, его мягкая улыбка? Она вспомнила – у него голубые глаза. И эта борода ему удивительно к лицу. Ей вдруг стало неловко за свою резкость. Случайному прохожему взбрело в голову поддержать испуганную женщину. С этой чертовой войной она совершенно отвыкла от проявления простых человеческих чувств. Она посмотрелась в зеркало. Подумала: «Выгляжу ужасно, глаза покраснели. Неудивительно, что я его не заинтересовала». Одернула себя – ее ждет связной Герба Рамиреса, большой шишки из «Тигров», дурацкая интрижка сейчас, как камушек в ботинке.
Но ненужная грустинка никак не желала исчезать. Ханна обняла руль, устроилась щекой на руке и попробовала думать о Джоне. Минуты вязли в тумане, каждая длиной с час. Очередь продвигалась невыносимо медленно.
– Не хочу показаться навязчивым, мисс, но такая беспечность здесь неуместна, – произнес над ухом тот же голос.
Она встрепенулась. «Я просто соскучилась по Джону, уверила она себя. Хочу скоротать время».
– Вы всегда появляетесь как привидение?
– Это все туман, – ответил он. – Здесь такие не редкость – вокруг влажный лес. Я вас напугал?
– Ничуть. Что вы там говорили про беспечность?
– Похоже, вы едете одна.
– Допустим.
– Отчаянная вы женщина.
– Довольно неуклюжий заход, скажу я вам.
Он обезоруживающе улыбнулся:
– Дремлете одна в машине, да еще и окна настежь. Дендал неплохой городок, но из-за войны женщин тут маловато.
– Предлагаете составить вам компанию? – против желания едко спросила она.
Он оставил ее колкий тон без внимания:
– Здесь обожают белых женщин, любая дурнушка c планеты Альянса сойдет за королеву. А такая как вы, да еще без сопровождения – как красная тряпка для быка. Знаете – половина копов тут связана с бандитами. Не успеете моргнуть, как с вами беда приключится.
– А вторая половина?
– Вторая с партизанами. Здесь это основной бизнес. Закон рынка – спрос превышает предложение.
– Нечего сказать, веселая картина. А как же миротворцы?
– Они тут ничего не решают. Забились в свои укрепления, смену и продукты им доставляют вертолетами. Это вам не Пуданг, регулярных частей тут нет. Сектор контролирует военная компания. «Черная вода», если не ошибаюсь. Специализируется на вербовке пехоты.
– Что ж, я буду осторожна, сеньор…
– Альберто Хастингс, мисс.
– Ханна Дэвис.
У него оказалась крепкая и в то же время совершенно не грубая рука. Совсем как у Джона.
– Благодарю за предупреждение, Альберто.
– Был рад помочь, Ханна.
Кольнуло разочарование – он снова уходит. Она боролась с собой: господи, да что со мной приключилось? Так не ко времени.
– А вы, Альберто? Чем вы занимаетесь? – спросила она вдогонку, чувствуя, как горят щеки. Возникла спасительная мысль: мы просто немного поговорим.
Он остановился. Казалось, вопрос заставил его крепко задуматься.
– Да чем только не занимаюсь, Ханна. Мясо выращиваю. Табаком торгую. Иногда не гнушаюсь перепродать машину-другую – жить-то надо.
– Вы местный?
– Нет, я из Куригу. Но сейчас живу в Пуданге.
– А я-то гадаю, что у вас за акцент.
– Просто долгое время жил далеко от дома. Если хотите, можем говорить по-английски.
– Вот так дела, – она заговорила на родном языке с удовольствием, какого не ожидала. – Будто земляка встретила.
– Последний раз говорил по-английски еще в университете. Наверное, у меня безобразный акцент. Вы уж не смейтесь.
Интересно, что он решит, если она сейчас подкрасит губы? Воспримет это как жест заинтересованности? Она вновь почувствовала себя двадцатилетней. В двадцать лет Ханна попала на свою первую войну. Тогда она принимала все близко к сердцу, потому что еще верила в добро и зло, имела идеалы, влюблялась в суровых миротворцев и в самоотверженных докторов. И вот теперь забытые чувства пробудили в ней неясное томление.
– И не думала, Альберто. У вас прекрасный выговор, – заверила она. – Дайте-ка угадаю… изучали экономику?
– Ни за что не догадаетесь. Историю позднеколониального периода.
– Странная специализация для торговца.
– Сейчас на Фарадже в цене другие знания. – В голосе его послышалась грусть.
– Я не хотела вас обидеть, – поспешила сказать Ханна.
– Если хотите, я могу представиться вашим охранником, – предложил он. – Женщина под охраной – здесь это нормально, вы попадете в город без проблем.
Никогда раньше проявление мужского смущения так не заводило ее.
– А как же ваша машина?
Он снова улыбнулся, на этот раз с облегчением:
– Мой компаньон вполне способен проехать в ворота без посторонней помощи.
Она попыталась унять сердцебиение: каждое слово этого мужчины, каждый жест задевали внутри нее невидимые нити. Хотелось говорить с ним снова и снова. Было невозможно выдержать взгляд его голубых глаз, он будто жег ее. Скрывая смятение, Ханна достала косметичку.
– Что ж, садитесь. – Губы произнесли это без ее участия.
Он бросил сумку на заднее сиденье и легко запрыгнул на высокую подножку, в каждом его движении угадывалась скрытая сила.
– Я покину вас сразу за зоной безопасности. Любите музыку?
– Что? Да. Очень. Предпочитаю классику. И блюзы.
– Блюзы? Вот так совпадение. Будет о чем поговорить.
48
Воздух не имел вкуса. Галактическая спираль над ней раскинулась во всем великолепии, звезды серебрили окна. Не верилось, что это произошло. Не верилось, что это произошло с ней. Она брела куда-то без цели и смысла, касалась рукой стен, тупая боль в груди растворила все мысли. В голове эхом прокатывался голос: «Законность восстановлена… лейтенант Лонгсдейл возглавил спецоперацию в районе Пласа Трентану, преступник, известный как убийца полицейских… блокирован… убит при попытке к бегству…»
Ей хотелось заплакать, но слез не было. Не было вообще ничего, все чувства исчезли, мир превратился в черную бездонную яму, люди в темноте казались бесплотными тенями. Кто-то сильный и холодный вытащил из нее сердце во имя очередной высшей цели. Она запрокинула голову и долго смотрела на звезды.
Полицейский ком нашептывал на ухо. Она прислушалась, не в силах разобрать ни слова. Человек-тень отлепился от стенки ямы и спросил о чем-то. Грета кивнула в ответ, просто так, чтобы отделаться поскорее. Она позволила увлечь себя, бездумно перебирая ногами, как автомат для утех в дешевом публичном доме. Тень неразборчиво бормотала и слюнявила ей шею. Ей было все равно, при каждом удобном случае она норовила посмотреть вверх, туда, где буйство красок. В темном переулке она оступилась и больно расшибла колено.
Свет был выключен, мутный звездный свет лился через окно. Сознание медленно возвращалось, она обвела глазами комнату со смятой постелью, запах затхлого белья ударил в ноздри.
– Где это мы?
– Все в порядке, милашка, здесь нам не помешают.
– Зачем ты меня сюда притащил? Это что, спальня?
Рослый парень захлопнул дверь и повернулся к ней. В полутьме глаза его лихорадочно блестели. Он рвал пуговицы в ширинке.
– Так ты меня хочешь? – догадалась она. – Твои дружки укокошили Хенрика, а ты, выходит, решил со мной позабавиться?
Забывшись, она перешла на немецкий. Но парень, распаленный донельзя, не слушал, не обратил внимания на незнакомый язык. А может, принял ее шепот за часть профессиональной игры. Он настойчиво подталкивал ее к кровати, одной рукой придерживая расстегнутые штаны.
Она отвернула голову – едкий перегар перебивал дыхание. Мгла, клубясь, медленно поднималась из глубины души.
– Значит, собрался трахнуть ольденбуржского егеря, черномазая обезьяна? – вкрадчиво поинтересовалась Грета.
Потная рука ухватила ее за грудь.
– Лучше бы тебе переспать с голодной акулой, дурачок.
Его руки жадно шарили под юбкой. Ткань трусиков с треском распалась.
– Экий ты нетерпеливый. – Шепот ее стал похож на шипение змеи.
Колено Греты врезалось в промежность здоровяка.
– Тебе понравилось?
Глаза парня вылезли из орбит. Только сейчас она разглядела его как следует: увидела копну волос, рассыпавшуюся по плечам, заметила блеск огромной серьги в ухе.
Следующим ударом она сломала ему нос.
– А как тебе это? – Голос ее сорвался на визг.
В смежной квартире что-то загремело и стихло, любопытные соседи приникли к стенам.
– А так? А вот так? Правда, здорово? Куда же ты, котик? Мы ведь только начали! – Она кричала, не скрываясь более, в слепой ярости наносила удар за ударом, вкладывала в каждое движение частичку души. Казалось, она мстит этому миру за его никчемность, за свою изломанную жизнь, за крушение веры, за мертвую пустоту в душе. Боль ненадолго отрезвила ее, руки были в своей и чужой крови, она непонимающе смотрела на них. На полу билось в агонии хрипящее тело с нелепо спущенными штанами; на месте лица у него было булькающее кровавое месиво. Брезгливо держа руки перед собой, она побрела к выходу.
Ей хотелось заплакать, но слез не было. Не было вообще ничего, все чувства исчезли, мир превратился в черную бездонную яму, люди в темноте казались бесплотными тенями. Кто-то сильный и холодный вытащил из нее сердце во имя очередной высшей цели. Она запрокинула голову и долго смотрела на звезды.
Полицейский ком нашептывал на ухо. Она прислушалась, не в силах разобрать ни слова. Человек-тень отлепился от стенки ямы и спросил о чем-то. Грета кивнула в ответ, просто так, чтобы отделаться поскорее. Она позволила увлечь себя, бездумно перебирая ногами, как автомат для утех в дешевом публичном доме. Тень неразборчиво бормотала и слюнявила ей шею. Ей было все равно, при каждом удобном случае она норовила посмотреть вверх, туда, где буйство красок. В темном переулке она оступилась и больно расшибла колено.
Свет был выключен, мутный звездный свет лился через окно. Сознание медленно возвращалось, она обвела глазами комнату со смятой постелью, запах затхлого белья ударил в ноздри.
– Где это мы?
– Все в порядке, милашка, здесь нам не помешают.
– Зачем ты меня сюда притащил? Это что, спальня?
Рослый парень захлопнул дверь и повернулся к ней. В полутьме глаза его лихорадочно блестели. Он рвал пуговицы в ширинке.
– Так ты меня хочешь? – догадалась она. – Твои дружки укокошили Хенрика, а ты, выходит, решил со мной позабавиться?
Забывшись, она перешла на немецкий. Но парень, распаленный донельзя, не слушал, не обратил внимания на незнакомый язык. А может, принял ее шепот за часть профессиональной игры. Он настойчиво подталкивал ее к кровати, одной рукой придерживая расстегнутые штаны.
Она отвернула голову – едкий перегар перебивал дыхание. Мгла, клубясь, медленно поднималась из глубины души.
– Значит, собрался трахнуть ольденбуржского егеря, черномазая обезьяна? – вкрадчиво поинтересовалась Грета.
Потная рука ухватила ее за грудь.
– Лучше бы тебе переспать с голодной акулой, дурачок.
Его руки жадно шарили под юбкой. Ткань трусиков с треском распалась.
– Экий ты нетерпеливый. – Шепот ее стал похож на шипение змеи.
Колено Греты врезалось в промежность здоровяка.
– Тебе понравилось?
Глаза парня вылезли из орбит. Только сейчас она разглядела его как следует: увидела копну волос, рассыпавшуюся по плечам, заметила блеск огромной серьги в ухе.
Следующим ударом она сломала ему нос.
– А как тебе это? – Голос ее сорвался на визг.
В смежной квартире что-то загремело и стихло, любопытные соседи приникли к стенам.
– А так? А вот так? Правда, здорово? Куда же ты, котик? Мы ведь только начали! – Она кричала, не скрываясь более, в слепой ярости наносила удар за ударом, вкладывала в каждое движение частичку души. Казалось, она мстит этому миру за его никчемность, за свою изломанную жизнь, за крушение веры, за мертвую пустоту в душе. Боль ненадолго отрезвила ее, руки были в своей и чужой крови, она непонимающе смотрела на них. На полу билось в агонии хрипящее тело с нелепо спущенными штанами; на месте лица у него было булькающее кровавое месиво. Брезгливо держа руки перед собой, она побрела к выходу.
49
– Цель приезда? – поинтересовался полицейский, рассматривая его удостоверение.
– Мы из эс-эн-би. Приехали делать репортаж. – Он почувствовал удивление Ханны, взмолился про себя: промолчи, милая. Пожалуйста, промолчи. На ее шее билась нежная тоненькая жилка, совсем некстати подумалось: Грете нравилось, когда он касался ее губами. Ханна истолковала его взгляд по-иному – отвернулась, скрывая застенчивую улыбку.
Полицейский в потертой броне медлил, сличая лицо на удостоверении с электронным планшетом. Сделав над собой усилие, Хенрик изобразил скучающий вид, каждую секунду ожидая выстрела или приказа выйти из машины. Он знал: ищут старый рыдван «Рэд скорпио» и высокого человека с кучей фамилий. Знают ли они о его последнем удостоверении? Он заставил себя дышать медленно и спокойно. На ум пришла цитата из любимого философа гроссгерцога – в военной школе их пичкали высказываниями Ницше чаще, чем кормили. Умрите в нужное время, так говорил этот чокнутый старикан. Внешне расслабленный, Хенрик готовился продать жизнь подороже. Что бы ты понимал о смерти, книжный червь.
– Ну-ка, приятель, высунь голову, – приказал коп.
Рукой в перчатке он резко дернул за бороду.
– Ты что, сдурел! – в ярости вскричал Хенрик, совершенно не притворяясь; на его глазах выступили слезы – клей, на котором держалась фальшивая борода, намертво сваривал даже стальные плиты.
– Нечего орать, – буркнул полицейский. – Обычная проверка.
Во взгляде Ханны появилось сострадание.
Коп продолжал расспросы, но уже проформы ради:
– Значит, ты охранник? Оружие есть?
– Сам-то как думаешь?
– Ну-ну, не перегибай. Небось, без разрешения?
– У меня только парализующие патроны. Показать?
– Не надо. Что в сумках?
– Офицер, там аппаратура, – вмешалась Ханна.
– Какого рода?
– Записывающая.
– Оружие, взрывчатка, запрещенные химические вещества имеются?
Хенрик и Ханна одновременно покачали головами.
Полицейский протянул удостоверение:
– Проезжайте. И соблюдайте осторожность – отмечено усиление активности повстанцев.
Джип медленно покатился между раздвинутыми противотаранными заграждениями.
Ханна не сводила с него восхищенных глаз:
– Вы прирожденный актер, Альберто.
Он промолчал, прикидывая, в каком направлении мог двинуться Арго: улица с трудом угадывалась в светлеющей дымке. Эта женщина оказалась податливой, как теплый воск, внушение подействовало на нее мгновенно, он даже испытал неловкость, что так беззастенчиво влез ей в душу: привыкшая к виду крови, она казалась ему доверчивым ребенком. Наверное, от этого он испытывал к ней необъяснимую симпатию; чувство это было непривычным для него. Он пытался разбудить в себе равнодушие: женщина была свидетелем, когда нужда в ней отпадет, ему придется убрать ее, и будет лучше, если он сделает это без сомнений, как уже делал десятки раз до того.
«Я такой актер, милочка, что тебе и не снилось», – мысленно ответил он, настраивая себя на привычный лад.
Солнце постепенно одерживало верх, туман светлел. Дома неспешно дрейфовали в молочных лентах. Хенрик остановил машину.
– Не знаю, как вас благодарить, Альберто.
– Не стоит благодарности, Ханна.
Соскочив на землю, он обошел джип. Ханна перебралась за руль.
– Вы забыли сумку, Альберто! – крикнула она.
Он пообещал себе, что ей не будет больно.
– Действительно, – он открыл дверцу и сунулся внутрь.
Улыбка медленно сошла с ее лица, когда она увидела револьвер.
– Мне очень жаль, Ханна, – Хенрик старался, чтобы голос его звучал как можно тверже, – но вам придется помочь мне. Поезжайте вперед.
– Что за дьявольщина! – сказала она, не прикасаясь к рулю.
Он протянул руку и грубо сорвал с ее шеи пластинку кома.
– Я не шучу. Мне не хотелось бы причинять вам боль или принуждать иным образом. Поверьте, я знаю много способов. Все они неприятны.
– Нет, этот мир определенно слетел с катушек.
– В чем дело? Вам надоело жить?
– Всякий раз, когда мужчина вызывает симпатию, тут же оказывается, что он либо бандит, либо сутенер, либо военный преступник. Я часто задаю себе вопрос – чем я заслужила такое? Это несправедливо.
Он заставил себя думать о ней как о продажной девке: так было проще. Хочешь разжалобить меня, белая сучка? Не выйдет. Знаю я эти женские штучки.
– Езжайте прямо. – Для убедительности он ткнул ее стволом в бок.
Ему было необходимо парализовать ее страхом, подчинить себе. Но вызвать ненависть к ней никак не получалось. Он попытался представить на ее месте штабсгауптмана Дитеринга. Напрасный труд: кожа ее была чиста и совсем не походила на складчатую шкуру старого садиста. Тогда он попробовал убедить себя, что Дитеринг ее отец. На этот раз сработало: ненависть поднялась волной. Чип кольнул запястье, подтверждая команду, сердце забилось чаще. Ханна с испугом покосилась на него и сжалась в комок, как от удара. Жалость чуть было не испортила все дело, но он прикусил язык и давил его, пока боль не вытеснила ненужные чувства.
– Куда теперь? – спросила Ханна. Голос ее был безжизненным.
– Теперь поверните направо. Потом езжайте до конца улицы. Медленно. Еще медленней. Вот так.
Действие стимулятора закончилось, глаза начали слипаться. Сразу заныли перетруженные ноги. В довершение ко всему вернулась боль в груди, с каждой минутой она становилась все сильнее. Он перебарывал сонливость, старался отвлечь себя от боли, старался отсрочить время, когда придется проглотить следующую таблетку: говорили, эти дьявольские боевые пилюли сжигают мозг.
Он с тоской подумал: к чему беречь себя, если жить осталось всего два дня?
– Мы из эс-эн-би. Приехали делать репортаж. – Он почувствовал удивление Ханны, взмолился про себя: промолчи, милая. Пожалуйста, промолчи. На ее шее билась нежная тоненькая жилка, совсем некстати подумалось: Грете нравилось, когда он касался ее губами. Ханна истолковала его взгляд по-иному – отвернулась, скрывая застенчивую улыбку.
Полицейский в потертой броне медлил, сличая лицо на удостоверении с электронным планшетом. Сделав над собой усилие, Хенрик изобразил скучающий вид, каждую секунду ожидая выстрела или приказа выйти из машины. Он знал: ищут старый рыдван «Рэд скорпио» и высокого человека с кучей фамилий. Знают ли они о его последнем удостоверении? Он заставил себя дышать медленно и спокойно. На ум пришла цитата из любимого философа гроссгерцога – в военной школе их пичкали высказываниями Ницше чаще, чем кормили. Умрите в нужное время, так говорил этот чокнутый старикан. Внешне расслабленный, Хенрик готовился продать жизнь подороже. Что бы ты понимал о смерти, книжный червь.
– Ну-ка, приятель, высунь голову, – приказал коп.
Рукой в перчатке он резко дернул за бороду.
– Ты что, сдурел! – в ярости вскричал Хенрик, совершенно не притворяясь; на его глазах выступили слезы – клей, на котором держалась фальшивая борода, намертво сваривал даже стальные плиты.
– Нечего орать, – буркнул полицейский. – Обычная проверка.
Во взгляде Ханны появилось сострадание.
Коп продолжал расспросы, но уже проформы ради:
– Значит, ты охранник? Оружие есть?
– Сам-то как думаешь?
– Ну-ну, не перегибай. Небось, без разрешения?
– У меня только парализующие патроны. Показать?
– Не надо. Что в сумках?
– Офицер, там аппаратура, – вмешалась Ханна.
– Какого рода?
– Записывающая.
– Оружие, взрывчатка, запрещенные химические вещества имеются?
Хенрик и Ханна одновременно покачали головами.
Полицейский протянул удостоверение:
– Проезжайте. И соблюдайте осторожность – отмечено усиление активности повстанцев.
Джип медленно покатился между раздвинутыми противотаранными заграждениями.
Ханна не сводила с него восхищенных глаз:
– Вы прирожденный актер, Альберто.
Он промолчал, прикидывая, в каком направлении мог двинуться Арго: улица с трудом угадывалась в светлеющей дымке. Эта женщина оказалась податливой, как теплый воск, внушение подействовало на нее мгновенно, он даже испытал неловкость, что так беззастенчиво влез ей в душу: привыкшая к виду крови, она казалась ему доверчивым ребенком. Наверное, от этого он испытывал к ней необъяснимую симпатию; чувство это было непривычным для него. Он пытался разбудить в себе равнодушие: женщина была свидетелем, когда нужда в ней отпадет, ему придется убрать ее, и будет лучше, если он сделает это без сомнений, как уже делал десятки раз до того.
«Я такой актер, милочка, что тебе и не снилось», – мысленно ответил он, настраивая себя на привычный лад.
Солнце постепенно одерживало верх, туман светлел. Дома неспешно дрейфовали в молочных лентах. Хенрик остановил машину.
– Не знаю, как вас благодарить, Альберто.
– Не стоит благодарности, Ханна.
Соскочив на землю, он обошел джип. Ханна перебралась за руль.
– Вы забыли сумку, Альберто! – крикнула она.
Он пообещал себе, что ей не будет больно.
– Действительно, – он открыл дверцу и сунулся внутрь.
Улыбка медленно сошла с ее лица, когда она увидела револьвер.
– Мне очень жаль, Ханна, – Хенрик старался, чтобы голос его звучал как можно тверже, – но вам придется помочь мне. Поезжайте вперед.
– Что за дьявольщина! – сказала она, не прикасаясь к рулю.
Он протянул руку и грубо сорвал с ее шеи пластинку кома.
– Я не шучу. Мне не хотелось бы причинять вам боль или принуждать иным образом. Поверьте, я знаю много способов. Все они неприятны.
– Нет, этот мир определенно слетел с катушек.
– В чем дело? Вам надоело жить?
– Всякий раз, когда мужчина вызывает симпатию, тут же оказывается, что он либо бандит, либо сутенер, либо военный преступник. Я часто задаю себе вопрос – чем я заслужила такое? Это несправедливо.
Он заставил себя думать о ней как о продажной девке: так было проще. Хочешь разжалобить меня, белая сучка? Не выйдет. Знаю я эти женские штучки.
– Езжайте прямо. – Для убедительности он ткнул ее стволом в бок.
Ему было необходимо парализовать ее страхом, подчинить себе. Но вызвать ненависть к ней никак не получалось. Он попытался представить на ее месте штабсгауптмана Дитеринга. Напрасный труд: кожа ее была чиста и совсем не походила на складчатую шкуру старого садиста. Тогда он попробовал убедить себя, что Дитеринг ее отец. На этот раз сработало: ненависть поднялась волной. Чип кольнул запястье, подтверждая команду, сердце забилось чаще. Ханна с испугом покосилась на него и сжалась в комок, как от удара. Жалость чуть было не испортила все дело, но он прикусил язык и давил его, пока боль не вытеснила ненужные чувства.
– Куда теперь? – спросила Ханна. Голос ее был безжизненным.
– Теперь поверните направо. Потом езжайте до конца улицы. Медленно. Еще медленней. Вот так.
Действие стимулятора закончилось, глаза начали слипаться. Сразу заныли перетруженные ноги. В довершение ко всему вернулась боль в груди, с каждой минутой она становилась все сильнее. Он перебарывал сонливость, старался отвлечь себя от боли, старался отсрочить время, когда придется проглотить следующую таблетку: говорили, эти дьявольские боевые пилюли сжигают мозг.
Он с тоской подумал: к чему беречь себя, если жить осталось всего два дня?
50
Одежда была мятой и влажной, Юргенсен распустил узел галстука и с наслаждением потянулся. В дороге он переел жареных орехов, он всегда грыз их, когда нервничал; теперь во рту стоял неприятный привкус, хотелось почистить зубы. Долгое ожидание на въезде в город не заботило его, он уже чувствовал себя в безопасности, все снова шло по плану: размеренно и четко, как и всегда. Успокоенный, он закрыл глаза, вбирая в себя пряные запахи леса: туман настраивал его на умиротворенный лад, крохотные капельки на лице напомнили ему о детстве. Казалось, стоит только чуть отойти в серую дымку, и ветер захлопает отсыревшими пологами палаток. Будто наяву Юргенсен услышал веселые голоса одноклассников. Этот, немного писклявый – Ханса. Сбивчивый, глотающий слова – Вернера Хубера по кличке Худой.
Он вспомнил те счастливые годы, когда дух товарищества пропитывал их с ног до головы. Чувство локтя – залог единства. Они учились дисциплине и концентрации духа. Они занимались спортом – только физически сильный человек может быть настоящим носителем древней культуры. Гроссгерцог уделял здоровью нации особое внимание. Он говорил: «Спорт закаливает организм. Готовит его к борьбе. В здоровом теле живет здоровый дух. Спорт способствует выработке дисциплины, которая является одной из лучших черт ольденбуржского народа».
Они много читали. Пусть иногда и по обязанности – плевать! – у каждого человека есть собственные способности и склонности. Тебе лучше дается бег с препятствиями, а твоему товарищу легче вникать в хитросплетения исторических событий. А вместе мы сокрушим горы.
Зачем Райнхард вступил в скауты? Странный вопрос. В Ольденбурге не принято задавать вопросы. Нация сейчас не в том положении, чтобы сомневаться. Будь со всеми – или убирайся. Жизнь шла по накатанной колее. Он знал, что наступит время, и к нему подойдет парнишка в черном треугольном галстуке и с двумя ромбиками на пилотке – командир группы. И на вопрос, готов ли Райнхард стать одним из них, он ответит утвердительно. Он ждал этого момента с тех пор, как начал ходить на собрания младшей группы Юнгфолька. Конечно, он ответил утвердительно. И ни разу не пожалел. Лучшие игры – только у скаутов.
В своем первом патруле Райнхард отчаянно краснел: все девчонки смотрели только на него. Стальной нож на поясе – первое в жизни личное оружие. Широкое короткое лезвие. Мальтийский крест на рукояти. Он до сих пор хранит его. Придет время, и он передаст его своему сыну.
Бармены тепло улыбались им и предлагали молочные коктейли, на что старший патруля солидно отвечал: «Спасибо, но мы на службе». У них в руках была самая настоящая власть. Они следили, чтобы никто из сверстников не пил спиртного, не нюхал дурь, не целовался с девчонками на виду у всех и не сквернословил. Нарушителей задерживали и отводили к районному дежурному. Дальше их передавали в полицию. Говорили, родители таких ухарей после заплатят солидные штрафы. Это было здорово – в одиннадцать лет чувствовать себя вершителем чьей-то судьбы. Они чувствовали настоящую ответственность за порученное дело.
А еще: поездки по стране, экскурсии в музеи, картинные галереи, на военные базы. А однажды Райнхард попал на настоящую подводную лодку. От обилия красок и впечатлений голова шла кругом. Но самое интересное – походы. Сначала приходится кормить лесных комаров, от укусов которых на коже вздуваются красные волдыри, хлюпать ботинками по воде, тащить куда-то тяжелый рюкзак под жарким солнцем. И при этом иметь бодрый вид и вместе со всеми петь песни. Ты вынужденно улыбаешься, и стараешься перекричать соседа, и изображаешь, как тебе безумно здорово, так, что командир группы на привале покровительственно хлопает тебя по плечу (как делают взрослые в фильмах), и говорит ломающимся голосом: «Отлично держишься, скаутман».
Но зато вечером, если нет дождя, все сидят у костра, над которым варится гороховая похлебка с мясом, едкий дым отгоняет кровососов, и инструктор под треск горящего дерева рассказывает интересные истории про дни минувшие: про то, как возникло государство, про враждебное окружение, про войну, про детство гроссгерцога; голос его тих и проникновенен, а истории ни разу не повторяются, да и вообще неважно, о чем он говорит – все слушают, затаив дыхание, такой уж он классный рассказчик, этот молодой активист партии «Свободный Хаймат», изучающий психологию или педагогику в университете. Высоко над головой сияет звездная россыпь, вокруг сидят товарищи – Райнхард ощущает тепло их тел, и все они кажутся ему братьями. За это чувство принадлежности к великому он готов примириться и со стертыми ногами, и с необходимостью орать песни, смысл которых ему не всегда ясен.
А по утрам в лесу стоял точно такой же туман, как сейчас. И было так же тихо, лишь заполошно перекрикивались невидимые птицы.
Голос полицейского безжалостно прервал его грезы:
– Ваши документы, сеньор.
Он вспомнил те счастливые годы, когда дух товарищества пропитывал их с ног до головы. Чувство локтя – залог единства. Они учились дисциплине и концентрации духа. Они занимались спортом – только физически сильный человек может быть настоящим носителем древней культуры. Гроссгерцог уделял здоровью нации особое внимание. Он говорил: «Спорт закаливает организм. Готовит его к борьбе. В здоровом теле живет здоровый дух. Спорт способствует выработке дисциплины, которая является одной из лучших черт ольденбуржского народа».
Они много читали. Пусть иногда и по обязанности – плевать! – у каждого человека есть собственные способности и склонности. Тебе лучше дается бег с препятствиями, а твоему товарищу легче вникать в хитросплетения исторических событий. А вместе мы сокрушим горы.
Зачем Райнхард вступил в скауты? Странный вопрос. В Ольденбурге не принято задавать вопросы. Нация сейчас не в том положении, чтобы сомневаться. Будь со всеми – или убирайся. Жизнь шла по накатанной колее. Он знал, что наступит время, и к нему подойдет парнишка в черном треугольном галстуке и с двумя ромбиками на пилотке – командир группы. И на вопрос, готов ли Райнхард стать одним из них, он ответит утвердительно. Он ждал этого момента с тех пор, как начал ходить на собрания младшей группы Юнгфолька. Конечно, он ответил утвердительно. И ни разу не пожалел. Лучшие игры – только у скаутов.
В своем первом патруле Райнхард отчаянно краснел: все девчонки смотрели только на него. Стальной нож на поясе – первое в жизни личное оружие. Широкое короткое лезвие. Мальтийский крест на рукояти. Он до сих пор хранит его. Придет время, и он передаст его своему сыну.
Бармены тепло улыбались им и предлагали молочные коктейли, на что старший патруля солидно отвечал: «Спасибо, но мы на службе». У них в руках была самая настоящая власть. Они следили, чтобы никто из сверстников не пил спиртного, не нюхал дурь, не целовался с девчонками на виду у всех и не сквернословил. Нарушителей задерживали и отводили к районному дежурному. Дальше их передавали в полицию. Говорили, родители таких ухарей после заплатят солидные штрафы. Это было здорово – в одиннадцать лет чувствовать себя вершителем чьей-то судьбы. Они чувствовали настоящую ответственность за порученное дело.
А еще: поездки по стране, экскурсии в музеи, картинные галереи, на военные базы. А однажды Райнхард попал на настоящую подводную лодку. От обилия красок и впечатлений голова шла кругом. Но самое интересное – походы. Сначала приходится кормить лесных комаров, от укусов которых на коже вздуваются красные волдыри, хлюпать ботинками по воде, тащить куда-то тяжелый рюкзак под жарким солнцем. И при этом иметь бодрый вид и вместе со всеми петь песни. Ты вынужденно улыбаешься, и стараешься перекричать соседа, и изображаешь, как тебе безумно здорово, так, что командир группы на привале покровительственно хлопает тебя по плечу (как делают взрослые в фильмах), и говорит ломающимся голосом: «Отлично держишься, скаутман».
Но зато вечером, если нет дождя, все сидят у костра, над которым варится гороховая похлебка с мясом, едкий дым отгоняет кровососов, и инструктор под треск горящего дерева рассказывает интересные истории про дни минувшие: про то, как возникло государство, про враждебное окружение, про войну, про детство гроссгерцога; голос его тих и проникновенен, а истории ни разу не повторяются, да и вообще неважно, о чем он говорит – все слушают, затаив дыхание, такой уж он классный рассказчик, этот молодой активист партии «Свободный Хаймат», изучающий психологию или педагогику в университете. Высоко над головой сияет звездная россыпь, вокруг сидят товарищи – Райнхард ощущает тепло их тел, и все они кажутся ему братьями. За это чувство принадлежности к великому он готов примириться и со стертыми ногами, и с необходимостью орать песни, смысл которых ему не всегда ясен.
А по утрам в лесу стоял точно такой же туман, как сейчас. И было так же тихо, лишь заполошно перекрикивались невидимые птицы.
Голос полицейского безжалостно прервал его грезы:
– Ваши документы, сеньор.
51
– Чуть что не так – и вы умрете, – глухо сказал он. И добавил, словно старался придать веса своим словам: – Мне терять нечего.
О чем он говорит? Страх и без того парализовал ее, погасил все желания. Ненадолго Ханна превратилась в автомат, она даже не могла заставить себя повернуть голову и взглянуть на своего похитителя. Боялась снять руку с руля, чтобы запахнуть бронежилет на груди.
– Не дергайтесь при виде полиции. Не пытайтесь спровоцировать аварию – это не поможет. Руки держите на руле. – Слова падали, как камни.
Длинная улица тянулась меж низкими бетонными домами. Грузовик в камуфляжной раскраске прошумел навстречу и скрылся за поворотом.
Ханна осторожно спросила:
– Мы уже далеко от блокпоста. Может, отпустите меня?
– За дурака меня считаете? – ответил он зло. – Думаете, если я цветной, так обязательно недоумок? Следите за дорогой.
Ханна сказала:
– Так мы не попадем на окраину. Эта улица ведет к центру.
– С чего вы взяли, что мне надо на окраину?
– Вас, наверное, ищут. На окраине проще спрятаться.
– Я знаю, что делаю.
Способность мыслить постепенно возвращалась к ней:
– Мне бы тоже хотелось это знать.
Дома все тянулись и тянулись в туманных лентах. Было очень рано. Женщина вышла из дверей табачной лавки, заклеенной яркими рекламными плакатами, и начала поднимать стальные жалюзи. В окне верхнего этажа мужчина в майке запрокинул голову, приложившись к бутылке с пивом. Ханне захотелось подать ему какой-нибудь знак, такой, чтобы он догадался позвонить в полицию, но этот человек рядом словно лишил ее воли: она ясно представила, как его палец давит на спуск и ее тело взрывается ужасной болью; представила, как она кричит в смертной тоске. Она попыталась убедить себя: он блефует, вряд ли он готов стрелять в нее.
О чем он говорит? Страх и без того парализовал ее, погасил все желания. Ненадолго Ханна превратилась в автомат, она даже не могла заставить себя повернуть голову и взглянуть на своего похитителя. Боялась снять руку с руля, чтобы запахнуть бронежилет на груди.
– Не дергайтесь при виде полиции. Не пытайтесь спровоцировать аварию – это не поможет. Руки держите на руле. – Слова падали, как камни.
Длинная улица тянулась меж низкими бетонными домами. Грузовик в камуфляжной раскраске прошумел навстречу и скрылся за поворотом.
Ханна осторожно спросила:
– Мы уже далеко от блокпоста. Может, отпустите меня?
– За дурака меня считаете? – ответил он зло. – Думаете, если я цветной, так обязательно недоумок? Следите за дорогой.
Ханна сказала:
– Так мы не попадем на окраину. Эта улица ведет к центру.
– С чего вы взяли, что мне надо на окраину?
– Вас, наверное, ищут. На окраине проще спрятаться.
– Я знаю, что делаю.
Способность мыслить постепенно возвращалась к ней:
– Мне бы тоже хотелось это знать.
Дома все тянулись и тянулись в туманных лентах. Было очень рано. Женщина вышла из дверей табачной лавки, заклеенной яркими рекламными плакатами, и начала поднимать стальные жалюзи. В окне верхнего этажа мужчина в майке запрокинул голову, приложившись к бутылке с пивом. Ханне захотелось подать ему какой-нибудь знак, такой, чтобы он догадался позвонить в полицию, но этот человек рядом словно лишил ее воли: она ясно представила, как его палец давит на спуск и ее тело взрывается ужасной болью; представила, как она кричит в смертной тоске. Она попыталась убедить себя: он блефует, вряд ли он готов стрелять в нее.