«Теперь я знаю, я догадываюсь. Царство человека кончилось. Он пришел. Тот, кто пугал первыми страхами наивные народы. Тот, кто заколдовал обеспокоенных священников, кого волшебники поминали темными ночами, еще не видя его появления; кому предчувствия проходящих учителей мира придавали чудовищные или изящные формы гномов, духов, гениев, фей, домовых. На фоне грубых представлений о примитивных ужасах более проницательные люди предчувствовали яснее. Мастер угадал его, и врачи уже десять лет назад открыли природу его силы, прежде чем он использовал ее сам. Они играли этим оружием нового Господина, таинственной властью над человеческой душой, ставшей рабыней. Они называли это магнетизмом, внушением, мало ли чем? Я видел, как они забавлялись этой ужасной силой как неосторожные дети! Горе нам! Горе человечеству! Он пришел… Как его зовут?.. Мне кажется, что он кричит свое имя, а я его не слышу… Да… он кричит… я слушаю… я не могу… повторяю… Орля… я слышал… Орля… Это он… Орля… Он пришел!» В своем безумном понимании этого видения, полном восхищения и ужаса, Мопассан, человек своей эпохи, приписывает мутанту гипнотическую власть. Современная научнофантастическая литература, более близкая к работам Раина, Сола, Мак-Коннела, чем к работам Шарко, предоставляет мутантам «парапсихологическую» власть: телепатию, телекинез. Авторы идут еще дальше и показывают нам Высшего плавающим по воздуху или проходящим сквозь стены – это только фантазии, отражение архетипов волшебных сказок. Так же, как остров мутантов или галактика мутантов соответствует древней мечте о счастливых островах, сверхнормальная власть соответствует архетипу греческих богов. Но если стать на реальную точку зрения, можно отметить, что вся эта власть, все эти силы совершенно бесполезны живым существам в современной цивилизации. На что нужна телепатия, если есть радио? Зачем телекинез, если есть самолет? Если мутант существует – во что мы пытаемся поверить, – то он располагает силой, значительно превышающей все, что можно вообразить. Силой, которую обычный человек совершенно не использует, – он обладает умом.
   Наши действия иррациональны, и ум принимает только очень слабое участие в наших решениях. Можно вообразить ультрачеловека, новую ступень жизни на планете как рациональное существо, а не только разумное, – существо, обладающее постоянным объективным умом, принимающим решение только после ясного, полного изучения массы информации и своих возможностей. Существо, чья нервная система – крепость, способная противостоять любому штурму негативных импульсов. Существо с холодным и быстрым разумом, обладающим всеобъемлющей, непогрешимой памятью. Если мутант существует, он, вероятно, и есть существо, физически похожее на человека, но радикальным образом отличающееся тем простым фактом, что оно контролирует свой ум и пользуется им без мгновения промедления. Это видение кажется простым. И при этом оно более фантастично, чем все, внушаемое нам научнофантастической литературой. Биология начинает провидеть химические изменения, которые были бы нужны для создания этой новой породы. Опыты с транквилизаторами, с лизергиновой кислотой (ЛСД) и ее производными показали, что достаточно будет очень слабого следа некоторых органических составов, еще не известных нам, чтобы защитить нас от излишней уязвимости низшей нервной системы и таким образом позволить нам во всех случаях проявлять объективную разумность. Так же, как существуют фенил-кетонические мутанты, чей химизм хуже нашего приспособлен к жизни, законно допустить, что существуют мутанты, чей химизм приспособлен к жизни в этом преобразующемся мире лучше, чем наш. Это те мутанты, чьи железы самопроизвольно выделяют успокаивающие и развивающие мозговую активность вещества, это провозвестники породы, призванной заменить человека. Их место жительства – не таинственный остров или запретная планета. Жизнь была способна создать существа, приспособленные к бытию в подводных пропастях или в разреженной атмосфере самых высоких горных вершин. Она также способна создать ультрачеловеческое существо, для которого идеальное обиталище – Метрополия, «дымящаяся Земля заводов, Земля, трепещущая делами, Земля, впитавшая сотни новых радиаций…» Жизнь никогда не бывает достаточно приспособленной, но она стремится к совершенному приспособлению. Почему она должна была отказаться от этой тенденции с тех пор, как был создан человек? Почему бы ей не подготовить начало лучшего, чем человек, среди людей? И этот послечеловеческий человек, может быть, уже родился. «Жизнь, – говорит доктор Лорэн Эйзели, – это большая мечтательная река, текущая через все проемы, меняющаяся и приспосабливающаяся по мере того, как она движется вперед» («Нью-Йорк Геральд трибюн», 23 ноября 1959 г.). Ее видимая стабильность – иллюзия, порожденная краткостью наших собственных дней. Мы не видим, как человеческая стрелка делает оборот вокруг циферблата; так же мы не видим и форм жизни, вытекающих одна из другой.
* * *
   Цель этой книги – изложить факты и подсказать гипотезы, но ни в коем случае не учредить культы. Мы не утверждаем, что знаем мутантов. Однако если мы допускаем мысль, что совершенный мутант совершенно закамуфлирован, мы тем самым допускаем мысль, что природе порой не удаются ее старания творить по восходящей и она пускается в производство несовершенных мутантов, которые нам известны.
   У этого несовершенного мутанта исключительные умственные качества смешаны с физическими недостатками. Таковы, например, многочисленные чудо-счетчики. Лучший специалист в этой области, профессор Роберт Токэ заявляет: "Многих счетчиков сперва считали отсталыми детьми. Бельгийский чудо-счетчик Оскар Ферхеге в семнадцатилетнем возрасте разговаривал как двухлетний ребенок. Более того, мы сказали бы, что у знаменитого Береха Кольберна были явные признаки вырождения: у него было по одному дополнительному пальцу на каждой руке и ноге.
   Другой чудо-счетчик, Пролонго, родился без рук и без ног. Монде был истериком… Оскар Ферхеге, родившийся в Бусвале в семье скромных служащих, принадлежит к группе счетчиков, общее развитие которых значительно ниже среднего. Но возведение в различные степени чисел, состоящих из одних и тех же цифр, – одна из его специальностей. Так, 888 888 888 888 888 возводится в квадрат за сорок секунд, а 9 999 999 возводится в пятую степень за шесть-десять секунд с итогом из тридцати пяти цифр…" Дегенераты, неудачные мутанты? Вот, может быть, случай полного мутанта: Леонард Эйлер, поддерживавший связь с Роже Босковичем (в 1959 году в Советском Союзе опубликовали дневник отца астронавтики Циолковского. Он пишет, что большую часть своих идей заимствовал из работ Босковича), о котором мы рассказывали в предыдущей главе.
   Леонард Эйлер (1708–1783) обычно считается одним из самых великих математиков всех времен. Но такая оценка слишком узка для того, чтобы дать отчет о сверхчеловеческих качествах его ума. Он перелистывал за несколько мгновений самые сложные работы и мог подробно рассказать содержание всех книг, прошедших через его руки с тех пор, как он научился читать. Он в совершенстве знал физику, химию, зоологию, ботанику, геологию, медицину, греческую и латинскую литературу. Ни один из его современников не мог сравниться с ним в знании всех этих наук. Он обладал способностью по желанию совершенно отключаться от внешнего мира и продолжать начатые рассуждения, что бы ни происходило. Он потерял зрение в 1766 году, что вовсе не ограничило его возможностей. Один из его учеников отметил, что во время дискуссии, касавшейся расчетов с точностью до одной семнадцатой десятичной дроби, возникло несогласие. Эйлер с закрытыми глазами повторил расчет в какую-то долю секунды. Он видел отношения, связи, ускользавшие от прочих представителей разумного человечества. Так, он нашел новые и революционные математические идеи в поэмах Вергилия. Он был простой и скромный человек, и все его современники согласны между собой в том, что его главной заботой было остаться незамеченным.
   Эйлер и Боскович жили в эпоху, когда ученые были окружены почетом, когда они не рисковали оказаться в тюрьме за политические идеи и когда правительства не заставляли их производить оружие. Если бы они жили в наше время, они, может быть, организовались бы, чтобы полностью закамуфлироваться. Быть может, сегодня тоже существуют такие Эйлеры и Босковичи. Умные и рациональные мутанты, обладающие абсолютной памятью и постоянно светлым умом, быть может, соседствуют с нами, переодетые сельскими учителями или страховыми агентами.
   Образуют ли эти мутанты невидимое сообщество? Ни одно человеческое существо не живет в одиночестве, нормально функционировать можно только в обществе. Известное нам человеческое общество дало более чем достаточно доказательств того, что оно враждебно объективному уму и свободному воображению: сожженый Джордано Бруно, изгнанный Эйнштейн, Оппенгеймер, живущий под надзором полиции. Если существуют мутанты, соответствующие нашему описанию, – все заставляет думать, что они работают и общаются между собой в рамках общества, не смыкающегося с нашим и распространяющегося, несомненно, по всему миру. Нам кажется детской гипотезой предположение, что они сообщаются между собой при помощи высших физических средств, таких, как телепатия. Более близким к действительности, и все же более фантастическим, кажется нам предположение, что они пользуются нормальными человеческими средствами сообщения для передачи посланий, сведений для их исключительного пользования. Общая теория информации и семантика показывают достаточно ясно, что можно составлять тексты, имеющие двойной, тройной или четверной смысл. Существуют китайские тексты, где семь различных значений заключены одно в другом. Герой романа Ван Вогта «Преследование слэнов» обнаруживает существование других мутантов, читая газету и расшифровывая статьи наивного с виду содержания. Такая сеть связи внутри нашей литературы, периодики и т. д. возможна и понятна. «Нью-Йорк Геральд Трибюн» опубликовала 15 марта 1958 года статью своего лондонского корреспондента о серии загадочных посланий, вышедших в объявлениях «Таймса». Эти послания привлекли внимание специалистовшифровальщиков и различных полиций, потому что в них явно присутствовал скрытый смысл. Но этот смысл ускользал от понимания, несмотря на все усилия расшифровать его. Несомненно, есть средства связи, еще менее уловимые. Тот или иной роман четвертого сорта, та или иная техническая работа или философская книга, кажущаяся туманной, передают, быть может, тайным порядком сложные исследования, послания высшим умам, таким же отличным от наших, как эти последние отличны от ума больших обезьян.
* * *
   Луи де Бройль («Нувель литератюр», 2 марта 1950 года, статья «Что такое жизнь?») пишет: "Мы никогда не должны забывать, нисколько наши знания ограничены и каким непредвиденным эволюциям они подвержены. Если человеческая цивилизация выживет, физика сможет в течение нескольких веков стать настолько же отличной от нашей, как наша – от физики Аристотеля. Быть может, расширение концепций, к которым мы тогда придем, позволит нам обобщить в едином синтезе, в котором каждый найдет свое место, всю совокупность физических и биологических явлений. Если человеческая мысль, которая, возможно, станет более могущественной вследствие какой-нибудь биологической мутации, когданибудь поднимется до этого уровня, она убедится в том, о чем мы, несомненно, еще не подозреваем – в единстве явлений, которые мы различаем с помощью прилагательных: «физикохимические», «биологические» или даже «психические».
   А если эта мутация уже произошла? Один из самых крупных французских биологов, Моран, изобретатель успокаивающих лекарств, допускает, что мутанты появлялись в течение всей долгой истории человечества (П. Моран и Г. Лабори, «Судьбы человеческой жизни», изд. Массой, Париж, 1959 г.). «Мутанты назывались, среди прочих, Магометом, Конфуцием, Иисусом Христом…» Существуют, быть может, и многие другие. Представляется вполне вероятным, что в нашу эволюционную эпоху мутанты считают бесполезным выставлять себя в качестве примера или проповедовать какую-нибудь новую форму религии. В настоящее время они могут поступать более эффективно, чем обращаясь к индивидам. Не исключено, что они находят необходимым и благодетельным подъем человечества к коллективизму. Наконец, нельзя считать немыслимым, что они приветствуют наши родовые муки, и даже считают благоприятной какую-либо катастрофу, способную ускорить осознание духовной трагедии, которую представляет собой человечество в его совокупности. Чтобы действовать, чтобы наметился прорыв, который, может быть, увлечет нас всех к какой-нибудь ультрачеловеческой форме, которую они используют, им, может быть, нужно оставаться скрытыми, держать в тайне свое существование, возможно вопреки видимости и, благодаря своему присутствию, выковывается новая душа для нового мира, призываемого нами всеми силами нашей любви.
* * *
   И вот мы на границе с воображаемым. Здесь необходимо остановиться. Мы только хотим подсказать возможно большее количество гипотез, не противоречащих разуму. Многие из них, несомненно, будут отброшены. Но если некоторые из них раскрыли для исследования двери, скрытые до сих пор, наш труд был не напрасен: мы не напрасно подвергали себя риску показаться смешными. «Тайна жизни может быть найдена. Если бы случай позволил ей оказаться в моих руках, я не дал бы ей ускользнуть из страха перед насмешками» (Лорен Эйзели).
   Всякое размышление о мутантах приводит к мечте об эволюции, о судьбах жизни и человека. Что такое время на космическом уровне, где должна занимать место история Земли? Разве будущее не принадлежит, если можно так сказать, уже начавшейся вечности? С появлением мутантов все происходит, может быть, так, как если бы человеческое общество иногда ощущало прибой будущего, когда его посещают свидетели предстоящего знания. Разве мутанты – не память будущего, которой, может быть, одарен великий мозг человечества? Другое: идея благоприятной мутации несомненно связана с идеей прогресса. Эта гипотеза о мутации может быть проведена в самом положительном научном плане. Совершенно несомненно, что области, завоеванные эволюцией в самое недавнее время и наименее специализированные, т. е. молчаливые зоны мозгового вещества, созревают последними. Неврологи с достаточным основанием думают, что в них заключены возможности, которые нам покажет будущее нашей породы. Индивид, пользующийся иными возможностями. Высшая индивидуализация. И все же, будущее общество кажется нам ориентированным к усиливающейся коллективизации. Разве в этом есть противоречие? Мы не думаем. На наш взгляд, существование – не противоречие, а процесс дополнения и преодоления.
   В письме своему другу Лабориту биолог Моран писал: «Человек, ставший совершенно логичным, освободившийся от всех страстей и всех иллюзий, станет клеткой жизненного пространства, которую представляет общество, пришедшее к пределу своего развития. Вполне очевидно, что мы еще не подошли к этому, но я думаю, что может быть эволюция, не подводящая к этому. Тогда и только тогда появится это „всемирное сознание“ коллективного существа, к которому мы стремимся».
   Перед этим видением, в высшей степени вероятным, сторонники старого гуманизма, замесившего нашу цивилизацию, приходят в отчаяние, – мы это знаем. Они воображают, что человек теперь не имеет цели и входит в фазу упадка. «Ставший совершенно логичным, освободившись от всех страстей и всех иллюзий…» Каким образом человек, изменившийся в сфере сверкающего ума, может склониться к упадку? Правда, психологическое "Я", то, что мы называем личностью, находится на пути к исчезновению. Но мы не думаем, что эта «личность» – последнее богатство человека. На этот счет мы, думается, религиозны. Нет, личность – не последнее богатство человека. Она только один из инструментов, данных ему чтобы перейти в состояние пробужденности. Едва это свершится, инструмент исчезнет. Если бы у нас были зеркала, способные показать нам эту «личность», которой мы придаем такую ценность, мы не смогли бы вынести ее вида, столькими уродствами и рожами она кишит. Только действительно пробужденный человек мог бы разглядеть ее без риска умереть от ужаса, потому что тогда зеркало не отражало бы ничего, было бы чистым. Вот подлинное лицо, которое в зеркале истины не отражалось бы. В этом смысле мы еще не имеем лица. А боги будут с нами говорить лицом к лицу, только если мы сами будем иметь лицо.
   Отбрасывая подвижное и ограниченное "Я", уже Рембо говорил: «Я – это другой». Это неподвижное, прозрачное и чистое "Я", чье протяжение бесконечно, – все предания пробуждают человека отказаться от всего, чтобы его достигнуть. Возможно, мы доживем до того времени, когда близкое будущее заговорит тем же языком, что и отдаленное прошлое.
   Помимо этих соображений относительно других возможностей ума, даже самая смелая мысль различает только противоречия между индивидуальным и всемирным сознанием, между личной и коллективной жизнью. Но мысль, которая видит противоречия, – это больная мысль. Действительно, бодрствующее индивидуальное сознание входит во Вселенную. Вся личная жизнь, понятая и использованная как инструмент для пробуждения, основана без ущерба на коллективной жизни.
   Наконец, нигде не сказано, что конституция этого коллективного существа является последним и окончательным пределом эволюции. Дух Земли, душа живого – не закончили свое развитие. Перед лицом крупных видимых потрясений, вызываемых этим тайным развитием, пессимисты говорят, что нужно по крайней мере попытаться «спасти человека». Но этого человека не нужно спасать, ему нужно измениться. Человек классической психологии и современной философии уже превзойден, он осужден на неприспособленность. В результате ли мутации или нет, но человек, с которым приходится иметь дело, чтобы примирить человеческий феномен с текущей судьбою, – это другой человек. И с. этого момента нет речи ни о пессимизме, ни об оптимизме – речь идет о любви.
   С тех времен, когда я думал, что владею истиной в своей душе и теле, когда я вообразил, что вскоре получу решение всех проблем в школе философа Гурджиева, с тех пор я никогда не слышал слова «любовь». Сегодня у меня ни в чем нет абсолютной уверенности. Я не смогу решительно настаивать даже на самой скромной из гипотез, сформулированных в этой работе. Пять лет размышлений и работы с Жаком Бержье принесли мне только одно: желание сохранить свой ум в состоянии удивления и доверия по отношению ко всем формам жизни и всем следам разумного в живом. Эти два состояния, удивления и доверия, нераздельны. Желание возвыситься до этих состояний и сохранить их претерпевает в конце концов превращение. Оно перестает быть желанием, то есть ярмом, чтобы стать любовью, то есть радостью и свободой. Одним словом, мое единственное приобретение в том, что я ношу в себе теперь уже неискоренимую любовь к живому, к этому миру и к бесконечности миров.
   Для того, чтобы отнестись с уважением к этой могучей, сложной любви и чтобы выразить ее, мы с Жаком Бержье не ограничились, конечно, научным методом, как требовала бы осторожность. Но чего стоит осторожная любовь? Наши методы были методами ученых, но также теологов, поэтов, колдунов, магов и детей. В общем, мы вели себя как варвары, предпочитая вторжение бегству. Потому что нам что-то подсказывало: мы составляли часть чужестранных войск, призрачных орд, созванных ультразвуковыми трубами, призрачных и беспорядочных когорт, начинающих поднимать паруса над нашей цивилизацией. Мы на стороне захватчиков, на стороне наступающей жизни, на стороне изменений эпохи и изменений мысли. Ошибка? Безумие? Жизнь Человека оправдывается только усилием, даже несчастным, для того, чтобы лучше понять. А лучше понять – значит лучше участвовать. Чем больше я понимаю, тем больше я люблю, потому что все, что понятно, – хорошо.