Означенную провизию следует употреблять очень дробно: в количестве десяти равных частей, в течение десяти часов. То есть каждый час - взять, сжевать кусочек, отпить глоточек. Это, может быть, не очень удобно для отдельных видов трудового режима, но ведь вы не будете сидеть на кефирной диете неделю за неделей - всего только одну, а для этого можно как-нибудь выбрать более-менее подходящее время, по истечении которого вас ждет желанный результат.
Могу предложить еще один способ похудения и чистки организма, очень древний и очень простой. Ешьте цампу - ту, которую едят тибетские монахи. Это очень структурная пища: вы чувствуете, что вы не пребываете в голодной пустой тоске, в бездеятельности челюстей, языка, горла, а едите - это очень важно для многих. Все работает, выделяется слюна и желудочный сок, вы приобретаете ощущение, что вы плотно поели. Для этого нужно взять ячневую крупу, покалить ее на сковородке, затем смолоть в муку в кофемолке и опять покалить. Эту дважды закаленную муку в любом желаемом количестве вы насыпаете в чашку (миску, баночку) и заливаете горячим чаем с кусочком масла и щепоткой соли (по желанию). Пропорцию муки и воды выдерживайте так, чтобы при замешивании получилась очень крутая, густая кашица. Из которой можно, по имеющимся отдельным рекомендациям, скатать колбаску, а ее затем порезать на кусочки, и есть эти кусочки в любое время - утром, днем, вечером. Это должно быть вашей единственной едой в течение какого-то периода. Разнообразие допустимо, но желательно минимальное по объему и контрасту с цампой. Зато количество ее самой не ограничивается: много такой пищи все равно не съешь. Это же не хлеб, а мелкая крупа или мука. Она до бесконечности все жуется и жуется, так что ее поглощаемое количество ограничивается естественным образом. И вот так постепенно худеешь - пока не захочешь остановиться, что можно сделать в любое время, потому что никаких строгих границ у этого способа, как вы уже убедились, не существует. Тем он и хорош.
Остановимся на этом, чтобы не превращать эту книгу в кулинарную. Наше знакомство с домом тоже, пожалуй, прервется: остались спальня, детская, гараж, столовая - все это либо выглядит вполне обычно, либо не служит местом, которое предлагают осмотреть гостям. Остальное - это и вовсе неотделанное пространство, как, например, на первом этаже - будущее продолжение сада, находящееся внутри.
Далек от совершенства и сам сад, которому мной отдано огромное количество времени. Но при моей натуре он всегда будет далек от совершенства, я никогда не остановлюсь в улучшениях. Какие-то части. конечно, останутся неизменными: знаете, трудно и бессмысленно было бы переносить с места на место альпийскую горку - часть пейзажа и мелиоративной конструкции: электронасос подает на нее воду, и та ручейком по камням-ступенькам стекает в маленький пруд. Тот самый, который служит нам в зимнее время ледяной ванной после бани. Не замахнусь я и на сводчатую аллею из кустов ирги, окаймляющую горку сзади. Это соловьиное место. Сколько непревзойденных пернатых певцов безумствует в аллее каждую весну, сказать невозможно!
Также пересадки, конечно, не грозят моим елям - ну, скажем, в большинстве случаев не грозят. Ели у меня особенные - пеньки. То есть сейчас они уже не пеньки, но завозились на участок именно в таком виде: они представляли собой выкорчеванные обрезки, нижние части стволов с корнями, оставшиеся в питомнике от спиленных браконьерами новогодних елок. Посаженные со стороны одного из углов нашего дома, они нормально принялись, их нижние, оставшиеся целыми лапы распушились, устремились вверх, заменяя собой спиленный ствол, и легко поддаются моей прихоти насчет придания им самых разных форм. Как именно? Очень просто: подвязываем, фиксируем, ждем-с... Проходит год-другой, и получаются спирали, зонты и прочее.
Будущая "еловая чаща" занимает край участка, где по соседству посажены еще несколько деревьев, которые со временем могут сравняться по высоте с домом. Остальное пространство - открытое. Только аллея, о которой я уже сказала. Еще - несколько ветел и плакучих ив. И ряд рябиновых деревьев, которого пока вовсе не существует, но этой весной он появится - поодаль, вдоль забора.
Теплицы и грядки расположены так, чтобы поменьше бросались в глаза. Эти вещи прекрасны по-своему, но перед собой постоянно хочется видеть то, что красиво без всяких оговорок. Цветы? Конечно, цветы. Которым, кстати, больше всего и достается от моей неугомонности: деление кустов, подсаживание, пересаживание, дополнение одного цвета и уровня другим, сочетание цветов с камнями - всему этому нет и не будет конца.
Знак Девы навсегда определил мою тягу к земле и всем формам жизни, которые она производит. И живыми мне кажутся не только люди, звери, птицы, растения. Камни - тоже живые. У них есть голоса, у них есть настроения. В первой же главе книги я начала говорить о камнях, о той стихии, которая неотвратимо притягивает меня. Я безусловно верю в символику драгоценных камней, я любуюсь "простыми" камнями, я хочу помочь им дозваться до людей. Мы все когда-нибудь обязательно поймем природу так, как ее следует понимать - в ее неисчерпаемой гармонической выразительности. Пути к этому существуют.
И вот один из них...
Глава 13
"ВЕК ЖИВИ - ВЕК СОБИРАЙ СЕБЯ"
Переехав в новый дом, за город, я получила очень многое. Появились новые возможности, и что еще интереснее - новые желания. В частности, я стала заниматься рисованием, писать красками - акварелью, гуашью, маслом. После благополучного рождения Полинки я могла позволить себе моральное расслабление, "бесполезный" расход энергии. И начала рисовать, хотя с самого детства, со времени совместных с дедушкой рисований-бесед, не возвращалась к этому.
А вскоре со мной стало происходить нечто...
Три-четыре раза в год желание рисовать стало нападать на меня, как на иного пьяницу - запой, в котором нет остановки, нет удержу. В "запое" я могу рисовать дни напролет, не хочу ни есть, ни спать, заканчиваю один рисунок и тут же начинаю другой, забывая о времени. Так может продолжаться несколько суток подряд, за это время у меня появляются десятки картин. И всего их уже около двухсот, никак не меньше.
Рисование что-то высвобождает во мне. Оно помогает потратить избыток энергии, но оно не стало для меня способом провести - убить - время. Несколько раз я пыталась поработать только потому, что были свободные от дел промежутки - так почему бы не провести их с пользой (как мне казалось), дополнительно не набить руку? И я бралась за бумагу, кисти, акварели и гуаши - но все без толку. Не шло дело. Пятно, еще пятно, мазок - и продолжать невозможно, краски не мешаются, бумага куда-то съезжает, руки опускаются, и глаза не глядят.
Естественно, готовые работы мне хотелось показать. Что ж, народу у нас бывает много, все друзья да друзья - вот, смотрите, чем я сейчас занимаюсь! Они смотрели и каждый раз повторялось одно и то же, что заставило меня сильно недоумевать: в чем тут дело? А именно: мои друзья, оставаясь равнодушными к одним моим творениям, вдруг "западают" на другие, требуя подарить понравившийся этюд - да сию же минуту:
- Вот это никому не отдавай! Я у тебя заберу. Это мое, понимаешь?
Я же понимала и не понимала, что мне хотят сказать. Впрочем, как и каждый очередной приятель, с кем у меня происходил такой разговор.
Пока наконец все это, что казалось мне довольно странным, не объяснил еще один мой друг. Он рассказал, что среди художественных направлений есть такое, которое предполагает творчество (живопись) по наитию. Все это связано с религией и астрономией, с поддающимся расчету положением светил и еще много с чем. Но что касается только рисования, то внешне все выглядит исключительно похоже на мой случай. Художник берется за кисть, подчиняясь не собственной воле и энергии, а той, что дошла до него откуда-то извне. Некоторые представители этого творчества могут точно предсказывать, когда наступит момент высвобождения энергии, которой суждено пролиться, и тогда они принимаются за работу. Во время которой художник не "сочиняет", а транслирует. Он не может считать себя творцом в полном смысле этого слова. Его роль заключается фактически в том, чтобы самому стать кистью или карандашом, которым кто-то водит.
Не надо это путать с известными за последнее время у нас случаями, когда некто объявляет себя буквальным посредником между людьми и Богом (звездами, пришельцами, высшим разумом и так далее). Мол, в моих изображениях скрыт шифр с прямыми указаниями: делайте то-то и то-то, или вас ждет катастрофа, гнев богов и прочее. А при этом, люди, не забудьте провозгласить посредника-рисовальщика новым мессией, со всеми вытекающими отсюда последствиями...
Очень не хотелось бы путаницы, потому что моя ситуация другая: картина нарисована - роль художника исчерпана. Только нельзя прятать нарисованное, нельзя распихивать куда попало, устраивать из этих рисунков склад архивных папок и стопок бумаги. К ним надо относиться с уважением.
Во-первых, потому, что содержание - не твое. А во-вторых, рисунок, созданный по наитию, оказывается исключительно содержателен и животворящ конкретно для кого-то, кто рано или поздно увидит его. Не сам художник, а другой человек. И обязательно нужно, чтобы этот человек, купив рисунок, получив в подарок или просто часто видя то, что там нарисовано, получал доступ к тому свету и теплу, что раскроются именно для него, ведь они как раз ему и адресованы.
Объяснения, которые я получила, дали мне повод философствовать дальше.
У меня есть свой общий взгляд на устройство мира - не знаю, такой ли уж оригинальный, как некоторым кажется, или нет, но вот он есть и все тут. Излагая его, начать надо, наверное, с времени и пространства. Они, безусловно, бесконечны. И их бесконечность очень легко себе представить да, легко, ведь куда труднее представить конечность. Ну, в самом деле, как это: вот тут что-то есть, а вот здесь, за какой-то границей, провалом, обрывом - короче, черт-те знает чем - вдруг все кончилось? Полная ерунда, быть такого не может, чтобы было-было - и не стало! Что это за границы такие, которые способны удерживать внутри себя жизнь, свет, энергию, движение, и холод, и тепло, а за этими границами - абсолютное ничто? Не могу я этого допустить, как не могу согласиться с тем, что время проходит... Конечно, я как все, говорю: "Прошел час". Или: "Прошла неделя". Но это все так, в бытовом плане. По большому счету времени нет - в его делении на настоящее, прошлое, будущее. И никого не уносит ветер времени. В бесконечном пространстве царит "вечное сейчас" - и лично мне тут все понятно без малейшего затруднения.
Чтобы согласиться со мной, чтобы освоить такую точку зрения, не нужны никакие особые усилия, все очень просто. Стоит только понять, что человеческое "я" никакими гвоздями ни к чему не прибито. Все во вселенной находится в движении, и каждое отдельное "я" - тоже. Кроме доступных физическому телу способов - ходьбы, езды, маханья руками, есть же еще движение нашей мысли, памяти, сознания, воображения. Они тоже материальны. Пусть пока нам не известны единицы измерения для этой материальности, но это не значит, что ее нет.
Скажете: сны Кастанеды? Пусть так, очень хорошо. Я не претендую на эксклюзив и первооткрывательство. Просто в итоге своих рассуждений и ощущений я уверена, что каждое "я", чувствующее и разумное, может быть везде и всегда. И никак нельзя ограничить его контакты лишь областью уже познанного и доказанного. Век живи - век учись. С этой мудростью, надеюсь, никто спорить не станет? А если ее чуть-чуть трансформировать: век (вечность) живи? А вторую часть пересказать так: учись - открывай - собирай себя?
Этой поговорке я и следую. Я рада, что, мое занятие рисованием позволяет мне как бы принимать письма "до востребования" и затем вручать их адресатам. Чтобы жизнь получателя письма дополнилась необходимым кусочком долгожданным известием, сердечным приветом, внезапным открытием. Или объяснением в любви, или... Впрочем, что тут перечислять: сколько "писем", столько и откровений в овеществленной, доступной визуальному восприятию форме.
А если бы мое рисование не было "оправдано" авторитетом пересказанной мне теории культуры? Что ж, ничего бы не изменилось. Я продолжала бы делать то, что мне нравится, разве что скромно сторонясь мысли о том, что должна как-то шире открыть другим людям доступ к результатам моих упражнений.
Теперь же я планирую если не в полном смысле слова выставку, как художник-профессионал, то что-нибудь такое, промежуточное... Что может выглядеть как оформление какого-то интерьера, посещаемого публичного места. Скорей всего это произойдет где-то здесь, в Подмосковье, недалеко от нашего дома. Работы будут оформлены, приобретут должный выставочный вид. Это я должна сделать обязательно сама - таков закон того творчества, к которому я получила осмысленный доступ.
Это пока планы, а я вернусь к тому, о чем надо сказать подробнее вернее, о ком. О человеке, который объяснил мне состояние, владеющее мной в занятиях рисованием. Этого человека зовут Николаем, мы с ним приблизительно ровесники, что впрочем мало что значит: он, как и я, тоже ничуть не зависим от принадлежности к возрасту. Познакомились мы лет пятнадцать назад, на кинофестивале в Алма-Ате. "Средь шумного бала, случайно", то есть в кругу уже знакомых мне людей появился еще один, с кем-то знакомый, с кем-то нет, но легко вписавшийся в общий круг человек. И потом стал так же неожиданно появляться среди нас - то редко, то часто.
Как и от возраста, он независим от вещей. Может год, и два, и три быть одетым в один и тот же свитер и брюки. Без пятнышка, без единой рваной нитки.
Принадлежность месту - тоже не для него. Москвич он, петербуржец, алма-атинец - не знаю. Мало того, что не знаю, - даже не задумывалась об этом, пока не стала говорить о Николае сейчас...
Его семья - та же самая история. Родители, жена, дети? Не знаю. Может быть, о семье я теперь спрошу его нарочно, а до сих пор к этому почему-то не возникало никакого повода.
Где и когда я его встречу в очередной раз? Ни малейшей догадки. Может быть, он позвонит с минуты на минуту, а может быть через годы. Или встанет передо мной - здравствуй, Лена! - в очередной какой-то компании, в Москве, на чьей-то даче, где угодно - в любой из стран. В Индии скорее, чем в какой-то другой, он там бывал и бывает подолгу, часто. А может быть, в Америке, в Испании - нет смысла угадывать, слишком много вариантов.
Наверное, это достаточно богатый, по нашим хотя бы масштабам, человек. Я так полагаю, имея в виду вполне прозаический довод: переезды из страны в страну требуют денег... А еще вот почему: такое свободное, как у Николая, поведение в любой ситуации - оно тоже не рождается у человека, стесненного в материальных средствах. Но конкретно о том, каков у моего друга источник к существованию, я могу сказать еще меньше, чем о других сторонах его жизни - уже названных, вполне обыденных, но мне неизвестных. Есть у него источник, вот и все. Будь Николай вставлен в раму вещей - смены костюмов, владения машиной и так далее - было бы легче его "вычислить", даже не напрягая свое любопытство, а само собой, как это происходит в отношении других людей. Но вещей нет. И особых к кому-то привязанностей - ни к женщинам, ни к мужчинам - тоже нет, и не было никогда замечено. При том, что интерес к себе, во всяком случае женский и самый недвусмысленный интерес, мой друг вызывает.
Я сама ощутила этот интерес, но очень скоро он растаял без следа, хотя бы потому, что стало важней другое - разговоры. Николай владеет запасом того, что я очень ценю в людях, - запасом завершенных мыслей. О себе я могу сказать, что все мои высказывания на мало-мальски отвлеченные темы имеют в конце знак вопроса. Я думаю, я рассуждаю, я ищу, но ни в чем я не дошла до полной завершенности. Я часто спорю, я люблю это занятие и охотно бросаюсь в него, чтобы на какой-то очередной предмет посмотреть еще с одной стороны и в конце концов узнать о нем больше. Ну а Николай - ему спорить не нужно. Он уже знает, причем в случаях, когда спор выходит из границ джентльменства, Николай умеет так вмешаться несколькими словами, что наступает мгновенная ясность и всеобщее примирение.
Чем это объяснить? Думаю, что, главным образом, вот чем: мерой всех вещей для моего друга стала восточная философия. Может быть, какая-то одна, может быть, в некой совокупности. Так не бывает, если к "свету с востока" относиться как к модной игрушке, или отстраненно изучать его под микроскопом, называя себя "специалистом". У Николая все получилось органично, он проникся, и я ему, честно говоря, иногда завидую. Мне хотелось бы чего-то хотя бы похожего, но до этого так далеко. Да и к тому же я, конечно, внутренне другой человек...
Но я стремлюсь, очень. Тоже не для игры и не для того, чтобы стать "специалистом". Мне это нужно, потому что против любой западной философии у любой восточной имеется то преимущество, что она не разбирает целое на части, систематизируя их, анализируя, объясняя и обозначая, а целое собирает в целое. Притом, что первоначально целое (наша жизнь) несовершенно, но ему можно и обязательно нужно помочь стать совершенным. "Философы разных стран разными способами объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его". Пусть это сказал кто-то из одиозной троицы Маркс, Энгельс или Ленин - я не знаю, кто именно. Но правильно он сказал! Да, правильно, если истолковать эти слова как изменение отношения людей к себе самим и друг к другу, их отношения к миру в целом. И не толкать к этим изменениям насильственно.
Но все-таки: изменить мир... Не очень-то скромное желание... И высказать его - значит, как минимум, дать повод считать себя ну о-очень наивным человеком. А то и кем-то похуже. Но прошу не торопиться. Понять мир хочет каждый, не правда ли? Действовать в нем, с большей или меньшей активностью, - тоже всеобщее желание. Вот и я всего-навсего хочу понять и действовать. Но при этом я хочу, чтобы мое понимание имело минимум изъянов, а действие было разумно и согласовано с тем, чего хочет моя душа. Никогда бы я не увлеклась "чистой" философией, воплощенной только в умозаключениях и словах, сказанных или написанных. Мне надо, чтобы философия была с руками. Чтобы я чувствовала - сразу все, во всеобщей мировой гармонии, в полноте времени и пространства. И творила - нечто, в согласии с моим космическим чувством, но в пределах и под контролем пяти физических органов чувств.
И чтобы творимое оставалось, доступное для ощущений. Вот чем меня всегда напрягала моя актерская профессия - невозможностью задержать, закрепить, остановить и запечатлеть. Вот прошел спектакль - и все, как бы он ни был хорош. Его существование исчезло. Распалось - даже не на атомы. Мне было тяжело от этого. Дух получал какую-то награду, а тело чувствовало бесполезность своего существования.
К телу у нас вообще отношение, мягко говоря, ханжеское. Чуть что - мы твердим о приоритете духовного над телесным. Во всех наших мыслях и разговорах сквозит ложное отношение к себе, как к физическому существу. Но надо же когда-нибудь прийти к правильному взгляду!
Вот почему в моей сознательной жизни мне так важно было материнство. Подчеркиваю: в сознательной, потому что старшую дочку я носила, еще не начав ни о чем думать как следует, о чем-то лишь смутно догадываясь издалека... А ведь что такое - эти девять месяцев, пока длится физический процесс создания?! Как можно тяготиться ими! Это же изумительное ощущение. В нем есть наслаждение физическое - и более сильное, чем наслаждение вкусом, цветом, запахом, формой. И есть творческое наслаждение своей счастливой богоданной возможностью - изо дня в день носить в себе нового человечка и своим собственным телом доращивать его до совершенства. Это подлинное счастье, которое вовсе не пассивно. Да, на клеточном уровне процесс идет сам собой. Но я могу его чувствовать и осознавать. И я с первых дней уже люблю того, кто во мне. Если это не имеет отношения к творчеству, то... Просто извините тогда, что зря отняла у вас время.
Но все-таки я думаю, что меня поймут все женщины. И те, что легко носили детей, рожали их. И те, кому все это далось дорогой ценой.
А потом, когда ребенок уже рожден, материнское творчество продолжается. К сожалению, уже не контролируемое природой. Хочешь вылепить из физического продолжения своего "я" что-то такое самое лучшее, но вот беда - руки у нас в этом смысле очень коротки! Хотя стоит усомниться: только ли беда? Есть в этом и благо, потому что односторонее творчество пустяк перед творчеством взаимным, обоюдным.
К такому взгляду ведет меня моя любимая мысль о партнерстве взаимоотношений всего и вся: мира в целом - и отдельного человека, одного человека - с другим. И отношения родителей с детьми как нельзя лучше проясняют эту связь.
В моих взаимоотношениях со старшей дочерью она оказывает на меня большое влияние. И формирует меня. Видя в ней какие-то проявления себя, генетическую программу отношения к себе, к жизни, черты характера жестокость или наивность, я начинаю над собой работать. Наедине сама с собой я чего-то в себе не вижу - или вижу, но оправдываю. А вот когда вижу это в ней, у меня возникает волна протеста. Я хочу оберечь ее, чтобы этого не было. Но начинать приходится с себя.
Зато и у нее начался этот процесс: видеть свое отражение и понимать, что нечего на зеркало пенять...
Я же благодаря взаимоотношениям с Ириной очень резко поменяла такую свою черту: вот я такая, нравится вам или нет - не взыщите! Все равно, конечно, моя натура осталась напористой, протуберанцевой. Но как можно не контролировать себя, видя, что есть последствия, что они сказываются на близком человеке... И есть возможность перетрясать свои отношения - не так, как с людьми, с которыми детей не крестить. Ведь здесь любая размолвка, разрыв замкнуты на послесловие. Их рано или поздно надо будет изживать, и поэтому тактика "а вы - как хотите" здесь не подходит. В конце концов приходит понимание, что это самый драгоценный круг твоих взаимоотношений.
Может быть, странно, но такая мысль не всегда живет в душе изначально! Я не могу пожаловаться на то, что девочкой была не любима отцом и матерью. Но у нас поддерживалось такое настроение, что, мол, домашние - это так, само собой... Муж, жена, дети - ну что тут особенного? И поэтому внутри семьи нам порой не хватает оценки, уважения. Тот, кто вне, - да, ему надо уделить внимание, разобраться в его проблемах, поддержать его и выдать щедрый моральный аванс. А внутри - "свои люди, сочтемся". Все откладывается на какое-то потом. И это неверно. Всегда очень не хватает семейного признания тех заслуг и талантов, которые изначально не предназначены для широкой публики.
Кроме всего прочего, мы боимся выспренности, малейшей возможной ненатуральности. Ну, как вот взять и сказать: дочь моя, ты достойна уважения! Так может быть, страница книги представляет собой хорошую возможность дополнения к устному повседневному общению. И здесь я, пожалуй, скажу, что Ариша заслуживает подхода к ней не только с домашней меркой. Ее личность, ее индивидуальность сложились - почти вполне и очень интересным образом. Она тоже Дева, как и я, размеренность и соответствие в ней присутствуют. Но если я с этими качествами всю жизнь иду, что-то ища, в чем-то разбираясь, имея вопросов больше, чем ответов, то она руководствуется творческой мыслью. У нее много эмоций, как у всякой женщины, тем более молодой, но и очень светлая голова. Она знает, зачем она делает то-то и то-то. Например, несколько лет она пишет одну большую повесть. Уже предлагали напечатать - отказалась, из-за строгой самооценки: не готово, несовершенно...
В подчеркнутой порой самоизоляции ей очень комфортно и спокойно. У нее смолоду есть основа и знание о том, что есть такое ее жизнь. Нет, она ни в коем случае не "маленькая старушка"! И потому-то я в нее очень верю. И ей по-хорошему завидую - этому спокойствию и стоицизму в отношении очень многих ее проблем.
Любопытно, что в связи с рождением Полины у меня очень многое содержательно поменялось в отношении к Ирине. Я, общаясь с маленькой, общаюсь как бы сразу с ними двумя. С той Ириной, которая была когда-то такой же. Я делаю что-то с Полиной и как будто в чем-то это переделываю - с Ириной. Чудно... Словно я признала какие-то забытые долги и плачу по ним причем охотно, с огромной радостью. Лучше поздно, чем никогда.
И порой что-то переделываю в себе. Оказывается, это возможно. Можно укусить собственный хвост, вытащить себя за волосы из болота. Не скажу, что это легко, но это возможно. Я человек реактивный: вот что-то произошло, я о чем-то узнала - моя реакция не заставит себя ждать. Я тут же готова фонтанировать, выплескиваться. И, разумеется, нередко это бывает или чересчур, или не вполне справедливо. Поводом, чтобы стали включаться тормоза, стали отношения с моими дочками. А теперь такая работа доставляет мне все больше удовольствия. Я не мучаю себя самовоспитанием, я занимаюсь тем, что мне нравится. Я меняюсь. И совсем не верю тем, кто скажет о своей внутренней неизменности на протяжении всей сознательной жизни.
Любой человек, роясь в себе, может вспомнить, как ночью, наедине с собой, он раскаивался в сделанном за день, в причиненном вреде, в сказанном кому-то плохом слове! Зачем я это сделал, зачем? Извинюсь утром, заглажу! А утром - рыцарь на час: все горения заливаются холодной водой.
Но нет, не всегда.... Пусть есть в памяти, на совести такие поступки, за которые я сама себе руки бы не подала... Но есть и противоположное. Об этом я постараюсь сказать, хотя неизбежны большие куски умолчаний: событие я охарактеризую, а повода догадываться, кто есть кто, постараюсь избежать категорически.
Был случай, когда меня ранили и очень серьезно. Сознательно ранили. Это было давно, когда мысль о второй подставленной щеке мне казалась абсолютно дикой. Мало этого: у меня хватало воли к злоумышлению. Да, я такой человек, что способна (или была способна?) задумать и осуществить злодейство. Не просто в запальчивости нанести ответный удар, как получится и чем под руку попадется. А выносить план, картошки по столу расставить кто в засаде, а кто впереди на лихом коне.
И вот, пострадав от чужого зла, я стала день за днем посвящать разработке зла ответного. Это был не тот случай, когда за разработкой мог выйти пар, и я в конце концов бы успокоилась, просто вычеркнув обидчика из круга своих знакомых. Время шло, а я не только не выбрасывала из головы план, как стереть в порошок злодея, но совершенствовала свою интригу и уже кое-что приводила в действие.
Но однажды ночью я увидала саму себя... То, что сделал тот человек против меня, это была я - из будущего. Не видно было разницы. И это была не умозрительность, а ощущение самое конкретное. И неважно, кто первый начал: ведь такое первенство - случайность.
Открыв для себя это, я поняла, что единственный способ ответа - добро. Прощение. Забвение обиды. А ведь никогда, повторяю, до тех пор я не могла понять: как это - подставить другую щеку? Ведь будут бить и бить, пока не повалят. А собой надо дорожить, хоть как-то!... Но все оказалось очень по-другому. Зло можно остановить неотвечанием. И тогда - свобода, с которой мало что сравнится.
Да, еще надо было видеть, что произошло с тем, кто ждал "ответного ядерного удара"! Зная меня, человек уже приготовил все резервы своей обороны, а тут, оказывается, такая невидаль: прощение... Зрелище было очень интересное.
А в конце концов, пусть вражду мы не сменили разом на закадычную дружбу, но все преимущества нейтралитета перед вооруженным конфликтом смогли оценить в полной мере. Но все-таки главным счастьем, во всяком случае, для меня было счастье от... измены себе.
Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны...
То есть,
Как сами себе верны...
Неверность себе - это верность. Вот каким секретом владела Марина Ивановна Цветаева. Может быть, ее мысль я поняла как-то по-своему. Но не есть ли это лишнее доказательство истины в верности-вероломстве? Истины - в вечном партнерстве, в вечном диалоге - через пространство и время?
Книга моя близится к завершению. Хотя, перечитывая то, что в ней написано, я замечаю: претендуя на ваше внимание, я не предложила вам заглянуть ни в самые верхние, ни в самые нижние "этажи" моего мира событий, поступков, мыслей и переживаний. Мои личные ад и рай, куда меня заводила то профессия, то жизненные перипетии, остались местом моего единоличного обитания. Простите, если этим я обманула чьи-то ожидания. Заранее я не ставила никаких ограничителей, но так уж получилось.
А получилось, наверное, в общем-то закономерно. Как того требует и жизнь, и искусство: в роли себя самой, как в любой другой роли, я не могла не оставить свободное пространство для вашего со-чувствия, на которое очень надеюсь, как всегда надеялась.
Что же, пора... Или нет: кажется, ко мне еще есть вопросы...
Глава 14
ИНТЕРЬЮ-ПОСТСКРИПТУМ
- Роль себя самой - роль длинная. И для вас, Елена,- вполне удачная. Но вот уже пять лет, как она не имеет привычного вам дополнения. Сцена, съемочная площадка, с этим - все, кончено?
- Вовсе нет. Приглашение на новую роль я получила еще осенью от Олега Павловича Табакова. Приступила к репетициям, потом на какое-то время они прервались. Но для меня было важно начать, попробовать заново. Я попробовала - и была очень рада: помню! Все помню, все могу технически. Даже лучше, чем раньше - какая-то инерция, шелуха отпала, не мешает. Как будто я вернулась в свой родной, чисто прибранный дом. (Кстати, уезжая куда-то, я никогда не оставляла жилье в беспорядке: мол, приеду приберусь. Ведь так хорошо возвращаться туда, где порядок, где все устроено и налажено, где не надо бросаться с места в карьер воевать с тысячами мелких и крупных проблем.) А сейчас репетиции возобновились. Роль мне очень нравится: очень глубокая, интересная психологически, вызывающая меня на спор.
- Значит, вы снова становитесь профессиональной актрисой?
- Я не переставала ей быть. Притом, что способна поменять профессию. Притом, что сложись моя судьба с детства не так, а иначе, я скорей всего актрисой бы не стала. Да-да, я теперь точно знаю, что, если бы я сначала доросла лет до пятнадцати-шестнадцати и делала бы свой выбор в этом возрасте, то устремилась бы к чему-то совсем другому.
- Но не жалеете, о том, что все сложилось, как сложилось?
- Жалеть - это вообще очень большая глупость. Жалеть и жить - эти слова "жужжат" чуть-чуть похоже, но какая между ними огромная разница!
- Тем более, что до конца ствола, упавшего на другой край пропасти, еще так далеко - половина пути, не меньше. И все равно жаль...
- Чего?
- Жаль расставаться с вами на середине "бревнышка"!
- Так кто сказал, что мы расстаемся? Ни с кем из своих друзей я не прощаюсь надолго. Впереди - новые встречи. До скорого!
25 января 1999 г.
Могу предложить еще один способ похудения и чистки организма, очень древний и очень простой. Ешьте цампу - ту, которую едят тибетские монахи. Это очень структурная пища: вы чувствуете, что вы не пребываете в голодной пустой тоске, в бездеятельности челюстей, языка, горла, а едите - это очень важно для многих. Все работает, выделяется слюна и желудочный сок, вы приобретаете ощущение, что вы плотно поели. Для этого нужно взять ячневую крупу, покалить ее на сковородке, затем смолоть в муку в кофемолке и опять покалить. Эту дважды закаленную муку в любом желаемом количестве вы насыпаете в чашку (миску, баночку) и заливаете горячим чаем с кусочком масла и щепоткой соли (по желанию). Пропорцию муки и воды выдерживайте так, чтобы при замешивании получилась очень крутая, густая кашица. Из которой можно, по имеющимся отдельным рекомендациям, скатать колбаску, а ее затем порезать на кусочки, и есть эти кусочки в любое время - утром, днем, вечером. Это должно быть вашей единственной едой в течение какого-то периода. Разнообразие допустимо, но желательно минимальное по объему и контрасту с цампой. Зато количество ее самой не ограничивается: много такой пищи все равно не съешь. Это же не хлеб, а мелкая крупа или мука. Она до бесконечности все жуется и жуется, так что ее поглощаемое количество ограничивается естественным образом. И вот так постепенно худеешь - пока не захочешь остановиться, что можно сделать в любое время, потому что никаких строгих границ у этого способа, как вы уже убедились, не существует. Тем он и хорош.
Остановимся на этом, чтобы не превращать эту книгу в кулинарную. Наше знакомство с домом тоже, пожалуй, прервется: остались спальня, детская, гараж, столовая - все это либо выглядит вполне обычно, либо не служит местом, которое предлагают осмотреть гостям. Остальное - это и вовсе неотделанное пространство, как, например, на первом этаже - будущее продолжение сада, находящееся внутри.
Далек от совершенства и сам сад, которому мной отдано огромное количество времени. Но при моей натуре он всегда будет далек от совершенства, я никогда не остановлюсь в улучшениях. Какие-то части. конечно, останутся неизменными: знаете, трудно и бессмысленно было бы переносить с места на место альпийскую горку - часть пейзажа и мелиоративной конструкции: электронасос подает на нее воду, и та ручейком по камням-ступенькам стекает в маленький пруд. Тот самый, который служит нам в зимнее время ледяной ванной после бани. Не замахнусь я и на сводчатую аллею из кустов ирги, окаймляющую горку сзади. Это соловьиное место. Сколько непревзойденных пернатых певцов безумствует в аллее каждую весну, сказать невозможно!
Также пересадки, конечно, не грозят моим елям - ну, скажем, в большинстве случаев не грозят. Ели у меня особенные - пеньки. То есть сейчас они уже не пеньки, но завозились на участок именно в таком виде: они представляли собой выкорчеванные обрезки, нижние части стволов с корнями, оставшиеся в питомнике от спиленных браконьерами новогодних елок. Посаженные со стороны одного из углов нашего дома, они нормально принялись, их нижние, оставшиеся целыми лапы распушились, устремились вверх, заменяя собой спиленный ствол, и легко поддаются моей прихоти насчет придания им самых разных форм. Как именно? Очень просто: подвязываем, фиксируем, ждем-с... Проходит год-другой, и получаются спирали, зонты и прочее.
Будущая "еловая чаща" занимает край участка, где по соседству посажены еще несколько деревьев, которые со временем могут сравняться по высоте с домом. Остальное пространство - открытое. Только аллея, о которой я уже сказала. Еще - несколько ветел и плакучих ив. И ряд рябиновых деревьев, которого пока вовсе не существует, но этой весной он появится - поодаль, вдоль забора.
Теплицы и грядки расположены так, чтобы поменьше бросались в глаза. Эти вещи прекрасны по-своему, но перед собой постоянно хочется видеть то, что красиво без всяких оговорок. Цветы? Конечно, цветы. Которым, кстати, больше всего и достается от моей неугомонности: деление кустов, подсаживание, пересаживание, дополнение одного цвета и уровня другим, сочетание цветов с камнями - всему этому нет и не будет конца.
Знак Девы навсегда определил мою тягу к земле и всем формам жизни, которые она производит. И живыми мне кажутся не только люди, звери, птицы, растения. Камни - тоже живые. У них есть голоса, у них есть настроения. В первой же главе книги я начала говорить о камнях, о той стихии, которая неотвратимо притягивает меня. Я безусловно верю в символику драгоценных камней, я любуюсь "простыми" камнями, я хочу помочь им дозваться до людей. Мы все когда-нибудь обязательно поймем природу так, как ее следует понимать - в ее неисчерпаемой гармонической выразительности. Пути к этому существуют.
И вот один из них...
Глава 13
"ВЕК ЖИВИ - ВЕК СОБИРАЙ СЕБЯ"
Переехав в новый дом, за город, я получила очень многое. Появились новые возможности, и что еще интереснее - новые желания. В частности, я стала заниматься рисованием, писать красками - акварелью, гуашью, маслом. После благополучного рождения Полинки я могла позволить себе моральное расслабление, "бесполезный" расход энергии. И начала рисовать, хотя с самого детства, со времени совместных с дедушкой рисований-бесед, не возвращалась к этому.
А вскоре со мной стало происходить нечто...
Три-четыре раза в год желание рисовать стало нападать на меня, как на иного пьяницу - запой, в котором нет остановки, нет удержу. В "запое" я могу рисовать дни напролет, не хочу ни есть, ни спать, заканчиваю один рисунок и тут же начинаю другой, забывая о времени. Так может продолжаться несколько суток подряд, за это время у меня появляются десятки картин. И всего их уже около двухсот, никак не меньше.
Рисование что-то высвобождает во мне. Оно помогает потратить избыток энергии, но оно не стало для меня способом провести - убить - время. Несколько раз я пыталась поработать только потому, что были свободные от дел промежутки - так почему бы не провести их с пользой (как мне казалось), дополнительно не набить руку? И я бралась за бумагу, кисти, акварели и гуаши - но все без толку. Не шло дело. Пятно, еще пятно, мазок - и продолжать невозможно, краски не мешаются, бумага куда-то съезжает, руки опускаются, и глаза не глядят.
Естественно, готовые работы мне хотелось показать. Что ж, народу у нас бывает много, все друзья да друзья - вот, смотрите, чем я сейчас занимаюсь! Они смотрели и каждый раз повторялось одно и то же, что заставило меня сильно недоумевать: в чем тут дело? А именно: мои друзья, оставаясь равнодушными к одним моим творениям, вдруг "западают" на другие, требуя подарить понравившийся этюд - да сию же минуту:
- Вот это никому не отдавай! Я у тебя заберу. Это мое, понимаешь?
Я же понимала и не понимала, что мне хотят сказать. Впрочем, как и каждый очередной приятель, с кем у меня происходил такой разговор.
Пока наконец все это, что казалось мне довольно странным, не объяснил еще один мой друг. Он рассказал, что среди художественных направлений есть такое, которое предполагает творчество (живопись) по наитию. Все это связано с религией и астрономией, с поддающимся расчету положением светил и еще много с чем. Но что касается только рисования, то внешне все выглядит исключительно похоже на мой случай. Художник берется за кисть, подчиняясь не собственной воле и энергии, а той, что дошла до него откуда-то извне. Некоторые представители этого творчества могут точно предсказывать, когда наступит момент высвобождения энергии, которой суждено пролиться, и тогда они принимаются за работу. Во время которой художник не "сочиняет", а транслирует. Он не может считать себя творцом в полном смысле этого слова. Его роль заключается фактически в том, чтобы самому стать кистью или карандашом, которым кто-то водит.
Не надо это путать с известными за последнее время у нас случаями, когда некто объявляет себя буквальным посредником между людьми и Богом (звездами, пришельцами, высшим разумом и так далее). Мол, в моих изображениях скрыт шифр с прямыми указаниями: делайте то-то и то-то, или вас ждет катастрофа, гнев богов и прочее. А при этом, люди, не забудьте провозгласить посредника-рисовальщика новым мессией, со всеми вытекающими отсюда последствиями...
Очень не хотелось бы путаницы, потому что моя ситуация другая: картина нарисована - роль художника исчерпана. Только нельзя прятать нарисованное, нельзя распихивать куда попало, устраивать из этих рисунков склад архивных папок и стопок бумаги. К ним надо относиться с уважением.
Во-первых, потому, что содержание - не твое. А во-вторых, рисунок, созданный по наитию, оказывается исключительно содержателен и животворящ конкретно для кого-то, кто рано или поздно увидит его. Не сам художник, а другой человек. И обязательно нужно, чтобы этот человек, купив рисунок, получив в подарок или просто часто видя то, что там нарисовано, получал доступ к тому свету и теплу, что раскроются именно для него, ведь они как раз ему и адресованы.
Объяснения, которые я получила, дали мне повод философствовать дальше.
У меня есть свой общий взгляд на устройство мира - не знаю, такой ли уж оригинальный, как некоторым кажется, или нет, но вот он есть и все тут. Излагая его, начать надо, наверное, с времени и пространства. Они, безусловно, бесконечны. И их бесконечность очень легко себе представить да, легко, ведь куда труднее представить конечность. Ну, в самом деле, как это: вот тут что-то есть, а вот здесь, за какой-то границей, провалом, обрывом - короче, черт-те знает чем - вдруг все кончилось? Полная ерунда, быть такого не может, чтобы было-было - и не стало! Что это за границы такие, которые способны удерживать внутри себя жизнь, свет, энергию, движение, и холод, и тепло, а за этими границами - абсолютное ничто? Не могу я этого допустить, как не могу согласиться с тем, что время проходит... Конечно, я как все, говорю: "Прошел час". Или: "Прошла неделя". Но это все так, в бытовом плане. По большому счету времени нет - в его делении на настоящее, прошлое, будущее. И никого не уносит ветер времени. В бесконечном пространстве царит "вечное сейчас" - и лично мне тут все понятно без малейшего затруднения.
Чтобы согласиться со мной, чтобы освоить такую точку зрения, не нужны никакие особые усилия, все очень просто. Стоит только понять, что человеческое "я" никакими гвоздями ни к чему не прибито. Все во вселенной находится в движении, и каждое отдельное "я" - тоже. Кроме доступных физическому телу способов - ходьбы, езды, маханья руками, есть же еще движение нашей мысли, памяти, сознания, воображения. Они тоже материальны. Пусть пока нам не известны единицы измерения для этой материальности, но это не значит, что ее нет.
Скажете: сны Кастанеды? Пусть так, очень хорошо. Я не претендую на эксклюзив и первооткрывательство. Просто в итоге своих рассуждений и ощущений я уверена, что каждое "я", чувствующее и разумное, может быть везде и всегда. И никак нельзя ограничить его контакты лишь областью уже познанного и доказанного. Век живи - век учись. С этой мудростью, надеюсь, никто спорить не станет? А если ее чуть-чуть трансформировать: век (вечность) живи? А вторую часть пересказать так: учись - открывай - собирай себя?
Этой поговорке я и следую. Я рада, что, мое занятие рисованием позволяет мне как бы принимать письма "до востребования" и затем вручать их адресатам. Чтобы жизнь получателя письма дополнилась необходимым кусочком долгожданным известием, сердечным приветом, внезапным открытием. Или объяснением в любви, или... Впрочем, что тут перечислять: сколько "писем", столько и откровений в овеществленной, доступной визуальному восприятию форме.
А если бы мое рисование не было "оправдано" авторитетом пересказанной мне теории культуры? Что ж, ничего бы не изменилось. Я продолжала бы делать то, что мне нравится, разве что скромно сторонясь мысли о том, что должна как-то шире открыть другим людям доступ к результатам моих упражнений.
Теперь же я планирую если не в полном смысле слова выставку, как художник-профессионал, то что-нибудь такое, промежуточное... Что может выглядеть как оформление какого-то интерьера, посещаемого публичного места. Скорей всего это произойдет где-то здесь, в Подмосковье, недалеко от нашего дома. Работы будут оформлены, приобретут должный выставочный вид. Это я должна сделать обязательно сама - таков закон того творчества, к которому я получила осмысленный доступ.
Это пока планы, а я вернусь к тому, о чем надо сказать подробнее вернее, о ком. О человеке, который объяснил мне состояние, владеющее мной в занятиях рисованием. Этого человека зовут Николаем, мы с ним приблизительно ровесники, что впрочем мало что значит: он, как и я, тоже ничуть не зависим от принадлежности к возрасту. Познакомились мы лет пятнадцать назад, на кинофестивале в Алма-Ате. "Средь шумного бала, случайно", то есть в кругу уже знакомых мне людей появился еще один, с кем-то знакомый, с кем-то нет, но легко вписавшийся в общий круг человек. И потом стал так же неожиданно появляться среди нас - то редко, то часто.
Как и от возраста, он независим от вещей. Может год, и два, и три быть одетым в один и тот же свитер и брюки. Без пятнышка, без единой рваной нитки.
Принадлежность месту - тоже не для него. Москвич он, петербуржец, алма-атинец - не знаю. Мало того, что не знаю, - даже не задумывалась об этом, пока не стала говорить о Николае сейчас...
Его семья - та же самая история. Родители, жена, дети? Не знаю. Может быть, о семье я теперь спрошу его нарочно, а до сих пор к этому почему-то не возникало никакого повода.
Где и когда я его встречу в очередной раз? Ни малейшей догадки. Может быть, он позвонит с минуты на минуту, а может быть через годы. Или встанет передо мной - здравствуй, Лена! - в очередной какой-то компании, в Москве, на чьей-то даче, где угодно - в любой из стран. В Индии скорее, чем в какой-то другой, он там бывал и бывает подолгу, часто. А может быть, в Америке, в Испании - нет смысла угадывать, слишком много вариантов.
Наверное, это достаточно богатый, по нашим хотя бы масштабам, человек. Я так полагаю, имея в виду вполне прозаический довод: переезды из страны в страну требуют денег... А еще вот почему: такое свободное, как у Николая, поведение в любой ситуации - оно тоже не рождается у человека, стесненного в материальных средствах. Но конкретно о том, каков у моего друга источник к существованию, я могу сказать еще меньше, чем о других сторонах его жизни - уже названных, вполне обыденных, но мне неизвестных. Есть у него источник, вот и все. Будь Николай вставлен в раму вещей - смены костюмов, владения машиной и так далее - было бы легче его "вычислить", даже не напрягая свое любопытство, а само собой, как это происходит в отношении других людей. Но вещей нет. И особых к кому-то привязанностей - ни к женщинам, ни к мужчинам - тоже нет, и не было никогда замечено. При том, что интерес к себе, во всяком случае женский и самый недвусмысленный интерес, мой друг вызывает.
Я сама ощутила этот интерес, но очень скоро он растаял без следа, хотя бы потому, что стало важней другое - разговоры. Николай владеет запасом того, что я очень ценю в людях, - запасом завершенных мыслей. О себе я могу сказать, что все мои высказывания на мало-мальски отвлеченные темы имеют в конце знак вопроса. Я думаю, я рассуждаю, я ищу, но ни в чем я не дошла до полной завершенности. Я часто спорю, я люблю это занятие и охотно бросаюсь в него, чтобы на какой-то очередной предмет посмотреть еще с одной стороны и в конце концов узнать о нем больше. Ну а Николай - ему спорить не нужно. Он уже знает, причем в случаях, когда спор выходит из границ джентльменства, Николай умеет так вмешаться несколькими словами, что наступает мгновенная ясность и всеобщее примирение.
Чем это объяснить? Думаю, что, главным образом, вот чем: мерой всех вещей для моего друга стала восточная философия. Может быть, какая-то одна, может быть, в некой совокупности. Так не бывает, если к "свету с востока" относиться как к модной игрушке, или отстраненно изучать его под микроскопом, называя себя "специалистом". У Николая все получилось органично, он проникся, и я ему, честно говоря, иногда завидую. Мне хотелось бы чего-то хотя бы похожего, но до этого так далеко. Да и к тому же я, конечно, внутренне другой человек...
Но я стремлюсь, очень. Тоже не для игры и не для того, чтобы стать "специалистом". Мне это нужно, потому что против любой западной философии у любой восточной имеется то преимущество, что она не разбирает целое на части, систематизируя их, анализируя, объясняя и обозначая, а целое собирает в целое. Притом, что первоначально целое (наша жизнь) несовершенно, но ему можно и обязательно нужно помочь стать совершенным. "Философы разных стран разными способами объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его". Пусть это сказал кто-то из одиозной троицы Маркс, Энгельс или Ленин - я не знаю, кто именно. Но правильно он сказал! Да, правильно, если истолковать эти слова как изменение отношения людей к себе самим и друг к другу, их отношения к миру в целом. И не толкать к этим изменениям насильственно.
Но все-таки: изменить мир... Не очень-то скромное желание... И высказать его - значит, как минимум, дать повод считать себя ну о-очень наивным человеком. А то и кем-то похуже. Но прошу не торопиться. Понять мир хочет каждый, не правда ли? Действовать в нем, с большей или меньшей активностью, - тоже всеобщее желание. Вот и я всего-навсего хочу понять и действовать. Но при этом я хочу, чтобы мое понимание имело минимум изъянов, а действие было разумно и согласовано с тем, чего хочет моя душа. Никогда бы я не увлеклась "чистой" философией, воплощенной только в умозаключениях и словах, сказанных или написанных. Мне надо, чтобы философия была с руками. Чтобы я чувствовала - сразу все, во всеобщей мировой гармонии, в полноте времени и пространства. И творила - нечто, в согласии с моим космическим чувством, но в пределах и под контролем пяти физических органов чувств.
И чтобы творимое оставалось, доступное для ощущений. Вот чем меня всегда напрягала моя актерская профессия - невозможностью задержать, закрепить, остановить и запечатлеть. Вот прошел спектакль - и все, как бы он ни был хорош. Его существование исчезло. Распалось - даже не на атомы. Мне было тяжело от этого. Дух получал какую-то награду, а тело чувствовало бесполезность своего существования.
К телу у нас вообще отношение, мягко говоря, ханжеское. Чуть что - мы твердим о приоритете духовного над телесным. Во всех наших мыслях и разговорах сквозит ложное отношение к себе, как к физическому существу. Но надо же когда-нибудь прийти к правильному взгляду!
Вот почему в моей сознательной жизни мне так важно было материнство. Подчеркиваю: в сознательной, потому что старшую дочку я носила, еще не начав ни о чем думать как следует, о чем-то лишь смутно догадываясь издалека... А ведь что такое - эти девять месяцев, пока длится физический процесс создания?! Как можно тяготиться ими! Это же изумительное ощущение. В нем есть наслаждение физическое - и более сильное, чем наслаждение вкусом, цветом, запахом, формой. И есть творческое наслаждение своей счастливой богоданной возможностью - изо дня в день носить в себе нового человечка и своим собственным телом доращивать его до совершенства. Это подлинное счастье, которое вовсе не пассивно. Да, на клеточном уровне процесс идет сам собой. Но я могу его чувствовать и осознавать. И я с первых дней уже люблю того, кто во мне. Если это не имеет отношения к творчеству, то... Просто извините тогда, что зря отняла у вас время.
Но все-таки я думаю, что меня поймут все женщины. И те, что легко носили детей, рожали их. И те, кому все это далось дорогой ценой.
А потом, когда ребенок уже рожден, материнское творчество продолжается. К сожалению, уже не контролируемое природой. Хочешь вылепить из физического продолжения своего "я" что-то такое самое лучшее, но вот беда - руки у нас в этом смысле очень коротки! Хотя стоит усомниться: только ли беда? Есть в этом и благо, потому что односторонее творчество пустяк перед творчеством взаимным, обоюдным.
К такому взгляду ведет меня моя любимая мысль о партнерстве взаимоотношений всего и вся: мира в целом - и отдельного человека, одного человека - с другим. И отношения родителей с детьми как нельзя лучше проясняют эту связь.
В моих взаимоотношениях со старшей дочерью она оказывает на меня большое влияние. И формирует меня. Видя в ней какие-то проявления себя, генетическую программу отношения к себе, к жизни, черты характера жестокость или наивность, я начинаю над собой работать. Наедине сама с собой я чего-то в себе не вижу - или вижу, но оправдываю. А вот когда вижу это в ней, у меня возникает волна протеста. Я хочу оберечь ее, чтобы этого не было. Но начинать приходится с себя.
Зато и у нее начался этот процесс: видеть свое отражение и понимать, что нечего на зеркало пенять...
Я же благодаря взаимоотношениям с Ириной очень резко поменяла такую свою черту: вот я такая, нравится вам или нет - не взыщите! Все равно, конечно, моя натура осталась напористой, протуберанцевой. Но как можно не контролировать себя, видя, что есть последствия, что они сказываются на близком человеке... И есть возможность перетрясать свои отношения - не так, как с людьми, с которыми детей не крестить. Ведь здесь любая размолвка, разрыв замкнуты на послесловие. Их рано или поздно надо будет изживать, и поэтому тактика "а вы - как хотите" здесь не подходит. В конце концов приходит понимание, что это самый драгоценный круг твоих взаимоотношений.
Может быть, странно, но такая мысль не всегда живет в душе изначально! Я не могу пожаловаться на то, что девочкой была не любима отцом и матерью. Но у нас поддерживалось такое настроение, что, мол, домашние - это так, само собой... Муж, жена, дети - ну что тут особенного? И поэтому внутри семьи нам порой не хватает оценки, уважения. Тот, кто вне, - да, ему надо уделить внимание, разобраться в его проблемах, поддержать его и выдать щедрый моральный аванс. А внутри - "свои люди, сочтемся". Все откладывается на какое-то потом. И это неверно. Всегда очень не хватает семейного признания тех заслуг и талантов, которые изначально не предназначены для широкой публики.
Кроме всего прочего, мы боимся выспренности, малейшей возможной ненатуральности. Ну, как вот взять и сказать: дочь моя, ты достойна уважения! Так может быть, страница книги представляет собой хорошую возможность дополнения к устному повседневному общению. И здесь я, пожалуй, скажу, что Ариша заслуживает подхода к ней не только с домашней меркой. Ее личность, ее индивидуальность сложились - почти вполне и очень интересным образом. Она тоже Дева, как и я, размеренность и соответствие в ней присутствуют. Но если я с этими качествами всю жизнь иду, что-то ища, в чем-то разбираясь, имея вопросов больше, чем ответов, то она руководствуется творческой мыслью. У нее много эмоций, как у всякой женщины, тем более молодой, но и очень светлая голова. Она знает, зачем она делает то-то и то-то. Например, несколько лет она пишет одну большую повесть. Уже предлагали напечатать - отказалась, из-за строгой самооценки: не готово, несовершенно...
В подчеркнутой порой самоизоляции ей очень комфортно и спокойно. У нее смолоду есть основа и знание о том, что есть такое ее жизнь. Нет, она ни в коем случае не "маленькая старушка"! И потому-то я в нее очень верю. И ей по-хорошему завидую - этому спокойствию и стоицизму в отношении очень многих ее проблем.
Любопытно, что в связи с рождением Полины у меня очень многое содержательно поменялось в отношении к Ирине. Я, общаясь с маленькой, общаюсь как бы сразу с ними двумя. С той Ириной, которая была когда-то такой же. Я делаю что-то с Полиной и как будто в чем-то это переделываю - с Ириной. Чудно... Словно я признала какие-то забытые долги и плачу по ним причем охотно, с огромной радостью. Лучше поздно, чем никогда.
И порой что-то переделываю в себе. Оказывается, это возможно. Можно укусить собственный хвост, вытащить себя за волосы из болота. Не скажу, что это легко, но это возможно. Я человек реактивный: вот что-то произошло, я о чем-то узнала - моя реакция не заставит себя ждать. Я тут же готова фонтанировать, выплескиваться. И, разумеется, нередко это бывает или чересчур, или не вполне справедливо. Поводом, чтобы стали включаться тормоза, стали отношения с моими дочками. А теперь такая работа доставляет мне все больше удовольствия. Я не мучаю себя самовоспитанием, я занимаюсь тем, что мне нравится. Я меняюсь. И совсем не верю тем, кто скажет о своей внутренней неизменности на протяжении всей сознательной жизни.
Любой человек, роясь в себе, может вспомнить, как ночью, наедине с собой, он раскаивался в сделанном за день, в причиненном вреде, в сказанном кому-то плохом слове! Зачем я это сделал, зачем? Извинюсь утром, заглажу! А утром - рыцарь на час: все горения заливаются холодной водой.
Но нет, не всегда.... Пусть есть в памяти, на совести такие поступки, за которые я сама себе руки бы не подала... Но есть и противоположное. Об этом я постараюсь сказать, хотя неизбежны большие куски умолчаний: событие я охарактеризую, а повода догадываться, кто есть кто, постараюсь избежать категорически.
Был случай, когда меня ранили и очень серьезно. Сознательно ранили. Это было давно, когда мысль о второй подставленной щеке мне казалась абсолютно дикой. Мало этого: у меня хватало воли к злоумышлению. Да, я такой человек, что способна (или была способна?) задумать и осуществить злодейство. Не просто в запальчивости нанести ответный удар, как получится и чем под руку попадется. А выносить план, картошки по столу расставить кто в засаде, а кто впереди на лихом коне.
И вот, пострадав от чужого зла, я стала день за днем посвящать разработке зла ответного. Это был не тот случай, когда за разработкой мог выйти пар, и я в конце концов бы успокоилась, просто вычеркнув обидчика из круга своих знакомых. Время шло, а я не только не выбрасывала из головы план, как стереть в порошок злодея, но совершенствовала свою интригу и уже кое-что приводила в действие.
Но однажды ночью я увидала саму себя... То, что сделал тот человек против меня, это была я - из будущего. Не видно было разницы. И это была не умозрительность, а ощущение самое конкретное. И неважно, кто первый начал: ведь такое первенство - случайность.
Открыв для себя это, я поняла, что единственный способ ответа - добро. Прощение. Забвение обиды. А ведь никогда, повторяю, до тех пор я не могла понять: как это - подставить другую щеку? Ведь будут бить и бить, пока не повалят. А собой надо дорожить, хоть как-то!... Но все оказалось очень по-другому. Зло можно остановить неотвечанием. И тогда - свобода, с которой мало что сравнится.
Да, еще надо было видеть, что произошло с тем, кто ждал "ответного ядерного удара"! Зная меня, человек уже приготовил все резервы своей обороны, а тут, оказывается, такая невидаль: прощение... Зрелище было очень интересное.
А в конце концов, пусть вражду мы не сменили разом на закадычную дружбу, но все преимущества нейтралитета перед вооруженным конфликтом смогли оценить в полной мере. Но все-таки главным счастьем, во всяком случае, для меня было счастье от... измены себе.
Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны...
То есть,
Как сами себе верны...
Неверность себе - это верность. Вот каким секретом владела Марина Ивановна Цветаева. Может быть, ее мысль я поняла как-то по-своему. Но не есть ли это лишнее доказательство истины в верности-вероломстве? Истины - в вечном партнерстве, в вечном диалоге - через пространство и время?
Книга моя близится к завершению. Хотя, перечитывая то, что в ней написано, я замечаю: претендуя на ваше внимание, я не предложила вам заглянуть ни в самые верхние, ни в самые нижние "этажи" моего мира событий, поступков, мыслей и переживаний. Мои личные ад и рай, куда меня заводила то профессия, то жизненные перипетии, остались местом моего единоличного обитания. Простите, если этим я обманула чьи-то ожидания. Заранее я не ставила никаких ограничителей, но так уж получилось.
А получилось, наверное, в общем-то закономерно. Как того требует и жизнь, и искусство: в роли себя самой, как в любой другой роли, я не могла не оставить свободное пространство для вашего со-чувствия, на которое очень надеюсь, как всегда надеялась.
Что же, пора... Или нет: кажется, ко мне еще есть вопросы...
Глава 14
ИНТЕРЬЮ-ПОСТСКРИПТУМ
- Роль себя самой - роль длинная. И для вас, Елена,- вполне удачная. Но вот уже пять лет, как она не имеет привычного вам дополнения. Сцена, съемочная площадка, с этим - все, кончено?
- Вовсе нет. Приглашение на новую роль я получила еще осенью от Олега Павловича Табакова. Приступила к репетициям, потом на какое-то время они прервались. Но для меня было важно начать, попробовать заново. Я попробовала - и была очень рада: помню! Все помню, все могу технически. Даже лучше, чем раньше - какая-то инерция, шелуха отпала, не мешает. Как будто я вернулась в свой родной, чисто прибранный дом. (Кстати, уезжая куда-то, я никогда не оставляла жилье в беспорядке: мол, приеду приберусь. Ведь так хорошо возвращаться туда, где порядок, где все устроено и налажено, где не надо бросаться с места в карьер воевать с тысячами мелких и крупных проблем.) А сейчас репетиции возобновились. Роль мне очень нравится: очень глубокая, интересная психологически, вызывающая меня на спор.
- Значит, вы снова становитесь профессиональной актрисой?
- Я не переставала ей быть. Притом, что способна поменять профессию. Притом, что сложись моя судьба с детства не так, а иначе, я скорей всего актрисой бы не стала. Да-да, я теперь точно знаю, что, если бы я сначала доросла лет до пятнадцати-шестнадцати и делала бы свой выбор в этом возрасте, то устремилась бы к чему-то совсем другому.
- Но не жалеете, о том, что все сложилось, как сложилось?
- Жалеть - это вообще очень большая глупость. Жалеть и жить - эти слова "жужжат" чуть-чуть похоже, но какая между ними огромная разница!
- Тем более, что до конца ствола, упавшего на другой край пропасти, еще так далеко - половина пути, не меньше. И все равно жаль...
- Чего?
- Жаль расставаться с вами на середине "бревнышка"!
- Так кто сказал, что мы расстаемся? Ни с кем из своих друзей я не прощаюсь надолго. Впереди - новые встречи. До скорого!
25 января 1999 г.