— На следующий день после убийства Брэйна несколько актеров «Магны» не явились на съемки или быстро ушли со съемочной площадки. По-моему, это как-то связано.
— Вы наглец, мистер Скотт.
— Я не хотел, простите. Если вам так показалось, еще раз извините. Я просто пытаюсь добраться до мотива убийства. Нам обоим пойдет на пользу, если мы поговорим. Можно мне войти?
— Прошу прощения, но нам не о чем говорить, — холодно ответила она. — Я почувствовала себя плохо и поэтому ушла со съемок. Вот и все. А теперь извините меня... — Она стала закрывать дверь.
Мне это совсем не понравилось. Мне необходимо было поговорить с ней, и я был уверен, что она была не столько больна, сколько встревожена. Однако дверь неумолимо закрывалась перед самым моим носом, и я не мог ворваться в ее дом силой.
— Мисс Прайс, — резко сказал я, — есть еще кое-что.
Дверь замерла, едва не закрывшись, потом приоткрылась на несколько дюймов.
— Что еще?
Имея в виду то, что рассказали мне о шантаже Холли и Констанца, я решился:
— Речь о картинке, мисс Прайс. Могу я войти?
Дверь широко распахнулась, но Вандры за ней не было. Зато был Гарви Мэйс. Он оказался даже крупнее, чем я помнил. И все же — я готов поспорить — он задержал дыхание. Я-то точно его задержал.
— Да, Скотт! — раздался рык где-то глубоко в его чертовой необъятной груди. — Вы можете войти.
Я вошел, а Мэйс захлопнул дверь и прислонился к ней. И произнес своим рокочущим голосом:
— Скотт, я же говорил вам, что не потерплю, чтобы вы вмешивались в мои дела. И не только это. Но, похоже, вы плохо слышите.
Я спросил, расхрабрившись:
— Вы Иисус Христос?
Одним размашистым шагом он покрыл разделявшие нас пять футов и свирепо уставился на меня:
— Прежде чем мы перейдем на личности, скажите, что за хохма с картинкой?
Тут я вспомнил: когда Мэйс ввалился в бар «У Пита» вслед за Холли, он упомянул какую-то картинку.
— Ах это, — сказал я.
— Так что? — Он схватил меня одной рукой за лацканы двубортного пиджака и начал притягивать к себе.
Чего я терпеть не могу, так это когда меня хватают и пытаются таскать из стороны в сторону. Мэйс был достаточно силен для этого, но мне было наплевать.
Я уперся ладонью в его грудь, толкнул и тихо процедил сквозь зубы:
— Не делай этого, Мэйс. Лучше отпусти меня.
И он отпустил. Не потому, что испугался. Просто он хотел получить ответ и понял, что в бессознательном состоянии я едва ли смогу говорить. Он убрал свою лапу и опять спросил:
— Так что за хохма с картинкой?
— Картинка с Вандрой, — брякнул я наугад.
— И где она, Скотт?
— Не знаю.
— Черта с два вы не знаете. Не зарывайтесь, Скотт.
Я покачал головой:
— Не знаю, Мэйс. Точно, не знаю.
Он нахмурился, на его лбу гармошкой собрались морщины, как на стиральной доске.
— Как она выглядит?
Я и сам хотел бы это знать. Но кто мне помешает строить догадки? Я нарисовал руками квадрат примерно восемь дюймов на десять и пояснил:
— Вот такого размера, глянцевая.
— Убирайтесь.
Это меня удивило.
— Что?
— Вы меня слышали. Убирайтесь.
Этого я не понял. Только что он требовал ответа на свои вопросы, а в следующую минуту стал выгонять. Я бросил взгляд через плечо на Вандру, стоявшую в нескольких футах от меня.
Я не ожидал, что она скажет мне что-нибудь, но она сказала. Нет, не словами. Просто ее лицо на свету выглядело озадаченным. И несмотря на ее насупленные брови, я вдруг сообразил, где я видел это лицо раньше. Передо мной была обнаженная девица с картины в мастерской Брэйна, та самая, которой я хотел заменить свою «Амелию».
В замешательстве я встряхнул головой. Казалось, все, с кем я сталкивался в сумасшедшем доме под названием Голливуд с момента убийства и до сих пор, рано или поздно раздевались. В этом бедламе хватало тел, и все они, кроме трупа, оказывались обнаженными.
Я все еще таращился на лицо Вандры Прайс, когда Мэйс схватил меня за руку и развернул к себе. Мне почудилось, что у меня треснула локтевая кость, но я даже не запротестовал.
— Скотт... — зловеще начал Мэйс.
— Подождите. Я вспомнил кое-что.
— Теперь вы вспомнили, — усмехнулся он.
Я покачал головой:
— Это не то, что вы думаете. Я знаю, где картина. Я не знал, когда вы спросили. Но сейчас знаю.
— Не морочьте мне голову.
— Даже не пытаюсь. Я-то думал о фотографиях, а не о картинах. Я видел картину, но не узнал Вандру, пока не разглядел ее живьем. И отпустите, к черту, мою руку.
Его лицо исказила гримаса. Я отнюдь не стал ему ближе оттого, что видел ту картину. Оно и понятно. Он и раньше не был от меня в восторге.
Он разжал пальцы и спросил:
— Где она?
— В мастерской Брэйна, но она охраняется.
Ничего не сказав, он взглянул на Вандру, потом опять на меня.
— О'кей, Мэйс. Я сообщил вам то, что вы хотели знать. Так в чем дело?
— А вот в чем, Скотт. Вы отправитесь домой, ляжете спать и забудете обо всем.
— Гм...
— Вам дорога жизнь?
— Еще бы. Но я должен раскрутить убийство, в котором подозревают меня. И я собираюсь жить, пока не раскрою его.
— Мало приятного быть жмуриком. Вы не находите, Скотт?
Я был согласен с ним, однако промолчал. Может, он просто пускал пыль в глаза перед своей девушкой.
Мэйс продолжал:
— Мы с Вандрой не имеем ничего общего с Брэйном. И не пытайтесь связать нас с ним.
— Если вы ни в чем не замешаны, вам нечего бояться.
— Мы точно не замешаны. Так что оставьте нас в покое.
— Вас тревожит та картина, Мэйс? У меня ее нет, и она мне не нужна. Она там, где я сказал, под охраной полиции, вместе с грудой других полотен. — Я задумался на минуту. — Послушайте, я знаю, что Брэйн был шантажистом. И у него была картина с обнаженной Вандрой. Естественно, ни она, ни вы не желали, чтобы ее видели посторонние. Он ведь мог пригрозить, что выставит картину...
— Осторожнее, приятель, — прервал меня Мэйс, кося глазом.
Я понимал, что подставляюсь. Но разве можно добыть информацию, лежа в теплой постели дома? Так не бывает. Приходится выбираться на люди и даже говорить глупости.
И я пошел на это.
— Если бы Брэйн попытался шантажировать своей картиной Вандру Прайс, восходящую кинозвезду, вы бы впали в ярость, не так ли, Мэйс? И неизвестно, что бы вы при этом сделали.
— Знаешь, Скотт, я не желаю неприятностей из-за этой картины. Не желаю неприятностей из-за убийства Брэйна. И я не потерплю неприятностей от тебя. — Мэйс вроде говорил вполне спокойно, но создавалось впечатление, что он проталкивал каждое слово сквозь гранитную плиту.
Мы все еще стояли лицом к лицу в нескольких шагах от входной двери. Широко расставив ноги, он пристально посмотрел на меня и неожиданно снова протянул свою огромную лапу к лацканам моего пиджака.
Я отшвырнул ее в сторону. И он взглянул на свою руку так, словно удивился, как это я осмелился на такое.
— Объясняю. — Он усмехнулся, приподнялся на цыпочки и продолжал угрожающим шепотом: — Если ты будешь мне надоедать, если ты доставишь нам хоть малейшую неприятность, ты — труп. Усек?
Он вскинул ладонь, которую я только что отшвырнул, сложил ее в кулак размером с небольшой валун и размахнулся так медленно, как будто в его распоряжении была масса времени. Может, и была.
Пока Мэйс размахивался, я успел сказать:
— Иди к черту!
Когда он метнул в меня свой чудовищный кулак, я нырнул и убрал голову в сторону как раз вовремя. Его костяшки обожгли мне ухо. Но, воспользовавшись тем, что его развернуло от собственного удара, я врезал ему левым кулаком в бок. Он дернулся своей большой головой в мою сторону, а я выставил левую ногу вперед, крутанулся и попал ему правым кулаком точно в рот. Кровь выступила на его губах, он отшатнулся и тут же кинулся на меня, замахиваясь левой рукой.
Увернувшись от его свинга, я вмазал левой ему по краю подбородка. Он взревел от боли. Но не успел я этому порадоваться, как в глазах у меня потемнело.
Что это было, не знаю. Во всяком случае, не Вандра с дубинкой — я слышал, как она завизжала в другом конце комнаты. Конечно, Мэйс. Одно из стенобитных орудий, которые служили ему кулаками. А вот откуда он взялся, я уже никогда не узнаю.
Он возник откуда-то из небытия и «поцеловал» меня. И наступила темнота.
Почудилось, что я капитан межпланетного корабля и собираюсь отдубасить того типа, что привязал меня к носу этого корабля. Мы неслись через космическое пространство со скоростью миллион миль в час прямо на Луну и должны были врезаться в нее. А ведь моя голова не была достаточно прочной для такого испытания. И я прекрасно представлял себе, что случится, когда мы столкнемся с Луной.
Я пытался втиснуться в нос корабля, заскрипел зубами и открыл глаза. Оказывается, я старался вползти обратно в дверь дома Вандры Прайс в долине Сан-Фернандо.
Сукин сын. Когда я покончу с драками?
Я чуть пошевелил головой, потом челюстью и наконец зашевелился сам. Я был цел и невредим, но кое-где побаливало, трещала голова. Однако я мог двигаться, поэтому поднялся со своего зада и взглянул на наручные часы. Они функционировали лучше меня и показывали начало пятого. И я надеялся, что это был еще четверг.
Я представил себе, как меня выволокли из квартиры и прислонили к входной двери, и едва не взорвался. Не питая никаких иллюзий, я все же протянул руку и нажал на кнопку. Я был похож, вероятно, на человека, только что побывавшего в авиакатастрофе и пересаживавшегося на другой самолет.
Однако мы не закончили разговор с Мэйсом.
Я звонил какое-то время, потом забарабанил в дверь, но напрасно. Очевидно, Мэйс и Вандра уехали. Я почти явственно услышал, как она говорит:
— О, мой большой и сильный мужчина!
Я обошел дом. Если Мэйс и оставлял здесь свою машину, сейчас ее уже не было. Импульсивно я сунул руку под мышку, пытаясь нащупать кольт. Никакого кольта.
Любопытно, зачем Мэйс забрал мою пушку? Пули вряд ли пробили бы его чертову кожу. А без пушки я чувствовал себя все равно что голым. У меня остались только кулаки. Не смешно.
Однажды я куплю себе вторую пушку. Пока же у меня лишь одна. Обычно мне этого хватает. Я пока еще не умею выхватывать сразу две. Я неплохой стрелок, хотя мне и далеко до Малыша Билли.
Я подошел к «кадиллаку». Добряк Мэйс оставил мне его. Я забрался за руль и огляделся.
Ярко светило солнышко, не было и намека на смог, и по голубому небу лениво плыли пушистые белые облачка.
Паршивый день.
Глава 14
Глава 15
— Вы наглец, мистер Скотт.
— Я не хотел, простите. Если вам так показалось, еще раз извините. Я просто пытаюсь добраться до мотива убийства. Нам обоим пойдет на пользу, если мы поговорим. Можно мне войти?
— Прошу прощения, но нам не о чем говорить, — холодно ответила она. — Я почувствовала себя плохо и поэтому ушла со съемок. Вот и все. А теперь извините меня... — Она стала закрывать дверь.
Мне это совсем не понравилось. Мне необходимо было поговорить с ней, и я был уверен, что она была не столько больна, сколько встревожена. Однако дверь неумолимо закрывалась перед самым моим носом, и я не мог ворваться в ее дом силой.
— Мисс Прайс, — резко сказал я, — есть еще кое-что.
Дверь замерла, едва не закрывшись, потом приоткрылась на несколько дюймов.
— Что еще?
Имея в виду то, что рассказали мне о шантаже Холли и Констанца, я решился:
— Речь о картинке, мисс Прайс. Могу я войти?
Дверь широко распахнулась, но Вандры за ней не было. Зато был Гарви Мэйс. Он оказался даже крупнее, чем я помнил. И все же — я готов поспорить — он задержал дыхание. Я-то точно его задержал.
— Да, Скотт! — раздался рык где-то глубоко в его чертовой необъятной груди. — Вы можете войти.
Я вошел, а Мэйс захлопнул дверь и прислонился к ней. И произнес своим рокочущим голосом:
— Скотт, я же говорил вам, что не потерплю, чтобы вы вмешивались в мои дела. И не только это. Но, похоже, вы плохо слышите.
Я спросил, расхрабрившись:
— Вы Иисус Христос?
Одним размашистым шагом он покрыл разделявшие нас пять футов и свирепо уставился на меня:
— Прежде чем мы перейдем на личности, скажите, что за хохма с картинкой?
Тут я вспомнил: когда Мэйс ввалился в бар «У Пита» вслед за Холли, он упомянул какую-то картинку.
— Ах это, — сказал я.
— Так что? — Он схватил меня одной рукой за лацканы двубортного пиджака и начал притягивать к себе.
Чего я терпеть не могу, так это когда меня хватают и пытаются таскать из стороны в сторону. Мэйс был достаточно силен для этого, но мне было наплевать.
Я уперся ладонью в его грудь, толкнул и тихо процедил сквозь зубы:
— Не делай этого, Мэйс. Лучше отпусти меня.
И он отпустил. Не потому, что испугался. Просто он хотел получить ответ и понял, что в бессознательном состоянии я едва ли смогу говорить. Он убрал свою лапу и опять спросил:
— Так что за хохма с картинкой?
— Картинка с Вандрой, — брякнул я наугад.
— И где она, Скотт?
— Не знаю.
— Черта с два вы не знаете. Не зарывайтесь, Скотт.
Я покачал головой:
— Не знаю, Мэйс. Точно, не знаю.
Он нахмурился, на его лбу гармошкой собрались морщины, как на стиральной доске.
— Как она выглядит?
Я и сам хотел бы это знать. Но кто мне помешает строить догадки? Я нарисовал руками квадрат примерно восемь дюймов на десять и пояснил:
— Вот такого размера, глянцевая.
— Убирайтесь.
Это меня удивило.
— Что?
— Вы меня слышали. Убирайтесь.
Этого я не понял. Только что он требовал ответа на свои вопросы, а в следующую минуту стал выгонять. Я бросил взгляд через плечо на Вандру, стоявшую в нескольких футах от меня.
Я не ожидал, что она скажет мне что-нибудь, но она сказала. Нет, не словами. Просто ее лицо на свету выглядело озадаченным. И несмотря на ее насупленные брови, я вдруг сообразил, где я видел это лицо раньше. Передо мной была обнаженная девица с картины в мастерской Брэйна, та самая, которой я хотел заменить свою «Амелию».
В замешательстве я встряхнул головой. Казалось, все, с кем я сталкивался в сумасшедшем доме под названием Голливуд с момента убийства и до сих пор, рано или поздно раздевались. В этом бедламе хватало тел, и все они, кроме трупа, оказывались обнаженными.
Я все еще таращился на лицо Вандры Прайс, когда Мэйс схватил меня за руку и развернул к себе. Мне почудилось, что у меня треснула локтевая кость, но я даже не запротестовал.
— Скотт... — зловеще начал Мэйс.
— Подождите. Я вспомнил кое-что.
— Теперь вы вспомнили, — усмехнулся он.
Я покачал головой:
— Это не то, что вы думаете. Я знаю, где картина. Я не знал, когда вы спросили. Но сейчас знаю.
— Не морочьте мне голову.
— Даже не пытаюсь. Я-то думал о фотографиях, а не о картинах. Я видел картину, но не узнал Вандру, пока не разглядел ее живьем. И отпустите, к черту, мою руку.
Его лицо исказила гримаса. Я отнюдь не стал ему ближе оттого, что видел ту картину. Оно и понятно. Он и раньше не был от меня в восторге.
Он разжал пальцы и спросил:
— Где она?
— В мастерской Брэйна, но она охраняется.
Ничего не сказав, он взглянул на Вандру, потом опять на меня.
— О'кей, Мэйс. Я сообщил вам то, что вы хотели знать. Так в чем дело?
— А вот в чем, Скотт. Вы отправитесь домой, ляжете спать и забудете обо всем.
— Гм...
— Вам дорога жизнь?
— Еще бы. Но я должен раскрутить убийство, в котором подозревают меня. И я собираюсь жить, пока не раскрою его.
— Мало приятного быть жмуриком. Вы не находите, Скотт?
Я был согласен с ним, однако промолчал. Может, он просто пускал пыль в глаза перед своей девушкой.
Мэйс продолжал:
— Мы с Вандрой не имеем ничего общего с Брэйном. И не пытайтесь связать нас с ним.
— Если вы ни в чем не замешаны, вам нечего бояться.
— Мы точно не замешаны. Так что оставьте нас в покое.
— Вас тревожит та картина, Мэйс? У меня ее нет, и она мне не нужна. Она там, где я сказал, под охраной полиции, вместе с грудой других полотен. — Я задумался на минуту. — Послушайте, я знаю, что Брэйн был шантажистом. И у него была картина с обнаженной Вандрой. Естественно, ни она, ни вы не желали, чтобы ее видели посторонние. Он ведь мог пригрозить, что выставит картину...
— Осторожнее, приятель, — прервал меня Мэйс, кося глазом.
Я понимал, что подставляюсь. Но разве можно добыть информацию, лежа в теплой постели дома? Так не бывает. Приходится выбираться на люди и даже говорить глупости.
И я пошел на это.
— Если бы Брэйн попытался шантажировать своей картиной Вандру Прайс, восходящую кинозвезду, вы бы впали в ярость, не так ли, Мэйс? И неизвестно, что бы вы при этом сделали.
— Знаешь, Скотт, я не желаю неприятностей из-за этой картины. Не желаю неприятностей из-за убийства Брэйна. И я не потерплю неприятностей от тебя. — Мэйс вроде говорил вполне спокойно, но создавалось впечатление, что он проталкивал каждое слово сквозь гранитную плиту.
Мы все еще стояли лицом к лицу в нескольких шагах от входной двери. Широко расставив ноги, он пристально посмотрел на меня и неожиданно снова протянул свою огромную лапу к лацканам моего пиджака.
Я отшвырнул ее в сторону. И он взглянул на свою руку так, словно удивился, как это я осмелился на такое.
— Объясняю. — Он усмехнулся, приподнялся на цыпочки и продолжал угрожающим шепотом: — Если ты будешь мне надоедать, если ты доставишь нам хоть малейшую неприятность, ты — труп. Усек?
Он вскинул ладонь, которую я только что отшвырнул, сложил ее в кулак размером с небольшой валун и размахнулся так медленно, как будто в его распоряжении была масса времени. Может, и была.
Пока Мэйс размахивался, я успел сказать:
— Иди к черту!
Когда он метнул в меня свой чудовищный кулак, я нырнул и убрал голову в сторону как раз вовремя. Его костяшки обожгли мне ухо. Но, воспользовавшись тем, что его развернуло от собственного удара, я врезал ему левым кулаком в бок. Он дернулся своей большой головой в мою сторону, а я выставил левую ногу вперед, крутанулся и попал ему правым кулаком точно в рот. Кровь выступила на его губах, он отшатнулся и тут же кинулся на меня, замахиваясь левой рукой.
Увернувшись от его свинга, я вмазал левой ему по краю подбородка. Он взревел от боли. Но не успел я этому порадоваться, как в глазах у меня потемнело.
Что это было, не знаю. Во всяком случае, не Вандра с дубинкой — я слышал, как она завизжала в другом конце комнаты. Конечно, Мэйс. Одно из стенобитных орудий, которые служили ему кулаками. А вот откуда он взялся, я уже никогда не узнаю.
Он возник откуда-то из небытия и «поцеловал» меня. И наступила темнота.
Почудилось, что я капитан межпланетного корабля и собираюсь отдубасить того типа, что привязал меня к носу этого корабля. Мы неслись через космическое пространство со скоростью миллион миль в час прямо на Луну и должны были врезаться в нее. А ведь моя голова не была достаточно прочной для такого испытания. И я прекрасно представлял себе, что случится, когда мы столкнемся с Луной.
Я пытался втиснуться в нос корабля, заскрипел зубами и открыл глаза. Оказывается, я старался вползти обратно в дверь дома Вандры Прайс в долине Сан-Фернандо.
Сукин сын. Когда я покончу с драками?
Я чуть пошевелил головой, потом челюстью и наконец зашевелился сам. Я был цел и невредим, но кое-где побаливало, трещала голова. Однако я мог двигаться, поэтому поднялся со своего зада и взглянул на наручные часы. Они функционировали лучше меня и показывали начало пятого. И я надеялся, что это был еще четверг.
Я представил себе, как меня выволокли из квартиры и прислонили к входной двери, и едва не взорвался. Не питая никаких иллюзий, я все же протянул руку и нажал на кнопку. Я был похож, вероятно, на человека, только что побывавшего в авиакатастрофе и пересаживавшегося на другой самолет.
Однако мы не закончили разговор с Мэйсом.
Я звонил какое-то время, потом забарабанил в дверь, но напрасно. Очевидно, Мэйс и Вандра уехали. Я почти явственно услышал, как она говорит:
— О, мой большой и сильный мужчина!
Я обошел дом. Если Мэйс и оставлял здесь свою машину, сейчас ее уже не было. Импульсивно я сунул руку под мышку, пытаясь нащупать кольт. Никакого кольта.
Любопытно, зачем Мэйс забрал мою пушку? Пули вряд ли пробили бы его чертову кожу. А без пушки я чувствовал себя все равно что голым. У меня остались только кулаки. Не смешно.
Однажды я куплю себе вторую пушку. Пока же у меня лишь одна. Обычно мне этого хватает. Я пока еще не умею выхватывать сразу две. Я неплохой стрелок, хотя мне и далеко до Малыша Билли.
Я подошел к «кадиллаку». Добряк Мэйс оставил мне его. Я забрался за руль и огляделся.
Ярко светило солнышко, не было и намека на смог, и по голубому небу лениво плыли пушистые белые облачка.
Паршивый день.
Глава 14
Я поехал обратно к Констанце Кармоче. Даже безоружный, я справился бы с ней.
Она обрадовалась мне и зажурчала:
— Ну и парень! Ты уже соскучился по мне?
— Я отоспался, — искренне ответил я. — Не сделаешь ли ты мне одно одолжение?
Она усмехнулась, и ее губы зашевелились.
— Конечно, папочка. Пошли.
— Ты не так поняла меня. Ты знаешь Барбару Фон?
Глаза Конни сузились:
— Зачем она тебе?
— Так ты знаешь ее?
— Я ее знаю. Что за проблемы?
— Никаких проблем, Конни. Если ты знаешь номер ее телефона, позвони ей.
— Я знаю номер телефона, однако не уверена, что стану звонить. Что ты...
Я прервал ее:
— Я хочу задать ей несколько вопросов, но боюсь, что она меня подстрелит.
— О чем, черт побери, ты собираешься спросить ее?
Я ухмыльнулся:
— Не волнуйся. Позвони ей и спроси, не уделит ли она мне пять минут. Это все, чего я хочу. Скажи ей, что я отличный парень и не причиню ей вреда. Я уже побывал у нее до тебя, а она наставила на меня пистолет и прогнала. Попроси ее не делать этого больше. Похоже, у нее разыгрались нервы.
— Хорошо, папочка, — фыркнула она. — И ты хочешь успокоить ее?
Я похлопал Констанцу по подбородку и сказал:
— Нет, детка. Я хочу помочь ей, если смогу, и помочь себе самому.
Она рассмеялась:
— Ха! Ты меня убиваешь. Но я позвоню. Заходи.
Она не правильно истолковала мои намерения, но я все же вошел в дом. Я присел, пока она набирала номер телефона мисс Фон. После недолгого женского трепа она объяснила, зачем звонит, и даже поспорила немного. Наконец она взглянула на меня:
— Как скоро ты будешь у нее, Шелл?
— Через пять минут.
В трубку она промурлыкала:
— Он говорит, примерно через час.
— Эй! — завопил я. — Ничего подобного. Я спешу.
— Ты уверен?
— Честно.
— Глупый. — В трубку она заверила, что я приеду сию минуту.
Я встал и поблагодарил ее.
— Спасибо, Конни. Возможно, когда-нибудь я тоже пригожусь тебе.
— Черта с два — когда-нибудь. Ты можешь сделать это прямо сейчас! — Ее темные глаза засверкали.
— Охолони, Конни. Я же сказал, что тороплюсь. Честно. Ты забыла про убийство?
— Может случиться еще одно убийство.
— Успокойся, цыпленочек. Увидимся позже. — Я подошел к двери и открыл ее.
— Эй! — крикнула она. — Подожди минутку!
Я повернулся. Она стояла в двух шагах, губы ее задрожали, бедра ее задрожали, все в ней задрожало.
— Детка, — заговорила она, — я тебя зажгу.
Это я уже слышал раньше, а сейчас увидел, как она затанцевала, щелкая пальцами. Я поспешил улизнуть...
Барбара выглянула из двери, и я представился:
— Я — Шелл Скотт, мисс Фон, частный детектив. Констанца только что звонила вам. Вы едва не подстрелили меня сегодня утром, помните?
Она тускло улыбнулась и распахнула дверь:
— Заходите. У меня расходились нервы, но я бы не стала в вас стрелять, мистер Скотт. Просто я не хотела, чтобы меня беспокоили.
— В другой раз запомню, — заверил я ее.
Она подвела меня к дивану и села рядом. Несмотря на утомленный вид, она не утратила привлекательности. Ростом пять футов два дюйма, стройная, с прелестным личиком, она обычно играла скромных и застенчивых девушек и, как я слышал, получала по почте в среднем одно предложение руки и сердца в неделю. Дважды побывав замужем и дважды разведясь, она теперь не интересовалась этими предложениями.
— Постараюсь не отнять у вас много времени, — пообещал я. — Слушайте меня внимательно и только скажите «да» или «нет». Или, если пожелаете, выгоните меня отсюда пинками. Я расследую убийство Роджера Брэйна.
Она слегка поморщилась, но не более того. И я продолжил:
— Он шантажировал нескольких человек. В основном тех, насколько мне известно, кто имел возможность заплатить. Вполне вероятно, что он шантажировал и вас, мисс Фон. Если это так, я полагаю, что он использовал вашу фотографию, чтобы заставить вас раскошелиться. И если лишь это тревожит вас, — я сделал паузу, размышляя, как глупо я выглядел бы, если бы она перерезала горло Брэйну, — никто, кроме меня, не узнает про фотографию. К тому же, очевидно, я мог бы помочь вам. Я правильно излагаю?
Помолчав, она тяжело вздохнула и кивнула:
— Да, у него была моя фотография, и он вымогал у меня деньги. Не слишком много, ну, как бы еще один подоходный налог. — Она безрадостно улыбнулась. — Когда его... убили, я... мне не давала покоя мысль о моей фотографии, которая осталась у него. Я была так встревожена, что не могла спать после происшествия с ним. — Она взглянула на меня. — Приношу извинения за мое поведение сегодня утром. У меня сдали нервы. Даже не представляю, когда опять может всплыть та моя фотография, и кто еще заявится ко мне и потребует денег. И тогда все начнется сначала... — Она умолкла, и я поднялся с дивана.
— Большое спасибо, мисс Фон. Если я узнаю что-нибудь важное, непременно сообщу.
Она продолжала сидеть с апатичным видом. Я вышел и тихо притворил за собой дверь. С минуту я посидел в своем «кадиллаке». В моей голове крутились разнообразные мысли. Судя по собранным мной сведениям, Брэйн был большим подонком. Я уже многое знал, однако на костюмированном балу было три сотни человек, и любой из них мог прикончить Брэйна. Вполне возможно, что в последние два дня я мило беседовал с убийцей. Может, даже в последние минуты. Пока еще я ничего не добился, но уже появились кое-какие проблески.
Заведя мотор, я поехал в сторону Голливуда, с трудом следя за дорогой через испещренное трещинками ветровое стекло и бросая внимательные взгляды в зеркало заднего обзора. Очень мне было не по душе, что я оказался безоружным всего через несколько часов после того, как кто-то пытался всадить в меня пулю.
В «Браун-дерби» на Винной улице я выпил пива и перекусил, потом позвонил из телефона-автомата в отель «Джорджиан» и попросил соединить меня с Амелией Бэннер.
На этот раз она не ответила.
Я попросил дежурного клерка позвонить подольше, однако ответа так и не последовало. Я повесил трубку и после шил к своей машине, но увидел на тротуаре мальчишку-газетчика с кипой газет в руках.
С минуту я пялился на газеты, как остолоп, не решаясь поверить своим глазам. Нащупав в кармане однодолларовый банкнот, я бросил его мальчишке, выхватил у него газету и залез в машину.
Я смотрел на первую полосу и матерился. Я еще не прочитал заголовков, но по моей спине уже пробежал холодок, и моя рука машинально потянулась к пустой кобуре.
Какой-то ловкий фотограф побывал в мастерской Брэйна с камерой со вспышкой и сделал снимок, из-за которого газеты пойдут нарасхват, может, даже больше, чем в день смерти Сталина. На первой полосе на обозрение всего похотливого мира была выставлена голая, словно вынутая из раковины устрица, Вандра Прайс.
Она обрадовалась мне и зажурчала:
— Ну и парень! Ты уже соскучился по мне?
— Я отоспался, — искренне ответил я. — Не сделаешь ли ты мне одно одолжение?
Она усмехнулась, и ее губы зашевелились.
— Конечно, папочка. Пошли.
— Ты не так поняла меня. Ты знаешь Барбару Фон?
Глаза Конни сузились:
— Зачем она тебе?
— Так ты знаешь ее?
— Я ее знаю. Что за проблемы?
— Никаких проблем, Конни. Если ты знаешь номер ее телефона, позвони ей.
— Я знаю номер телефона, однако не уверена, что стану звонить. Что ты...
Я прервал ее:
— Я хочу задать ей несколько вопросов, но боюсь, что она меня подстрелит.
— О чем, черт побери, ты собираешься спросить ее?
Я ухмыльнулся:
— Не волнуйся. Позвони ей и спроси, не уделит ли она мне пять минут. Это все, чего я хочу. Скажи ей, что я отличный парень и не причиню ей вреда. Я уже побывал у нее до тебя, а она наставила на меня пистолет и прогнала. Попроси ее не делать этого больше. Похоже, у нее разыгрались нервы.
— Хорошо, папочка, — фыркнула она. — И ты хочешь успокоить ее?
Я похлопал Констанцу по подбородку и сказал:
— Нет, детка. Я хочу помочь ей, если смогу, и помочь себе самому.
Она рассмеялась:
— Ха! Ты меня убиваешь. Но я позвоню. Заходи.
Она не правильно истолковала мои намерения, но я все же вошел в дом. Я присел, пока она набирала номер телефона мисс Фон. После недолгого женского трепа она объяснила, зачем звонит, и даже поспорила немного. Наконец она взглянула на меня:
— Как скоро ты будешь у нее, Шелл?
— Через пять минут.
В трубку она промурлыкала:
— Он говорит, примерно через час.
— Эй! — завопил я. — Ничего подобного. Я спешу.
— Ты уверен?
— Честно.
— Глупый. — В трубку она заверила, что я приеду сию минуту.
Я встал и поблагодарил ее.
— Спасибо, Конни. Возможно, когда-нибудь я тоже пригожусь тебе.
— Черта с два — когда-нибудь. Ты можешь сделать это прямо сейчас! — Ее темные глаза засверкали.
— Охолони, Конни. Я же сказал, что тороплюсь. Честно. Ты забыла про убийство?
— Может случиться еще одно убийство.
— Успокойся, цыпленочек. Увидимся позже. — Я подошел к двери и открыл ее.
— Эй! — крикнула она. — Подожди минутку!
Я повернулся. Она стояла в двух шагах, губы ее задрожали, бедра ее задрожали, все в ней задрожало.
— Детка, — заговорила она, — я тебя зажгу.
Это я уже слышал раньше, а сейчас увидел, как она затанцевала, щелкая пальцами. Я поспешил улизнуть...
Барбара выглянула из двери, и я представился:
— Я — Шелл Скотт, мисс Фон, частный детектив. Констанца только что звонила вам. Вы едва не подстрелили меня сегодня утром, помните?
Она тускло улыбнулась и распахнула дверь:
— Заходите. У меня расходились нервы, но я бы не стала в вас стрелять, мистер Скотт. Просто я не хотела, чтобы меня беспокоили.
— В другой раз запомню, — заверил я ее.
Она подвела меня к дивану и села рядом. Несмотря на утомленный вид, она не утратила привлекательности. Ростом пять футов два дюйма, стройная, с прелестным личиком, она обычно играла скромных и застенчивых девушек и, как я слышал, получала по почте в среднем одно предложение руки и сердца в неделю. Дважды побывав замужем и дважды разведясь, она теперь не интересовалась этими предложениями.
— Постараюсь не отнять у вас много времени, — пообещал я. — Слушайте меня внимательно и только скажите «да» или «нет». Или, если пожелаете, выгоните меня отсюда пинками. Я расследую убийство Роджера Брэйна.
Она слегка поморщилась, но не более того. И я продолжил:
— Он шантажировал нескольких человек. В основном тех, насколько мне известно, кто имел возможность заплатить. Вполне вероятно, что он шантажировал и вас, мисс Фон. Если это так, я полагаю, что он использовал вашу фотографию, чтобы заставить вас раскошелиться. И если лишь это тревожит вас, — я сделал паузу, размышляя, как глупо я выглядел бы, если бы она перерезала горло Брэйну, — никто, кроме меня, не узнает про фотографию. К тому же, очевидно, я мог бы помочь вам. Я правильно излагаю?
Помолчав, она тяжело вздохнула и кивнула:
— Да, у него была моя фотография, и он вымогал у меня деньги. Не слишком много, ну, как бы еще один подоходный налог. — Она безрадостно улыбнулась. — Когда его... убили, я... мне не давала покоя мысль о моей фотографии, которая осталась у него. Я была так встревожена, что не могла спать после происшествия с ним. — Она взглянула на меня. — Приношу извинения за мое поведение сегодня утром. У меня сдали нервы. Даже не представляю, когда опять может всплыть та моя фотография, и кто еще заявится ко мне и потребует денег. И тогда все начнется сначала... — Она умолкла, и я поднялся с дивана.
— Большое спасибо, мисс Фон. Если я узнаю что-нибудь важное, непременно сообщу.
Она продолжала сидеть с апатичным видом. Я вышел и тихо притворил за собой дверь. С минуту я посидел в своем «кадиллаке». В моей голове крутились разнообразные мысли. Судя по собранным мной сведениям, Брэйн был большим подонком. Я уже многое знал, однако на костюмированном балу было три сотни человек, и любой из них мог прикончить Брэйна. Вполне возможно, что в последние два дня я мило беседовал с убийцей. Может, даже в последние минуты. Пока еще я ничего не добился, но уже появились кое-какие проблески.
Заведя мотор, я поехал в сторону Голливуда, с трудом следя за дорогой через испещренное трещинками ветровое стекло и бросая внимательные взгляды в зеркало заднего обзора. Очень мне было не по душе, что я оказался безоружным всего через несколько часов после того, как кто-то пытался всадить в меня пулю.
В «Браун-дерби» на Винной улице я выпил пива и перекусил, потом позвонил из телефона-автомата в отель «Джорджиан» и попросил соединить меня с Амелией Бэннер.
На этот раз она не ответила.
Я попросил дежурного клерка позвонить подольше, однако ответа так и не последовало. Я повесил трубку и после шил к своей машине, но увидел на тротуаре мальчишку-газетчика с кипой газет в руках.
С минуту я пялился на газеты, как остолоп, не решаясь поверить своим глазам. Нащупав в кармане однодолларовый банкнот, я бросил его мальчишке, выхватил у него газету и залез в машину.
Я смотрел на первую полосу и матерился. Я еще не прочитал заголовков, но по моей спине уже пробежал холодок, и моя рука машинально потянулась к пустой кобуре.
Какой-то ловкий фотограф побывал в мастерской Брэйна с камерой со вспышкой и сделал снимок, из-за которого газеты пойдут нарасхват, может, даже больше, чем в день смерти Сталина. На первой полосе на обозрение всего похотливого мира была выставлена голая, словно вынутая из раковины устрица, Вандра Прайс.
Глава 15
Внезапно я пожалел, что отдал мальчишке-газетчику лишние девяносто центов, они мне и самому могли пригодиться. Фотография на первой полосе газеты лишила меня даже эфемерной надежды на получение обещанных Гарви Мэйсом пяти тысяч. Но, перестав думать о Мэйсе, я быстро забыл и об этом долларе. Сейчас мне следовало беспокоиться о собственной жизни. Я не мел никакого отношения к газетной фотографии, но догадывался, что Мэйса трудно будет в этом убедить.
Цензура затемнила местами фотографию картины, чтобы не подняли отчаянный хай всякие там общества старых дев и голубых и чтобы на улицах не орали в неистовстве мальчишки-газетчики. Однако слишком много было оставлено, чтобы вызвать протесты таких объединений.
Даже снятая в полутонах звезда «Магны» Вандра Прайс была узнаваема. Я не стал тратить время на чтение хроники, а врубил скорость и помчался на Гувер-стрит, всю дорогу кипя от ярости.
Добравшись до отеля «Джорджиан», я стремительно взбежал по ступеням на второй этаж, подскочил к номеру 225 и забарабанил в дверь, тоскливо прикидывая, куда, к черту, делась Холли Уилсон.
— Это Шелл, Холли. Я хотел сказать Амелия. Впусти меня.
Она сразу открыла дверь и опалила меня своими горящими фиалковыми глазами:
— Шелл, где ты пропадал?
— Я пропадал? Где, к черту, была ты? Я звонил несколько минут назад, и никто не ответил.
Она было нахмурилась, но тут же сверкнула ослепительной белозубой улыбкой:
— Ты беспокоился, Шелл? Из-за меня?
Она подвела меня к стулу, а сама уселась на постели, подобрав под себя ноги.
— Еще как, черт побери, беспокоился. Громилы Мэйса могли найти тебя. — Я поколебался и добавил: — Или ты могла сбежать.
Ее обольстительные губы опять сложились в улыбку.
— Я принимала ванну. Видишь ли, это не самый шикарный отель в Лос-Анджелесе. И ванная комната здесь далеко — в другом конце коридора. Я только что вернулась оттуда. — Ее улыбка стала еще шире.
И лишь тогда я обратил внимание, что она полуодета. Она была в узеньком голубом пеньюаре из тонкой ткани, который слишком плотно обтягивал тело. Конечно, он хорошо на ней смотрелся, хотя был явно маловат. И все же он так облегал ее полные пышные формы, что лучше некуда.
— Откуда пеньюарчик? Ты выходила из отеля?
— Нет, я попросила коридорного, который приносит мне еду, сбегать в магазин. Он запутался в размерах, потому пеньюар и тесноват.
Она поджала губы, пристально разглядывая меня с минуту, потом спросила:
— Что тебя привело сюда? Интересуешься, восстановила ли я силы?
— Уф... Я наводил справки по делу Брэйна. В итоге у меня возникла куча обрывочных, пока еще бессвязных мыслей. Я надеюсь, ты мне поможешь разобраться хотя бы с некоторыми из них.
— Если смогу. Ты же знаешь, как я жажду, чтобы все это оказалось позади.
— Разумеется, Холли. Ты мне рассказывала, что, когда во вторник ты сбежала с вечеринки, Мэйс узнал тебя и окликнул. Я в курсе, что ты завернулась в плащ Брэйна, но бросила там маску, так что убегала с открытым лицом. Как Мэйс узнал тебя? Ты не говорила мне, что была знакома с ним раньше.
— Да, я знакома с ним.
— Неподходящая компания.
— Дело не в этом. Мы никогда не были друзьями. Я случайно встретилась с ним в мастерской у Брэйна.
— У Брэйна?
Я надеялся, что Холли не солгала. Мне не хотелось бы, чтобы она оказалась замешанной в этой передряге. Уж очень она была красива, и я еще не забыл о прикосновении ее губ к моим. Но в то же время было немало странных моментов, которые беспокоили меня. И я помнил утверждения Мэйса, будто она убийца и шантажистка. Не то чтобы я очень прислушивался ко всему, что болтал Мэйс, но все же.
Во время нашего разговора Холли сидела на постели, придерживая рукой тонкий пеньюар, однако я уже упоминал, что он был слишком тесен для этой пышнотелой женщины. И мне было нелегко сосредоточиться на беседе.
— Так что там было в мастерской Брэйна? Как все случилось?
Холли приподнялась на постели, полы пеньюара разошлись, и она попыталась ухватить их; ей это не удалось, но она снова стала ловить их и наконец запахнулась. Я чуть не послал к черту все мои идиотские вопросы.
Но тут она старательно натянула пеньюар на колени и заговорила:
— Я же тебе рассказывала, забыл, что ли? Брэйн заставил меня позировать обнаженной.
Я кивнул, чувствуя, как стекленеют мои глаза.
— Ну, однажды пришел Мэйс. Просто ввалился, и все. Ты же его знаешь.
— Ага. Он не стал бы стучать, а снес бы дверь.
— Короче, он вломился. Я схватила пальто и накинула на себя. Брэйн нас познакомил.
— Брэйн знал Мэйса?
— Не близко, я думаю. Через Вандру.
— Вандру Прайс?
В мастерской Брэйна, похоже, собирался весь актерский клан. Я спросил:
— А Вандра тут с какого боку?
— Она позировала Брэйну. Он был подонком, Шелл, но и отличным художником. Одним из лучших в Калифорнии, я полагаю.
— Ясно. Вандра тоже была обнаженной натурой?
Она покачала головой:
— Нет. Свое изображение она собиралась подарить своему любимому Мэйсу. Знаешь, они ведь очень близки. Это был ее портрет. Мэйс пришел тогда в мастерскую за Вандрой.
Я вздохнул, откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.
— Вот как? Значит, она позировала для портрета примерно в то же время, что и ты?
— Верно.
Я опять вздохнул, ругнувшись про себя. Как я не догадался? Видно, меня слишком часто били по голове в последние два дня. Я спросил свой мозг: «Куда ты, к черту, подевался?» А вслух сказал:
— Холли, сделай мне одолжение: сними пеньюарчик.
Она даже задохнулась, но, похоже, не рассердилась:
— Что? Снять пеньюар?
Она уже лежала, вытянувшись на боку, облокотившись на правую руку и придерживая левой пеньюар. Выглядела она потрясающе.
— Уф. Снимай, но лежи как лежишь.
Она улыбнулась:
— Что это, Шелл? Изнасилование?
— Бизнес.
Она издала гортанный смешок:
— Вот так бизнес! Я думала, ты частный сыщик. — Она слегка нахмурилась. — Мой Бог, когда на съемках вокруг болтается сто человек, обнажаешься — и ничего. Но здесь, только при тебе... — Она не закончила фразу и стянула пеньюар с плеч.
Я едва не прокусил себе щеку. Она выпростала белые руки из рукавов и скинула пеньюар.
— Как я тебе нравлюсь, Шелл? — еле слышно спросила она.
Она была в том же положении, что и на картине: обнаженная, опирающаяся на локоть. Я видел белые полоски там, где она припудрила кожу, и мне даже почудился запах пудры. Ответил я ей каким-то слабым писком. Потом кивнул и снова пропищал:
— О'кей, д-достаточно.
Она потянулась за пеньюаром, но не надела его, а просто накинула.
— Именно так ты и позировала Брэйну? В этой самой позе?
Она слегка сдвинула брови:
— Гм, да. А что?
— Сейчас вернусь. — Я побежал к двери.
— Что? — взвизгнула она. — Ты уходишь?
— Только на минутку, Холли. Подожди. Через минуту вернусь.
Я скатился вниз по ступенькам, помчался к машине и схватил газету, купленную в Голливуде. Кое-что начало проясняться, и некоторые непонятные мне ранее вещи уже не ставили в тупик. Пока еще многое сбивало с толку, но каждая мелочь могла продвинуть расследование.
Вернувшись в номер, я сложил газету так, чтобы не было видно головы на фотографии, и показал ее Холли.
— Она? — спросил я. — Ты позировала для этой картины?
При виде газеты у нее отвалилась челюсть. Она забыла о пеньюаре, которым была накрыта, и он сполз на пол, когда она вскочила и выхватила газету из моей руки.
Это зрелище надо было видеть.
Наконец она выдохнула:
— Конечно это я! Господи, что за... — Ее взгляд упал на лицо Вандры Прайс, соединенное с ее собственным сладострастным телом, и она фыркнула: — А это что такое?
— Придумка Брэйна. Поэтому он и заставил тебя позировать ему обнаженной. По всей видимости, Вандра заказала ему портрет, и ему пришла в голову блестящая идея, достойная такого подонка, как он. Он решил приставить голову Вандры к чьему-нибудь голому телу и подцепить ее таким образом на крючок. Вот тут-то ты и пригодилась. Он уже шантажировал тебя, и ты не могла ему отказать. А его устроила бы не профессиональная натурщица, а женщина, которая держала бы язык за зубами. Вот как все выглядит, и ты просто должна была молчать о... — Я умолк и взмолился:
Цензура затемнила местами фотографию картины, чтобы не подняли отчаянный хай всякие там общества старых дев и голубых и чтобы на улицах не орали в неистовстве мальчишки-газетчики. Однако слишком много было оставлено, чтобы вызвать протесты таких объединений.
Даже снятая в полутонах звезда «Магны» Вандра Прайс была узнаваема. Я не стал тратить время на чтение хроники, а врубил скорость и помчался на Гувер-стрит, всю дорогу кипя от ярости.
Добравшись до отеля «Джорджиан», я стремительно взбежал по ступеням на второй этаж, подскочил к номеру 225 и забарабанил в дверь, тоскливо прикидывая, куда, к черту, делась Холли Уилсон.
— Это Шелл, Холли. Я хотел сказать Амелия. Впусти меня.
Она сразу открыла дверь и опалила меня своими горящими фиалковыми глазами:
— Шелл, где ты пропадал?
— Я пропадал? Где, к черту, была ты? Я звонил несколько минут назад, и никто не ответил.
Она было нахмурилась, но тут же сверкнула ослепительной белозубой улыбкой:
— Ты беспокоился, Шелл? Из-за меня?
Она подвела меня к стулу, а сама уселась на постели, подобрав под себя ноги.
— Еще как, черт побери, беспокоился. Громилы Мэйса могли найти тебя. — Я поколебался и добавил: — Или ты могла сбежать.
Ее обольстительные губы опять сложились в улыбку.
— Я принимала ванну. Видишь ли, это не самый шикарный отель в Лос-Анджелесе. И ванная комната здесь далеко — в другом конце коридора. Я только что вернулась оттуда. — Ее улыбка стала еще шире.
И лишь тогда я обратил внимание, что она полуодета. Она была в узеньком голубом пеньюаре из тонкой ткани, который слишком плотно обтягивал тело. Конечно, он хорошо на ней смотрелся, хотя был явно маловат. И все же он так облегал ее полные пышные формы, что лучше некуда.
— Откуда пеньюарчик? Ты выходила из отеля?
— Нет, я попросила коридорного, который приносит мне еду, сбегать в магазин. Он запутался в размерах, потому пеньюар и тесноват.
Она поджала губы, пристально разглядывая меня с минуту, потом спросила:
— Что тебя привело сюда? Интересуешься, восстановила ли я силы?
— Уф... Я наводил справки по делу Брэйна. В итоге у меня возникла куча обрывочных, пока еще бессвязных мыслей. Я надеюсь, ты мне поможешь разобраться хотя бы с некоторыми из них.
— Если смогу. Ты же знаешь, как я жажду, чтобы все это оказалось позади.
— Разумеется, Холли. Ты мне рассказывала, что, когда во вторник ты сбежала с вечеринки, Мэйс узнал тебя и окликнул. Я в курсе, что ты завернулась в плащ Брэйна, но бросила там маску, так что убегала с открытым лицом. Как Мэйс узнал тебя? Ты не говорила мне, что была знакома с ним раньше.
— Да, я знакома с ним.
— Неподходящая компания.
— Дело не в этом. Мы никогда не были друзьями. Я случайно встретилась с ним в мастерской у Брэйна.
— У Брэйна?
Я надеялся, что Холли не солгала. Мне не хотелось бы, чтобы она оказалась замешанной в этой передряге. Уж очень она была красива, и я еще не забыл о прикосновении ее губ к моим. Но в то же время было немало странных моментов, которые беспокоили меня. И я помнил утверждения Мэйса, будто она убийца и шантажистка. Не то чтобы я очень прислушивался ко всему, что болтал Мэйс, но все же.
Во время нашего разговора Холли сидела на постели, придерживая рукой тонкий пеньюар, однако я уже упоминал, что он был слишком тесен для этой пышнотелой женщины. И мне было нелегко сосредоточиться на беседе.
— Так что там было в мастерской Брэйна? Как все случилось?
Холли приподнялась на постели, полы пеньюара разошлись, и она попыталась ухватить их; ей это не удалось, но она снова стала ловить их и наконец запахнулась. Я чуть не послал к черту все мои идиотские вопросы.
Но тут она старательно натянула пеньюар на колени и заговорила:
— Я же тебе рассказывала, забыл, что ли? Брэйн заставил меня позировать обнаженной.
Я кивнул, чувствуя, как стекленеют мои глаза.
— Ну, однажды пришел Мэйс. Просто ввалился, и все. Ты же его знаешь.
— Ага. Он не стал бы стучать, а снес бы дверь.
— Короче, он вломился. Я схватила пальто и накинула на себя. Брэйн нас познакомил.
— Брэйн знал Мэйса?
— Не близко, я думаю. Через Вандру.
— Вандру Прайс?
В мастерской Брэйна, похоже, собирался весь актерский клан. Я спросил:
— А Вандра тут с какого боку?
— Она позировала Брэйну. Он был подонком, Шелл, но и отличным художником. Одним из лучших в Калифорнии, я полагаю.
— Ясно. Вандра тоже была обнаженной натурой?
Она покачала головой:
— Нет. Свое изображение она собиралась подарить своему любимому Мэйсу. Знаешь, они ведь очень близки. Это был ее портрет. Мэйс пришел тогда в мастерскую за Вандрой.
Я вздохнул, откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.
— Вот как? Значит, она позировала для портрета примерно в то же время, что и ты?
— Верно.
Я опять вздохнул, ругнувшись про себя. Как я не догадался? Видно, меня слишком часто били по голове в последние два дня. Я спросил свой мозг: «Куда ты, к черту, подевался?» А вслух сказал:
— Холли, сделай мне одолжение: сними пеньюарчик.
Она даже задохнулась, но, похоже, не рассердилась:
— Что? Снять пеньюар?
Она уже лежала, вытянувшись на боку, облокотившись на правую руку и придерживая левой пеньюар. Выглядела она потрясающе.
— Уф. Снимай, но лежи как лежишь.
Она улыбнулась:
— Что это, Шелл? Изнасилование?
— Бизнес.
Она издала гортанный смешок:
— Вот так бизнес! Я думала, ты частный сыщик. — Она слегка нахмурилась. — Мой Бог, когда на съемках вокруг болтается сто человек, обнажаешься — и ничего. Но здесь, только при тебе... — Она не закончила фразу и стянула пеньюар с плеч.
Я едва не прокусил себе щеку. Она выпростала белые руки из рукавов и скинула пеньюар.
— Как я тебе нравлюсь, Шелл? — еле слышно спросила она.
Она была в том же положении, что и на картине: обнаженная, опирающаяся на локоть. Я видел белые полоски там, где она припудрила кожу, и мне даже почудился запах пудры. Ответил я ей каким-то слабым писком. Потом кивнул и снова пропищал:
— О'кей, д-достаточно.
Она потянулась за пеньюаром, но не надела его, а просто накинула.
— Именно так ты и позировала Брэйну? В этой самой позе?
Она слегка сдвинула брови:
— Гм, да. А что?
— Сейчас вернусь. — Я побежал к двери.
— Что? — взвизгнула она. — Ты уходишь?
— Только на минутку, Холли. Подожди. Через минуту вернусь.
Я скатился вниз по ступенькам, помчался к машине и схватил газету, купленную в Голливуде. Кое-что начало проясняться, и некоторые непонятные мне ранее вещи уже не ставили в тупик. Пока еще многое сбивало с толку, но каждая мелочь могла продвинуть расследование.
Вернувшись в номер, я сложил газету так, чтобы не было видно головы на фотографии, и показал ее Холли.
— Она? — спросил я. — Ты позировала для этой картины?
При виде газеты у нее отвалилась челюсть. Она забыла о пеньюаре, которым была накрыта, и он сполз на пол, когда она вскочила и выхватила газету из моей руки.
Это зрелище надо было видеть.
Наконец она выдохнула:
— Конечно это я! Господи, что за... — Ее взгляд упал на лицо Вандры Прайс, соединенное с ее собственным сладострастным телом, и она фыркнула: — А это что такое?
— Придумка Брэйна. Поэтому он и заставил тебя позировать ему обнаженной. По всей видимости, Вандра заказала ему портрет, и ему пришла в голову блестящая идея, достойная такого подонка, как он. Он решил приставить голову Вандры к чьему-нибудь голому телу и подцепить ее таким образом на крючок. Вот тут-то ты и пригодилась. Он уже шантажировал тебя, и ты не могла ему отказать. А его устроила бы не профессиональная натурщица, а женщина, которая держала бы язык за зубами. Вот как все выглядит, и ты просто должна была молчать о... — Я умолк и взмолился: