Страница:
После яростной критики Олдоса Хаксли в «Контрапункте» и «Отважном новом мире» оптимизм в отношении науки был окончательно развеян. В 1951 г. американский химик Энтони Стэнден опубликовал книгу под названием «Наука – Священная Корова», где протестовал против превращения науки в фетиш. В октябре 1953 года знаменитый профессор права из Афин, О. Деспотопулос, адресовал ЮНЕСКО манифест, где требовал если не прекращения научного развития, то хотя бы его засекречивания. «Исследования, – предлагал он, – должны быть впредь доверены совету ученых, избранных во всех странах мира и обязанных хранить молчание». Эта идея, как бы утопична она ни была, не лишена интереса. Она описывает возможность будущего и, как мы видим сейчас, совпадает с одной из великих традиций ушедших цивилизаций. В другом письме, которое он адресовал нам в 1957 г., профессор Деспотопулос уточнил свою мысль: «Наука о природе – одно из наиболее достойных достижений в истории человечества. Но высвобождая силы, способные уничтожить это человечество, с точки зрения морали она перестает быть тем, чем была прежде. Различие между „чистой наукой“ и ее техническим применением сегодня настолько поразительно, что уже нельзя говорить о науке как о ценности в себе. Более того, в некоторых наиболее важных направлениях наука становится негативной ценностью в той мере, в какой она выходит из-под контроля совести и распространяет свое пагубное влияние по воле лиц, наделенных властью и несущих политическую ответственность.
Не исключено, что в других цивилизациях имело место не отсутствие науки, а ее засекречивание. Таково, как нам кажется, происхождение Легенды о Девяти Неизвестных.
Традиция Девяти Неизвестных восходит к императору Ашоке, который царствовал в Индии с 273 г. до н. э. Он был внуком Чандрагупти, первого объединителя Индии. Полный честолюбия, как его дед, труды которого он хотел продолжить, он предпринял завоевание страны Калинга, которая простиралась от нынешней Калькутты до Мадраса. Народ Калинги оказал сопротивление и потерял в битве ТЫСЯЧУ человек. Вид такого множества убитых потряс Ашоку, и ему открылся весь ужас войны. Он отказался от планов дальнейшего присоединения еще не подчинившихся ему стран, заявив, что подлинное завоевание состоит в том, чтобы объединить сердца людей законом долга и благочестия, потому что Богу угодно, чтобы все одушевленные существа жили в безопасности, мире и счастье, пользовались свободой располагать собой.
Обращенный в буддизм, Ашока примером собственной добродетели распространил эту религию по всей Индии и всей своей империи, которая протянулась до Малайзии, Цейлона и Индонезии. Затем буддизм распространился в Непале. Тибете, Китае и Монголии. Тем не менее Ашока уважал все религиозные секты. Он проповедовал вегетарианство, установил „сухой закон“ и запретил жертвоприношения животных. В своей „Краткой всемирной истории“ Г. Уэллс пишет: „Среди десятков тысяч имен монархов, сгрудившихся на страницах истории, имя Ашоки сверкает одинокой звездой“.
Говорят, что, умудренный ужасами войны, царь Ашока решил навсегда запретить людям использование разума во зло. В его царствование была засекречена наука о природе, о прошлом и будущем. Исследования, начиная от строения материи до техники коллективной психологии, с этого времени скрываются на протяжении двадцати двух веков за мистическим ликом народа, который весь мир считает не занимающимся более ничем, кроме экстаза и сверхъестественного. Ашока основал самое могущественное тайное общество на земле – общество Девяти Неизвестных.
Говорят еще, что важнейшие лица, ответственные за судьбу современной Индии и такие ученые, как Боз и Рам верят в существование Девяти Неизвестных и даже получают от них советы и послания. Лишь остается гадать о степени могущества тайн, обладателями которых могут быть девять человек, пользующихся непосредственно опытом, трудами, документами, собранными в течение двух десятков веков. Каковы цели этих людей? Вероятно – не допустить, чтобы средства уничтожения попали в руки профанов. Продолжить исследования, благодетельные для человечества.
Внешние проявления Девяти Неизвестных редки. Одно из них связано с судьбой одного из самых таинственных людей Запада – папы Сильвестра II, известного также под именем Герберта из Орийака. Родившийся в Оверни в 920 г., умерший в 1002 г., Герберт был монахом-бенедиктинцем, преподавателем Реймского университета и папой милостию императора Оттона III. Он прожил некоторое время в Испании, потом таинственное путешествие привело его в Индию, где он почерпнул различные познания, изумившие его окружение. Так, в его дворце была бронзовая голова, которая отвечала „да“ или „нет“ на. вопросы о политике и общем положении христианства. По словам Сильвестра II (том СХХХIХ „Латинской патерологии“ Миня) этот способ был очень прост и соответствовал двоичному исчислению. Речь идет об автомате, аналогичном нашим современным двоичным машинам. Эта „магическая голова“ была уничтожена после его смерти, и знания, принесенные им, тщательно скрыты. Нет сомнений, что в Ватиканской библиотеке хранится немало сюрпризов для исследователей, которые, быть может, когданибудь получат возможность с ними ознакомиться.
Соприкасались ли другие европейцы с обществом Девяти Неизвестных? Лишь в XIX веке этой тайны вновь коснулся в своих книгах французский писатель Луи Жаколио.
Жаколио был французским консулом в Калькутте при Второй Империи. Он написал несколько научно-фантастических романов, сравнимых по масштабу мысли с произведениями Жюля Верна. Кроме того, он оставил после себя библиотеку редчайших книг, посвященных великим тайнам человечества. Но это исключительное собрание было растаскано по нитке множеством оккультистов. Совершенно забытый во Франции, он знаменит в России.
Жаколио категоричен: общество Девяти Неизвестных – это реальность. И поразительно, что в связи с этим он упоминает о технике, совершенно невообразимой в 1860 г.: высвобождение энергии, стерилизация посредством излучения и психологическая война.
Иерзен, один из ближайших сподвижников Ру и Пастера, по-видимому, получил сообщение о биологических тайнах во время путешествия в Мадрас в 1890 г., и, следуя данным ему указаниям, создал сыворотку против чумы и холеры.
Впервые история Девяти Неизвестных была обнародована в 1927 г. в книге Талбота Мэнди, который в течение 25 лет служил в английской полиции Индии. Его книга – это полуроман – полурасследование. Девять Неизвестных используют символический язык. Каждый из них обладает Книгой, которая содержит подробное описание определенных наук и постоянно дополняется.
Первая из этих Книг посвящена технике пропаганды и психологической войне. „Из всех наук, – пишет Мэнди, – самая опасная – это наука о контроле над мыслями толпы, потому что она позволяет управлять всем миром“. Следует отметить, что „Общая семантика“ Коржибского датирована лишь 1937 г., и что нужно было дождаться опыта последней мировой войны, чтобы на Западе начала выкристаллизовываться техника психологии языка, т. е. пропаганды. Первый американский колледж по изучению семантики был создан только в 1960 г. Франция не знает ничего, кроме „Насилия толпы“ Сержа Чахотина, влияние которого в кругах интеллигенции, близкой к политике, достаточно велико, хотя эта книга только поверхностно затрагивает проблему.
Вторая книга посвящена физиологии. В частности, в ней описаны способы, как убить человека одним прикосновением, смерть при этом происходит от изменения направления нервного тока. Говорят, что дзюдо родилось в результате „утечки“ информации из этой книги.
Третья посвящена микробиологии, и в частности – защитным коллоидам.
Четвертая рассказывает о превращении металлов. Легенда гласит, что во времена нужды храмы и благотворительные религиозные организации получали из этого источника большое количество золота высочайшей пробы.
Пятая содержит учение о всех средствах связи, земных и внеземных.
В шестой заключены тайны гравитации. Седьмая – самая обширная космогония, созданная нашим человечеством. Восьмая трактует о свете.
Девятая посвящена социологии и содержит законы эволюции обществ, позволяя предвидеть их падение.
С легендой о Девяти Неизвестных связывают тайну вод Ганга. Множество пилигримов, носителей самых ужасных и самых различных болезней, купаются в нем без всякого вреда для здоровых.
Священные воды очищают все. Это странное свойство реки хотели приписать образованию бактериофагов. Но почему же они не образуются также и в Брахмапутре, Амазонке или Сене? Гипотеза о стерилизации появилась в работе Жаколио за сто лет до того, как стало известно о возможности такого явления. Эти излучения, по словам Жаколио, исходят из тайного храма, высеченного под руслом Ганга.
Религиозное, социальное, политическое движение Девяти Неизвестных воплощает образ светлой науки, науки, имеющей совесть. Могущее владеть судьбами человечества, но воздерживающееся от использования собственной силы, это тайное общество – самая прекрасная дань свободе на высоком уровне. Бдительные на вершине своего храма славы, эти девять человек видят, как создаются, уничтожаются и вновь возникают цивилизации. Они не столь безразличны, сколь терпимы, готовы прийти на. помощь, но всегда пребывают в молчании, которое служит мерой человеческого величия.
Миф или действительность? Если миф, то, во всяком случае, превосходный, дошедший до нас из глубин времени, и одновременно – прибой будущего.
ГЛАВА 3. НАСТОЯЩЕЕ ОТСТАЕТ
Не исключено, что в других цивилизациях имело место не отсутствие науки, а ее засекречивание. Таково, как нам кажется, происхождение Легенды о Девяти Неизвестных.
Традиция Девяти Неизвестных восходит к императору Ашоке, который царствовал в Индии с 273 г. до н. э. Он был внуком Чандрагупти, первого объединителя Индии. Полный честолюбия, как его дед, труды которого он хотел продолжить, он предпринял завоевание страны Калинга, которая простиралась от нынешней Калькутты до Мадраса. Народ Калинги оказал сопротивление и потерял в битве ТЫСЯЧУ человек. Вид такого множества убитых потряс Ашоку, и ему открылся весь ужас войны. Он отказался от планов дальнейшего присоединения еще не подчинившихся ему стран, заявив, что подлинное завоевание состоит в том, чтобы объединить сердца людей законом долга и благочестия, потому что Богу угодно, чтобы все одушевленные существа жили в безопасности, мире и счастье, пользовались свободой располагать собой.
Обращенный в буддизм, Ашока примером собственной добродетели распространил эту религию по всей Индии и всей своей империи, которая протянулась до Малайзии, Цейлона и Индонезии. Затем буддизм распространился в Непале. Тибете, Китае и Монголии. Тем не менее Ашока уважал все религиозные секты. Он проповедовал вегетарианство, установил „сухой закон“ и запретил жертвоприношения животных. В своей „Краткой всемирной истории“ Г. Уэллс пишет: „Среди десятков тысяч имен монархов, сгрудившихся на страницах истории, имя Ашоки сверкает одинокой звездой“.
Говорят, что, умудренный ужасами войны, царь Ашока решил навсегда запретить людям использование разума во зло. В его царствование была засекречена наука о природе, о прошлом и будущем. Исследования, начиная от строения материи до техники коллективной психологии, с этого времени скрываются на протяжении двадцати двух веков за мистическим ликом народа, который весь мир считает не занимающимся более ничем, кроме экстаза и сверхъестественного. Ашока основал самое могущественное тайное общество на земле – общество Девяти Неизвестных.
Говорят еще, что важнейшие лица, ответственные за судьбу современной Индии и такие ученые, как Боз и Рам верят в существование Девяти Неизвестных и даже получают от них советы и послания. Лишь остается гадать о степени могущества тайн, обладателями которых могут быть девять человек, пользующихся непосредственно опытом, трудами, документами, собранными в течение двух десятков веков. Каковы цели этих людей? Вероятно – не допустить, чтобы средства уничтожения попали в руки профанов. Продолжить исследования, благодетельные для человечества.
Внешние проявления Девяти Неизвестных редки. Одно из них связано с судьбой одного из самых таинственных людей Запада – папы Сильвестра II, известного также под именем Герберта из Орийака. Родившийся в Оверни в 920 г., умерший в 1002 г., Герберт был монахом-бенедиктинцем, преподавателем Реймского университета и папой милостию императора Оттона III. Он прожил некоторое время в Испании, потом таинственное путешествие привело его в Индию, где он почерпнул различные познания, изумившие его окружение. Так, в его дворце была бронзовая голова, которая отвечала „да“ или „нет“ на. вопросы о политике и общем положении христианства. По словам Сильвестра II (том СХХХIХ „Латинской патерологии“ Миня) этот способ был очень прост и соответствовал двоичному исчислению. Речь идет об автомате, аналогичном нашим современным двоичным машинам. Эта „магическая голова“ была уничтожена после его смерти, и знания, принесенные им, тщательно скрыты. Нет сомнений, что в Ватиканской библиотеке хранится немало сюрпризов для исследователей, которые, быть может, когданибудь получат возможность с ними ознакомиться.
Соприкасались ли другие европейцы с обществом Девяти Неизвестных? Лишь в XIX веке этой тайны вновь коснулся в своих книгах французский писатель Луи Жаколио.
Жаколио был французским консулом в Калькутте при Второй Империи. Он написал несколько научно-фантастических романов, сравнимых по масштабу мысли с произведениями Жюля Верна. Кроме того, он оставил после себя библиотеку редчайших книг, посвященных великим тайнам человечества. Но это исключительное собрание было растаскано по нитке множеством оккультистов. Совершенно забытый во Франции, он знаменит в России.
Жаколио категоричен: общество Девяти Неизвестных – это реальность. И поразительно, что в связи с этим он упоминает о технике, совершенно невообразимой в 1860 г.: высвобождение энергии, стерилизация посредством излучения и психологическая война.
Иерзен, один из ближайших сподвижников Ру и Пастера, по-видимому, получил сообщение о биологических тайнах во время путешествия в Мадрас в 1890 г., и, следуя данным ему указаниям, создал сыворотку против чумы и холеры.
Впервые история Девяти Неизвестных была обнародована в 1927 г. в книге Талбота Мэнди, который в течение 25 лет служил в английской полиции Индии. Его книга – это полуроман – полурасследование. Девять Неизвестных используют символический язык. Каждый из них обладает Книгой, которая содержит подробное описание определенных наук и постоянно дополняется.
Первая из этих Книг посвящена технике пропаганды и психологической войне. „Из всех наук, – пишет Мэнди, – самая опасная – это наука о контроле над мыслями толпы, потому что она позволяет управлять всем миром“. Следует отметить, что „Общая семантика“ Коржибского датирована лишь 1937 г., и что нужно было дождаться опыта последней мировой войны, чтобы на Западе начала выкристаллизовываться техника психологии языка, т. е. пропаганды. Первый американский колледж по изучению семантики был создан только в 1960 г. Франция не знает ничего, кроме „Насилия толпы“ Сержа Чахотина, влияние которого в кругах интеллигенции, близкой к политике, достаточно велико, хотя эта книга только поверхностно затрагивает проблему.
Вторая книга посвящена физиологии. В частности, в ней описаны способы, как убить человека одним прикосновением, смерть при этом происходит от изменения направления нервного тока. Говорят, что дзюдо родилось в результате „утечки“ информации из этой книги.
Третья посвящена микробиологии, и в частности – защитным коллоидам.
Четвертая рассказывает о превращении металлов. Легенда гласит, что во времена нужды храмы и благотворительные религиозные организации получали из этого источника большое количество золота высочайшей пробы.
Пятая содержит учение о всех средствах связи, земных и внеземных.
В шестой заключены тайны гравитации. Седьмая – самая обширная космогония, созданная нашим человечеством. Восьмая трактует о свете.
Девятая посвящена социологии и содержит законы эволюции обществ, позволяя предвидеть их падение.
С легендой о Девяти Неизвестных связывают тайну вод Ганга. Множество пилигримов, носителей самых ужасных и самых различных болезней, купаются в нем без всякого вреда для здоровых.
Священные воды очищают все. Это странное свойство реки хотели приписать образованию бактериофагов. Но почему же они не образуются также и в Брахмапутре, Амазонке или Сене? Гипотеза о стерилизации появилась в работе Жаколио за сто лет до того, как стало известно о возможности такого явления. Эти излучения, по словам Жаколио, исходят из тайного храма, высеченного под руслом Ганга.
Религиозное, социальное, политическое движение Девяти Неизвестных воплощает образ светлой науки, науки, имеющей совесть. Могущее владеть судьбами человечества, но воздерживающееся от использования собственной силы, это тайное общество – самая прекрасная дань свободе на высоком уровне. Бдительные на вершине своего храма славы, эти девять человек видят, как создаются, уничтожаются и вновь возникают цивилизации. Они не столь безразличны, сколь терпимы, готовы прийти на. помощь, но всегда пребывают в молчании, которое служит мерой человеческого величия.
Миф или действительность? Если миф, то, во всяком случае, превосходный, дошедший до нас из глубин времени, и одновременно – прибой будущего.
ГЛАВА 3. НАСТОЯЩЕЕ ОТСТАЕТ
Вернемся к нашему разговору. В этой части книги, озаглавленной „Будущее, которое уже было“, путь наших рассуждений таков: „Не исключено, что то, что мы называем эзотеризмом, цементом тайных обществ и религий, является трудными для понимания фрагментами очень древних знаний технического порядка, применяемых к материи и духу“. В дальнейшем мы вернемся к этой мысли.
Вероятно, в прошлом технические знания дали людям слишком опасную власть над природой, чтобы можно было позволить их широкое распространение. Необходимость засекречивания могла быть результатом двух причин: – cоблюдение предосторожности – ключи не должны попасть в недостойные руки. „Кто знает – не говорит“.
Тот факт, что подобная информация просто не может быть передана на общедоступном уровне, так как применение таких знаний и использование такой техники требует от человека иной психологической структуры и иного языка.
Аналогичная ситуация наблюдается и сегодня. Непрерывно ускоряющееся развитие техники приводит „тех, кто знает“, сначала к желанию, а затем и к необходимости засекречивания. Возрастающая опасность приводит к крайней степени скрытности; знание окутывается тайной, образуются гильдии ученых и техников. Языки знания и власти становятся несовместимыми, и в результате те, кто 174обладают властью принимать решения во благо или во зло», образуют настоящую теократию. Ближайшие перспективы весьма напоминают традиционные описания.
Теперь вернемся размышлениям о науке, технике и магии с целью уточнить идею «тайного общества» и подготовить почву для дальнейших исследований – об алхимии и о исчезнувших цивилизациях.
Когда молодой инженер начинает работать в промышленности, он вскоре начинает понимать, сколь непохожи два мира: ясный и строгий мир лаборатории с его четкими законами – и мир реальный, где эти законы часто не действуют, где осуществляется «невозможное».
Если инженер обладает энергичным темпераментом, то он реагирует гневно, страстно, хочет «изнасиловать эту распутную девку – материю». Жизнь тех, кто занял подобную позицию, оборачивается трагедией. Вспомните Эдисона, Теслу, Армстронга. Ими двигал демон-Вернер фон Браун испытывал свои ракеты на лондонцах, уничтожал их тысячами, чтобы быть в конце концов арестованным гестапо за то, что он заявил: «В конечном счете мне плевать на победу Германии, мне нужно завоевать Луну» (Вальтер Дорнбергер, «Тайное оружие Пенемюнде», изд. «Арто», Париж Милликен, «Электрон»).
Говорят, что трагедия сегодняшнего дня – это политика, но на самом деле подлинная трагедия – это лаборатория. Трагедия связана с теми «магами», которым мы обязаны техническим прогрессом. Иногда возникает впечатление, что техника вовсе не является практическим применением науки) а наоборот – развивается ей вопреки.
Знаменитый математик и астроном Саймон Ньюкомб доказывал, что аппарат тяжелее воздуха не может летать, но двое мастеров, ремонтировавших велосипеды, опровергли его. Резерфорд и Милликен доказывали, что энергию атомного ядра никогда нельзя будет использовать, но хиросимская бомба взорвалась. Наука ограничивает пределы возможного, а инженер, как делал это в свое время маг на глазах у исследователякартезианца, преодолевает эти барьеры аналогично тому, что физики называют «туннельным эффектом». Его влечет волшебное стремление. Он хочет видеть сквозь стену, отправиться на Марс, поймать молнию, получить химически чистое золото. Он не ищет ни выгоды, ни славы. Он хочет поймать Вселенную с поличным на игре в прятки. Это – архетип в юнговском смысле. По чудесам, которые он пытается свершить, по року, который над ним навис, или по горестному концу, который чаще всего его ожидает, он – сын героя саг и греческих трагедий.
Как маг, он держится в тени, и опять-таки, как маг, подчиняется тому закону сходства, который Фрезер выявил в своем исследовании магии («Золотая ветвь»). Сначала изобретение является имитацией того или иного естественного явления. Летающая машина похожа на птицу, автомат – на человека. Однако сходство с предметом, существом или явлением, чьи возможности он хочет воспроизвести, почти всегда бесполезно, если не вредно, для хорошего функционирования изобретенного аппарата. Но, как и маг, изобретатель черпает в сходстве силу и наслаждение, которые толкают его вперед.
Во многих случаях переход от магического подражания к научной технологии может быть очерчен. Например: Поначалу поверхностная закалка стали достигалась на Ближнем Востоке погружением раскаленного докрасна лезвия в тело пленного. Это типично магическая практика: передача. лезвию воинской доблести противника. Эта практика стала известна на Западе от крестоносцев, которые убедились, что дамасская сталь и в самом деле тверже, чем сталь Европы. Были проделаны опыты: сталь начали окунать в воду, в которой плавали шкуры животных. Был получен тот же результат. В XIX веке заметили, что этот результат вызывается органическим азотом. В XX веке, когда научились сжижению газов, этот способ усовершенствовали, окуная сталь в жидкий азот при низкой температуре. В этой форме обработка азотом составляет сегодня часть нашей технологии.
Можно было бы установить и другую связь между магией и техникой, изучая «заклинания», которые древние алхимики произносили во время своей работы. Вероятно, им приходилось измерять время в темноте лаборатории. Фотографы часто используют обыкновенные считалки, которые проговаривают над ванночкой. Одну из таких считалок мы сами слышали на вершине Юнгфрау, пока проявлялась пластинка, просвеченная космическими лучами.
Существует, наконец, еще одна связь между магией и техникой, более сильная и более любопытная: это одновременность появления изобретений. Большая часть стран в один и тот же день и даже час регистрировали подачу заявок. Не раз обращали внимание на то, что незнакомые друг с другом изобретатели, работающие очень далеко друг от друга, подавали одну и ту же заявку в одно и то же время. Это явление не может быть полностью объяснено такой важной мыслью, как «изобретения носятся в воздухе», или как «изобретение появляется тогда, когда в нем возникает необходимость». Если здесь в самом деле существует сверхчувственное восприятие, циркуляция мыслей, включенных в одно и тоже исследование, то сам этот факт заслуживал бы подробного статистического исследования. Такое исследование, может быть, объяснило бы и тот факт, что магическая техника оказалась сходной в большей части древних цивилизаций, разделенных горами и океанами.
Этот-то новый взгляд и решил высказать наш друг Рене Аллео, одновременно и техник, и историк. Он наметил метод и добился кое-каких результатов. До сих пор он, похоже, еще не полнил никакой моральной поддержки для продолжения этого труда, превышающего возможности одного человека. В декабре 1955 г. он прочитал по моей просьбе доклад для инженеров автомобильной промышленности, собравшихся под председательством Жана-Анри Лабурдетта. Вот суть этого доклада: «Что осталось от тысяч рукописей Александрийской библиотеки, основанной Птолемеем Сотером, от этих незаменимых документов, навсегда потерянных для древней науки? Где пепел 200 тысяч трудов Пергамской библиотеки? Что стало с коллекциями Писистрата в Афинах, с библиотекой Иерусалимского храма, с библиотекой храма Пта в Мемфисе? Какие сокровища содержались в тысячах книг, сожженных в 213 году до н. э. по приказу императора Цинь Ши Хуан Ди из чисто политических соображений? Древние труды дошли до нас в виде развалин огромного храма, от которого осталась лишь груда камней. Однако благодаря тщательному изучению этих обломков и надписей становятся различимы истины, которые невозможно отнести на счет одной только поразительной интуиции древних.
Прежде всего, вопреки укоренившемуся мнению, рационалистические методы не были изобретены Декартом. Посмотрим, что он пишет: „Тот, кто ищет истину, должен насколько возможно сомневаться во всем“. Это очень известная фраза, но это не показалось чем-то очень уж новым. Если мы откроем вторую книгу „Метафизики“ Аристотеля, то увидим: „Тот, кто хочет обладать знанием, должен прежде всего уметь сомневаться, потому что сомнение ума приводит к обнаружению истины“. Кроме того, можно констатировать, что Декарт заимствовал у Аристотеля не только эту капитальную фразу, но также и большую часть знаменитых правил управления рассуждением, правил, которые лежат в основе экспериментального метода. Это доказывает, во всяком случае, что Декарт читал Аристотеля, от чего слишком часто воздерживаются современные картезианцы. Эти последние могли бы также констатировать, что кто-то записал: „Если я ошибаюсь, то заключаю из этого, что я существую, потому что тот, кто не существует, не может ошибаться, и благодаря тому, что я ошибаюсь, я чувствую, что существую“. Увы, это не Декарт, это Св. Августин.
Что касается скептицизма, необходимого наблюдателю, то здесь действительно не приходится идти дальше Декарта, который считал действительным только тот опыт, при котором он лично присутствовал, и подлинность результатов которого он засвидетельствовал печатью своего перстня.
Мне кажется это очень далеким от той наивности, в которой упрекают древних. Правда, вы можете сказать, что философы древних обладали высочайшим гением в области знания, но, в конце концов, что они знали по-настоящему в плане научном? Вопреки тому, что можно прочесть в теперешних популяризаторских работах, атомные теории не были ни придуманы, ни сформулированы раньше всех Демокритом, Левкиппом и Эпикуром. На самом деле Секст Эмпирик сообщает, что сам Демокрит получил их по традиции, и что он заимствовал их у Моше Финикиянина, который – что очень важно отметить – якобы заявил, что атом делим.
Заметьте же, что самая древняя теория оказывается и более точной, чем теория Демокрита и греческих атомистов, говорящих о неделимости атомов. Как раз в этом случае речь идет, похоже, о постоянной утрате древних знаний, ставших менее понятными, чем оригинальные открытия, И как не удивляться – учитывая отсутствие телескопов – что в плане космологическом мы часто видим: чем древнее астрономические данные, тем они точнее? Например, в том, что касается Млечного Пути, то по, Фалесу и Анаксиомену он состоит из звезд, каждая из которых является миром, содержащим солнце и планеты, и эти миры размещены в огромном космосе. Можно констатировать у Лукреция знание единообразия падения тел в пустоте и концепцию бесконечного пространства, наполненного бесконечным числом миров. Задолго до Ньютона Пифагор учил закону притяжения, обратного квадрату расстояния. Плутарх, начав с объяснения веса, нашел его причину во взаимном притяжении между всеми телами и объяснил, что поэтому-то Земля и притягивает к себе все земные тела, точно так же, как Солнце и Луна притягивают к своему центру все связанные с ними тела и силой притяжения удерживают их в своей сфере.
Галилей и Ньютон определенно признавались в том, – что они обязаны древней науке. И Коперник в предисловии к своим сочинениям, адресованным папе Павлу III, пишет дословно, что он пришел к мысли о движении Земли, читая древних. Нужно сказать, что признания в этих заимствованиях ничуть не умаляют славы Коперника, Ньютона и Галилея, которые принадлежали к породе высоких умов, бескорыстие и великодушие которых не имеет ничего общего с авторским самолюбием и стремлением быть оригинальными любой ценой – т. е., с современными предрассудками. Гораздо скромнее и намного правдивее кажется позиция модистки Марии-Антуанетты, мадемуазель Бертэн. Наскоро обновив старинную шляпку, она воскликнула: „Новое – это хорошо забытое старое“ История изобретений, как и история наук, весьма наглядно доказывает правдивость этого замечания. „В основе большей части открытий, – пишет Фурнье, – есть нечто вроде летучей случайности, из которой древние сделали неуловимую богиню для любого, кто позволяет ей улетучиться в первый раз. Если идея, которая выводит на правильный путь, слово, которое может привести к разрешению проблемы, или многозначительный факт не будут сразу же схвачены на лету – изобретение погибнет или будет по меньшей мере отложено на много поколений. Чтобы оно вернулось, восторжествовав, нужна новая мысль, случайно воскресившая первую, забытую, или счастливый плагиат какого-нибудь второстепенного изобретателя: в деле изобретательства горе первому автору, слава и прибыль – второму“. Таковы соображения, оправдывающие название моего доклада.
На самом же деле я полагаю, что в подавляющем большинстве возможно заменить случай детерминизмом, и риск спонтанных изобретений – гарантиями обширной исторической документации, опирающейся на экспертный контроль. Для этой цели я предлагаю создать специализированную службу, но не для отыскания предыдущих заявок, которые все равно будут не старше XVIII века, а подлинную технологическую службу, которая просто изучала бы древние способы и пыталась приспособить их к нуждам современной промышленности.
Если бы подобная служба существовала в свое время, она могла бы сигнализировать, например, об интересной книжечке, опубликованной в 1618 г. под названием „Естественная история фонтана, бьющего возле Гренобля“, оставшейся незамеченной. Ее автором был врач из Турина, Жан Тардэн. Если бы этот документ изучили, то светильный газ мог бы использоваться еще с начала XVII века. Ведь Жан Тардэн не только исследовал естественный газометр фонтана, но еще и воспроизвел это явление в своей лаборатории. Он наполнил каменным углем пустой сосуд, закрыл, подверг его действию высокой температуры и добился возникновения пламени, происхождение которого он искал. Он ясно показал, что вещество, дающее этот огонь, – битум, и что достаточно превратить это вещество в газ, который образует „горючее выдыхание“. Но француз Лебон, опредивший англичанина Уиндзора, подал заявку на свою „термо-лампу“ только на VII году Республики. Таким образом, на протяжении почти двух веков открытие, промышленные и коммерческие перспективы которого были весьма внушительны, оказалось забытым, практически утерянным только лишь потому, что никто не заглядывал в старинные книги.
Точно так же, примерно за сто лет до первых оптических сигналов Клода Шапна в 1793 г., в письме Фенелона Яну Собесскому, польскому королю, датированном 26 ноября 1695 г., упоминается о недавних опытах не только с оптическим телеграфом, но и с телефонным аппаратом, передающим голос.
В 1636 г. некто Швентер в своих „Физико-математических развлечениях“ уже исследовал принцип электрического телеграфа, с помощью которого, по его собственному выражению, „два человека могут сообщаться между собою посредством намагниченной иглы“. Но опыты Эрстеда с намагниченной иглой относятся лишь к 1819 г. И здесь – также около двух веков забвения.
Мимоходом назову еще несколько малоизвестных изобретений: водолазный колокол упоминается в рукописи „Романа об Александре“, датированной 1320 г. и находящейся в Берлине, в королевском кабинете эстампов. Рукопись германской поэмы „Соломон и Мальроф“ (Штутгартская библиотека), написанная в 1190 г., содержит рисунок подводной лодки. В ней упоминается подводная лодка, изготовленная из меди и способная выдерживать натиск бури. В работе, написанной рыцарем Людвигом фон Гартенштайном около 1510 г., можно увидеть изображение костюма-скафандра: два отверстия, устроенных на уровне глаз, закрыты стеклянными очками, наверху длинная трубка заканчивается краном, позволяющим поступать внешнему воздуху. Справа и слева от рисунка фигурируют аксессуары, облегчающие спуск и подъем, включая свинцовые подошвы и шест с поперечинами.
Вероятно, в прошлом технические знания дали людям слишком опасную власть над природой, чтобы можно было позволить их широкое распространение. Необходимость засекречивания могла быть результатом двух причин: – cоблюдение предосторожности – ключи не должны попасть в недостойные руки. „Кто знает – не говорит“.
Тот факт, что подобная информация просто не может быть передана на общедоступном уровне, так как применение таких знаний и использование такой техники требует от человека иной психологической структуры и иного языка.
Аналогичная ситуация наблюдается и сегодня. Непрерывно ускоряющееся развитие техники приводит „тех, кто знает“, сначала к желанию, а затем и к необходимости засекречивания. Возрастающая опасность приводит к крайней степени скрытности; знание окутывается тайной, образуются гильдии ученых и техников. Языки знания и власти становятся несовместимыми, и в результате те, кто 174обладают властью принимать решения во благо или во зло», образуют настоящую теократию. Ближайшие перспективы весьма напоминают традиционные описания.
Теперь вернемся размышлениям о науке, технике и магии с целью уточнить идею «тайного общества» и подготовить почву для дальнейших исследований – об алхимии и о исчезнувших цивилизациях.
Когда молодой инженер начинает работать в промышленности, он вскоре начинает понимать, сколь непохожи два мира: ясный и строгий мир лаборатории с его четкими законами – и мир реальный, где эти законы часто не действуют, где осуществляется «невозможное».
Если инженер обладает энергичным темпераментом, то он реагирует гневно, страстно, хочет «изнасиловать эту распутную девку – материю». Жизнь тех, кто занял подобную позицию, оборачивается трагедией. Вспомните Эдисона, Теслу, Армстронга. Ими двигал демон-Вернер фон Браун испытывал свои ракеты на лондонцах, уничтожал их тысячами, чтобы быть в конце концов арестованным гестапо за то, что он заявил: «В конечном счете мне плевать на победу Германии, мне нужно завоевать Луну» (Вальтер Дорнбергер, «Тайное оружие Пенемюнде», изд. «Арто», Париж Милликен, «Электрон»).
Говорят, что трагедия сегодняшнего дня – это политика, но на самом деле подлинная трагедия – это лаборатория. Трагедия связана с теми «магами», которым мы обязаны техническим прогрессом. Иногда возникает впечатление, что техника вовсе не является практическим применением науки) а наоборот – развивается ей вопреки.
Знаменитый математик и астроном Саймон Ньюкомб доказывал, что аппарат тяжелее воздуха не может летать, но двое мастеров, ремонтировавших велосипеды, опровергли его. Резерфорд и Милликен доказывали, что энергию атомного ядра никогда нельзя будет использовать, но хиросимская бомба взорвалась. Наука ограничивает пределы возможного, а инженер, как делал это в свое время маг на глазах у исследователякартезианца, преодолевает эти барьеры аналогично тому, что физики называют «туннельным эффектом». Его влечет волшебное стремление. Он хочет видеть сквозь стену, отправиться на Марс, поймать молнию, получить химически чистое золото. Он не ищет ни выгоды, ни славы. Он хочет поймать Вселенную с поличным на игре в прятки. Это – архетип в юнговском смысле. По чудесам, которые он пытается свершить, по року, который над ним навис, или по горестному концу, который чаще всего его ожидает, он – сын героя саг и греческих трагедий.
Как маг, он держится в тени, и опять-таки, как маг, подчиняется тому закону сходства, который Фрезер выявил в своем исследовании магии («Золотая ветвь»). Сначала изобретение является имитацией того или иного естественного явления. Летающая машина похожа на птицу, автомат – на человека. Однако сходство с предметом, существом или явлением, чьи возможности он хочет воспроизвести, почти всегда бесполезно, если не вредно, для хорошего функционирования изобретенного аппарата. Но, как и маг, изобретатель черпает в сходстве силу и наслаждение, которые толкают его вперед.
Во многих случаях переход от магического подражания к научной технологии может быть очерчен. Например: Поначалу поверхностная закалка стали достигалась на Ближнем Востоке погружением раскаленного докрасна лезвия в тело пленного. Это типично магическая практика: передача. лезвию воинской доблести противника. Эта практика стала известна на Западе от крестоносцев, которые убедились, что дамасская сталь и в самом деле тверже, чем сталь Европы. Были проделаны опыты: сталь начали окунать в воду, в которой плавали шкуры животных. Был получен тот же результат. В XIX веке заметили, что этот результат вызывается органическим азотом. В XX веке, когда научились сжижению газов, этот способ усовершенствовали, окуная сталь в жидкий азот при низкой температуре. В этой форме обработка азотом составляет сегодня часть нашей технологии.
Можно было бы установить и другую связь между магией и техникой, изучая «заклинания», которые древние алхимики произносили во время своей работы. Вероятно, им приходилось измерять время в темноте лаборатории. Фотографы часто используют обыкновенные считалки, которые проговаривают над ванночкой. Одну из таких считалок мы сами слышали на вершине Юнгфрау, пока проявлялась пластинка, просвеченная космическими лучами.
Существует, наконец, еще одна связь между магией и техникой, более сильная и более любопытная: это одновременность появления изобретений. Большая часть стран в один и тот же день и даже час регистрировали подачу заявок. Не раз обращали внимание на то, что незнакомые друг с другом изобретатели, работающие очень далеко друг от друга, подавали одну и ту же заявку в одно и то же время. Это явление не может быть полностью объяснено такой важной мыслью, как «изобретения носятся в воздухе», или как «изобретение появляется тогда, когда в нем возникает необходимость». Если здесь в самом деле существует сверхчувственное восприятие, циркуляция мыслей, включенных в одно и тоже исследование, то сам этот факт заслуживал бы подробного статистического исследования. Такое исследование, может быть, объяснило бы и тот факт, что магическая техника оказалась сходной в большей части древних цивилизаций, разделенных горами и океанами.
* * *
Мы не знаем о прошлом ничего, или почти ничего. Сокровища дремлют в библиотеках. Мы утверждаем, что история прерывиста и что несколько светочей знания разделены сотнями и тысячами лет невежества. Возникшая внезапно идея «просвещенного века», которую мы восприняли с поразительной наивностью, погрузила для нас во мрак все остальные эпохи. Новый взгляд на древние книги изменил бы такое положение вещей. Мы были бы потрясены содержащимися в них богатствами. К тому же, не следует забывать, что, по словам Эттербери, современника Ньютона, «больше древних книг утеряно, чем сохранилось».Этот-то новый взгляд и решил высказать наш друг Рене Аллео, одновременно и техник, и историк. Он наметил метод и добился кое-каких результатов. До сих пор он, похоже, еще не полнил никакой моральной поддержки для продолжения этого труда, превышающего возможности одного человека. В декабре 1955 г. он прочитал по моей просьбе доклад для инженеров автомобильной промышленности, собравшихся под председательством Жана-Анри Лабурдетта. Вот суть этого доклада: «Что осталось от тысяч рукописей Александрийской библиотеки, основанной Птолемеем Сотером, от этих незаменимых документов, навсегда потерянных для древней науки? Где пепел 200 тысяч трудов Пергамской библиотеки? Что стало с коллекциями Писистрата в Афинах, с библиотекой Иерусалимского храма, с библиотекой храма Пта в Мемфисе? Какие сокровища содержались в тысячах книг, сожженных в 213 году до н. э. по приказу императора Цинь Ши Хуан Ди из чисто политических соображений? Древние труды дошли до нас в виде развалин огромного храма, от которого осталась лишь груда камней. Однако благодаря тщательному изучению этих обломков и надписей становятся различимы истины, которые невозможно отнести на счет одной только поразительной интуиции древних.
Прежде всего, вопреки укоренившемуся мнению, рационалистические методы не были изобретены Декартом. Посмотрим, что он пишет: „Тот, кто ищет истину, должен насколько возможно сомневаться во всем“. Это очень известная фраза, но это не показалось чем-то очень уж новым. Если мы откроем вторую книгу „Метафизики“ Аристотеля, то увидим: „Тот, кто хочет обладать знанием, должен прежде всего уметь сомневаться, потому что сомнение ума приводит к обнаружению истины“. Кроме того, можно констатировать, что Декарт заимствовал у Аристотеля не только эту капитальную фразу, но также и большую часть знаменитых правил управления рассуждением, правил, которые лежат в основе экспериментального метода. Это доказывает, во всяком случае, что Декарт читал Аристотеля, от чего слишком часто воздерживаются современные картезианцы. Эти последние могли бы также констатировать, что кто-то записал: „Если я ошибаюсь, то заключаю из этого, что я существую, потому что тот, кто не существует, не может ошибаться, и благодаря тому, что я ошибаюсь, я чувствую, что существую“. Увы, это не Декарт, это Св. Августин.
Что касается скептицизма, необходимого наблюдателю, то здесь действительно не приходится идти дальше Декарта, который считал действительным только тот опыт, при котором он лично присутствовал, и подлинность результатов которого он засвидетельствовал печатью своего перстня.
Мне кажется это очень далеким от той наивности, в которой упрекают древних. Правда, вы можете сказать, что философы древних обладали высочайшим гением в области знания, но, в конце концов, что они знали по-настоящему в плане научном? Вопреки тому, что можно прочесть в теперешних популяризаторских работах, атомные теории не были ни придуманы, ни сформулированы раньше всех Демокритом, Левкиппом и Эпикуром. На самом деле Секст Эмпирик сообщает, что сам Демокрит получил их по традиции, и что он заимствовал их у Моше Финикиянина, который – что очень важно отметить – якобы заявил, что атом делим.
Заметьте же, что самая древняя теория оказывается и более точной, чем теория Демокрита и греческих атомистов, говорящих о неделимости атомов. Как раз в этом случае речь идет, похоже, о постоянной утрате древних знаний, ставших менее понятными, чем оригинальные открытия, И как не удивляться – учитывая отсутствие телескопов – что в плане космологическом мы часто видим: чем древнее астрономические данные, тем они точнее? Например, в том, что касается Млечного Пути, то по, Фалесу и Анаксиомену он состоит из звезд, каждая из которых является миром, содержащим солнце и планеты, и эти миры размещены в огромном космосе. Можно констатировать у Лукреция знание единообразия падения тел в пустоте и концепцию бесконечного пространства, наполненного бесконечным числом миров. Задолго до Ньютона Пифагор учил закону притяжения, обратного квадрату расстояния. Плутарх, начав с объяснения веса, нашел его причину во взаимном притяжении между всеми телами и объяснил, что поэтому-то Земля и притягивает к себе все земные тела, точно так же, как Солнце и Луна притягивают к своему центру все связанные с ними тела и силой притяжения удерживают их в своей сфере.
Галилей и Ньютон определенно признавались в том, – что они обязаны древней науке. И Коперник в предисловии к своим сочинениям, адресованным папе Павлу III, пишет дословно, что он пришел к мысли о движении Земли, читая древних. Нужно сказать, что признания в этих заимствованиях ничуть не умаляют славы Коперника, Ньютона и Галилея, которые принадлежали к породе высоких умов, бескорыстие и великодушие которых не имеет ничего общего с авторским самолюбием и стремлением быть оригинальными любой ценой – т. е., с современными предрассудками. Гораздо скромнее и намного правдивее кажется позиция модистки Марии-Антуанетты, мадемуазель Бертэн. Наскоро обновив старинную шляпку, она воскликнула: „Новое – это хорошо забытое старое“ История изобретений, как и история наук, весьма наглядно доказывает правдивость этого замечания. „В основе большей части открытий, – пишет Фурнье, – есть нечто вроде летучей случайности, из которой древние сделали неуловимую богиню для любого, кто позволяет ей улетучиться в первый раз. Если идея, которая выводит на правильный путь, слово, которое может привести к разрешению проблемы, или многозначительный факт не будут сразу же схвачены на лету – изобретение погибнет или будет по меньшей мере отложено на много поколений. Чтобы оно вернулось, восторжествовав, нужна новая мысль, случайно воскресившая первую, забытую, или счастливый плагиат какого-нибудь второстепенного изобретателя: в деле изобретательства горе первому автору, слава и прибыль – второму“. Таковы соображения, оправдывающие название моего доклада.
На самом же деле я полагаю, что в подавляющем большинстве возможно заменить случай детерминизмом, и риск спонтанных изобретений – гарантиями обширной исторической документации, опирающейся на экспертный контроль. Для этой цели я предлагаю создать специализированную службу, но не для отыскания предыдущих заявок, которые все равно будут не старше XVIII века, а подлинную технологическую службу, которая просто изучала бы древние способы и пыталась приспособить их к нуждам современной промышленности.
Если бы подобная служба существовала в свое время, она могла бы сигнализировать, например, об интересной книжечке, опубликованной в 1618 г. под названием „Естественная история фонтана, бьющего возле Гренобля“, оставшейся незамеченной. Ее автором был врач из Турина, Жан Тардэн. Если бы этот документ изучили, то светильный газ мог бы использоваться еще с начала XVII века. Ведь Жан Тардэн не только исследовал естественный газометр фонтана, но еще и воспроизвел это явление в своей лаборатории. Он наполнил каменным углем пустой сосуд, закрыл, подверг его действию высокой температуры и добился возникновения пламени, происхождение которого он искал. Он ясно показал, что вещество, дающее этот огонь, – битум, и что достаточно превратить это вещество в газ, который образует „горючее выдыхание“. Но француз Лебон, опредивший англичанина Уиндзора, подал заявку на свою „термо-лампу“ только на VII году Республики. Таким образом, на протяжении почти двух веков открытие, промышленные и коммерческие перспективы которого были весьма внушительны, оказалось забытым, практически утерянным только лишь потому, что никто не заглядывал в старинные книги.
Точно так же, примерно за сто лет до первых оптических сигналов Клода Шапна в 1793 г., в письме Фенелона Яну Собесскому, польскому королю, датированном 26 ноября 1695 г., упоминается о недавних опытах не только с оптическим телеграфом, но и с телефонным аппаратом, передающим голос.
В 1636 г. некто Швентер в своих „Физико-математических развлечениях“ уже исследовал принцип электрического телеграфа, с помощью которого, по его собственному выражению, „два человека могут сообщаться между собою посредством намагниченной иглы“. Но опыты Эрстеда с намагниченной иглой относятся лишь к 1819 г. И здесь – также около двух веков забвения.
Мимоходом назову еще несколько малоизвестных изобретений: водолазный колокол упоминается в рукописи „Романа об Александре“, датированной 1320 г. и находящейся в Берлине, в королевском кабинете эстампов. Рукопись германской поэмы „Соломон и Мальроф“ (Штутгартская библиотека), написанная в 1190 г., содержит рисунок подводной лодки. В ней упоминается подводная лодка, изготовленная из меди и способная выдерживать натиск бури. В работе, написанной рыцарем Людвигом фон Гартенштайном около 1510 г., можно увидеть изображение костюма-скафандра: два отверстия, устроенных на уровне глаз, закрыты стеклянными очками, наверху длинная трубка заканчивается краном, позволяющим поступать внешнему воздуху. Справа и слева от рисунка фигурируют аксессуары, облегчающие спуск и подъем, включая свинцовые подошвы и шест с поперечинами.