- Нет уж, не надо одолжений таких! - злобно проговорила она и закрылась в уборной.
Мы с Настей переглянулись в отчаянии: неужто все наши усилия напрасны?
- Ты пойми, - губы у Насти дрожали, - одну я не могу оставить ее: дед никакого внимания не обращает. А с ней идти - убегает, потом лови ее!
- Спасибо тебе! - подержал ее за плечо.
В коридоре стало шарканье нарастать. Отец приближается. Вошел. Любой напряженный момент под его цепким взглядом из-за кустистых бровей в десять раз напряженней становится. Мог бы что-то сделать тут, пока не было меня, как-то посодействовать порядку! Никакого внимания! Весь в высоких мыслях погряз! В реальность с кислой миной выходит.
- Привет, отец! - произнес я бодро. Как-то он не прореагировал на мой приезд. Значимости этот факт не обрел.
Он посмотрел на пустой стол. Повернулся. Мол, нечего зря время терять!
- Погоди, отец, - положил ему на плечо ладошку. - Сейчас мы сварганим что-нибудь.
Кивнул криво. Глаз не поднимал. О господи. Неужели теперь его проблемы пойдут? Одни еще не решил - хватают другие? Ну а как? Так что лучше тебе считать отлично отдохнувшим себя, полным здоровья и сил. Так и условимся.
- Сейчас какой месяц? - наконец сипло он произнес.
- Ноябрь. А ты не помнишь, что ли? - я несколько раздраженно спросил. Боюсь, что сил и здоровья у меня не так много, как хотелось бы.
- Это какой месяц считается? Зимний? - произнес он.
Решил покуражиться? Всю жизнь высчитывал сроки сева с точностью до дня и не знает - какой зимний месяц, какой осенний?
- А что? - сдерживаясь, спросил: его долгие паузы невозможно терпеть!
- Да надо бы в сберкассу сходить, разобраться там, - произнес упрямо. - ...Вдвое пенсию урезали у меня!
Господи. Опять он за свое! Удачно вернулся я. Словно не уезжал.
- Ну мы же ездили с тобой в собес - разве не помнишь? Ты просто одну строчку в сберкнижке рассмотрел - а пенсия твоя в две строчки печатается почему-то. Суммируются они!
Не реагирует. Его не собьешь. Если упрется - хоть трактором тяни!
- ...помнишь, еще Надя, аспирантка твоя, по новой все бумаги твои собирала. А оказалось - зря. Пенсия у тебя и так напечатана нормальная... только в две строки!
Мне бы такую пенсию.
Молчит!
- Эта Надя! - проговорил наконец. - Очки навесила, а не видит ничего!
- Это ты ничего не видишь! - я наконец сорвался. - Верней - и не хочешь видеть! Чтобы всем нервы пилить!
Он усмехнулся торжествующе.
- Книжку принеси! - я рухнул на табуретку. "Опять двадцать пять!"
Ушел. Долго не было его.
- Это он специально делает, чтобы брюзжать! - проговорила Нонна дрожащим голосом. Раздавит он нас?
Медленно шаркая, он возвратился.
- На! Гляди! - гневно свою сберкнижку передо мной распахнул.
- Ну вот - смотри, - произнес я почти спокойно (в гневе не разберемся). - Две строки. Но в один день записаны. В одной строке записано - тысяча пятьсот, а в другой - тысяча пятьсот тридцать два. Больше трех тысяч пенсия у тебя! Понял? Нет?
Долго глядел, потом молча, так ошибки и не признав, сунул книжку в карман рубахи - мол, раз так, нечего тут больше обсуждать. Пустяк. Но от пустяков этих можно с ума сойти!
- Надюшка эта... напутает вечно! - он упрямо пробормотал.
- Да ты ей спасибо должен сказать...
Ну ладно... Устал я. Напрасно надеялся на передышку. С какой стати? Передышка теперь только будет... известно где. Так что - дыши!
- Так, может, сходим тогда в кассу? - отец произнес.
Я снова взял у него книжку, пролистнул. Два года не берет деньги - с тех пор, как переехал сюда. "Непрактичный" якобы!
- Ну пошли.
А куда денешься? Это не просто повторяется все. Это я все утаптываю, постепенно.
- Только у меня, - он вдруг отчаянно сморщился, - просьба к тебе.
А в сберкассу сходить - это не просьба? Пустяк? Вторая, видно, покрепче будет?
- ...Ну говори же! Время идет.
С каким-то даже задором глянул на меня. Сюрприз?
- ...Давай лучше в мою комнату пойдем, - таинственно произнес.
Это обнадеживает.
- Ну... вы пока тут... - сделал неопределенный жест девушкам, побрел за отцом.
Сели в его комнате. Он стул придвинул. Шепнул, дыханием обдав:
- У меня дело к тебе.
- Слушаю. - Я отодвинулся слегка. В совсем интимные его тайны не хотелось бы входить... но куда денешься?
Снова придвинулся он с виноватой улыбкой:
- Понимаешь, не могу уже никак ногти на ногах постричь. И так и этак пытался!.. Постриги, я прошу тебя... Сам понимаешь - кроме тебя, мне обратиться не к кому.
- ...Сделаем! - я бодро ответил. - Давай. Значит, так... - Я задумчиво прижал палец к носу. - Сейчас таз принесу.
- Зачем таз-то? - он мрачно удивился, густые брови взметнул. Ясное дело, есть у него своя теория и на то, как ногти на ногах стричь. Но теории его не всегда к практике подходят.
- Таз, - я сказал, - это для того... чтобы ногти твои разлетались не шибко.
Он хмуро кивнул. Мол, дожил! Даже ногти твои стригут не по твоей теории!
Я загремел в ванной тазом. Ножницы взял. Девочки дружно дымили на кухне, недоуменно глянули на меня. Я, держа таз в левой руке, как щит, ножницы к губам приложил: знать о предстоящем таинстве им ни к чему. Внес к нему таз, бросил звонко:
- Ну давай... Разувайся.
Это еще ничего. Это еще, может быть, только начало предстоящих нам испытаний! Главное - впереди. Вздохнув, он слегка стыдливо стянул носки. После чего, взяв себя в руки, в глаза мне, твердо смотрел. Мол, нам стыдиться нечего. Честная жизнь.
Это только я тут немножко вздрогнул. Вот это да! Вот это открытие! Грибок. Точно как у меня. Ногти белые, непрозрачные, крошатся, усыпая носки. И к тому ж - впиваются, врастают в мясо, не подобраться к краям. А я-то считал, что где-то подцепил, в аморальном общении. Надеялся излечимое. А вон оно что! Поднял на него очи. Он невозмутимо глядел.
- Вот это да! - произнес я.
- Что именно? - поинтересовался он.
Отличный сюрприз он мне подготовил! Не зря я так рвался домой!
- Ну... грибок у тебя. Точно как у меня! А ты говоришь, что наследственность - не главное! Пишешь тут! - Я кивнул на стол его, заваленный бумагою.
- Наследственность ни при чем тут! - он упрямо проскрипел. - Оба заразились где-то!
Мол, отец за сына не ответчик! Сам тогда и стриги! Измучил меня своим упрямством! На нем и ехал всю жизнь. И если чего добился, то упрямством своим.
- Ну давай,- мстительно проговорил я, щелкнув ножницами. - Ноги в таз клади.
Огромные расхоженные лапы. Твердые. По земле находил, намозолил, набил.
- Вот так вот поверни! Та-ак!
Я хищно впился ножницами в крайний ноготь.
- Ой-ой-ой! - сморщившись, завопил он.
Что такое? Зачем расстраиваться так? Если это заболевание случайное так скоро пройдет. Чего ж так расстраиваться-то?
На следующий ноготь наехал.
- Ой-ой-ой! - он еще громче завопил. Трогательная картина: отец отвечает за сына. Ну а куда ж нам деться друг от друга. Еще и грыжа у нас!
Та-ак. Под ногтями остриженными кровь пошла. Картина мне знакомая. Оказывается - и не только мне! Выдернул таз из-под ног его, подложил газету.
- Что ты делаешь?! - отец завопил.
Ничего. Придется по моей теории пока пожить - на долгие научные споры времени нет.
Пошел снова в ванную (девушек поприветствовав на ходу), в таз теплой воды набуровил, принес отцу.
- Клади ноги в воду.
- Нет!
Под пытками не ломается!
- Клади, говорю.
Нет! Пришлось мне каждую его ногу брать руками, класть в таз. Он обиженно в сторону смотрел - мол, бессилен, но не согласен!
Зазмеились кровавые ленточки. Омыл раны. Почти библейская сцена: омовение ног. Залепил раны пластырем. Пошел вылил в унитаз воды с кровью, спустил. Поставил таз на место... Теперь лишь такая у нас жизнь.
И только хотел я расслабиться чуток... Кряхтя и согнувшись, отец вошел.
- Пошли, - прохрипел батя.
- К-куда? - Я даже поперхнулся.
- В сберкассу! Ты ж предлагал! - он произнес почти гневно.
Я?.. Ну конечно! Только вот как Нонну оставить? Такая роскошная возможность ныне отпала. Взять с собой? Напоминает мне это все головоломку про волка, козу и капусту, которых надо через реку перевезти. Главное Нонну не оставить с Львом Толстым тет-а-тет!
- У тебя какие планы? - вскользь у Насти спросил.
- Жду звонка Вадика - и уезжаю! - бодро ответила она.
Козу, значит, надо брать с собой!
- Может, прогуляемся? - легкомысленно жене предложил.
Глянула уже враждебно. Мол, что ж это за каторга опять? А кто эту каторгу устроил? Я?
- Не пожалеешь! - лихо ей подмигнул. Боюсь, неправильно меня поняла. Но наедине с Толстым ее никак нельзя оставлять!
- Ну... - Насте сказал, - если уже не застанем тебя... Счастливо. Спасибо тебе.
Звонко расцеловались.
Более сложную прогулку трудно вообразить. Отец медленно идет, назидательно! С постриженными ногтями мог бы и быстрее идти. Нонна нетерпеливо убегала вперед, возвращалась, рассыпая искры от сигареты на ветру. Сейчас, нервничал я, искра в рукав залетит, и сгорит ее ветхое пальтишко. Был такой случай в школе у меня, когда я курить учился, пытаясь слиться с массами. Не научился. Зато она дымит за двоих. Так и летят искры. Не хватает еще ей обгорелой ходить. И так выглядит почти бомжихой... А "праздник дубленки" не скоро придет. Если вообще когда-то придет. По настроению - не похоже.
Подбежала, вся на нерве уже, щечки надувая, потом шумно выдыхая:
- Веча! Я пойду, а? Я больше так не могу, в таком темпе! Неужели мы тоже когда-то будем так же ходить?!
Обязательно. Если, конечно, доживем.
- Зачем тебе? - устало ее спросил.
- Мне надо срочно купить... кое-что.
- Что тебе надо купить?
- ...Сигареты!
- Сигарета у тебя в зубах.
Вынула, с некоторым удивлением осмотрела:
- Последняя, Веч! Я пойду? - рванулась.
- Нет!
Забегала кругами. Отец медленно шел, основательно, весело поглядывая из-под кустистых бровей.
- Здесь давай пойдем. - Я свел его с тротуара на проезжую часть.
Каменные плиты тротуара перестилаются уже третий раз. Деньги, выделенные на трехсотлетие Петербурга, "осваивают"! А люди по мостовой прутся. Нормально. Главное - история. Для истории и людей не жалко. Батя обычно на эту тему ворчал: "Наворотили ч-черт-те что! Вся Дворцовая площадь раскопана!" - "А зачем ты прешься туда?" Но в этот раз глаза его почему-то весело поблескивали: видно, очередное открытие сделал, сейчас обнародует. Прям не дождусь!
Часть дороги была отделена для прохожих какими-то плоскими металлическими баллонами вроде батарей отопления. "Специально, что ли, где-то выломали?" - подумал я. Отец медленно подошел к одному, покачал могучей своей лапищей, удовлетворенно кивнул. Нонна отчаянный взгляд на меня кинула: так мы никогда не дойдем!
- Что, отец? - спросил я заботливо.
- Запасные топливные баки от трактора, - он уверенно произнес.
- Какие тут тракторные баки, отец? - сказал я с отчаянием. - Это Невский проспект!
Он кивал своим мыслям, не слыша меня. С его "открытиями" мы точно никогда не дойдем! Не оторвать его теперь от этого. Если только опровергнуть! Я кинулся к тому баллону... Действительно - сверху какая-то отвинчивающаяся крышка. Победа! - отец торжествующе глянул на меня. Счастлив? И ладно! Пусть хоть повсюду будут его "боевые друзья трактора"!
Усмехаясь, отец медленно двинулся дальше. Нонна металась туда-сюда, как "раскидай" на резиночке. "В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань". Да и трактор еще. Но для меня это - запросто!
- Я пойду, Веч?
- Погоди. Сейчас мы деньги получим! - подмигнул ей. Но вряд ли "мы" это она.
В сберкассу вошли - под башней Думы, недавно обгоревшей от восстановительных лесов.
Отец входил медленно, раскорячась, тяжко вздыхая. "Изображает немощь, - думал я злобно, - чтоб у меня больше было проблем!"
Войдя, он огляделся, дико сморщась, словно я его на помойку привел! А между тем - вокруг мрамор, кожаные диваны, никелированные рамы окошек. Разве такие раньше сберкассы были? Да и народ уже весь аккуратный, нормально одетый. Меняется жизнь! Подвел за оттопыренный локоть к окошку его.
- Вот сюда тебе, - взял листок. - Сколько выписать?
Поглядел на меня, еще больше сморщась:
- Я сам!
Растопырясь, всех отодвигая от окошка, долго писал, от нас спиной прикрывая тайну вклада своего. Жалуется, что видит плохо, - но это, видимо, на второй план отошло.
Другая проблема у меня теперь на первый план вышла. Нонна, по залу мечась, нервно закурила новую сигарету. К ней величественный охранник подошел, вежливо попросил удалиться. Что она - минуты без сигареты не может?!
- Ладно... выйдем, - взял за локоть теперь ее, вывел на воздух.
Постоим тут: пусть отец тайной своего вклада неторопливо насладится.
- Я не могу так, Веч, - на цепи жить, - вся дрожала.
- Но пойми: я тоже разорваться не могу: лучше за вас вместе волноваться, чем в отдельности.
- А ты не волнуйся, Веча!
- Как?
- Я немножко побегаю - и приду.
- Какая ты придешь?
Блеснули слезы.
Молча стояли с ней. Вдруг крупный снег повалил. Под таким же снегом, я вспомнил, молился я. На колени вставал. Счастлив? Что я тогда просил? Глупо просить нереального - как-то неловко перед Ним, в двадцать первом веке-то. Просил я возможного: чтобы она вернулась, была со мной. Счастлив? А чтобы жить без забот - это глупо просить. С тобой то, что ты вымолил. На фоне серого неба - светлые снежинки, сцепляются на лету, еще крупнее становятся.
Вышел отец, дико озираясь. Руку, раз за разом, за пазуху совал. Сейчас мимо кармана вложит свои сбережения! Кинулся к нему. Направил его руку с бумажником в карман: опаньки!
Оглянулся. Нонна, слава богу, не сбегла. Двинулись обратно. Отец, вперед склонившись, как пеший сокол, еле уже брел: видно, последние свои силы на сохранение тайны вклада истратил.
Остановились у перехода Казанской улицы - батя испуганно вцепился в мой локоть перед потоком машин.
- Я пойду, Веча? - Нонна произнесла. - Я обещаю, Веч!
А что Настя мне дома скажет? Все ее усилия - долой? У нее тоже нервы на пределе.
- Н-нет, - выдавил я.
Нонна быстро закинула голову - чтобы слезы удержать. Снежинки на лицо ее падали, таяли и текли.
Тут зажегся зеленый, и я ее за локоть схватил. И так, распятый между ними, через улицу их поволок.
И лишь когда прошли уже под аркой - выпустил их. Доберутся. Мне тоже надо набраться сил на этом коротком пространстве - от арки до дверей. И только подошли к железной двери (за железной дверью спокойней уже), как оттуда вдруг соседка вышла, из верхней квартиры, - подружка ее, бывшая актриса.
- Ой, Нонночка! - расцеловались, защебетали.
Пошли дальше с отцом - душить их счастье я не хотел... Сбежит?
Сейчас Настя мне врежет. Решил сам напасть на нее:
- Что, не звонил еще твой Вадим? Что он думает вообще?
Настя только открыла рот, чтобы рявкнуть: "Где мать?" - возмущенно поперхнулась. Характер бойцовский, отцовский. Но тут, к счастью, со двора донесся звонкий хохоток нашей общей любимицы.
- Иди посмотри, - Настя все же скомандовала. Тем более, что голосок Нонны оборвался вдруг. Убежала? Но тут - бывают же сладостные звуки - ключ зашкрябал в замке! Вошла веселая, разрумянившаяся.
И что б потом ни случилось... Был такой счастливый момент! Правда, измотала она всех ближних, но это уже пустяк.
- О, Настя! - сказала она радостно. - Ты приехала? Как я рада-то!
Батя сокрушенно головой покачал. Сочувствует? Сделал бы что-то!
Настя сурово на меня глянула: ты понял, отец? Ничего не помнит. Ни в коем случае нельзя ее отпускать!.. Характер бойцовский, отцовский: непременно ее воля соблюдаться должна!
Я подмигнул ей лихо: мол, все о'кей. Но такое легкомысленное пренебрежение разъярило ее - в глазу засветился мстительный, торжествующий огонек:
- Да, кстати, отец: тебе снова звонил твой Боб! Ты что, денег должен ему?
- Да, кажется. Никто больше не звонил? - Я пытался увести разговор в сторону. Опять рухнет хрупкое счастье!
- Спрашивал, - продолжила Настя упрямо. - Что, у вас окна из пуленепробиваемого стекла?
Тишина повисла. И общий ужас. А ведь только что счастье было! Неужели нельзя было его поддержать? Я один должен стараться?
- Кто это - Боб? - проговорила Нонна надменно. Королева контролирует своего дворецкого!
- Это твой скорее Боб! - ответил я в ярости. - Из-за тебя он возник деньги на твое лечение нужны были! Пора отдавать!
- Но я же не знала, Веч! - проговорила Нонна испуганно.
Моей ярости испугалась - или Боба? Хотелось бы, чтобы моей ярости.
- Теперь пулю жду из-за этого!
- И что ж делать, Веч?
Спохватилась!
- Работать на него заставляет! Дерьмо воспевать.
- Тебя?! - воскликнула Нонна.
- Да, представь себе. Меня. Бывшего певца тонких материй! Заставляют теперь воспевать дерьмо... Материал, наиболее трудный для воспевания. Вот так!
- Ну нет уж! - Нонна твердо губы сомкнула. Засверкали глаза. Можно подумать - на баррикады пойдет! Или по крайней мере - на работу. Или последняя надежда - в кладовку не пойдет.
Ничего! И это утопчем!
...Аппарат зазвонил. Настя раньше меня трубку схватила. Молодость, азарт!
- ...Ясно, - сказала. - Иду!
Поцеловала нас, умчалась. Есть в жизни счастье!
Телефон вскоре опять зазвонил. Это уже счастье мое - Боб, брателло, к ответу требует - за то, что я его сучьями торгую на стороне. Ну что же, по всем делам - выстрел в упор из сицилийской двуствольной "луппары" положен мне. Но - бывают же радости!
- Страф-стфуй, Фалерий!
Кайза, финская подруга моя. Обычно она каждым летом на месяц квартиру снимала у нас, набирала тут материал для научной книги о стрессах. Но этим летом - не приехала. У нее у самой случился стресс: ее квартира сгорела. Однако звонит.
- Слу-ушай меня! Тут в Петерпург е-едет отин профессор... ты не знаешь его. Я хочу тень-ги с ним перета-ать, за арен-ту твоей кфартиры!
Вот это кстати. Обрадовался:
- Это... за будущий год?
- Я еще не знаю про пу-утушый кот. За проше-етший!
- Какой прошедший, Кайза! Ты же не жила?
- Но тем не менее я ан-ка-широ-вала ее! Ты никому ее не става-ал!
- ...Нет, Кайза! Нет.
- Ну спасипо, Фалерий!
- Целуем тебя!
Трубку повесил. И вдруг - счастье почувствовал. Оказывается, я что-то еще могу! На Нонну поглядел.
- Правильно, Венчик! - она произнесла.
Раз живы души у нас - не погибнем!.. Стала сладко зевать Нонна.
Увел ее. Глубокий, освежающий сон!
Получился, впрочем, не очень глубокий... Лежал вспоминал. Голоса слушал в нашем дворе. Какие-то странные... Может, из прошлого? Или, напротив, - из будущего? Задремал.
Снова скрип какой-то с кухни донесся. Пошел. Та-ак! Заняла позицию. Против того окошка стоит! Это она вспомнила! Нет бы хорошее, реальное вспомнить что-нибудь. Или хотя бы придумать что-то толковое. Нет! Дымок поднимается над ее головой. Что-то есть в ее голове, кроме дыма?
Подошел. Погладил ее по темечку. Обернулась.
- Ну чего смотришь? - я сказал. - Нет там ничего! Пусто. Тьма.
Виновато улыбнулась:
- Так это еще страшнее, Веч!
Чем-нибудь, конечно, наполним... Чем?
Слышал во сне - опять половицы заскрипели. Туда? Открыл глаза - койка пуста. На посту стоит. Смотрит. Нет - не спасемся мы!
О! Вот и Анжелка появилась, рыбка моя! Голенькая, но бедра полотенцем повязаны.
Да-а. Мой бред не лучше прежнего оказался. Б. У. Бред Улучшенный? Наоборот! Бред Ухудшенный! Разучился бредить.
Анжелка пальчиком поманила.
Это конец. Интересно - что это я сочинил? Мультик? Боевик? Мелодраму? Сам не пойму. "Мыльную оперу", в ста шестнадцати сериях? Столько не потянуть!
- Тебя, кажется, там зовут? - поворачиваясь ко мне, Нонна проговорила.
- Меня? - я произнес удивленно. - А может - тебя?
- Иди! - закричала она. Дрожащей рукой стала срывать с гвоздя декоративный узбекский нож в ножнах. Как я любил его! Долго вешал, место искал. Погибну за свой дизайн! Когда ждал ее, трусливо петельку ножен к гвоздику веревочкой привязал. Совсем убирать - не хотел. Красиво! Вот и получи. Зря только пальчик ломал. С целым бы лучше смотрелся в гробу. Анжела машет. Но хоть погибну за свой сюжет. "В связи с профессиональной деятельностью" - лучшая смерть. Но ей ее "деятельность" дорого встанет если зарежет меня. И тут о ней должен заботиться?
- Уйди! - дрожала она. - Очень тебя прошу! Не доводи до греха. Тебе там лучше. Иди!
Мне там замечательно. Но тянуть без конца эту "мыльную оперу" не намерен. Силы уже не те. И пальцев не напасусь. На мой грязный бинт не глянула даже! Тщетны усилия. Вытащил нож, протянул ей:
- Бей!
Отличная развязка. И "моральный вес" сохраню. Нож в тонкой ее ручонке заходил ходуном. И хочется вдарить - и что-то удерживает ее. Надо было к маменьке ее отправить!.. Но поздно уже.
- Ой!.. А кто это? - она вдруг произнесла.
А мне и самому интересно. Вторая голова! Задвигалась в том окошке, как поплавок... О! Вот он-то все и устроит! Боб.
За то, что я предал его, - пуля положена мне. Вот и ладушки! И Нонна на свободе. Некстати возликовал. А может, воспеть все-таки кизяки? Что мне стоит? Стал махать ему ручонкой: мол, погоди. Все же мой бред лучше, чем ее. Выбор есть.
- Так это ж Боб! - сказал я небрежно. - Что из больницы нас вез.
- Который убить тебя хочет? - еще сильней затряслась.
- Ну что ж... я, пожалуй, пойду.
Хоть стекла он не разобьет - целы на зиму будут. Останется обо мне такая хрупкая память. Даже курточку не надел. Минута осталась мне? И одеваться не стоит... Момент!
- Вен-чик! - донесся отчаянный крик. Поняла?! Да поздно!
Боевик, выходит, сложился. Новый для меня жанр. Перебежал двор. Поднялся по лестнице. Предстал.
- Не понял! - развалившись в роскошном кресле, Боб произнес. - Ты как вообще ситуацию расцениваешь? Соскок?
Я молчал.
- ...Брезгуешь, значит?
Ну разве чуть-чуть. Боб за барсеткой на столе потянулся.
- Я вообще-то не против, - уныло я произнес.
Анжелка, сонно глядя в стекло, губки подкрашивала, словно все происходящее не касалось ее. Какие-то квелые отношения у них. Зато у нас в семье отношения отличные!
- Не смей, Венчик! - раздался крик, и Нонна явилась. Мою высокую репутацию лишь она, выходит, хранит?
- Отвали ты! - Боб маленькой своей ладошкой взмахнул.
- ...Я?! - проговорила она.
И не успели мы ахнуть, как ее маленький синенький кулачок в рыхлый нос Боба влепился. Кровь хлынула на его свитер. Это знакомо мне!
- Ты что? Новая вещь-то! - Боб забормотал. Забегал по комнате, голову закинув, пытаясь нащупать что-то... соль, например. Анжелка краситься продолжала. Нонна бегала повсюду за ним, выставив челюсть и кулачки, и еще бы влепила, если б голова не была закинута его. Еле скрутил ее, оттащил. С "новым русским" разобрались. Его кровью смыл свой позор. Их напор пресловутый против нашего бешенства - ноль.
- Извини! - я Бобу сказал. Он стоял, голову закинув, удерживая кровь. Для бегства лучший момент. Вытащил Нонну - сначала на лестницу, через двор - и домой.
- Ве-еч! Я правильно сделала? - поинтересовалась она.
- Правильно, правильно. Но, - перехватил ее руку, - свет лучше не зажигать!.. И давай ляжем-ка...
Чтоб площадь обстрела уменьшить.
- Я понимаю, Веч!
Полночи я думал, что это мы от страха дрожим. В половину четвертого усомнился в этом. К батарее подполз. Так точно! Побулькали - и отключили. Сейчас бы печь с кизяками! Размечтался. Нонна этому положила конец. Будем гордо дрожать! Впрочем... по-пластунски до кладовки дополз и, толкая перед собой электропечку, как щит, обратно вернулся. Включил. Дорого! Но как быть? Услышал, что батя за спиной тоже дырки в розетке вилкой нашаривает. Согревшись, уснули.
Глава 18
Проснулся - и сразу зажмурился: солнце свесило во двор грязную ногу. Осенью не часто выпадает такой день. Заслужил?
Встал во весь рост. А как надо? В детективе не очень уверенно чувствовал себя. Не мой жанр. Может, и не примет он меня? - спасительная мыслишка.
В ванную пошел. Отец выставил на лазурном глянце новую серию удачных плевков. Но я знал уже, как с ними бороться: наиболее цепкие ногтем подковырнул. Нормально день начинается! Так бы и шел!
На забинтованный свой пальчик, впитавший грязь разных стран, кровь ног отца, смотрел. Кровь носа моего друга, к счастью, не впитал. Доктор сказал - если оживет через месяц, значит, оживет. Моральный фактор членовредительства в борьбе с соблазном как-то поблек. Такие подвиги не нужны. Нужны пальцы. Как бедной родственнице отца Сергия. Вот та действительно святая была: ни о какой святости не помышляла, а просто мучилась вместе со своей семьей.
Так что кого тянет к святому членовредительству - тому советую сначала Льва Толстого внимательно прочитать.
Дверь в ванную распахнулась. Нонна. Помню, ветхую ее рубашку из-под подушки брал, целовал. А теперь она сама стоит в этой рубашке!
- Ой! Ты уже здесь, Веч!
Я уже здесь! Стою, об-нов-лен-ный!
- А помнишь, Нонна, поэт-песенник Резник, ныне миллионер, стихи тебе написал: "Нонна, Нонна - ты мадонна!"
- Помню! - кивнула она.
Завтрак вместе готовили. "Все было приносим-о и съедаем-о" - любимая наша фраза из "Старосветских помещиков".
- А помнишь, Веч, - она на меня вдруг лукаво глянула, - у нас на лестнице была надпись: "Я тебе разрешаю все"?
- Ну... когда это было! - отвечал я. - До ремонта. Лет двадцать назад! Да и не я это писал.
- Точ-чно? - смотрит на меня она.
- Точ-чно! - отвечаю я. Чую легкое беспокойство. - Но теперь, я надеюсь, будешь прилежно себя вести? Годы все же.
- Нь-ня! - весело отвечает она.
О такой и мечтал?
- Ну все. - Она оглядывает стол, сдувает прилипшие волосы со лба. Зови!
- А давай - лучше ты позови! Как раньше!
Об этом, можно сказать, мечтал долгими осенними вечерами.
Мы с Настей переглянулись в отчаянии: неужто все наши усилия напрасны?
- Ты пойми, - губы у Насти дрожали, - одну я не могу оставить ее: дед никакого внимания не обращает. А с ней идти - убегает, потом лови ее!
- Спасибо тебе! - подержал ее за плечо.
В коридоре стало шарканье нарастать. Отец приближается. Вошел. Любой напряженный момент под его цепким взглядом из-за кустистых бровей в десять раз напряженней становится. Мог бы что-то сделать тут, пока не было меня, как-то посодействовать порядку! Никакого внимания! Весь в высоких мыслях погряз! В реальность с кислой миной выходит.
- Привет, отец! - произнес я бодро. Как-то он не прореагировал на мой приезд. Значимости этот факт не обрел.
Он посмотрел на пустой стол. Повернулся. Мол, нечего зря время терять!
- Погоди, отец, - положил ему на плечо ладошку. - Сейчас мы сварганим что-нибудь.
Кивнул криво. Глаз не поднимал. О господи. Неужели теперь его проблемы пойдут? Одни еще не решил - хватают другие? Ну а как? Так что лучше тебе считать отлично отдохнувшим себя, полным здоровья и сил. Так и условимся.
- Сейчас какой месяц? - наконец сипло он произнес.
- Ноябрь. А ты не помнишь, что ли? - я несколько раздраженно спросил. Боюсь, что сил и здоровья у меня не так много, как хотелось бы.
- Это какой месяц считается? Зимний? - произнес он.
Решил покуражиться? Всю жизнь высчитывал сроки сева с точностью до дня и не знает - какой зимний месяц, какой осенний?
- А что? - сдерживаясь, спросил: его долгие паузы невозможно терпеть!
- Да надо бы в сберкассу сходить, разобраться там, - произнес упрямо. - ...Вдвое пенсию урезали у меня!
Господи. Опять он за свое! Удачно вернулся я. Словно не уезжал.
- Ну мы же ездили с тобой в собес - разве не помнишь? Ты просто одну строчку в сберкнижке рассмотрел - а пенсия твоя в две строчки печатается почему-то. Суммируются они!
Не реагирует. Его не собьешь. Если упрется - хоть трактором тяни!
- ...помнишь, еще Надя, аспирантка твоя, по новой все бумаги твои собирала. А оказалось - зря. Пенсия у тебя и так напечатана нормальная... только в две строки!
Мне бы такую пенсию.
Молчит!
- Эта Надя! - проговорил наконец. - Очки навесила, а не видит ничего!
- Это ты ничего не видишь! - я наконец сорвался. - Верней - и не хочешь видеть! Чтобы всем нервы пилить!
Он усмехнулся торжествующе.
- Книжку принеси! - я рухнул на табуретку. "Опять двадцать пять!"
Ушел. Долго не было его.
- Это он специально делает, чтобы брюзжать! - проговорила Нонна дрожащим голосом. Раздавит он нас?
Медленно шаркая, он возвратился.
- На! Гляди! - гневно свою сберкнижку передо мной распахнул.
- Ну вот - смотри, - произнес я почти спокойно (в гневе не разберемся). - Две строки. Но в один день записаны. В одной строке записано - тысяча пятьсот, а в другой - тысяча пятьсот тридцать два. Больше трех тысяч пенсия у тебя! Понял? Нет?
Долго глядел, потом молча, так ошибки и не признав, сунул книжку в карман рубахи - мол, раз так, нечего тут больше обсуждать. Пустяк. Но от пустяков этих можно с ума сойти!
- Надюшка эта... напутает вечно! - он упрямо пробормотал.
- Да ты ей спасибо должен сказать...
Ну ладно... Устал я. Напрасно надеялся на передышку. С какой стати? Передышка теперь только будет... известно где. Так что - дыши!
- Так, может, сходим тогда в кассу? - отец произнес.
Я снова взял у него книжку, пролистнул. Два года не берет деньги - с тех пор, как переехал сюда. "Непрактичный" якобы!
- Ну пошли.
А куда денешься? Это не просто повторяется все. Это я все утаптываю, постепенно.
- Только у меня, - он вдруг отчаянно сморщился, - просьба к тебе.
А в сберкассу сходить - это не просьба? Пустяк? Вторая, видно, покрепче будет?
- ...Ну говори же! Время идет.
С каким-то даже задором глянул на меня. Сюрприз?
- ...Давай лучше в мою комнату пойдем, - таинственно произнес.
Это обнадеживает.
- Ну... вы пока тут... - сделал неопределенный жест девушкам, побрел за отцом.
Сели в его комнате. Он стул придвинул. Шепнул, дыханием обдав:
- У меня дело к тебе.
- Слушаю. - Я отодвинулся слегка. В совсем интимные его тайны не хотелось бы входить... но куда денешься?
Снова придвинулся он с виноватой улыбкой:
- Понимаешь, не могу уже никак ногти на ногах постричь. И так и этак пытался!.. Постриги, я прошу тебя... Сам понимаешь - кроме тебя, мне обратиться не к кому.
- ...Сделаем! - я бодро ответил. - Давай. Значит, так... - Я задумчиво прижал палец к носу. - Сейчас таз принесу.
- Зачем таз-то? - он мрачно удивился, густые брови взметнул. Ясное дело, есть у него своя теория и на то, как ногти на ногах стричь. Но теории его не всегда к практике подходят.
- Таз, - я сказал, - это для того... чтобы ногти твои разлетались не шибко.
Он хмуро кивнул. Мол, дожил! Даже ногти твои стригут не по твоей теории!
Я загремел в ванной тазом. Ножницы взял. Девочки дружно дымили на кухне, недоуменно глянули на меня. Я, держа таз в левой руке, как щит, ножницы к губам приложил: знать о предстоящем таинстве им ни к чему. Внес к нему таз, бросил звонко:
- Ну давай... Разувайся.
Это еще ничего. Это еще, может быть, только начало предстоящих нам испытаний! Главное - впереди. Вздохнув, он слегка стыдливо стянул носки. После чего, взяв себя в руки, в глаза мне, твердо смотрел. Мол, нам стыдиться нечего. Честная жизнь.
Это только я тут немножко вздрогнул. Вот это да! Вот это открытие! Грибок. Точно как у меня. Ногти белые, непрозрачные, крошатся, усыпая носки. И к тому ж - впиваются, врастают в мясо, не подобраться к краям. А я-то считал, что где-то подцепил, в аморальном общении. Надеялся излечимое. А вон оно что! Поднял на него очи. Он невозмутимо глядел.
- Вот это да! - произнес я.
- Что именно? - поинтересовался он.
Отличный сюрприз он мне подготовил! Не зря я так рвался домой!
- Ну... грибок у тебя. Точно как у меня! А ты говоришь, что наследственность - не главное! Пишешь тут! - Я кивнул на стол его, заваленный бумагою.
- Наследственность ни при чем тут! - он упрямо проскрипел. - Оба заразились где-то!
Мол, отец за сына не ответчик! Сам тогда и стриги! Измучил меня своим упрямством! На нем и ехал всю жизнь. И если чего добился, то упрямством своим.
- Ну давай,- мстительно проговорил я, щелкнув ножницами. - Ноги в таз клади.
Огромные расхоженные лапы. Твердые. По земле находил, намозолил, набил.
- Вот так вот поверни! Та-ак!
Я хищно впился ножницами в крайний ноготь.
- Ой-ой-ой! - сморщившись, завопил он.
Что такое? Зачем расстраиваться так? Если это заболевание случайное так скоро пройдет. Чего ж так расстраиваться-то?
На следующий ноготь наехал.
- Ой-ой-ой! - он еще громче завопил. Трогательная картина: отец отвечает за сына. Ну а куда ж нам деться друг от друга. Еще и грыжа у нас!
Та-ак. Под ногтями остриженными кровь пошла. Картина мне знакомая. Оказывается - и не только мне! Выдернул таз из-под ног его, подложил газету.
- Что ты делаешь?! - отец завопил.
Ничего. Придется по моей теории пока пожить - на долгие научные споры времени нет.
Пошел снова в ванную (девушек поприветствовав на ходу), в таз теплой воды набуровил, принес отцу.
- Клади ноги в воду.
- Нет!
Под пытками не ломается!
- Клади, говорю.
Нет! Пришлось мне каждую его ногу брать руками, класть в таз. Он обиженно в сторону смотрел - мол, бессилен, но не согласен!
Зазмеились кровавые ленточки. Омыл раны. Почти библейская сцена: омовение ног. Залепил раны пластырем. Пошел вылил в унитаз воды с кровью, спустил. Поставил таз на место... Теперь лишь такая у нас жизнь.
И только хотел я расслабиться чуток... Кряхтя и согнувшись, отец вошел.
- Пошли, - прохрипел батя.
- К-куда? - Я даже поперхнулся.
- В сберкассу! Ты ж предлагал! - он произнес почти гневно.
Я?.. Ну конечно! Только вот как Нонну оставить? Такая роскошная возможность ныне отпала. Взять с собой? Напоминает мне это все головоломку про волка, козу и капусту, которых надо через реку перевезти. Главное Нонну не оставить с Львом Толстым тет-а-тет!
- У тебя какие планы? - вскользь у Насти спросил.
- Жду звонка Вадика - и уезжаю! - бодро ответила она.
Козу, значит, надо брать с собой!
- Может, прогуляемся? - легкомысленно жене предложил.
Глянула уже враждебно. Мол, что ж это за каторга опять? А кто эту каторгу устроил? Я?
- Не пожалеешь! - лихо ей подмигнул. Боюсь, неправильно меня поняла. Но наедине с Толстым ее никак нельзя оставлять!
- Ну... - Насте сказал, - если уже не застанем тебя... Счастливо. Спасибо тебе.
Звонко расцеловались.
Более сложную прогулку трудно вообразить. Отец медленно идет, назидательно! С постриженными ногтями мог бы и быстрее идти. Нонна нетерпеливо убегала вперед, возвращалась, рассыпая искры от сигареты на ветру. Сейчас, нервничал я, искра в рукав залетит, и сгорит ее ветхое пальтишко. Был такой случай в школе у меня, когда я курить учился, пытаясь слиться с массами. Не научился. Зато она дымит за двоих. Так и летят искры. Не хватает еще ей обгорелой ходить. И так выглядит почти бомжихой... А "праздник дубленки" не скоро придет. Если вообще когда-то придет. По настроению - не похоже.
Подбежала, вся на нерве уже, щечки надувая, потом шумно выдыхая:
- Веча! Я пойду, а? Я больше так не могу, в таком темпе! Неужели мы тоже когда-то будем так же ходить?!
Обязательно. Если, конечно, доживем.
- Зачем тебе? - устало ее спросил.
- Мне надо срочно купить... кое-что.
- Что тебе надо купить?
- ...Сигареты!
- Сигарета у тебя в зубах.
Вынула, с некоторым удивлением осмотрела:
- Последняя, Веч! Я пойду? - рванулась.
- Нет!
Забегала кругами. Отец медленно шел, основательно, весело поглядывая из-под кустистых бровей.
- Здесь давай пойдем. - Я свел его с тротуара на проезжую часть.
Каменные плиты тротуара перестилаются уже третий раз. Деньги, выделенные на трехсотлетие Петербурга, "осваивают"! А люди по мостовой прутся. Нормально. Главное - история. Для истории и людей не жалко. Батя обычно на эту тему ворчал: "Наворотили ч-черт-те что! Вся Дворцовая площадь раскопана!" - "А зачем ты прешься туда?" Но в этот раз глаза его почему-то весело поблескивали: видно, очередное открытие сделал, сейчас обнародует. Прям не дождусь!
Часть дороги была отделена для прохожих какими-то плоскими металлическими баллонами вроде батарей отопления. "Специально, что ли, где-то выломали?" - подумал я. Отец медленно подошел к одному, покачал могучей своей лапищей, удовлетворенно кивнул. Нонна отчаянный взгляд на меня кинула: так мы никогда не дойдем!
- Что, отец? - спросил я заботливо.
- Запасные топливные баки от трактора, - он уверенно произнес.
- Какие тут тракторные баки, отец? - сказал я с отчаянием. - Это Невский проспект!
Он кивал своим мыслям, не слыша меня. С его "открытиями" мы точно никогда не дойдем! Не оторвать его теперь от этого. Если только опровергнуть! Я кинулся к тому баллону... Действительно - сверху какая-то отвинчивающаяся крышка. Победа! - отец торжествующе глянул на меня. Счастлив? И ладно! Пусть хоть повсюду будут его "боевые друзья трактора"!
Усмехаясь, отец медленно двинулся дальше. Нонна металась туда-сюда, как "раскидай" на резиночке. "В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань". Да и трактор еще. Но для меня это - запросто!
- Я пойду, Веч?
- Погоди. Сейчас мы деньги получим! - подмигнул ей. Но вряд ли "мы" это она.
В сберкассу вошли - под башней Думы, недавно обгоревшей от восстановительных лесов.
Отец входил медленно, раскорячась, тяжко вздыхая. "Изображает немощь, - думал я злобно, - чтоб у меня больше было проблем!"
Войдя, он огляделся, дико сморщась, словно я его на помойку привел! А между тем - вокруг мрамор, кожаные диваны, никелированные рамы окошек. Разве такие раньше сберкассы были? Да и народ уже весь аккуратный, нормально одетый. Меняется жизнь! Подвел за оттопыренный локоть к окошку его.
- Вот сюда тебе, - взял листок. - Сколько выписать?
Поглядел на меня, еще больше сморщась:
- Я сам!
Растопырясь, всех отодвигая от окошка, долго писал, от нас спиной прикрывая тайну вклада своего. Жалуется, что видит плохо, - но это, видимо, на второй план отошло.
Другая проблема у меня теперь на первый план вышла. Нонна, по залу мечась, нервно закурила новую сигарету. К ней величественный охранник подошел, вежливо попросил удалиться. Что она - минуты без сигареты не может?!
- Ладно... выйдем, - взял за локоть теперь ее, вывел на воздух.
Постоим тут: пусть отец тайной своего вклада неторопливо насладится.
- Я не могу так, Веч, - на цепи жить, - вся дрожала.
- Но пойми: я тоже разорваться не могу: лучше за вас вместе волноваться, чем в отдельности.
- А ты не волнуйся, Веча!
- Как?
- Я немножко побегаю - и приду.
- Какая ты придешь?
Блеснули слезы.
Молча стояли с ней. Вдруг крупный снег повалил. Под таким же снегом, я вспомнил, молился я. На колени вставал. Счастлив? Что я тогда просил? Глупо просить нереального - как-то неловко перед Ним, в двадцать первом веке-то. Просил я возможного: чтобы она вернулась, была со мной. Счастлив? А чтобы жить без забот - это глупо просить. С тобой то, что ты вымолил. На фоне серого неба - светлые снежинки, сцепляются на лету, еще крупнее становятся.
Вышел отец, дико озираясь. Руку, раз за разом, за пазуху совал. Сейчас мимо кармана вложит свои сбережения! Кинулся к нему. Направил его руку с бумажником в карман: опаньки!
Оглянулся. Нонна, слава богу, не сбегла. Двинулись обратно. Отец, вперед склонившись, как пеший сокол, еле уже брел: видно, последние свои силы на сохранение тайны вклада истратил.
Остановились у перехода Казанской улицы - батя испуганно вцепился в мой локоть перед потоком машин.
- Я пойду, Веча? - Нонна произнесла. - Я обещаю, Веч!
А что Настя мне дома скажет? Все ее усилия - долой? У нее тоже нервы на пределе.
- Н-нет, - выдавил я.
Нонна быстро закинула голову - чтобы слезы удержать. Снежинки на лицо ее падали, таяли и текли.
Тут зажегся зеленый, и я ее за локоть схватил. И так, распятый между ними, через улицу их поволок.
И лишь когда прошли уже под аркой - выпустил их. Доберутся. Мне тоже надо набраться сил на этом коротком пространстве - от арки до дверей. И только подошли к железной двери (за железной дверью спокойней уже), как оттуда вдруг соседка вышла, из верхней квартиры, - подружка ее, бывшая актриса.
- Ой, Нонночка! - расцеловались, защебетали.
Пошли дальше с отцом - душить их счастье я не хотел... Сбежит?
Сейчас Настя мне врежет. Решил сам напасть на нее:
- Что, не звонил еще твой Вадим? Что он думает вообще?
Настя только открыла рот, чтобы рявкнуть: "Где мать?" - возмущенно поперхнулась. Характер бойцовский, отцовский. Но тут, к счастью, со двора донесся звонкий хохоток нашей общей любимицы.
- Иди посмотри, - Настя все же скомандовала. Тем более, что голосок Нонны оборвался вдруг. Убежала? Но тут - бывают же сладостные звуки - ключ зашкрябал в замке! Вошла веселая, разрумянившаяся.
И что б потом ни случилось... Был такой счастливый момент! Правда, измотала она всех ближних, но это уже пустяк.
- О, Настя! - сказала она радостно. - Ты приехала? Как я рада-то!
Батя сокрушенно головой покачал. Сочувствует? Сделал бы что-то!
Настя сурово на меня глянула: ты понял, отец? Ничего не помнит. Ни в коем случае нельзя ее отпускать!.. Характер бойцовский, отцовский: непременно ее воля соблюдаться должна!
Я подмигнул ей лихо: мол, все о'кей. Но такое легкомысленное пренебрежение разъярило ее - в глазу засветился мстительный, торжествующий огонек:
- Да, кстати, отец: тебе снова звонил твой Боб! Ты что, денег должен ему?
- Да, кажется. Никто больше не звонил? - Я пытался увести разговор в сторону. Опять рухнет хрупкое счастье!
- Спрашивал, - продолжила Настя упрямо. - Что, у вас окна из пуленепробиваемого стекла?
Тишина повисла. И общий ужас. А ведь только что счастье было! Неужели нельзя было его поддержать? Я один должен стараться?
- Кто это - Боб? - проговорила Нонна надменно. Королева контролирует своего дворецкого!
- Это твой скорее Боб! - ответил я в ярости. - Из-за тебя он возник деньги на твое лечение нужны были! Пора отдавать!
- Но я же не знала, Веч! - проговорила Нонна испуганно.
Моей ярости испугалась - или Боба? Хотелось бы, чтобы моей ярости.
- Теперь пулю жду из-за этого!
- И что ж делать, Веч?
Спохватилась!
- Работать на него заставляет! Дерьмо воспевать.
- Тебя?! - воскликнула Нонна.
- Да, представь себе. Меня. Бывшего певца тонких материй! Заставляют теперь воспевать дерьмо... Материал, наиболее трудный для воспевания. Вот так!
- Ну нет уж! - Нонна твердо губы сомкнула. Засверкали глаза. Можно подумать - на баррикады пойдет! Или по крайней мере - на работу. Или последняя надежда - в кладовку не пойдет.
Ничего! И это утопчем!
...Аппарат зазвонил. Настя раньше меня трубку схватила. Молодость, азарт!
- ...Ясно, - сказала. - Иду!
Поцеловала нас, умчалась. Есть в жизни счастье!
Телефон вскоре опять зазвонил. Это уже счастье мое - Боб, брателло, к ответу требует - за то, что я его сучьями торгую на стороне. Ну что же, по всем делам - выстрел в упор из сицилийской двуствольной "луппары" положен мне. Но - бывают же радости!
- Страф-стфуй, Фалерий!
Кайза, финская подруга моя. Обычно она каждым летом на месяц квартиру снимала у нас, набирала тут материал для научной книги о стрессах. Но этим летом - не приехала. У нее у самой случился стресс: ее квартира сгорела. Однако звонит.
- Слу-ушай меня! Тут в Петерпург е-едет отин профессор... ты не знаешь его. Я хочу тень-ги с ним перета-ать, за арен-ту твоей кфартиры!
Вот это кстати. Обрадовался:
- Это... за будущий год?
- Я еще не знаю про пу-утушый кот. За проше-етший!
- Какой прошедший, Кайза! Ты же не жила?
- Но тем не менее я ан-ка-широ-вала ее! Ты никому ее не става-ал!
- ...Нет, Кайза! Нет.
- Ну спасипо, Фалерий!
- Целуем тебя!
Трубку повесил. И вдруг - счастье почувствовал. Оказывается, я что-то еще могу! На Нонну поглядел.
- Правильно, Венчик! - она произнесла.
Раз живы души у нас - не погибнем!.. Стала сладко зевать Нонна.
Увел ее. Глубокий, освежающий сон!
Получился, впрочем, не очень глубокий... Лежал вспоминал. Голоса слушал в нашем дворе. Какие-то странные... Может, из прошлого? Или, напротив, - из будущего? Задремал.
Снова скрип какой-то с кухни донесся. Пошел. Та-ак! Заняла позицию. Против того окошка стоит! Это она вспомнила! Нет бы хорошее, реальное вспомнить что-нибудь. Или хотя бы придумать что-то толковое. Нет! Дымок поднимается над ее головой. Что-то есть в ее голове, кроме дыма?
Подошел. Погладил ее по темечку. Обернулась.
- Ну чего смотришь? - я сказал. - Нет там ничего! Пусто. Тьма.
Виновато улыбнулась:
- Так это еще страшнее, Веч!
Чем-нибудь, конечно, наполним... Чем?
Слышал во сне - опять половицы заскрипели. Туда? Открыл глаза - койка пуста. На посту стоит. Смотрит. Нет - не спасемся мы!
О! Вот и Анжелка появилась, рыбка моя! Голенькая, но бедра полотенцем повязаны.
Да-а. Мой бред не лучше прежнего оказался. Б. У. Бред Улучшенный? Наоборот! Бред Ухудшенный! Разучился бредить.
Анжелка пальчиком поманила.
Это конец. Интересно - что это я сочинил? Мультик? Боевик? Мелодраму? Сам не пойму. "Мыльную оперу", в ста шестнадцати сериях? Столько не потянуть!
- Тебя, кажется, там зовут? - поворачиваясь ко мне, Нонна проговорила.
- Меня? - я произнес удивленно. - А может - тебя?
- Иди! - закричала она. Дрожащей рукой стала срывать с гвоздя декоративный узбекский нож в ножнах. Как я любил его! Долго вешал, место искал. Погибну за свой дизайн! Когда ждал ее, трусливо петельку ножен к гвоздику веревочкой привязал. Совсем убирать - не хотел. Красиво! Вот и получи. Зря только пальчик ломал. С целым бы лучше смотрелся в гробу. Анжела машет. Но хоть погибну за свой сюжет. "В связи с профессиональной деятельностью" - лучшая смерть. Но ей ее "деятельность" дорого встанет если зарежет меня. И тут о ней должен заботиться?
- Уйди! - дрожала она. - Очень тебя прошу! Не доводи до греха. Тебе там лучше. Иди!
Мне там замечательно. Но тянуть без конца эту "мыльную оперу" не намерен. Силы уже не те. И пальцев не напасусь. На мой грязный бинт не глянула даже! Тщетны усилия. Вытащил нож, протянул ей:
- Бей!
Отличная развязка. И "моральный вес" сохраню. Нож в тонкой ее ручонке заходил ходуном. И хочется вдарить - и что-то удерживает ее. Надо было к маменьке ее отправить!.. Но поздно уже.
- Ой!.. А кто это? - она вдруг произнесла.
А мне и самому интересно. Вторая голова! Задвигалась в том окошке, как поплавок... О! Вот он-то все и устроит! Боб.
За то, что я предал его, - пуля положена мне. Вот и ладушки! И Нонна на свободе. Некстати возликовал. А может, воспеть все-таки кизяки? Что мне стоит? Стал махать ему ручонкой: мол, погоди. Все же мой бред лучше, чем ее. Выбор есть.
- Так это ж Боб! - сказал я небрежно. - Что из больницы нас вез.
- Который убить тебя хочет? - еще сильней затряслась.
- Ну что ж... я, пожалуй, пойду.
Хоть стекла он не разобьет - целы на зиму будут. Останется обо мне такая хрупкая память. Даже курточку не надел. Минута осталась мне? И одеваться не стоит... Момент!
- Вен-чик! - донесся отчаянный крик. Поняла?! Да поздно!
Боевик, выходит, сложился. Новый для меня жанр. Перебежал двор. Поднялся по лестнице. Предстал.
- Не понял! - развалившись в роскошном кресле, Боб произнес. - Ты как вообще ситуацию расцениваешь? Соскок?
Я молчал.
- ...Брезгуешь, значит?
Ну разве чуть-чуть. Боб за барсеткой на столе потянулся.
- Я вообще-то не против, - уныло я произнес.
Анжелка, сонно глядя в стекло, губки подкрашивала, словно все происходящее не касалось ее. Какие-то квелые отношения у них. Зато у нас в семье отношения отличные!
- Не смей, Венчик! - раздался крик, и Нонна явилась. Мою высокую репутацию лишь она, выходит, хранит?
- Отвали ты! - Боб маленькой своей ладошкой взмахнул.
- ...Я?! - проговорила она.
И не успели мы ахнуть, как ее маленький синенький кулачок в рыхлый нос Боба влепился. Кровь хлынула на его свитер. Это знакомо мне!
- Ты что? Новая вещь-то! - Боб забормотал. Забегал по комнате, голову закинув, пытаясь нащупать что-то... соль, например. Анжелка краситься продолжала. Нонна бегала повсюду за ним, выставив челюсть и кулачки, и еще бы влепила, если б голова не была закинута его. Еле скрутил ее, оттащил. С "новым русским" разобрались. Его кровью смыл свой позор. Их напор пресловутый против нашего бешенства - ноль.
- Извини! - я Бобу сказал. Он стоял, голову закинув, удерживая кровь. Для бегства лучший момент. Вытащил Нонну - сначала на лестницу, через двор - и домой.
- Ве-еч! Я правильно сделала? - поинтересовалась она.
- Правильно, правильно. Но, - перехватил ее руку, - свет лучше не зажигать!.. И давай ляжем-ка...
Чтоб площадь обстрела уменьшить.
- Я понимаю, Веч!
Полночи я думал, что это мы от страха дрожим. В половину четвертого усомнился в этом. К батарее подполз. Так точно! Побулькали - и отключили. Сейчас бы печь с кизяками! Размечтался. Нонна этому положила конец. Будем гордо дрожать! Впрочем... по-пластунски до кладовки дополз и, толкая перед собой электропечку, как щит, обратно вернулся. Включил. Дорого! Но как быть? Услышал, что батя за спиной тоже дырки в розетке вилкой нашаривает. Согревшись, уснули.
Глава 18
Проснулся - и сразу зажмурился: солнце свесило во двор грязную ногу. Осенью не часто выпадает такой день. Заслужил?
Встал во весь рост. А как надо? В детективе не очень уверенно чувствовал себя. Не мой жанр. Может, и не примет он меня? - спасительная мыслишка.
В ванную пошел. Отец выставил на лазурном глянце новую серию удачных плевков. Но я знал уже, как с ними бороться: наиболее цепкие ногтем подковырнул. Нормально день начинается! Так бы и шел!
На забинтованный свой пальчик, впитавший грязь разных стран, кровь ног отца, смотрел. Кровь носа моего друга, к счастью, не впитал. Доктор сказал - если оживет через месяц, значит, оживет. Моральный фактор членовредительства в борьбе с соблазном как-то поблек. Такие подвиги не нужны. Нужны пальцы. Как бедной родственнице отца Сергия. Вот та действительно святая была: ни о какой святости не помышляла, а просто мучилась вместе со своей семьей.
Так что кого тянет к святому членовредительству - тому советую сначала Льва Толстого внимательно прочитать.
Дверь в ванную распахнулась. Нонна. Помню, ветхую ее рубашку из-под подушки брал, целовал. А теперь она сама стоит в этой рубашке!
- Ой! Ты уже здесь, Веч!
Я уже здесь! Стою, об-нов-лен-ный!
- А помнишь, Нонна, поэт-песенник Резник, ныне миллионер, стихи тебе написал: "Нонна, Нонна - ты мадонна!"
- Помню! - кивнула она.
Завтрак вместе готовили. "Все было приносим-о и съедаем-о" - любимая наша фраза из "Старосветских помещиков".
- А помнишь, Веч, - она на меня вдруг лукаво глянула, - у нас на лестнице была надпись: "Я тебе разрешаю все"?
- Ну... когда это было! - отвечал я. - До ремонта. Лет двадцать назад! Да и не я это писал.
- Точ-чно? - смотрит на меня она.
- Точ-чно! - отвечаю я. Чую легкое беспокойство. - Но теперь, я надеюсь, будешь прилежно себя вести? Годы все же.
- Нь-ня! - весело отвечает она.
О такой и мечтал?
- Ну все. - Она оглядывает стол, сдувает прилипшие волосы со лба. Зови!
- А давай - лучше ты позови! Как раньше!
Об этом, можно сказать, мечтал долгими осенними вечерами.