Invalid request.
Но вместо флажка прозвучал звонок.
Паша малость протрезвел, но не намного.
– Зачем пугаешь мою соавторшу?
Я не успел ответить. Он восторженно заорал:
– Эта позорная девка еще у тебя?
– О ком ты?
– Ну, что еще за косяк?
– Слышал анекдот о двухголовом малыше?
– О двухголовом? – пораженно откликнулся Паша.
Не знаю, что он там подумал. Анекдот достаточно старый.
В кунсткамере случайно оказались «чайник», квакер и программер. На полке – банка с заспиртованным двухголовым малышом. «Чайник» говорит: «Блин! Программа совершила недопустимую ошибку». Квакер возражает: «Брось! Это монстр из quake! Из него полигоны лезут!» А программист смеется: «Дураки! Просто ошибка в коде». На всякий случай спрашивают заглянувшего в кунсткамеру пользователя: «Ты в сети живешь, все знаешь. Что это там в банке?» Пользователь посмотрел. «Да это же два умника подсоединились к сети под одним логином!»
Паша заржал:
– Позорная ситуация!
– Ой! – подключилась к разговору Пашина соавторша. – А вы слышали...
Паша прикрикнул на Ойлэ. Соавторша заплакала. По-моему, притворно. Паша стал кричать громче. Ойлэ заплакала громче, уже непритворно. Я медленно повесил трубку. В конце концов, я и без Паши догадывался, что судьбы человеческие невероятны.
Дотянулся до тетради. Представления не имею, чем мои записи могли заинтересовать Кору. Самые ординарные записи. Отрывистые, не очень связные.
Трещины в каменистой земле, чудовищные разломы, из которых несет ядовитыми желтыми испарениями.
Зачем это?
На вершинах Сиккима, в Гималайских отрогах, среди ароматов балю и цветов рододендронов...
Если только для игры, аромат все равно не передашь.
Записано мной, без сомнения.
Но вырвал листы не я. По крайней мере, не помню.
Дождь за окном. Шуршание дождя, шуршание песков.
Не дождь, нет. Холод ночной пустыни. Вареное мясо застывает в руках, губы покрываются холодным жиром, фитиль вгорает в свечу. Дрожащая рука затворника тянется к пище, значит, физическое тело еще не отошло. В далеком храме звучат трубы невиданной длины.
В начале развития мышление людей на Земле было направлено на истинное миропонимание. Логическая и духовная составляющие были едины. Египетские жрецы еще 5000 лет назад являлись подлинными интеграторами человеческих знаний.(Сейчас я так не думал, конечно.) Со временем система постижения истины начала разделяться у человека на логическую и мистическую (духовную). Началась эры потери знания – период примерно с 2200 года до н. э. до Рождества Христова. Наука строилась на логической системе, что привело к еще более резкому разделению между ней и религией.
Может быть.
Сейчас меня это не занимало.
В основе современного человеческого интеллекта лежит логическое мышление. Чтобы осмыслить окружающее, мы должны изучать десятки наук, прочитывать тысячи книг, затрачивать на обучение время и огромные физические, психические и интеллектуальные силы. А в прежние времена(сама формулировка казалась мне нелепой) египетский жрец, будучи духовно высокоразвитым, получал все необходимые знания в результате мгновенных озарений.
Ментальный мусор.
Бедняга Эйнштейн, бедняга Хокинг!
Смуглые люди в грязных овчинных кафтанах.
Винтовки с рогатками. Сердца чернее угля и тверже камня.
Из темноты крики «Ки-хо!». С другой стороны отвечают «Хой-хе!»
Подрагивает, дергается дряблая кожа на спине старой кобылы. Фыркают яки. Бесшумно крутится Дуйнхор – колесо времени. Многим доводилось встречать снежных людей. Карлик постанывает: «Я болен». Помешивает указательным пальцем воду с ячменным порошком цампу.
Как понять всё?
Электрик. Капитан Женя Кутасова. Ли?са.
Что я о них знаю? В сущности, не больше, чем о себе.
Сержант Дронов. Кора в красном платке. Где нам искать профессора Одинца-Левкина?Сегодня спрашивают, завтра начнут бить. Не хочу служить интеллектуальным существам запредельного мира, передавать сообщения, о которых не имею никакого представления. Я упорно не хотел думать о Коре. Правда, мир не меняется от того, как ты относишься с утра к каким-то забытым записям, но чашка кофе...
Поспав пару часов, я отправился в «Иероглиф».
Как я и думал, за столиками сидело человек пять – в разных местах.
Зато с террасы – знакомое место – помахала мне рукой изящная, как всегда, доисторическая костенурка. Как-то не вязалась ее узкая рука с черным мундиром полковника СС или с жестикулирующим советником Муссолини. Честно говоря, с образом пламенной комсомолки рука эта тоже не вязалась.
Перед Конкордией Аристарховной лежал плоский конверт.
Она улыбнулась мне, но в выцветших глазах пряталась тень усталости и морщинки на шее с утра выглядели особенно густыми.
Конкордия Аристарховна внимательно смотрела на меня.
Чуть заметно покачивая головой в такт музыке, Конкордия Аристарховна улыбнулась.
– Не было и нет, – улыбнулась Конкордия Аристарховна.
– Здесь часто ставят такие мелодии.
– Хочу сделать вам подарок.
Костенурка вежливо улыбнулась.
Она не видела молоденькую (студентка, наверное) распространительницу спринт-лотереи, уверенно приближающуюся к нашему столику. Не видела, но улыбнулась в ответ на мои слова:
– Да, да. Я слышала, что вы иногда промышляете мелкими чудесами.
– Не обязательно мелкими. Может, вам не хватает денег на лекарства? – поддразнил я. – Пенсии нынче маленькие, а лекарства дорогие. Даже поддельные. Впрочем, – засмеялся я, – подозреваю, что денег вы от меня не примете.
– Правильно подозреваете.
– А если я предложу что-то другое?
Ах, Рио-Рита!
Пустота,прочел я ее мысли.
Правильно говорят о свойствах пустоты.
Никакой фантазии – вот главное свойство пустоты.
Не знаю, что Конкордия Аристарховна имела в виду, но, кажется, бывшие мужья открыли ей много истин. И подарили всего не мало. Теперь у нее хватало денег на лекарства – на самые дорогие, патентованные, и сами лекарства были, но мне хотелось развеселить ее.
Или себя. Не знаю.
Настроившись, я уловил ее мысли.
У нее сегодня день рождения. Она думала о маме.
Да, о маме. О своей маме. Нет, ничего определенного. Просто мысли. Ведь все было страшно давно. В те мифические времена, когда детей еще находили в капусте, а иногда аист их приносил, а иногда говорили: ветром надуло. Маме Конкордии Аристарховны дочку вот так – ветром надуло. Но день рождения Конкордия Аристарховна собиралась отметить торжественно. Дома – при свечах и фотографиях. Она накроет стол на семь персон и подаст особенные слоеные пирожки, которые не часто позволяешь себе в конце даже такой долгой жизни.
Стол на семь персон.
Но, конечно, сядет она одна.
Свойства пустоты трудно переоценить, прочел я костенуркины мысли.
Вечером с нею будут полковник СС в черной форме, советник Муссолини – в оливковой. Еще дизайнер из Нью-Йорка и даже мальчишка-комсомолец, с которым она провела ночь перед заданием.
Само собой, мама.
Седьмого я пока не видел.
– Вот кому нужен подарок!
Я изумленно посмотрел на костенурку.
Нет, она не читала моих мыслей. Просто увидела распространительницу спринт-лотереи – молоденькую, длинноногую. У студентки точно не было денег на лекарства, к счастью, болезней тоже пока не было. На мир она смотрела с высоты своего возраста, то есть с некоторой завистью, но снисходительно. С ее точки зрения и я и столетняя костенурка родились в один день. Самка гиббона, самец гиббона. Она страстно мечтала всучить нам пару своих дурацких билетиков. Вся цвела, улыбалась, нежные ямочки круглились на щечках, темные пряди красиво падали на виски. Пляшет на одной ножке довольный торговец рисом. Обманул умного человека на четыре кулака.
– Выиграйте машину!
Она обращалась ко мне.
– Спасибо. У меня есть машина.
– Ну, выиграйте квартиру в Москве, – посмотрела она на Конкордию Аристарховну.
Костенурка улыбнулась еще благожелательнее:
– Спасибо. У меня есть квартира даже в Нью-Йорке.
– Даже в Нью-Йорке! – Студентка зачарованно уставилась на костенурку.
Впрочем, восхищение в ней мешалось с тайным неодобрением. «В чем вы храните свои сбережения?» – «В мечтах». Квартиру в Нью-Йорке нужно иметь молодым и веселым, считала студентка, чтобы хватало сил бродить по бродвейским театрикам и пить капучино. Ну, не важно, что пить. Там видно будет. И отгонять взглядом веселых похотливых афроамериканцев. Зачем такое старым бабушкам и дедушкам? Студентка этого искренне не понимала. Зачем квартира в Нью-Йорке глупой старушке, а хорошая машина – сытому пожилому придурку? «Наверное, эта бабка, – уважительно подумала она о Конкордии Аристарховне, – своего богатого американского мужа задушила узкими тоненькими лапками».
Она завидовала.
Она еще не понимала своей силы.
Она еще не знала, ей в голову не приходило, что красивые длинные ноги и девятнадцать лет значат гораздо больше, чем квартира в Нью-Йорке или мощная «хонда» в нашем городе, когда тебе валит уже... ну, не важно... мысль понятна... Длинные молодые ноги – лучший рычаг. Таким рычагом самого Архимеда можно лишить точки опоры.
Ну, так помогите ей, подмигнула Конкордия Аристарховна.
И одновременно вспомнила, что у нее сгорел электрический утюг.
Не проблема, конечно, но к вещам привыкаешь. Утюг был маленький, тяжеленький, с надежным разбрызгивателем. Я так и увидел эту маленькую вещь. И вот утюг сгорел. Так сказать, родилась еще одна недействующая вещь. Когда в квартире скапливается много таких вещей, квартира умирает.
Засыпая, я вижу вновь, что балконная дверь чуть приоткрыта...
– Хотите новый утюг?
Костенурка улыбнулась.
– Ой, у вас день рождения? – догадалась студентка.
И радостно затараторила, раскладывая на столике билеты:
– Купите вашей бабушке штук десять билетов. – Она обращалась ко мне. – Когда билет не один, обязательно выиграете!
Она осуждала костенурку.
Зачем такой богатой бабке утюг? К ней, наверное, приходят девчонки из соцслужб. Погладят плохо, конечно, зато им и платят немного. Это Раскольникову здорово был нужен утюг, вспомнила студентка, или топор, или что-то другое тяжелое, в лекциях не раз об этом упоминали. Бабке-то зачем? Гладить кружевные ночнушки? Ладно, пусть пользуется, если выиграет, великодушно решила студентка. У стариков все как в последний раз.
– Крайний справа, – указал я.
Студентка получила свои маленькие деньги, но не отошла от столика. Хотела увидеть, как бабка вскроет билетик и увидит, что ей не досталось ни хрена. Сколько можно? Пусть пролетит. Ишь, у нее квартира в Нью-Йорке! Студентка внимательно следила за тонкими пальцами Конкордии Аристарховны.
Но костенурка не торопилась.
– Вы не будете вскрывать билетик?
– Зачем? – вмешался я. – Там выигрыш. Электрический утюг.
– Да ну! – не поверила студентка. – Как вы можете такое знать?
– Вы забыли? Я обещал электрический утюг Конкордии Аристарховне.
– Конкордии Аристарховне? Ой, да вы что? Это же так революционный броненосец назывался!
Костенурка замерла.
Такого она еще не слышала.
– Да и вы не похожи на волшебника.
Какой-то он мятый,думала студентка, глядя на меня. Спит плохо.
Она так хотела порадоваться предполагаемому пролету, что Конкордия Аристарховна острым лиловым ноготком содрала фольгу.
– Ой, правда!
Студентка обрадовалась.
Но как-то фальшиво обрадовалась.
И я сразу увидел ее возможное будущее.
Красота не всегда спасает. Беременность на третьем курсе... брошенная учеба... самка гиббона, самец гиббона, двое в одной клетке... Конечно, беременности можно избежать, но для этого надо не билетиками спринт-лотереи торговать, а иметь умного, богатого, надежного друга. Таких нынче мало, она это понимала. Да и подруг умные, богатые, надежные мужчины ищут не среди распространителей спринт-лотереи. Набор опций в этом деле всегда невелик.
– Спасибо!
Конкордия Аристарховна улыбнулась.
Но на вечернее чаепитие, на вакантное седьмое место, как я втайне надеялся, не пригласила. К тому же прониклась внезапным корпоративным сочувствием к студентке. Может, та напомнила ей нелегкую комсомольскую юность.
– Пока выбьешься в люди, локти искусаешь, правда?
– Ага, – подтвердила студентка. – Свои. Чужие не даются.
– Ну, что вы медлите? – посмотрела на меня костенурка. – Раз уж вы так настроены, сделайте подарок девушке.
– Ага! – подтвердила студентка.
Конечно, она не верила нам, но почему старикам не подыграть?
Старики любят врать.
Так девушка думала про нас.
При этом студентка все равно надеялась на чудо, хотя прекрасно понимала, что второй раз подряд электрический утюг не выпадет. Да и зачем ей утюг? В общаге такая штука всегда найдется. В юной голове, украшенной снаружи красивыми веселыми прядями, металось множество пестрых мыслей. Старики врут, постоянно врут, делать им нечего, но вдруг? Это все, конечно, ерунда, болтовня, бред, но вдруг хорошие туфельки? А? Хорошенькие на стипендию не купишь. Впрочем, какие туфельки в спринт-лотерее? Бонус бы. В отдел дамского белья. Студентка мысленно представила несколько изящных, почти невесомых вещиц, дура, она еще не понимала, что, получив такой подарок, залетит уже на втором курсе. Но чудесные видения так и метались в веселом, взбудораженном мозгу. Торт, например. Она видела такой в кондитерской на углу, килограммов на десять, угарный торт, половину общаги накормить можно.
Или квартира в Москве.
Она даже испугалась. У меня бак потек.
Я посмотрел на студентку. Потом на лотерейные билеты. Она их жадно перемешала. Пальцы у нее были красивые, не хуже, чем у костенурки, только молоденькие и длинные, и на одном царапинка, тоже красивая. А вот маникюр начал расслаиваться. Не то качество. Билеты, лежавшие на столике, были пустые, кроме одного, невзрачного и помятого, лежащего на краю. Его уже не раз отталкивали – именно из-за помятости.
Квартира в Москве. Она, может, и не поедет в Москву, но какие перспективы!
Я уплатил, и пододвинул мятый билет по столику к студентке.
– А почему этот?
– Потому что он с выигрышем.
– Ой, мне его здесь открыть?
– Лучше сделайте это дома.
«А вдруг там пять тысяч рублей?» – мелькнуло в маленькой голове.
Конечно, она не верила. Но гуси кричали в ее голове. И бак потек. Она удалялась, презрительно покачивая удлиненными бедрами, показывая нежную полоску голого незагорелого тела между низким поясом джинсов и светлой кофточкой.
– Она выиграет?
Я кивнул. Конечно.
– А пойдет ей это на пользу?
– А вот чего не знаю, того не знаю.
– Что вы мне можете подарить? – удивился я.
Я читал ее мысли. Она была уверена, что знает, знает.
Я поскучнел. Они меня достали. Одна знала, как меня зовут, другая знала, где моя тетрадь, третья догадывалась, как мне следует жить. Один я ничего не знал. Разве что мог подсказать, где нам искать профессора Одинца-Левкина, но и об этом ничего не знал.
Не хотел я думать о Коре.
Чтобы не сойти с ума, следует умерять желания.
Я помахал рукой, чтобы официантка принесла еще чашку кофе.
Костенурка с любопытством рассматривала меня. Как экзотическую бациллу. Не знаю, насколько опасную, но взгляд был сосредоточен. Все ее черные полковники, оливковые советники, красные комсомольцы и нью-йоркские дизайнеры оценивала меня в этот момент. Не думаю, что у кого-то из них я вызывал симпатию.
вспомнил я стишок из толстой книжки, переплетенной в веселую оранжевую кожу.
Оранжевый цвет любил Последний атлант. Ему одному я привык верить. В отличие даже от главврача, даже от Коры, даже от капитана милиции Жени Кутасовой, он один никогда не сожалел о потерявшейся тетради и не допытывался, шпион я или просто беглый убийца?
Последнему атланту нравились такие аллюзии. Он мог представить себя кем угодно, даже лагерником. В отличие даже от доктора Григория Лейбовича, он действительно знал, что когда-то на Земле существовала другая цивилизация.
Никто, кроме Последнего атланта, не хотел простить того, что я возник ниоткуда. Подразумевалось, что если даже меня скачали из Интернета, черт побери, то на хард-диске должен был остаться какой-то след.
Доисторическая леди не спускала с меня глаз.
Костенурка печально наклонила голову.
Я вдруг пожалел, что вышел из дома.
Куда ни приду, количество загадок множится.
Запомнилась мне оранжевая книжка, сержанту Дронову бы ее подсунуть.
– Вы много читаете?
– Да нет, наверное.
– А что читали последнее?
– «Триста актов».
– Мне следует покраснеть?
– Вы шутите! Бухучет, всего лишь.
– Видимо, для ваших дурацких игр большего и не надо?
– Выходит, что так.
Я не протестовал.
Умная доисторическая леди.
Прожила интересную жизнь. Все помнит.
А у меня прошлого нет, и будущее аморфно.
– У меня был брат... – негромко произнесла Конкордия Аристарховна.
Я даже оглянулся. С таким лицом пойдешь покупать табуретку, непременно предложат бонус – мыло и веревку.
– Брат спас меня...
Я кивнул. Я слушал.
– Мой брат был майором НКВД.
Костенурка внимательно следила за моим лицом.
– Однажды он не вышел на службу. Был у него любимый зеленый чемоданчик – для командировок. При обыске чемоданчик не нашли. Но на столе под мраморным пресс-папье лежала записка: «Ухожу из жизни». Странно, да? Уйти из жизни с зеленым фибровым чемоданчиком. Он, конечно, понимал, что в органах быстро поймут, потому и писал откровенно. Через много лет я нашла его записку в одном закрытом партийном архиве. «Не считаясь с жертвами, нанесите полный оперативный удар по местным кадрам, – цитировал он в записке указание своего шефа. – Да, могут быть и случайности. Но лес рубят – щепки летят». Мой брат не хотел принимать такие тезисы. Он не был пай-мальчиком, но указания наркома его ошеломили. Он не хотел считать, что эффективность работы следует подчеркивать количеством арестов. А слова «железного наркома» много раз цитировались. Мой брат был выдвиженцем Ежова. Когда Николая Ивановича выдворили из НКВД и перекинули в наркомат связи, брат сразу понял опасность и отправил меня на Западную Украину.
– И этим спас?
Она неопределенно вздохнула.
– Ладно. Давайте дальше. Как ваш брат?
– Конечно, записке не поверили. Ориентировка попала на все пограничные пункты. Установили слежку за родственниками. Убегать от смерти никому не возбраняется, правда? – Она улыбнулась. – Но куда бежать от верной смерти?
– Может, в сторону верной любовницы?
Конкордия Аристарховна улыбнулась:
– Сразу видно, вы привыкли играть?
Я притворился непонимающим. Она напомнила:
– «Нет плохих вестей из Сиккима».
И вдруг спросила. Странно спросила:
– Ваши герои, Сергей Александрович, дойдут до Шамбалы?
– Не знаю. Должны. В каком-то смысле.
– Почему так неопределенно? Ведь результаты зависят от вас.
– Дизайнеры и разработчики тоже влияют на течение игры.
– Ну да, – не поверила она. – «Разработчики». Жрут водку, бьют жен, не читают никаких книг, китайцы и шерпы для них одинаково желтые. Вы что, всерьез? Разве такие разработчики помогут вычислить путь в Страну счастливых?
– Даже банда уголовников может построить коммунизм, если им хорошо платить.
– Сами придумали?
– Выписал откуда-то.
– Но почему Сикким? Почему?
– Не знаю. – Я правда не знал. – Мне попросту хотелось закольцевать один известный сюжет.
– Какой именно?
– Роман Берджеса «One Hand Clapping». «Однорукий аплодисмент».
– Даже не слышала о таком романе.
– Англия пятидесятых. Но это неважно. Игра всегда условна. Мне хотелось сделать что-то близкое к реальности, рассчитанное на людей понимающих, чувствующих. Молодой Говард торгует подержанными автомобилями. Можно эффектно показать гонки на старых тачках, – машинально отметил я. – А его жена Джанет работает в продуктовом магазине. Или сделать ее цветочницей? Как думаете? – я улыбнулся. – Ладно, пусть будет такой, как в романе. После многих попыток прочно встать на ноги Говард задумывается о бессмысленности существования...
– Вы это серьезно? Разве компьютерные игры такое передают?
– Я хотел попробовать. Этот Говард, по Берджесу, отличался фотографической памятью.
– Как вы?
Я не стал обижаться.
– Однажды Говард принял участие в фотовикторине и выиграл десять тысяч фунтов. Как вам такой расклад? Это не какой-то там утюг, – мягко уколол я костенурку. – Делая удачные ставки на скачках, Говард увеличил сумму до восьмидесяти тысяч, и в его голове созрела мысль: взять от жизни все, что можно купить за деньги, а затем вместе с Джанет покончить с жизнью.
Костенурка вежливо поджала губы.
Но о свойствах пустоты на этот раз не вспомнила.
– Для полноты ощущений Говард заказал одному знакомому поэту стихи, в которых отразилась бы его пессимистическая философия, и отправился с Джанет в кругосветное путешествие. А по возвращении раскрыл свой замысел. Но молодая жена, полюбившая мир, который оказался таким большим и разнообразным, не захотела участвовать в подобном социальном протесте. Защищаясь... убила супруга... утюгом...
– Чувствуется перекличка с одним известным русским писателем.
– Если вы о Достоевском, то его герой предпочел топор, да и мотивы им двигали иные. Спрятав труп мужа в сундук, Джанет ответила на чувства поэта, написавшего к тому времени заказанные Говардом стихи, и начала жизнь с новоиспеченным супругом. Однако поэт, отравленный пессимистической философией Говарда, скоро сам начал поговаривать о тщете сущего...
– И Джанет вновь взялась за утюг?
Мы рассмеялись. Костенурка подвинула ко мне конверт.
– Что в нем? Неужели фотографии Шамбалы?
На этот раз доисторическая леди не улыбнулась.
– Неважно. Вам понравится.
– Но сегодня у вас день рождения.
– А может, и у вас, а? Может, подарок напомнит вам...
– О чем?
– Об истории.
– Я – ремесленник. Мои интересы лежат в стороне.
Но вместо флажка прозвучал звонок.
Паша малость протрезвел, но не намного.
– Зачем пугаешь мою соавторшу?
Я не успел ответить. Он восторженно заорал:
– Эта позорная девка еще у тебя?
– О ком ты?
– Ну, что еще за косяк?
– Слышал анекдот о двухголовом малыше?
– О двухголовом? – пораженно откликнулся Паша.
Не знаю, что он там подумал. Анекдот достаточно старый.
В кунсткамере случайно оказались «чайник», квакер и программер. На полке – банка с заспиртованным двухголовым малышом. «Чайник» говорит: «Блин! Программа совершила недопустимую ошибку». Квакер возражает: «Брось! Это монстр из quake! Из него полигоны лезут!» А программист смеется: «Дураки! Просто ошибка в коде». На всякий случай спрашивают заглянувшего в кунсткамеру пользователя: «Ты в сети живешь, все знаешь. Что это там в банке?» Пользователь посмотрел. «Да это же два умника подсоединились к сети под одним логином!»
Паша заржал:
– Позорная ситуация!
– Ой! – подключилась к разговору Пашина соавторша. – А вы слышали...
Паша прикрикнул на Ойлэ. Соавторша заплакала. По-моему, притворно. Паша стал кричать громче. Ойлэ заплакала громче, уже непритворно. Я медленно повесил трубку. В конце концов, я и без Паши догадывался, что судьбы человеческие невероятны.
Дотянулся до тетради. Представления не имею, чем мои записи могли заинтересовать Кору. Самые ординарные записи. Отрывистые, не очень связные.
Трещины в каменистой земле, чудовищные разломы, из которых несет ядовитыми желтыми испарениями.
Зачем это?
На вершинах Сиккима, в Гималайских отрогах, среди ароматов балю и цветов рододендронов...
Если только для игры, аромат все равно не передашь.
майор
Дело партии
Многие этого не понимают
мешают другим
телефон
Пушкина
Калапе
всех стран мира
астрономических мироедов
пролетариата
в органах работают
органах много
книг
Филиппова
«Зеленый луч в древнем Египте»
мерами пресечения
настроениях
принимала
раз жаловалась на странности
Од
Обыкновенный пожилой
выступает в роли наставника
сложнейшему пути
Майор
В папке перед ним лежали
В той же
имена которых
с родной дочерью
мной
узнав, что я каждый
Записано мной, без сомнения.
Но вырвал листы не я. По крайней мере, не помню.
Дождь за окном. Шуршание дождя, шуршание песков.
Не дождь, нет. Холод ночной пустыни. Вареное мясо застывает в руках, губы покрываются холодным жиром, фитиль вгорает в свечу. Дрожащая рука затворника тянется к пище, значит, физическое тело еще не отошло. В далеком храме звучат трубы невиданной длины.
В начале развития мышление людей на Земле было направлено на истинное миропонимание. Логическая и духовная составляющие были едины. Египетские жрецы еще 5000 лет назад являлись подлинными интеграторами человеческих знаний.(Сейчас я так не думал, конечно.) Со временем система постижения истины начала разделяться у человека на логическую и мистическую (духовную). Началась эры потери знания – период примерно с 2200 года до н. э. до Рождества Христова. Наука строилась на логической системе, что привело к еще более резкому разделению между ней и религией.
Может быть.
Сейчас меня это не занимало.
В основе современного человеческого интеллекта лежит логическое мышление. Чтобы осмыслить окружающее, мы должны изучать десятки наук, прочитывать тысячи книг, затрачивать на обучение время и огромные физические, психические и интеллектуальные силы. А в прежние времена(сама формулировка казалась мне нелепой) египетский жрец, будучи духовно высокоразвитым, получал все необходимые знания в результате мгновенных озарений.
Ментальный мусор.
Бедняга Эйнштейн, бедняга Хокинг!
Смуглые люди в грязных овчинных кафтанах.
Винтовки с рогатками. Сердца чернее угля и тверже камня.
Из темноты крики «Ки-хо!». С другой стороны отвечают «Хой-хе!»
Подрагивает, дергается дряблая кожа на спине старой кобылы. Фыркают яки. Бесшумно крутится Дуйнхор – колесо времени. Многим доводилось встречать снежных людей. Карлик постанывает: «Я болен». Помешивает указательным пальцем воду с ячменным порошком цампу.
Как понять всё?
3
Я отложил тетрадь.Электрик. Капитан Женя Кутасова. Ли?са.
Что я о них знаю? В сущности, не больше, чем о себе.
Сержант Дронов. Кора в красном платке. Где нам искать профессора Одинца-Левкина?Сегодня спрашивают, завтра начнут бить. Не хочу служить интеллектуальным существам запредельного мира, передавать сообщения, о которых не имею никакого представления. Я упорно не хотел думать о Коре. Правда, мир не меняется от того, как ты относишься с утра к каким-то забытым записям, но чашка кофе...
Поспав пару часов, я отправился в «Иероглиф».
Как я и думал, за столиками сидело человек пять – в разных местах.
Зато с террасы – знакомое место – помахала мне рукой изящная, как всегда, доисторическая костенурка. Как-то не вязалась ее узкая рука с черным мундиром полковника СС или с жестикулирующим советником Муссолини. Честно говоря, с образом пламенной комсомолки рука эта тоже не вязалась.
Перед Конкордией Аристарховной лежал плоский конверт.
Она улыбнулась мне, но в выцветших глазах пряталась тень усталости и морщинки на шее с утра выглядели особенно густыми.
Засыпая, я вижу вновь,
что балконная дверь чуть приоткрыта,
и кисейную тюль
в окно, где пыльный июль,
выдувает капризный сквозняк...
Конкордия Аристарховна внимательно смотрела на меня.
...этот странный мотив
позабыть не могу я никак...
Чуть заметно покачивая головой в такт музыке, Конкордия Аристарховна улыбнулась.
Ах, Рио-Рита!
Как высоко плыла ты над нами
через страх и озноб, через восторг побед,—
Аргентины далекой привет!
Ах, Рио-Рита! Как плескалось алое знамя!
В нашей юной стране был каждый счастлив вдвойне,—
Где все это?
– Не было и нет, – улыбнулась Конкордия Аристарховна.
– Здесь часто ставят такие мелодии.
Ах, Рио-Рита!
– Хочу сделать вам подарок.
Костенурка вежливо улыбнулась.
Она не видела молоденькую (студентка, наверное) распространительницу спринт-лотереи, уверенно приближающуюся к нашему столику. Не видела, но улыбнулась в ответ на мои слова:
– Да, да. Я слышала, что вы иногда промышляете мелкими чудесами.
– Не обязательно мелкими. Может, вам не хватает денег на лекарства? – поддразнил я. – Пенсии нынче маленькие, а лекарства дорогие. Даже поддельные. Впрочем, – засмеялся я, – подозреваю, что денег вы от меня не примете.
– Правильно подозреваете.
– А если я предложу что-то другое?
Ах, Рио-Рита!
Пустота,прочел я ее мысли.
Правильно говорят о свойствах пустоты.
Никакой фантазии – вот главное свойство пустоты.
Не знаю, что Конкордия Аристарховна имела в виду, но, кажется, бывшие мужья открыли ей много истин. И подарили всего не мало. Теперь у нее хватало денег на лекарства – на самые дорогие, патентованные, и сами лекарства были, но мне хотелось развеселить ее.
Или себя. Не знаю.
Настроившись, я уловил ее мысли.
У нее сегодня день рождения. Она думала о маме.
Да, о маме. О своей маме. Нет, ничего определенного. Просто мысли. Ведь все было страшно давно. В те мифические времена, когда детей еще находили в капусте, а иногда аист их приносил, а иногда говорили: ветром надуло. Маме Конкордии Аристарховны дочку вот так – ветром надуло. Но день рождения Конкордия Аристарховна собиралась отметить торжественно. Дома – при свечах и фотографиях. Она накроет стол на семь персон и подаст особенные слоеные пирожки, которые не часто позволяешь себе в конце даже такой долгой жизни.
Стол на семь персон.
Но, конечно, сядет она одна.
Свойства пустоты трудно переоценить, прочел я костенуркины мысли.
Вечером с нею будут полковник СС в черной форме, советник Муссолини – в оливковой. Еще дизайнер из Нью-Йорка и даже мальчишка-комсомолец, с которым она провела ночь перед заданием.
Само собой, мама.
Седьмого я пока не видел.
– Вот кому нужен подарок!
Я изумленно посмотрел на костенурку.
Нет, она не читала моих мыслей. Просто увидела распространительницу спринт-лотереи – молоденькую, длинноногую. У студентки точно не было денег на лекарства, к счастью, болезней тоже пока не было. На мир она смотрела с высоты своего возраста, то есть с некоторой завистью, но снисходительно. С ее точки зрения и я и столетняя костенурка родились в один день. Самка гиббона, самец гиббона. Она страстно мечтала всучить нам пару своих дурацких билетиков. Вся цвела, улыбалась, нежные ямочки круглились на щечках, темные пряди красиво падали на виски. Пляшет на одной ножке довольный торговец рисом. Обманул умного человека на четыре кулака.
– Выиграйте машину!
Она обращалась ко мне.
– Спасибо. У меня есть машина.
– Ну, выиграйте квартиру в Москве, – посмотрела она на Конкордию Аристарховну.
Костенурка улыбнулась еще благожелательнее:
– Спасибо. У меня есть квартира даже в Нью-Йорке.
– Даже в Нью-Йорке! – Студентка зачарованно уставилась на костенурку.
Впрочем, восхищение в ней мешалось с тайным неодобрением. «В чем вы храните свои сбережения?» – «В мечтах». Квартиру в Нью-Йорке нужно иметь молодым и веселым, считала студентка, чтобы хватало сил бродить по бродвейским театрикам и пить капучино. Ну, не важно, что пить. Там видно будет. И отгонять взглядом веселых похотливых афроамериканцев. Зачем такое старым бабушкам и дедушкам? Студентка этого искренне не понимала. Зачем квартира в Нью-Йорке глупой старушке, а хорошая машина – сытому пожилому придурку? «Наверное, эта бабка, – уважительно подумала она о Конкордии Аристарховне, – своего богатого американского мужа задушила узкими тоненькими лапками».
Она завидовала.
Она еще не понимала своей силы.
Она еще не знала, ей в голову не приходило, что красивые длинные ноги и девятнадцать лет значат гораздо больше, чем квартира в Нью-Йорке или мощная «хонда» в нашем городе, когда тебе валит уже... ну, не важно... мысль понятна... Длинные молодые ноги – лучший рычаг. Таким рычагом самого Архимеда можно лишить точки опоры.
Ну, так помогите ей, подмигнула Конкордия Аристарховна.
И одновременно вспомнила, что у нее сгорел электрический утюг.
Не проблема, конечно, но к вещам привыкаешь. Утюг был маленький, тяжеленький, с надежным разбрызгивателем. Я так и увидел эту маленькую вещь. И вот утюг сгорел. Так сказать, родилась еще одна недействующая вещь. Когда в квартире скапливается много таких вещей, квартира умирает.
Засыпая, я вижу вновь, что балконная дверь чуть приоткрыта...
– Хотите новый утюг?
Костенурка улыбнулась.
– Ой, у вас день рождения? – догадалась студентка.
И радостно затараторила, раскладывая на столике билеты:
– Купите вашей бабушке штук десять билетов. – Она обращалась ко мне. – Когда билет не один, обязательно выиграете!
Она осуждала костенурку.
Зачем такой богатой бабке утюг? К ней, наверное, приходят девчонки из соцслужб. Погладят плохо, конечно, зато им и платят немного. Это Раскольникову здорово был нужен утюг, вспомнила студентка, или топор, или что-то другое тяжелое, в лекциях не раз об этом упоминали. Бабке-то зачем? Гладить кружевные ночнушки? Ладно, пусть пользуется, если выиграет, великодушно решила студентка. У стариков все как в последний раз.
– Крайний справа, – указал я.
Студентка получила свои маленькие деньги, но не отошла от столика. Хотела увидеть, как бабка вскроет билетик и увидит, что ей не досталось ни хрена. Сколько можно? Пусть пролетит. Ишь, у нее квартира в Нью-Йорке! Студентка внимательно следила за тонкими пальцами Конкордии Аристарховны.
Но костенурка не торопилась.
– Вы не будете вскрывать билетик?
– Зачем? – вмешался я. – Там выигрыш. Электрический утюг.
– Да ну! – не поверила студентка. – Как вы можете такое знать?
– Вы забыли? Я обещал электрический утюг Конкордии Аристарховне.
– Конкордии Аристарховне? Ой, да вы что? Это же так революционный броненосец назывался!
Костенурка замерла.
Такого она еще не слышала.
– Да и вы не похожи на волшебника.
Какой-то он мятый,думала студентка, глядя на меня. Спит плохо.
Она так хотела порадоваться предполагаемому пролету, что Конкордия Аристарховна острым лиловым ноготком содрала фольгу.
– Ой, правда!
Студентка обрадовалась.
Но как-то фальшиво обрадовалась.
И я сразу увидел ее возможное будущее.
Красота не всегда спасает. Беременность на третьем курсе... брошенная учеба... самка гиббона, самец гиббона, двое в одной клетке... Конечно, беременности можно избежать, но для этого надо не билетиками спринт-лотереи торговать, а иметь умного, богатого, надежного друга. Таких нынче мало, она это понимала. Да и подруг умные, богатые, надежные мужчины ищут не среди распространителей спринт-лотереи. Набор опций в этом деле всегда невелик.
– Спасибо!
Конкордия Аристарховна улыбнулась.
Но на вечернее чаепитие, на вакантное седьмое место, как я втайне надеялся, не пригласила. К тому же прониклась внезапным корпоративным сочувствием к студентке. Может, та напомнила ей нелегкую комсомольскую юность.
...в нашей юной стране
был каждый счастлив вдвойне.
– Пока выбьешься в люди, локти искусаешь, правда?
– Ага, – подтвердила студентка. – Свои. Чужие не даются.
– Ну, что вы медлите? – посмотрела на меня костенурка. – Раз уж вы так настроены, сделайте подарок девушке.
– Ага! – подтвердила студентка.
Конечно, она не верила нам, но почему старикам не подыграть?
Ах, Рио-Рита!
Старики любят врать.
Так девушка думала про нас.
В нашей юной стране
был каждый счастлив вдвойне.
При этом студентка все равно надеялась на чудо, хотя прекрасно понимала, что второй раз подряд электрический утюг не выпадет. Да и зачем ей утюг? В общаге такая штука всегда найдется. В юной голове, украшенной снаружи красивыми веселыми прядями, металось множество пестрых мыслей. Старики врут, постоянно врут, делать им нечего, но вдруг? Это все, конечно, ерунда, болтовня, бред, но вдруг хорошие туфельки? А? Хорошенькие на стипендию не купишь. Впрочем, какие туфельки в спринт-лотерее? Бонус бы. В отдел дамского белья. Студентка мысленно представила несколько изящных, почти невесомых вещиц, дура, она еще не понимала, что, получив такой подарок, залетит уже на втором курсе. Но чудесные видения так и метались в веселом, взбудораженном мозгу. Торт, например. Она видела такой в кондитерской на углу, килограммов на десять, угарный торт, половину общаги накормить можно.
Или квартира в Москве.
Она даже испугалась. У меня бак потек.
Я посмотрел на студентку. Потом на лотерейные билеты. Она их жадно перемешала. Пальцы у нее были красивые, не хуже, чем у костенурки, только молоденькие и длинные, и на одном царапинка, тоже красивая. А вот маникюр начал расслаиваться. Не то качество. Билеты, лежавшие на столике, были пустые, кроме одного, невзрачного и помятого, лежащего на краю. Его уже не раз отталкивали – именно из-за помятости.
Квартира в Москве. Она, может, и не поедет в Москву, но какие перспективы!
Я уплатил, и пододвинул мятый билет по столику к студентке.
– А почему этот?
– Потому что он с выигрышем.
– Ой, мне его здесь открыть?
– Лучше сделайте это дома.
«А вдруг там пять тысяч рублей?» – мелькнуло в маленькой голове.
Конечно, она не верила. Но гуси кричали в ее голове. И бак потек. Она удалялась, презрительно покачивая удлиненными бедрами, показывая нежную полоску голого незагорелого тела между низким поясом джинсов и светлой кофточкой.
– Она выиграет?
Я кивнул. Конечно.
– А пойдет ей это на пользу?
– А вот чего не знаю, того не знаю.
4
– Тогда я тоже сделаю вам подарок.– Что вы мне можете подарить? – удивился я.
Я читал ее мысли. Она была уверена, что знает, знает.
Я поскучнел. Они меня достали. Одна знала, как меня зовут, другая знала, где моя тетрадь, третья догадывалась, как мне следует жить. Один я ничего не знал. Разве что мог подсказать, где нам искать профессора Одинца-Левкина, но и об этом ничего не знал.
Ах, Рио-Рита!
Не хотел я думать о Коре.
Чтобы не сойти с ума, следует умерять желания.
Я помахал рукой, чтобы официантка принесла еще чашку кофе.
Костенурка с любопытством рассматривала меня. Как экзотическую бациллу. Не знаю, насколько опасную, но взгляд был сосредоточен. Все ее черные полковники, оливковые советники, красные комсомольцы и нью-йоркские дизайнеры оценивала меня в этот момент. Не думаю, что у кого-то из них я вызывал симпатию.
Выхожу один я из барака,
светит месяц, желтый, как собака,
и стоит меж фонарей и звезд
башня белая – дежурный пост...—
вспомнил я стишок из толстой книжки, переплетенной в веселую оранжевую кожу.
Оранжевый цвет любил Последний атлант. Ему одному я привык верить. В отличие даже от главврача, даже от Коры, даже от капитана милиции Жени Кутасовой, он один никогда не сожалел о потерявшейся тетради и не допытывался, шпион я или просто беглый убийца?
В небе – адмиральская минута,
и ко мне из тверди огневой
выплывает, улыбаясь смутно,
мой товарищ, давний спутник мой...
Последнему атланту нравились такие аллюзии. Он мог представить себя кем угодно, даже лагерником. В отличие даже от доктора Григория Лейбовича, он действительно знал, что когда-то на Земле существовала другая цивилизация.
Он профессор города Берлина,
водовоз, бездарный дровосек,
странноватый, слеповатый, длинный,
очень мне понятный человек...
Никто, кроме Последнего атланта, не хотел простить того, что я возник ниоткуда. Подразумевалось, что если даже меня скачали из Интернета, черт побери, то на хард-диске должен был остаться какой-то след.
В нем таится, будто бы в копилке,
все, что мир увидел на веку.
И читает он Марии Рильке
инеем поросшую строку.
Поднимая палец свой зеленый,
заскорузлый, в горе и нужде,
«Und Eone redet mit Eone»,—
говорит Полярной он звезде...
Доисторическая леди не спускала с меня глаз.
Что могу товарищу ответить
я, делящий с ним огонь и тьму?
Мне ведь тоже светят звезды эти
из стихов, неведомых ему.
Там, где нет ни время, ни предела,
ни существований, ни смертей,
мертвых звезд рассеянное тело—
вот итог судьбы твоей, моей.
Костенурка печально наклонила голову.
Светлая, широкая дорога—
путь, который каждому открыт.
Что мы ждем? Пустыня внемлет Богу
и звезда с звездою говорит...
Я вдруг пожалел, что вышел из дома.
Куда ни приду, количество загадок множится.
Запомнилась мне оранжевая книжка, сержанту Дронову бы ее подсунуть.
– Вы много читаете?
– Да нет, наверное.
– А что читали последнее?
– «Триста актов».
– Мне следует покраснеть?
– Вы шутите! Бухучет, всего лишь.
– Видимо, для ваших дурацких игр большего и не надо?
– Выходит, что так.
Я не протестовал.
Умная доисторическая леди.
Прожила интересную жизнь. Все помнит.
А у меня прошлого нет, и будущее аморфно.
– У меня был брат... – негромко произнесла Конкордия Аристарховна.
Я даже оглянулся. С таким лицом пойдешь покупать табуретку, непременно предложат бонус – мыло и веревку.
– Брат спас меня...
Я кивнул. Я слушал.
– Мой брат был майором НКВД.
Костенурка внимательно следила за моим лицом.
– Однажды он не вышел на службу. Был у него любимый зеленый чемоданчик – для командировок. При обыске чемоданчик не нашли. Но на столе под мраморным пресс-папье лежала записка: «Ухожу из жизни». Странно, да? Уйти из жизни с зеленым фибровым чемоданчиком. Он, конечно, понимал, что в органах быстро поймут, потому и писал откровенно. Через много лет я нашла его записку в одном закрытом партийном архиве. «Не считаясь с жертвами, нанесите полный оперативный удар по местным кадрам, – цитировал он в записке указание своего шефа. – Да, могут быть и случайности. Но лес рубят – щепки летят». Мой брат не хотел принимать такие тезисы. Он не был пай-мальчиком, но указания наркома его ошеломили. Он не хотел считать, что эффективность работы следует подчеркивать количеством арестов. А слова «железного наркома» много раз цитировались. Мой брат был выдвиженцем Ежова. Когда Николая Ивановича выдворили из НКВД и перекинули в наркомат связи, брат сразу понял опасность и отправил меня на Западную Украину.
– И этим спас?
Она неопределенно вздохнула.
– Ладно. Давайте дальше. Как ваш брат?
– Конечно, записке не поверили. Ориентировка попала на все пограничные пункты. Установили слежку за родственниками. Убегать от смерти никому не возбраняется, правда? – Она улыбнулась. – Но куда бежать от верной смерти?
– Может, в сторону верной любовницы?
Конкордия Аристарховна улыбнулась:
– Сразу видно, вы привыкли играть?
Я притворился непонимающим. Она напомнила:
– «Нет плохих вестей из Сиккима».
И вдруг спросила. Странно спросила:
– Ваши герои, Сергей Александрович, дойдут до Шамбалы?
– Не знаю. Должны. В каком-то смысле.
– Почему так неопределенно? Ведь результаты зависят от вас.
– Дизайнеры и разработчики тоже влияют на течение игры.
– Ну да, – не поверила она. – «Разработчики». Жрут водку, бьют жен, не читают никаких книг, китайцы и шерпы для них одинаково желтые. Вы что, всерьез? Разве такие разработчики помогут вычислить путь в Страну счастливых?
– Даже банда уголовников может построить коммунизм, если им хорошо платить.
– Сами придумали?
– Выписал откуда-то.
– Но почему Сикким? Почему?
– Не знаю. – Я правда не знал. – Мне попросту хотелось закольцевать один известный сюжет.
– Какой именно?
– Роман Берджеса «One Hand Clapping». «Однорукий аплодисмент».
– Даже не слышала о таком романе.
– Англия пятидесятых. Но это неважно. Игра всегда условна. Мне хотелось сделать что-то близкое к реальности, рассчитанное на людей понимающих, чувствующих. Молодой Говард торгует подержанными автомобилями. Можно эффектно показать гонки на старых тачках, – машинально отметил я. – А его жена Джанет работает в продуктовом магазине. Или сделать ее цветочницей? Как думаете? – я улыбнулся. – Ладно, пусть будет такой, как в романе. После многих попыток прочно встать на ноги Говард задумывается о бессмысленности существования...
– Вы это серьезно? Разве компьютерные игры такое передают?
– Я хотел попробовать. Этот Говард, по Берджесу, отличался фотографической памятью.
– Как вы?
Я не стал обижаться.
– Однажды Говард принял участие в фотовикторине и выиграл десять тысяч фунтов. Как вам такой расклад? Это не какой-то там утюг, – мягко уколол я костенурку. – Делая удачные ставки на скачках, Говард увеличил сумму до восьмидесяти тысяч, и в его голове созрела мысль: взять от жизни все, что можно купить за деньги, а затем вместе с Джанет покончить с жизнью.
Костенурка вежливо поджала губы.
Но о свойствах пустоты на этот раз не вспомнила.
– Для полноты ощущений Говард заказал одному знакомому поэту стихи, в которых отразилась бы его пессимистическая философия, и отправился с Джанет в кругосветное путешествие. А по возвращении раскрыл свой замысел. Но молодая жена, полюбившая мир, который оказался таким большим и разнообразным, не захотела участвовать в подобном социальном протесте. Защищаясь... убила супруга... утюгом...
– Чувствуется перекличка с одним известным русским писателем.
– Если вы о Достоевском, то его герой предпочел топор, да и мотивы им двигали иные. Спрятав труп мужа в сундук, Джанет ответила на чувства поэта, написавшего к тому времени заказанные Говардом стихи, и начала жизнь с новоиспеченным супругом. Однако поэт, отравленный пессимистической философией Говарда, скоро сам начал поговаривать о тщете сущего...
– И Джанет вновь взялась за утюг?
Мы рассмеялись. Костенурка подвинула ко мне конверт.
– Что в нем? Неужели фотографии Шамбалы?
На этот раз доисторическая леди не улыбнулась.
– Неважно. Вам понравится.
– Но сегодня у вас день рождения.
– А может, и у вас, а? Может, подарок напомнит вам...
– О чем?
– Об истории.
– Я – ремесленник. Мои интересы лежат в стороне.