Pratchett Terry. Музыка души (пер. Г.Бородин)

   Главные волшебники проживали в просторных апартаментах, включавших в себя кабинет, мастерскую и спальню. Декан склонился над горном в мастерской, с маской из закопченого стекла на лице и молотом в руке. Он был поглощен работой.
   Искры разлетались во все стороны.
   Вот это гораздо лучше, подумал Ридкулли. Может быть, это конец всему этому абсурду с Музыкой Рока и возвращение настоящей магии.
   – Все в порядке, Декан? – спросил он.
   Декан приподнял маску и кивнул.
   – Почти закончил, Аркканцлер.
   – Услышал еще с того конца коридора, как ты колошматишь, – сказал Ридкулли дружелюбно.
   – А, работаю над карманами, – объяснил Декан.
   Ридкулли тупо уставился на него. Известное количество довольно трудных заклинаний включали плавку и ковку, но карманы… – это было что-то новенькое.
   Декан держал в руках лосины.
   Строго говоря, это было не совсем то, что люди понимают под лосинами; ведущим волшебникам были свойственны особенные размеры – 120 сантиметров талия, 60 сантиметров ляжки – которые напоминали о ком-то, кто сидел на стене и нуждался в помощи королевской рати, чтобы собраться обратно. Они были темно-синие.
   – Тебе приходится отковывать их? – спросил Ридкулли. – Миссис Панариция опять переборщила с крахмалом?
   Он наклонился поближе.
   – Ты что, заклепал их?
   Декан просиял.
   – Это кальсоны, – заявил он. – Не хуже, чем то, что в них!
   – Ты опять говоришь о Музыке Рока? – подозрительно осведомился Ридкулли.
   – Я хочу сказать, что они оттяжные!
   – Ну, пожалуй, в такую погоду это разумнее кожаной мантии, – согласился Ридкулли. – Но ты ведь не собираешься их носить, не так ли?
   – Почему нет? – спросил Декан, сражаясь со своей мантией.
   – Волшебники в лосинах? Только не в моем университете! Это не по-мужски! Люди обхохочутся, – сказал Ридкулли.
   – Вы постоянно пытаетесь помешать мне делать то, что я хочу!
   – Нет никакой необходимости говорить со мной в таком тоне…
   – Ха, вы никогда не слушаете, что я говорю, и я не понимаю, почему бы мне не носить то, что мне нравится!
   Ридкулли окинул комнату взглядом.
   – Здесь ужасный бардак! – рявкнул он. – А ну-ка прибери здесь, немедленно!
   – Ни за что!
   – Тогда больше никакой тебе Музыки Рока, молодой человек!
   Ридкулли с грохотом захлопнул за собой дверь. Он с грохотом распахнул ее и добавил:
   – И я не давал тебе разрешения красить ее в черное!
   Он с грохотом захлопнул дверь.
   С грохотом распахнул.
   – И вообще они тебе не идут!
   Декан вылетел в коридор, размахивая молотком.
   – Можете говорить, что угодно! – заорал он. – Но когда потомки будут придумывать для них название, они уж точно не назовут их аркканцлерскими!
 
   Было восемь часов утра, тот час, когда пьяницы пытаются или забыть, кто они такие, или вспомнить, где они живут. Остальные обитатели «Барабана» скрючились над своей выпивкой вдоль стен и наблюдали за орангутаном, который играл в «Нашествие Варваров» и дико визжал каждый раз, когда проигрывал пенни.
   Гибискусу очень хотелось закрыться. С другой стороны, все это напоминало открытие золотоносной жилы. Все, что ему надо было делать – это следить за тем, чтобы стаканы все время оставались наполненными.
   – Ну как, начинаете забывать? – спросил он.
   – КАЖЕТСЯ, Я ЗАБЫЛ ТОЛЬКО ОДНО.
   – Что именно? Ха, как глупо спрашивать об этом, вы ведь забы…
   – Я ЗАБЫЛ, КАК НАПИВАТЬСЯ.
   Бармен посмотрел на шеренги и колонны стаканов. Здесь были винные бокалы. Здесь были бокалы для коктейлей. Здесь были кружки. Здесь были глиняные кружки, изображающие веселого пузатого человечка. Здесь было ведро.
   – Мне кажется, вы на верном пути, – рискнул он.
   Незнакомец, прихватив свой последний стакан, побрел к автомату «Нашествие Варваров».
   Это был заводной механизм весьма замысловатой конструкции. Под игровым полем, в большом ящике красного дерева просматривались многочисленные шестеренки и червячные передачи, основной задачей которых являлось перемещение грубо вырезанных фигурок Варварских Захватчиков по квадратному полю. Игрок при помощи системы рукояток и блоков управлял маленькой самозаряжающейся катапультой, которая передвигалась перед строем Захватчиков и стреляла вверх дробинками. В это время Захватчики (посредством храповиков и защелок) пускали крошечные металлические стрелы. Время от времени раздавался звон и неожиданно возникший Захватчик на коне пролетал через поле, метая копья.
   Все это сооружение беспрерывно дребезжало и скрипело, отчасти из-за изъянов механизма, отчасти потому, что орангутан крутил обе рукоятки, прыгал вверх и вниз на педали огня и орал изо всех сил.
   – Я бы предпочел, чтобы этой штуковины тут не было, – сказал бармен из-за стойки. – Но она довольно популярна у посетителей, как видите.
   – ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, У ОДНОГО ПОСЕТИТЕЛЯ.
   – Ну, во всяком случае, она получше фруктовой машины.
   – ДА?
   – Он сожрал все фрукты.
   Визг ярости донесся со стороны автомата. Бармен вздохнул.
   – Видели когда-нибудь, чтобы кто-то так убивался из-за одного пенни?
   Обезьяна шлепнула на стойку доллар и удалилась с двумя пригоршнями мелочи. Одно пенни, опущенное в щель, позволяло опустить самый большой рычаг; варвары чудесным образом воскресали и возобновляли свое нестройное наступление.
   – Он вылил туда свою выпивку, – заметил бармен. – Может быть, мне это только кажется, но сейчас их шатает немного больше обычного.
   Смерть некоторое время наблюдал за игрой. Это было одно из самых угнетающих зрелищ, которое он только видел. Игра в любом случае придет к своему завершению. Зачем же кидаться всеми этими штуками? Зачем?…
   Он взмахнул стаканом в сторону собравшихся пьяниц.
   – ЭЙ, ВЫ! ЭВЫ! ВЫ МОЖЕТЕ СБЕ ПРЕДСТАИТЬ, А, ШО ЗНАЧТ ИМЕТЬ ПАМЬТЬ ТАКУЮ ХОРОШУЮ, ТЧНО, ТАКУЮ ХОРОШУЮ, ЧТО ДАЖЕ МОЖНО ВСПОМНИТЬ ТО, ЧТО ЕЩЕ НЕ ПРОИЗОШЛО? ВОТ, ТАК У МЕНЯ! О ДА. ДОВОЛЬНО ТОЧНО. КАК ПОДУМАЕШЬ. КАК ПОДУМАЕШЬ. КАК ПОДУМАЕШЬ, ШО НИКАКОГО БУДЩЕГО И НЕТУ… ТОЛЬКО ПРОШЛОЕ, КОТОРОЕ ЕЩЕ НЕ ПРОИЗОШЛО. И. И. И. ВЫ ВСЕ РАВНЫ ЧТО-ТО ДЕЛТЬ! ВЫ ЗНАЕТЕ ТОЧНО, ШО ПРОИЗОЙДЕТ И ВСЕ-РНО ДОЛЖНЫ ЧТО-ТО ДЕЛТЬ.
   Он оглядел обращенные к нему лица. Люди в «Барабане» привыкли к алкогольным лекциям, но не к таким.
   – ВИДИТЕ. ВИДИТЕ. ВЫ ВИДИТЕ, КАК ШОТ-ТО НАДВИГАЕТСЬ КАКАСБЕРГ, НО НЕ ДЛЖНЫ НИЧЕГО С ЭТИМ ДЕЛТЬ, ПАТАМУШТ… ПАТАМШТ… ПТМУШТ ЭТ ЗАКОН. НЕ МОЖТЕ ПЕРЕЛМИТЬ ЗАКОН. ЗАКОН.
   ВИДИТЕ ЭТ… СТАКАН, ТАК? ВИДИТЕ? ЭТ… КАК ПАМЯТЬ. ЕСЛИНАЛЬЕТ… ТЕ ТУДА ЩО
   НЕМНОГ, НЕМНОГ ПРОЛЬЕТСЬ НАРУЖУ, ТАК? ЭТ… ФАКТ. У ВСЕХ ПАМЯТЬ ВРДЕ ЭТОГО.
   ЭТО СПАСАЕТ ЛЬДЕЙ ОБ… ОД… ОТ Б-ЗУМИЯ. КРМЕ МНЯ. БЕДНЫЙ, БЕДНЫСТАРЫЯ! ВСЕ ПОМНЮ. ДАЖЕ …СЛИ ЭТО СЛУЧТСЯ ТОЛЬКО ЗАВТРА. ВСЕ.
   Он посмотрел в свой стакан.
   – АХ, – сказал он. – ЗАБАВНО, КАК ВЕЩИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ К ВАМ, РАЗВЕ НЕТ?
   Это был наиболее впечатляющий уход в аут из всех, которые только видели в «Барабане». Высокий черный незнакомец рухнул назад медленно, словно дерево. Не было ни женственного подламывания коленок, ни ударов головой о стол по дороге к полу. Он просто перешел из вертикального положения в горизонтальное по изумительно правильной геометрической кривой.
   Некоторые люди зааплодировали, когда он грохнулся на пол. Потом они обыскали его карманы, или, по крайней мере, попытались найти его карманы и не нашли ни одного. Потом они подняли его и вышвырнули в реку ^[29].
 
   В черном необозримом кабинете Смерти горела одна свеча, и не уменьшалась при этом. Сьюзан лихорадочно листала книги.
   Жизнь непроста. Она знала это; это было Знание, полученное вместе с новой работой. Была простая жизнь живых существ, но она была, ну… проста… А были и другие виды жизни. Города жили своей жизнью. Муравейники и рои пчел – своей, большей, чем просто сумма частей. Мир – своей. У богов была жизнь, построенная на вере их почитателей.
   Вся вселенная крутилась вокруг жизни. Жизнь была замечательно ходким товаром.
   Всякая вещь, достаточно сложная, становилась живой, точно так же, как всякая достаточно массивная получала солидную порцию гравитации. Вселенная проявляет определенное стремление к мышлению. Это предполагает некоторую утонченную жестокость, с которой ткут ткань космического времени. Возможно, даже музыка может стать живой, если она достаточно стара. Жизнь – это привычка.
   Люди говорят: я не могу выкинуть из головы этот дурацкий мотивчик…
   Не просто ритм, а сердечный ритм.
   А все живое хочет размножаться.
 
   С.Р.Б.Н. Достабль любил вставать с первыми лучами солнца, чтобы не упустить возможность загнать червячка ранней пташке.
   Он установил стол в углу мастерской Чалки. Он был более или менее против идеи постоянного офиса. Что в ней было хорошо, так это то, что его легко найти, но зато в ней был и негативный момент – его легко найти. Успех достаблевой коммерческой стратегии строился на его способности быстро найти покупателей, а не наоборот.
   Довольно большое число людей пыталось разыскать его этим утром. Большинство из них были с гитарами.
   – Отлично, – сказал он Асфальту, чья плоская голова едва виднелась на краем стола. – Все понял? Дорога до Псевдополиса отнимет у вас два дня, и по приезду ты сразу же доложишь мистеру Клопстопу из Бычьей Ямы. И я хочу, чтобы на каждую мелочь у вас были квитанции.
   – Да, мистер Достабль.
   – Будет неплохой идеей покинуть город как можно скорее.
   – Да, мистер Достабль.
   – Я уже говорил, что хочу на все иметь квитанции?
   – Да, мистер Достабль, – вздохнул Асфальт.
   – В таком случае – вперед! – Достабль забыл про существование Асфальта и поманил к себе группу гномов, которые терпеливо ожидали поодаль. – Эй, вы все, идите сюда. Так вы, значит, хотите быть звездами Музыки Рока?
   – Да, сэр!
   – Тогда слушайте меня внимательно…
   Асфальт пересчитал деньги. На них никак нельзя было прожить вчетвером в течении нескольких дней. Разговор между тем продолжался.
   – Так как вы называетесь?
   – Э-э-э, гномы, мистер Достабль.
   – «Гномы»?
   – Да, сэр.
   – Почему?
   – Потому что мы – гномы, мистер Достабль, – объяснил главный гном терпеливо.
   – Нет-нет-нет, так не пойдет. Это просто никуда не годится. У вас должно быть название с целой кучей… – Достабль помахал рукой в воздухе, – с целой кучей Музыки Рока. А не просто «Гномы». Вы должны быть… о, я не знаю… как-то более интересными.
   – Но мы несомненно гномы, – сказал один из гномов.
   – «Несомненно Гномы», – повторил Достабль. – Да, это неплохо. Ну что ж, ладно. Я могу записать вас на четверг в «Виноградную Гроздь». И, конечно, на Свободный Фестиваль. Поскольку он Свободный, денег вы за него не получите.
   – Мы написали песню, – с надеждой сказал главный гном.
   – Хорошо, хорошо, – ответил Достабль, чиркая что-то в своем блокноте.
   – Она назвается «Нечто в моей бороде».
   – Хорошо.
   – Вы не хотите ее послушать?
   Достабль поднял глаза.
   – Послушать? Если б я тратил время на музыку, я бы ничего не успевал. Идите. Увидимся в четверг. Следующие! Вы тролли?
   – Это верно.
   На сей раз Достабль не нашелся, что сказать. Тролли гораздо больше гномов.
   – Отлично. Но вам надо добавить «Зэ» в конце. «Троллиз». Да, отлично. «Залатанный Барабан», пятница. Да?
   – Мы песню сделали…
   – Рад за вас. Следующие!
   – Это мы, мистер Достабль.
   Достабль посмотрел на Джимбо, Простака, Грохта и Подонка.
   – И вы имеет наглость являться ко мне? – спросил он. – После вчерашнего-то вечера?
   – Мы очень увлечены нашим делом, – объяснил Грохт. – Хотели узнать, может быть, вы дадите нам еще один шанс?
   – Вы говорили, что публика должна любить нас, – напомнил Простак.
   – Лупить. Я сказал – лупить, – возразил Достабль. – Двое из вас прямо на сцене пялились в Самоучители Блерта.
   – Мы сменили имя, – сказал Джимбо. – Мы решили, да, «Безумие» – это довольно глупое название, и совсем не подходит для серьезной группы, которая раздвигает границы выразительных средств музыки и в один прекрасный день станет великой.
   – В четверг, – кивнул Простак.
   – Так что теперь мы называемся «Отсос», – закончил Джимбо.
   Достабль посмотрел на них долгим, холодным взглядом. Медвежья травля, коррида, собачьи бои и пугание овец были запрещены в Анк-Моркопрке, хотя недавно Патриций и разрешил неограниченное метание гнилых фруктов во всех, кто подозревается в принадлежности к уличным театральным труппам. Этот взгляд предвещал отмену запрета.
   – Ну хорошо, – сказал наконец он. – Можете выступить на Фестивале. А потом… посмотрим.
   В конце концов, подумал Достабль, есть же какая-то вероятность, что они останутся живы.
 
   Некая фигура, шатаясь, медленно вскарабкалась на причал около Моста Незаконнорода и на минуту застыла. Грязь стекала с нее, образуя лужи.
   Мост был довольно высок. На обеих сторонах его высились здания, стиснувшие проезжую часть. Мосты вообще пользовались большой популярностью в качестве строительных площадок, поскольку обладали удобной системой стока нечистот и, разумеется, источником чистой воды.
   Во тьме под мостом мерцал красный глаз костра. Фигура, покачиваясь, двинулась на свет. Темные силуэты вокруг огня развернулись и уставились во тьму, пытаясь определить природу визитера.
 
   – Это же крестьянская телега, – сказал Глод. – Я телегу с первого взгляда узнаю. Даже если она покрашена в голубой цвет. А эта еще и раздолбана.
   – Это все, что мы можем себе позволить, – сказал Асфальт. – Кроме того, я постелил свежей соломы.
   – Я думал, мы поедем в дилижансе, – сказал Клифф.
   – Мистер Достабль сказал, что артистам вашего калибра не пристало ездить в общественном транспорте, – объяснил Асфальт. – Кстати, он считает, что вам не захочется лишних трат.
   – Что скажешь, Бадди, – спросил Глод.
   – Не думал об этом, – ответил Бадди неопределенно.
   Глод и Клифф обменялись взглядами.
   – Я полагаю, что если ты увидишься с Достаблем и потребуешь чего-нибудь получше, ты это получишь, – сказал Глод.
   – У нее есть колеса, – сказал Бадди. – Это все, что нужно.
   Он забрался на телегу и устроился на соломе.
   – Мистер Достабль наделал новых маек, – сказал Асфальт, чувствуя, что радостным предвкушением как-то не пахнет. – Специально для тура. Смотрите, у них на спине написано, где мы будем. Здорово, правда?
   – Ага. Когда Гильдия Музыкантов пооткручивает нам головы, мы легко сможем узнать, где это произошло, – согласился Глод.
   Асфальт щелкнул кнутом над головами лошадей. Они двинулись вперед легким шагом, подразумевающим, что именно так они и собираются идти весь день, и ни один идиот, достаточно придурковатый, чтобы использовать кнут по назначению, не заставит их переменить это решение.
 
   – Жучит, жучит! Серней человечка, говорю я. Жучит. Он желтая жропа, вот кто он. Десять сотен лет! Жучит.
   – ПРАВДА?
   Смерть отдыхал.
   С полдюжины человек сидело вокруг костра. И все они были дружелюбны и веселы. Бутылка ходила по кругу. Говоря точнее, это была половина жестянки. Смерть не задумывался особо о том, что там было внутри, как и о том, что булькало во второй, большей жестянке, висящей над горящими старыми ботинками и мусором.
   Они не спрашивал его, кто он такой.
   Никто из них не имел имени, насколько он мог понять. У них были… ярлыки, вроде Срывного Кена, Гроба Генри или Вонючего Старины Рона, который говорил что-то насчет того, кем они были, но ничего о том, кто они есть.
   Жестянка оказалась у него в руках. Он передал ее дальше так тактично как только мог и мирно улегся на спину.
   Люди без имен. Люди, такие же невидимые, как и он сам. Люди, для которых Смерть всегда был одним из возможных вариантов. Он решил задержаться здесь ненадолго.
 
   – Бесплатаная музыка! – прорычал мистер Клит. – Бесплатная! Ну какой идиот играет музыку за так? По крайней мере вы кладете на землю шляпу, чтобы люди кидали туда мелочь. Иначе какой вообще смысл?
   Он уставился в бумаги и смотрел в них так долго, что Сумкоротый вынужден был деликатно покашлять.
   – Я думаю! – сказал мистер Клит. – Этот жалкий Витинари. Он заявил, что это дело Гильдии – настаивать на исполнении своих законов…
   – Я слышал, они покинули город, – сообщил Сумкомордый. – Уехали в тур. Куда-то в сельскую местность, я слышал. Наши законы на нее не распространяются.
   – Сельская местность, – повторил мистер Клит. – Да. Опасная она, эта сельская местность.
   – Точно, – согласился Сумкомордый. – Взять хоть ту же репу, для начала.
   Глаза мистера Клита остановились на бухгалтерских книгах Гильдии. Ему пришло на ум, не в первый уже раз, что многие больше полагаются на железо и сталь, хотя золото является куда более мощным оружием.
   – Мистер Дауни до сих пор является главой Гильдии Убийц? – спросил он.
   Остальные руководители Гильдии Музыкантов неожиданно заволновались.
   – Убийцы? – переспросил мистер Герберт Клавесин Трюк. – Я полагаю, об Убийцах здесь вообще речи быть не может. Это внутреннее дело Гильдии, разве нет? Мы не можем допустить вмешательства другой Гильдии.
   – Это точно, – сказал Сумкоротый. – Что скажут люди, если узнают, что мы пользуемся услугами Убийц?
   – У нас появится масса новых членов, – ответил мистер Клит своим размеренным голосом. – И резко повысится собираемость взносов. Ха. Ха. Ха.
   – Погодите минутку, – сказал Сумкоротый. – Я не думаю, что мы должны спускать людям, не желающим вступать в Гильдию. Это разумная политика для Гильдии, да. Но Убийцы… ну…
   – Что ну? – спросил мистер Клит.
   – Они убивают людей.
   – А ты предпочитаешь бесплатную музыку? – спросил мистер Клит.
   – Нет, конечно, я предпочитаю…
   – Я не припомню, чтоб ты вел такие разговоры, когда прыгал на пальцах того уличного виолончелиста месяц назад, – заметил мистер Клит.
   – Ну, да, но это же не было, типа, убийством, – сказал Сумкоротый. – Я хочу сказать, он смог уйти сам. Ну, уползти. И он не потерял возможности зарабатывать на жизнь, – добавил он. – Без помощи рук, конечно, но…
   – А тот флейтист? Который теперь всякий раз издает трель, когда икает? Ха. Ха. Ха.
   – Да, но ведь это совсем не то же са…
   – Ты знаешь Видауна, гитарного мастера? – спросил мистер Клит.
   Смена темы сбила Сумкоротого с толку.
   – Я спрашиваю, сколько гитар он успел продать с прошлой среды? – сказал мистер Клит. – И сколько новых членов появилось с тех пор в наших рядах?
   – Ну…
   – Если люди однажды решат, что можно слушать музыку просто так, то куда мы придем?
   Он воззрился на двух своих собеседников.
   – Не знаю, мистер Клит, – смиренно ответил Клавесин.
   – Очень хорошо. А Патриций повел себя иронично в беседе со мной, – сказал мистер Клит. – Этого не повторится. Настала очередь Убийц.
   – Я все же не думаю, что мы должны убивать людей, – заявил Сумкоротый упрямо.
   – Я не желаю больше тебя слушать, – ответил мистер Клит. – Это внутреннее дело Гильдии.
   – Да. Но это же наша гильдия…
   – В точку! Так что заткнись! Ха! Ха! Ха!
 
   Телега катила через бесконечные капустные поля по направлению к Псевдополису.
   – Я уже ездил в турне, между прочим, – сказал Глод. – Я тогда играл со Снори Снорикузином и Его Латунными Идиотами. Каждую ночь в новой постели. Через некоторое время мы уже не помнили, какой сегодня день недели.
   – А какой сегодня день недели? – спросил Клифф.
   – Видишь? А ведь мы в пути… сколько?… три часа, – сказал Глод.
   – Где мы заночуем? – поинтересовался Клифф.
   – В Скроте, – сказал Асфальт.
   – Звучит многообещающе, – заметил Глод.
   – Был там раньше, с цирком, – сообщил Асфальт. – На весь город одна лошадь.
   Бадди попробовал смотреть через борт на поля, но удовольствие не стоило усилий. Богатые наносные поля Равнины Сто были житницей континента, но никак не вызывающим благоговейный трепет зрелищем, если только вас не приводит в восхищение пятьдесят три сорта капусты и восемьдесят один сорт бобов.
   На шахматной доске равнины, на расстоянии примерно мили друг от друга, стояли деревни, а на чуть большем расстоянии – города. Городами они назывались потому, что были больше деревни. Телега уже проехала через два таких. В них было две улицы крест-накрест, одна таверна, одно зернохранилище, одна кузница, одна прокатная конюшня под вывеской вроде «Прокатная конюшня Джо», пара амбаров, три древних старика у таверны и три юноши у «Конюшни Джо», клянущихся друг другу, что однажды, очень скоро, они покинут город и совершат массу великих дел. Очень скоро. В любой день.
   – Напоминает тебе о доме, а? – спросил тролль, пихая Бадди в бок.
   – Что? Нет! Лламедос – это сплошь горы и долины. И дождь. И туман. И вечнозеленые деревья. – Бадди вздохнул.
   – У тебя был здоровенный дом, я полагаю, – сказал тролль.
   – Просто лачуга, – сказал Бадди. – Построенная из земли и дерева. Да, просто грязь и дерево.
   Он опять вздохнул.
   – Похоже на эти у дороги, – сказал Асфальт. – Тоска. Поговорить не с кем, я знавал людей, которые от этого совершенно свих…
   – Сколько уже едем? – перебил Клифф.
   – Три часа и десять минут, – сказал Глод.
   Бадди вздохнул.
 
   Эти люди невидимы, осознал Смерть. Он-то привык к невидимости. Это просто часть профессии. Люди не замечают его до тех пор, пока у них не остается выбора.
   С другой стороны, он был антропоморфной персонификацией, в то время как Вонючий Старина Рон был человеком, по крайней мере формально.
   Рон зарабатывал на жизнь тем, что следовал за людьми до тех пор, пока они не давали ему денег. У него была собачонка, которое добавляла некоторые нюансы к запаху самого Рона. Это был седоватый коричневый терьер с рваными ушами и противными проплешинами; он таскался со старой шляпой, зажатой остатками зубов, и поскольку люди как правило подают животным охотнее, чем другим людям, это значительно повышало дееспособность группы.
   Генри-Гроб, напротив, стяжал средства, не сходя с места. Люди, которые организовывали важные общественные мероприятия, присылали ему анти-приглашение и немного денег, чтобы быть уверенными, что он вдруг не явится. Если же они этого не делали, Генри бочком прокрадывался на свадебную церемонию и предлагал присутствующим ознакомится с его замечательной коллекцией кожных заболеваний. Кроме того, у него был кашель, которой казался почти осязаемым.
   У него была табличка, на которой он накорябал углем: «За малсть дениг я праважу тибя дамой. Гро Гро».
   Арнольд Сбоку не имел ног. Этот недостаток, казалось, никак не сказывался на его деловых операциях. Он хватал людей за ноги и спрашивал: «Пенни разменяешь?», неизменно достигая успеха в результате умственного замешательства клиента.
   И был еще один, которого они звали Уткоман, поскольку на голове у него сидела утка. И никто не упоминал об этом. Никто не обращал на нее никакого внимания. Она казалась второстепенной маловажной деталью, вроде безногости Арнольда, независимого запаха Старины Рона или вулканического хрипения Генри. Но она бередила в общем-то умиротворенный рассудок Смерти.
   – В КОНЦЕ-ТО КОНЦОВ, – думал он, – ДОЛЖЕН ОН О НЕЙ ЗНАТЬ, ИЛИ НЕ ДОЛЖЕН? ЭТО ВЕДЬ СОВСЕМ НЕ ТО ЖЕ САМОЕ, ЧТО НИТОЧКА У ТЕБЯ НА ЖИЛЕТЕ ИЛИ ЧТО-ТО ВРОДЕ…
   По общему согласию они назвали его Мистер Кляча. Он не знал, почему. С другой стороны, он был вообще из тех, кто может вести продолжительные дискуссии с дверью.
   Могло ведь и быть какое-то логическое обоснование.
   Нищие проводили день, шатаясь по улицам, где люди, которым они были не видны, осторожно обходили их и бросали им монетку-другую. Мистер Кляча тоже недурно справлялся с делом. Когда он просил денег, люди обнаруживали, что не могут ему отказать.
 
   Через Скрот даже не протекала река. Он существовал просто потому, что ты мог отхватить здесь столько земли, сколько сможешь, прежде чем тебе понадобится что-то еще.
   Здесь было две улицы крест-накрест, одна таверна, одно зернохранилище, одна кузница, пара амбаров и, как дань оригинальности, «Прокатная конюшня Сета».
   Ничего не двигалось. Спали даже мухи. Только длинные тени медленно перемещались по улицам.
   – Мне казалось, ты говорил, что здесь есть лошадь, – сказал Клифф, когда они въехали на изрытое колеями и покрытое лужами пространство, которое, вероятно, славилось здесь под именем Главной Площади.
   – Должно быть, сдохла, – сказал Асфальт.
   Глод вскочил на ноги, широко раскинул руки и завопил:
   – Привет, Скрот!
   Вывеска конюшни сорвалась с последнего гвоздя и приземлилась в пыль.
   – Что мне нравится в этой кочевой жизни, – заметил он, – так это приветливые люди и интересные места.
   – Я думаю, ночью он оживет, – сказал Асфальт.
   – Да, – сказал Клифф. – Да, могу поверить. Да. Все выглядит так, как будто этот город из тех, что оживают только ночью. Как будто весь город надо бы похоронить на перекрестке, вколотив в него осиновый кол.
   – Кстати! – отозвался Глод. – Раз уж мы заговорили о колбасе…
   Они посмотрели на таверну. Облезшая, скрипучая вывеска пыталась донести до мира слова «Хорошенькая Капустка».
   – Меня это пугает, – сказал Асфальт.
   В освещенной тусклым светом таверне, храня мрачное молчание, сидело несколько человек. Путешественников обслужил трактирщик, чьи манеры свидетельствовали о его пылкой надежде на то, что посетители умрут ужасной смертью, как только покинут его заведение. У пива был такой вкус, как будто оно не против такого развития событий.