Pratchett Terry. Музыка души (пер. Г.Бородин)

   – ОНА СИНЯЯ.
   Святой человек беспокойнно завозился. Все это было не так, как оно должно быть. Мгновенное прозрение Бесконечности, многозначительный толчок в направлении нищенской чаши – вот как оно должно быть.
   – Она черная, – пробормотал он.
   – НЕТ, – сказал незнакомец. – ТОЛЬКО КОГДА СМОТРИШЬ СНАРУЖИ, НОЧНОЕ НЕБО ЧЕРНО. НО ЭТО ПРОСТО КОСМОС. БЕСКОНЕЧНОСТЬ, КАК БЫ ТО НИ БЫЛО – СИНИЯ.
   – Я предполагаю, ты знаешь и звук, который получается при хлопке одной ладонью? – спросил святой человек язвительно.
   – ДА. ХЛ. ОП ИЗДАЕТСЯ ДРУГОЙ.
   – Ага! Нет, тут ты неправ! – сказал святой человек, возвращаясь на твердую почву. Он взмахнул тощей рукой. – Никакого звука, понял?
   – ЭТО НЕ ХЛОПОК. ЭТО ПРОСТО ВЗМАХ.
   – Нет, хлопок. Я просто не использовал вторую руку. Какой оттенок синего, кстати?
   – ТЫ ПРОСТО МАХНУЛ РУКОЙ. Я БЫ НЕ НАЗВАЛ ЭТО СЛИШКОМ ФИЛОСОФИЧНЫМ. УТИНОЕ ЯЙЦО.
   Святой человек посмотрел вниз, в долину. Приближались несколько человек. В волосы у них были вплетены цветы и они несли что-то весьма напоминающее чашу риса.
   – ИЛИ, МОЖЕТ БЫТЬ, EAU DE NI.
   – Послушай, сын мой, – проговорил святой человек поспешно. – Чего ты конкретно от хочешь? Нету у меня на тебя целого дня.
   – ЕСТЬ. БЛАГОДАРЯ МНЕ.
   – Чего ты хочешь?
   – ПОЧЕМУ ВЕЩИ ТАКОВЫ, КАКОВЫ ОНИ ЕСТЬ?
   – Ну-у-у…
   – ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ТАК?
   – Не со всей определенностью. Что касается всех вещей, то это же тайна, понимаешь?
   Незнакомец уставился на святого человека, отчего у того возникло ощущение, что его голова становится прозрачной.
   – ТОГДА Я ЗАДАМ ТЕБЕ ПРОСТОЙ ВОПРОС. КАК ЛЮДИ ЗАБЫВАЮТ?
   – Забывают что?
   – ВСЕ. ЧТО УГОДНО.
   – Это… э… это происходит само собой.
   Предполагаемые последователи превратились в ленту на горном пути. Святой человек торопливо подхватил свою чашу.
   – Предположим, что вот это твоя память, – сказал он, размахивая чашей. – Она может вместить вот столько, так? Новые вещи прибывают, старые должны вывалиться.
   – НЕТ. Я ПОМНЮ ВСЕ. ВСЕ. ХЛОПАНИЕ ДВЕРЕЙ. ИГРУ СВЕТА В ВОЛОСАХ. ЗВУК СМЕХА. ШАГИ. КАЖДУЮ ДЕТАЛЬ. КАК БУДТО ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО ВЧЕРА. КАК БУДТО ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО ЗАВТРА. ВСЕ. ТЫ ПОНИМАЕШЬ?
   Святой человек склонил свою блестящую лысую голову.
   – Традиционно, – сказал он, – способы забывания включают в себя вступление в Клатчский Иностранный Легион, употребление вод нескольких магических рек – никто не знает, где их искать – и поглощение огромных объемов алкоголя.
   – АХ, ДА.
   – Но алкоголь истощает тело и отравляет душу.
   – ЗВУЧИТ НЕПЛОХО, НА МОЙ ВЗГЛЯД.
   – Учитель?
   Святой человек в раздражении обернулся. Последователи прибыли.
   – Минутку, ладно? Я беседую с…
   Незнакомец исчез.
   – Но, Учитель, мы преодолели многие мили через… – сказал последователь.
   – Заткнись на секунду, хорошо?
   Святой человек поднял руку и провел ею несколько раз в воздухе. Что-то пробормотал про себя.
   Последователи обменялись взглядами. Такого они не ожидали. Наконец их предводитель потерял терпение.
   – Учитель…
   Святой человек обернулся и хватил его по уху. Звук определенно напоминал хлопок.
   – А! Я понял! – воскликнул святой человек, – Итак, что я могу сделать для…
   Тут он замер, поскольку его уши догнал мозг.
   – А что он, собственно, имел в виду, когда говорил – люди?
 
   В задумчивости Смерть шагал через холм туда, где его огромная белая лошадь безмятежно любовалась видами.
   Он сказал ей:
   – УБИРАЙСЯ.
   Лошадь осторожно осмотрела его. Она была гораздо умнее большинства лошадей, хотя это и не такое уж значительное достижение. Она, казалось, сознавала, что с хозяином что-то не то.
   – МОЖЕТ, Я ЕЩЕ ВЕРНУСЬ, – сказал Смерть.
   И исчез.
 
   В Анк-Морпорке не было дождя. И это весьма удивило Импа. Кроме этого его удивила скорость, с которой у него кончились деньги. Он уже потерял три доллара и двадцать семь пенсов. Потерял он их, положив в свою чашу, которую ставил перед собой, когда играл – из тех же соображений, из каких охотник использует подсадку чтобы приманить уток. В следующий раз, когда он заглянул в чашу, она была пуста. Люди приходят в Анк-Морпорк в поисках удачи. К несчастью, другие люди приходят сюда за тем же.
   И людям, казалось, не нужен был бард, даже выигравший омелу и столетнюю арфу на Большом Эйстеддфоде в Лламедосе.
   Он выбрал место на одной из главных площадей, настроился и заиграл. Никто не обратил на него ни малейшего внимания, разве что иногда толкали, проходя мимо, чтобы освободить дорогу и, по всей видимости, подрезать его чашу.
   Наконец, когда он уже засомневался в правильности своего решения вообще сюда являться, рядом с ним остановились стражники.
   – Это он на арфе играет, Шнобби, – заметил один, оглядев Импа.
   – На лире.
   – Нет, клянусь тебе, что… – толстый стражник нахмурился и посмотрел вниз.
   – А, ты ждал всю жизнь, когда можно будет это сказать, так, Шнобби? – спросил он, – Держу пари, ты родился с надеждой, что в один прекрасный день кто-нибудь скажет «Это арфа» и тогда ты сможешь сказать – «Лира», в расчете на то, что получится каламбур или игра слов. Ну-ну. Ха-ха!
   Имп перестал играть. В этих обстоятельствах продолжать было невозможно.
   – Это в самом делле арфа, – сказал он. – Я выигралл ее на…
   – А, так ты из Лламедоса, верно? – спросил толстый стражник. – Я догадался по твоему акценту. Очень музыкальные люди, эти лламедосцы.
   – А по мне звучит, как будто горло полощут гравием, – заявил второй, которого назвали Шнобби. – Лицензия у тебя есть, приятель?
   – Ллицензия? – переспросил Имп.
   – Очень они строгие насчет лицензий, в Гильдии Музыкантов, – сказал Шнобби. – Если они поймают тебя играющим без лицензии, они отберут у тебя инструмент и засунут…
   – Ну-ка, ну-ка, – сказал караульный, – хватит пугать парня.
   – Скажем так: если ты играешь на флейте, тебя ждет не слишком много удовольствия, – сказал Шнобби.
   – Но истинно говорю вам – музыка свободна, как воздух и небо, размыслите, – сказал Имп.
   – Нет, только не здесь. Послушай совет, дружище, – сказал Шнобби.
   – Я никогда не слышал о Гилльдии Музыкантов, – сказал Имп.
   – Это на Тин Лид Элли, – сказал Шнобби, – Если хочешь быть музыкантом – вступай в Гильдию.
   Имп был вскормлен в повиновении законам. Лламедосцы исключительно законопослушны.
   – Мне доллжно направится прямо туда, – заявил он.
   Стражники смотрели, как он удаляется.
   – Одет в ночную рубашку, – заметил капрал Шноббс.
   – Одеяние барда, Шнобби, – сказал сержант Колон. Стражники побрели дальше. – Очень бардические, эти лламедосцы.
   – Как много ты дашь ему, сержант?
   Колон рассек воздух резким размашистым жестом, как будто делая рискованную ставку.
   – Два – три дня, – сказал он.
   Они обогнули корпус Незримого Университета и двинулись легкой походкой по Задам, пыльной тихой улочке с небольшим движением и торговлей, которая ценилась у Стражи как место, где можно затаится, выкурить сигарету и воспарить в сферы чистого разума.
   – Ты знаешь, что такое лосось, сержант? – спросил Шнобби.
   – Да, я осведомлен об этой рыбе, да.
   – Знаешь, ее еще продают ломтиками в банках.
   – Что ж, исходные данные я понял.
   – Ну-у-у, так. Вот каким образом все ломтики оказываются одного размера? Лосось-то делается тоньше с обоих концов!
   – Небезынтересное наблюдение, Шнобби. Я полагаю…
   Сержант остановился и уставился через улицу. Капрал Шноббс проследил направление его пристального взгляда.
   – Эта лавка… – сказал Колон, – эта лавка вон там… Была она там вчера?
   Шнобби посмотрел на облупленную вывеску, маленькое, инкрустированное грязью оконце, хлипкую дверь.
   – Всяко, – сказал он, – она всегда тут была. Многие годы уже.
   Колон пересек улицу и поскреб грязь на окне. Темные формы смутно вырисовывались во мраке.
   – Да, верно, – пробормотал он. – Я имел в виду… Э-э… Была ли она тут вчера многие годы назад?
   – Ты в порядке, сержант?
   – Пошли, Шнобби, – сказал сержант, удаляясь так быстро, как толко мог.
   – Куда, сержант?
   – Куда угодно, только прочь отсюда.
   Нечто из темных глубин магазинчика наблюдало, как они уходят.
 
   Имп уже успел повосхищаться зданиями Гильдий: величественным фронтоном Гильдии Убийц, роскошной колоннадой Гильдии Воров и дымящейся, но по-прежнему впечатляющей ямой там, где до вчерашнего дня стояла Гильдия Алхимиков. И потому весьма огорчительно было узнать, что Гильдия Музыкантов, когда он наконец нашел ее, не имела никакого здания.
   Она была просто кучкой халуп на задах парикмахерской.
   Имп уселся в комнатке с коричневыми стенами и стал ждать. На стене перед ним обнаружилось предупреждение: «Для собственного же комфорта ВЫ НЕ БУДЕТЕ КУРИТЬ!». Имп не курил никогда в жизни. Повсюду в Лламедосе было слишком мокро для этого.
   Однако сейчас он неожиданно ощутил настоятельное желание попробовать.
   Кроме него в комнате находились тролль и гном, и он не ощущал непринужденности в их компании.
   Они пристально разглядывали его. Наконец, гном спросил:
   – А ты не эльф?
   – Я? Нет!
   – Ты выглядишь здорово по-эльфийски из-за этих твоих волос.
   – И все же я никакой не элльф! Честное сллово!
   – Ты откудова? – спросил тролль.
   – Лламедос, – ответил Имп.
   Он закрыл глаза. Он знал, что тролли и гномы традиционно делают с людьми, заподозренными в том, что они эльфы. Такое, что даже Гильдии Музыкантов было бы чему поучиться.
   – Чо ты тут забыл? – спросил тролль. Глаза его были закрыты двумя большими квадратами темного стекла, скрепленными проволочной рамкой, которая цеплялась за уши.
   – Это арфа. Догадайся.
   – А! Играешь на ней, значит?
   – Да.
   – Друид, что ли?
   – Нет!
   Некоторое время царила тишина, пока мысли у тролля в голове выстраивались в новом порядке.
   – А в этой своей ночнушке выглядишь точно как друид, – громыхнул наконец он.
   Гном, сидящий по другую сторону от Импа, захихикал.
   Друидов тролли тоже не любят. Всякий разумный вид, проводящий много времени в неподвижных, камнеподобных позах, становится объектом добычи других разумных видов, которые катят его представителей на катках за шестьдесят миль, чтобы там закопать по колени в землю в своих кругах. Все это служит серьезным поводом для обид.
   – В Лламедосе так одеваются все подряд, понимаешь? – сказал Имп, – И я не друид! Я – бард! Я вообще не выношу буллыжников!
   – Опс! – сказал гном тихонько.
   Тролль смерил Импа взглядом, медленно, не торопясь. Потом он сказал, и в голосе его не было специфического оттенка угрозы:
   – Недавно в городе, а?
   – Толлько-толлько прибылл, – ответил Имп. Да я еще и дверь не открыл, подумал он, а меня сейчас разотрут в кашу.
   – Небольшой совет. То, что тебе надо знать. Я даю его тебе просто так, ни за что. В этом городе «булыжник» обозначает тролля. Скверное слово, его используют глупцы. Если ты называешь тролля булыжником, значит, ты собираешься провести какое-то время в поисках собственной головы. Особенно если твои патлы выглядят по-эльфийски. Это чисто совет, потому как ты бард и лабаешь музыку, как и я.
   – Точно! Бллагодарю! О да! – воскликнул Имп, качающийся на волнах облегчения.
   Он схватил арфу и извлек несколько нот. Это слегка разрядило атмосферу в комнате. Всем известно, что эльфы совершенно неспособны к музыке.
   – Лайас Блюстоун, – сказал тролль, выдвигая из себя нечто массивное, с пальцами.
   – Имп-и-Селлайн, – ответил Имп. – В общем, никогда не имелл ничего общего с работами по камню, вот что я хотелл сказать.
   Маленькая, узловатая рука, которая оказалась собственностью гнома, ткнула Импа с другой стороны. Он обернулся. Гном был маловат даже для гнома. На коленях у него лежала большая бронзовая труба.
   – Глод сын Глода, – представился он. – А ты, значит, играешь на арфе.
   – На чем угодно, на что натянуты струны, – ответил Имп, – но арфа – короллева среди инструментов, воистину!
   – А я могу дуть во что угодно, – сообщил Глод.
   – Правда? – Имп заколебался в поисках уместного ответа. – Ты, доллжно быть, весьма популлярен.
   Тролль опрокинул здоровую кожаную сумку.
   – Это на чем я играю, – пояснил он.
   Несколько больших круглых камней раскатились по полу. Лайас подхватил один и щелкнул по нему ногтем. Раздался бам.
   – Музыка, исполлняемая на камнях? – спросил Имп. – Как вы называете ее?
   – Мы называем ее Грухауга, – ответил Лайас. – Что значит: Музыка, исполняемая на камнях.
   Все камни были разного размера и покрыты насечками.
   – Можно мне? – спросил Имп.
   – Сделай одолжение.
   Имп выбрал маленький камень и щелкнул по нему – бом. Второй, поменьше – бинг.
   – Как ты играешь на них? – спросил Имп.
   – Колочу по ним по всем.
   – А потом?
   – Что ты имеешь в виду – а потом?
   – После того, как ты ударишь по всем камням, что ты делаешь?
   – Колочу по ним по всем опять, – ответил Лайас, ударник до мозга костей.
   Дверь во внутреннюю комнату открылась и остроносый мужчина уставился на них.
   – Вы вместе? – протрещал он.
 
   Между тем упомянутая в легенде река, капля воды из которой отнимает у человека память, существует на самом деле.
   Многие люди полагают, что это река Анк, воду из которой можно пить, а можно вырезать ножом и жевать. Эта вода, возможно, лишит человека памяти; и уж наверняка из-за нее с человеком произойдет много всего такого, что он потом не сочтет возможным вспоминать.
   На самом же деле совсем другая река способна на этот фокус с памятью. Но с ней есть небольшая загвоздка. Никто не может сказать, где она протекает, поскольку всякий, кому удалось отыскать ее, забывал об этом самым превосходным образом.
   Смерть занялся другими возможностями.
 
   – Семьдесят пять долллларов? – воскликнул Имп, – просто за то, чтобы играть музыку?
   – Двадцать пять долларов регистрационный взнос, двадцать процентов членских взносов и пятнадцать долларов – добровольный обязательный ежегодный взнос в Пенсионный Фонд, – объяснил мистер Клит, секретарь Гильдии.
   – Но у нас нет столько денег!
   Секретарь пожал плечами, дав понять, что у мира много проблем и эта – одна из них, но это проблемы мира, а не секретаря.
   – Но мы, возможно, сможем запллатить, когда подзаработаем немного, – предложил Имп слабым голосом, – еслли бы вы, допустим, позволлилли бы нам неделлю илли две…
   – Я не могу позволить вам играть, пока вы не вступите в Гильдию, – ответил мистер Клит.
   – Но мы не сможем вступить в Гильдию, пока не поиграем, – сказал Глод.
   – Именно так, – ответил мистер Клит весело. – Хат. Хат. Хат.
   Это был странный смех – совершенно невеселый и неуловимо птичий. Он очень подходил своему владельцу, которого вы могли бы получить, выделив из чего-то в янтаре окаменевший генетический материал и нарядив его в костюм.
   Лорд Витинари потворствовал росту Гильдий. Они были большими колесиками в прекрасно отлаженом часовом механизме города. Каплю масла сюда… немного песочку туда – и в целом все работает. И предоставляет возможность роста – в том смысле, в каком компостная куча предоставляет ее червям – для мистера Клита. Он не являлся, в стандартном понимании, плохим человеком; точно так же чумная крыса, с непредвзятой точки зрения, не является плохим животным. Мистер Клит тяжко трудился на пользу своего братства. Он жизнь положил на это. Есть масса вещей, которые должны быть сделаны и которые никто не хочет делать; и люди благодарны мистеру Клиту за то, что он их делает за них. Ведение протокола, к примеру. Или отслеживание членских списков. Заполнение бумаг. Организация.
   Ранее он в поте лица трудился на Гильдию Воров, сам не будучи вором – по крайней мере, в буквальном понимании. Затем открылась гораздо более высокая вакансия в Дурацкой Гильдии – и мистер Клит не свалял дурака. И наконец – должность секретаря Музыкантов.
   Согласно правилам, секретарем Гильдии может быть только музыкант, так что он приобрел расческу и папиросную бумагу. До сих пор Гильдия управлялась настоящими музыкантами, поэтому списки членов никто никогда не разворачивал, никто не уплачивал взносы в срок, организация была должна несколько тысяч долларов под грабительские проценты троллю Хризопразу, а ведь у него даже слуха не было.
   Когда мистер Клит в первый раз раскрыл неопрятный гроссбух и увидел царящий в нем бардак, его охватило глубокое и прекрасное чувство. С этого момента он уже не оглядывался по сторонам. Он проводил массу времени, глядя вниз. Хотя у Гильдии были совет и президент, у нее так же был и мистер Клит, который вел протоколы, следил за тем, чтобы дела шли без сучка без задоринки и тихо улыбался сам себе. Странный, но достоверный факт – стоит людям свергнуть тирана и начать править самостоятельно – тотчас же, как гриб после дождя, возникает мистер Клит.
   Хат. Хат. Хат. Возможность вызвать у мистера Клита смех стояла в обратной зависимости от реально содержащегося в ситуации юмора.
   – Но это же бессмысллица!
   – Добро пожаловать в таинственный мир гильдийской экономики, – сказал мистер Клит. – Хат. Хат. Хат.
   – А еслли мы будем играть, не явлляясь члленами Гилльдии, что тогда? – спросил Имп. – Вы конфискуете наши инструменты?
   – Для начала, – ответил президент, – а затем мы некоторым образом вернем их вам. (Хат. Хат. Хат) Между прочим… Вы, случайно, не эльф?
   – Семьдесят пять долллларов – это грабеж, – заявил Имп, когда они брели по вечерним улицам.
   – Больше, чем грабеж, – сказал Глод. – Я слышал, что Гильдия Воров берет только проценты.
   – И ты получаешь членство в Гильдии и что угодно, – пророкотал Лайас. – Даже пенсию. И каждый год поездка в Квирм на пикник.
   – Музыка доллжна быть свободной! – сказал Имп.
   – Что будем делать сейчас? – спросил Лайас.
   – У кого сколько? – спросил Глод.
   – У меня доллар, – сказал Лайас.
   – У меня несколько пенсов, – сказал Имп.
   – Значит, сейчас мы отправимся пререкусить, – сказал Глод. – Вот сюда.
   Он показал на вывеску.
   – Кормовая Нора Гимлета? – спросил Лайас. – Гномье имя. Сквермишель с помоями?
   – Теперь он готовит и для троллей, – ответил Глод. – Решил отбросить этнические предрассудки, чтобы побольше зарабатывать. Пять видов угля, семь видов кокса с пеплом и осадочные породы, от которых у тебя слюнки потекут. Ну что, нравится?
   – А гномий хллеб? – спросил Имп.
   – Тебе нравится гномиий хлеб? – спросил Глод.
   – Я очень ллюбллю его, – сказал Имп.
   – Что, настоящий гномиий хлеб? – уточнил Глод. – Ты уверен?
   – Да. Он хрустящий и очень вкусный, воистину!
   Глод пожал плечами:
   – Это доказывает, что ты не врал, – сказал он. – Тот, кто любит гномиий хлеб, не может быть эльфом.
   В забегаловке было почти пусто. Гном, до подмышек скрытый фартуком, смотрел на них поверх стойки.
   – У вас подают хрустящую крысу? – спросил Глод.
   – Лучшая клятая крыса-фри в городе, – ответил Гимлет.
   – Тогда мне четыре хрустящих крысы.
   – И гномий хлеб, – сказал Имп.
   – И кокс, – добавил Лайас.
   – Крысиные головы или крысиные ноги?
   – Нет. Четыре хрустящих крысы.
   – И кокс.
   – Крыс подать с кетчупом?
   – Нет.
   – Ты уверен?
   – Никакого кетчупа.
   – И кокс.
   – Два крутых яйца, – сказал Имп.
   Окружающие одарили его странными взглядами.
   – А что такое? Я просто ллюбллю яйца вкрутую, – добавил он.
   – И кокс.
   – И два яйца вкрутую.
   – И кокс.
   – Семьдесят пять долларов, – сказал Глод, когда они уселись. – Сколько будет семьдесят пять долларов умножить на три?
   – Много долларов, – сказал Лайас.
   – Больше двух сотен долллларов, – уточнил Имп.
   – Думаю, мне не приходилось видеть две сотни долларов за раз, – сказал Глод. – Во всяком случае, наяву.
   – Мы добудем деньги? – спросил Лайас.
   – Мы не можем добывать деньги, играя музыку, – сказал Имп. – Это Закон Гилльдии. Еслли они поймают тебя, они отберут твой инструмент и засунут… – он запнулся. – В общем, еслли ты фллейтист, то это будет то еще удоволльствие, – припомнил он.
   – Не думаю, что тромбонисту придется легче, – заметил Глод, посыпая крысу перцем.
   – Я не могу вернуться домой, – сказал Имп. – Я сказалл им… В общем, я не могу. Да даже если бы я мог, мне бы пришллось вытесывать моноллиты, как мои братья. Все, что их интересует, это их каменные круги.
   – А если я сейчас вернусь домой, – сообщил Лайас, – я буду дубасить друидов.
   Оба украдкой чуть отодвинулись друг от друга.
   – Тогда нам надо играть там, где Гильдия нас не найдет, – сказал Глод весело. – Надо найти какую-нибудь заточку…
   – Заточка у меня есть, – заявил Лайас с гордостью. – Из напильника.
   – Я имею в виду ночной клуб, – пояснил Глод.
   – Ночью она никуда не деваются.
   – Я уверен, – сказал Глод, оставляя эту тему, – что в городе полно заведений, которым не нравится платить по ценам Гильдии. Мы могли бы дать несколько разовых концертов и без труда заработать.
   – Что, втроем? – спросил Имп.
   – Конечно.
   – Но мы играем гномью музыку, челловеческую музыку и троллллью музыку. Вряд лли они совместимы. Я имею в виду, что гномы сллушают гномью музыку, ллюди сллушают челловеческую музыку и тролллли сллушают троллллью музыку. Что поллучится, еслли мы смешаем их? Нечто чудовищное.
   – А что такое? Мы неплохо уживаемся, – сказал Лайас, привстав чтобы добыть со стойки соль.
   – Мы же музыканты, – сказал Глод. – А это совсем другое дело.
   – А, да. Верно, – согласился Лайас.
   Он сел.
   Раздался треск.
   Лайас встал.
   – Ох, – произнес он.
   Имп медленно и с величайшей осторожность взял с лавки то, что осталось от его арфы.
   – Ох, – повторил Лайас.
   Струны скрутились с печальным звуком.
   Смотреть на это было все равно как на смерть котенка.
   – Я выигралл ее на Эйстеддфоде, – произнес Имп.
   – Ты сможешь склеить ее назад? – спросил Глод наконец.
   Имп покачал головой:
   – В Лламедосе не осталлось никого, кто знает, как это деллать.
   – Да, но на Улице Искусных Ремесленников…
   – Я действительно извиняюсь. Я имею в виду – действительно извиняюсь. Не могу понять, как она тут оказалась.
   – Это не твоя вина.
   Имп безуспешно пытался сложить обломки вместе. Музыкальный инструмент нельзя починить. Он помнил, как об этом говорили старые барды. У них есть душа. У всех инструментов есть душа. Когда их ломают, душа ускользает, улетает, как птица. Все, что можно собрать из обломков – это ничтожное соединение дерево и проволоки. Может быть, оно сможет звучать и даже ввести в заблуждение случайного слушателя, но… С тем же успехом можно сбросить кого-нибудь с обрыва, а потом сшить обратно, ожидая, что этот кто-то оживет.
   – Ну, тогда, может быть, мы сможем раздобыть тебе новый? – спросил Глод. – На Задах… на Задах есть одна замечательная музыкальная лавка… – он запнулся. Конечно. Разумеется. На Задах есть музыкальная лавка. И всегда там была. – На Задах, – повторил он, просто чтобы быть уверенным. – Обязана быть там. На Задах. Да. Уже многие годы.
   – Такую не раздобудем, – сказал Имп. – Прежде чем просто коснуться дерева, мастер проводит две неделли в пещере под водопадом, завернувшись в волловью шкуру.
   – Зачем?
   – Я не знаю. Это традиция. Он очищает свой разум от всего отвлекающего.
   – Должно быть, зачем-то еще, – сказал Глод. – Но мы купим тебе что-нибудь. Ты не можешь быть музыкантом без инструмента.
   – Но у меня и денег-то нет, – напомнил Имп.
   Глод хлопнул его по спине.
   – Это неважно, – заявил он. – У тебя есть друзья! Мы поможем тебе, если сможем конечно.
   – Но мы потратилли все деньги на эту еду, – сказал Имп. – У нас болльше нет ни пенса.
   – Это негативный взгляд на вещи, – заметил Глод.
   – Ну, да. Но у нас же ничего нет, сам посуди.
   – Я разбираюсь кое в чем, – заявил Глод. – Я гном, так? А мы понимаем в деньгах. Знание денег – это, в сущности, мое среднее имя.
   – Какое длинное.
 
   Уже почти стемнело, когда они добрались до магазина, который располагался по правую руку, напротив стен Незримого Университета. Он выглядел как музыкальный торговый центр, усиленный ломбардом, так как у каждого музыканта бывают в жизни периоды, когда ему приходится закладывать свой инструмент, если он хочет есть и спать под крышей.
   – Ты что-нибудь здесь покупал? – спросил Лайас.
   – Нет… Насколько я помню, – ответил Глод.
   – Он закрыт, – сказал Имп.
   Глод забарабанил в дверь. Через некоторое время дверь со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы обнаружить ломтик лица, принадлежащего старухе.
   – Мы хотели бы приобрести инструмент, ма'ам, – сказал Имп.
   Глаз и ломтик губ осмотрели его с ног до головы.
   – Ты человек?
   – Да, ма'ам.
   – Тогда входи.
   Лавка освещалась несколькими свечами. Старуха ретировалась в безопасное место, за стойку, откуда принялась высматривать признаки того, что он собирается убить ее в ее собственной постели.
   Трио осторожно проследовало через лавку. Создавалось впечатление, что здесь скопились невыкупленные заклады за несколько столетий. Музыканты частенько бывают на мели; это одна из характеристик музыкантов. Здесь были военные горны, здесь были лютни, здесь были барабаны.